Наступил декабрь. Утра стали туманные, и хотя днем светило солнце, к вечеру начинал дуть холодный юго-восточный ветер.

Декабрь прошел, и наконец наступил Тэт. Это были веселые праздники.

На третий день Тэта нас приехал навестить из Дананга Шáу, друг Бон Линя, раньше он тоже жил в Хоафыоке. Он привез с собой новость, взволновавшую нас всех. Оказалось, что первая жена дяди Туана жива. Знакомый Шау, заведующий отделом народного образования в Дананге, рассказал ему, что знает одну женщину, судьба которой точь-в-точь напоминает судьбу жены дяди Туана. Шау разузнал поподробнее. По всем приметам выходило, что это и в самом деле жена дяди Туана. В селе ее считали умершей, потому что после смерти их маленькой дочки она ушла из села куда глаза глядят и больше никто никогда ее не видел. Вот и решили, что она где-то по дороге умерла. А она, оказывается, жила теперь в Зилине. Шау уже написал ей письмо и послал денег на дорогу до Хоафыока.

Наш дядя Туан, который не надеялся, что жизнь может повернуться к нему хорошей стороной и все так чудесно устроится, взволнованный ходил по дому и бормотал:

— Радость, радость какая!

— Значит, мама жива? — ничего не поняв, приставал ко всем Островитянин. — Маму нашли? Она приедет?

— А все революции спасибо! — сказал Бон Линь. — Да и не одна наша семья теперь в сборе. Говорят, и Бай Ко муж письмо написал, что возвращается.

Шау о многом рассказывал Бон Линю. Дел все прибавлялось. В Дананге, например, приняли решение открыть военные мастерские. Сначала эти мастерские хотели устроить в пригороде, но потом решили, что лучше сделать это в Милыоке. Там безопаснее, чем в Дананге, ведь Дананг — порт, и военные действия прежде всего начнутся там. К тому же в Милыоке хорошо налажен водный транспорт — Милыок лежал на пересечении трех рек, — что обеспечит бесперебойные поставки оружия фронту. Сейчас все было готово к открытию мастерских, только не нашли еще надежного человека, которому можно было бы доверить транспортировку оружия. Джонку для перевозки оружия Шау просил подыскать Бон Линя. Легче всего это было сделать в Куангхюэ, а у Бон Линя там было много знакомых. Заодно Шау спросил у Бон Линя совета: не предложить ли дяде Туану заняться транспортировкой? Бон Линь горячо одобрил его идею. Дядя Туан, когда ему об этом сказали, долго раздумывал. Ему больше хотелось остаться в родном селе. Но в конце концов он согласился с Шау в том, что Милыок не так уж далеко, ведь с Хоафыоком они разделены всего лишь рекой, которую можно переезжать хоть каждый день, а работа в военных мастерских — дело почетное и нужное. К тому же Шау пообещал, что сам займется обучением Островитянина, в дополнение к школе. Это-то и пришлось больше всего по душе дяде Туану. Он сказал, что раз за Островитянина примется сам Шау, значит, тот наверняка вырастет человеком.

Итак, Островитянина увозили в Милыок. Теперь мы с ним будем далеко друг от друга. А я-то был уверен, что мы всегда будем вместе пасти нашу буйволицу Бинь, упражняться в народной борьбе, купаться в реке Тхубон, учиться в новой школе в баньяновой роще. А потом вместе пойдем в армию, будем на одном фронте, в одной части, и все, что я ни скажу, Островитянин будет считать правильным, а все, что ни скажет Островитянин, будет интересно мне. Вот уж не ожидал, что Островитянин пробудет в нашем Хоафыоке чуть больше четырех месяцев и снова уедет от меня. Только сейчас почувствовал я, как нужен, просто необходим мне Островитянин. Только сейчас понял, какая тесная дружба нас с ним связывает. Все мое богатство был матерчатый ранец, и мне нечего было дать ему на память. Да и ему нечего было оставить мне в подарок.

Островитянин и дядя Туан собирались спуститься на джонке до Хойана, а там сесть на автобус, идущий в Дананг. Бон Линю тоже нужно было в Хойан, его вызывали на совещание по поводу продовольственных поставок для армии. Бон Линь решил, что поедет вместе с ними и заодно возьмет и меня: проводить Островитянина.

Солнце село. Над живой бамбуковой изгородью за околицей поднималась полная луна. Поужинав вместе, мы вышли на причал в Хоафыоке. Тетушка Фыонг, лодка которой обычно перевозила всех в Хойан, уже ждала нас. Она приняла у дяди Туана узелок с вещами и мой ранец, спрятала под навес и помогла нам спуститься в лодку.

И вот лодка снялась-с места. Дул легкий ветер. Тетушка Фыонг, которая всю свою жизнь плавала вверх и вниз по реке Тхубон, хорошо знала реку. Когда лодка миновала одну из излучин, она сказала:

— Вот и Ванли уже проехали! Впереди Дахóа и Тыфу. — И обратилась к дочери: — Зови, доченька, пассажиров!

Ее дочь, Гай, которая стоя гребла рулевым веслом, протяжно крикнула:

— Ко-о-о-му лодку-у-у…

С берега донесся ответный крик:

— Сюда-а-а!..

Нос лодки повернулся к берегу. Спустили доску с набитыми поперек планками — сходни, пассажир поднялся по ним, и лодка снова вышла на середину реки. Весло Гай подбрасывало вверх блестящие серебряные монетки — капли у борта.

Пассажир, устроившись под навесом, напомнил:

— Песню бы завели, что ли, ведь в лодке плывем!

— Запевай, доченька, — попросила тетушка Фыонг.

У нас все лодочницы обязательно поют. Гребут и поют. Это давняя традиция, повелась она, как говорят, испокон веку. Песни, которые поют лодочницы, они сами же и сочиняют.

Гай запела. Голос у нее был очень красивый. Она пела, а мне казалось, будто пролетевший над рекой ветер подхватил меня и несет куда-то на волшебных крыльях. Высоко в небе словно текла, как наш Тхубон, еще одна река — Млечный Путь. На горизонте слабо виднелись легкие крылья бабочек — паруса джонок. Вдоль берегов темнели заросли тутовника. Слабую дымку тумана над ними то и дело срывало налетавшими порывами ветра…

Гай давно уже перестала петь, а я все еще прислушивался к ее песне.

И тут с соседней, нагнавшей нас лодки поднялся девичий голос, не уступавший по красоте голосу Гай. Протяжная песня укоряла лодку Гай за то, что не обращает внимания на лодку подруги, что, «не успев приплыть на новую пристань, позабыла старый причал».

Гай ответила тоже песней:

На соседней лодке радостно подхватили:

Я уткнулся в плечо Островитянина и спросил:

— Слышал?

— Слышал, — ответил он. — Мы не забудем друг друга. Знаешь, мне совсем не хочется в Милыок. Вот если бы ты поехал со мной, тогда другое дело!

Начал накрапывать дождь. Мы с Островитянином забрались под навес. Поднялся ветер, и лодка раскачивалась, как гамак.

Убаюканный, я незаметно задремал.

Когда я проснулся и выглянул из лодки, мимо уже вереницей проплывали дома, и голос тетушки Фыонг торопил:

— Вставайте, приехали! Вставайте!

Бон Линь повел нас по улицам, где одна возле другой теснились лавчонки, ничуть не хуже, чем на рынке в Куангхюэ. Мы зашли в одну из харчевен, поели вкусной местной похлебки, прошли через мост Тюакóу, с охранявшими его четырьмя каменными фигурками мартышек, и оказались на станции, откуда автобусы уходили в Дананг.

Дядя Туан и Островитянин сели в автобус. И вот заворчал мотор, машина побежала по извилистой дороге, скрывавшейся за рядами деревьев. Я долго смотрел вслед Островитянину…