Олег покинул перекресток, когда уже начало смеркаться. В сумерках торговля почти прекращалась, и оставаться дольше не имело смысла. Он мог бы уйти и раньше, но других дел у него все равно не было. У работы, пусть даже такой тупой, было еще одно преимущество помимо заработка, она помогала отвлечься.

Олег зашел в контору, сдал выручку и получил свой процент. Прежде, он считал, что это неплохие деньги, но теперь, когда на него легла ответственность за семью, он осознавал, что нужно искать другую работу. Можно было устроиться вместо матери. Хозяин его, наверное, взял бы, но Олег не торопился хвататься за эту возможность. Во-первых, тряпками торговали в основном женщины, а во-вторых, ему казалось, что стоит попасть на рынок, как тот засосет, словно трясина, и тогда уже не вырваться.

Дойдя до перехода, Олег остановился, словно витязь на перепутье, с сомнительным выбором из двух зол. Налево пойдешь, в пустой дом придешь. Направо пойдешь на остановку попадешь, откуда отправляется автобус до больницы. Но туда все равно не пускают. Днем Олег звонил, чтобы узнать о состоянии матери. Ей стало лучше. Кризис миновал, но она, по-прежнему, находилась в реанимации.

Олег пошел прямо. В магазинчике, где можно было перекусить на ходу, он купил чай в пластиковом стаканчике. После дня, проведенного на улице, было приятно греть озябшие руки, обхватив стаканчик ладонями, и маленькими глотками прихлебывать обжигающий напиток.

Согревшись, Олег нехотя побрел домой. Ему претило коротать вечер в пустой квартире, но больше деваться было некуда.

Он свернул в знакомый двор. На подъездной дорожке, нахохлившись под снежными шапками, стояли в рядок автомобили. Рабочие лошадки, на которых ездили постоянно, были очищены от снега, и лишь стекла, замерзая, покрывались коростой льда. Зато ветеран двора, древний, раздолбанный «Фольксваген», стоящий на приколе уже третий год, превратился в огромный сугроб. Со спущенными шинами и закрытыми полиэтиленом окнами автомобиль был никому не нужен. Дворники кидали на него снег. Он был ничей, и Олег ощутил странное родство с этим заброшенным сиротой.

На детской площадке женщина со второго этажа выгуливала пуделя, выряженного в щеголеватый вязаный костюм. Пес тщательно обнюхивал территорию, проставляя свои метки. Добежав до стоящего посреди площадки кособокого снеговика, пудель застолбил свое превосходство и с видом победителя потрусил дальше.

Олег проводил пса взглядом. В детстве он очень хотел собаку и не понимал, почему мама не разрешает завести щенка. Теперь ему никто не сказал бы «нельзя», но он сам осознавал, что не может взять на себя ответственность за еще одно существо. Наверное, это и было взрослением.

Пересекая детскую площадку, Олег увидел, что из их подъезда выходит участковый. Олег поспешно присел, спрятавшись за заснеженным «Фольксвагеном». Сейчас ему меньше всего хотелось общаться с милиционером, отвечать на вопросы и оправдываться в несовершенных грехах.

Посещение отделения милиции было еще свежо в его памяти, как и угроза участкового не спускать с него глаз. В тот раз ему было нечего скрывать. Он говорил чистую правду, и все же его без вины записали в виноватые. Порой люди охотнее верят лжи, чем правде. Какие истории ему придумать теперь, чтобы от него наконец отстали? Он знал, что рано или поздно все равно придется объясняться по поводу «взлома» квартиры, но предпочитал, чтобы это случилось как можно позже. У него и без того было полно проблем.

Подождав, пока участковый уйдет, Олег зашел в подъезд и нажал оплавленную кнопку лифта. Красный огонек не горел. То ли лифт сломался, то ли пацаны опять сожгли кнопку. Олег прислушался. Откуда-то из недр лифтовой шахты доносился тихий скрежет и урчание. Значит, лифт работал. Через минуту он остановился на первом этаже. Дверцы разошлись в стороны. Олег стоял и смотрел на тускло-освещенный, замусоленный гроб лифта, и в нем шевельнулась тревога. Он чувствовал, что идти домой не следует.

По логике вещей ему ничто не грозило. Участковый только что ушел и вряд ли вернется, а других гостей он не ждал. И все же Олег неоднократно убеждался, что интуиции следует доверять больше, чем самым веским доводам разума. Он развернулся и пошел прочь из подъезда.

С неба посыпала снежная крупа. Мелкие льдинки колко жалили лицо, словно рой насекомых, разгоняя прохожих по теплым помещениям. Олег опустил капюшон пониже и засунул руки в карманы куртки. Он шел без цели. Ноги окоченели. Ботинки на рыбьем меху не были рассчитаны на то, чтобы целый день проводить на улице.

Олега переполнила жалость к себе. Куда он бредет? От чего бежит? Какое будущее его ждет? Он мог предсказать события, происходящие за сотни километров. Он мог прочитать судьбу первого встречного. Но он не знал, как распорядиться собственной жизнью и что ему готовит завтрашний день.

Оказавшись перед железной калиткой проходной, Олег с удивлением понял, что ноги привели его к больнице, где лежала мать.

Несмотря на карантин, в приемные часы посетители тянулись к корпусам. Пока охранник искал чью-то фамилию в списке, Олегу удалось прошмыгнуть внутрь. Оставив пальто в гардеробе, он поднялся на пятый этаж.

Приближаясь к стеклянной двери реанимации, он снова почувствовал легкую тревогу. Она была сродни ощущениям, которые возникают у людей, страдающих фобиями. Олег боялся вновь ощутить прыжок в бездну под названием Смерть.

Дверь, как и в прошлый раз, была заперта. Олег постучал. К его удивлению, створка тотчас приоткрылась и оттуда выглянула молоденькая медсестра.

– Сюда нельзя. Посещение запрещено, – сказала она.

– Я знаю. У меня здесь мама. Воропаева, Инна Михайловна. Вы просто скажите ей, что у меня все в порядке. Что я приходил. Чтобы она не волновалась. Что все хорошо, – сбивчиво попросил Олег.

– Я ей все передам. Твоей маме уже лучше. Завтра или крайний срок послезавтра ее выпишут в общую палату, – сказала медсестра.

– Спасибо.

Олег пожалел, что не догадался принести какой-нибудь гостинец и решил, что завтра купит бананов.

Не дожидаясь лифта, он по лестнице спустился на первый этаж. Перспектива снова оказаться на промозглой, темной улице, не вызывала энтузиазма. Олег присел на кушетку возле гардероба. Пока не прогонят можно посидеть в тепле. Он снова задумался о завтрашнем дне, и искра радости от хорошей новости погасла в беспросветном болоте размышлений.

Кто-то тронул его за локоть.

Олег поднял голову. Перед ним стояла гардеробщица.

– Ну что пригорюнился? Не пускают?

Олег помотал головой.

– В общую палату выпишут, тогда разрешат, – сказал он.

– Это из реанимации, что ли? И кто у тебя там? – спросила старушка.

– Мама.

– Вот горюшко. Молодая, небось?

– Сорок три года.

– Молодая, – кивнула гардеробщица. – Иди, я тебя чаем напою. Меня баба Нюра зовут.

Баба Нюра открыла деревянную стойку и пропустила Олега в раздевалку. В глубине гардероба, скрытый вешалками, к стенке притулился маленький столик. На яркой клеенке стоял электрический чайник и нехитрая снедь: банка из-под кофе, наполненная сахаром, начатая пачка печенья, завернутый в целлофан хлеб, одноразовые пакетики чая…

– Садись. И не переживай ты так. У нас врачи хорошие. Поставят на ноги, – подбодрила его гардеробщица.

– Да. Мне сказали, ей уже лучше.

– Ну вот, а я что говорю. Тебе как, покрепше или послабее? – спросила она, заливая чайный пакетик кипятком.

– Все равно. Лишь бы горячий, – сказал Олег.

– Покрепше сделаю. У меня дочка аж черный пьет. Она у меня ученая. В журнале ее уже три раза печатали. Детишек учит, чтоб слова выговаривали. К ней на дом приводят.

– Логопед, – машинально вставил Олег.

– Он самый. Ты хлебушко маслом намажь. А то вон худой какой. Папка-то есть?

Олег помотал головой.

– Ну, Бог ему судья. А ты помолись, за мамку-то. Сыновья молитва доходчива. Глядишь, Господь услышит, и ей оздоровление пошлет.

– Зачем же Он ей болезнь послал? – с вызовом спросил Олег.

– Ты Господа не суди. Через испытания Он нас учит, – сказала баба Нюра.

– Одних учит, а другие живут припеваючи, – мрачно заметил Олег.

– А ты про их горести ничего не знаешь. Со стороны у соседа и солнце ярче и небо голубее. Чужой ноше завидовать не след. Это она снаружи вся медом обмазана, а внутрях кто ее разберет? Всяк человек свою боль несет.

Слова пожилой женщины попали в точку. Дар телепатии, который тяготел над Олегом, как проклятие, был тому подтверждением. Сколько людей желали бы научиться читать чужие мысли и предсказывать будущее! Но они не знают, что за это расплачиваешься болью и одиночеством. Чтобы не стать изгоем, этот дар надо скрывать, как постыдную болезнь. Кому охота общаться с человеком, который может копаться у тебя в мозгах? Если бы можно было все повернуть вспять, переиграть! За что ему такая напасть!

– Господь знает, что кому послать. Так что ты Его не кори, а благодари, – подытожила баба Нюра, будто прочитав его мысли.

– Благодарить? – горько усмехнулся Олег. – А если не за что благодарить?

– Какой ты, однако, сердитый. Вот тебе и испытания даются, чтобы норов твой поубавить. Благодарить всегда есть за что, только мы хорошее реже замечаем. Посмотри на себя. Голова имеется. Руки, ноги на месте. Молодой, вся жизнь впереди. Чего еще надо?

– Подумаешь, это у всех есть, – буркнул Олег.

– Вот-вот. Что имеем – не храним. Оно вроде как должно. А потерявши – плачем. Поди, пока мать здоровая была, тоже думал, она вечная? И неслухом был, и думал, сам с усам. А как без матери остался, так понял, зачем она, мать-то?

Олег взглянул на старушку с интересом. Она будто видела его насквозь. Что если она тоже обладает даром телепатии? Ведь не один же он такой на белом свете. Встретить подобного себе было бы величайшей удачей. Спросить ее напрямик? Или прежде посмотреть, что у нее на уме?

– Я тебе вот что скажу, злиться – это последнее дело. А в уныние впадать – и вовсе ни к чему. Повесивши нос, из ямы не вылезешь.

Слова обтекали Олега, но он почти не слушал, борясь с искушением вторгнуться в мысли словоохотливой бабы Нюры. Повинуясь сиюминутному импульсу, Олег взял ее за запястье. При физическом контакте проникать в чужое подсознание было легче.

Вопреки ожиданию, он не встретил сопротивления. Он даже не заметил мига, когда его Я слилось с внутренним миром сидящей перед ним пожилой женщины, и в то же время он оставался самим собой. Душа находилась в странном состоянии раздвоенности, будто он смотрел на себя со стороны, жалел, сострадал и был бессилен помочь.

Это было удивительное мироощущение, находиться сразу в двух ипостасях, но оно не давало ответа на вопрос, ради которого Олег проник в мысли бабы Нюры. Он хотел знать о ней, как можно больше. Сосредоточившись, он постарался представить ее дом.

Перед его мысленным взором возникла довольно четкая картина.

Комната, заставленная разномастной мебелью, по которой безошибочно угадывается, что здесь живут старики. Подоконники с цветочными горшками. В жестяной банке буйно цветет фиалка. Компьютер на столе смотрится чужеродным. За компьютером работает моложавая женщина. Ее зовут Ольга. В этом году ей исполнится сорок.

Олег не задавался вопросом, откуда приходит это знание, как будто всплывающая информация всегда была в нем.

От женщины исходит покой и деловитая уверенность. К ручке кресла приставлены костыли. Они дисгармонируют с атмосферой умиротворения, тихой радости.

На кушетке, свернувшись клубочком, спит кошка. Вдруг она встрепенулась и навострила уши. Олег знал, что, несмотря на расстояние, кошка почувствовала его присутствие. Шок от этого открытия отбросил Олега в реальность.

Он увидел испуганное лицо бабы Нюры.

– Тебе нехорошо? Может, доктора позвать? – обеспокоено спросила гардеробщица.

– Нет, все нормально.

– На тебе лица нет. Небось, без матери голодный ходишь? Поешь еще. Вот колбаски кусочек, – суетилась старушка.

К сожалению, баба Нюра не оказалась телепатом. Олегу было неловко, что он вторгся в ее мир, и в то же время в нем возникло любопытство. Что за секрет она знает? Как она и ее дочь-инвалид сумели не поддаться горечи и разочарованию?

– Эх, баба Нюра, если б вы знали. Ничего хорошего у меня впереди нет. Придется бросить школу. Кому я нужен без образования? Газетами торгую.

– И хорошо. Главное, без дела не сидеть. А что до образования, дочка у меня тоже последний год в школе сама училась. А потом институт заочно, еще и диссертацию защитила. Так что ежели захочешь, то ученость от тебя не убежит.

Олег хотел рассказать о мучавших его видениях, о том, что боялся сойти с ума, но в это время к окошку гардероба подошли сразу три человека.

– Народ за польтами повалил. Пойду, одену, – сказала баба Нюра и, видя, что Олег поднимается, снова усадила его: – Ты кушай, на меня не смотри.

– Я вам помогу, – вызвался Олег.

Приемные часы подходили к концу. Люди потянулись в гардероб. Олег помог бабе Нюре раздать пальто. Рядом с ней он испытывал забытое ощущение спокойствия и уюта.

– Баба Нюра, вот ты всем довольны, все вам хорошо. Как вам это удается? Ведь вам тоже наверное нелегко, – спросил Олег.

– Да очень просто. Хочешь хорошее видеть, ищи хорошее. Плохое-то оно само на глаза лезет. И дурные мысли от себя гони. Всякую ношу с радостью неси.

– А если нет радости?

– Отыщи. Без радости ношу не снесть. Спина сломается, – сказала старушка.

Уходя, Олег помедлил:

– Я еще приду.

– Да куда ж ты денешься, коли у тебя тут мать лежит. Приходи, еще чайку попьем, – улыбнулась старушка.