Осень тронула живописной кистью кроны клёнов, но увядание ещё не коснулось королевского парка. До сих пор пёстрым ковром цвели астры. Лабиринт из аккуратно подстриженных кустов самшита был всё так же зелен, но в тёмной воде фонтана одиноким солнечным пятном уже плавал жёлтый лист.

Глеб брёл по парку к статуе Пана. Именно там он впервые встретился с Ведуньей из Лисьей Норы и она открыла перед ним запретную дверь в мир магии. По мере приближения к беседке, возле которой стояла статуя, его шаги замедлились. Он не забыл полученного урока: не обращайся за помощью ко злу — получишь зло ещё большее. У Глеба не было желания вновь встречаться с лицемерной колдуньей и тем более просить её об услуге. Нужно было искать другой путь. Он резко свернул и пошёл прочь.

Терзаемый сомнениями, Глеб дошёл почти до конца парка, когда его внимание привлек шум. Трое мальчишек с улюлюканьем гнались по улице за маленькой цыганкой. Оборвашка мчалась во все лопатки. Её босые ноги так и мелькали в ворохе юбок, а широкие рукава с оборками развевались, точно крылья. Добежав до ограды, девчонка повернулась к преследователям лицом и, затравленно озираясь, пёстрой бабочкой замерла возле чугунной решётки. Сорванцы остановились и со злорадными ухмылками медленно подступали к ней. Теперь, когда они загнали цыганку в тупик, спешить было некуда, и шалопаи наслаждались своей победой. Неожиданно девчонка ухватилась за прутья ограды и с ловкостью обезьянки полезла вверх.

— Эй, смотри-ка, она уходит! — крикнул один мальчишка и бросился следом за ней.

— От нас не уйдёт, — возразил другой.

Подскочив к ограде, он попытался стянуть беглянку, но та изловчилась и лягнула его в глаз. Забияка вскрикнул и, ухватившись за голову, полетел вниз, повалив при этом своего товарища.

Тем временем маленькая цыганка оседлала ограду и сверху оглянулась на преследователей, которые, как жуки, карабкались за ней. Вдруг властный мальчишеский голос заставил их остановиться:

— Не смейте её трогать! Пошли прочь, или я позову стражу! — прикрикнул Глеб.

При упоминании о блюстителях порядка сорванцы переглянулись, мигом сползли вниз и без лишних слов дали дёру. Оборвашка хотела последовать их примеру, но зацепилась юбкой за остроконечную пику, венчающую чугунные прутья. Раздался треск материи, и девчушка кубарем свалилась с ограды прямо к ногам Глеба. Он склонился, чтобы помочь ей подняться, но она резко отпрянула, перекатилась, с вёрткостью акробатки вскочила на ноги и в бойцовской позе замерла напротив мальчика, выставив перед собой кулаки. Спутанные кудрявые волосы окутывали её густой гривой, отчего детская фигурка казалась совсем хрупкой, но в маленькой цыганке чувствовалась решимость пантеры биться до конца.

Глебу ситуация показалась настолько комичной, что он невольно рассмеялся. Девчонка озадаченно посмотрела на него и с подозрением спросила:

— Чего лыбишься?

— Ты думаешь, я собираюсь с тобой драться?

— Я таких, как ты, двоих отделаю. Попробуй только кликнуть охрану, — воинственно произнесла оборвашка, но кулаки всё же опустила.

— Я не дерусь с девочками, — сказал Глеб и добавил: — У тебя на лице кровь.

— Тебе-то что?

Она обтёрла кровь тыльной стороной ладони.

— Э, да у тебя на щеке глубокая царапина. Надо смазать мазью. Пошли. — Глеб кивком приказал девочке следовать за ним, но она не сдвинулась с места.

— Я сама о себе позабочусь. Хочешь сдать меня страже, хитрый лис?

— Думаешь, ты такая важная персона, что у стражи больше нет дел, как с тобой возиться? Я просто предложил тебе обработать ранку, чтобы щека не распухла. Не хочешь — твоё дело.

Глеб передернул плечами. Чего ради он нянчится с этой упрямой дикаркой? Судя по её виду, она не избалована излишней заботой, на ней и так всё заживёт, как на кошке.

— Не боишься звать меня в свой дом? — с издёвкой спросила она.

— А чего мне бояться?

— Ты чокнутый. Я ведь цыганка. — Девчонка вскинула руку и тихонько звякнула браслетами.

— Вижу, что не баронесса, — фыркнул Глеб. Его насмешка задела её за живое. Если он круглый год носит башмаки, это ещё не причина, чтобы задирать нос. Она гордо вскинула голову и с достоинством произнесла:

— Чтоб ты знал: мой отец — цыганский барон.

— Очень приятно. Обознался, ваша светлость, — шутливо поклонился Глеб.

Это было последней каплей. Девчонка в ярости сжала кулаки и тряхнула спутанной гривой так, что все мониста и браслеты жалобно тренькнули.

— Не веришь, что я дочь цыганского барона?! Землю поцелую! — вскинулась она.

— Отчего ты такая обидчивая? Что ни скажи — сразу злишься.

В мальчишке не было враждебности, и его открытость обезоружила девчушку.

— Вовсе я не злюсь. Зачем не веришь, когда правду говорю? — насупившись, буркнула она.

На вид Глеб и цыганка были ровесниками, хотя мальчик понимал, что он намного старше. Несмотря на пёстрый ворох юбок и оборок, девчушка казалась худенькой и тщедушной, как дети, которые не едят вдосталь. Глеб вспомнил, как она затравленно прижималась к ограде, когда её окружили трое мальчишек, и вдруг понял, что она вовсе не злюка и не забияка. Просто её часто обижают, и ей приходится защищаться самой. Вряд ли кому-нибудь есть до неё дело, иначе она не ходила бы чумазая и босоногая, ведь земля осенью уже далеко не тёплая. Ему захотелось сделать для неё хоть что-нибудь хорошее.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Марика. А что? — Она с вызовом вскинула глазищи, не зная, какого подвоха ожидать.

— Послушай, честное слово, я не сделаю тебе ничего дурного. Если не хочешь идти со мной, то неподалёку есть фонтан. Можешь там умыться, а я принесу мазь и чего-нибудь поесть.

Марика с недоверием смотрела на мальчугана. Он не цыган, а значит недруг. Почему тогда вступился за неё и не выдал тем двуногим ослам? Почему не брезговал позвать её в свой дом, хотя сразу видно, что сам не из бедных. Конечно, одет не так нарядно, как купеческие сынки, что щеголяют в пёстрых шёлковых жилетках, в фуражках с околышком и сапожках со скрипом. Но она вынуждена была признать, что он в сто раз красивее всех остальных мальчишек.

— Зачем я должна верить твоему слову? — спросила она.

— А почему бы и нет?

После некоторого раздумья Марика кивнула. Когда Глеб вернулся, девчонки уже не было. Впрочем, этого следовало ожидать. И все же он огорчился. Дикарка была не похожа ни на кого из ребят, с кем Глебу доводилось общаться, но ему казалось, что она смогла бы понять его лучше, чем дети знати. Им обоим в жизни не слишком повезло. Конечно, на первый взгляд, у него было всё, о чём только можно мечтать, но что значат почести и богатства по сравнению с тем, что он обречён навсегда остаться недоростком.

Глеб сел на парапет фонтана и, положив рядом с собой ненужный теперь свёрток с едой, рассеянно опустил ладонь в по-осеннему тёмную воду, глядя, как пузырьки воздуха обрисовывают серебристым контуром его руку.

— Эй, ты, эй! — вдруг услышал он приглушённый оклик.

Кусты раздвинулись, и в них появилась Марика.

— А я думал, что ты ушла, — обрадовался Глеб. Когда она увидела его неподдельную радость, уголки её губ дрогнули и робко приподнялись, готовые вот-вот снова опуститься в настороженной хмурой гримаске. Глеб улыбнулся, и лицо маленькой цыганки медленно, как распускается цветок, тоже расцвело широкой улыбкой. Они стояли и смеялись безо всякой причины, просто потому, что они были детьми, потому, что иногда хочется забыть о невзгодах, и ещё потому, что они встретились: босоногая оборвашка — дочь цыганского барона, и всеми обожаемый принц, которому не суждено вырасти.

— Твоё имя как? — спросила девчонка.

— Глеб.

— Глеб. — Она медленно, точно пробуя на вкус, повторила его имя. — Хорошее имя, доброе, будто хлеб.

— Ой, я ведь принёс тебе поесть, — спохватился мальчик. — Только сначала надо смазать царапину. Пойди умойся.

Он достал из свёртка баночку с мазью, что тайком позаимствовал у лекаря. Марика недоумённо уставилась на мальчишку.

— Ты ослеп? Я уже умылась.

Она продемонстрировала грязные потёки на щеках. Глеб молча покачал головой и подвёл её к фонтану.

— Мойся как следует. Баронессе не пристало ходить чумазой. И ещё я принёс тебе вот это. — Он протянул ей костяной гребень с тонким золотым орнаментом на ручке.

— Это мне?!

Вещь была недешёвой. Что, если его мать хватится гребня? Девочка помотала головой, отстраняя подарок.

— Отнеси его своей матери, а то скажут, что я украла. Они всегда так говорят. Дочь цыганского барона никогда не станет воровкой;— Она возмущённо топнула босой ногой, словно ставя точку под своим утверждением.

— Не бойся, никто не обвинит тебя. Это мой гребень, так что никто не заметит, что он исчез.

Секунду поколебавшись, девчонка выхватила гребень у мальчика из рук и, поцеловав, прижала к груди, точно кто-то собирался отнять её первый в жизни подарок.

Глеб стоял против солнца. Его пушистые волосы, как нимб, золотым ореолом сияли вокруг головы. На мгновение Марике показалось, что он не мальчишка, а ангел, сошедший на землю. И он такой же добрый. Он подарил ей гребень.

Цыганка решительно подошла к фонтану и на этот раз от души тёрла руки и лицо, намываясь, будто перед Пасхой. От холодной воды её щёки раскраснелись. Румянец придал смуглой коже нежный оттенок. Умытая и расчёсанная, она преобразилась. Огромные блестящие глаза и богатая копна волос делали её настоящей красавицей.

На скамейке возле фонтана Марика чувствовала себя не в своей тарелке. Она знала, что в частных владениях цыган не жалуют. Этот необычный мальчишка был очень добр к ней, и ей вовсе не хотелось, чтобы ему из-за неё досталось от хозяев. Поёрзав, она сказала:

— Тебя заругают, если увидят со мной.

— Успокойся, никто меня не заругает, — сказал Глеб и для пущей убедительности добавил: — Если хочешь знать, мой дед был бакалейщиком, а маме в крёстные взял нищенку, которая постучалась в дом за милостыней.

Глеб не стал уточнять, что потом нищенка оказалась феей, ведь дед тоже узнал об этом много позже крестин.

— Значит, твой дед такой же чокнутый, как ты, — широко улыбнулась девчонка.

Они устроились в более укромном месте. Марика с таким интересом доставала из пакета булочки, ветчину, сыр и яблоки, точно это были рождественские подарки. Принесённая Глебом снедь была для неё настоящим пиршеством. Она принялась с аппетитом уплетать бутерброды, но увидев, что мальчик не разделяет с ней трапезу, прекратила жевать:

— Зачем не ешь?

— Не хочу.

— Врёшь. Как можно не хотеть есть?

— Я недавно обедал. Это для тебя.

— Значит, всё, что не съем, я могу взять себе?

— Конечно.

Марика оценивающе посмотрела на еду, вздохнула и серьёзно произнесла:

— Нет, съем, даже если лопну. Иначе всё равно отнимут.

Непосредственность девчушки забавляла Глеба, и он едва сдержался, чтобы не улыбнуться. Насытившись, Марика обстоятельно подобрала крошки, хотела облизать пальцы, но под взглядом Глеба смутилась, поняв, что в его доме так не поступают, и «культурно» обтёрла руки об юбку.

— Твой отец тут служит? — спросила она.

— Да, вроде того, — уклончиво ответил Глеб. Он боялся, что если Марика узнает, кто он на самом деле, то сбежит и не станет больше с ним разговаривать, поэтому перевёл разговор на другую тему: — А почему те мальчишки гнались за тобой?

Марика нахмурилась и передёрнула плечами.

— Вчера они подкараулили меня и отняли весь дневной заработок. Не думай, я не попрошайка, клянусь. Я хорошо танцую, — добавила она, глядя Глебу в глаза. Он поделился с ней хлебом, и она не хотела, чтобы он думал о ней плохо.

— А сегодня они опять хотели сыграть с тобой ту же штуку?

— Ты что! Никто не может безнаказанно так со мной поступать!

— Тогда почему они преследовали тебя?

— Я надела их главарю на голову глиняный горшок. — Марика хихикнула при воспоминании. — Видел бы ты, как он тыкался своей дурацкой башкой, пытаясь стряхнуть его. Жалко, горшок раскололи. Его голова меньше стоит.

— Но они ведь могут отомстить тебе. Надо что-то сделать, помешать им.

Тревога в его голосе вдруг заставила Марику почувствовать себя так, будто из неё выкачали воздух. Конечно, в таборе любой цыган вступился бы за неё, но то были свои.

— Они не могут ничего сделать. Меня защищают духи, — сказала она и добавила: — Сегодня они послали на мою дорогу тебя.