ОГРАБЛЕНИЕ ЛЕНИНА, ИЛИ

КОНЕЦ БАНДЫ КОШЕЛЬКОВА

(1918–1919)

Безусловно, нашумевшая в 1918–1919 годах своими налетами и дерзкими ограблениями банда Якова Кошелькова, имевшая в своем составе около ста человек, никогда не привлекла бы к себе такого пристального внимания историков и специалистов правоохранительных органов, если бы не нападение на В.И. Ленина.

Все произошло поздним снежным вечером 19января 1919 года. Заместитель председателя ВЧК Яков Петерс находился один в своем кабинете и убирал деловые бумаги со стола, собираясь отбыть домой на отдых. Позади был напряженный трудовой день, как две капли воды похожий на предыдущий: заседания, обсуждение проблем текущего дня и, главное, поиск мер по усилению борьбы с террористами и бандитами, которых в последнее время развелось видимо-невидимо.

Оперативная обстановка в городе, как докладывали Петерсу, становилась угрожающей: громили магазины, винные склады, совершали налеты на квартиры, грабили жителей и даже районные комиссариаты милиции, куда внезапно врывались и, угрожая бомбами и пистолетами, отбирали у милиционеров оружие, а потом безжалостно расстреливали их.

Так действовали уже целые бандитские формирования, которых в Москве насчитывалось в 1919 году примерно два десятка. Особенной дерзостью отличались банда Кошельков, руководимая неким Яковом Кузнецовым по кличке кошелек, и банда сабана, Сафронова Николая Михайловича. Эти матерые налетчики выбирали либо банки, либо богатые рестораны — короче, искали места, где собирались люди состоятельные. Бандиты вламывались и в государственные учреждения, укладывали персонал на пол, забирали все мало-мальски ценное. Иногда расстреливали всех подряд.

Петер знал, что в Москве множились слухи, население жило в страхе, по вечерам горожане не отваживались в одиночку ходить даже по освещенным улицам центра. Люди пугались любой тени, Крика. Московской чрезвычайной комиссии — МЧК — о бандитах было известно многое. например, о Кошелькове: его настоящая фамилия Кузнецов, прозвище Янька или кошелек, родом из Сибири, выходец из семьи каторжника Кузнецова, осужденного в вечную ссылку за разбойные нападения. сынок пошел по стопам родителя — воровал, грабил, насиловал, убивал. К 1917 году имел десять судимостей. Его несколько лет разыскивали и в Сибири, откуда он уехал, и в крупных городах, в частности в Москве, где он оставил за собой кровавый след.

Год назад его выследили, поймали и готовились предать суду. Но ему удалось обмануть охранников и убежать. И сразу после этого ему присвоили новую кличку — «неуловимый». А год назад его вместе с другим бандитом схватили в Вязьме. Застукали буквально в деле. Все, казалось бы, замечательно: схвачен главарь банды, впереди суд, значит, и банде придет конец. Главное, отправить его в Москву и устроить открытый судебный процесс. И вот уже трое конвойных, трое молодых солдат-милиционеров, назначены сопровождать Кошельков и его напарника в Москву. Вся поездка прошла спокойно. Но когда бандитов вели по мясницкой улице к зданию на Лубянской площади, к конвоирам обратилась какая-то убогая старушонка и попросила передать несчастным арестантам буханку хлеба. И конвоиры сжалились. Забыв об инструкциях, взяли буханку и передали ее Кошелькову. И тот на глазах у всех трясущимися руками мгновенно разломил ее. В буханке, Кошельков это знал точно, находился заряженный револьвер. Схватив его, Кошельков взвел курок, и грохнули три смертельных выстрела.

Кошельков прекрасно знал подворотни центра, не раз уходил от преследования. Так случилось и на этот раз. Организованная погоня ничего не дала…

Размышления Петера прервал громкий телефонный звонок. И сквозь помехи и шум на линии услышал знакомый голос:

— Это Петер? Петер, вы меня слышите?! Говорит Ленин… Да, Ленин! На меня напали бандиты, нас всех высадили из автомобиля. Я нахожусь в Сокольническом исполкоме советов. Прошу срочно выслать автомобиль. слышите, срочно…

Петер не верил свои ушам. А что делал в этот момент охранник Ленина, чекист Чебанов? Где был опытный шофер Гиль?

Петер тотчас отдал распоряжения, чтобы за автомобилем Ленина, имевшим номер 1048, организовали погоню, чтобы все милицейские посты по местам возможного проезда машины усилили бдительность, поставили заслоны. Он уже знал, что налет был совершен на Сокольническом шоссе, возле Краснохолмского моста. Кошельков обезоружил Ленина, отобрал документы, часы. Но бумаги смотреть не стал, а, довольный добычей, уехал.

Для Петера начиналась очередная непростая бессонная ночка.

Только под утро стали известны некоторые подробности всей операции. Отъехав пару километров от места нападения и убедившись, что погони за ними нет, Кошельков заглянул в документы. Узнав, что жертвой ограбления явился сам Ленин, он чуть не взвыл от досады и велел своим парням срочно возвращаться к Сокольническому шоссе.

Машина развернулась и понеслась к Хамовнической набережной. Прибыв к Краснохолмскому мосту, Кошельков и его напарники Ленина там уже не обнаружили. Расстроенный кошельков скомандовал ехать в самый центр. Его настроение изменилось, ему захотелось попугать прохожих.

Автомобиль подъезжал к Садовому кольцу. Парни форсили, выставили напоказ оружие. Кошельков поигрывал бельгийским браунингом за номером два, отобранным у Ленина. У всех было приподнятое настроение, они посматривали по сторонам, и шофер гнал Машину во всю мочь. Остановить их в тот момент было невозможно. Кто бросится за двигавшимся на бешеной скорости автомобилем, ошалевшие пассажиры которого могли открыть стрельбу в любую минуту?

И все же распоряжения Петерса принесли результат. Вскоре у дежурного по первому Хамовническому комиссариату милиции раздался телефонный звонок. Человек взволнованным голосом сообщил, что от Кудринской площади в сторону Крымской на большой скорости мчится автомобиль. Незнакомец успел заметить его номер — 1048. Этот же человек сказал, что сидевшие в автомобиле люди вооружены и стреляют.

По Хамовнической набережной бандиты далеко проехать не смогли: они попали в снежные завалы. Произошло это недалеко от теплого переулка, милицейский пост которого был уже оповещен о налетчиках. В тот час вахту нес молодой милиционер Николай Солонцов. Именно он заметил подозрительную машину, мчавшуюся по набережной и неожиданно оказавшуюся в снежных тисках. Люди, вышедшие из машины, пытались вытащить ее из снежного плена. Олонцов взял винтовку наперевес и отправился выяснять, что случилось. Он подошел совсем близко и из темноты окликнул возившихся возле машины людей. В ответ прозвучали выстрелы. Олонцов открыл огонь. Налетчики бросились бежать. Но на звуки выстрелов из расположенной рядом воинской части уже спешили красноармейцы, другие патрульные милиционеры. И вот, казалось бы, бандитам не уйти, но шальная пуля сразила Олонцова. Он был убит. Кошелькову с товарищами удалось скрыться.

Утром Петерсу доложили, что бандиты ушли. Значит, приходилось ждать, когда бандиты снова совершат налет. Хотя было ясно, что дни Кошельков и его лихих парней уже сочтены.

И действительно, буквально через пару дней Петерсу позвонил человек, который представился членом банды Кошельков и признался, что ограбление Ленина — дело рук этой самой неуловимой банды.

Но как найти главаря? Этого бандит сказать не мог. Он назвал разные места, в которых Кошельков периодически останавливался. однако взять его все же не удалось и главный налетчик оставался на свободе.

В ночь с 23 на 24 января, через четыре дня после нападения на Ленина, банда совершила очередное преступление. Налетчики выследили некоего богача, раскатывавшего на своем автомобиле, напали на него и отобрали Машину. А затем стали переезжать от одного милицейского поста к другому. И на каждом свистели в милицейский свисток. И как только появлялся милиционер, его убивали. В одну ночь таким образом погибли двадцать два милиционера. По дерзости и цинизму это было невиданное для Москвы преступление.

На следующий день, 25 января 1919 года, газеты опубликовали предписание Ленина: «заместителю председателя ВЧК товарищу Петерсу. Ввиду того что налеты бандитов в Москве все более учащаются и каждый день бандиты отбивают по несколько автомобилей, производят грабежи и убивают милиционеров, предписывается ВЧК принять самые срочные и беспощадные меры по борьбе с бандитами».

Ситуация была серьезной, об этом свидетельствует обращение к жителям Москвы. «Чрезвычайная комиссия, — говорилось в тексте, — считает себя обязанной повести самую решительную и беспощадную борьбу с бандитами, вплоть до полного уничтожения их. комиссия призывает домовые комитеты и все население немедленно сообщать обо всех подозрительных лицах, живущих без прописки и работы, ведущих широкую жизнь в притонах и ночных клубах. При обнаружении бандитов в домах и при несообщении своевременно о таковых домовыми комитетами, последние будут привлекаться к строжайшей ответственности, вплоть до заключения в концентрационный лагерь для принудительных работ.

Заместитель председателя ВЧК Петер».

На вокзалах столицы усилили патрулирование. И вот 3 февраля 1919 года на николаевском переодетые работники МЧК обратили внимание на подозрительного человека. Его задержали и привезли на Лубянку. Во время допросов выяснилось, что это матерый бандит по кличке Козуля, он же Павлов. Он рассказал кое-какие детали о банде, о личности самого Яньки. появилась надежда, что теперь удастся выйти на руководителя. К сожалению, чекисты расслабились, охрану сократили, и Козуля сумел убежать: воспользовался оплошностью конвоиров и смылся. Правда, на этот раз далеко уйти ему не удалось. Его схватили и снова привезли на Лубянку, усилив охрану.

На повторных допросах Козуля стал отрицать свою причастность к банде и к ограблению Ленина. Допросы продолжались, в них принял участие Дзержинский. И после очных ставок с чекистом Чебановым и шофером Гилем подтвердилось его участие в нападении на автомобиль № 1048, а также в угоне машины, бандитских налетах и перестрелке на Хамовнической набережной с убийством милиционеров. Мало того, выяснилось, что Козуля участвовал и в ограблении особняка предпринимателя Иванова, на Новинском бульваре, где изнасиловал его дочь.

Сведения, полученные от Козули, позволили вплотную подойти к банде и захватить несколько ее членов. И самое главное, еще одного участника налета, Николая Зайцева, по кличке Колька-шофер.

Сотрудники ВЧК и МЧК нанесли ощутимый удар по банде Кошельков и по ряду других. Пять человек были арестованы, осуждены, а затем расстреляны. В газете «известия» от 13февраля 1919 года сообщалось о приговоре МЧК: «По приговору Московской чрезвычайной комиссии расстреляны 10 февраля пять бандитов. И.М.Волков, известный среди бандитов под кличкой Конек, В.О.Михайлов — кличка Васька черный, И.С.Лазарев — кличка Данилов, Ф.А. Алексеев- кличка лягушка и Карл Фед. Гросс.

Из расстрелянных бандитов Волков — конек участвовал во многих вооруженных грабежах. При его активном участии в ночь на 26 января был ограблен артельщик артиллерийского склада на 130 тысяч рублей. При ограблении были убиты несколько милиционеров.

Михайлов — профессиональный бандит, 6раз судившийся, участник ограбления московской Виндавско-Рижской железной дороги, а также особняка Иванова на Новинском бульваре, ограбления артельщика за Крестовской заставой.

Алексеев, уличенный в ограблении Лубянского пассажа, в ограблении на 15 000 рублей кассирши Марковой, — старый уголовный преступник, неоднократно судившийся за грабежи.

Лазарев — участник ограблений, совершенных совместно с Волковым, Алексеевым и Михайловым. К.Ф.Гросс укрывал бандитов и снабжал их оружием».

Сообщение в газете свидетельствовало о том, что МЧК на достигнутом не остановится. Борьба объявлялась не на жизнь, а на смерть. Бандиты прекрасно понимали, что времена разгула и свободного разбоя прошли.

30 марта 1919 года наркомом внутренних дел РСФСР становится председатель ВЧК Феликс Дзержинский.

Чувствуя, что кольцо сжимается, что вырваться из Москвы не удастся, и, зная, что пощады не будет, Кошельков особую жестокость проявлял к представителям власти. Его главными врагами становятся милиционеры и чекисты.

Поняв, что выхода нет, он решил первым предпринимать карательные меры. Он задумал попугать сотрудников милиции, устроить им кровавую баню. Ему донесли, что сотрудник уголовного отдела МЧК Ведерников участвует в его поимке, и Янька повелел установить слежку за Ведерниковым и выяснить время его ухода на работу и возвращения домой. Поздно вечером он в сопровождении трех парней отправился на квартиру Ведерникова. ворвавшись в дом, кошельков в присутствии родственников устроил над Ведерниковым суд скорый и кровавый. Янька сам расстрелял Ведерникова.

Тем временем уже была обнаружена квартира Кошельков. Чекисты Караваев и Зустер взяли квартиру Кошельков под наблюдение. Казалось, предусмотрели все. Но Янька сумел обоих перехитрить. 14 марта 1919 года кошельков, который уже знал обоих в лицо, открыто приблизился к чекистам и, выхватив наган, на месте расстрелял их.

В апреле в Московский уголовный розыск пришел новый человек, бывший моряк Трепалов, который неоднократно участвовал в сложных и опасных операциях. Перед ним и была поставлена задача выйти на главарей. Трепалов из чекистов организовал особую группу, усилил «боевую дружину», которая производила облавы, засады, обыски.

Однако банда продолжала действовать. Одним из самых печальных событий во всей этой истории явилось массовое уличное ограбление 1 мая 1919 года. В тот день на центральных улицах столицы двигались толпы демонстрантов с лозунгами, играли оркестры, настроение у всех было приподнятое. Вечером проходили массовые гуляния. И вдруг на Воздвиженку, куда недавно перебрались ЦК партии, ЦК комсомола и ряд других правительственных учреждений, в толпу выехал автомобиль с несколькими молодыми людьми. Сидевшие в машине «пассажиры» предложили гуляющим снять с себя самое ценное, отдать и кошельки, а затем открыли беспорядочную стрельбу, убив трех милиционеров, посланных на их задержание.

Это были все те же лихие парни из банды Кошельков. И все же чекистам удалось напасть на след грабителей, было установлено место их будущей встречи. 10 мая 1919 года в кофейной у Пречистенских ворот, где кошельков и трое его подручных отдыхали, вкушая ароматный кофе, к ним внезапно подошли чекисты. Они предложили Кошелькову сдать оружие. Им казалось, что он под дулами их револьверов поднимет вверх руки. Но не тут-то было. Кошельков выхватил револьвер. Завязалась перестрелка. Кошельков бросил бомбу. К счастью, она не взорвалась. Чекисты ответили ураганным огнем. Один из бандитов, Хохлов, был убит, другого, Иванова, схватили. А сам кошельков уже в который раз вместе со своим дружком и «заместителем» Мартазиным выскочил на проезжую часть, остановил извозчика и скрылся за поворотом.

На 19 мая была намечена еще одна операция по поимке Кошельков. Сотрудники МЧК, обнаружили так называемую «блатхату», которая располагалась в одном из домов по Конюшковскому переулку на втором этаже: Кошельков всегда снимал квартиры низкой этажности, чтобы при нападении на квартиру можно было уйти через окно. Чекисты окружили дом и приступили к операции. Дверь им открыли сразу, как будто ждали и догадывались, кто придет. Завязалась перестрелка. Троих бандитов уложили на месте. Но ворвавшись в квартиру, чекисты увидели только выбитую оконную раму. Неуловимый Кошельков, а вместе с ним и Мартазин выпрыгнули и, отстреливаясь, сумели уйти. Попытки схватить их по горячим следам ни к чему не привели. В результате этой перестрелки банда Кошельков понесла ощутимые потери: были убиты известные бандиты Илюша Седов, Костя Маленький и Егор Чибисов. У чекистов был ранен только один сотрудник — Дворецкий.

Не прошло и трех недель, как Кошельков со товарищи снова дал знать о себе — бандиты совершили вооруженный налет на контору Афинажного завода, расположенного на Донской улице, взяли оттуда 3,5 фунта золота, 4 фунта платины. Улов очень неплохой, поскольку в те годы драгоценные металлы были самой твердой и надежной валютой. Сыщики сразу смекнули, что этот налет сделан был неспроста: Кошельков собирался уходить. Вполне возможно, за границу.

К этому моменту в МУРе появилась информация о том, что Кошельков с шайкой в одиннадцать человек готовит ограбление магазина на Кудринской площади. К операции все было готово, переодетые чекисты заняли свои места. Но бандиты у магазина так и не появились.

У чекистов накопилось достаточно информации о банде, стали известны и явочные адреса, некоторые воровские малины и «блатхаты». Кроме того, начальник МУРа Трепалов засылал своих наиболее опытных агентов в банду и те, на свой страх и риск, расшатывали авторитет «неуловимого» Яньки.

И первым итогом такой деятельности явился тот факт, что люди стали уходить от Кошельков. Страх перед расплатой вселялся в души бандитов. Уменьшилось и количество притонов, в которые банда свозила награбленное добро. Но если члены банды все чаще стали попадаться в расставленные чекистами сети, то сам Кошельков по-прежнему ускользал. Почему?

Новому руководству МУРа стало очевидно, что в милицейских рядах имелся информатор, который и предупреждал Кошельков о готовящихся операциях. За выявление предателя Трепалов решил взяться лично. Нам неизвестно, как проверял он своих сотрудников, но очень скоро информатор был обнаружен. А дальнейшее — это уже следствие всей проделанной подготовительной работы.

В первой половине июня чекисты задержали Сергея Федорова, известного по кличке Сережка-маленький. Этот активный участник вооруженных налетов сразу признался в своей преступной деятельности, но называть адреса, по которым мог скрываться Кошельков, не стал. Он просто этого не знал. Дело в том, что главарь банды был к тому времени настолько напуган и осторожен, что о своем местонахождении, о своих планах не говорил никому, кроме особо преданных ему лиц. Сережка-маленький назвал такого приближенного к Коелькову бандита Чемоданова по кличке Ванька-Чемодан и назвал адрес, где того можно найти.

И вот на одной из дач в тогдашнем поселке Новогиреево муровцы устроили засаду. Ждали Чемоданова. Его взяли быстро, без выстрелов и доставили на Лубянку. Под давлением неопровержимых улик, после многочасовых допросов Чемоданов сломался.

Он рассказал о своих связях с кошельковым, о предполагаемой встрече с ним и о том, что на этой встрече будет обсуждаться план нападения на артельщиков в Щелкове. От него чекисты узнали, что, помимо встречи 20 июня в екатерининском парке, имелся и запасной вариант. Если первая встреча по какой-нибудь причине не состоится, то ее переносили на другой день в Ново-Проектированный переулок, в квартире скупщика краденого. Чекисты устраивают сначала засаду в екатерининском парке. Все вроде бы было сделано по всем правилам: чекисты под видом горожан прогуливались по аллеям, милые дамы щебетали со своими кавалерами. Но Кошельков не явился ни в назначенное время, ни позже. возможно, что-то заподозрил или же у него появились другие планы? В любом случае оставался еще один шанс.

На следующий день, 21 июня, работники МУРа организовали засаду по второму адресу. Операцией руководил Трепалов. Засады установили в четыре часа утра. Однако до четырех часов дня Кошельков так и не появился. Наконец, в начале пятого часа в переулке заметили двух прохожих. Мужчины шли спокойно, но в их походке чувствовалась какая-то настороженность. В одном из них опознали Кошелькова. Вторым был его приближенный Емельянов по кличке Сережка-барин. Бандиты неторопливо приблизились к дому, и тут Кошельков, как бы невзначай, перебросил через руку плащ и вошел во двор. Но вперед послал напарника. Барин подошел к двери и толкнул ее ногой. Тут же раздалась команда «Руки вверх!». Бандиты привычным движением выхватили револьверы и принялись палить в разные стороны. Чекисты моментально ответили встречным огнем. Смертельно раненный в голову, Барин сделал несколько шагов и упал на лестницу. Кошельков, бросив в квартиру бомбу, по счастью не взорвавшуюся, отстреливаясь, бросился бежать. Но на этот раз все пути отступления были отрезаны. Несколько пуль попали в Кошелькова. Он рухнул на мостовую. Револьвер валялся рядом. К нему с опаской приближались чекисты. Не верилось, но бандит был действительно смертельно ранен. Его погрузили в машину и срочно направили в лазарет. Однако Кошельков, не приходя в сознание, умер.

При обыске у убитых были обнаружены две заряженные бомбы и один револьвер системы «наган», у Кошельков нашли тот самый бельгийский пистолет системы «браунинг» за номером два, который он отобрал у Ленина во время налета на автомобиль. Видимо, берег его как реликвию. Пистолет был возвращен его законному владельцу. Кроме того, у Кошелькова имелись два «маузера» с расстрелянными магазинами и документы убитых им сотрудников МЧК Караваев и Ведерникова.

25 июля 1919 газета «Вечерние известия московского Совета» поместила следующее сообщение: «По постановлению МЧК расстреляны бандиты: Чубаров, Жарков, Савельев и Рябов- за вооруженное ограбление гражданина Фоломеева, Парашев — за вооруженные грабежи с шайкой Кошелькова и вооруженное сопротивление при аресте, во время которого им было выпущено семь выстрелов в сотрудников уголовного розыска, Осецкий — вор-рецидевист, судившийся семь раз, отбыл наказание в арестантских ротах, ограбил часовой магазин на Б.Дмитровке, совершил побег из концентрационного лагеря и задержан с оружием в руках, Арцыгов — за ограбление артельщика Крестовской водокачки на 300 000 рублей и участие в заговорах с бандитами, Чекурников — за вооруженное ограбление под видом милиционера 2-го Серпуховского комиссариата с совместно с шайкой Сабана, Нечаев, вор-рецидивист, задержан с оружием в руках, за сопротивление при аресте и вооруженное ограбление, Федоров и Морозов — за грабежи и пользование для своих целей документами ВЧК, Чемоданов — за ряд вооруженных грабежей с шайкой Кошелькова».

 

«ЧЕРНЫЕ МСТИТЕЛИ» САБАНА

(1917–1919)

В уголовном мире Москвы в 1917–1919 годах наряду с Кошельковым был не менее заметен и другой главарь, Николай Михайлович Сафонов, по кличке Сабан, организовавший банду, долгое время терроризировавшую столицу. Сабану помогал некий уголовник по кличке Капитан, который считался человеком рисковым и потому вполне авторитетным. У обоих налетчиков имелся немалый опыт по части краж, грабежей, взломов, были несколько судимостей, годы каторжных работ. Образованная Сабаном банда со временем стала одной из самых многочисленных в столице и насчитывала тридцать четыре человека. И занимались эти лихие парни в основном кражами и грабежами, что в те годы называлось налетами. Но, в отличие от Кошелькова, Сабан и его люди зачастую убивали свои жертвы. Больше всего доставалось милиционерам, его заклятым врагам. Он мстил им страшно, не останавливался ни перед чем. Не случайно среди жителей столицы распространялись слухи о «черных мстителях», которые убивают исключительно милиционеров.

Конечно, чтобы понять криминальную жизнь Москвы того времени, надо представить себе бытовые условия жизни горожан: улицы освещались только в центре, да и то скудно и плохо. Большая их часть была вымощена в основном булыжником. До революции камни плотно подгонялись один к другому и щели между ними засыпались песком вперемешку с гравием. После революции этим заниматься было некому и щели засыпались просто песком, который, естественно, быстро вымывался и выветривался. Так что возникали те самые колдобины и рытвины, в которых собиралась дождевая вода и грязь. Вдоль улиц, практически лишенных тротуаров, располагались жилые дома, как правило, не выше трех этажей, въездные ворота, заборы и проходные дворы. Эти проходные дворы — сущий бич для милиционеров — порой напоминали запутанные лабиринты. И многие главари банд выбирали места для своего стойбища именно в таких домах, у которых имелись вторые, черные выходы. И тот, кто знал их, мог легко скрыться от погони. И еще один фактор удаленность.

В Москве тех лет, по сути, не было общественного транспорта, Москва была в основном пешей и гужевой. Конечно, если имелись деньги, можно было взять пролетку. Поэтому некоторые банды вели, так сказать, оседлый образ жизни и не уходили из своего района. Кстати сказать, и сами дома были деревянными, двери в них запирались на один, от силы два замка, которые опытный взломщик мог открыть изогнутым гвоздем.

Чекисты, служившие на Лубянке, жили, как правило, тоже не в центре и добирались до своего рабочего места на трамваях, но чаще всего пешком. А сами налетчики пользовались либо пролетками, либо автомобилями, но только теми, которые они отбирали у их владельцев. Ситуация была настолько сложна, что ВЧК обращалась к населению Москвы с призывами оказывать поддержку ее деятельности. «Вступая в отправление своих обязанностей, — говорилось в одном из обращений в апреле 1918 года, — считаем необходимым довести до сведения граждан города Москвы, что первейшей задачей Всероссийской чрезвычайной комиссии будет борьба за полную безопасность и неприкосновенность личности и имущества граждан от произвола и насилия самовольных захватчиков и бандитов, разбойников и хулиганов и обыкновенного жулья, осмелившихся скрываться и выдавать себя за анархистов, красногвардейцев и членов других революционных организаций».

Появление таких обращений было вполне оправдано. Бандитизм в послереволюционное время, время разрухи, настолько окреп и расширился, что к борьбе с ним подключались не только сотрудники Московской чрезвычайной комиссии, но и Всероссийской. Чекисты имели дело с вооруженными и очень опасными элементами, сплоченными в банде. Например, за два года своего существования банда Сабана совершила несколько десятков вооруженных налетов, захватив ценностей на сумму в несколько десятков миллионов рублей.

Главаря банды нельзя упрекнуть в отсутствии дерзости. Прослышав однажды, что его активно разыскивают сотрудники 27-го отделения милиции, Сабан заявился в отделение и назвал себя, а потом, выхватив два «маузера» и бомбу, буквально разогнал всех сотрудников по углам. Это была не насмешка. Этим действием Сабан показал всем, кто в городе хозяин.

Не останавливалась банда и перед убийствами. На Дмитровском шоссе она ограбила на 1,5 миллиона рублей семью фабриканта Иванова, но перед уходом между Сабаном и другим авторитетным членом банды, Зюзюкой, возникла ссора. Главари не могли решить, убить всю семью Иванова или кого-то оставить в живых. В конце концов решили убить, что и было сделано.

Но самым громким преступлением этой банды стали убийства 24 января 1919 года постовых милиционеров. Все они были уничтожены в самое короткое время из проезжавших автомашин в районах Долгоруковской улицы, Оружейного переулка, Лесной улицы и Тверской заставы. По примеру Кошелькова, люди Сабана отобрали у двух нэпманов два закрытых автомобиля и предложили шефу прокатиться с ветерком. Он согласился, но с условием попугать милицию. Для храбрости выпили и поехали по улицам Москвы.

На одном из перекрестков решили спросить дорогу у подбежавшего к ним милиционера. А когда тот открыл рот, ему выстрелили несколько раз в лицо. Эта выходка так опьянила налетчиков, что они высказали пожелание устроить легавым кровавую баню. Они направились в район Долгоруковской улицы. И там ситуация повторилась. Машины остановились недалеко от милицейской будки, жестами подозвали постового, спросили, как проехать на Лесную улицу. Милиционер только хотел ответить, как прогремели выстрелы. И снова в дорогу. Теперь на Лесную улицу. Заметили постового, позвали к себе и стали расспрашивать, как проехать к Оружейному переулку. И как только милиционер собрался им объяснить, прогремели выстрелы. А Сабан и его люди поехали к Оружейному переулку. И снова разыгралась та же трагедия.

В тот морозный день было убито шестнадцать постовых милиционеров. Это событие породило в столице слухи о том, что в городе появились некие «черные мстители», которые разъезжают на крытых автомобилях и убивают всех подряд. Дошло до того, что постовые милиционеры отказывались идти на дежурство. Только вдвоем или втроем.

Ситуация складывалась очень напряженная. На поиски бандитов были подняты лучшие силы Московского уголовного розыска. Те выследили банду. Но взять Сабана не удалось: ранив одного сыщика, он выскользнул из расставленной ловушки.

Сотворив кровавую баню, Сабан отсиживался в своих родных Хамовниках, готовя новые ограбления. Начал с налета на рабочий кооператив на Мясницкой улице, где вытащил из кассы четыреста тысяч рублей. Когда делили деньги, то снова возникли трения с Зюзюкой и другими членами банды. Сабан, естественно, забрал себе большую часть. Но ведь и другим хотелось красиво пожить. Денег на всех явно не хватало. Надо было организовывать большое дело.

Наступила весна. Вечером 26 апреля, как сообщили «Вечерние известия Московского Совета», один из сотрудников МЧК заметил проезжавшего мимо Большого театра на извозчике известного бандита по кличке Капитан — одного из руководителей шайки Сабана. Когда сотрудник попытался его задержать, бандит соскочил с извозчика, бросил бомбу, которая хоть и взорвалась, но никому не навредила, и убежал. На выручку поспешили милиционеры с других постов, дело происходило в центре. Бежать Капитану особо было некуда, он рванулся к дверям Большого театра. Тотчас выходы из Большого театра были перекрыты милицией. И в результате Капитана схватили и препроводили в МЧК для допроса.

Это была большая потеря для Сабана. С Капитаном его связывала и организация банды, и подбор ее членов, и подготовка налетов. Капитан был проверенным человеком, на него Сабан полагался, как на самого себя. И вот опытный малый допустил такую оплошность- появился в людном месте, где его узнали и схватили. А если он начнет давать показания…

Сабан решил на время скрыться из Москвы. Он отправился в небольшой городок Лебедянь Липецкой области к родственникам, думал отлежаться, отдохнуть, а вышло по-другому. Трудно сказать, что произошло между Сабаном и его родными. Возможно, его хотели выдать, возможно, просили уехать, исчезнуть — кровавый след, тянувшийся за ним, мог привести московских милиционеров и в Лебедянь. Его пребывание становилось опасным. Короче, возникла ссора, перешедшая в потасовку. Сабан, всегда отличавшийся жестокостью, на этот раз превзошел себя. Он перерезал всю семью своей родной сестры, состоявшую из восьми человек. Не пожалел даже детей. Такое преступление не могло остаться не замеченным. Из дома доносились крики, шум. Сабана схватили соседи и вывели на улицу, появились представители власти. Жители настаивали на казни изувера прилюдно и в тот же час. И хотя милиция требовала все выполнить по закону, отправить убийцу сперва за решетку, разобраться, — разбушевавшийся народ от своего не отступал. Сопротивление милиции было сломлено. Сабана убили, его буквально растоптали.

Однако, несмотря на гибель вожака, банда не распалась и, возглавляемая теперь бывшим каторжником Павлом Морозовым по кличке Паша Новодеревенский, продолжала свое кровавое ремесло. Но о деяниях этой банды — особый рассказ.

 

СОЮЗ ГУСЕКА И АЙДАТИ

(1918–1919)

Иван Гусев, по кличке Гусек, старый вор-рецидевист прежней, дореволюционной закалки, в своей среде был человек уважаемый. За ним числились наиболее удачные ограбления по Москве и ее окрестностям. К его слову прислушивались и опытные, и начинающие. Но, освободившись из мест не столь отдаленных, промышлять прежними кражами Гусек, на что его уговаривали собратья по общему делу, уже не захотел. И возраст не тот, и приобретенный авторитет не позволял, и ситуация в стране изменилась. Да, непонятная ситуация в стране многих поставила перед вопросом: чем заняться? Для профессионального вора не было проблемы: конечно, пощипать толстосумов. Но их по пальцам можно было пересчитать, и все они оказались уже под прицелом. Пересекать же дорогу своим считалось делом негодным.

Гусев недолго размышлял, помог случай. На одной воровской сходке он познакомился с Николаем Дмитриевым, который еще по царской уголовной картотеке проходил под фамилией Орлов, Владимир Иванович. Разговорились по душам и выяснилось, что Орлов и при царской власти крал обильно и часто, и при Советской не собирается бросать это доходное дело, и получил воровскую кличку Айдати, которая произошла от сочетания «ай да», то есть «пойдем» по-татарски или «давай» по-русски, и называл себя командиром третьего Татарского мотострелкового полка. В общем, личность именитая.

Айдати понравился Гусеку и своей статью, и татарской хитростью, и военным «образованием»: у него имелись при себе разные военные документы, бланки, печати, которые годились на все случаи жизни. Для не очень-то грамотных воров типа Гусека и его подопечных Айдати был просто находкой. Кроме того, Айдати располагал и автомобилями, на которых он чинно разъезжал по городу, а постовые милиционеры отдавали честь человеку за рулем в военной форме. Автомобиль в то время был большой диковинкой, никаких правил дорожного движения, по сути, еще не существовало.

Короче, его техника и все печати позволили членам банды, а со временем их стало уже тринадцать человек, получить различные ксивы, дававшие им право на арест, на обыск, на ношение оружия, заглядывать в разные государственные учреждения и раскатывать по городу в поисках нужных объектов. Так что знакомство Гусека и Айдати имело пользу для обоих: воровской опыт сочетался с военной и технической организацией.

Следует сказать, что в этот период в Москве, как, собственно, и по всей стране появляются разного рода фальшивые документы, предъявители которых выдавали себя за сотрудников ВЧК, милиции, просто военных с фронта, предъявляли мандаты и требовали себе всяких льгот, касавшихся увеличения площади жилья, меньшей коммунальной платы, бесплатных обедов в столовых, бесплатного прохода в театры или в кинематограф и так далее. Все эти льготы вызвали недовольство среди предпринимателей и самого населения. Дело доходило до скандалов и драк. В милиции накапливалась информация о всякого рода пройдохах и вымогателях. Обилие фальшивок, пополнение тюрем всякого рода мошенниками вынудило ВЧК сделать следующее заявление от 4 июня 1918 года: «В рестораны, кафе и театры являются некоторые молодые люди иногда в военном, кавказском и т. п. одеянии, выдают себя не только за служащих-сотрудников, но даже за членов ВЧК и требуют разных льгот (скидки 50 процентов на еду, бесплатные ложи в театре и т. п.).

Комиссия заявляет, что ни члены комиссии, ни служащие не имеют права ни на какие льготы и привилегии.

Всякие лица, злоупотребляющие именем комиссии, выдавая себя за адъютантов, комиссаров, чрезвычайных комиссаров, следователей, сотрудников, должны задерживаться и для выяснения доставляться во Всероссийскую чрезвычайную комиссию, Большая Лубянка, дом № 11, телефон 2-02-27.

С такими лицами будет поступлено на основании военного положения».

Следует сказать, что Москва начала 20-х годов была довольно своеобразным городом. Так, перед зданием прежнего Моссовета возвышался обелиск Свободы, на котором было выгравировано: «Не трудящийся да не ест». Обелиск был воздвигнут в честь первой Советской Конституции. Говорят, что к этому месту в насмешку воры приходили, чтобы давать тайную клятву верности своему делу и своим главарям.

Нам неизвестно, давал ли у обелиска клятву Гусек, но точно известно, что он игнорировал все заявления Советского правительства. В том числе и то, в котором говорилось, что фальшивщики, использующие государственные документы и бумаги, будут преследоваться по закону. Люди Гусека и он сам продолжали пользоваться подложными документами, выдавая себя то за военных полномочных представителей, то за заказчиков из воинских частей, то за членов ВЧК и так далее. Фальшивые бумаги помогали членам банды внедряться в нужную среду и накапливать информацию для предстоящих грабительских дел.

О том, какая складывалась картина борьбы с уголовными элементами, как трудно приходилось милиционерам и чекистам ловить бандитов, говорит следующее документальное свидетельство одного из сотрудников уголовного отдела МЧК, Мартынова:

«Уголовным отделом МЧК раскрыто ограбление поезда, который должен следовать из Москвы в Харьков, где в почтовом вагоне должны быть деньги на сумму 4 миллиона рублей. Также вскоре была обнаружена квартира бандитов по Долгоруковской улице, дом 52, и стало известно, что главарем этой шайки был Владимир Иванович Орлов, под кличкой Айдати. Шайка была хорошо вооружена и имела в своем распоряжении моторы, разные мандаты, имела широкие связи с советскими служащими. Благодаря усиленной работе сотрудников уголовного отдела часть этой шайки удалось переловить, и ныне пойманные бандиты расстреляны.

По полученным достоверным сведениям, пойманная банда имела правый контрреволюционный уклон — это видно по составу расстрелянных: коменданты, комиссары, почтово-телеграфные служащие и даже бывшие фабриканты.

Также раскрывается зверское ограбление фабрики Морозова на сумму 2 200 000 рублей, где было совершено и убийство.

Просим Вас, товарищ Дзержинский, оказать нам должное содействие. Очень трудно бороться с бандитизмом, когда нет поддержки, а в особенности в провинции.

Например, нам нужно было срочно произвести 16 апреля 1919 года целый ряд операций. Для этого необходимо было выехать в деревню Малое Жабкино по Курской дороге. Приехав в Подольск, мы целые сутки просидели без еды, но это еще можно перенести, раз нет ничего на станции. Нам пришлось и ночевать на станции под открытым небом вместе с мешочниками. И хотя я и предъявлял ордер и мандат председателю ПЖЧК (Продовольственная железнодорожная чрезвычайная комиссия) и начальнику станции, нам не оказали никакого содействия и гоняли нас с двумя арестованными взад и вперед, несмотря на то что ЧК мог поместить нас где-нибудь в комнате.

При сем прилагаю Вам протокол заседания бандитов за 12 марта 1919 года, найденный у расстрелянного бандита.

По всем ограблениям разведка и следствие продолжаются.

Сотрудник уголовного отдела Мартынов».

Этот документ дает представление о том, какой была банда Айдати, чем она занималась и каково приходилось милиционерам.

Нельзя не отметить, однако, что первое крупное вооруженное ограбление для Гусека, которое он вместе с Айдати предпринял в декабре 1918 года, началось с неудачи. Шпана, ориентированная на поиск солидного предприятия, нащупала один кооператив, в котором хранились потребительские товары. Место ценное, божились они, товару разного навалом. Но вот загвоздка — охрана. На «васаре» стоят одни легавые.

К чести руководства этого кооператива, склад на Новослободской улице, 4, днем и ночью охраняли милиционеры. Гусек и Айдати приняли решение склад взять. Начало операции перенесли на вечер. И когда стемнело, попытались бесшумно снять часовых, но вышла осечка, их засекли прохожие. Нападение сорвалось. Правда, бандиты успели ранить одного милиционера. Гусек вынужден был спасаться бегством.

Однако эта неудача не остановила бандитов, они лишь укрепились в своем желании продолжать дело. Пусть будет другой склад. Отдохнули, выждали и начали готовиться к новой операции.

Но прошел без малого год, прежде чем они отважились на большое дело. Наступил ноябрь 1919 года. Очередным объектом стал склад «Богатырь». И банда решила действовать без оглядки на охрану, деньги требовались позарез. На этот раз налет удался: сторожа связали, заткнули рот кляпом, замки легко сорвали ломиком. Вынесли немало товара, деньжат отхватили достаточно. И уверились, что могут, что получается. И сразу наметили следующее ограбление — кооператива № 1 по Бутырской улице. И опять удача. Два раза подряд, и у всех членов шайки поднялось настроение.

Тогда и Гусек и Айдати дали команду — будем готовиться еще к одной операции. И Новый год станем встречать с музыкой и шампанским, среди цыган, как короли. А поскольку район Сущевского вала они уже освоили, то остановились на кооперативе на Верхней Масловке. И в декабре, за пару дней до Рождества, смело напали на охрану. Раздались выстрелы. Одного милиционера убили. Случился большой шум, нужно было уходить, но они все же ворвались в помещения, прошлись по кабинетам и прихватили кое-что из ценных вещей.

Однако и милиционеры, и чекисты были уже подняты на ноги. На поиски банды мобилизовали лучших сыщиков. Начали, как обычно, с воровской среды. Взяли одного из мелких шавок, приперли к стенке. И он стал рассказывать, от кого получил задание понаблюдать за кооперативом, назвал человека, служащего этого кооператива, который согласился показать товар, хранившийся на складе, и его охрану. Установили наблюдение за этим служащим и вышли на «блатхату». Окружили, выждали время, когда все члены соберутся, и решили брать. Главное, что в доме оказались руководители — Гусек и Айдати. По описаниям потерпевших их уже знали в лицо.

Чекисты подошли к входной двери, постучали и на вопрос: «Кто там?» предложили бандитам выйти поодиночке с поднятыми руками, без оружия и сдаться. Но в ответ прозвучали выстрелы. Чекисты на этот раз не спешили. Дом был окружен, все проходные дворы перекрыты, так что путей для отступления не было. Но бандиты не сдавались. Несмотря на призывы сложить оружие, продолжали стрелять, видимо, чувствуя, что им конец. Пришлось брать дом штурмом. Все главные члены шайки были схвачены. И Гусека и Айдати отправили на Лубянку, где их уже ждали. Остальных членов банды задержали позже.

 

ХИТРОВО ДЕЛО

(1918)

О Хитровом рынке и его обитателях можно писать отдельную книгу. В самом центре столицы за многие десятилетия образовалась своеоб разная общественная клоака, куда стекались отвергнутые типы, нищие, бездомные, бродяги, воры, налетчики, проститутки и еще Бог знает какой сброд. Такого не было ни в одном столичном городе Европы. Среди отвергнутых появлялись свои главари, предводители, организовывались разного рода шайки. Ситуация складывалась нетерпимая. Сотрудники МЧК и ВЧК долго ломали голову над решением вопроса: что делать, чтобы обезопасить город от налетчиков, прятавшихся на Хитровом рынке? Задача была непростая.

«Мрачное зрелище представляла собой Хитровка в прошлом столетии, писал в своей книге „Москва и москвичи“ известный бытописатель и исследователь Москвы Владимир Гиляровский, дядя Гиляй. — В лабиринте коридоров и переходов, на кривых полуразрушенных лестницах, ведущих в ночлежки всех этажей, не было никакого освещения. Свой дорогу найдет, а чужому незачем сюда соваться! И действительно, никакая власть не смела сунуться в эти мрачные бездны».

Писатель очень точно подметил основные черты того мира, что скрывался на Хитровом рынке, мира заброшенного, никому не нужного, жившего по своим законам и находившегося в самом центре города, недалеко от Кремля и от Лубянки, между Яузским бульваром и улицей Солянка.

Теперь немного истории. Свое название рынок получил от фамилии отставного генерал-майора Н.З.Хитрово, который еще в начале XIXвека приобрел здесь участок земли для торгового рынка. С конца XIX века и до начала 20-х годов Хитров рынок был не только своеобразной «биржей труда», куда стекались сезонные рабочие, но и настоящим ночлежным домом, скорее, притоном под открытым небом, где скрывалось и множество уголовных элементов. По переписи 1911 года население ночлежек составляло свыше пяти тысяч человек. Можно себе представить, сколько среди них было воров-карманников, мошенников и всякого рода преступников.

Особой кастой на Хитровом рынке были нищие, именно в их среде прятались те, кого разыскивала милиция. Двадцатого февраля 1922 года начальник милиции Москвы и Московской области Вардзиели, отчаявшись, даже издал указ, в котором говорилось следующее: «Мною замечено и с мест губернии доходят слухи, что на улицах, торговых площадях и других многолюдных местах Москвы и губернии появляются нищие и инвалиды, позволяющие себе не только побираться, но и преследовать прохожих назойливыми требованиями подаяния. Этим остаткам попрошайничества в Советской Республике не может быть места, так как Советская власть всех граждан, не способных к труду, берет на государственное иждивение, а против бродяг и тунеядцев, зараженных праздностью, вооружается всеми мерами борьбы… приказываю принять надлежащие меры к недопущению нищенства, привлечения виновных к ответственности…»

Надо сказать, что проблемы построения социализма в Советской России обитателей Хитрова рынка нисколько не волновали, они жили по своим законам, далеким от государственных. На рынке и в его округе сохранялись тайные притоны, ночлежки, игорные дома, скрытые кабаки, дешевые заведения с «красными фонарями» — раздолье для преступников, как больших, так и маленьких. И никакая облава не могла выявить заправил. Да и вообще никто из сотрудников уголовного розыска толком не знал, кто управляет Хитровым рынком. В одиночку туда соваться не рекомендовалось, а в облавы, о которых вовремя предупреждали всякого рода доносчики, попадалась только мелочь.

Но власть не хотела мириться с таким положением и принялась основательно чистить рынки, — пристанища разного рода преступников. Новое руководство МУРа считало, что, очистив рынки Москвы от отребья, можно надеятся на значительное снижение роста преступности. Однако прежде чем приступить к очистке рынка, следовало удалить его главную опухоль, — крупных бандитов, жиганов, которые верховодили на нем. Для этого требовалось опуститься в ту среду, найти главарей и обезвредить их.

Вот один из примеров. Известная хитровская шайка, организованная Иваном Савостьяновым по кличке Краснощеков, (у него были покрасневшие щеки), в воровском мире считалась не только самой удачливой, но и опасной. Сам главарь имел подругу Савостьянову, даму в летах, которая заведовала тайным питейным заведением, настоящим воровским притоном, где лихие парни отдыхали, сбывали краденое, куда приходили и разносортные девицы. Местные бродяги это питейное заведение, о котором шла дурная слава, обходили стороной, искали те, что подешевле. Краснощеков, правивший бал на Хитровом рынке, был парень ушлый, по доносу его дамы и по его приказанию какого-либо зазевавшегося путника могли запросто и убить. А неопознанный труп так и оставался неопознанным — мертвые хитровцы мало кого интересовали. Шайка Краснощекова работала по «богатым», по их понятиям, государственным учреждениям. Краснощековцы грабили кассы, нападали на склады, магазины. Брали все, что попадалось под руку, несли мадам Савостьяновой на продажу.

Милиционеры сбились с ног, устраивая облавы, искали Краснощекова, его голытьбу, но те растворялись среди таких же оборванцев. И милиционеры уходили ни с чем, не считая, конечно, разную мелочь, которая им попадалась. Краснощекова знали в лицо, знали, где он обитает. Но как застать в деле? Предводителя всегда успевали вовремя предупредить. Со временем его шайка насчитывала уже сорок человек. Помощником главаря, его правой рукой являлся Михаил Разумовский и его сожительница Анна Славоженикова.

Когда общий счет ограблений Краснощекова достиг сорока, ровно сколько было и членов шайки, было решено любыми средствами разгромить банду. Тем более что при попытке ареста один из бандитов, по кличке Мишка Чума, убил агента МУРа Мешкиса. При задержании Разумовского его сожительница, та самая Анна, решила на свой страх и риск отбить его у муровцев. Но во время перестрелки были убиты несколько преступников, а Анну удалось схватить. Вскоре и сам Краснощеков во время одной из облав попался и был отправлен на Лубянку. Впрочем, его жена по-прежнему оставалась на свободе и продолжала рачительно вести свое «хозяйство».

В общем, Хитров рынок доставлял московским милиционерам массу забот. Закрыть его было невозможно: по самым грубым подсчетам, на его «территории» располагалось свыше пяти тысяч бездомных, безработных, нищих. Целая армия. Что с ними делать? Но и терпеть это зло в центре города власти не могли.

Поэтому руководство МУРа решило взяться за главарей. К этому времени руководителем МУРа стал Александр Максимович Трепалов.

Урожденный петербуржец, бывший моряк, затем сотрудник Петербургской ЧК, он приобрел солидный житейский и «уголовный» опыт. Уже на первом совещании с сотрудниками Александр Максимович поделился своими мыслями о том, что ему, человеку в Москве новому, которого в лицо никто не знает, неплохо было бы заняться проблемами Хитрова рынка.

Он исходил из опыта Петрограда. Там на рынке, на Сенной, правила бандитская верхушка, которая доставляла массу неприятностей городским властям. Было решено под видом бездомных и нищих внедрить агентов Угро. Собранная ими информация позволила убрать нескольких главарей, что сразу парализовало преступную деятельность рынка. И вот Трепалов в узком кругу доверенных лиц заявил о том, что собирается провести подобную операцию в Москве. В качестве приманки выдвинули идею ограбления железнодорожных касс, которые плохо охраняются.

Трепалов признался, что об этой идее он узнал от одного из помощников главаря банды по кличке Водопроводчик, который еще недавно терроризировал петроградские рынки. Водо проводчик убит, но остались его люди. Не исключено, что кто-нибудь из них передаст эту идею в первопрестольную. Но передача идеи сама по себе не столь страшна. А вот если кто из бандитов переберется в Москву, чтобы реализовать ее, то это уже хуже. Но тем не менее Трепалов считал, что это единственный способ проникнуть на Хитров рынок, вжиться и уничтожить главарей, в частности Мишку Рябого. Этот бандит в последнее время сколотил вокруг себя нескольких отпетых парней и начал набеги. Причем, как и Краснощеков, выбирал в основном государственные учреждения.

Трепалов рассказал, что в Петрограде на допросе один из членов банды признался, что Водопроводчик задумал совершить налет на железнодорожные кассы общими силами. Для этой цели планировал встречу с другими главарями. Более того, он собирался приехать сам и встретиться на Хитровом рынке с Мишкой Рябым, наладить связи с Сабаном, с Гришкой Адвокатом. Трепалов был готов пойти к бандитам на Хитровом рынке, представиться петроградским налетчиком, например Сашкой Косым, близким дружком Водопроводчика, и предложить осуществить план, разработанный погибшим Водопроводчиком. В общем, целая детективная история.

Многие сотрудники МУРа слушали и не очень-то верили в успех операции. А если узнают Трепалова? Личность он все-таки известная.

Но у Трепалова были свои аргументы. Он предлагал установить жесткий контроль за передвижениями блатных, чтобы ни один из них не смог незамеченным перебраться из Петрограда в Москву. Для этого на вокзалах городов на время проведения операции установили заслоны, усилили патрулирование, дабы всех подозрительных, имеющих отношение к уголовному миру, держать под арестом до того времени, пока не завершится операция.

На Хитровом рынке Трепалов собирался появиться в сопровождении настоящего питерского бандита, по кличке Монашек, члена воровской шайки Водопроводчика. Этот молодой парень признал свою вину и согласился сотрудничать с муровцами.

Опыта общения у самого Трепалова хватало. Владел он и воровским жаргоном. Так что при соответствующей экипировке мог сойти за своего. Но тем не менее он еще раз решил проверить себя — на очередном закрытом совещании предложил своим подчиненным проэкзаменовать его. Прежде всего они выяснили, насколько хорошо знаком Трепалов с воровским жаргоном, с местными повадками, умеет ли играть в воровские карты, станет ли распивать с бандитами предложенную водку или самогон, выдержит ли свою роль до конца. Все это были непростые вопросы. Трепалов выдержал экзамен и на всякий случай сам продемонстрировал ловкость рук, показав несколько карточных фокусов, поговорил на «фене», чем и покорил своих подчиненных.

Знающие люди посоветовали Трепалову для начала нанести визит мадам Савостьяновой, бывшей жене Краснощекова, владелице воровского притона, недалеко от Хитрова рынка. Туда впускали только своих, только тех, кто имел деньги. Дама эта хитрая, опытная, чужака распознает сразу. Но любит деньги, при упоминания о которых у нее мутится рассудок и теряется острота чувств и зрения.

Первым пошел Монашек. Он встретился с Мишкой Рябым, рассказал о Водопроводчике, затем о своем друге, Мишке Косом, сумевшем уйти от питерских легавых, который близко знал Водопроводчика и у которого до москвичей есть важное денежное дело.

Денежное дело заинтересовало Рябого. Водопроводчика лично он не знал, но о его питерских похождениях был хорошо наслышан. На встречу Рябой согласился, обещал поговорить и с Сабаном, и с Адвокатом, и с Мишкой Чумой. Это была маленькая, но победа.

Однако Мишка Рябой, этот хитровский прожженный вор и убийца, который прежде всего опасался за свою шкуру, сразу после ухода Монашка потребовал от мадам Савостьяновой полного отчета, откуда взялся Монашек, не было ли чего в его поведении подозрительного. Но мадам, которой Монашек, по указанию Трепалова, дал немного денег в качестве аванса, уже почувствовав, что впереди ее ждет дополнительная прибыль, наговорила массу приятных слов в адрес Монашка. И тем самым сняла последние подозрения у Рябого.

Заведение мадам Савостьяновой располагалось в обычном двухэтажном доме, в полуподвальных помещениях, куда вело несколько лестниц, и все со двора. Имелись также и черные ходы. Комнаты были уставлены небогато, но почти в каждой стояли буфеты с самой необходимой посудой, кушетки с подушками и столы, на которых для пущей важности красовались самовары с трубой, выходившей в полуподвальное окно. В общем, на первый взгляд ничего подозрительного. Обычное заведение на сдачу. Комнаты как комнаты. И если бы внезапно нагрянули сыщики, то они ничего бы не обнаружили. А вот все самое ценное, материальное, всю поклажу, которую приносили ей на продажу, мадам Савостьянова хранила совсем в других местах. Но об этом не знал ни Мишка Рябой, ее постоянный посетитель, ни Сабан, который очень редко сюда заглядывал, ни Гришка Адвокат.

И еще была у мадам Савостьяновой специальная переговорная комната, меблированная так же, как и другие, куда специально приводили незнакомцев, всех тех гостей, которым не очень-то доверяли. Пока продолжались разные тары-бары, из другой, соседней темной комнаты, в стене которой имелось незаметное отверстие, велось наблюдение и подслушивание. Отсюда гостя определяли — чужой он или свой. Отсюда определялась и его судьба — оставить в живых, прикончить или подключить к делу. Так делали и Сабан, и Гришка Адвокат. И Мишка Рябой, прежде чем представиться гостю, по примеру своих именитых собратьев, сказал мадам, чтобы та привела гостя из Питера сперва в переговорную, дала бы чаю, поговорила бы с ним немного, а он из темной комнаты понаблюдал бы.

Даже наметанный глаз Рябого не смог в прилично одетом господине уловить чужака. Плечистый, одет замодненно. Жилеточка, в которой, определил Рябой, топорщатся карманные часы, да и в пиджачке, похоже, портсигарчик имеется, отвисает чуть на один бочок. Богатая залетная птичка, как-то она запоет на московской земле. Конечно, он чужак, но ведет себя по-свойски и говорит по-питерски. Ничего не выспрашивает. И все же не подстава ли он? Слишком чистый. Надо проверить. Этот Монашек клялся-божился, что он от Водопроводчика, сам его видел. А плечистый парень сидел напротив Савостьяновой, чуть улыбался и вел ничего не значащий разговор. И все-таки надо попытаться его расколоть. Для это имелись два проверенных средства выпивка и карты. Самогонка у мадам Савостьяновой была та еще, горло как бритвой режет, да и крепости в ней выше сорока. Одним словом — первач. На нем многие спотыкались. А в пьяном разговоре и выбалтывали лишнее. И картишки- это не фунт изюма, — тут человек выдает себя с головой: если не умеет держать карты, не умеет подглядывать и видеть маневры соперника значит, притвора, такого следует опасаться.

Рябой не стал более скрываться и вошел в переговорную. Невысокого роста господин даже не повернул в его сторону головы. Сидел пень пнем. Рябому это не понравилось. Он шумно плюхнулся на стул, решил показать себя хозяином и громко приказал мадам Савостьяновой его представить. Рябой не очень стеснялся в выражениях и в сторону гостя нарочно не смотрел. Пусть знает, что им недовольны.

— Из Питера к нам, — лениво начал Рябой и прямо посмотрел в лицо незнакомцу. — Мишка Косой, да?

— Да.

— А я Мишка Рябой. Два сапога — пара! — Довольный своей шуткой, он, откинувшись на спинку стула, громко захохотал. — Два Мишки собрались, Рябой да Косой. Только третьего не хватало, Мишки Рыжего. — Внезапно он прервал смех, нагло усмехнулся и снова прямо посмотрел в глаза незнакомцу. — А ты Мишку Рыжего знал?

— Он из Питера? — спросил приезжий.

— Нет, он из Москвы, — недовольно ответил Рябой, поняв, что промахнулся.

— Нет, не знал, — покачал головой гость.

— Ну и неважно, он давно уже отбывает свой срок.

— Спаси нас всех Господи, — перекрестился Трепалов.

— А Мишку Чуму знаешь?

— Слышал о его набегах. Малый крепкий, и ребята у него подобрались ловкие, изворотливые. Это они ограбили кассу артельщиков на Басманной?

— Они.

— У нас в Питере об этом говорили.

— Да, Чума парень изворотливый, но воньливый, недаром ему кликуху Чума дали. Когда артельщиков ограбил, то всю выручку себе забрал. Ребята были очень недовольны. Ладно. Значит, к нам дело есть?

— Да, есть.

— От Водопроводчика осталось?

— Да, сообразительный был мужик, такое дело задумал….

— Тогда давай выпьем нашей местной, мы ее бритвочкой называем, горлышко режет что надо, помянем его упокоившуюся душу. Водопроводчик был достойный человек.

Рябой из штофчика наполнил чарки.

— Расскажи, что там произошло, почему он попался. У нас тут разное говорят. Сам виноват или как? Как легавые вышли на след? Не было подставы? А потом начнем толковать о твоем деле.

Трепалов поднял рюмку, чуть потянул носом воздух. Вроде не отравлена и пахнет спиртом. Да и какой смысл отравлять его, если они еще ничего не знают о деле. И он, глядя на Рябого и чуть улыбнувшись, опрокинул рюмку.

О Водопроводчике он знал больше чем достаточно и вполне удовлетворил любопытство Рябого. Рассказал, как вместе ходили на ограбление госучреждений, как планировали налет на железнодорожные кассы. И все уже было готово, как случилась эта досада. Возникшие было подозрения Рябого после этого рассказа несколько улеглись.

Разговор затянулся. Чарок пять, как насчитал Трепалов, они уже успели выпить, вспоминали разные дела, и мадам только успевала подавать закуску. Трепалов не стеснялся, аппетитно ел, и все, что приносила мадам, исчезало с его тарелки. Особенно налегал он на маслянистые блины с икоркой, и шпроты не забывал, и маслом жирно мазал хлеб. Не в пример Рябому, умело пользовался ножом и вилкой. «Умеет себя держать», — думала мадам и подавала понравившемуся ей питерцу куски пожирней. Она краем уха слышала, о чем вели разговор чуть захмелевшие жиганы, и надеялась, что они не забудут о ее гостеприимстве и ей перепадет часть из намечавшейся суммы. Хотя бы погуляют у нее, обмоют добычу. В любом случае на Хитровом рынке не было более удобного пристанища, чем ее притон. К тому же она нутром чувствовала, что питерский — человек хваткий, денежный и дело наметил прибыльное. Ведь пока гости вели разговоры, она тоже времени зря не теряла, заходила в темную комнату и подслушивала, до смерти хотелось ей знать, о чем там шла у них речь.

Дело затевалось большое. Шутка ли, ограбить железнодорожные кассы. Мадам Савостьянова живо представила набитый мешочниками зал, маленькое окошечко, у которого толпились галдевшие люди. Сколько их? Уж никак не меньше сотни. И все они протягивают кассиру деньги. Сотни? Нет, тысячи рублей. Где кассир их хранит? Питерский говорил, что обычно в небольшом сейфе, который легко вскрыть. Но много ли возьмешь с одной кассы? К тому же начнут делиться, что ей достанется? И все кассы охраняют. Правда, не такая это уж и сильная охрана. Иные легавые сами готовы ограбить хоть пассажира, хоть кассу, денег у них ни шиша. Конечно, прав питерский, к этому делу надо подключать и Сабана, и Гришку Адвоката, и еще ряд надежных парней. Вместе они смогут осуществить задуманное.

Мадам Савостьянова сидела в темной комнате, наблюдала, слушала, размышляла, потела и даже по примеру гостя тоже перекрестилась на образок в углу: дай Бог, чтобы дело не сорвалось. Уж она потом расскажет питерцу, кого лучше всего привлечь. Гришка Адвокат жадюга страшный, он и со своими добычу поделить не может, дрожит за каждый рубль. А Сабан, так этот вообще за копейку мать зарежет. Эх, жаль, нет Краснощекова. Вот он бы сумел по-настоящему организовать дело, и ей перепала бы хорошая доля. Пожалуй, Мишка Чума наиболее подходящая фигура. Он и с ней поделиться сможет.

Когда прощались, Рябой неожиданно спросил:

— А ты где ночуешь? Может, тебя проводить или охрана нужна? Или молодку дать под бочок?

И хотя этот вариант тоже проигрывался, Трепалов несколько растерялся. Он откинулся назад и громко расхохотался. Все-таки нельзя недооценивать Рябого, хоть и выпил прилично, а ушки у него на макушке.

— Молодец, угадал, — он похлопал Рябого по плечу. — Есть у меня одна дама. — Он перевел взгляд на Савостьянову и плотоядно улыбнулся. — Давняя подруга. Вот у ней под бочком я и переночую. Но не сегодня. А сегодня я отправлюсь к Ефрему. Парни мне сказали, что в его доме есть надежная квартира, с черным ходом. В прошлом году мне ее подобрали. В ней уже ночевали наши питерские ребятки. И там им вполне понравилось. Были у них и молодки. Монашек тот тоже будет со мной.

— Так ты в Москву уже приезжал? — удивился Рябой.

— Конечно, — осклабился Трепалов. — Ходил на дело.

— А с кем?

— А вот это знать тебе ни к чему, понял? — Взгляд Трепалова стал жестким.

— А что взяли, вещи или деньги? — не унимался Рябой.

— Деньги.

— И много?

— Достаточно. Хватило, чтобы и Водопроводчику долги отдать, и в общак скинуть, и москвичей не обидели.

Последняя фраза понравилась Рябому. Он уже понял, что перед ним не простой человек, — лидер, который умеет не только организовывать, но и командовать. Таких волевых в воровской компании любят. Значит, за этим питерским пойдут. Значит, стоит поговорить с Сабаном и с Гришкой Адвокатом. Хотя, с другой стороны, подключать этих акул к намечавшемуся делу Рябому не очень хотелось: будут делиться — ему отдадут самую малую часть. Кто Мишка Рябой? Для них он только подельник. Но и не поговорить с ними нельзя. Питерский и сам мог выйти на них. И тогда Рябого вообще побоку.

— Ладно, иди отдыхай, — миролюбиво произнес Рябой. — До завтра.

— А ты сам-то где ночуешь? — спросил неожиданно питерский. — А то пригласил бы к себе, картишки бы раскинули, посмотрел бы я, как ты икру мечешь.

Рябой вскинулся.

— Ну ты не бери на себя слишком много. Тоже мне выискался!.. Ночевать я буду у мадам Савостьяновой. А насчет икорки не беспокойся. Метать умею не хуже тебя. И не только икру. Если хочешь, то сейчас раскинем? Как?

— Нет, до завтра, — замотал головой питерский. — Я с дороги, устал, надо отдохнуть.

— Ну тогда понятно, — криво усмехнулся Рябой. — Так я и думал. Устал. Значит, до завтра. Приходи вечером, часов в семь, все наши будут. Савостьянова стол накроет. И не так, как сегодня, а попышнее. Икры бочонок будет, обещаю. Вот тогда и карты кинем на стол. На сходе обсудим все детали.

Трепалов вытащил из кармана жилета брегет и щелкнул металлической крышкой. Рябой так и дернулся.

— Ого! — завистливо произнес он.

— Нравятся? — спросил Трепалов.

— Конечно.

— Могу продать. Мне деньги нужны.

— Сколько? — сразу подала голос мадам Савостьянова.

— Но, но, ты здесь ни при чем, — оттеснил ее Рябой. — Я у тебя их возьму. — Он полез во внутренний карман и достал скомканные рубли.

— Ха, — вскинулся Трепалов. — А советские бумажки мне не нужны, паря, — махнул он рукой. Мне давай царские червонцы. Золотые. Они надежнее. И за границей ход имеют.

— Но у меня нет, — недовольно протянул Рябой.

— Вот когда достанешь, тогда и поговорим о продаже и о цене. Трепалов усмехнулся, довольный произведенным эффектом.

— А у меня есть червонцы, — снова встряла мадам Савостьянова. Сколько надо?

— Ладно, ты, баба, — неожиданно ощерился Рябой, — только и разговору у тебя, что о деньгах. Иди на свою половину. Мы тут без тебя разберемся.

Трепалов убрал часы и направился к двери. Рябой не отставал. Брегет его заинтересовал. Наживка сработала. Трепалов специально разыграл эту сценку с часами с одной целью — выйти на улицу вместе с Рябым, оглядеться и дать понять своим, что за ним могут следить.

— Идем на свежий воздух, там подымим. — Рябой открыл дверь во двор и огляделся. — Вроде все спокойно, выходи.

Уже во дворе Трепалов достал еще одну наживку — теперь тяжелый портсигар и постучал папиросой в его край.

— Бери, пробуй, питерские.

Рябой осторожно взял папиросу, а сам глаз не отводил от портсигара.

— Штучка, — завороженно потянул он. — Ну у тебя, я смотрю, все штучки подобрались, одна к одной, все золотые, как из царской коллекции. Угадал?

— Правильно угадал, — улыбнулся Трепалов, оглядывая краем глаза двор и выход на улицу. — Это из коллекции князя Оболенского, слышал про такого?

— Не-а, — протянул Рябой. Он взял папиросу, понюхал ее. Но глаз с портсигара не спускал. Потом неожиданно сунул папиросу за ухо. — А еще одной не угостишь?

Трепалов снова раскрыл портсигар.

— Откуда эта золотая штучка у тебя? — снова спросил тот. — Уж больно дорогая.

— Да, дорогая, — протянул Трепалов. — И не продается. Это у меня память о Водопроводчике. Подарок. — Трепалов блефовал, но он уже не опасался быть раскрытым. Все, что касалось питерских ограблений, он знал досконально. И брегет и портсигар ему дали под расписку на складе. Да ему и самому, честно сказать, было приятно попользоваться золотыми изделиями, которые отродясь в руках не держал. Главное, он понял, что поступил правильно. Они свою роль тоже сыграли, и в глазах Рябого он стал авторитетом.

— Из музея, из Эрмитажа, слыхал о таком?

— Слыхал. Да он же как охраняется? Там кругом легавые?

— Точно. Легавых там полно. Ну так ведь это уже искусство — обмануть охрану, взять то, что надо, и уйти спокойно, не сделав ни одного выстрела. Понял?

— Расскажи, как было? — Глаза у Рябого загорелись.

— Потом, на сегодня достаточно. Я устал, отдохнуть надо. — Трепалов в подворотне уже заметил своих и понял, что пора уходить. Дело сделано — сход намечен, на него Рябой приведет всех главарей. Он произвел впечатление. Будет встреча, будет и разговор.

Трепалов, не оборачиваясь, вышел на улицу. Он расскажет им еще раз о подвигах Водопроводчика, о себе не забудет упомянуть. Прихвастнуть в воровском мире не зазорно. И каждый уважающий себя ворюга с удовольствием распространялся о своих подвигах. Почему же подвыпивший питерец не мог насочинять чего-нибудь, чтобы выставить себя в выгодном свете?

Трепалов был доволен встречей и разговором. И теперь надо было решать, как поступить завтра — брать всех разом на сходке смысла не имело, хотя и был большой соблазн. У него не возникало полной уверенности в том, что Рябой приведет всех — и Сабана, и Гришку, и Чуму. И возможно, еще кое-кого. А что, если Трепалов организует большой сбор милиционеров, попросит помощи у чекистов, все займут свои места, а главари не придут? Кто попадется в сети? Мелочь. И тогда уж не видать им Сабана, Адвоката. Лучше потерпеть, присмотреться. К тому же бандиты обязательно выставят охрану. Наверняка заметят посторонних людей. И при малейшем сбое — перестрелка. Нет, стоит потянуть время. Пусть главари загорятся идеей, пусть разработают план- и уж тогда можно будет подготовить еще один план.

По улице сновали мальчишки-оборванцы. И кидали откровенные взгляды в его сторону. Но к нему не подбегали и деньги не клянчили. Значит, уличный дозор. И он теперь опасался, что эта свора шкетов, вертевшаяся на улице, могла отправиться за ним. Пацаны — народ отважный, подвижный, «рассыпчатый» и потому неуловимый, они вполне могли проследить его путь и затем доложить Рябому. Значит, надо брать пролетку, ехать на трамвае, пройтись пешком, короче, нужно оторваться от них во что бы то ни стало. Но где ему ночевать? Не у Ефремова же в воровском притоне. Позвонить никуда нельзя, появляться на Лубянке рискованно. Оставался запасной вариант — наведаться в ту самую пивную забегаловку, посидеть, поразмышлять и подождать Монашка. С ним будет сподручнее. И если шпана расскажет о его встрече с Монашком, Рябой успокоится.

Все произошло так, как и планировалось, только не учли оборванцев. Хвост за ним-таки потянулся. Хорошо, шпану он сумеет перехитрить, не впервой, оторвется. А вот нет ли за ним более серьезного хвоста? Там, в ресторации, он сумеет дать знать своим, чтобы они еще раз проверили, нет ли за ним слежки.

В общем, первый этап операции был вполне успешно проведен. Теперь оставалось провести второй и затем третий, завершающий.

Собственно, о втором этапе нет смысла рассказывать подробно. Он протекал примерно так же, как и первый. Но вот что удивительно- на воровской сход к мадам Савостьяновой пришли-таки все главари: и Сабан, и Гришка Адвокат, и Мишка Чума. Весь цвет воровского мира Москвы. Конечно, это была удача. Такого наплыва «дорогих» гостей разом у Савостьяновой давно не было. Она суетилась, старалась каждому угодить, пригласила еще нескольких девушек. Трепалов впервые столкнулся, что называется, нос к носу с самыми именитыми налетчиками столицы. Было на что посмотреть. Но и они пришли посмотреть на гостя из Питера. А главное, все они хотели поживиться на ограблении касс.

Трепалова охватил буквально-таки зуд: дать знать охране, выхватить револьвер и кончить весь этот театр разом. Но силы не равны, в комнате собралось слишком много людей, а он один и ему едва ли удастся живым вырваться из этого воровского окружения.

Он не стал рисковать. Хватит и того, что наружное наблюдение видело всех, могло проследить их отход и узнать адреса.

Вначале за столом царила напряженная атмосфера. Бандиты переговаривались между собой, на питерца изредка косились. Но по мере того как накрывался стол, по-простому, без всяких излишеств: горячая картошечка с постным маслом и укропом, селедочка под уксусным маринадом, соленые огурчики, — гости оживлялись. А когда мадам торжественно на подносе принесла два небольших бочоночка с черной и красной икрой и объявила, что их для питерского гостя заказал Рябой, разговор оживился. Трепалов не стеснялся, сыпал остротами, чем и сумел растопить лед недоверия. А когда выпили по одной, второй и третьей, он вкратце посвятил всех в суть ограбления.

И все с ним согласились, как будто заранее договорились. Он даже удивился такой готовности. Но тут Рябой, неожиданно для Трепалова, прервал его и предложил раскинуть карты, питерский против московского — кто кого. «Прервали на самом интересном месте, — подумал Трепалов, — что бы это значило?»

Идею подхватили, и Трепалов понял, что бандиты обговорили весь ход переговоров и решили показать заезжему его место. Карты у них наверняка крапленые. Против такой оравы обученных мастеров метания ему не выиграть. Но выхода не было. И он из кармана брюк вытащил колоду. Новенькую, еще не распечатанную, и кинул ее на стол.

— Попробуем. Но прошу вас, милостивые государи, уважить желание приезжего гостя, посланца питерских ребят… — Трепалов обвел всех тяжелым взором. — Они не простят мне проигрыш. — Он грустно улыбнулся. — Я согласен начать игру с этой колодой. Она чистая, можете проверить. Играем в очко, один на один. Правильно я рассуждаю?

— Правильно, правильно, — раздались голоса.

Какой-то парень с золотой фиксой, кажется по кличке Мартын, кинул на стол еще одну нераспечатанную колоду.

— Вот, наша, московская. Тоже чистая. Начнем с нее. Таково правило. А потом уже пойдет в дело твоя.

— Согласен. Тогда следующий кон с моей, по очереди, — предложил Трепалов. — Это будет по справедливости. Правильно я рассуждаю?

И снова бандиты согласно закивали.

— Так во что играем? В штосс, баккара… — начал Мартын.

— Можно и в баккара, и в штосс, — поддержал его Трепалов, — и еще в железку, буру, в очко.

— Ого, ты в карты играть, я смотрю, мастак, — деланно покачал головой Мартын. Он играл на публику. — Давай в очко. Это простая народная игра, хочешь? — Мартын усмехнулся.

Трепалов потер подбородок и вздохнул.

— В очко так в очко. Только в твое.

Раздался ядовитый смешок.

— А твое очко при этом не сожмется?

И снова, теперь уже все разом, загоготали. Народу спектакль нравился.

— Не волнуйся, у меня там запор.

И опять взрыв смеха.

— Ну питерский, ну дает, — раздались возгласы одобрения.

Трепалов понял, что взял инициативу в свои руки. Мартын не стал отвечать и быстро распечатал колоду. Торопился. Это было заметно по его дрожавшим пальцам, по заходившим на скулах желвакам. Мартын понял, что перед ним парень не промах. Такому палец в рот не клади- откусит всю руку. Да и вообще по части ума, как сказал ему накануне Рябой, очень даже сметливый. Пожалуй, слишком грамотный.

В комнате возникла тишина. Треплов заметил, что Сабан, Гришка, Чума и еще трое вышли из комнаты. Игра их не интересовала. Пошли совещаться, сообразил он. Скорее всего, направились в ту самую темную комнату, которую он заметил еще в первый раз, — подглядывать, подслушивать и обсуждать.

С рук Мартына Трепалов не сводил глаз. Замелькали на зеленом столе красные с золотом «рубашки». Скинулись по рублику на банк. Для смеха. Трепалов вытащил золотой червонец, стукнул им по столу. Мартын оглядел публику. И вытащил снова только рубль.

— А я поставлю один советский ферт против твоего царского двуглавого! Посмотрим, кто кого!

И снова раздались одобрительные возгласы.

Трепалов снял пиджак, всем своим видом показывая, что его охватил азарт. Некоторые последовали его примеру. Атмосфера стала нормальной, своей. И он вполне освоился. Выпили по чарке. Закусили икоркой. Все чин по чину. Трепалов не стеснялся своего умения играть в карты. Он никогда не блефовал, хотя умел делать это тоже неплохо, понимая, что его преимущество в том, что не теряет трезвого рассудка и знает все карточные фокусы. Такого обмануть сложно.

Но все началось с прелюдии. Трепалов придал себе серьезный вид, внимательно следя за партнерами. Догадывался, что его будут дурить. Но и у него на этот счет были свои примочки.

Мартын моментально перетасовал новенькую колоду. Карты только и мелькали в его руках. Уж он старался: сделал ручеек — пустил пружинистую колоду из одной ладони в другую, затем раскрыл ее в двух руках двумя веерами. Бандиты одобрительно потирали руки, улыбались, щелкали пальцами, предвкушали интересный поединок. И под конец Мартын выбросил на стол рубашкой вверх одну карту, затем вторую и застыл, внимательно уставившись немигающими глазами в лицо приезжего.

— Хватит или еще?

Трепалов взял их, посмотрел, задумался, наморщил лоб.

— Давай, еще одну, — процедил он, изображая напряжение. Осторожно потянул карту к себе, ловко повернул, зажал все карты, потом неожиданно резко дунул на них, раскрыл и выложил перед собой. — Очко! Тройка, семерка, туз! — рявкнул он.

— Ха, вот те на, прыткий какой, — недовольно протянул Мартын. Он зашуршал картами, деланно выпучил глаза и кинул их на стол. — Опа, а наша не отстает! — На зеленом сукне красовались туз трефовый и десятка червей. И у нас очко!

Со всех сторон послышались возгласы восхищения. Довольный Мартын потирал ладони. Трепалов заметил его фокус. У Мартына были еще карты из той самой колоды, приготовленные заранее. Фокус не новый. Трепалов выжидал время. Эффект тогда достигает своего результата, когда он неожиданный. И он решил ошарашить всех.

— Этот номер не пройдет! — Трепалов чуть приподнялся со стула. — А ну-ка, все карты на стол! — Он изобразил на лице жесткую гримасу. — Меня за лоха принимаешь! Давай считать, сколько карт в колоде и сколько их с теми, что и у тебя в руках были. А?

Мартын ощерился.

— Ну ты, не забывайся, Косой, ты в гостях, и игра будет вестись по нашим правилам.

— А мы договорились не блефовать!

Обстановка накалялась. Бандиты молча наблюдали. Скандал им на руку. Они, как свора волчат, выжидали, когда эти двое за столом сцепятся врукопашную. А вот тогда они сорвались бы с цепи. Им дай только объект. И начнут щипать питерца. Трепалов это понимал. Такой исход встречи его не устраивал. Драться ему было нельзя ни в коем случае. Но и спускать нельзя. Иначе его уважать не станут. Он также понимал, что перед ним разыгрывался обычный воровской театр. И он решил сыграть по его законам.

Он неожиданно потянулся через стол, железной рукой схватил Мартына за грудки, потянул к себе и зашипел ему прямо в лицо:

— Ты что, макака, думаешь, что если я один, то позволю обманывать себя? Ошибаешься! Мы еще не начали, а меня уже дуришь. Ну будет у нас тогда дело? Позову питерцев, все Москву переворошу!

Мартын сделал попытку вырваться, но не смог. Он оглянулся по сторонам.

— Что, суки, стоите? Наших же бьют!

Еще пару мгновений — и началась бы драка. Но тут ситуация неожиданно разрядилась. В комнату, как по команде, вошли Сабан, Адвокат и Чума.

— Кончай, базар, парни, времени у нас нет. — Сабан, как самый авторитетный, остановился посредине комнаты. — Косой, идем с нами. Там мадам накрыла для нас четверых. А вы все оставайтесь здесь, продолжайте игру. В очко. — Он усмехнулся. — Только не блефуйте так открыто, как Мартын. — Он подошел к нему и с силой пнул его кулаком. — Эх ты, сявка, опозорил нас. Играть не умеешь, а садишься за стол. Ворона!

И тут со всех сторон раздались возгласы одобрения. Трепалов рукавом вытер выступивший на лбу пот.

В соседней комнате, куда гостей проводила улыбавшаяся Савостьянова, не скрывавшая своей симпатии к питерцу, стол был накрыт на славу. Сюда же перенесли и те самые два бочонка с красной и черной икрой. Среди гостей, Трепалов это сразу заметил, Рябого не было. Значит, главари решили обойтись без него. Свою роль сводника он сыграл.

Трепалов решил держать ситуацию под контролем. Он вытащил еще один золотой червонец, со стуком положил его на стол и небрежно произнес:

— Угощаю. Водки, рыбки.

Савостьянова в один миг принесла пару штофов, появился графинчик с коньячком, окорок, разные соления и любимые им, как заметила хозяйка, шпроты в масле.

И снова кинули на стол карты. Теперь в дело пошли трепаловские, те самые, которые он привез из Питера. Играли в штосс. Затем, как благородные, расписали пулечку. В общем, сумел он сорвать банк и выиграл весь куш. Денег накопилось около тысячи рублей. Сумма хоть и небольшая, но достаточная, чтобы накормить и напоить всю ораву. Трепалов не стал скупиться и на всю выигранную сумму тут же заказал еще водки, дорогой рыбки, икорки, которую приказал отнести соседям, тому же Мартыну. Пусть не расстраивается. У них впереди одно общее дело.

И его авторитет в глазах местной публики сразу повысился. Но Трепалов понимал, что перегибать опасно. Чересчур раскошеливаться не в правилах воров-жиганов. Поэтому он тут же намекнул, что эти деньги как бы аванс, а потом все рассчитаются с ним, как только ограбят первую кассу. И он усмехнулся. И по серьезными лицам понял, что угадал, что так и надо было действовать. Своя выгода — прежде всего.

Сидели долго, слушали рассказ о Водопроводчике, о плане ограбления железнодорожных касс. Начинать решили с Подмосковья Там потише. Если все сойдет, тогда можно подумать и о столичных кассах. Но наводящих вопросов почему-то не задавали. Потом попросили его показать часы и портсигар. Трепалов удивился, но показал. Все восхищенно цокали языками.

После осмотра ему вернули его вещицы. И он мысленно перекрестился. Когда стрелки переместились за двенадцать, пригласили и Мишку Рябого, стали договариваться о новой встрече.

— Но где, опять у мадам? — спросил Трепалов. — Не слишком ли часто? Может быть, в другом месте?

— Да, — поддержал его Чума, — у мадам трижды встречаться опасно, сказал он. — Тут нас могут легко засечь.

— Тогда в Сухом овраге, — вмешался Рябой, — это недалеко от Хитрова рынка. Место пустое, легавые туда не заглядывают.

Теперь настала очередь Сабана.

— Нет, Сухой овраг не пойдет, — сказал, как отрезал. — Вы тут, парни, решайте, а я пойду, устал, отдохнуть надо. Когда и где соберемся, мне передадут. — И он, ни слова не говоря, вместе с двумя парнями быстро вышел из комнаты, а следом и Гришка Адвокат. Остались только два Мишки — Рябой да Чума.

Преждевременный уход влиятельных бандитов не очень понравился Трепалову. Полного доверия завоевать ему, видимо, так и не удалось. Значит, была все-таки недоработка.

— Прав Сабан, — сказал в раздумье, — Сухой овраг не подходит. Уголовка все эти места держит под наблюдением. Об этом говорили наши парни еще в про шлом году. Давайте лучше либо к Ефремову, либо на еще одну «блатхату», которую предлагает Монашек.

— А где это? — заинтересовался Рябой.

— Сейчас адрес сказать не могу, это у Красных ворот, я еще толком не знаю. Путаю названия улиц. Завтра спрошу Монашка. Он божился, что место скрытное, там можно будет спокойно посидеть, поговорить и водки выпить.

— Ладно, пусть Монашек этот адресок принесет мадам Савостьяновой. Она туда сходит, посмотрит местечко, обнюхает, оценит. У нее глаз наметанный. Хату проверим и будем держать про запас. Если все в порядке, назначаем дело, собираемся и айда в путь. Сабан обещал моторы. Значит, говоришь, лучше начинать с Подмосковья?

— Да, — кивнул Трепалов.

— Ну что ж, наши парни согласны. А с тобой еще питерские будут?

— Один только Монашек. Больше не надо. А то делить нечего будет.

— Вот правильно. Значит, ждем вестей от Монашка.

Теперь связным у Трепалова оставался один Монашек. Он уже несколько раз бегал к Рябому, тот все интересовался адресом «блатхаты», приносил весточки. Наконец, бандиты решились. Они были готовы встретиться еще раз, все обсудить на «блатхате», которую осмотрела Савостьянова, найдя, что там все нормально.

Трепалов был доволен: кажется, клюнули. Он через Монашка обещал на месте дать подробный план, сказал, что побывал уже в Подмосковье и наметил одну кассу. Заранее называть не хочет, чтобы дело не сорвалось. Скажет при встрече. На том и остановились.

Мишка Рябой передал через Монашка, что все в порядке, все главари согласились пойти на новую «блатхату». Но чтоб все было шито-крыто. И пусть там питерский раскошелится, стол накроет, денег не жалеет. Если денег маловато, то пусть заложит у Савостьяновой свой брегет и портсигар, после налета ребята его выкупят. А сейчас у парней в карманах пусто и светло.

Трепалов выслушивал все эти послания, приносимые Монашком, и только покачивал головой: парни попались хитромудрые — и кассу хотя ограбить, и приобрести заодно его золотые вещицы. Вот уже впрямь настоящее воровское отродье, все им мало, все на чужое зарятся.

И снова встреча с Рябым. Трепалов отправился на нее в больших сомнениях. Он уже не очень верил в успех предпринимаемой операции. Слишком все затянулось, слишком много проверок. Идет какая-то непонятная возня. Не забыли про его часы. Обычно все кидаются на прибыльную идею, разом решают, обсуждают общий план, назначают срок, идут на дело, грабят, делятся и скрываются. А тут одна встреча, вторая, выпивки, проверки. Что-то здесь не так.

В тот день Трепалов едва узнал Рябого. Лицо у него было желтое, одутловатое, и от него несло спиртным. «С утра уже еле стоит на ногах, подумал Трепалов. — Тоже мне налетчик экстра-класса».

— Ну как, опохмелиться не желаешь? — шутливо спросил он.

— А пошел ты, — грубо отмахнулся Рябой.

— Чем недоволен?

— Потом скажу. Идем на твою хату. Закажи мне там водки и огурцов. Всю ночь не спал.

— С девкой, что ли, возился?

— Какая девка, ты что не понимаешь? — Рябой всем корпусом повернулся к нему. Карманы его пальто были не пустые.

— Нет, — сделал удивленный вид Трепалов.

— Не придет Сабан, Адвокат и Чума.

— Это почему же? — У него под ложечкой заныло.

— Бери дилижанс, по дороге расскажу.

Его опасения оправдались. И Сабан, и Адвокат, и Чума не рискнули идти, решили послать своих людей. Они уже пуганые, на встречу не придут, удрученно рассказывал Рябой. Они там переругались. Не могли поделить добычу после одного налета.

Врет, догадался Трепалов. Значит, полного доверия к нему главари не испытывали. Это плохой показатель. Тянуть больше нельзя. Сегодня последний день.

— А ты что? Молчал? В рот воды набрал? Ты же ведь согласился. А теперь с кем идти? Эх ты, ворона!

— Ты меня на понт не бери, — дернулся Рябой. — Я тут один за всех отдувайся. Гони лошадей. Я водки хочу.

На квартире, которую переоборудовали в воровской притон, все было готово к приему гостей. Переодетые сотрудники сновали между столами, а на этажах, в соседних квартирах, возле входных, чуть приоткрытых дверей стояли вооруженные муровцы. Всего на операциию Трепалов задействовал около двадцати человек. Дом был окружен. На всякий случай и на близлежащих улицах скрытно находились милиционеры.

Трепалов предупредил сотрудников, что бандитов следует брать тихо, без выстрелов, иначе все дело пойдет насмарку. Приходить они будут поодиночке.

Проблема с Рябым началась уже на парадной лестнице. Он мог бы радоваться, что не будет главарей, значит, он сам главарь и ему достанется солидная доля. Но по его лицу этого не было заметно. Он неожиданно остановился.

— Постой, — произнес он. — Мне что-то тяжело дышать.

— Что с тобой? — мрачно спросил Трепалов.

— Опохмелиться бы, паря.

— Придем на хату, тебе нальют. Всю глотку зальешь!

— Ладно, ты, — Рябой перевел дух. — Меня не очень-то трогай. Я сам не хотел… — Язык у него заплетался.

«Неужели нализался до степени отключки? — пронеслось в голове Трепалова. — Вот, скотина!»

— Ты про что?

— Подождем здесь. Сейчас еще пара ребят подойдет. Тогда вместе пойдем. У меня одышка, видишь? — Рябой не притворялся, он тяжело дышал, как загнанная собака. И тянул время.

— Сдрейфил? — зло процедил Трепалов. Он уже видел чуть приоткрытую дверь, знал, что за ней стоят готовые броситься ему на помощь милиционеры.

— Я не сдрейфил, — замотал головой Рябой. — А вот Сабан, жадюга, и Адвокат, харя, сдрейфили. Бросили меня. Не хотят они иметь дело с тобой. Вот так! Понял!

— Это почему же? — вскинулся Трепалов.

— Не верят тебе. Слишком ты грамотный. — Рябой неожиданно усмехнулся, как будто и не был пьян.

— Дураки, им дело предлагают, а они в кусты. Московские суки, только хвостом виляют! — Трепалов зло выругался.

— Вот-вот, я им это тоже сказал. — Рябой всем корпусом повернулся к Трепалову и чуть отстранился от него. — Так они мне выволочку устроили. Сказали, поди проверь сам. Если не завалишься, то приноси нам выручку. Настоящие суки. — Он полез в карман пальто. Раздался чуть слышный металлический щелчок.

Трепалов был начеку. Он перехватил руку Рябого, а другой зажал тому рот. Рябой выпучил глаза. Из открытой двери уже спешили оперативники. Три человека навалились на Рябого.

— Кляп ему в рот, свяжите и в комнату. Дверь закрывайте. Сейчас и другие подойдут. Будьте наготове, — шепотом отдал команду Трепалов и отправился на этаж ниже к подъезду, встречать очередного. Кто придет следующий, он не знал. Но теперь это и не имело значения. Для приема «гостей» все было готово.

Второй бандит не заставил себя ждать. Пришел фиксатый Мартын. С ухмылочкой протянул Трепалову руку.

— Ну что, твое очко не играет? — хмыкнул он.

— Ладно, ладно, — дружелюбно усмехнулся Трепалов. — Я не в обиде. Там Рябой на тебя бочку катит, сказал, что ты такое дерьмо…

— Что?! — взъярился Мартын. — Где он?

— Наверху, на втором этаже. Нажрался как свинья…

Мартын пулей, не дожидаясь Трепалова, взлетел на второй этаж. Выше подняться ему не дали, — схватили, вставили в рот кляп, обезоружили и втащили в ту же комнату, в которой уже лежал связанный Рябой.

На этом, по сути, роль Трепалова закончилась. Он поднялся на третий этаж в свою «блатхату», сел за столик, вытер платком лоб. Подбежавший юркий «половой» в шутку произнес:

— Чего изволите, водки, икорки-с, селедки?

— А иди ты, — устало отмахнулся Трепалов, — я просто посижу, отдохну. Скажи парням, чтобы докладывали мне немедленно, как у них внизу.

Примерно за час, а бандиты шли как по рассписанию, через каждые две-три минуты, было схвачено и уложено в комнату пятнадцать налетчиков. Это был урожай. Их решили разом отправить на Лубянку на допрос. Ждали до последнего, до девяти часов вечера. Но больше никто не появился.

Как и предсказывал Рябой, ни Сабан, ни Адвокат, ни Мишка Чума не пришли. Прислали своих заместителей. Да и то не первых. С этой стороны вышла осечка. А с другой? А с другой — Москва освободилась разом от пятнадцати матерых головорезов. Пятнадцать бандитов — это был действительно урожай. Такого ни муровцы, ни чекисты давно не получали.

Конечно, жаль, что не попались Сабан, Адвокат и Чума. Что-то их насторожило. Сказался, очевидно, опыт налетчиков, не верили ему до конца. Заметили в его поведении что-то неладное или воровским нутром почувствовали фальшь? Позднее на допросах Рябой признавался, что он и сам не очень верил приезжему. Слишком был тот чистый, серьезный, грамотный. Это еще Мартын заметил. Он всех и настроил против питерского, рвал на себе рубаху, божился, что подстава. И был прав. Не хватало в питерском настоящего воровского понта, грубости, жесткости. И Рябой не очень верил ему. И в то же время не хотел упускать свой куш. Чума тоже высказал сомнение: зачем Косому было ехать из далекого Питера в Москву, семь верст киселя хлебать? Почему не захотел ограбить кассы у себя дома, где ему все знакомо? Выждал бы месяц-другой, сколотил бы из оставшихся от Водопроводчика ребят шайку и начинал бы щупать кассы. Так нет, приперся в Москву. Собрал на сход всех главарей, стал резаться в карты, показал мастерство, похвастался золотыми вещицами, раскидался золотыми червонцами. Кого хочет провести?

Рябой тогда взбесился. Они поспорили на золотой червонец. Но мнение Чумы перевесило. Сабан и Адвокат с ним согласились. И на последнюю встречу отправили второстепенных парней и самого Рябого. Если подстава — сам виноват, не сумел раскусить легавого.

Сам Трепалов не унывал. Сделали большое дело — удалось ликвидировать почти всю основу Хитрова рынка, оплота бандитов в Москве того времени.

Конец же Хитрова рынка наступил в 1923 году: было принято решение покончить с этим пристанищем бандитов, воров, бродяг и проституток. Милиция оцепила все близлежащие районы и стали прочесывать дворы, осматривать подвалы, чердаки. Были обнаружены несколько притонов, десятки воров отправились за решетку. Часть «населения» рынка выдворили за пределы столицы, больных и немощных отвезли в больницы. Так закончилась история Хитрова рынка и его обитателей.

 

НЕСВЯТЫЕ ДЕЛА ПОПА ВОСТОРГОВА

(1918)

После октябрьских событий 17-го года положение в стране по-прежнему оставалось крайне тяжелым. Промышленность бездействовала, сельское хозяйство пришло в полный упадок. С фронта вернулись солдаты, бывшие крестьяне, которые, вкусив дармового табаку, пороха и почувствовав силу устного и печатного слова, оставив себе винтовку, уже не хотели снимать шинель и двигаться домой, в деревню, и браться за плуг. Воздух вольницы опьянил, подталкивал к деятельности. Но к какой? Одни пошли в политику, другие нищенствовали, третьи, потыркавшись и не найдя места в городе, решили заняться более прибыльным ремеслом- выходили на большую дорогу.

Преступность, почувствовав слабость власти, набирала силу, распространяясь по всей стране, как ржавчина по железу. И самое печальное, что, наряду с активизацией известных банд и разного рода головорезов, оживились люди, от уголовной деятельности очень далекие.

В начале июня 1918 года в Москве сотрудниками ВЧК была арестована шайка, которая занималась перепродажей краденого, спекуляцией, укрывала бандитов. Конечно, в этом событии не было ничего необычного. Разных банд, орудовавших в то время в Москве, было никак не меньше сотни. Но эта новообразованная шайка состояла исключительно из лиц… духовного звания: священников и попов, и среди них находился миссионер-священник Восторгов. Событие было из ряда вон выходящее.

О миссионере-священнике Восторгове говорили разное, но прежде всего отмечалось, что главная сфера его деятельности не проповедь, не взывание к добру и прощению, а коммерция — приобретение и перепродажа краденого. Помимо слухов, до сотрудников ВЧК доходила также и информация более конкретного содержания: Восторгов мошенник, осуществляет сделки с недвижимостью, которой не владеет. И уже есть потерпевшие.

ВЧК приняла решение арестовать его и произвести обыск в его квартире.

Надо сказать, что чекисты, явившись на квартиру Восторгова, были в немалой степени удивлены, застав там целую компанию священников, бражничавших за большим обеденным столом, где, кроме яств, лежали золотые кресты, ожерелья, брошки, ордена. В квартире Восторгова находился епископ Ефрем, тот самый, что за черносотенную агитацию в свое время был арестован Забайкальским Советом и выслан в Петербург в распоряжение Чрезвычайной комиссии. Он покаялся, обещал, что будет лояльным к новой власти. Комиссия освободила епископа, взяв с него честное слово, что он не будет заниматься политикой. Рядом с ним сидели священник Карнеев, редактор черносотенного журнала «Церковность», бывший присяжный поверенный Крутицкий и купец 1-й гильдии Погарев. Люди более чем состоятельные.

На вопрос о том, по какому случаю застолье, Восторгов, изрядно захмелевший, ответил, что они отмечают удачную продажу миссионерского дома на Неглинном проспекте (позже выяснилось, что сделка была незаконной). Отец Восторгов предложил чекистам по этому праздничному случаю разделить с ними трапезу. По его словам, он сумел обмануть одного выжигу и тем самым сделал революции свой подарок.

Но чекисты знали, что, продав миссионерский дом ранее некоему Когану, оформив все бумаги и получив с него деньги, Восторгов пытался продать этот дом вторично, но уже Погареву, тому самому, что присутствовал на пирушке.

Однако чекисты предъявили ордер на арест. Подошли понятые, и начался обыск. В результате у Восторгова было найдено 2 револьвера, несколько патронов, а Карнеев, воспользовавшись сумятицей, попытался спрятать свой револьвер в ведре. На месте составили протокол обыска и добились у Восторгова некоторых признательных показаний. Выяснилось, что последний торговал золотыми наперсными крестами, имея от этого солидный доход. Чекисты узнали также, что священники намеревались отослать деньги Николаю Второму, находившемуся в то время в Тобольске.

Начатые расследования не могли не вызвать интереса московской публики, которая обсуждала неправедные дела протоиерея в основном в церквах.

МЧК, воспользовавшись этим обстоятельством, направила своих агентов на церковые службы, дабы выяснить настроение людей. А настроения были самые ранообразные: большинство верующих поносило Советскую власть и защищало священников, считая их не способными на богопротивные деяния.

Ситуация складывалась не слишком хорошая: волнения могли вылиться в стихийные шествия с требованиями освободить протоиерея и арестованных с ним лиц.

И вот тогда было опубликовано обращение к жителям Москвы. В нем, в частности, говорилось:

«Ныне ВЧК по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией на основании полученных данных установила нового „деятеля“ по контрреволюционной работе, епископа Павла (Уссурийского).

Эти данные вполне подтверждаются и поступившим в ВЧК заявлением от группы граждан Москвы, в котором указывалось на черносотенную деятельность названного иерарха, главным образом в качестве руководителя „братства союза ревнителей и проповедников православия“.

Главным вдохновителем деятельности этого сообщества были Восторгов и протоиерей Медведев (ныне арестован в связи с восторговской историей).

В упомянутом выше заявлении группы граждан сообщается об имевшем место 2 июня чрезвычайном собрании „братства“. На этом собрании епископ Павел, будучи в полном архиерейском облачении и сообщив „скорбную весть“ об аресте „прежних руководителей“, приступил к служению молебна об арестованных, начиная с епископа Ефрема и протоиерея Восторгова. По окончании молебна „владыка“, не снимая архиерейского облачения, произнес речь против революции и Советской власти, в которой говорил, что аресты привели в расстройство деятельность „братства“, и предложил немедленно приступить к выборам новых руководителей „союза“.

Выборы были предрешены, и в руководители прошли: сам епископ Павел и некто С.П.Давыдов».

Не дремали и черносотенцы. Для них наступил тот благоприятный момент, когда можно было, собрав силы, открыто выступить против Советской власти. Уже начался сбор средств на поддержку Восторгова, епископа Ефрема, епархиального миссионера Варжанского. Проводилась усиленная агитация среди религиозно настроенных людей. На квартирах, в частных домах, расположенных на территории церкви, собирались люди, звучали грозные выкрики. Уголовное дело могло превратиться в политическое. ВЧК и МЧК вновь выступили с обращением к жителям Москвы:

«Агитаторы стараются внушить населению, что арест Восторгова и других есть акт гонения на православную церковь и духовенство.

По этому поводу ВЧК заявляет:

— Арест Восторгова, Варжанского и других был вызван исключительно их спекулятивной, мошеннической сделкой по продаже миссионерского дома. Мы арестовали их как уголовных преступников и рассматриваем это дело как чисто уголовное.

Дело по продаже дома рассматривается уголовным отделом комиссии.

Все сведения о деятельности этих лиц будут опубликованы.

29 июня дело протоиерея Восторгова и его компании было закончено следствием.

Президиум ВЧК признал установленной преступную спекуляцию духовно-черносотенной компании по продаже дома миссионерского общества и постановил передать дело в Ревтрибунал для гласного судебного разбирательства.

Вынося подобные постановления, президиум ВЧК исходил из того соображения, что преступления высших лиц православного духовенства должны стать достоянием гласности, чтобы сами верующие могли иметь беспристрастное суждение о степени соответствия их пастырей своему пастырскому делу».

Так шайка священнослужителей под руководством протоиерея Восторгова, не успев нанести большого ущерба власти, прекратила свое существование, вызвав лишь волнение среди москвичей.

 

ГРАФЧИК И БАБИЧ

(1918)

Быстрому уничтожению банды вооруженных грабителей, возглавляемой Федором Прокофьевым по кличке Графчик и Михаилом Бабичем, орудовавшей в районе Екатерининского парка и Пименовской улицы, послужило убийство сотрудника Московского уголовного розыска Матвеева. Неопытный милиционер слишком доверился одной своей знакомой, связанной с Графчиком, надеясь через нее узнать местонахождение банды, и за это поплатился жизнью. Но все по порядку.

Банда организовалась, как всегда это случалась, из остатков разгромленных или распавшихся шаек. В ней было примерно тридцать человек. Люди разные, но с общим опытом грабительской и воровской «работы». Графчик поставил перед своими подельниками задачу — организовать налеты на склады и кооперативы. Особых амбиций, как другие главари, он, правда, не испытывал. Его прельщал товар, который среди жителей Москвы и особенно Подмосковья пользовался огромным спросом — в основном носильные вещи.

Графчик и Бабич в недалеком прошлом совершили налет, который эхом отозвался по всей Москве: они сумели ограбить управление Главкожи и вынесли товара на сумму 800 тысяч рублей. Славно же они после этого погуляли, но деньги быстро кончились. Тогда обратили внимание на отделение рабочего кооператива, что на Немецкой улице (ныне улица Баумана).

Графчик и Бабич погнали шавок проследить. Вскоре те сообщили, что особых денег нет, зато есть ходовой товар, сладкий — сахар. Главари не стали гнушаться, решили брать. Главарям сообщили, что склад охраняет всего один пожилой человек. Поздно вечером, когда стемнело, обезвредив сторожа (его связали, сунули кляп в рот), они всем скопом навалились на дверь, та не выдержала, отскочила, и они вошли внутрь помещения. Мешки обнаружили быстро — они были складированы в одном месте. Осталось их вынести.

И вынесли. Опять поднавалились, бегали как муравьи — туда-сюда. И за несколько минут склад лишился 350 пудов сахара.

Понятно, что на плечах даже тридцати кряжистых мужичков такую тяжесть по городу не пронесешь. Нужен транспорт. Какой? Гужевой. Подводы. Остается только гадать, как целый караван груженых подвод мог спокойно проехать по всей Москве.

Эта кража вызвала среди столичных муровцев настоящий переполох. Пять с половиной тонн сахара — это в самом деле не фунт изюма. Если со складов спокойно вывозятся такие объемы, то получается, что ночная Москва перешла на воровской режим. Надо принимать срочные меры.

Молодому сотруднику МЧК Матвееву было поручено срочно установить местонахождение главаря банды Прокофьева-Графчика.

Матвеев первым делом отправился к своей давней знакомой Марии Слепян, проживавшей в доме № 8 по Васильевской улице. По оперативным данным проходило, что смазливая девушка давно связана с воровским миром, подторговывает краденым, была в свое время сожительницей известного карманного вора Фатова, а сейчас зачастила к Графчику. Были ли у нее с главарем банды дела амурные или просто деловые, сказать трудно, но главное, она знала его адрес.

Встреча произошла вечером на Васильевской улице, и Мария после краткой беседы пригласила Матвеева к себе на рюмку чая и обсудить все вопросы. Она была улыбчива, доброжелательна, и Матвеев купился. Ему показалось, что он напал на след. Поняв, что Мария готова с ним поделиться информацией, он предложил ей выпить. Они выпили. Но вот беда: в доме не было закуски, и Мария сказала, что отлучится на минутку за продуктами. Матвеев не возражал. Все складывалось как нельзя лучше, и он уже предвкушал, как доложит руководству об успешно проведенной операции. Главное, заполучить адрес Графчика.

Мария ушла, а Матвеев беспечно продолжал сидеть у стола. Он не подошел к окну, не посмотрел, куда она ушла, не проверил двери. А их в комнате было две. Одна вела в общий коридор, а вторая — на черную лестницу. Ему не пришло в голову, что Мария — ушлая девчонка, своих не сдаст, слишком дорогую цену ей пришлось бы за это заплатить. Его подвела неопытность.

Через пять минут после ухода Марии в дверь, расположенную за спиной Матвеева, бесшумно вошли трое — Прокофьев, Бабич и Ефимов. Они спокойно подошли сзади к оперативнику, схватили его за руки и обезоружили. Затем, накинув на шею веревочную петлю, стали его душить. Потом отпустили. От него требовали сказать, кто его послал, нет ли наблюдения за домом. Матвеев, плохо соображая, в ответ только отрицательно мотал головой. Допрос продолжался недолго. Недовольные бандиты затянули петлю.

Тем временем вернулась Мария и сообщила, что вокруг тихо и спокойно. Бандиты спеленали тело, вынесли его во двор, привязали тяжелый камень и бросили в колодезную яму глубиной 15 аршин.

Об убийстве Матвеева в МЧК стало известно уже на следующее утро. Оперативная группа, выехав по адресу, обнаружила пустую квартиру, которую снимала Мария Слепян, и еще одну, которая принадлежала Графчику. Приступили к опросу жителей. И те сказали, что в их доме действительно проживали какие-то темные личности. Да, они слышали приглушенные звуки борьбы, исходившие из комнаты Слепян, но значения им не придали. Начали искать. Обследовали подвалы, чердаки. Никаких следов Матвеева. А вскоре местные жители обратили внимание оперативников на колодец.

Похоронили Матвеева с воинскими почестями. А работа по поиску Графчика и Бабича усилилась.

Через несколько дней муровцам удалось установить точный адрес Графчика. Но когда отряд оперативников приехал на задержание, бандит и его напарники оказали ожесточенное сопротивление. Началась перестрелка. Тем не менее практически всех членов банды схватили. После допросов Графчика, Бабича и Ефремова удалось воссоздать картину убийства Матвеева. Все преступники позднее по решению суда были расстреляны.

 

ГРИШКА АДВОКАТ ИЗ ХАМОВНИКОВ

(1919)

В начале 20-х годов в Москве была также известна банда в количестве двадцати человек, организованная вором-рецидивистом Григорием Плещинским, больше известным по кличке Гришка Адвокат, и его напарником, также вором-рецидивистом, Степаном Евстафьевым по кличке Стека. Обреталась банда в отдаленном районе Москвы, в Хамовниках.

Следует сказать, что отдаленные районы Москвы не случайно становились местами появления различных шаек и банд. Во-первых, в них традиционно селились голытьба, а также пришлые и рабочий люд. Во-вторых, в них сохранялись нравы «Растеряевой улицы», по выходным играла гармоника, в кабаках пили и сквернословили, женщины стирали и развешивали белье, а мальчишки были предоставлены сами себе, бегали по пыльным мостовым, пускали змеев. И в-третьих, на окраины редко заглядывала полиция. Поэтому там, где почти не было городовых, порядки наводились местными заправилами, а точнее, бандитами. Те места были удобны для преступников, которые орудовали в своем районе и чужаков к себе не пускали. Удобны они были еще и потому, что можно было всегда совершить набег на центр, а потом укрыться у себя дома, где стены родные и жулики тебя знают, никто не выдаст.

В Хамовниках издавна находились мануфактурные производства, к ним лепились невысокие жилые строения в два, максимум в три этажа. Чуть дальше располагались дома, сложенные из бревен, по сути, избы со своим огороженным двором, подвалом, амбаром, огородом, все это создавало прекрасные условия для тайных сборов, для хранения краденого, для временной отсидки.

Адвокат и Стека вначале орудовали у себя в районе. Начинали вдвоем. Для их действий были характерны нападения на отдельных прохожих и грабежи квартир. Вначале залезали в карман, вытаскивали что плохо лежало, позднее пошли на квартиры, применяя ножи, ломики для вскрытия дверей. Отмычками обзавелись позднее, когда на рынках купили себе по револьверу. Там же приобрели через знакомых и бомбы. Правда, долго мучились: а действуют ли они? Как их проверишь?

И продолжали совершать налеты на квартиры. К слову, в то время замки на большинстве дверей в квартиры не отличались особой изобретательностью. Некоторые при сноровке можно было открыть обычным изогнутым гвоздем. Английские замки только входили в обиход и имелись далеко не у каждого.

Налеты на квартиры приносили неплохой доход, и Адвокат со Стекой неплохо жили. Награбленное добро сплавляли на Хитровом рынке или на Сухаревке, где у них со временем появилось немало сообщников и друзей, там же получали полезные сведения. Слава налетчиков росла. Впоследствии к ним присоединились и другие воры и грабители. Банда разрасталась, достигнув примерно двадцати человек, в Хамовниках ей стало тесно, парни потихоньку начали совершать вылазки в другие районы города, а потом отважились и на центр. И стали планировать налеты: выяснять, где можно взять кассу, как к ней подойти, чем вооружиться, как уходить от погони.

Самым крупным ограблением считается нападение на кассу Главсахара. Особых подробностей хроники того времени для нас не сохранили, но известно, что бандиты знали день и час, когда в кассе окажется солидная сумма, и, достав оружие, предложили кассиру отдать им деньги, пообещав, что они его не тронут. Кассир отказался. И тогда в него выстрелили. Забрали всю сумму и уехали. Но кассир не умер. Он был только ранен и, когда приехала милиция, дал показания и описал внешность налетчиков.

Организованная по горячим следам погоня ничего не дала. Конечно, их продолжали искать, милиционеры побывали в разных районах Москвы, заглядывали и в Хамовники. Но кто выдаст своих?

В начале своей «вещевой» деятельности Адвокат многие вещи сплавлял на Хитровом рынке или на Сухаревке. Но это было не очень выгодно. Надо было набрать кучу приличного барахла, чтобы за него получить хорошие деньги. К тому же на рынках проводились облавы. И светиться там не было никакого резона. Даже газета «Известия» от 18 сентября 1919 года писала о том, что почти «все товары, за исключением продовольственных, появляющиеся на Сухаревке, — незаконного происхождения. Все это краденое и всякими неправдами полученное из наших учреждений. МЧК ведет энергичную борьбу с сухаревской спекуляцией, но не путем облав, как раньше, вызывающих панику, а систематическим выбиранием так называемых сухаревских оптовиков… В результате двухнедельной операции МЧК задержала на Сухаревке 437 человек».

Короче, там становилось опасно появляться. И Адвокат понял, что рынок — это для мелких, для тех, кто не способен на большее, а настоящую, богатую добычу можно сорвать лишь в кассе учреждения, когда там есть деньги. Главное, получить информацию. Такой налет при удачном раскладе давал ощутимую прибыль. Так, например, выждав некоторое время после нападения на кассу Главсахара, Адвокат узнал, что деньги появились в правлении пивоваренного завода Корнева-Горшкова. И снова стали готовить вооруженный налет. И снова удача. Они сумели взять в кассе девятьсот тысяч рублей. Милиционеры и на этот раз появились тогда, когда банда уже была в безопасном месте.

Следует сказать, что в самой банде порядки были суровые. Адвокат не особенно жаловал своих помощников, большую часть добычи забирал себе. Так, собственно, поступали все главари. Рядовые члены банды, кроме трех-четырех приближенных, были только исполнителями. Но тем не менее эти шавки порой показывали острые зубы. Они иногда протестовали, могли и отколоться. Возникали стычки, вплоть до перестрелки. Так и в банде Адвоката после очередного удачного налета и дележа денег началась свара. Восстали рядовые участники налета. Они посчитали себя обделенными, требовали большей доли. Адвокат взял слово и пояснил всем, что главарь банды он, и он определяет степень участия каждого, и он воздает каждому по его заслугам. А если кто не согласен, может убираться. Но при этом пусть пеняет на себя. На этот раз все обошлось без кровопролития. Хотя недовольство росло.

И вот после следующего ограбления — артельщика водокачки, когда бандиты взяли четыреста тысяч рублей, — на их след напала милиция. Завязалась перестрелка; один из участников ограбления по кличке Мишка Жид был убит. Адвокат, Стека и еще десяток человек сумели уйти. Но на «блатхате» состоялась, как теперь говорят, разборка. И все из-за дележа денег. Ссора вспыхнула моментально. Один из бандитов, по фамилии Канунников, по кличке Рожки-Ножки, потребовал увеличить его долю. Адвокат, понимая, что это уже прецедент и, если он не решит проблему тотчас же, авторитет его пошатнется и банда может расколоться, не церемонясь, грязно ругаясь, застрелил своего напарника. Канунников упал, обливаясь кровью. Спор сразу утих. Для всех это был урок. Больше таких разговоров не возникало. Адвокат снова взял бразды правления в свои руки и призвал всех искать кассы с деньгами.

И начались повальные ограбления. У кассирши Марковой вырвали сумку с деньгами. В ней оказалось 150 тысяч рублей. Для тридцати человек — капля в море, тем более что львиную долю взял Адвокат. И снова Адвокат и его подручные совершают нападение на фабрику по производству патоки братьев Алексеевых. Улов всего 80 тысяч рублей. Это вызывает раздражение у членов банды, денег всем не хватает, и рядовые остаются, по сути, ни с чем.

Теперь на очередной сходке было решено совершить налет на управление Виндаво-Рыбинской железной дороги, где, как считалось, скапливалось много денег, которые свозят из железнодорожных касс. Адвокат и его напарники действовали как настоящие налетчики — они ворвались в помещение, приказали всем лечь на пол, обрезали телефонные провода, у дверей оставили «на шухере» двух своих парней. Но дело не сладилось. Кто-то из служащих управления неожиданно открыл стрельбу. К нему присоединился еще один. Бандитам пришлось, отстреливаясь, спешно ретироваться. Напоследок, убегая, они бросили в подъезд бомбу. Ту самую, что купили на рынке. Взрывом были убиты трое прохожих.

Затем на очереди оказалось 9-е почтовое отделение, где бандиты надеялись поживиться денежными переводами. И опять осечка — возникла стрельба, пришлось уходить. Тогда нацелились на двух артельщиков с артиллерийских складов, что находились за Крестовской заставой. У этих деловых людей всегда водились деньги. Наметили день и час, когда артельщики в сопровождении охраны перевозили деньги. Во время налета завязалась перестрелка, в результате которой одного милиционера убили и ранили шофера, сопровождавшего артельщика. Денег взяли прилично, но вот при дележе Адвокат снова забрал себе большую часть, оставив даже своих ближайших друзей ни с чем.

Возмутился один из активных участников налета — Александр Грума. Адвокат его слушал, кивал, делал вид, что понимает его, вроде как соглашался, а потом, не говоря ни слова, вытащил револьвер и застрелил его. Шум сразу прекратился. Однако после этого случая банда, по сути, распалась. От Адвоката стали уходить. А тут еще милиция активизировали свои поиски. Именно в этот период сотрудникам Московского уголовного розыска удалось выследить и схватить многих членов распавшейся банды. Самого Адвоката убили в перестрелке, и банда из Хамовников прекратила свое существование.

 

ХРЯЩИК-НАСИЛЬНИК

(1919–1920)

Банду Хрящика можно отнести к той категории грабителей, которые специализировались на налетах на квартиры, тем самым резко сужали диапазон своих действий и сравнительно быстро попадали в сферу внимания правоохранительных органов. Банда просуществовала недолго, всего несколько месяцев, с зимы 1919 года и до весны 1920-го. Она занималась в основном вооруженными налетами на квартиры граждан. Преступники брали все, что попадало им под руку. Знали, это найдет сбыт на Хитровке или Сухаревке.

Началось все с того, что в конце 1919 года за Бутырской заставой на Дмитровском шоссе, а также в селах Останкино и Свиблово один за другим были совершены крайне дерзкие налеты на дома граждан, занимавшихся огородничеством. Бандиты нагло врывались в жилища и, угрожая револьверами, выносили носильные вещи, ценности, продукты. Так была ограблена квартира Иванова, затем Воробьева, позже Артамонова и Комарова. Причем в квартире последних домочадцев связали, а молодую дочь Артамонова изнасиловали, так же как и дочь Комарова. Бандиты, не в пример другим, не носили ни масок, ни повязок, они не скрывали своих лиц.

Прибывшая на место преступления милиция составила опись украденных вещей и получила описание внешности нападавших. Это было уже немало. По всем приметам выходило, что в Москве появилась новая банда, действующая в одном районе и специализирующаяся на вооруженных квартирных ограблениях людей, занимавшихся огородничеством. Узнали сыщики также, что предводителем у них был некий человек, лет тридцати, которого бандиты между собой называли Хрящик. Проверили по картотеке и установили, что эту кличку носит известный бандит — Николай Константинов. И тотчас всем городским отделениям милиции был разослан циркуляр о его поимке.

Кроме того, милиция обратилась к жителям северо-восточных районов столицы, где чаще всего орудовала банда, с просьбой проявить бдительность, не открывать входные двери незнакомым людям, в свои дома чужих не пускать. Однако цепь трагических событий увеличивалась. Вот их печальный список: за короткий срок были обчищены квартиры огородников: Шибаева, Подкопаева, Пышкина, Купцова, Балдина, Баранова, Литавина, Мурашева, Потемкина, всего свыше двенадцати человек. Налет на жилище Баранова сопровождался насилием над его дочерью. Мурашев и Потемкин пытались сопротивляться, их убили на глазах семьи.

Эксперты сделали вывод, что действует банда, предводителем которой является Хрящик, — совпадали способ налета, время, описание внешности главаря и его соратников.

Усилия милиции увенчались успехом: удалось найти адрес «блатхаты», где Хрящик и его компания готовились к очередным нападениям. Вначале за ним следили агенты наружного наблюдения, вели его до самого дома, а когда Хрящик вошел в квартиру, куда подошли еще несколько человек, в операцию включились оперативники. Взяли всю банду.

 

ЛАТЫШИ-ИНОСТРАНЦЫ

(1920)

Москва всегда была городом многонациональным. Проведенная в 1926 году перепись населения показала, что в столице живет свыше 1700тысяч русских, свыше 130 тысяч евреев, свыше 17 тысяч татар, 10 тысяч латышей, более 8 тысяч немцев, 6 тысяч армян.

И совсем не случайно, что в те, 20-е годы основные банды тоже были многонациональными. Редко попадались преступные группы, организованные исключительно по этническому признаку. К их числу относится банда латышей в количестве 13 человек. Руководили ею Александр Соло по кличке Донатыч и Меднис по кличке Кнабе (по-немецки — ребенок).

Есть предположение, что банда образовалась из тех самых латышских стрелков, которые в 1918 году из Петрограда приехали в Москву для охраны Кремля, но позже стали дезертирами, скрывались под вымышленными именами. Как бы там ни было, но в Москве появилась банда, состоявшая исключительно из латышей, которая совершала набеги на государственные учреждения.

Ее главари — Донатыч и Кнабе — обустроились в самом центре Москвы: оба любили комфорт, не могли отказать себе в удовольствии утром выпить чашечку кофия, и чтобы прислуга была одета прилично, и чтобы все вокруг было красиво. При этом центр давал и другие преимущества. В нем гораздо легче было затеряться, в нем можно было жить, не привлекая излишнего внимания. Кто подумает, что прилично одетый господин, говорящий к тому же с легким акцентом, на самом деле матерый бандит и налетчик? Первое впечатление иностранец, который в послереволюционной Москве занимается коммерцией. Или нэпман.

Следует сказать, что в те годы в милиции еще не существовало фототеки в ее сегодняшнем виде. Пользовались в основном центральной картотекой, оставшейся в наследство от Московской сыскной полиции. И внешний вид преступников давался либо по старому описанию, либо со слов потерпевших.

Правда, о необходимости фотографирования преступников, снятия с них отпечатков пальцев заговорили еще в 1918 году. Но многого сделать не успели. Слишком дорогой была техника, не было специалистов. Поэтому только спустя три года, уже в 1921 году, когда новая экономическая политика стала давать свои первые плоды, по Московскому уголовному розыску был отдан приказ № 18 об обязательном фотографировании трупов и мест происшествий и о заведении учета преступников по кличкам. А спустя год, в 1922 году, на базе кабинета судебных экспертиз был создан научно-технический отдел, которому поручалось проводить криминалистические экспертизы.

Так что в те времена, о которых идет речь, преступникам, можно сказать, жилось вольготно, в лицо их знали только сами потерпевшие.

Несмотря на респектабельный вид, Донатыч и Кнабе были профессиональными налетчиками, жиганами, умело действовали ножом-финкой, револьвером, винтовкой, легко управлялись с набором воровских инструментов.

У них были налажены обширные связи на разных рынках, и прежде всего на Хитровом и Сухаревке, где они и сбывали краденое. Будучи по натуре педантами и стараясь себя обезопасить, оба налетчика жили попеременно в разных квартирах. И в каждой оборудовали тайники, куда закладывали оружие и наиболее ценные вещицы. Чаще всего делали в стенах ниши, замуровывая все, что казалось им достойным.

Оба грабителя специализировались на государственных учреждениях. Собственно, ничего особенного в их «методике» не было. Высматривали подходящий склад, узнавали, что в нем имеется, кто охраняет, когда происходит смена сторожей. И нападали. Чаще всего ночью. Старались действовать без шума, но оружие показывали при любом случае. Чтобы сторожа молчали.

Наиболее известные налеты они организовали летом. Так, 21 июля 1920 года в поле их зрения попала закройная мастерская Центросоюза, в которой, как им донесли, хранились разного рода ткани, нитки и прочая фурнитура, самый ходовой товар. Были задействованы все тринадцать человек из банды. Как водится, связали сторожей, открыли ворота. И вынесли 173 гросса ниток и 3 воза прочей мануфактуры. Благо подводы с лошадьми были наготове. Конечно, наутро к ограбленному складу прибыли милиционеры, начались поиски похитителей, сторожа давали показания. Но ничего конкретного установить не удалось. Кроме одного: между собой воры говорили на незнакомом для сторожей языке. Иностранцы? Стали спрашивать на рынках, у скупщиков. Кое-какие ниточки появились.

Однако это шумное ограбление руководство Центросоюза ничему не научило. Склад по-прежнему охраняли те же сторожа, только на воротах висели новые навесные замки. И подручные донесли Донатычу и Кнабе: может быть, стоит повторить? Был, конечно, определенный риск, но жадность пересилила. И повторили. В принципе все происходило, как и в первый раз. Только теперь вынесли добра побольше — 190 гросса ниток и 4000 аршин мануфактуры, разную фурнитуру.

Тем же летом латыши ограбили склад белого металла на Кузнецком мосту, похитив несколько десятков ящиков металлической столовой посуды. Можно представить себе, какая это была тяжесть. На руках такую далеко не унесешь. Опять появились подводы. И снова по ночной Москве, цокая копытами, лошади развозили краденое имущество. Все вроде обошлось.

Двадцать шестого июля того же года совершили налет на склад народного образования в доме № 2 по Салтыковскому переулку. Связали сторожей, сбили замки и вынесли уже 18 000 аршин шерстяной мануфактуры. Снова были подводы, снова лошади цокали подковами по булыжной мостовой. Но это ограбление уже не сошло им с рук. Наследили латыши основательно. Да и подводы были замечены, а главное, стало известно, куда отвезли все добро. Вскоре воровской склад накрыли, охранявших его бандитов арестовали. Они же и дали показания на своих главарей.

Донатыч и Кнабе особого сопротивления при аресте не оказывали понимали: это только усугубит их участь. Донатыча и его сподвижника Кнабе отправили на Лубянку. Отпираться им не имело никакого смысла. С учетом того что все обходилось без кровопролития и выстрелов, каждый получил по нескольку лет тюрьмы. Так прекратила свое существование банда латышей.

 

ПАШКА НОВОДЕРЕВЕНСКИЙ

В ГОРОДЕ И ДЕРЕВНЕ

(1920)

Еще газета «Известия рабочих и крестьянских депутатов» только публиковала списки расстрелянных воров-рецидивистов, как в Москве вновь появилась шайка налетчиков.

Она вихрем пронеслась по столице и совершила несколько десятков ограблений, убив в общей сложности более 30 человек. Жители переполошились. И было отчего. Так, в доме № 16 по Банному переулку и в доме № 14 близ Рогожской заставы бандиты вывели свои жертвы в сарай и зарубили всех топором. Погибло 10 человек. Чуть позже на платформе Соколовская Ярославской железной дороги ограбили местную аптеку и изнасиловали жену аптекаря. Свидетели этого преступления смогли выбежать из аптеки и подняли шум. В ответ разъяренные налетчики явились на платформу и убили 10 служащих железной дороги.

Уголовная секция МЧК и МУРа буквально сбилась с ног в поисках неуловимых налетчиков.

Но по порядку. Вначале у этой новообразованной банды не было крепкого руководителя, того самого, которого все бы беспрекословно слушались и боялись. Шел 1920 год. Начиналось вроде затишье. Столица только-только оправлялась от кошмарных вооруженных грабежей. Как вдруг стали распространяться слухи о новой жестокой банде, в которую вошли все те, кого не успели еще поймать и которые в свое время находились у Кошелькова и Сабана, были там даже на первых ролях. И вот тогда же оперативникам стало известно, что руководство лихими парнями взял на себя некий Павел Морозов, по кличке Пашка Новодеревенский, бывший каторжник, вор-рецидивист, человек по натуре жестокий, способный на убийство.

История сохранила для нас имена большинства участников новой банды. Вот они: Смирнов Степан по кличке Степка Рябой, Сергей Капустин по кличке Сережка Капустка, Чернышев по кличке Тефти-Вефти, Бочкарев по кличке Егорка Татарин, Парышев Иван, Антошка Косой, Архипов Павел по кличке Пашка Глухой, Барабанов Иван по кличке Вороной Ванька и другие, всего тридцать человек. Большинство членов нового воровского объединения еще до 25 октября были осуждены на каторжные работы за разбойные нападения.

Паша Новодеревенский знал, кого собирать под свои знамена. В воровском мире все те, кто прошли школу Кошелькова и Сабана, считались бандитами экстра-класса. Так что и банда получилась экстра-классная.

Эти новоявленные налетчики заявили о своем существовании рядом кошмарных преступлений за пределами Москвы. Они не торопились осесть в столице, набирались опыта, денег и дерзости, пока их интересовала провинция. Надо было опробовать себя. И уже потом…

Вначале решили взять фабрику Полякова, которая находилась при станции Обираловка Нижегородской железной дороги. Особо поживиться там не удалось, но все же вытащили из кассы 200 тысяч рублей наличными. Для начала вполне достаточно.

Затем выяснили, что у одного артельщика первой стрелковой школы на переезде села Карачарова появились деньги. Этот начинающий предприниматель только что удачно продал часть своей сельскохозяйственной продукции. Артельщика всегда сопровождал милиционер. Значит, деньги у него при себе. Как же быть? На воровской сходке постановили — убить. И должен был это сделать самый молодой член шайки, чтобы доказать свою преданность. Сказано — сделано, напали на артельщика, убив при этом милиционера. Взяли 150 тысяч рублей. В живых не оставили.

Для банды в тридцать человек 150 тысяч рублей, конечно, не очень много. Но главное, войти во вкус. Пашка учил молодежь, что первые деньги и веселые траты порождают желание иметь их больше, еще и еще… Значит, надо искать богатую клиентуру. Ищите.

И вот снова в путь. На этот раз выбрали семью крестьянина Исаева, проживавшего на станции Владычино Нижегородской железной дороги. Попытавшийся защищать свое имущество и жизнь домочадцев Исаев был застрелен, заодно убили его жену и детей. А вот имущества набралось всего на 100 тысяч рублей. Маловато. Тогда и порешили: пора возвращаться в Первопрестольную, там есть где разгуляться.

Осели на окраине, а первый налет в Москве готовили в центре. Выследили семейство одного имущего человека, жившего в доме № 16 по Банному переулку. Семья приличная, из пяти человек. Не бедные, определили наводчики. И через день банда вломилась в дверь. Хроники зафиксировали страшную смерть семьи. Их выводили из дома по одному, вели в сарай и там убивали топором. Рубили на куски, действовали как мясники. Известие об этом злодеянии всколыхнуло всю Москву. Милицию подняли на ноги. Снова страшные слухи поползли по столице. И тут буквально через пару дней еще одно убийство. Теперь уже в доме № 14 близ Рогожской заставы. И снова всех домочадцев выводили в сарай и убивали топором.

И после этой трагедии милиции не удалось напасть на след банды. Разослали агентов, подняли архивы, опрашивали свидетелей — все напрасно, никто ничего не мог сказать. Пока милиция наводила справки, предводитель банды уже готовил очередной грабеж, правда, подальше от Москвы. Взбрело им снова вернуться в провинцию — ограбить Салтыковский совет по Нижегородской железной дороге. Но совет охранялся. Не беда, решили налетчики, возьмем силой. И началась перестрелка. Наружная охрана разбежалась. Легко проникнув в помещение, бандиты по пути расстреляли пять милиционеров. Взяли денег и имущества не так много и сразу отправились по Ярославской железной дороге. Остановились на платформе Соколовской и здесь же устроили кровавую баню повязали пассажиров и всех, кто был, — одиннадцать человек. Денег оказалось немного, и тогда от злости всех расстреляли. Мало того, ограбили местную аптеку и изнасиловали жену аптекаря.

Затем снова сели в поезд и помчались в сторону Богородского уезда. Там забрели в деревню Глобово, в которой совершили вооруженное ограбление дома Макеева. Взяли у него совсем немного, всего 20 тысяч рублей. Денег, как говорится, кот наплакал. От злости вырезали всю семью. Вошли в раж. Но денег это не прибавило. Вот и решили вернуться в столицу.

Некоторое время обитали на одной «блатхате», искали клиентов.

История же ликвидации банды Пашки Новодеревенского такова: близ Краснохолмской набережной сотрудниками уголовной секции МЧК был задержан бандит Михаил Михайлов по кличке Мишка Хива. Парень ушлый, пройдоха еще тот. В момент ареста он оказал отчаянное вооруженное сопротивление и, отстреливаясь, убил проходящую неизвестную женщину. Самого Михайлова ранили, и при обыске у него отобрали револьвер системы «кольт» и английскую бомбу. Начали допрос, он все отрицал, ему пригрозили. В ответ только наглые ухмылочки. Тогда сделали очную ставку с одним бандитом, и тот расколол своего подельника. Так стало известно о существовании банды Пашки Новодеревенского.

Несколько позднее на квартире его сожительницы в Кускове оперативникам удалось задержать Сергея Капустина и при обыске конфисковать достаточно приличное количество оружия: два заряженных револьвера системы «маузер», «наган», один «смит-вессон», один капсюль от бомбы, обойму с патронами к «кольту», заряженную винтовку и 6 пачек патронов к ней. Допрос начали прямо на месте. И Капустин стал говорить. От него узнали, где скрывается Павел Морозов.

Наряд милиции был направлен в Перово. Жилище окружили, все подходы к дому перекрыли. Один из оперативников направился к двери. Стал сбоку. Стукнул пару раз кулаком и громко произнес: «Откройте, уголовный розыск!» Но никто не откликнулся. Постучали еще раз, громче. В ответ — ни звука, очевидно, выжидали. И тут раздался шквал выстрелов.

В этот же момент выстрелы послышались и во дворе. На подоконник второго этажа, выбив раму, вскочил налетчик, как узнали позднее — Парышев.

— Прочь с дороги! — кричал он, размахивая револьвером в одной руке и бомбой в другой. — Всех взорву и себя тоже! — Он не успел спрыгнуть, слишком хорошей мишенью оказался. Его подстрелили, и он рухнул на землю.

Входная дверь была изрешечена пулями. За ней не было слышно никаких звуков. Оперативники осторожно вошли. Тишина. В передней обнаружили пустой револьвер системы «наган» и два окровавленных мешка с вещами, принесенными, скорее всего, с места ограбления. В дальней комнате нашли женщину и возле нее раненого бандита. Это была сожительница Пашки Новодеревенского. По ее показаниям милиционеры установили, что часть налетчиков еще рано утром отправилась на ограбление в дачную местность в Щелково по Ярославской железной дороге. Точный адрес она не знала, зато подсказала, где могла находиться еще одна группа бандитов — недалеко, в Перово, в квартире заведующего складом бывшей фирмы братьев Нобель.

Арестованных — бандита и сожительницу Павла Новодеревенского отправили на Лубянку, а часть оперативников отправилась на квартиру заведующего складом бывшей фирмы братьев Нобель. На стук дверь бесшумно открылась.

Удивлению двух бандитов, открывших дверь, как выяснилось позднее Смирнова Степки и Милешкина Петра, не было предела. Они ждали своего главаря или Парышева, а к ним нагрянула милиция. Они рванулись назад, в комнаты. И оттуда прозвучали выстрелы. На все призывы оперативников сложить оружие отвечали беспорядочной стрельбой. Но патроны кончаются. И оперативники, рассчитав количество выпущенных пуль, вышли из укрытия. Смирнов, увидев милиционеров, уже раненный, пытался вытащить бомбу. Но его сразу застрелили. Его напарник Милешкин сдался. Его отправили на Лубянку для допроса. Рассчитывали выяснить, где скрывается Павел Новодеревенский. Но, к сожалению, он не мог сказать ничего определенного. Кроме адреса в Перово, ничего не знал. Или не хотел говорить. Зато назвал возможное местопребывание Ивана Нарышева — собственный дом у Рогожской заставы.

Туда сразу была направлена оперативная группа. Дом окружили и попытались войти в ворота. Но в этот момент с чердака прогремели выстрелы. Стрелявшему предложили сдаться. Нарышев в ответ только сильнее ругался и открыл огонь из двух револьверов. Милиционеры тоже стреляли прицельно по мелькавшей в проеме окна чердака тени. Наконец все смолкло. Взобравшись по внутренней лестнице на чердак, милиционеры увидели у слухового окна человека, его губы едва шевелились. Это был Иван Нарышев, один из активных членов банды Павла Новодеревенского. Его отнесли вниз. Он был легко ранен, но самостоятельно двигаться не мог. При обыске у него было обнаружено два «маузера», «наган» и полные обоймы к ним. От него стало известно, что у Павла Морозова, или Новодеревенского, была еще одна тайная хата, но не в Москве, а за городом, в селе Богородском.

И вот 15 февраля 1920 года в селе Богородском по Лесной улице в доме № 56 милиционеры из столицы и местные чекисты организовали засаду. Но ни в тот день, ни на следующий Новодеревенский не появился. И только 17 февраля в 2 часа дня в дом заявился неизвестный. Ничего не подозревая, он своим ключом открыл входную дверь, и его тут же схватили. В карманах нашли два револьвера системы «наган». Пришедшим оказался бандит по фамилии Бочкарев. Его допросили на месте. Но он молчал. Пригрозили. Не подейстовало. «Ничего, заговоришь на Лубянке, — пообещали ему. — Там уже есть несколько твоих друзей, тебя дожидаются. Поговоришь с ними, а потом уже с нами». Бочкарева отправили в Москву.

Засаду не снимали. 18 февраля в 3 часа дня заявились сразу трое налетчиков. И среди них Павел Морозов. С ним находились, как стало известно позднее, Петька Чернышев по кличке Тефти-Вефти и Антошка Косой.

Но эти парни были поопытнее Бочкарева. Почувствовали засаду. И едва отперев дверь, сразу схватились за оружие. Завязалась перестрелка. Бандиты выбежали во двор, старались уйти к лесу. Но милиционеры не отставали. В результате перестрелки убили Чернышева, ранили Косого и самого Пашку. Но они не сдавались: бросили бомбу и все-таки скрылись. От взрыва, слава Богу, никто не пострадал.

7 мая 1920 года у себя на родине был арестован Архипов Павел по кличке Пашка Глухой, у коего отобраны 2 револьвера системы «кольт» и «наган».

Впоследствии главарь организации Павел Морозов во время ссоры при дележе награбленных ценностей был убит на даче Трусова в селе Владычине, по Нижегородской железной дороге, рядовым членом преступной шайки — Иваном Барабановым по кличке Ванька Вороной.

Все остальные арестованные преступники по постановлению коллегии МЧК были расстреляны.

 

БОНДАРЬ-МАНУФАКТУРЩИК

(1920)

В начале 20-х годов обесцененные деньги были не столь желанны, как вещи или продовольствие, жизненно важные продукты. Слишком много нужно было этих государственных бумажек, чтобы обеспечить себе хоть на какое-то время сносное житье, и не каждая банда отваживалась совершить налет на банк. Слишком серьезная подготовительная работа нужна была. К тому же цена денег стремительно падала. Именно тогда на рынках расцвел натуральный обмен. Поэтому банды при налетах захватывали новые бытовые вещи, которые затем сплавлялись на рынках Москвы. Дефицит был всеобщий на обувь, на мануфактуру, как тогда назывались отрезы ткани, или штуки. Огромным спросом пользовались различные приборы для приготовления пищи типа керосинок и керогазов.

В сводках Московского управления уголовного розыска (МУУР) начала 20-х годов появляются сообщения о кражах и ограблениях складов и производственных помещений, где хранились материальные ценности, с применением новейших технических приспособлений.

Особенно отличилась в этой воровской специализации небольшая банда, численностью всего 10 человек. Ею руководили неоднократно судимые в прошлом Бондарев Борис по кличке Бондарь и Клюиков Иван по кличке Хулиган. Своим местом пребывания они избрали район Марьиной рощи и Неглинного проезда. Отсюда до центра рукой подать. У парней было неплохое по тем временам оружие: револьверы, «маузеры», винтовки, и, кроме того, они унаследовали от каких-то медвежатников набор инструментов для вскрытия сейфов и несго раемых шкафов. Они не нападали на банки, и этот инструмент им понадобился для скручивания замков складов.

Тридцатого мая 1920 года поздно вечером, когда уже стемнело (а в то время фонари горели далеко не на всех московских улицах, даже центральных), Бондарь вместе со своими напарниками направился к складу МПО (Московское потребительское общество) № 113, в котором хранились кожа и обувь. Один хмырь, который днями караулил у дверей, рассказал, что склад загрузили кожей и мануфактурой. Рассказал о дежурстве сторожа и о том, какие замки на воротах. С хмырем расплатились, он исчез, а ребятки подошли к складу. Теперь требовалось отвлечь внимание сторожа. Наделали шума в одном месте, пока сторож бегал смотреть, что случилось, парни свернули замки, запустили внутрь несколько человек и снова навесили замки. Трое из банды остались снаружи наблюдать за сторожем, а семеро проникших в склад начали готовить товар. Предстояло вновь избавиться от сторожа — нужно было выносить мешки и ящики. Решили его слегка оглушить. Так и сделали.

Пока сторож лежал без сознания, парни вынесли рулоны кожи, сапоги, ботинки. Это был тот самый дефицит, который с ходу продавался на рынках. На другой день товар отнесли перекупщику. Получили деньги и отправились в знакомую «малину» отдыхать.

Милиция, которая позже обследовали место происшествия, могла только установить, что налетчики действовали весьма профессионально. Первым делом милиция направила своих агентов на рынки и кое-что обнаружила. Но Бондаря и Хулигана мало беспокоили действия милиции. Осмелев, они предприняли еще одну попытку совершить ограбление.

В начале июля того же года Бондарь и Хулиган установили, что на складе рабочих парикмахеров по улице Петровка, № 21, хранилось не только ценное оборудование, но и некоторые новые носильные вещи. К тому же сторож охранял сразу несколько складов. Значит, рассудили налетчики, за время его обхода можно будет быстренько вскрыть замок и вынести со склада ценности. Их совсем не смущало, что Петровка находилась в самом центре столицы, что их мог застать милицейский или военный патруль.

Девятого июля, как только стемнело и сторож отошел на приличное расстояние, они приступили к операции. Первый мощный замок сломали в один момент, со вторым пришлось повозиться. Но и он не устоял. Остальное было, как говорится, делом техники. Бондарь и его напарники вынесли 8000 аршин разной мануфактуры. Кража, по сути, осталась незамеченной. Вся эта добыча потом распродавалась на Хитровке и Сухаревке. Собственно, по обнаруженным на рынке вещам из складов кожи и обуви и затем отрезов ткани и было определено, чьих рук это дело. Милиция начала охоту за Бондарем. Подсылала своих агентов, расспрашивала скупщиков краденого. Постепенно накапливалась информация и о Бондаре, и о его людях, и о возможном месте нахождения шайки.

Шестого августа 1920 года из бывшего склада Лисянского банда выносит большое количество продовольствия. В сентябре 1920 года банда совершила ограбление склада цейхгауза 152-го сводного эвакуационного госпиталя в доме № 10 по Большой Грузинской улице, вынеся 150пудов масла и 6 мешков сахара. 24 октября 1920года, проломив стену и открыв секретные замки на дверцах склада отдела просвещения Городского совета в доме № 13 по Рождественке, злоумышленники увезли 150 кусков разной тяжелой мануфактуры.

Но милиция уже шла по следам, круг становился все уже и уже. Бондаря схватили на квартире одной из его многочисленных невест. От него требовали сказать, где находится второй главарь, Хулиган, где остальные члены. Бондарь поначалу согласился сотрудничать с милицией, он был готов выдать всех своих подельников, правда, в обмен на свободу. Ему поверили. Но едва ослабили бдительность, как он сбежал. Причем ухитрился захватить с собой одну шкатулку с ценностями, которая была отобрана у него при обыске и являлась вещественным доказательством. И снова началась охота. Но теперь уже к его поимке подключились и чекисты.

Бондарь недолго наслаждался приобретенной обманом свободой — все его явочные квартиры были под наблюдением.

Его взяли спокойно. Впечатление было такое, словно он ждал ареста. К этому времени его шайка практически перестала существовать, а после ареста Бондаря ограбления прекратились. На допросах Бондарь рассказал и о Хулигане, и о всех десяти участниках банды. Все они были схвачены и оказались за решеткой.

 

МАТРОС С ЗОЛОТЫМ ЗУБОМ

(1920)

Спустя полгода в том же самом районе появилась вторая банда налетчиков, численностью уже в 20 человек, и ее возглавил некто Иван Румянцев по кличке Матрос, бывший каторжанин, один из тех, о которых говорят: прошел огонь, воду и медные трубы. Он любил морские тельняшки, отсюда и эта кличка. Его напарником стал брат известного расстрелянного бандита Ложкина — Иван Ложкин по кличке Золотой Зуб. Своей биографией он был под стать «начальнику», к тому же имел золотую воровскую фиксу во рту, из-за чего и получил означенную кличку. Их так и называли: Матрос с Золотым Зубом.

Эти двое решили продолжить дело Хрящика-Константинова, знакомого им по прежним совместным воровским делам. Они так же, как и Хрящик, были неплохо вооружены и сколотили костяк из двадцати молодых людей, всю свою жизнь занимавшихся грабежами и насилием.

Парни не стали лезть в центр, сосредоточив внимание на простых людях, занимавшихся огородничеством, проживавших в районе Дмитровского шоссе, которых не успела еще ограбить шайка Хрящика. Принцип действия банды не отличался особой изобретательностью. Сначала наблюдали за объектом, выясняли, есть ли у того деньги, вещички, продукты. Потом стучали в двери, им, как правило, открывали, они вваливались в квартиру, иногда вязали домочадцев, требовали от них деньги, ценности. И брали все, что казалось более или менее пригодным, что можно было предложить на продажу. Но милиция была уже начеку, тем более что после действий Хрящика жители стали поосторожней. При малейшем подозрении спешили поставить в известность сыщиков. Быстро была определена зона их действий, она оказалась не такой уж и большой. Значит, можно было устроить засаду. Так и поступили. Ни Матрос, ни его сообщник не отличались особой изобретательностью, они не задумывались над тем, что, оставаясь в одном районе, собирая не очень богатый урожай с огородников, они сами быстро станут добычей милиционеров.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что банда быстро прекратила свое существование. В одном из домов огородника, на которого нацеливались эти герои, была устроена засада. И Матрос, и Золотой Зуб, ничего не подозревая, постучали в дверь. Им открыли «хозяева», и через пару минут оба были схвачены. А их подельники не отважились воспользоваться оружием.

При ликвидации банды у всех налетчиков отобрано было большое количество револьверов разных систем. Все они предстали перед судом и понесли заслуженное наказание.

 

ГРАБИТЕЛИ НА КОЛЕСАХ

(1920)

В свое время начальник Московской сыскной полиции и заведующий всем уголовным розыском империи Аркадий Кошко говорил, что начальный этап раскрытия неочевидных преступлений напоминает собой распутывание пряжи. И самое трудное заключается в том, чтобы найти в хитросплетении нитей ту, одну-единственную, за которую можно потянуть и размотать весь клубок. Удается такое не всегда и не сразу.

Примером тому служит дело о шоферской банде, объявившейся в Москве осенью 1920 года. В народе распространялись слухи, что будто молодые шоферы раскатывают по городу на своих автомобилях, на них же и совершают ограбления и увозят награбленное добро. Простой слух был это или на самом деле какая-то банда избрала для своего перемещения дорогие самодвижущиеся коляски, сказать трудно. Никто толком этих новоявленных бандитов не видел, а слухи ширились. Рассказывали невероятные истории о том, что галантно одетые шоферы на своих шикарных машинах с открытым верхом подъезжают к гуляющим парочкам и предлагают им прокатиться. За бесплатно. Кто откажется сесть в роскошное ландо? Если соглашались, то очень скоро на мужчину, сидевшего рядом с дамой, сосед водителя направлял револьвер и предлагал ему быстро и без шума снять с себя все самое ценное, отдать портмоне и убираться куда подальше. Если тот не выполнял приказа, у него забирали ценности силой, а самого выталкивали из кабины машины пинком под зад. Барышню же увозили за город для развлечений.

Правда, это были досужие слухи. Что происходило на самом деле, никто толком не знал, и даже сами муровцы некоторое время находились в состоянии неизвестности. Слишком уж невероятной казалась эта история.

В самом деле, иметь в те времена автомобиль мог позволить себе очень состоятельный человек. А раз состоятельный, то зачем ему сколачивать банду и заниматься грабежами? Он мог и так хорошо заработать на своем транспорте, если бы сдал его в аренду. Тем более что автомобилей в стране катастрофически не хватало. Достаточно сказать, что свои российские автомобили выпускали лишь два завода: «Руссо-Балт» в московских Филях и АМО, будущий ЗИЛ. В гаражном парке Кремля имелось всего от восьми до шестнадцати автомобилей. Все основные перевозки грузов совершались на подводах. На них же зачастую доставлялись и деньги. А тут, оказывается, в Москве нашлись настолько обеспеченные люди, что смогли приобрести автомобили в личное пользовани. К тому же сколотили целую банду. Не сказки ли это?

Нет, это не были сказки. Банда существовала, в ее состав входило примерно двадцать человек, но это были вовсе не состоятельные люди. И свое название банда получила из-за того, что, как выяснилось позднее, почти все ее участники были шоферами и служили в различных учреждениях — настоящие умельцы своего дела, которые могли не только водить свой самоходный транспорт, но и ремонтировать его. Они решили отказаться от мизерной оплаты своего труда, от продовольственного пайка, посчитав, что заработают гораздо больше, если используют транспорт по другому назначению. Главарем новоиспеченного объединения стал шофер гаража Революционного военного совета Республики Владимир Иванов. Он организовывал людей, он определял маршруты, он и давал задания. А так как налетчики принадлежали к шоферской профессии, то большинство своих преступлений они совершали «на ходу». Начинали водители с мелких ограблений, пока не приступили к большому — к нему готовились заранее, установили маршруты и среди конвоиров заимели своего человека.

Началось все с того, что в октябре 1920 года в 12 часов 30 минут в Третьяковском проезде, что на Никольской улице, в самом центре города, был остановлен проезжавший на автомобиле и сопровождаемый двумя конвоирами артельщик из Народного банка, имевший в кузове машины 8 мешков денег на сумму 287 с половиной миллионов рублей. Налетчики, числом 8 человек, располагая заранее подготовленным грузовым автомобилем, убили одного охранника и, захватив деньги, скрылись. Поиски по горячим следам ничего не дали.

Теперь обратимся к хронике того времени. Вот сведения из отчета муровцев, которые расследовали крупнейшее ограбление артельщика и фиксировали все события, связанные с ним. На четвертый день после происшествия на Никольской улице в 4-м просеке Сокольников был найден убитым гражданин, впоследствии оказавшийся красноармейцем штрафной роты Симоновым. Несколько позднее по улицам Москвы разъезжал автомобиль, и сидевшие в нем лица выбирали красивейших женщин из числа попадавшихся им, под угрозой ареста сажали в машину и увозили за Дорогомиловскую заставу, где под угрозой оружия насиловали. Таких случаев было четыре. Усилиями сотрудников уголовной секции было установлено, что эти преступления совершает одна и та же шайка, объединяющая до 20 человек и возглавляемая двумя шоферами гаража Реввоенсовета Республики и гаража Главного военно-инженерного управления Ивановым Владимиром Викторовичем и Голышевым Павлом Дементьевичем. Рядовые члены организации все были шоферами и служили в разных учереждениях. При ликвидации у злоумышленников были обнаружены автоматические револьверы всех систем с большим количеством боевых патронов. В подвале под жилищем одного из налетчиков — Шилова удалось обнаружить машинку для изготовления фальшивых денег. В процессе расследования выяснилось, что этой шайкой были совершены следующие преступления: налет на артельщика фабрики «Богатырь», где бандиты взяли деньги в сумме три с половиной миллиона рублей; ограбление артельщика Центропленбежа на ту же сумму; налет на артельщика на Разгуляе — взято 10 миллионов рублей и на артельщика дрожжевого завода за рекой Москвой.

Теперь попытаемся представить, как все это происходило. Итак, 6 октября 1920 года в Третьяковском проезде восемь членов банды напали на подводу Наркомфина, на которой перевозилась большая сумма денег. Налетчики на дороге устроили засаду и, когда банковская подвода с двумя сопровождающими остановилась, открыли стрельбу, сразу убив одного конвоира. Второй конвоир и не пытался сопротивляться. Добыли 287 миллионов рублей. Сумма и по тем временам огромная.

О дерзком ограблении среди бела дня стало известно правительству. МЧК поклялась найти деньги. Первым делом стали выяснять, кто из граждан имел собственные автомобили. Таких оказалось не очень много. Всех их допросили. Оказалось, что среди них нет причастных к ограблению. И тогда появилась версия, что это могли быть шоферы, которые подъехали на служебной машине. Более того, они знали день и час, когда вывозились деньги, значит, имели отношение к Наркомфину. Эти догадки и привели на шестой день расследования к шоферам братьям Голышевым, а затем к Владимиру Иванову и Павличенко. Но все они отвергали свою причастность к ограблению. Тогда были произведены очные ставки с оставшимся в живых конвоиром. Он опознал Иванова.

При дальнейшем расследовании арестованные сознались в преступлениях, и картина обрисовалась следующая.

Руководителем являлся шофер Владимир Иванов. Он вступил в сговор с охранником Симоновым, пообещав тому солидный куш из тех денег, которые будут вывозиться на поводе. Симонов рассказал Иванову, в какой день и в какой час подвода с деньгами выйдет из ворот Наркомфина. Иванов, получив сведения, решил в перестрелке убить Симонова, чтобы, во-первых, не делиться с ним, а во-вторых, уничтожить свидетеля. А чтобы самому остаться чистым, поручил это своему напарнику Малютину, военкому штрафной роты. Тот согласился.

После совершения ограбления все девять человек поехали переулками в гараж к некоему гражданину Новоселову, где поделили добычу по 30 000 000 рублей каждому. Но потратить деньги не успели.

В результате были арестованы и остальные бандиты: шоферы Соин, Хорин, Сергеев, Чукаев, Чуванов, военком штрафной роты Малютин, убивший охранника Симонова, и заведующий военным гаражом Конопатский.

Предположили, что именно они захватывали на улицах женщин, увозили их за город и под угрозой расстрела насиловали. Вызвали потерпевших. Женщины пришли и дали описание насильников и их автомобилей. Это и решило участь шоферов. Все они предстали перед судом.

 

ВАЛЮТЧИКИ КАК НАЛЕТЧИКИ

(1920)

Они не бросали бомбы, не вламывались в квартиры, не грабили вещевые и продовольственные склады. Они были экономистами. Высокого уровня. И своими интеллигентными продуманными действиями наносили государству ущерб ничуть не меньший, чем иные разбойные шайки. Речь идет о бывших банковских служащих.

У них зародилась идея создать свое подпольное объединение единомышленников, единоверцев, желавших подзаработать, используя свой опыт, знания и полную неосведомленность пришедших к власти людей, особенно в деревне.

В начале марта 1919 года в Московскую чрезвычайную комиссию поступили сведения о том, что в одном из зданий бывшего коммерческого банка, расположенного на улице Ильинка, ведется подпольная работа: в окнах горит свет, в помещениях двигаются люди. Было известно, что банк закрыт, тем не менее к зданию ежедневно приходили люди. Прилично одетые, вели себя по-светски, уединялись в кабинетах закрытого здания и приступали к работе. Чем они занимались, можно было только догадываться. В любом случае становилось очевидным, что раз это были биржевые маклеры и банковские дельцы, они продолжали обсуждать свои проблемы и в конце концов организовали тайное сообщество, состоявшее из десятков людей, в задачу которого входило налаживание нелегальной банковской деятельности. Для официальных лиц существовало объяснение, что эта деятельность нужна банку для его полной ликвидации. А сама ликвидация банка требует немало времени.

Как выяснилось, бывшие банковские служащие и коммерсанты занимались продажей аннулированных процентных бумаг, царских ассигнаций, думских денег и керенок. Кроме того, были в ходу заемные и чековые письма бывших московских капиталистов на заграничные банки. Из-за рубежа приходили посылки и тайные письма, в которых давались указания, как и по какому курсу продавать валюту, как котировать курс рубля. Более того, по поручению руководства этого несуществующего банка, Боржанского и Панферова, мелкие клерки группами стали делать, как они говорили, «налеты» — сначала на московские рынки, где через подставных лиц пытались наладить продажу валюты, затем на деревни, выезжали в провинцию, где убеждали состоятельных сельских жителей покупать у них царские деньги, объясняя это большой выгодой и тем, что советский рубль ничего не стоит, что его эпоха недолговечна, скоро восстановится царский строй и старые деньги будут в силе и почете. Тем самым они работали на понижение курса рубля, снижали авторитет новой власти, негативно воздействовали на пополнение ее золотого запаса.

Однако широко развернуться им так и не удалось. Уже в начале апреля 1920 года чекисты узнали о подпольной биржевой практике, осведомители приносили с рынков иностранные деньги, из провинции в Москву потянулись обманутые вкладчики и обладатели царских денег, желающие выяснить, насколько справедливы суждения московских банковских работников. И когда им объяснили, что они стали жертвой мошенничества, некоторые направились в комиссию ВЧК.

Собственно, материалов для возбуждения уголовного дела о мошенничестве, подлоге, обмане, спекуляции и антисоветской деятельности накопилось более чем достаточно. Было решено эту шайку ликвидировать. И в один прекрасный день милиционеры неожиданно нагрянули в банк. В нем как раз кипела напряженная биржевая работа. И десятки людей во главе с Боржанским и Панферовым были арестованы. Всего 68 человек. В сейфах обнаружились несколько миллионов советских рублей, царских, думских и керенских кредиток и, кроме того, аннулированные процентные бумаги. Начался допрос арестованных. И тогда Боржанский признался, что его банк наладил связи с заграницей, сотрудники начали осуществлять валютные переводы, товарные посылки и письма. Идея заключалась в том, чтобы создать подпольный банк, проводить коммерческие операции, а затем вывезти капиталы за границу. Кроме Боржанского и Панферова, были арестованы и другие руководители этой подпольной компании: Данкин, Жестков и Рабинович.

Коллегия МЧК, рассмотрев следственное производство, постановила передать дело в Московский революционный трибунал.

На этом деятельность банковской шайки, так и не успевшей развернуться, завершилась.

 

КРЕСТЬЯНСКИЙ ДУШЕГУБ

КОТОВ-СМИРНОВ

(1918–1922)

Среди самых кровожадных банд начала 20-х годов наиболее безжалостной и в то же время малочисленной считалась банда Василия Котова, всем трем членам которой газетчики дали одно определение: «люди-звери». Примерно сто шестнадцать человеческих жизней на ее счету.

Василий Котов родился в 1884 году в деревне Суходол Вяземского уезда Смоленской губернии. Семья была неблагополучной. В доме верховодил отец, Родион, человек с уголовным прошлым, прирожденный вор и убийца, вместе с тремя своими старшими сыновьями мечтавший сколотить банду, вырваться на просторы России и преуспеть в делах разбойных. Его и в своей деревне боялись, знали — лихой человек, зарится на чужое добро. В таких уголовных условиях рос и Василий, унаследовавший от отца все самые худшие черты: тягу к воровству и грабежам, а потом и к убийствам. И не случайно свое первое преступление — кражу — он совершил в двенадцать лет и попал в исправительный дом. Сбежал оттуда, снова воровство, снова исправительный дом, снова побег. Он не мог быть уже никем другим, только профессиональным преступником- уголовщина стала его кровью и плотью. Никакого образования он, понятное дело, не имел, никакого воспитания не получил, вся его жизнь на свободе была связана с такими же отщепенцами, как и он сам, и подчинена одной цели- ограблению.

Но одному действовать становилось сложно. Требовались помощники. И тут к нему присоединяется уроженец Белгородского уезда Курской губернии Григорий Морозов, который еще в 1903 году убил полицейского и для которого убить любого человека, даже ребенка, не представляло особого труда. Именно от этого своего напарника Котов заразился кровавым вирусом убийства.

Познакомимся поближе с Котовым и его деяниями. Начинал он еще у себя дома, в Смоленской губернии: воровал, тащил, что плохо лежало, а вот первый кровавый след оставил в Курске. Случилось это в ноябре 1920 года в Казацкой слободе города. Загорелся дом семьи Лукьяновых. Местные жители бросились гасить пламя, но куда там, почти все сгорело. А когда стали разгребать пепелище, то обнаружили пять обгоревших трупов, связанных по рукам и ногам, с разбитыми головами. Вызвали милицию, которая и установила, что эти пятеро были убиты накануне, видимо, с целью ограбления, а затем преступники подожгли дом.

Вызванные эксперт-криминалист и медэксперт определили, что все пятеро были убиты тяжелым железным предметом, напоминающим обух топора. Опросы жителей ничего не дали, никто преступников не видел, и милиция никаких особых действий больше не предпринимала.

Через несколько месяцев опять в Курске, в Стрелецкой слободе неизвестные бандиты напали на дом, в котором проживала семья китайского гражданина, человека гостеприимного. Именно в тот день у китайского предпринимателя в гостях оказались его знакомые. Котов и его напарники никого не пожалели, связали всем руки, ноги и зверским образом убили шестнадцать человек. Били точно так же, как и в Казацкой слободе — тяжелым предметом, похожим на обух топора. Из дома были вынесены самые ценные вещи, в том числе и фарфоровые чайные сервизы, ковры. По городу поползли слухи, говорили о неуловимой банде, которая нападает только на иностранцев, говорили разное, а у милиции по-прежнему не было никаких зацепок. Проверили по картотеке: ничего похожего в Курске раньше не встречалось. Опросы местных воров и скупщиков краденого тоже ничего не дали. Скорее всего, в Курске действовала банда приезжих.

Прошло несколько дней, и вдруг в Курске, на Хуторской улице произошло похожее преступление — в одной квартире была убита семья из шести душ. И у всех оказались связанными руки и ноги, и у всех головы были размозжены каким-то тяжелым металлическим предметом. Сыщики сбивались с ног в поисках убийц. Были опрошены десятки людей. Но картина складывалась очень противоречивая, и самое главное — никто не видел преступников.

А ситуация в городе между тем накалялась. Люди собирались толпами, шли к управлению милиции, на Хуторскую улицу, обсуждали страшные преступления, требовали от властей поймать и уничтожить объявившихся в Курске нелюдей. К поиску преступников подключили и местных чекистов, но опять никаких следов пребывания банды в городе…

Но вот в конце января 1922 года в Московское управление уголовного розыска поступило сообщение о том, что в районе Поклонной горы произошло чрезвычайное происшествие: обнаружен сожженный дом, а в нем связанные по рукам и ногам шесть трупов. Налицо убийство с целью ограбления и сокрытия следов грабежа. Местные жители опознали сгоревших, это была семья недавно прибывшего в Москву крестьянина Морозова. Расследованием занялся помощник начальника МУРа Алексей Панов.

Опросили жителей, но никто ничего не видел. Все случилось поздней ночью. Попытки отыскать убийц по свежим следам ни к чему не привели.

А через несколько дней похожее преступление было совершено в доме № 53 по Нижне-Красносельской. И снова Алексей Панов в деле. Выехавшие на осмотр места происшествия муровцы увидели примерно такую же картину, что застали на Поклонной горе: снова связанные люди, на этот раз четыре человека, завязанные глаза у ребенка, снова удары обухом топора по голове. Убитыми оказались члены семьи гражданина Малица и его квартирант. После совершения очередного преступления бандиты вынесли наиболее ценные вещи и затем пытались поджечь квартиру. Но огонь по какой-то причине не разгорался. Муровцы начали искать родственников и людей, близко знавших Малицу. По опросам соседей был составлен круг его знакомых. Но и среди них никто не мог сказать ничего определенного. Врагов у семьи Малицы не было. Никаких следов бандитов обнаружить опять не удалось. И сыщики укрепились во мнении, что на Нижне-Красносельской улице действовали те же люди, что и на Поклонной горе. И, похоже, сделали это выходцы из крестьян, потому что пропали не одни ценные вещи, но и носильные, и даже такие, которые едва ли пригодились бы горожанину — чайники, кастрюли, — скорее всего, жителю села.

Но на этом следствие застопорилось, и подобных преступлений больше не совершалось. О результатах своего расследования Панов доложил начальству. По его данным выходило: либо банда решила сделать перерыв и затаилась, либо, что вероятнее всего, уехала куда-то на гастроли, чтобы продолжать свое дело в глубинке. Или же она вообще распалась и перестала существовать, что было бы очень желательно, но маловероятно. В том, что она состоит из крестьян, сомнений уже не было. Оставалось одно — ждать, когда банда заявит о себе еще раз.

К сожалению, в то время не было банка данных на преступников. Иначе сыщики могли бы провести аналогию между убийствами в Москве и Курске, выявили бы их схожесть, очертили бы круг действий насильников, смогли предпринять совместные оперативно-розыскные мероприятия. Сразу по горячим следам сделано это не было. И только позже, значительно позже, когда банда Котова оставила кровавые следы в других губерниях, поняли, что и в Курске и в Москве действовали одни и те же люди.

После зверских убийств в Москве неведомая банда не затаилась и не распалась, как полагали некоторые сыщики. Она действительно уехала из столицы и продолжала действовать теми же методами, что и прежде. В мае того же года в Московское управление уголовного розыска вновь поступило сообщение о похожем преступлении, теперь уже в Гжатском уезде Смоленской губернии. Там бандиты напали на пятидесятилетнюю владелицу хутора Федотову. Они вначале изнасиловали женщину, а потом убили. Из избы бандиты вынесли не только носильные вещи, но и кухонную утварь. Выехавшая на место преступления московская бригада милиционеров могла лишь установить знакомый почерк: удар обухом топора по голове. Местные жители подтвердили, что Федотова жила одиноко, никого к себе не подпускала. Но кто мог совершить убийство, они и предположить не могли. Во всяком случае в селе к ней никто зла не испытывал и на ее добро не зарился, поэтому в селе убийц искать нет никакого смысла.

Внимательно изучив обстоятельства совершения преступления, московские оперативники укрепились во мнении, что они идут по следу той самой банды, что действовала в Москве. Значит, оставалось ждать следующего преступления.

Прошло всего несколько недель. На этот раз бандиты выбрали хутор гражданина Поздняка, что рядом со станцией Паликово подмосковного Верейского уезда. Оттуда поступила страшная весть: в одном доме зарублены сразу восемь хуторян и трое охотников, случайно оказавшихся рядом. Но одной из жертв повезло. Осталась в живых шестнадцатилетняя дочь владельца хутора Кристина Поздняк. Это был первый свидетель, который видел не просто членов банды, но пережил всю трагедию и, значит, мог рассказать столь недостающие подробности.

Кристину немедленно доставили в Москву.

По ее словам выходило, что уже под вечер, когда вся семья — восемь человек — собралась во дворе, неожиданно к калитке подошли двое мужчин и одна молодая женщина. Вид у них был суровый. Они без спроса открыли калитку и потребовали к себе хозяина. Когда отец подошел к ним, они сказали, что являются милиционерами, у них есть мандат на арест и они будут проводить в избе обыск с целью выявления, нет ли в семье излишков продуктов, нет ли оружия. Но никаких бумаг не предъявляли. Отец, по словам Кристины, ничего не мог понять, пытался возражать, но те вытащили револьвер и приказали всем идти в избу. И лица у всех троих, в том числе и у женщины, стали какие-то злые.

В избе все и началось. Один из незнакомцев достал бечевку, связал всем руки и усадил на пол. При этом ни сам хозяин, ни домочадцы- никто не оказал им сопротивления, настолько все были парализованы этим внезапным вторжением. Поздняк полагал, что все это недоразумение, что все скоро выяснится и незнакомцы уйдут. Но те расселись, как у себя дома, и потребовали, чтобы им сказали, где в семье прячут ценности. Поздняк ответил, что в доме ничего ценного нет, есть только немного зерна, картофель, овощи, немного хлеба. Но те не верили, кричали, требовали денег, золото. И тут во двор постучались трое охотников.

— Мы обрадовались, — продолжала Кристина, — думали, что это наше избавл ение. Бандиты вначале испугались, это было видно по их лицам. Но потом, переговорив между собой, вышли во двор. Что там произошло, неизвестно, но, похоже, что они поступили с охотниками так же, как и с нами, обманули их, сказали, что они милиционеры, и попросили принять участие в обыске в качестве понятых. Те вошли в избу, и тут им связали руки, а потом усадили на пол. И тогда двое мужчин стали ходить по избе, открывали шкафы, выбрасывали одежду, постельное белье. Они искали деньги. И очень злились, что их не находили.

Во время своего рассказа Кристина была спокойна. Но с приближением развязки заметно занервничала. И в какой-то момент не выдержала и разрыдалась. Милиционеры не стали ее подгонять, дали ей успокоиться. Ее подробное описание главаря банды — крупного человека с рыжей бородой в армяке, было чрезвычайно важно. По словам Кристины, он был похож, скорее, на крестьянина. Но из каких мест он появился? Его молодая подруга тоже была не из добрых, никакие обращения к ней, мольбы женщин ее не трогали.

— Тот рыжий детина и его подруга собрали все вещи в узлы, затем он вышел во двор, — продолжала Кристина, — что-то там искал, через некоторое время вернулся. Еще походил по комнатам, посчитал узлы и произнес только: «Кажись, все готово, пора начинать». И с этими словами вытащил из-под полы армяка топор. Все сразу поняли, что настал конец, стали кричать. Но тот рыжий никого не слушал. Он подошел к моему отцу и неожиданно с размаху ударил его по голове. Было страшно, в глазах свет померк. Крик стоял несусветный, все метались и даже охотники просили их не трогать, плакали. Один из них говорил, что он отец малолетних детей, что у него мать больная, как она будет воспитывать их одна?

Но рыжебородый не слушал. Он подходил к очередной жертве и бил топором по голове. Так умерли моя мать, братья. И страшный дядька приблизился ко мне. Но в полутьме толком не мог меня разглядеть. Перешагивал через тела, шарил руками. В избе было тесно. Одиннадцать человек, и все в одной комнате. И тот рыжебородый ходил от одного к другому и добивал стонавших.

Я не помню, каким чудом закатилась под кровать и даже ноги спрятала. Это меня и спасло. А под кроватью у нас был лаз в погреб. Я туда рухнула и там потеряла сознание. Сколько пролежала, не помню.

Очнулась, лишь когда наступила тишина и темнота. Я пошарила руками и обнаружила, что вокруг меня лежат тела. Видимо, бандиты нашли лаз и покидали всех убитых вниз. Прислушалась — ни одного стона. Все были мертвы, все до одного.

Я дождалась рассвета, развязала руки и ноги всем убитым. Поплакала. Не помню, как вы карабкалась наверх. Все в избе было залито кровью. Я быстро выскочила из избы. Уже совсем стало светло, я брела по дороге, надеялась кого-нибудь встретить. И пришла в соседнюю деревню. Там я рассказала все, что произошло с нами.

На милиционеров рассказ Кристины произвел огромное впечатление. Она дала подробное описание рыжебородого, молодой женщины. Оперативники понимали, что имеют дело с душегубами и что, если их вовремя не схватить, они натворят еще немало кровавых дел. Так и произошло.

Через несколько дней в Воскресенском уезде было совершено нападение на семью хуторянина Суздалева, состоявшую из восьми человек. И здесь все происходило примерно по тому же сценарию. Жертвам связывали бечевкой руки и ноги, а потом били по голове, но на этот раз увесистой, примерно пятикилограммовой, гирей. А потом всех на всякий случай прирезали кухонным ножом, а одну из погибших, пятнадцатилетнюю дочь Суздалева, еще и изнасиловали. Даже видавшие виды милиционеры и те старались побыстрее выйти из избы.

По деревням поползли слухи о шайке головорезов, которые вырезают крестьянские семьи, а милиция бездействует.

Через несколько дней трагедия повторилась. На этот раз в подмосковной Наре. Бандиты нагрянули к семье хуторянина Иванова, и многодетная семья, тринадцать человек, перестала существовать.

И все же одному удалось чудом выжить. Это был сын хозяина, у которого хоть и была сильно разбита голова, но парень оказался живучим. Врачи не давали шансов на его полное выздоровление, тем не менее он приходил в себя и в короткие минуты просветления давал показания.

Сыщики узнали, что в дом к Иванову под вечер заявились трое и представились милиционерами. Один был рыжебородый, с ним молодая черненькая симпатичная женщина и еще один, внешность которого Иванов-младший описать не мог, ничего приметного в нем не было. Они сказали, что будут производить обыск. И в дальнейшем вся процедура была точно такой же, как и на хуторе Поздняка. Жертв связали, требовали сказать, где они хранят ценности. А потом рыжебородый стал бить каждого обухом топора по голове. И снова были мольбы, крики. Но он не слушал, а вершил свое черное дело. Женщина выносила из избы узлы с вещами.

Самое же главное, что сын Иванова рассказал о том, какая на них была одежда. Он же назвал и часть из похищенных вещей. От вещей тянулась ниточка к рынкам. Значит, можно выйти на человека, предлагавшего их к продаже.

И тут новая трагедия. В Бородинской волости Можайского уезда Московской губернии преступники напали на хутор крестьянина Соловьева, начисто ограбили его, а пятерых домочадцев убили.

Обстановка в Подмосковье в целом становилась тревожной. Кто знал, в каком селении вечером появится эта страшная троица. Крестьяне решили объединиться в дружины и по вечерам устраивать дежурства. Но желающих дежурить оказалось мало. Тогда было решено вооружиться, на ночь семьям объединяться и наглухо запирать все двери. Страх поселился в сознании людей. Многие крестьянские семьи бросали дома и с небольшим скарбом потянулись в Москву. Более того, железнодорожники, которые дежурили на пустынных полустанках, отказывались в одиночку нести службу. Доходило до того, что некоторые просто заколачивали свои служебные будки, покидали небольшие домики с приусадебным хозяйством и уходили в большие селения.

На совещании московских оперативников подводились итоги розыскных мероприятий, обсуждался сбор вещественных доказательств, рассматривались все детали возможной операции по поимке банды. Три человека — двое мужчин и одна женщина, внешность и деяния которых уже были досконально изучены, уже несколько месяцев держали в напряжении все столичное управление, не давали покоя провинциальным сыщикам. Ясно было одно- без широкого привлечения милиционеров из других губерний, без разъяснительной работы среди населения, без посылки на места столичных сыщиков положительного результата добиться будет трудно. И тогда начальник отдела управления Московского совета В.Л.Орлеанский предложил разослать циркулярное письмо с описанием происшедших преступлений в Подмосковье, о проводимых расследованиях и с требованием направить в МУУР все имевшиеся данные о схожих преступлениях. Письма были направлены во все крупные губернии, и прежде всего в Курскую и Смоленскую, где могли прятаться бандиты. В них сообщалось о том, какие меры принимает Москва, говорилось о необходимости повышения бдительности, о привлечении населения к работе по обнаружению бандитов, об активизации наружного наблюдения. Все, что было связано с этой неуловимой бандой, относилось к разряду чрезвычайных происшествий. И расследование этих ЧП поручалось не только самым высоким начальникам в МУУРе, но и руководителям самих губерний. Кроме того, в обращении высказывалась просьба сообщать в столицу о похожих преступлениях, особенно таких, когда людей убивали тяжелым тупым предметом типа топора по голове. Появился даже термин — «порубка». Все виды порубок должны были браться на заметку и телеграфироваться в Москву.

И в самом деле, через некоторое время в Московское управление угрозыска начали поступать донесения-ориентировки. Эти ориентировки изучались, и после того как руководство убеждалось в серьезности излагаемых происшествий, в те места направлялись специальные московские агенты с заданием — досконально изучить каждое уголовное дело об убийствах семей, сравнить с похожими в Москве, собрать вещественные доказательства, опросить свидетелей и, главное, выйти на след самой банды. Ведь она должна была где-то скрываться. У нее должна быть «блатхата», куда свозились краденые вещи. Информация от агентов была очень важной, и сам засыл агентов можно было сравнить с широко забрасываемой сетью. Тем самым возник реальный шанс к ускорению расследования этого масштабного дела.

И надо сказать, что в отчетах агентов появились очень важные сведения. Так была составлена карта передвижений банды. Ее маршрут выглядел следующим образом: Смоленская губерния, Курск, Курская губерния, затем Москва и Московская губерния, снова Смоленская губерния и затем Московская губерния, опять Курская губерния — другими словами, центральная зона, в которой буквально кружили эти преступники. С учетом того что банда, по всей видимости, зарождалась в Смоленской губернии, там произошли первые грабежи и убийства, туда направили самых опытных оперативников.

А между тем банда продолжала действовать. Котов и его сподвижники объявились в Курской губернии. Выискивали подходящую кандидатуру. И нашли. В Боровском уезде выследили семью хуторянина Лазорева, который показался им вполне зажиточным человеком, имел работника. Семья, правда, оказалась большой — шестнадцать человек. Посовещавшись, решили действовать. С наступлением вечера налетчики ворвались в дом и под угрозой оружия заставили всех собраться в одной комнате и лечь на пол. А потом началась кровавая вакханалия. Все шестнадцать человек были связаны, избиты и зверски зарублены. Из дома исчезли носильные вещи, кое-какие предметы, представлявшие материальную ценность, небольшие сбережения и иконы.

Местные милиционеры, прибывшие на место преступления, сразу определили, что действовали те самые преступники, которые объявлены во всеобщий розыск. Однако попытки найти их по горячим следам опять ни к чему не привели.

А преступники направились в свою родную губернию — в Смоленскую. Но в центр заезжать не стали, а остановились на подступах, в Гжатске. Избавились там от части вещей и покинули город. Они избегали центральных мест. Куда сподручнее было, как они убедились, находить жертвы на отдаленных хуторах. Хоть и добыча не всегда оказывалась полноценной, зато шума меньше. И главное, после очередной «порубки» спокойно покидали место преступления. Были уверены, что в погоню за ними сразу никто не отправится. Милиционеров в округе не видно, а местные — так, посудачат да перестанут. Там же, в Гжатске, к ним присоединился молодой парень, выходец из одной деревни Сычевского уезда, девятнадцатилетний Иван Крылов. Он же и навел Котова на хутор семьи Яковлева, расположенный возле станции Батюшково.

Хутор им приглянулся. Хоть и небогатый, но ладный, в хозяйстве есть лошадь, значит, и деньги водятся. В семье, они насчитали, всего пять человек. И одна молоденькая дочка, лет пятнадцати. Все с нетерпением ждали вечера. И как только солнце скрылось за гребнем леса, постучались. Ничего не ведавшие хозяева открыли дверь. Яковлев впустил незнакомцев, представившихся заблудившимися губернскими начальниками — им бы ночь переждать. А дальше все развивалось по тому же сценарию. Все жертвы были связаны и уложены на пол. Затем начался допрос, где деньги, золото. И снова крики, мольбы о помощи. Ничего не подействовало. Молодую девушку перед убийством изнасиловали. А потом в ход пошел топор.

Уезжали на подводе поздно ночью, торопились скрыться до рассвета, у них возникло какое-то необъяснимое нервозное состояние.

Бандиты торопились не зря. На этот раз смоленские сыщики сработали быстро. Проинформировали Москву и приступили к поискам убийц, расспрашивая местных жителей.

А из центра на помощь уже спешил Алексей Панов, тот самый, который непосредственно занимался поисками банды. Он раздал описание местным милиционерам и местным властям. На месте преступления обнаружил грязный рваный пиджак, который, скорее всего, забыл один из преступников. По размерам он мог принадлежать юноше. Панов с помощью местных жителей попытался «прочитать» следы подводы и определил ее направление — в сторону Смоленской губернии.

Панов отправился в Гжатск, куда прибыл еще один посланец из Москвы В.Т. Степанов, специалист по раскрытию тяжких преступлений. Они вернулись на станцию Батюшково, осмотрели избу. Им помогал в этом сын убитого, молодой Яковлев, который перечислил украденные вещи. Он же сказал, что рваный пиджак не принадлежал ни одному из членов семьи Яковлевых, подтвердив догадку о том, что в их руках важная улика.

И вот тогда возникло решение организовать погоню за убийцами: по расчетам далеко уйти они не могли, остановятся в одной из близлежащих деревень.

Степанов решил взять инициативу в свои руки. Видя, что следы подводы идут к Смоленску, а впереди только деревни Сычевского уезда, Степанов рискнул — вместе с сыном убитых Яковлевых отправился за бандой.

Дорога привела их к одной из деревень Сычевского уезда, к дому, в котором проживала семья некоего Крылова, человека нелюдимого, которого в деревне считали пройдохой. Вычислили его просто. В путь Степанов и молодой Яковлев отправились пешком, а когда появлялась подвода, просили их подбросить. За разговором, за московским табачком выясняли, кто где живет, чем занимается. Степанов искал тех, чье поведение вызывало неодобрение крестьян. И нашел-таки. Ими оказалась семья Крылова. Степанов узнал, что один из ее членов, девятнадцатилетний Иван Крылов, ничем не занимался, а при случае мог и ограбить, пойти на преступление.

Далее Степанов рассуждал примерно так: преступникам надо где-то остановиться, где-то переночевать, где-то оставить вывезенные от Яковлева вещи. Надо ведь и лошади дать отдых, накормить и напоить. А раз так, то переночуют они, скорее всего, в доме Крылова.

Когда Степанов постучал в дом, ему открыли женщины. Самого хозяина не было, да и преступников они тоже не застали. Но в доме действительно проживал Иван Крылов. Он был ошарашен внезапным появлением одетых в форму представителей власти. А Степанов, молодой Яковлев, милиционеры и понятые, к своему большому облегчению и профессиональной гордости, обнаружили то, что искали: ворованные вещи, увезенные с хутора Яковлева. Их опознал младший Яковлев. Кроме того, в соседнем, подсобном строении нашли и другие предметы домашнего обихода, носильные вещи, которые не принадлежали семейству Яковлевых. Причем на некоторых имелись следы крови.

Степанов предъявил привезенный с собой пиджак, и его опознали родственники Ивана Крылова. Да, он принадлежал Ивану. Это обстоятельство вынудило Ивана признаться в том, что он два дня тому назад был на хуторе Яковлевых и принимал участие в грабеже, но не убивал. А кто убивал? Те, кто взял его в дело. И он назвал их: главный — Василий Родионович Смирнов, его помощник — Иван Иванович Иванов. С ними была еще женщина, сожительница Смирнова, двадцатилетняя Серафима Винокурова, родом из Курска. Ее отец работал в железнодорожном депо на станции Курск.

По словам Крылова, троица собиралась ехать на родину Смирнова в деревню Суходол Вяземского уезда. Туда срочно была направлена телеграмма с требованием задержать Смирнова Василия Родионовича, Иванова Ивана Ивановича и Винокурову Серафиму, двадцати лет, которые подозревались в совершении множества тяжких преступлений.

Ответ огорошил. В деревне Суходол Смирнов Василий Родионович не значился. Под именем Василий Родионович значился Котов, человек с темным прошлым. Для выяснения всех обстоятельств дела в Суходол направилась оперативная группа. Уже по прибытии на место выяснились, что под фамилией Смирнов скрывается не кто иной, как сам Василий Котов, сын известного в деревне ворюги и пьяницы Родиона Котова.

Никакого Иванова Ивана Ивановича по центральной картотеке обнаружить не удалось. Но, по полученным агентурным данным, им мог быть неоднократно судимый уроженец Ямской слободы Белгородского уезда Курской губернии Морозов Григорий Иванович. Этот человек был известен еще полиции и затем милиции. В 1903 году он убил городового, который пытался его задержать. Состоялся суд, и — пятнадцать лет каторги. Отсидев немного, Морозов бежал и уже не останавливался ни перед чем, убивая любого, лишь бы нажиться, лишь бы спастись самому. Со временем пристрастился к вину и без спиртного не мог уже обходиться ни дня.

Теперь у московских сыщиков были на руках все карты. Оставалось только найти преступ ников. А те, узнав, что за ними погоня (в родном селе «доброхоты» им рассказали, что приезжали милиционеры из самой Москвы), сменили маршрут и исчезли. Прекратились налеты и «порубки» крестьян, но было ясно, что за свой кровавый промысел они рано или поздно возьмутся. Но где?

Ориентировки были разосланы в крупнейшие города центральной части России.

И вот в Московское управление уголовного розыска из Киева поступило сообщение, что человек, похожий на Котова, вместе с молодой женщиной, похожей на его сожительницу Винокурову, находится недалеко от Киева. Третьего с ними не было. Последняя фраза несколько смутила. Те ли? Данные перепроверили, все совпадало. Котов и Винокурова остановились недалеко от Киева, их видели в Чернигове. Туда срочно выехал Панов.

Уже на месте он и его помощник, инспектор Лепилкин, выяснили, что Котов и Винокурова снимают квартиру в городе Нежин. Времени на то, чтобы подключить киевских коллег, не оставалось. Панов и Лепилкин решили действовать самостоятельно. К тому же они опасались, что при малейшем подозрении Котов с сожительницей могли уйти.

Подойдя к дому, где находились бандиты, послали соседку постучать в дверь. Котов открыл засов. Он не успел даже слова произнести, как его скрутили, заткнули рот, чтобы не смог позвать Серафиму. К тому же в доме мог скрываться Морозов. Появление сыщиков было для Котова и Винокуровой полной неожиданностью. Даже мысли не допускали, что их настигнут в таком далеком городке, в такой неподходящий момент. У Котова при обыске обнаружили три револьвера системы «наган», множество поддельных удостоверений.

С помощью понятых Панов и Лепилкин провели обыск жилища и обнаружили краденые вещи. Это был своего рода склад. Какие только предметы им не попадались: золотые кольца, броши, ожерелья с поделочными камнями, много текстильных изделий: платьев, постельных принадлежностей и прочего домашнего добра. Когда все вынесли во двор и взвесили, то понятые качали головами — в общей сложности около тридцати пудов. Ну и грабитель!

Котова вместе с Серафимой под усиленным конвоем доставили в Москву на Лубянку. Такого душегуба давно не видели тюремные стены. И начались допросы. Нельзя сказать, что Котов отказывался говорить, но не сразу признался в кровавых деяниях.

Его показали Кристине Поздняк, и она опознала его. После этого пришло и понимание того, что его песенка спета и ему лучше признаться. Но сдался он не сразу. Некоторое время еще размышлял, а потом все самые жуткие многочисленные «порубки» стал валить на своего подельника и главного убийцу Морозова. Мол, он сам, Котов, только с револьвером в руках пугал людей, входил в дом, вязал, а вот уже топором по голове — это Гришка, это он, мастак-каторжанин, выучился там убийству в Сибири. Гришка и гирю применил. Но только один раз. А так все обухом топора. Он же насиловал женщин, а потом сам убивал их. Неугомонный был мужик, его только и тянули к себе две вещи: женщины и вино.

Ему не мешали, пусть выговорится. Так узнали, что весь ворованный скарб продавали только он и Серафима. Действовали через знакомых, иногда просто выносили на рынок. Носильные вещи расходились быстро, а вот с ценностями выходила заминка, не было у крестьян особых денег. Полученные деньги делили на троих. Большую часть брал Василий, немного доставалось Серафиме, на безделушки да на одежду. А вот Гришке меньше всего. Ему только на вино и надо было. Ему что ни дай, все пропьет. Жалко деньги выбрасывать-то. Загульный оказался мужик.

На вопрос следователя о том, где нужно искать беспутного Григория, Котов отвечал односложно: не знаю, пьет, наверное, где-нибудь.

Но где? Может, в Курской губернии, а может, в Смоленской, а может, на родине, в Белгородской, кто его знает. И сотрудники уголовного розыска продолжали поиски Морозова. Шли дни, недели. Допрос продолжался, а о Морозове ни слуху ни духу. Как ветром сдуло.

И вот тут Котов, словно одумавшись, дал признательное показание. Нет Морозова больше в живых, сказал он. Порешил я его еще осенью. Уж больно пить много стал. Вот я и опасался, как бы он не проболтался. Тянуло его на люди, на разговоры, любил последнее время прихвастнуть. Вино ему язык развязывало.

Конфликты участились после убийства семьи Яковлевых. Добрались до первой деревни Сычевского уезда, остановились в доме Крылова, оставили кое-какие вещи, а сами подались в Гжатск. Продавать награбленное не рискнули, шум шел по деревням, могли и опознать. А тут еще другая беда: деньги кончались. И тогда все трое отправились в Подмосковье, поживиться на хуторах, благо пути-дорожки уже проторенные. Вышли в Апрелевке. Стоял теплый конец сентября, они устали, присели в лесочке отдохнуть. Стали гутарить, как и что. Тут, конечно, Гришка и показал свой строптивый характер. Заупрямился. Без бутылки, сказал, дальше не пойдет, выпить ему нужно дозарезу. Вот тогда Котов и решился. Хватит, толку от него никакого, а вреда принести может много. Он еще накануне Серафиме сказал, что хочет избавиться от Григория. Она согласилась. Так он, ни слова не говоря, вытащил револьвер и двумя выстрелами в упор убил своего подельника. Тот свалился замертво на землю. Там его и оставили, даже закапывать не стали, а сами отправились в Москву. Купили билеты до Чернигова и отправились в Нежин.

Показания Котова сыщики проверили, выехали вместе с ним в Апрелевку. Местные крестьяне подтвердили, что примерно месяц назад в лесочке был найден труп неизвестного мужчины. Его кто-то застрелил. Человек оказался неместный. Его здесь же и закопали. Ни милицию, ни власти не извещали. Так между собой потолковали и разошлись.

Место вскрыли и обнаружили останки мужчины со следами пулевого ранения. Котов опознал в нем Григория Морозова. Это был тот самый каторжанин Морозов, которого так долго искали по всей центральной части России.

На этом можно ставить точку. После завершения расследования уголовное дело по банде Котова было передано в Московский революционный трибунал. На скамье подсудимых вместе с главарем Василием Котовым, его сожительницей Серафимой Винокуровой и Иваном Крыловым оказались еще двое их соучастников — курские карманники, которые помогали сбывать краденое, делали наводку.

Приговор суда — расстрел Котова — в зале встретили с полным одобрением.

 

«ЧЕРНЫЙ ВОРОН»

(1922)

О небольшой шайке «Черный ворон», просуществовавшей всего несколько месяцев, не стоило бы и вспоминать: таких мелких бандитских образований с громкими и устрашающими названиями, которые пробавлялись только нападением на одиноких прохожих, в 1922 году в Москве развелось больше чем достаточно. Появление первых нэпманов, карманы которых, как многим тогда казалось, утяжеляли толстые портмоне, наполненные шершавыми купюрами, а на руках поблескивали золотые часы и прочие атрибуты роскошной жизни; открытие новомодных ресторанов, магазинов с выставленным в витринах дорогим товаромвсе это вызвало в определенной среде большое оживление и желание поживиться новоявленным богатством. Именно на 22-й год, как отмечают историки, приходится разгул мелкого бандитизма.

«Черный ворон» состоял не из отбросов общества, питательной средой которых были нищая окраина или рынок типа Хитрова. Нет, шайка образовалась искусственно, из вполне нормальных, но неустроенных граждан, желание которых поживиться чужим добром и вкусить прелестей роскошной жизни сытых буржуа перевесило все нормы общепринятой морали. Любопытно, что вдохновительницей шайки стала молодая интеллигентная женщина.

Лидия Федоровна Костромина происходила из семьи вполне благополучного петербургского чиновника. Закончила гимназию, поступила на Высшие женские курсы, готовила себя к профессии преподавателя. Но, проучившись несколько месяцев, вдруг поняла, что будущее классной дамы в застегнутом до верха сером платье ее не прельщает, ученики не радуют и вообще профессия учителя-морализатора не для нее. Она бросила учебу. В семье начались скандалы, смазливая девушка в поисках опоры сошлась с одним повесой, забеременела. Он ее, естественно, бросил, она в отчаянии от мрачных перспектив оставила новорожденного ребенка в семье и ушла из дома.

Стала содержанкой, и эта необременительная жизнь ее вполне устраивала. Революция все перевернула. Бывший любовник бежал за границу, а Лидия в поисках личного счастья переехала в Москву и вышла замуж. Однако замужество денег не прибавило. В новой столице она познакомилась с братьями Одиноковыми и Гороховым. Четыре человека — это уже сила. Чем заниматься? Где доставать деньги? «А если грабануть кого? — предложила Лидия. — Налетсамый верный способ быстро разбогатеть». Эта идея вначале развеселила, а потом захватила. Приняв для храбрости, поздно вечером вышли на дело в районе Арбата. Думали только попробовать. Вытащили ножи и… ограбили двух или трех прохожих за один вечер. Навар небольшой, но его хватило, чтобы провести следующий вечер уже в ресторане и обсудить сложившееся положение. Налет понравился — действительно, легко и быстро. Поэтому на следующий вечер решили повторить. И опять удача. «Значит, мы можем, — утверждала Лидия, — станем бандой. И пусть у нас будет название, от которого у нэпманов шевелились бы волосы на голове». Так родился «Черный ворон», состоявший уже из шести человек.

Вначале на дело ходили все вместе, потом стали разбиваться на тройки, меняли маршруты, иногда снова объединялись. Со временем приобрели оружие, думали о том, чтобы напасть на государственные учреждения. Вполне возможно, что дело дошло бы и до более серьезных ограблений. Тем более что у них однажды случилась кровавая разборка — застрелили одного господина, который пытался защитить себя и свою спутницу. Кровавый исход стал концом «Черного ворона».

Ограниченный район действий, Арбат, одни и те же лица, о которых потерпевшие сообщали в милицию, присутствие среди них дамы, кровавый исход последнего ограбления естественным образом привели к тому, что в районе Арбата стали курсировать усиленные наряды милиции. И шайку выследили. Всех взяли разом. Сопротивления никто не оказывал. Во время следствия каждый рассказывал свою версию создания «Черного ворона». Самое большое внимание на допросах уделялось Лидии Костроминой, как выяснилось, идейному организатору налетчиков. Суд продолжался недолго, все признали свою вину, но это обстоятельство не смягчило приговора.

Все члены шайки в условиях того сурового времени были расстреляны.

 

ПОДКОП ПОД МЕХОВОЙ МАГАЗИН

(1928)

Об этом удивительном ограблении Москва говорила долго. Обсуждали подробности и даже сочувствовали. Пойманных грабителей было жалко. Еще бы, налет совершили вполне приличные люди, интеллигентные, образованные, которых и преступниками назвать язык не поворачивался. И тем не менее то, что они совершили, на языке юристов называлось «налет с использованием подручных средств». А попались по-глупому. Вот если бы они вовремя сумели избавиться от краденого. Вот если бы не царапины на руках, вот если бы…

Обойдемся без сослагательного наклонения. В последние годы нэпа, когда в столице улучшились условия жизни, когда в магазинах и лавках появились разнообразные продукты, и среди них дорогие, когда стали открываться заведения для людей, имеющих большие деньги, возникло много соблазнов и для тех, у кого таких денег не было.

Меховой магазин, что и сегодня расположен на углу Большой Дмитровки и Столешникова переулка, всегда считался респектабельным, его посещали в основном люди именитые, артисты Большого театра, жены известных писателей и партийных функционеров. Кстати, Дом артистов — высотное здание- был выстроен тут же рядом, в Козицком переулке. Меховой магазин относился к числу крупнейших магазинов Госторга. За витринами в любое время года красовались меха модной черно-бурой лисицы, голубой норки, соболя. И находилось много ротозеев, которые глазели на эти несусветные ценности каждая в несколько тысяч рублей. Кто из простых людей мог к ним подступиться?

Станислав Швабе, человек вполне респектабельный, часто задерживался у витрины магазина. Он посматривал на меха и понимал, что за стеклом висит настоящее богатство, овладев которым он мог бы безбедно прожить вполне приличное время. Но как пробраться в магазин, не разбивать же для этого витрину! И как вынести из него все эти вещи? По вечерам, Швабе точно знал это, на углу прохаживался сторож, а недалеко находилась будка, в которой периодически дежурил милиционер. Сама мысль об ограблении казалась абсурдной. И все же…

Можно вынести вещи, можно обмануть и сторожа. Но как? Летом в магазине мало посетителей, все на глазах. Значит, оставалась ночь. А что, если спрятаться среди развешанных меховых изделий? Надо только пораскинуть мозгами, как проникнуть в магазин. И он пораскинул…

Пришедшие в понедельник на работу служащие магазина, спустившись в подвал, обнаружили, что из шкафов, в которых хранились самые ценные вещи, исчезли шубы норковые, песцовые, черно-бурой лисицы, палантины и меховые шапочки. Всего на сумму двадцать две тысячи рублей. Рядом со шкафами в стене зияла дыра. Об этом тотчас сообщили директору, он — сотрудникам Московского уголовного розыска. Сам же, поджидая приезда оперативников, приступил к осмотру места происшествия.

Даже ему было ясно, что преступники прокопали лаз либо через улицу, либо из соседнего дома. Очевидно, обнаружили люк, определили, что из него можно сделать туннель. Человек, совершивший это, наверняка обладал техническими знаниями: ведь впереди были разные стены, городские коммуникации, наконец, фундамент мехового магазина. Какой же это был каторжный труд, сколько дней понадобилось, чтобы прорыть туннель! Директор только качал головой, не переставая удивляться. Но он еще больше удивился, когда перед ним появился инспектор МУРа- женщина.

Действительно, бригаду сыщиков, прибывших на осмотр места происшествия, возглавляла первая женщина, работавшая в МУРе в должности инспектора Екатерина Матвеевна Максимова. Она не была новичком в своем деле. У нее по тем временам накопился солидный стаж: в свой должности она находилась уже десять лет, показала себя исполнительным, толковым, думающим оперативником. В 1923 году за активную деятельность, связанную с раскрытием некоторых особо опасных вооруженных ограблений, ее наградили месячным окладом. В 1925 году за раскрытие краж в московской таможне и разоблачение известной аферистки Захаровой-Емельяновой она получила грамоту и серебряные часы. В свое время Максимова хорошо изучила и Хитровку и Сухаревку, знала и воровской мир Москвы. И все же директор был разочарован. Сумеет ли женщина разыскать похитителей, сделавших столь хитроумный лаз?

Максимова сразу приступила к своим обязанностям. Она прежде всего осмотрела зал, затем входную дверь, все окна. А потом уже спустилась в подвал. Вначале ей показалось, что преступники оставили этот лаз для отвода глаз, сами же проникли в магазин либо через дверь, либо через окно. Уж больно невероятной казалась версия о подкопе. Но ни в двери, ни на окнах не было никаких следов взлома. Сторож своего места не покидал, милиционер также изредка прохаживался мимо. Значит, преступниками был-таки сделан подкоп. Невероятно.

В подвале не было окон, и запирался он стальной дверью, за которой была лестница, ведшая наверх в торговый зал. Вдоль стен стояли взломанные шкафы, кое-где висели меховые изделия. Грустное зрелище. Сам подвал, как объяснил директор, был своего рода сейфом. В нем всегда хранили наиболее дорогие меха. Из года в год. И никто не сомневался в надежности его стен.

Максимова еще раз внимательно осмотрела лаз. Он был узкий, только для стройного юноши. А вот тот, кто долбил фундамент снаружи, наоборот, должен обладать недюжинной силой. Получается, что преступников было как минимум двое. Максимова вызвала сторожа и попросила рассказать его все подробно о дежурстве.

Сторож сказал, что всю ночь находился на своем месте и только раз или два на пару минут отходил по своим делам. Он слышал какие-то глухие удары, но не придал им значения, думал, что в какой-то квартире идет ремонт. Не верить ему было нельзя, сторож уже много лет охранял этот магазин.

Исследовать лаз отправился один из самых молодых и стройных сотрудников. Он с трудом пролез в отверстие и попал в подземный колодец. Над головой кирпич, кругом стены из кирпича и только в стороне обнаружился узкий проход. В нем сотрудник и нашел несколько бочек, заполненных землей, и вверху небольшое отверстие. С большим трудом удалось ему подтянуться и выбраться на поверхность. Неожиданно он оказался в котельной того же самого дома. Сверху дыра была завалена тряпьем, а рядом лежала куча свежевывороченной земли. Все свидетельствовало о том, что преступники орудовали именно здесь.

Он вернулся и рассказал обо всем, что видел. Оперативники отправились в котельную. Во дворе и в помещении котельной они отыскали несколько лопат и ломиков со следами свежей земли. Похоже, что налетчики работали по ночам, поскольку днем во дворе были жильцы и они сразу заметили бы незнакомых людей. Очевидно, когда темнело, группа приходила в котельную и приступала к работе.

И Максимова снова вызвала сторожа. Ее интересовало все: сколько времени он сидел перед дверью, когда делал обход, не подходил ли кто к нему. На все вопросы сторож ответил отрицательно. И тогда Максимова попросила его вспомнить о дежурствах накануне. Не было ли у него каких-либо встреч, вызвавших подозрения. И вот тут сторож вспомнил, что накануне, в субботу, поздно вечером возле него остановились два прилично одетых господина, попросили огонька, сторож дал им спички. А они его за это угостили дорогой папиросой. Постояли, поговорили о погоде. Потом спросили, не холодно ли ему ночью дежурить, на что он ответил отрицательно. Вот и весь эпизод.

Но Максимова сделала свой вывод. Она поняла, что в то время били в стенку подвала, заканчивался самый опасный этап работы. И в этот момент двое из участников налета решили проверить, не слышно ли что снаружи, вообще хотели отвлечь внимание сторожа. И им это удалось. Значит, именно в субботу была закончена вся операция с подкопом и кражей. И у преступников в запасе оставалось еще свыше двадцати четырех часов. Времени достаточно для того, чтобы вынести меха и надежно их спрятать.

Сторож дал подробное описание двух людей, подходивших к нему. Максимова внимательно выслушала, записала особые приметы.

Помощником Максимовой назначили молодого сотрудника МУРа Александра Жукова. И группа приступила к расследованию. Чтобы найти хотя какие-то следы преступников, проверялись старые полицейские картотеки, искали похожий почерк. Важно было выяснить, кто, когда в Москве, Петрограде, других городах совершал ограбления подобным образом. И ничего не обнаружили. Получалось, что подкоп под магазин меховых изделий оказался в своем роде уникальным. И сразу вопрос: кто мог его прорыть, кто были те два интеллигента, которые подходили к сторожу и просили у него огонька?

Были опрошены жильцы дома, в котельной которого обнаружили лаз, однако они ничего не видели и не слышали. Ни интеллигентные, ни какие другие люди в их двор не заходили. Хотя какой-то шум из котельной по ночам доносился, но они посчитали его подготовкой к отопительному сезону. Сыщики обратили внимание на то, что всю основную землю из тоннеля взломщики оставили в котельной.

Все рынки Москвы были взяты под особый контроль, везде появились нелегальные агенты, которые «спрашивали» меховые изделия. Но их никто не предлагал и не обещал принести на продажу. Максимова сделала вывод, что грабители затаились, выжидают.

Оставалось набраться терпения и ждать, что преступники как-нибудь заявят о себе. Правда, муровцы не сидели сложа руки. Оперативная разработка продолжалась, собирались различные сведения, все «меховщики» были предупреждены. Но удача к сыщикам пришла совсем с другой стороны.

Как-то на стол сыщиков легла обычная оперативная информация. В отчете говорилось, что в один из дней недели на квартире известных МУРу своим пособничеством воровскому миру двух сестер, занимавшихся, кроме того, сводничеством и устройством у себя дома свиданий, состоится грандиозная попойка, на которую придут очень интересные люди, и, главное, с деньгами. Было принято решение организовать в доме засаду. Всех пришедших допросить и выяснить: вдруг среди денежных людей окажется тот, которого так ждут сотрудники группы Максимовой?

Операцию провели весьма успешно. Всех гостей вместе с их веселыми подругами задержали.

При проверке выяснилось, что в руки оперативников попали обычные мелкие воришки, те самые, которые снуют по рынкам Москвы, сбывают краденое. Многие из них уже отсидели свой срок за те или иные преступления и теперь промышляли на вокзалах, стараясь не рисковать, чтобы не попасться снова. Среди задержанных оказался некий стройный молодой человек по кличке Карпуша. В прошлом тоже воришка. У него было несколько приводов. Внимание сыщиков привлекли его перебинтованные руки. При обыске в кармане обнаружили большую связку ключей и довольно крупную сумму денег. Как выяснилось, в эту компанию он попал случайно. Не был толком знаком ни с одной из сестер. Так, кто-то из знакомых шепнул, что готовится вечеринка, будут девушки, если есть желание — пусть приходит. Только чтоб обязательно с деньгами. Бесплатно ничего не пройдет. Он и пошел, взяв побольше денег.

Парень был в самом деле стройный, если не сказать худощавый. Максимова тотчас смекнула, что такой вполне мог пролезть в то самое узкое отверстие. И руки у него сбиты. Уж не сам ли он долбил тот подземный ход? Откуда столько денег?

Его попросили снять повязки. Он нехотя повиновался. И все увидели, что пальцы его рук покрыты порезами и многочисленными ссадинами. Впечатление такое, что он руками разгребал землю. От этого и раны.

— Скажи, пожалуйста, Карпуша, — начала Максимова, — где это ты так изуродовал руки? Словно тебя целую неделю кошки царапали. Откуда у тебя эти раны?

— Да ерунда, — ответил Карпуша. — Встретился с друзьями, сыграли в картишки, не поделили выигрыш. Вот они и навалились на меня. Пришлось отбиваться.

— Они что, царапались, как кошки? — усмехнулась Максимова.

— Всяко было, — Карпуша махнул рукой.

— А ты расскажи подробности, кто были те твои друзья, почему они исцарапали только руки, а не лицо. Насколько я знаю, мужики всегда целят в морду. Не так ли?

— Почем мне знать, — пожал досадливо плечами Карпуша. — Попались такие. Дело было на вокзале. Сидели в буфете, познакомились. Решили сыграть в карты, пошли на рельсы, выбрали старый вагон. Выпили. Ну и…

— Хватит врать-то, Карпуша, — покачала головой Максимова. — Говори, с кем пил, кто были те парни. Я не шучу. Ты не рассчитывай, что выйдешь отсюда на волю за просто так. Когда это было?

— Неделю назад.

— Опять врешь. Неделю назад у тебя уже были ссадины. Они так быстро не заживают. А две недели назад убили одну женщину. Так вот она царапалась и на насильнике оставила свои следы. И мы его теперь ищем. Так что признавайся, ты не убивал женщину? Не она ли перед смертью сопротивлялась, исцарапали тебе все руки? Мы как раз ищем сейчас убийцу. У него должны быть исцарпаны руки.

— Ну уж нет, — испугался Карпуша. — Это все ваши придумки. И рук она мне не царапала.

— Тогда говори, когда, где и с кем ты поранил руки.

Карпуша явно растерялся, занервничал, отвечал невпопад. Максимова решила перенести допрос на следующий день.

Но и на следующий день Карпуша продолжал нести всякую околесицу. После этого его препроводили на медицинскую экспертизу.

Максимова снова и снова перечитывала ее заключение: все ссадины на кистях рук были одного и того же происхождения — от соприкосновения с острыми металлическими предметами. Причем срок давности у одних — две недели, у других — пять дней. То есть в течение двух недель Карпуша постоянно наносил себе раны. Чем он занимался? Только одним- рыл подкоп под меховой магазин.

Максимова еще больше укрепилась в этой мысли.

Одновременно по картотеке проверили все связи Карпуши, определили круг его знакомых. Искали малейшую зацепку. Хотели выйти на тех, кто организовывал это дело. И каждый день Карпушу приводили на допрос к Максимовой. По ее мнению, этот парень не был способен на аналитическое мышление, не обладал он и инженерными познаниями, тем более не могла ему прийти в голову мысль об ограблении мехового магазина. Та идея родилась в голове другого человека, а вот ее исполнителем вполне мог быть Карпуша.

Между тем Карпуша в тюрьме вполне освоился, каждый день, появляясь перед следователем Максимовой, он начинал рассказывать новые варианты своих приключений. Максимова слушала его вполуха. Он был ей уже не интересен. Среди его знакомых кое-кого нашли, кто мог засвидетельствовать, что Карпуша не просто вор-домушник, но и хороший обманщик, часто обещает, но не выполняет.

За последнее время его поведение изменилось: он стал беспокойный, выяснял у заключенных, как ему дать на волю весточку о себе, кто надежный, с кем ее можно переслать. Значит, хочет выяснить, как идут дела у подельников на воле. Очень хорошо, поможем ему.

Вскоре Карпуша оказался в камере с заключенным, у которого заканчивался срок отсидки. И Карпуша попросил «счастливчика» передать записочку друзьям. Небольшую. И сказал кому, как найти адресок.

Эта записочка и стала путеводной нитью в расследовании всего этого нашумевшего дела. По указанному адресу были отправлены оперативники, которые взяли дом под наружое наблюдение. Оказалось, что это не что иное, как настоящая «блатхата», на которой собираются местные уголовники. Причем туда приходили и те самые две сестрички, в компании которых застукали Карпушу.

Вскоре выяснилось, что приходят по этому адресу настоящие уголовники, не раз судимые за крупные кражи.

В тот вечер агенты наружного наблюдения донесли, что на «блатхате» собрались семь парней с подружками. Готовятся к застолью. И тогда Максимова дала команду — приступить к операции. Дом был окружен, оперативники поднялись на второй этаж. Визит милиционеров был настолько неожиданным, что никто из присутствующих не оказал никакого сопротивления. Все прошло тихо. Парней вместе с подружками вывели из подъезда и посадили в поджидавший их тут же «воронок».

Удалось задержать тогда свыше десяти человек. На следующий день начался допрос. Парней допрашивали помощники Максимовой, а она сама опрашивала девушек, думая найти среди них тех, которые знали бы Карпушу. Собственно, девушкам признаваться было не в чем, особых преступлений за ними не числилось, и поэтому они говорили и говорили. Выложили о Карпуше все. Одна из них призналась, что знала Карпушу, что он жлоб последний, обещал ей норковое манто, а потом забыл и продал его. И вообще, у него появились деньги, а делиться с ней он не захотел. Подружка была на Карпушу в большой обиде.

Эти показания, сопоставленные с теми, что дали на допросах другие уголовники, позволили Максимовой предположить, что, помимо Карпуши, в меховом деле замешаны как минимум еще трое. И среди них тот, кто все высмотрел, наметил путь подкопа, дал указания. Технически грамотный, образованный. Явно не из уголовной среды. Всех задержанных в тот вечер парней нельзя было причислить к какой-то одной организованной группе. Это были одиночки. Правда, они хорошо знали друг друга, но не более. У них был кто-то еще, периодически, как это поняла Максимова, нанимавший их на «работу». К нему-то и была обращена записка Карпуши, который сообщал, что с ним все в порядке и он скоро выйдет. Но кто он?

И снова началась рутинная оперативно-розыскная работа. Максимова понимала, что ее терпение в скором времени вознаградится. Иного быть не могло. Сеть заброшена слишком широкая. Так и случилось. По одному адресу, названному девушкой, был задержан молодой человек интеллигентной наружности по фамилии Швабе и по имени Станислав. Фамилия в те годы небезызвестная, в Москве ее хорошо знали и в среде сотрудников милиции, и в среде уголовников. Станислав Швабе был сыном бывшего начальника Московской сыскной полиции, который после октябрьских событий, прихватив с собой немалые ценности и кое-что из архивов, бежал за границу. А вот его сынок почему-то не пожелал присоединиться к отцу. Видимо, посчитал, что дома тоже можно жить неплохо. Правда, сам он, по его показаниям, нигде не работал, промышлял коммерческими делишками, перебивался с воды на квас. Так, ничего особенного.

Максимова понимала, что орешек достался ей крепкий. Швабе разительно отличался от той среды, в которой он вращался. И одет прилично, и деньги у него положены в дорогое портмоне. Она не спешила устраивать ему очную ставку с Карпушей, не давала понять, что ее интересуют не его биографические данные, а ограбление мехового магазина на Большой Дмитровке. Она внимательно слушала показания арестованного, делала вид, что ему сочувствует и верит. А он рассказывал: как остался без отца, как трудно пришлось ему, образованному человеку, как долго искал он работу. И не мог ее найти. Как у него появились друзья, которые помогали наладить торговлю кое-каким товаром. Этим он и перебивался.

— И все? — спросила Максимова.

— И все.

— Негусто.

— Негусто, — повторил Станислав.

— А ваши большие дела?

— Какие? — последовал ответ.

— Которые позволили иметь вам деньги, что нашли в вашем портмоне, — на них вы хорошо одеваетесь, ходите в рестораны. У нас есть данные, что вас не раз видели в «Национале» и пили вы там далеко не воду и не квас. Есть и другие показания. Кстати, дали их те самые парни, которых вы нанимали для своих коммерческих дел. Так вы будете говорить мне правду?

— Я смотрю, вы все и без меня знаете. Зачем же мне еще утруждаться.

— Но я хочу услышать от вас подтверждения.

— Ничего я вам больше не скажу.

И на этом допрос закончился. Максимова его отпустила, предупредив, чтобы он еще раз хорошенько все обдумал. Только чистосердечное признание позволит снизить ему срок пребывания в тюрьме. Она не угрожала, а давала понять, что собраны многие факты его уголовной деятельности, парни назвали его фамилию и в его положении лучше всего признаться.

Швабе молчал несколько дней. А потом все же начал говорить. Выяснилось, что, оставшись один, он решил использовать полученные от отца знания уголовной среды. Будучи по натуре романтиком, он решил сколотить банду и стать ее предводителем. Он хотел организовывать дела, детально разрабатывать операции, но не участвовать в них, а наблюдать со стороны. Естественно, большую долю прибыли он забирал бы себе. Примерно так и произошло. Уголовники долгое время относились к нему настороженно, присматривались, не очень-то верили. Чужак, белоручка. И только когда он сам поучаствовал в двух-трех операциях, чуть пообтерся, появилось и доверие.

Деньги кружили голову, он впервые почувствовал себя свободным, стал модно одеваться, ходил в рестораны. Хотелось большого дела, такого, чтобы нашумело в Москве и принесло ему славу и барыши. Он хотел стать героем.

Максимова понимала все это и не спешила раскрывать свои карты. Дело в том, что в той квартире, где был схачен Швабе, оперативники через пару дней обнаружили тайник. Настоящий, умело замаскированный, в котором хранились краденые шубы из мехового магазина на Большой Дмитровке. Итак, главные улики были получены. Оставалось получить призание Швабе.

А теперь несколько слов о том, как был найден тайник. Осмотр квартиры ничего не дал. Доложили Максимовой. Она настаивала — ищите, что-то там должно быть. Этот Швабе очень изобретательный человек, способен на любые хитрости, нельзя допустить, чтобы он перехитрил всех. И снова день ушел на обыск квартиры. Ничего. Но вот один оперативник стал осматривать окно, оно выходило в глухой двор. Он поднялся на подоконник. Грязные, давно не мытые стекла. Опустил глаза и, к своему удивлению, заметил тонкие веревки. Неужели? Окно раскрыли и потянули одну из веревок. И подняли холщовый мешок. В мешке были меховые шубы. Вот и тайник. Ну разве не изобретательный этот Швабе?

Все найденные вещественные доказательства были доставлены на Лубянку и ждали своего часа. А Швабе продолжал упорствовать. И даже тогда, когда Максимова спросила его, не причастен ли он к ограблению мехового магазина на Большой Дмитровке, Швабе отрицательно покачал головой.

— С чего это вы взяли?

— Вы человек изобретательный.

— Вы ошибаетесь, самый обычный.

— Ответьте на прямо поставленный вопрос: да или нет?

— Нет! — И ни слова больше.

И тогда Максимова на очередном допросе официально объявила Карпуше, что он обвиняется в организации ограбления мехового магазина на Большой Дмитровке, что он тот самый человек, который прорыл подземный ход. Далее она сказала, что уже схвачен Станислав Швабе и дает признательные показания. Именно Швабе назвал одним из главных участников ограбления Карпушу и хочет свалить на него всю вину.

Вначале Карпуша, ошеломленный ее словами, не хотел верить, кричал, что все это неправда. Потом успокоился и признался в том, что действительно рыл подземный ход. Но он не организатор, он только исполнитель. Главным же вдохновителем был Станислав Швабе и еще один товарищ, имени которого Карпуша не знал. От него же узнали, что Швабе часть меховых шуб упаковал в мешки и спрятал, а часть с одним своим знакомым отправил в Минск для переправки за границу, где намеревался выгодно продать за золото. Он назвал приблизительный адрес в Минске, где мог находиться отправленный из Москвы груз. В Минск тотчас направили телеграмму. И вскоре пришел ответ: человек из Москвы, охранявший груз и ждавший посланца из Москвы, взят под стражу и в скором времени будет направлен в Москву.

После всех этих мероприятий Карпушу привезли на Большую Дмитровку, и он показал, как в котельной соседнего дома пробивал цементный пол, как рыл подземный ход, как выносил землю — насыпал ее в сумки, затем в мешки. Таскал землю подальше и ссыпал в укромном месте. Это была изнурительная работа, признался он. Сейчас он за нее ни за что бы не взялся.

Теперь предстояло провести процедуру опознания и со Швабе. Хотя Максимова понимала, что Швабе даже под давлением очевидных улик не признает свою вину. Упорный, он искал любую зацепку, чтобы сбить следствие с толку. Но теперь все это уже ее не волновало. Главное было сделано — основные участники ограбления мехового магазина задержаны и давали по казания. И даже человек из Минска начал говорить. Значительная часть украденных шуб найдена. Дело шло к своему последнему, завершающему этапу.

Как и предполагала Максимова, признательные показания Карпуши на Швабе не произвели ни малейшего впечатления. Он никак на них не отреагировал.

— Карпуша? — деланно пожимал он плечами. — Первый раз слышу.

— Ну как же, а он много говорил о вас. Рассказывал, как вы его инструктировали, показывали, откуда надо начинать рыть подземный ход, как пробивать стенку. И считает вас основным виновником этого преступления.

— Врет он все. Сваливает свою вину на меня. Номер не выйдет. Я никакого Карпуши никогда не знал, с ним не встречался. И знать его не желаю.

— А шубы за окном, в квартире, в которой вас арестовали, разве это не вы их туда повесили? — продолжала спрашивать Максимова.

— Ни о каких шубах ничего не знаю. Это вы меня с кем-то спутали, упорствовал Швабе.

— А вот соседи из дома напротив, говорят, что видели вас, когда вы вывешивали за окна мешки.

— Им это показалось. Двор там глухой и солнечного света мало.

— А вы, говорят, ночью это делали.

— Ничего я там не делал.

И так далее, и в том же духе.

— А как попали вы на эту квартиру? — не отставала Максимова.

— Чисто случайно.

— Конкретнее?

— Один приятель, имени я его не помню, пригласил и попросил его там подождать. Вот я и ждал. А тут нагрянула милиция. У меня от волнения все в голове перевернулось и с памятью стало плохо. Ничего не помню.

— Странная у вас память. То, что надо следствию, вы забываете, а то, что требуется вам, чтобы выкрутиться, помните прекрасно.

В ответ — молчание.

Несколько дней продолжалась словесная дуэль между Максимовой и Швабе. И хотя обоим было ясно, что Швабе проиграл, он по-прежнему упорствовал.

Настал день, когда Максимова сказала, что все сроки подошли к концу и следственное дело закрывается. В Минске также завершена работа, там найдены все спрятанные шубы, и теперь неважно, будет говорить Швабе или нет, его ждет суд. Он и определит ему меру наказания. А там этап и тюрьма.

Эти слова неожиданным образом подействовали на Швабе.

— Никогда еще не давал показания женщине. Не предполагал, что окажусь в таком зависимом положении, — произнес он.

— Не вы первый, — сказала Максимова.

— Да, я понимаю. Хотите, расскажу свою историю?

— У вас было столько времени для этого.

Он вздохнул. Видимо, после столь долгой игры ему захотелось исповедаться. Правда, Максимова и в этом уловила элемент позы: ему хотелось не столько признаться, сколько до конца оставаться героем. И он начал говорить.

Безденежье — страшное дело для человека, привыкшего жить в цивилизованных условиях. Безденежье, философствовал Швабе, толкает неординарного человека на неординарные поступки. Магазин на Большой Дмитровке он знал еще со времен своего папб, когда тот покупал там для маман норковые пелеринки.

Итак, Швабе нацелился на этот большой меховой магазин. Самый большой в Москве. Он прохаживался мимо витрин, рассматривал висевшие на манекенах манто, смотрел на цены, раздумывал. Одна черно-бурая шуба могла обеспечить ему неплохое житье в течение месяца. А если взять десять, двадцать или сорок шуб? Выходило, что жить припеваючи можно было целый год. Такие радужные перспективы вселяли надежду.

Швабе несколько раз заходил в магазин, фиксировал все помещения, видел вход в подвал, куда перед закрытием продавщицы относили самые дорогие меховые изделия. Видел он и решетки на окнах, знал, что вход в магазин только один, центральный, с угла, знал, что вечерами возле магазина прохаживается сторож и милиционер недалеко.

И вот тогда родились идея сделать подкоп. Из подвала соседнего дома, например, или через улицу. И попасть в то самое нижнее помещение, где хранились самые лучшие изделия. Через некоторое время у него уже созрел план предстоящей работы. Он знал, во сколько продавщицы приходят в магазин, знал, когда его закрывают, знал наперечет все манто, пелеринки и воротники. Они уже как бы стали его собственностью, он проникся к ним самой нежной симпатией. Это были его деньги.

В скором времени у него появились и чертежи, на которых были обрисованы фундаменты близлежащих домов. Вот тогда он и принялся изучать черные ходы и подземные коммуникации. Больше всего его прельщал тот факт, что в соседнем доме имелась котельная, войти в которую не составляло никакого труда — она не запиралась ни днем ни ночью. Летом котельная пуста? Естественно. Это был прекрасный вариант. Из котельной, согласно чертежам, можно было прорыть небольшой ход, метров двадцать, и выйти к меховому магазину. А там, если орудовать киркой и ломом, легко можно было пробить стенку. И все — подвал перед вами.

Он несколько дней шагами измерял расстояние, подсчитывал, сколько кубометров земли предстоит выкопать, соображал, куда ее нужно перенести. И затем стал подыскивать стройного жилистого парня, который за определенное вознаграждение вместе с ним начал бы делать подземный ход. Однажды он познакомился с Карпушей, сходили в ресторан. Там за рюмкой водки и рассказал ему свой план. Вначале Карпуша не соглашался, слишком необычная работа. Но когда Швабе подвел его к витрине магазина и показал шубы и цены на них, глаза Карпуши загорелись.

Тяжелой была эта работа. Массу неприятностей доставил им цементный пол. Он был на удивление крепкий. Пришлось долбить ломиком, лопаткой собирать осколки цемента, складывать их в сумки и выносить из котельной. Но много ли так пробьешь? Особую опасность представлял шум. В пустом помещении котельной удары гремели, как звуки набата. Карпуша не раз прерывал работу, выходил во двор посмотреть, не появился ли там кто. В общем, страху оба натерпелись немало. Работали исключительно днем, в рабочее время. Отрытый лаз прикрывали разным валявшимся тряпьем, ящиками — маскировали.

Но помимо «производственных» трудностей, которые так или иначе преодолевались, встречались и непредвиденные. Однажды на двери котельной появился замок. Это повергло обоих в шок. Несколько дней они ничего не предпринимали, думали, что лаз обнаружили, что по жалобе жителей нагрянули милиционеры и, возможно, ищут их. А потом, когда страхи улеглись, стали выяснять, кто повесил замок. Оказалось, что приезжал истопник, запер котельную и уехал за город, и до осени его не будет — ото пительный сезон начинался лишь в октябре. Это было отрадное сообщение. Вот тогда они с еще большим усердием продолжали рыть подземный ход. Правда, на завершающем его этапе Швабе уже отошел от основной работы, все поручил Карпуше. Он осуществлял только общее руководство и безопасность своего подельника. А тот уже наловчился и, как вертлявый червь, вгрызался в землю. Подкоп продвигался, и Карпуша каждый день докладывал Швабе, сколько прорыл.

И вот настал день, когда перед Карпушей появился красный кирпич стена фундамента мехового магазина. К его удивлению и еще большей радости, фундамент оказался не таким уж и крепким. Всего несколько часов работы — и образовалась щель. Потом он ее расширил так, что мог пролезть.

Вынос меховых изделий решили осуществить в ночь на воскресенье. Это был оптимальный вариант. За неделю до этого, также в ночь с субботы на воскресенье, Швабе со своим знакомым прошелся мимо магазина, побеседовал со сторожем, угостил его папироской, убедился, что тот исправно несет службу и никуда не отходит. Тем самым он определил пути отхода, чтобы не попасться на глаза сторожу и милиционеру.

Пожалуй, такого волнения они не испытывали со дня начала работы. Шубы набивали в мешки, протискивали их в отверстие и выносили на поверхность в котельной. А потом — вот это было уже по-настоящему страшно — по ночной Москве тащили на снятую квартиру. Сколько мешков — они даже толком не могли подсчитать. Не один десяток. Ну и попотели они тогда. От волнения и от тяжелого труда несколько дней приходили в себя. Но только этот тяжкий труд не принес им ожидаемого блага. Реализовать украденные шубы в Москве оказалось очень сложно, пришлось действовать через знакомых уголовников, те сбивали цену, рассказывали, что милиция подняла всю Москву, ищут грабителей и ни один скупщик сейчас не возьмет шубы на реализацию, опасно. Правда, кое-что они все же продали. Поделили деньги. Карпуша решил повеселиться, отправился, дурачок, к знакомым сестрицам. И попался.

А Швабе? А Швабе, узнав об исчезновении Карпуши, понял, что дело принимает скверный обо рот, предпринял отчаянные попытки спрятать часть товара, а часть вывезти в Минск. Что ему и удалось. Карпуша в этот момент хоть и отнекивался, но Швабе было ясно, что ниточка потянется к нему. Так и случилось. Он собирался удрать за границу, но не успел. Да и как удрать, если у него не было особых денег, а в Москве и Минске оставался нереализованный товар. К тому же этот Карпуша, настоящий дурачок, земляной червь, написал записочку на волю. И выдал себя и своего руководителя.

Так закончилось это беспрецедентное дело с подкопом, кражей шуб и затянувшимся расследованием.

 

САМОЗВАНЫЕ ЧЕКИСТЫ

(1918)

Все началось летом 1918 года. В Петрограде стали поговаривать о том, что сами чекисты действуют похуже бандитов, что это они грабят квартиры, врываются в учреждения, выносят все самое ценное и при этом насилуют женщин, убивают мужчин, устраивая настоящую вакханалию и разбой среди бела дня. При этом смаковались страшные подробности о применяемых ими пытках. Было ясно, что в городе объявилась какая-то банда, которая под видом чекистов бесчинствует и, пользуясь слабостью милиции, грабит жителей, устраивает налеты на учреждения и, чтобы обезопасить себя и дискредитировать чекистов в глазах населения, распространяет подобные слухи. Через некоторое время выяснилось, что под видом чекистов появилась многочисленная, примерно в тридцать человек, вооруженная банда, которую возглавлял некий Беляков, носивший среди своих кличку Белка. Его молодцы в кожаных куртках и таких же картузах, перепоясанные пулеметными лентами и вооруженные наганами, нагло врывались в жилые помещения и государственные учреждения, именем революционной власти объявляли арест всех присутствующих, начинали «обыск» и конфискацию неправедно нажитого имущества. Они очищали квартиры от «буржуйских излишеств», освобождали служебные помещения от «государственного старорежимного хлама», все ценное связывали в узлы и выносили на улицу. Причем остававшиеся «на шухере» «чекисты» не только сторожили награбленное, но и высматривали подходящую машину. Увидев такую, с оружием бросались ей навстречу. Под дулом наганов шофер, естественно, соглашался отвезти вещи туда, куда ему приказывали «представители власти».

Скоро стало известно, что бандиты совершают вооруженные налеты в пригородах, куда зачастую и свозили награбленное. Налеты участились и на дорогах. Бандиты выбегали на проезжую часть, размахивая оружием, останавливали автомобиль и грабили водителя и его пассажиров, иногда угоняли машину. Справедливости ради следует сказать, что в большинстве своем налетчики оружие применяли редко, только в тех случаях, когда им оказывали сопротивление.

В конце концов ситуация стала нетерпимой. И тогда в Петроградском совете было принято решение выследить и уничтожить банду. На ее поиски были брошены лучшие оперативные силы уголовного розыска. В местах возможных действий бандитов — в крупных учреждениях, где имелись немалые материальные ценности, — организовывались засады, под наблюдение были взяты сады и парки.

Засаду, например, в самом центре города, около Михайловского замка, возглавил инспектор уголовного розыска К.М.Дурцев. Этот молодой, но опытной чекист уже не раз проводил операции по захвату и разоружению грабителей. И вот 19 июля у Летнего сада чекисты заметили довольно многочисленную группу людей, человек пятнадцать, поведение которых почти не оставляло сомнений скорее всего, это банда Белки и, очевидно, парни готовятся к нападению. Но на кого? В Летнем саду людей не было заметно. Значит, автомобиль?

Так и произошло. Двое молодых людей в кожаных куртках вышли на тротуар, остальные скрылись в саду и наблюдали за происходящим. По улице со стороны Марсова поля приближалась машина, развозившая почту. Едва машина поравнялась с решеткой Летнего сада, как на проезжую часть, наперерез ей, размахивая револьверами, бросились двое парней. Машина остановилась. Из сада к ней тотчас подбежали другие бандиты. Они, как саранча, моментально окружили автомобиль, стали открывать заднюю дверцу. Но грабить машину бандиты не собирались. Скорее всего, они намеревались уехать на ней.

Дурцев дал сигнал своим подчиненным и выбежал на дорогу. Бандиты сразу поняли, что это засада. Раздались выстрелы. Дурцев, обливаясь кровью, упал, а бандиты, наставив наганы на водителя, заставили его уехать. И автомобиль умчался в сторону Невского проспекта.

Милиционерам ничего не оставалось, как возвратиться в участок. Дурцев умер от потери крови еще до приезда врачей. Но один из его товарищей, 23-летний помощник инспектора Саша Скальберг, хорошо запомнил одного из остановивших машину бандитов и поклялся отомстить за смерть своего товарища. Саша был отчаянный парень. Он бродил по ночным улицам Петрограда, посещал злачные места, где собиралось жулье, надеясь обнаружить своих врагов. И как ни странно, его усилия увенчались успехом. Он заметил одного похожего парня, но на нем не было ни кожаной куртки, ни кожаного картуза. И вид он имел довольно добродушный. Сидел в компании, пил водку и хвастал. Саша не расслышал, что он говорил, но понял, что в этой забегаловке собираются люди банды Белякова.

На другое утро Саша Скальберг обо всем доложил руководству. Было принято решение бандитов не трогать, а постараться установить местонахождение главаря банды. Саша, горя желанием отомстить за погибшего товарища, просил руководство разрешить ему действовать одному.

Напрасно предупреждали его старшие товарищи С.Н.Кренев и П.П.Суббоч, что в одиночку ходить на такие операции, особенно связанные с опытными налетч иками, опасно. Саша ничего не хотел слушать.

Он продолжал ночами посещать заведения с сомнительной репутацией, высматривал бандитов, прислушивался, следил за ними. Но при этом не заметил, как сам попал в поле зрения налетчиков. Те были далеко не наивные парни, они сразу вычислили новичка, который ни с кем не пил, ни с кем не общался и не братался, только сидел, курил, смотрел и слушал. Ясное дело, шпик. Сашу повели, вплоть до дома. Бандиты легко установили, что появлявшийся по ночам в забегаловках молодой человек служит в милиции. Не заметив больше никого, они решили заманить его в западню.

Как-то утром Скальберг увидел на своем служебном столе конверт с запиской, написанной карандашом: «Шурка, приходи завтра в 8 часов в Таиров переулок, дом 3, там ты получишь важный материал по интересующему тебя большому и таинственному делу». Он не спросил, кто принес записку, не удивился, что к нему обращаются так фамильярно. Текст его не насторожил, он поверил. И никому не сказал ни о записке, ни об адресе, куда его приглашали прийти.

Дома жене он также ничего на сказал, собрался и молча ушел, а на столе оставил ту самую записку. Таиров переулок нашел быстро. Место оказалось глухое. Это его несколько насторожило, он некоторое время размышлял, остановившись перед темным подъездом. Вокруг ни души. Но предчувствие опасности, любопытство и желание все разведать вели его дальше.

Дверь, под нажимом плеча, открылась легко. В помещении было темно. Единственное, что он увидел, — лестница наверх.

— Есть тут кто-нибудь?! — крикнул он и сделал шаг вперед. Ответом ему была тишина. Он поднялся наверх и оказался перед дверью в квартиру; потянул ручку на себя, и, к его удивлению, эта дверь тоже открылась легко. И снова темнота, тишина.

— Эй, отзовитесь! — опять крикнул он.

Страшный удар по голове свалил его на пол, и он потерял сознание.

Тревогу в милицейском участке объявили на другой день, когда Скальберг не явился на службу.

Первым делом отправились к нему на квартиру. Жена протянула сыщикам записку с адресом.

Шуляк и Кренев тут же поехали в Таиров переулок. Дверь квартиры была заперта, на звонки никто не отзывался. Взломали дверь: на полу комнаты лежал истерзанный труп мужчины. Одежда, пол, руки — все было залито кровью, лицо обезображено до такой степени, что опознали Александра Скальберга только по одежде.

После гибели Скальберга руководство петроградской милиции решило внедрить своего человека в банду Беляка. Им стал Иван Бодунов, человек опытный, прекрасно знавший воровской мир. И вот переодетый, умевший изъясняться по «фене», владевший всеми жестами «малины», Иван оказался среди «своих». И работа началась.

Вскоре узнали о том, что на Лиговском проспекте в доме № 102 находится «блатхата» Беляка. Некоторое время за ней вели наблюдение, а когда убедились, что ошибки нет, решили брать. Десятки бандитов были убиты, но кое-кого удалось взять живым. Среди них был и Платонов, которого подозревали в налете на почтовый автомобиль возле Летнего сада. Кроме того, Платонов был одним из членов банды Белякова, участвовал во многих разбойных нападениях. На допросе он вел себя нагло, заявил, что скоро сотрудникам уголовки наступит хана — их всех теперь знают по именам. Такие речи навели чекистов на мысль, что Платонов знал о жестоком допросе, учиненном Скальбергу, и, может быть, сам участвовал в нем.

И тут следователи обратили внимание на крепкие ботинки Платонова. Попросили их снять. Унесли в соседнюю комнату, сверили там с отпечатками ботинок, оставленными на месте убийства Саши. Они совпадали. Значит, Платонов был среди тех, кто заманил Сашу в Таиров переулок.

Ботинки долго не приносили, и бандит забеспокоился, почувствовав, что у чекистов появились какие-то доказательства его вины. А когда ему сказали об уликах, он все понял и стал выгораживать себя, сваливая все на своих дружков.

Так выяснилось, что в тот печальный день в доме в Таировом переулке вместе с ним Скальберга ждали Андреев по кличке Шурка Баянист, Фадеев и Николаев. Именно они заметили подозрительного человека. Беляков приказал им установить местожительство молодого чекиста и заманить его в ловушку. Именно они и написали ту роковую записку.

Узнав фамилии и имена соучастников убийства, сыщики стали проверять их по картотеке и установили, что все трое были зарегистрированы как грабители. Теперь оставалось только одно — выписать ордер на арест. Их взяли в ту же ночь на квартире наводчика Иосифова в поселке Лигово. Эти трое с вечера так напились, что не слышали ни шума подъехавшей машины, ни стука в дверь. Вся операция была наконец-то успешно и без единого выстрела завершена.

Преступники вначале отрицали свое участие в убийстве Скальберга. И опять на выручку пришли результаты криминалистической экспертизы: следы ботинок и сапог, оставленные возле трупа, окурки, отпечатки пальцев и ряд других. А у одного на брюках обнаружили бурые пятна, похожие на кровь. Короче, улик набралось больше чем достаточно. И тогда каждый из них, понимая, что за жизнь молодого чекиста придется расплачиваться собственной, стали валить вину друг на друга, а в конце концов выдали и своего главаря, сообщив о местонахождении штаба банды.

На ликвидацию банды Белякова отправили вооруженный отряд под руководством сотрудника уголовного розыска Владимира Кишкина. Дом, на который указали Платонов и его подручные и в котором скрывался Беляков, его сожительница Смирнова и еще ряд бандитов, решили брать штурмом. Бойцы окружили дом и предложили бандитам сдаться. Те ответили стрельбой. Чекисты открыли ответный огонь. Стрельба продолжалась довольно долго. Уже начинало темнеть, когда Кишкин приказал идти на штурм.

И снова послышались выстрелы. Но они были уже не такими интенсивными и вскоре стихли. Соблюдая максимум осторожности, Кишкин и его бойцы входили в дом. Им представилась жуткая картина: в комнатах в лужах крови лежали бандиты. Беляков и его сожительница погибли. А несколько человек, оставшихся в живых, сдались.

Все дальнейшее уже не представляло особых трудностей. Бандиты были доставлены в Петроград. Четверо из них, убийцы Скальберга, по решению ревтрибунала были расстреляны. Остальные получили различные сроки лишения свободы.

Справедливости ради следует заметить, что конец банды наступил в результате нелегальной работы сыщика Ивана Бодунова. Не случайно ему и посвятил свою повесть Юрий Герман, которая так и называлась «Наш друг Иван Бодунов». А позднее сын Германа, кинорежиссер Алексей Герман, снял по ней фильм «Мой друг Иван Лапшин».

 

«ЖИВЫЕ ПОКОЙНИКИ»

(1918)

Об этой банде, караулившей людей возле погоста в районе Малой Охты, распространялись разного рода слухи. Люди чуть ли не шепотом передавали подробности — одну страшнее другой. Говорили, что ночью одетые в белый саван покойники вставали из могил и выходили на большую дорогу. И те, кто, поздно вечером прогуливаясь там, видел их, падали в обморок. Ну а наутро эти люди лежали, как правило, в придорожной кладбищенской канаве. Ни денег, ни хорошей одежды, ни тем более украшений у них не было. Вот и суди-ряди, кто это были — живые покойники или же бандиты какие, тоже не мертвые.

Первой тревогу подняла женщина, которая поздно вечером возвращалась домой. Ей пришлось пройти мимо кладбищенской ограды в районе Малой Охты. Она шла медленно, оглядывалась. И когда впереди заметила парочку, то решила ускорить шаг, пристроиться к ним. Все-таки втроем не так страшно. И вот ей-то и довелось увидеть, как на эту парочку из ворот кладбища неожиданно бросились одетые в белый саван «покойники». От страха женщина чуть не потеряла сознание. Она спряталась за дерево, вцепившись в него мертвой хваткой, и наблюдала всю эту жуткую картину. Четыре или пять фигур в белых одеяниях, высокого роста, с темными повязками на головах размахивали руками, стучали палками, гудели, производили шум. Мужчину и женщину они не просто обчистили, их раздели догола. Женщина стояла, прижавшись к дереву, до самого рассвета. И уже под утро, когда стало светло и появились первые прохожие, пошла в уголовный розыск, где и рассказала всю эту кошмарную историю.

Женщину внимательно выслушали — дело в том, что она была первой очевидицей подобного нападения. Петроградским сыщикам было известно, что по ночам с кладбища на Малой Охте выходили одетые в белый саван «покойники» и, создавая шум, приставали к прохожим, которых находили утром в канаве, возле ограды без чувств. Приходя в себя, они рассказывали о случившемся путано, а некоторые вообще не хотели говорить.

Кишкин организовал у кладбища слежку и выяснил примерное расписание, когда «живые покойники» начинали выходить на дело. Все было так, как рассказала женщина. И вот уже трое подвыпивших агентов уголовного розыска, пошатываясь, двигались вдоль кладбищенской ограды. «Покойники» не заставили себя ждать. Едва гуляки поравнялись с административным зданием, как из ворот кладбища к ним стали приближаться зловещие фигуры в длинных белых саванах, с черными масками на лицах. Завывая, стуча палками, «покойники» бросились к «перепуганным» гулякам. Надо сказать, что зрелище это было в самом деле не из приятных.

«Гуляки» сыграли свою роль до конца — они, испуганно дрожа, ждали дальнейших действий «покойников». И как только те приблизились, из засады появился Кишкин и его группа. Это было настолько неожиданно, что на мгновение «покойники» застыли, потом бросились бежать. Однако уйти далеко не смогли, мешали длинные саваны. Все были схвачены и доставлены в уголовный розыск. Там выяснилось, что предводителем этой банды была некая Мария Полевая, бывшая вагоновожатая, которая пристроилась к воровской шайке, где и получила кличку Манька Соленая. Мысль о кладбищенском грабеже ей подал ее помощник Бельегаузен, которого за худобу прозвали «Живой труп». Именно с ним Манька и разработала весь сценарий кладбищенских нападений. Ограбив двух-трех прохожих, банда отправлялась обычно в один из склепов, делила добычу и бражничала до утра. Потом все расходились, чтобы вновь собраться вечером.

Так банда «живых покойников» перестала существовать, а всех ее учредителей отдали под суд.

 

СПЕКУЛЯНТСКОЕ ОТРОДЬЕ

(1918)

Спекулянты и перекупщики не переводились во все времена.

Поэтому естественно, что они не менее часто, чем бандиты и грабители, попадали в поле зрения сотрудников уголовного розыска. Как правило, они имели постоянных поставщиков товара. Позднее некоторые особенно удачливые скупщики открывали собственное дело, легализовывались, создавали свои артели, объединения по своим «професси ональным» интересам.

Для поимки и раскрытия всех этих формирований в Петроградской милиции был создан специальный оперативно-розыскной отряд. Руководить этим отрядом поручили Андрею Михайловичу Горину.

Первым делом, которым предстояло ему заняться, был поиск банды спекулянтов, которая активно действовала на Сенном рынке, запустив в продажу редкие драгоценности, которые числились в каталогах государственных коллекций. Так один старый ювелир обнаружил на рынке серьги с огромными изумрудами, принадлежавшие когда-то Екатерине Второй. Он не мог поверить своим глазам. Старик выкупил их по дешевке, долго не мог поверить своему счастью, потому что знал историю серег. Он-то и рассказал ее милиционерам. Фаворит Екатерины, князь Потемкин-Таврический, возвращаясь из турецкого похода, среди прочих ценностей привез и эти серьги. Изумруды были такие крупные, что носить их было практически невозможно. Екатерина подарила серьги своей фрейлине Перекусихиной. Сменялись поколения, серьги переходили из рук в руки и, наконец, в один прекрасный день оказались в руках спекулянтов.

Рынок загудел. Все только и говорили о банде спекулянтов, которые заполучили царские драгоценности и теперь наводнили ими рынок. Но где сами спекулянты? Как их найти? Оказывается, никто их и в глаза не видел. Цена на серьги подскочила с 5 тысяч до 50 тысяч рублей золотом. Однако и она, по мнению опытного ювелира, была недостаточной.

Горин поручил инспектору Александрову заняться поисками спекулянтов. Но бывший полицейский Александров не утруждал себя поисками спекулянтов. Он не смог побороть искушения. Нравились ему изумрудные серьги. Нравились до такой степени, что он решил их присвоить. За большую взятку валютой Александров вошел в сговор с иностранцем и, вместо того чтобы задержать иностранного перекупщика и вернуть раритет государству, помог тому приобрести серьги. Так царский подарок был увезен за границу. При обнаружении пропажи Александрова вызвали на допрос, в ходе которого и был неопровержимо доказан факт кражи и перекупки. Александрова уволили из уголовного розыска и отдали под суд.

Но этим дело не закончилось. Спустя некоторое время на Сенном рынке объявилась новая редкость — сапфир в шесть каратов, внутри камня ясно просматривался крест. Во всех каталогах мира он числился под названием «Сапфир-крестовик». И опять сотрудники уголовного розыска привлекли к расследованию старого ювелира, который и рассказал им его историю. Обладательница сапфира, бывшая великая княгиня, неравнодушная к известному тенору, подарила ему этот камень. Но артисту не повезло в карточной игре. Проигравшись в Английском клубе, он вынужден был продать сапфир владельцу одной из петроградских газет. Когда издатель умер, его сын перепродал драгоценность ювелиру за 40 тысяч рублей, потом камень попал в Эрмитаж. Каким образом сапфир очутился у спекулянтов, трудно было себе представить. Во всяком случае сотрудники Эрмитажа о его пропаже не заявляли.

Операцию по изъятию сапфира поручили В.С.Захарову и С.И.Никитину. Под видом скупщиков краденого они несколько дней крутились на Сенном рынке. О сапфире-крестовике знали многие, поэтому найти спекулянта, его продававшего, было нетрудно. Им оказался неизвестный рынку человек, скорее всего, случайный. Сапфир был изъят и возвращен в Эрмитаж. Спекулянт сказал, что сапфир на продажу ему дал какой-то ювелир. Но ни его имени, ни адреса он не помнит, так как несколько дней подряд пил и после того, как у него кончились деньги, пошел на рынок. Рассказу милиционеры не поверили, но ничего другого от него больше не услышали. На том история и закончилась.

 

СТРАННЫЙ ДВОРНИК ГРИГОРЬЕВ

(1919)

У Ивана Бодунова, знаменитого петроградского сыщика, был какой-то особый нюх на бандитов. Опыт нелегальной работы, полученный от внедрения в воровскую среду, когда он оказывался один на один с ворами, грабителями и убийцами и те принимали его за своего, очень ему пригодился. Он свободно говорил на воровском жаргоне, умело изменял свою внешность, и все его поведение свидетельствовало- перед вами настоящий жулик, точнее, жиган или авторитет. Он, конечно, знал многие воровские «малины», знал в лицо скупщиков краденого. У него была удивительная память на лица и фамилии. Она-то и помогла ему при задержании главаря банды, нападавшей на продовольственные обозы.

Как-то раз Бодунов случайно обратил внимание на некоего дворника Григорьева, казалось бы, безобидного человека в высоком картузе, белом фартуке и с метлой в руках, который спокойно нес вахту перед воротами жилого дома на Дворянской улице Петрограда. Невысокого роста, он ничем не отличался от многих других. Но Бодунова что-то насторожило в его облике. Он и сам сначала не понял что. После бесед с жильцами дома он узнал, что этот дворник появился недавно, и никто ничего о нем не мог толком сказать. Службу нес исправно, правда, порой исчезал на несколько дней.

Проверив по старой полицейской картотеке, Бодунов установил, что дворник не кто иной, как бывший платный агент охранки. Бодунов вспомнил, что он встречал Григорьева на воровских сходках и что тот часто приносил продукты.

Бодунов поговорил с некоторыми бойцами продовольственных отрядов, на которых совершались нападения. И те описали ему человека, который угрожал наганом, стрелял в воздух. Описание совпадало с внешностью дворника.

Итак, было установлено, что Григорьев, бывший платный агент охранки, после октябрьских событий организовал банду, которая орудовала в Выборгском районе города. Оставив после себя кровавые следы, его банда направилась в Новгородскую, затем в Псковскую губернию. И там начались нападения на продовольственные отряды.

Было установлено (об этом также рассказывали бойцы продовольственных отрядов), что Григорьев человек жестокий. Он сам выколол семерым бойцам глаза и, вспоров животы, наполнил их зерном, отобранным у местных кулаков. Вырезав ножом на груди Александра Силина пятиконечную звезду, бандиты привязали его к хвосту лошади, волокли несколько верст по каменистой дороге и, полуживого, распяли на придорожной сосне.

Опознав бандита, сыщики организовали наружное наблюдение за домом на Дворянской улице. И вскоре стало известно, что по ночам к дворнику приходят незнакомые люди. Потом дворник исчезал на пару дней и снова появлялся. Как выяснилось, Григорьев и четверо участников его банды хорошо вооружены, имеют бомбы. Тогда приняли решение — устроить засаду на Дворянской улице.

Первым в засаду попался Григорьев со своим напарником. Взяли его просто, без выстрелов и борьбы. Он был поражен, ему казалось, что он ловко замаскировался.

Во время трудного допроса он все отрицал, говорил, что никогда не покидал Петроград, ни на кого не нападал. Но его опознали бойцы продовольственных отрядов. Позже он стал давать показания. Получив от «дворника» сведения о явочных квартирах, сыщики организовали там засады. И все члены банды были взяты. Не обошлось, правда, без выстрелов: некоторых бандитов милиционеры застрелили на месте.

Сам Григорьев решением суда был приговорен к расстрелу.

 

ВЗЛОМЩИКИ-ПРОФЕССИОНАЛЫ

(1922)

К концу 1921 года в Москве удалось значительно снизить разгул преступности, что позволило сократить, правда, на непродолжительное время, уголовную секцию МЧК чуть ли не до 4–5 человек. Сократили — и начались неприятности. Из Петрограда стали поступать сведения о росте бандитизма. Как выяснилось, остатки разгромленных шаек в срочном порядке стали перебазироваться в северную столицу, где, соединившись с местными уголовниками, пополнили ряды питерских «тружеников» свежими силами, широко развернув преступную деятельность.

Это заставило московскую секцию выехать в Петроград, где в продолжение четырех месяцев в результате оперативно-розыскных работ было ликвидировано 5 бандитских шаек численностью до 150 человек, из которых 63 бандита, по постановлению коллегии Петроградской ЧК, были расстреляны. Но пока муровцы и питерские чекисты ловили вооруженных грабителей, активизировались «медвежатники» и «шнифферы».

По воровской квалификации, взломщики сейфов стояли в России во все времена на первом месте, пользуясь авторитетом не только у воров, но и у полиции. «Элита», «белые пальчики», «музыканты» — так уважительно называли их в воровской среде. Большинство взломщиков, наиболее известных, стояли на учете в полиции. В зависимости от способа совершения преступлений взломщики подразделялись на «медвежатников», к их числу относились те, кто вскрывал сейфы с помощью рук, ключей, отмычек и других воровских приспособлений. Свои «орудия труда» они носили с собой, как правило, в специальном кожаном саквояжике или сшитом для этого брезентовом поясе. И взломщики рангом пониже, так называемые «шнифферы», которые пользовались более тяжелым и жестким инструментом, типа «фомки» и различных тяжелых ломов и ключей. Хотя попадались и такие, кто совмещал обе эти «специальности».

22 декабря 1922 года, в канун Рождества, в Петрограде, в конторе завода «Красная заря» взломали стальной сейф, похитив при этом крупную сумму денег. Действовали опытные «медвежатники», высокой квалификации, у сейфа была аккуратно вскрыта дверца и отсутствовали грубые следы взлома, сами же взломщики не оставили после себя никаких следов.

Подозрение пало на питерского «медвежатника» Казимира Ястрембжинского, он же Жан Романеску, он же Вильгельм Шульц, он же адмирал Нельсон. В его секретном досье, хранившемся еще со времен царской полиции, была такая запись: «Опаснейший „медвежатник“ международного класса, гастролирует в империи и за границей, проходит по донесениям Санкт-Петербургской, Одесской, Московской, Ростовской-на-Дону и Нахичеванской, а также Царства Польского сыскной полиции».

Конечно, проще простого было подозревать во взломе этого человека. Но Казимир обычно совершал один взлом, а потом уезжал за границу, ведя там жизнь преуспевающего человека.

А здесь через четыре дня, в ночь на 26 декабря, было совершено еще одно похожее преступление — вскрыли несгораемую кассу в Управлении связи. Появилась своя банда «медвежатников» или Казимир изменил своим привычкам? Скорее всего, новая банда, так как Казимир никогда не работал ни с кем в паре. Но одиночка не мог быстро вскрыть столь большой сейф. Похоже, действовали несколько человек.

Поиск грабителей поручили Ивану Бодунову. После того как вместе с экспертом-криминалистом Сальковым Бодунов произвел осмотр места преступления, он понял, что это дело рук той же шайки, что взяла деньги из сейфа завода «Красная заря».

По его мнению, в шайку входили воры высокой квалификации и к тому же соблюдавшие строжайшую конспирацию. Большой группой они не собирались, облигации, номера которых было легко установить, не продали.

И снова Бодунову предстояло перевоплощение в скупщика краденого. Он стал появляться там, где обычно гуляли разбогатевшие воры, в частности на Лиговке, в небольших ресторанчиках, куда нередко приходили свои, чтобы покутить, обменяться новостями, повидаться с девочками.

Иван Бодунов несколько дней захаживал туда, немного выпивал, дымил сигаретой, морщился, снова пил, изображал кутившего в одиночестве нэпмана средней руки. И обратил внимание на двух парней лет двадцати пяти. Они заказывали дорогие блюда и расплачивались крупными купюрами. А на следующий день в этот ресторан нагрянули милиционеры с проверкой. Проверили всех посетителей, в том числе и Бодунова, а парней привезли в уголовный розыск.

В ходе допроса выяснилось, что Пискунов и Петров, известный в воровском мире под кличкой Карболка, тесно связаны с группой воров-гастролеров, которые часто посещают пивную «Кострома» на Крюковом канале. Именно эта невзрачная на вид пивная, оказалась штаб-квартирой налетчиков. Хозяйка «блатхаты» Наталья Бахвалова ласково встречала всех, но открывала кредит только тем, кто давал гарантии под будущие добычи. И всем долгам Бахвалова вела строгий учет.

Бодунов побывал в трактире, попил пива, послушал разговоры. Предложил Бахваловой кое-что из имевшегося у него добра, а для начала решил купить у нее некоторые предметы из домашней утвари. Та с удовольствием предложила ему и серебро, и золото, и сервизы. Он приценился, и они назначили новую встречу.

По предложению Бодунова, в «Костроме» был применен так называемый оперативно-розыскной метод — ни днем ни ночью сотрудники угрозыска не оставляли притон без присмотра. И вот однажды Андрей Фомин и Михаил Тарасов заметили вышедших из пивной троих мужчин. У одного в руках был коричневый чемодан, у другого — сверток. Оглядевшись по сторонам, они вошли в трамвай, следовавший на Выборгскую сторону. За ними отправились и оба оперативника. У Финляндского вокзала неизвестные вышли, и тогда Фомин и Тарасов, достав револьверы, подошли к ним и предложили поднять руки вверх. Не ожидавшие такого поворота событий налетчики не оказали никакого сопротивления. Их доставили в отделение.

В чемодане у задержанных были обнаружены специально изготовленные для взлома несгораемых касс инструменты, в свертке — ломик «фомка» и гаечный разводной ключ. У третьего задержанного, кроме различных сверл, ключей и отмычек, нашли адреса намеченных к ограблению организаций.

Владельцем чемодана был некто Морозов, участник ряда налетов, ограблений и убийств. Второй — со свертком — проживал в Петрограде по фальшивому документу на имя Дубровского. Третий назвался Изразцовым. Но оказалось, что настоящий Изразцов — старый сапожник, у которого украдены документы. На самом деле это был известный уголовному розыску вор-профессионал Ермаков, проживающий под фамилией Кузнецова у своей сожительницы в Озерках. Приехав в Петроград из Москвы, Ермаков установил связь с местными налетчиками. Кроме взлома несгораемых касс, он не брезговал и частными квартирами, в налетах на них принимала участие и его сожительница.

Обыск в Озерках позволил выйти на других грабителей. Так, собственно, и были обнаружены все участники ограблений кассы завода «Красная заря» и Управления связи. После этого Бодунов приступил к ликвидации притона. Операция была проведена тихо. «Кострому» обыскали ночью. Под полом в тайнике оказался чемодан с набором воровских инструментов. Хозяйка так и не смогла объяснить, как он к ней попал. При обыске ее квартиры нашли много золотых и серебряных изделий, коллекцию золотых часов и крупные суммы денег. Там же оказалась и книжка в черном переплете с именами налетчиков, щедро одаривших хозяйку, и ее должников. Преступники пошли под суд, а Бодунов получил новое задание.

 

НАЛЕТЧИКИ-КОНОКРАДЫ

(1923)

К 1923 году Петроградским уголовным розыском было разгромлено 297 банд, шаек и групп, арестовано и предано суду 62 874 уголовных преступника, многие из которых оказались профессионалами с дореволюционным стажем. Но преступность тем не менее продолжала еще активно действовать.

Так, 19 марта 1923 года в трамвае № 3 две женщины нашли оставленный кем-то объемный сверток. В нем обнаружились отрубленные человеческие ноги. Женщины в ужасе добежали до первого отделения милиции и рассказали о своей страшной находке.

В тот же день на Каменном острове дворник заметил под деревом пакет. Когда развернул его, то чуть не лишился чувств — в нем была голова мужчины. И вот последняя находка — на одной из вокзальных площадей в корзинке с тряпьем сторож нашел туловище человека: без ног, без головы и без рук.

В милиции все части мужского тела соединили и получили труп человека мужского пола, лет тридцати от роду. Никаких других полезных свидетельств найти не смогли. К расследованию был привлечен известный петроградский сыщик Бодунов. Он и сумел отыскать в корзинке небольшой клочок бумаги, обрывок газеты «Правда», почти весь залитый кровью. Но эксперты сумели прочесть написанное на нем простым карандашом слово «Чуков». Удалось установить и дату выхода этого номера газеты.

Начались розыски. Чуковых в Петрограде насчитывалось двести человек. Из них тех, кто выписывал «Правду», — тридцать. И опять поиски, расспросы, проверки. И через несколько недель Бодунов и его коллеги вышли на некоего Николая Тимошина, подписчика «Правды». Проследив несколько дней за ним, выяснив, с кем он встречался, сыщики поняли, что нашли того, кого искали. Бодунов решил арестовать Тимошина, его брата и третьего человека, которые, он был в этом уверен, убили Чукова, того самого, чьи части тела были обнаружены в разных районах Петрограда.

На допросах выяснилось, что Тимошин вместе с братом Иваном и еще одним помощником сколотили небольшую шайку, которая специализировалась на краже лошадей, имея от этого неплохой навар. Эти трое крали лошадей не только у извозчиков, но и у красноармейцев. Они установили наблюдение за солдатскими казармами. И стоило какому-то красноармейцу отойти от своей лошади, как ее моментально перехватывал кто-либо из троицы. А догнать вора, скачущего аллюром, представлялось делом сложным.

Затем троица выезжала в деревни и выгодно продавала четвероногих трудяг крестьянам. Лошадь в те тяжелые годы была ценным приобретением, и братья процветали. Пока не нарвались на своего соседа Чукова, оказавшегося хорошим знакомым того человека, у которого братья совершили очередную кражу. И вот, опасаясь, что сосед донесет на них, они решили от него избавиться.

Поздно вечером они напросились к нему в гости и за разговором, за рюмкой водки убедились в том, что он догадывается, каким прибыльным промыслом его гости занимаются. Поэтому напали на него и убили. Убить-то убили, а вот что делать с трупом, не знали. И тогда созрела мысль расчленить его, вынести по частям и все части разбросать в разных районах города. Так они и сделали. И никак не рассчитывали на то, что останки будут найдены. Сами же указали и то место, куда отнесли отрубленные руки. Так закончилось это дело. Но Бодунов без дела не остался.

В городе продолжали действовать остатки банд, и больше всех досаждала вооруженная банда Виноградова, нападавшая на государственные учреждения.

Оперативным путем было выяснено, что шайка Виноградова перед очередным налетом должна собраться в доме № 16 по Демидову переулку, на своей «блатхате». Конечно, можно было напасть на них врасплох. Но в таком случае были бы погибшие и среди милиционеров. И тогда П. Суббоч, руководитель группы, решил применить хитрость. Его бойцы тихо окружили дом, а во двор занесли манекены, одетые в форму милиционеров. Теперь оставалось только дать команду «огонь!». Суббоч так и сделал. И через несколько секунд раздались выстрелы. Удивленные тем, что «милиционеры» не падают, бандиты палили из всех видов оружия. Не добившись своего, стали кидать во двор гранаты. Это был настоящий бой против стойко державшихся манекенов.

А пока во дворе продолжалась сумасшедшая стрельба, чекисты, по черному ходу, проникли на крышу и чердак. Суббоч же, войдя через парадный ход, запер дверь квартиры, где находился Виноградов с напарниками. И начались переговоры. Он прокричал, что дом окружен, что каждый, кто появится с оружием, будет тотчас расстрелян. И приказал бандитам сдаться. Прошло некоторое время, бандиты совещались. А потом неожиданно открылась дверь и появился с поднятыми руками Виноградов, вслед за ним — его подельники.

Еще долго в уголовном розыске рассказывали историю о том, как Суббоч с невооруженными манекенами сумел захватить целую банду.

К сожалению, жизнь Суббоча оказалась недолгой. В уголовный розыск поступили сведения, что в гостинице «Киев» на Невском проспекте поселились подозрительные личности. Суббоч взял с собой несколько оперативников и направился в гостиницу. Вначале все было нормально. Подозрительных людей Суббоч обнаружил, подошел к ним и попросил предъявить документы. Те кинулись бежать, на бегу один из них неожиданно обернулся и через плечо выстрелил.

Пуля попала Суббочу в грудь. Оперативники задержали убегавших — их было четверо. Как выяснилось, это были налетчики, которые приехали в Петроград по вызову местных грабителей, но никакого ограбления еще не успели осуществить. Раненого Суббоча отвезли в больницу. Но врачи были бессильны. Похоронили его в Александро-Невской лавре.

 

НЕУЛОВИМЫЕ «МЕДВЕЖАТНИКИ»

(1924)

Ночью 24 июня 1924 года в Петроградской транспортной конторе некоторое время раздавались подозрительные звуки. И хотя сторож не придал им особого значения, но рано утром доложил об этом директору. Директор тотчас сообщил в уголовный розыск. Прибывшие милиционеры обнаружили открытые двери в кассовый кабинет и в нем взломанный сейф. Из тяжелого железного несгораемого ящика налетчики забрали все содержимое. Правда, добыча досталась им незначительная: по словам бухгалтера, исчезли всего 3 рубля, чековая книжка, два векселя и некоторые процентные бумаги. Налетчики даже свои затраты не окупили. Как посчитал директор, стоимость специального инструмента, изготовленного для взлома сейфа, была значительно выше, чем его содержимое.

Можно было бы посмеяться над незадачливыми взломщиками, если бы не мысль о том, что неудача может вынудить их повторить налет. Вскрывали сейф не новички, а профессионалы. Значит, рецидив не за горами.

Взлом повторился в ночь на 2 августа. На этот раз злоумышленники проникли на фабрику имени Ногина, и фортуна улыбнулась им. Они взяли 50 тысяч рублей.

Прибывшие криминалисты констатировали факт взлома и по почерку определили, что действовали те же «шнифферы», что и в Петроградской транспортной конторе. А поскольку следов они не оставили, ушли незамеченными и никто не мог дать их описания, милиционеры остались, по сути, ни с чем. Значит, предстояло ждать очередного взлома. И он состоялся.

20 сентября преступники взломали сразу два сейфа в кооперативе «Красная новь». Один принадлежал правлению «Красной нови», второйликвидационной комиссии кооператива рабочих швейной промышленности. Похищены были 2 тысячи рублей и процентные бумаги на сумму 10 тысяч рублей.

Экспертиза подтвердила: работали взломщики по детально продуманным планам, с использованием специальных технических средств. Были опрошены свидетели, перерыты все имевшиеся картотеки. И круг стал сужаться. Прежде всего решили действовать через скупщиков краденого, которые и подсказали, кто специализи ровался на вскрытии сейфов.

Так вышли на штаб-квартиру преступников, совершавших взломы сейфов и несгораемых касс. Она располагалась в доме № 10 на Мясной улице. Было принято решение установить за ней наблюдение. Стоявшие в дозоре сыщики доложили, что по вечерам в квартире появляются трое молодых людей, закупают продукты, водку и предаются разгулу.

Одна группа оперативников перекрыла выходы, а двое сотрудников поднялись на второй этаж со двора по черному ходу.

Квартира оказалась незапертой, и оперативники вошли никем не замеченные. Было полутемно, в камине горел огонь. Громко скомандовав: «Ложись!» — один из сыщиков выстрелил в камин. Взломщики растерялись и были тут же разоружены и арестованы.

Как выяснилось, все трое «шнифферы», уже имели судимости. Атаман шайки Груздев, 23лет, был зарегистрирован в уголовном розыске как вор-налетчик. Гусаков, 28 лет, считался содержателем притона, был известен в преступном мире под кличкой Васька Рыжий, уже привлекался к суду за взломы сейфов и несгораемых касс. Разломов, по профессии «домушник», квартирный вор-профессионал, умело подбирал к замкам ключи.

В результате проведенной операции в квартире, которую снимали эти «шнифферы», были обнаружены банковские мешки с деньгами.

Допросы взломщиков позволили установить ряд мест, где налетчики гуляли и тратили украденные деньги. В ту же ночь оперативная группа ликвидировала подпольный игорный притон, занимавший квартиру из пяти комнат в доме № 68 на Знаменской улице.

В передней для игроков был оборудован буфет с вином, а в комнатах и в кухне велась крупная игра. И нередко, как это было принято в бандитской среде, краплеными картами. Играли здесь в баккара, железку, штосс, очко, буру и другие, не менее азартные игры. Немало воров и грабителей, убийц и налетчиков проигрывали в притоне награбленные деньги, золото, бриллианты, серебро. Само существование притона было окружено величайшей тайной. Никто не мог проникнуть в него без рекомендации нескольких членов этого воровского общества. Окна всегда были плотно занавешены. Вокруг дома ежедневно выставлялась охрана, предупреждавшая о малейшей опасности. Вход осуществлялся только по паролю, который ежедневно менялся. В общем, конспирация была самой серьезной.

Для того чтобы разгромить такой притон в одну ночь, уголовному розыску пришлось проделать большую подготовительную работу: точно установить дни и часы действия игорного дома, узнать пароль, снять охрану и, главное, ошеломить всех клиентов внезапностью.

Всего в притоне было задержано 28 известных профессиональных воров взломщиков касс и сейфов. Среди них были и соучастники взлома сейфов, только что арестованных Груздева и Гусакова, в том числе известный шулер Макс Гольман — организатор игорного дома, который сам придумывал пароли и назначал охрану притона.

Закрытие притона нанесло существенный урон воровской среде, бандиты лишились своего основного рынка сбыта краденого. И на некоторое время в Петербурге наступило затишье.

 

ДЕТИ РОСТОВА-ПАПЫ

(1921–1924)

В начале 20-х годов на Дону, как и на всем Северном Кавказе, приобрела известность банда Ме дика, или Ивана Менникова, бывшего красноармейца, которая постепенно превратилась в одну из самых мощных организованных преступных группировок. Ее налетов боялись не только жители городов, поселков, деревень, но и охранники государственных и коммерческих учреждений. Медик и его подручные действовали как настоящие вооруженные налетчики: они врывались в помещение, стреляли, рассекали саблями воздух и не щадили никого.

Основной костяк банды Медика насчитывал примерно двадцать человек. Это были в большинстве своем воры-рецидивисты, прошедшие тюремную школу. Чего им бояться, когда оружия у них имелось больше чем достаточно.

Кроме того, у банды были и свои наводчики, которые жили в основном в Ростове-на-Дону, Нахичевани, Батайске, Аксае и в других соседних городах. Так что едва Медик получал сведения от них о каком-то богатее, тотчас организовывал налет, как правило заканчивавшийся кровью. А после ограбления уходили в другой город, где разбирали краденое, обсуждая, кому, что и сколько достанется.

Надо сказать, что в ту тяжелую пору, когда ощущалась нехватка хлеба, питания и одежды, носильные вещи стоили достаточно дорого. И Медик не пренебрегал ничем: помимо шуб из черно-бурой лисицы, брал и старые овчинные полушубки. Основной костяк банды держался очень долго. Объяснялась это просто: сам Медик, как и его ближайшее окружение, был ростовский и в этом городе у них было полно знакомых, имелись свои квартиры-притоны.

Но больше всего радовался Медик, если узнавал, что где-то объявилась семья ювелира. Драгоценные камни, золото, серебро очень хорошо шли на рынках, за них давали настоящую цену, куда большую, чем за ту же шубу из черно-бурой лисицы. Кроме того, Медик и его люди совершали ограбления поездов, но не всех, а тех, что курсировали между Ростовом и Москвой, Ростовом и Тифлисом или Сочи, то есть с курортниками, спешившими к Черному морю.

Бандиты действовали по одной и той же схеме: за несколько секунд до отхода поезда врывались в вагон, кондуктора запирали в купе и начинали шмон. Сопротивляться бандитам было рискованно, и пассажиры, особенно женщины, безропотно отдавали все, что у них имелось. Выходили бандиты либо на следующей остановке, либо дергали стоп-кран и спрыгивали на насыпь, а для острастки стреляли в воздух.

Вполне возможно, что со временем у них уже наладилась связь с кондукторами, которые прекрасно понимали, какая опасность их ожидает, если они заявят об ограблении милиции и опишут внешность бандитов. Некоторые кондукторы на станции Ростов-на-Дону, зная всю грабительскую процедуру, сами добровольно запирались в купе. Впоследствии бандиты стали нападать на неохраняемые железнодорожные станции, врывались к начальникам, связывали их, забирали всю выручку и разбивали все телеграфные и телефонные аппараты, чтобы нельзя было передавать сообщения о нападении.

Вот факты, взятые из следственного дела № 1381, заведенного в Ростове-на-Дону в 1921 году по поимке банды Медика:

Февраль 1922 года: вооруженное ограбление квартиры фальшивомонетчиков. Налетчиками взято полмешка денег…

Август 1923 года: в Ростове-на-Дону на Большой Садовой сотрудники уголовного розыска пытались задержать Андрея Матвеева, кличка Рейка (правая рука Медика). Отстреливаясь, преступник бросил бутылочную бомбу. Четверо милиционеров ранено, обрушился угол жилого дома.

Сентябрь 1923 года: налет на квартиру армянской семьи. Все жильцы зверски убиты…

Январь 1924 года: бандой Медика в составе семи человек произведено вооруженное ограбление нэпманской квартиры в Нахичевани. Похищены меха, ювелирные изделия, носильные вещи.

Теперь некоторые данные об Иване Менникове. Родился он в одном из рабочих кварталов Ростова-на-Дону. С 1919 по 1921 год служил в Красной Армии. Был простым бойцом, мечтал об офицерских погонах, но большого рвения по службе не проявил, получил хорошую боевую подготовку. А главное, сам попробовал и прочувствовал, какую силу и власть дает оружие.

Демобилизовавшись, Менников вернулся домой. Устроился на склад торговой фирмы «Дукат». Место было довольно теплым, и жить бы ему спокойно, приворовывая по мелочам, как все кладовщики, — так нет. Тихая жизнь оказалась ему не по нутру. Хотелось разбогатеть, хотелось иметь все и сразу. Как же, он проливал за революцию кровь, сидел в окопах, ходил в атаки. А жировали другие. Несправедливо. Значит, надлежит восстановить справедливость. Как? Только одним путем: взяв в руки оружие, отобрать у других неправедно нажитые богатства. Так он совершил первое преступление ограбление, отягченное убийством.

Для борьбы с бандой Медика были брошены лучшие силы ОГПУ и Донского уголовного розыска. Была проделана сложнейшая работа по внедрению оперативных работников в преступную среду. Главная задача поимка самого Медика. В крайнем случае — уничтожение.

На этот оперативный труд ушел не один месяц, даже не один год. Постепенно удалось установить поименно всех членов преступного сообщества и их главаря. Узнали и некоторые места их дислокации. Как выяснилось, помимо Медика, пользуясь его полным доверием, руководство бандой осуществлял также и некий Андрей Матвеев, известный под кличкой Рейка, и Степан Костоголов по кличке Степуха. Чекистам также стали известны основные места пребывания и сбора бандитов, так называемые «малины». Дело оставалось за малым — взять преступников. С этим оказалось сложнее. Словно почувствовав, что милицейское кольцо сжимается, Медик проявлял буквально лисью осторожность. Все засады он обходил, словно знал о них заранее. Ни в один поставленный капкан не попал.

Три года длилось противостояние милиции и банды Медика. И все это время преступники «работали». Наиболее активно прошла осень 1923 года. Они уже не ограничивались масштабами города и области. Был совершен рейд в Краснодар, где бандиты взяли государственные конторы Госспирта и Госбанка. И сразу выехали в город Кропоткин — там напали на контору Кубсоюза и полностью вычистили ее.

На этот раз добыча была богатой: не только деньги, но и материальные ценности. И тогда преступники разделились на две группы. Одна, во главе с Медиком, возвратилась в Ростов, чтобы отдохнуть, набраться сил, оглядеться. Другая осталась на Северном Кавказе — кто-то из агентов передал информацию о появившихся богатых коммерсантах в районе Азовского моря.

Примерно в этот же период, совершается самая масштабная операция ограбление скорого поезда № 2 «Москва-Тифлис». Учитывая, что у такого состава может быть своя охрана, налетчики решили устроить засаду остановить на подходе к Ростову. Но первая попытка оказалась неудачной. Выбившись из графика, поезд задержался с прибытием на станцию Хопры. Не настроенные на ожидание, обозленные неудачей, медиковцы учинили разгром на вокзале, обобрали пассажиров, очистили все кассы, разбили телефонные и телеграфные аппараты, после чего скрылись.

Через год, в мае 1924-го, банда Медика, прибыв на подводах на станцию Хопры, вновь устроила засаду скорому поезду «Москва-Тифлис». В следственном деле подшиты показания очевидцев. Вот как это было:

Из объяснительной записки машиниста поезда:

На подходе к станции Хопры выходной семафор оказался закрытым. «Спят они, что ли? — я дал три коротких гудка — прибытие. — Московский скорый здесь никогда не останавливался…» Вдруг дверь вокзала отворилась, вышел человек с фонарем. «Ростов не дает прибытия, — сказал он. — Крушение под Гниловской. Останавливай машину!» Мне ничего не оставалось, как остановить состав. Человек с фонарем, по описанию это был, скорее всего, Рейка, вскочил на подножку и втолкнул железнодорожника к самой топке. Приставил ко лбу пистолет и гаркнул:

— Пикнешь — схлопочешь пулю…

Из показаний потерпевшего:

Когда поезд остановился на станции Хопры, я выглянул из окна и услышал: «Вытаскивай пулемет!» Затем несколько голосов предупредили: «Не высовываться из вагонов!» Зная, что состав охраняется, я подумал, что готовится отражение налета. Как баран, вошел в купе, где были еще три пассажирки. Вот тут-то все и началось: матерная брань, звон разбитых стекол. В коридоре началась беготня, раздались угрозы, что откроют стрельбу, если не будут открывать купе. Из-за тонкой перегородки доносилось: «Снимай кольцо!», «Дай ему в морду!»

Постучали и к нам. Я встал и открыл замок. В дверь ввалились две перемазанные сажей рожи и направили на меня четыре револьвера: «Гони червонцы! Сроку — три минуты!» Считая предъявленные аргументы убедительными, я не стал спорить и вынул деньги. Налетчики тут же удалились, даже не тронув пассажирок. Но это было еще не все. Через несколько минут нагрянул другой «контролер». Однако, услышав от нас, что здесь уже были, он захлопнул дверь и удалился с возгласом: «Ну и ладненько».

Налетчики, видимо, нервничали. Один был похож на моряка по походке и куртке («Степуха»). Всего было их около 20 человек…

Действительно, грабеж проводился торопливо, а в конце операции, которая заняла около 50 минут, в голове поезда прогремело несколько выстрелов — для острастки. Потом бандиты скрылись и появилась охрана, железнодорожники. Не исключено, что выстрелы были для них сигналом. Готовя налеты, медиковцы часто практиковали сговор с охраной, которой «отстегивали» часть прибыли.

Узнать об этой акции заблаговременно милиции не удалось, несмотря на то что в банду к тому времени уже внедрили своего человека. В следственном деле № 1381 милицейский «крот» — секретный агент — фигурировал как некий Шульц. Под этой фамилией он был известен и в банде. За несколько месяцев Шульцу удалось закрепиться и подобраться к руководству. В Ростовский уголовный розыск стали поступать сведения из первых рук.

Именно через Шульца вскоре стало известно о новом «деле» Медика. На этот раз намечался набег на Москву, где планировалось сотрудничество с местными «коллегами». Для связи в столицу с тремя телохранителями выехал Рейка. Бандиты отплыли на теплоходе «Феликс Дзержинский». Вместе с ними на борт поднялись и четверо сотрудников уголовного розыска. Группой захвата руководил Мышанский. Рассчитывали на внезапность и хотели взять бандитов в кают-компании. Однако Рейка и его троица что-то заподозрили. Преступники первыми открыли огонь. Завязалась перестрелка. Ее итогом стал разгромленный ресторан теплохода и четыре убитых бандита. При обыске в каюте был обнаружен целый арсенал оружия: пять револьверов системы «наган», один «маузер», две бомбы с запалами, патроны.

Осенью 1924 года пришла очередь и самого Медика. Секретный агент прислал донесение, что на одной из «малин», где хозяином был как раз Шульц, «будет гулять сам». Тянуть с арестом главаря не стали.

Эта операция прошла без единого выстрела. В самогон бандитов Шульц подмешал снотворное. Когда все гости заснули, он подал условный сигнал. Мертвецки пьяный Медик и его приближенные были аккуратно загружены в подъехавшие милицейские машины и доставлены в ростовскую кутузку.

В конце того же года состоялся суд. По делу проходило несколько десятков человек — как непосредственных участников, так и пособников из числа наводчиков или агентов. По приговору суда главарь и четверо его сообщников были приговорены к расстрелу. Так прекратила свое существование грозная банда Медика.

Правда, на свободе оставался вор-рецидивист Емельянчик, некто Михаил Емельянов — один из приближенных к главарю. По оперативным картотекам он проходил также как Орлов и Гончаров. Скрывшись на Ставрополье, Емельянчик на какое-то время затаился. Но вскоре он дал о себе знать, совершив вместе с женой ряд дерзких преступлений в разных южных городах. Спустя пять лет Емельянчик был арестован, и суд приговорил его к длительному сроку лишения свободы.

 

ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЕ ВИЗИТЕРЫ ИЗ ОДЕССЫ

(1923)

Это было самое дерзкое и, если так можно сказать, удачное ограбление. Произошло оно в Саратове в 20-е годы, в те самые, когда город хоть и считался губернской провинцией, но жизнь в нем кипела вовсю и по вечерам открывались двери ресторанов и казино, где состоятельные люди гуляли до утра. Среди них было достаточно тех, кто зарабатывал себе на хлеб с маслом и икрой далеко не праведными способами.

Утром же открывались двери других государственных и коммерческих учреждений, и прежде всего банк под названием «Промбанк», расположенный в центре города. Налетчики выбрали его, очевидно, потому, что знали о крупных суммах денег, хранящихся там. И не в мелких купюрах, а в крупных. Раскрытие этого ограбления можно назвать самой блестящей операцией, проведенной сотрудниками губернского уголовного розыска. Операцию возглавил тогдашний начальник Угро Иван Свитнев, сыщик с дореволюционным стажем.

Итак, Промбанк выбрали приезжие, так называемые гастролеры из Одессы. Их было пятеро, и у них был уже опыт «изымания лишних денежных средств методом физического воздействия». Один из членов этой банды, Михаил Кемпер, одессит и по происхождению и по характеру, принадлежал к тому типу интеллигентных людей, которые производили впечатление с первого взгляда: греческий профиль, крупные карие глаза, выразительный рот и умело подвешенный язык. Одетый всегда по моде, даже фат. Но, по сути, он был человеком бескомпромиссным, жестким и злобным. В свое время он служил в Киевском военном округе, особого рвения на службе не проявлял. А когда понял, что карьеры ему не сделать, то ушел на вольные хлеба, занялся делами, которые могли бы быстро и без забот приносить ему большие деньги. Из таких же, как и он, бывших военных сколотил в Одессе банду и, совершив пару ограблений, принесших ему некоторые деньги, решил отправиться по городам и весям и остановиться в каком-либо губернском городе, где бы его никто не знал.

Саратов всем понравился. Симпатичный провинциальный и сытый городок на Волге, где, похоже, давно никого по большому счету не грабили. Одесситы решили несколько дней пожить, погулять по ресторанам, казино, присмотреться, а потом уже и к делу приступить.

Михаил Кемпер несколько дней приходил в Промбанк, изображал делового человека, заполнял бланки, стоял в очереди — в общем, специально мозолил глаза. И после того как посчитал, что его запомнили, решил действовать. Он уже знал, когда открываются двери, когда приходят первые служащие, когда они покидают банк, когда уходит последний посе титель. Видел и всех сторожей, раскланивался с ними.

Тринадцатого августа примерно в половине девятого утра недалеко от саратовского отделения Промбанка остановился легковой автомобиль, в котором находились пятеро молодых людей. Вот один из них легко выпрыгнул из машины и уверенным шагом преуспевающего человека направился во двор банка. Он подошел к задней двери и несколько раз постучал.

Ночной сторож, который нес вахту, сквозь стекло увидел представительного смуглого мужчину щегольской внешности. Его лицо показалось ему знакомым. И он, не долго раздумывая, открыл дверь. Человек слегка улыбнулся и вежливо поздоровался.

— Я, видите ли клиент вашего банка, Драпский моя фамилия, директор обещал принять меня в числе первых посетителей и просил прийти пораньше, сказал он и, не дожидаясь приглашения, оттеснил сторожа и проскользнул за дверь. — Он же сказал мне, чтобы я воспользовался этим ходом.

Сторож понимающе кивнул и пошел вперед. Дело в том, что через заднюю дверь к директору банка действительно приходили особые клиенты и ждали его потом в приемной. Кемпер заметил это. Наглость, считал он, второе счастье. К тому же одет был по моде и казался состоятельным коммерсантом. А сторож, со своей стороны, надеялся на хорошие чаевые. Они прошли длинным пустым коридором и оказались в операционном зале. Он был пуст.

Незнакомец огляделся, сощурил глаза, словно что-то выискивая. Потом посмотрел на сторожа и улыбнулся.

— Я не ошибся, это здесь.

— Что здесь? — не понял сторож и подошел ближе.

— Я говорю, здесь, в этом зале, лежат большие деньги, за которыми я пришел. Сейчас, подождите, я для вас кое-что припас. — С этими словами он вытащил из глубокого кармана плаща обмотанный тряпкой молоток. Сокрушительный удар по голове свалил сторожа.

Теперь оставалось его связать, закрыть кляпом рот и оттащить в какое-нибудь укромное помещение. Часы показывали без четверти девять. Все шло по заранее обговоренному плану.

Через пару минут Кемпер впустил в банк своих напарников, щегольски одетых молодых людей. Теперь их было пятеро и время приближалось к девяти. Взглянув на часы, каждый вытащил свой револьвер. Но в этот момент произошел сбой, который чуть не поставил на грань срыва до мелочей продуманную операцию. Кемпер учел вроде бы все, кроме одного: у сторожа была жена, которая, не дождавшись возвращения мужа в служебную каморку, отправилась его искать и в вестибюле наткнулась на пятерых незнакомых молодых людей. Увидев в их руках оружие, она тотчас поняла, кто перед ней, в ужасе закричала, бросилась бежать. Ее настигли, заткнули в рот кляп, связали и отволокли в ту же каморку, где лежал ее муж. С ними трудностей больше не возникало.

А часы между тем отбили ровно девять ударов, и Кемпер открыл заднюю дверь банка для служащих. И народ стал заходить поодиночке, как было заведено в банке. Но не успевал сотрудник войти в вестибюль, как его под ручку брал молодой человек, в правой руке которого был револьвер. Все происходило столь быстро и буднично, что никто ничего не мог понять. Этот молодой человек, уткнув очередной жертве револьвер в бок, знаками давал понять, что вошедшему лучше не поднимать никакого шума и следовать с ним, иначе…

Второй налетчик отводил жертву в другую, просторную комнату без окон, где и оставлял под надзором третьего своего напарника. Тот одного за одним их связывал.

Трудно себе представить, но пятеро налетчиков сумели облапошить тридцать служащих банка, включая директора, его заместителей и даже вооруженных охранников. А чтобы между сотрудниками не возникало никаких контактов, их уложили на пол лицом вниз.

Итак, все тридцать служащих Промбанка оказались в одной комнате. После этого Кемпер закрыл входную дверь и приступил к поискам кассира. Ему нужны были ключи от сейфов. Кассир под угрозой револьвера протянул связку ключей. И началась лихорадочная работа.

Время уже приближалось к десяти часам. Банк же начинал свою работу с клиентами в одиннадцать. За оставшийся час предстояло не только его основательно почистить, но и убраться в безопасное место. Для опытных налетчиков времени больше чем достаточно. Основная опасность, и они это прекрасно понимали, поджидала их снаружи: с улицы мог прийти и поднять тревогу какой-нибудь запоздавший служащий или клиент.

Налетчики торопились и брали только крупные купюры, набивая ими почтовые мешки и брезентовые банковские сумки.

Последние минуты проходили в лихорадочной спешке. И напряжение повышалось с каждой секундой. После того как все емкости были наполнены, Кемпер прошел в закрытую комнату и объявил всем служащим, что они должны молчать и не двигаться еще как минимум час. И если кто-нибудь за это время издаст хоть один звук… Он шелкнул курком револьвера. В общем, им всем несдобровать. Найдут дома, на том свете отыщут…

Он нагнетал обстановку, надеялся, что таким образом им удастся выкроить больше времени. Через минуту он вместе с напарниками сидел в автомобиле.

Напрасно они так торопились. Тревога была поднята лишь через полтора часа после их отъезда. Первые клиенты в этот день, как нарочно, стали приходить в банк чуть позже одиннадцати. И в удивлении останавливались перед закрытыми дверьми. Либо кнопка звонка не действовала, либо сторож заснул. Никто ничего не понимал. Почему банк не начинает работу? И где его служащие?

Вызвали милицию. Всех служащих банка освободили, кассир подсчитал, что налетчики забрали из нескольких сейфов 150 тысяч рублей в червонцах (общая сумма на момент ограбления составляла 176 тысяч). А сыщики тем временем приступили к допросу сторожа и служащих банка. Именно сторож, его жена и еще несколько служащих дали точное описание чернявого, с греческим профилем, щегольски одетого молодого человека лет двадцати пяти и его напарников, примерно такого же возраста.

Многие из служащих заметили, что трое преступников заметно нервничали. Видимо, поэтому двое из них оставили улики — кепки с заграничным клеймом.

Не будем утомлять читателей подробностями оперативно-следственной работы, скажем лишь, что она привела сыщиков к мысли, что это работали гастролеры.

Оперативники стали собирать сведения о всех прибывших в город, послали запросы в другие крупные города, не случилось ли там за последнее время ограбление банков похожим способом. И уже через пару дней из Одессы поступила информация о том, что там был именно так ограблен банк. Саратовские сыщики также отыскали свидетелей, которые видели отъезжавший от Промбанка автомобиль с пятью пасса жирами. Кое-кто запомнил номер машины. Был установлен адрес шофера. И вот в ночь с 18 на 19 августа группа милиционеров во главе со Свитневым прибыла к дому № 27 на углу улиц Вольской и Малой Казачьей. У них имелись данные, что в квартире остановился одессит, который хорошо одевается и целыми днями отсутствует. Род его занятий неизвестен. Но хозяин заметил у него полные мешки, явно не с картошкой. Он разве спекулянт? Зачем интеллигентному человеку мешки?

Безногий сапожник Хаим Гендель, сдавший комнату приезжему, обо всем этом накануне рассказал милиционерам. И вот они уже в условленное время стоят перед дверью его квартиры. Гендель осторожно провел оперативников к комнате жильца. Остальное было, как говорится, делом техники. Двадцатидвухлетнего Михаила Кемпера взяли прямо из постели, никакого сопротивления оказать он не успел. Вещественным доказательством стали те самые мешки с деньгами, которые были обнаружены в комнате.

Примерно через два часа в парадном подъезде дома появились еще двое. Их ждала засада. Услышав окрик: «Руки вверх!», один из них сунул руку во внутренний карман пиджака и был убит на месте. При осмотре у него нашли револьвер и 60 тысяч рублей. Второй бандит, воспользовавшись секундной паузой, попытался бежать, отстреливаясь из нагана, но, раненный, упал. Приподнявшись, повернулся к сотрудникам милиции и бросил револьвер с криком: «Сдаюсь!» Однако, когда один из оперативников нагнулся, чтобы поднять оружие, налетчик выхватил из наплечной кобуры «маузер» и выстрелил два раза, но ни в кого не попал. При нем обнаружили еще один револьвер системы «кольт», а также патроны и деньги.

У налетчиков оказалось богатое «боевое» прошлое. Кемпер, как выяснилось, в 1920 году был сотрудником Киевского военного округа, затем заместителем начальника заставы на польской границе. Ошеломляющей была биография того, кто отстреливался, 27-летнего Бориса Дуближанского, служившего раньше политруком конной разведки 45-й дивизии, затем (под фамилией Зальцман) уполномоченным по информации в Особом отделе той же дивизии. В 1922 году перешел на должность помощника уголовного розыска города Таращи Киевской губернии. Так что военного опыта ему было не занимать.

Еще один грабитель, задержанный в ту же ночь на даче, Григорий Базилевский, 27-летний уроженец города Херсонеса, служил в Красной Армии артиллеристом. Воевал против Деникина, Врангеля, белополяков. Затем стал профессиональным игроком на бильярде. Убитого сообщники называли сразу тремя именами- Михаил Ткаченко, Яков Гертберг, Михаил Арнольдович. Других сведений о нем не имелось.

Впоследствии были задержаны еще два преступника, участвовавших в ограблении банка. Все они признали свою вину.

 

МИХАИЛ КУЛЬТЯПЫЙ — СИБИРСКИЙ ЗВЕРЬ

(1919–1924)

Его считали интеллигентом. Он и вправду внешне походил на человека, углубленного в свои мысли. Невысокого роста, с бледным тонким лицом. Но за этой изящной внешностью скрывался один из самых безжалостных бандитов того времени — Михаил Культяпый, выходец из Сибири, совершивший на своем коротком веку семьдесят восемь убийств.

Да, этот злодей славился в уголовном мире Сибири особой жестокостью: свои жертвы он связывал бечевкой и укладывал таким образом, чтобы ноги одного несчастного ложились на ноги другого, а тела «расходились» веерообразно. На крики и мольбы о помощи он не реагировал. Ни женщины, ни старики, ни дети его не трогали. Он был совершенно бесчувствен. Завершив свои жуткие приготовления, убийца шел по кругу и разбивал жертвам головы острием топора.

Убивать людей доставляло ему наслаждение, и он всегда это делал сам, не доверяя никому из своих подельников. Убивал целыми семьями, даже уничтожал домашних животных, словно опасался их свидетельства.

Его «визитная карточка» — разложенные веером трупы на полу — навела сибирских сыщиков на заключение, что убийца — человек с явными садистскими наклонностями.

Стали копаться в архивах и установили, что еще до революции был такой мастер кровавых дел — Михаил Осипов, уроженец Пермской области. В деле была найдена его фотография, с которой смотрел обаятельный молодой человек интеллигентной наружности. У него и кличка в преступной среде была Интеллигент. Культяпым назвали его несколько позднее, когда взял он в руки топор.

Вообще его банда ничем не отличалась от десятков других, кроме этого жуткого «веера». Культяпый и его люди нападали на квартиры с целью грабежа, убивали жильцов, выносили краденое, сдавали ценности перекупщикам, гуляли несколько дней, затем присматривались к очередной жертве.

Поймали же этого изверга, можно сказать, случайно. В Уфе Осипов с подельниками совершил налет на комиссионный магазин в центре города. Ценности бандиты уложили в мешки, а всех служащих и оказавшихся в салоне покупателей связали и, как обычно, уложили веером на полу. Михаил Культяпый уже готовился взять в руки топор, когда в магазин зашел местный священник отец Георгий. Увидев страшное зрелище, он оторопел. В этот момент к нему бросились бандиты, но напоролись на отчаянное сопротивление — в свое время отец Георгий занимался французской борьбой. Сбив с ног несколько налетчиков, он выскочил на улицу и поднял такой шум, что сбежались все окрестные милиционеры.

Осипов, поняв, что оказался в безнадежном положении, решил сдаться в надежде, что ему удастся прикрыться чужим именем. Однако его подвел «веер».

В 1924 году после недолгого суда Михаила Осипова и его сподвижников расстреляли.

 

ПРОВИНЦИАЛЫ-НЕУДАЧНИКИ

(1919)

Кожевников, Виноградов и Марзеев жили в Иваново-Вознесенске, городе, славившемся своей мануфактурой, жили и не тужили. Всем им было чуть за двадцать, учиться толком не учились, так, два-три класса церковноприходской школы, и были этим образованием вполне довольны. Профессии у них тоже не было. Жизнь проходила исключительно под покровом ночи — они воровали. Становились профессионалами. И учились сбывать краденое. Особое геройство проявили во время налета на единый рабочий кооператив. Сумели обезоружить двух агентов уголовного розыска и одного сотрудника губчека. Взяли немного денег, нашли хату, пересидели. А потом стали думать: как сделать большие деньги? Банк ограбить? Но банки охранялись, а вот учреждения не очень. Короче, Кожевников нашел одно такое — им оказалась касса для безработных, куда ежедневно подвозили деньги. И немалые, иногда по миллиону рублей в день. Охраны почти никакой, так, два милиционера, и то не всегда. Кожевников пару деньков потолкался у кассы, все увидел своими глазами: и как деньги подвозили, и как выгружали, и как их охранял, позевывая, милиционер.

В намеченный день в кассу денег привезли много. Говорили, что за миллион. Кожевников понял, что час настал. Он взял револьвер, кое-какие ксивы и решил действовать внаглую. В кассу он пробрался легко, выдал себя за фининспектора. Едва вошел, как вытащил наган и уложил на пол кассира и его помощника, а из открытого сейфа взял, как выяснилось, один миллион семьсот тысяч рублей. Целый мешок. Только вот обратно спокойно выйти не сумел. Милиционеры уже ждали его. Ему оставалось только одно — поднять руки вверх. И мешок отобрали, и под конвоем отправили во Владимирскую тюрьму. А через неделю суд и приговор — расстрел. Такая весть кого угодно на нары свалит, но только не Кожевникова. Он стал готовиться к побегу. Дружки на воле — Виноградов и Марзеев — подкупили кого надо, кое-что передали из инструментов. В общем, Кожевников бежал.

Встретился с друзьями и сразу предложил уходить в Первопрестольную. Вот там места всем хватит.

Так в июне 1919 года в Москве появилась новая воровская шайка в составе трех человек. Но крупных дел Кожевников, Виноградов и Марзеев в столице не совершили, перебивались крохами: где нападали на прохожих, где грабили киоски, иногда совершали налеты на квартиры. Провинциалы они и есть провинциалы, им трудно было ориентироваться в незнакомой Москве, трудно приходилось без партнеров и друзей.

Они растерялись в большом городе, шарахались от звеневшего трамвая, пугались автомобиля.

И тогда появилось желание снова уйти в провинцию, закрутить там крупное дело. Троица направилась на север, поближе к Питеру, но по пути остановилась в Твери. В те годы этот небольшой городок на Волге был как бы перевалочным пунктом между Петроградом и Москвой. В нем активно развивалась торговля. И этому в немалой степени способствовал речной порт на Волге и местное пароходство. И многие гастролеры, которые направлялись из Первопрестольной во вторую, северную столицу, останавливались здесь, совершали небольшие грабежи и исчезали.

Прибыв в Тверь, Кожевников, Виноградов и Марзеев первым делом выяснили, что самым богатым в городе считался владелец нескольких судов некто господин Кувшинов. У него был особняк, находившийся далеко от центра, по сути в глуши, и жил он, не оказывая себе ни в чем.

Кожевников побывал на рынке, опросил местных блатных, навел справки у Кувшинова, говорили, имелись миллионы. Парни предположили, что их богач держит, конечно, не в банке, а, скорее всего, дома. Осмотрели дом со всех сторон, убедились, что залезть в него можно, главное — выбрать час, когда там оставались одни женщины. Думали взять их испугом. Приготовили маски, на всякий случай зарядили револьверы, но не учли одного — Кувшинов опытный человек: хоть и часто уезжал из дома, но никогда не оставлял его без присмотра. И в тот день охрана была, как всегда, начеку, к тому же дежурившие милиционеры заметили подозрительных типов, бродивших поблизости. Останавливать их не стали, решили понаблюдать.

А троица, убедившись, что хозяин уехал, мужчин в доме вроде больше не было, приступила к операции. Парни подошли к двери, достали револьверы и провернули механический звонок. И вот тут милиция поняла, что перед ними настоящие бандиты.

На раздавшиеся крики: «Бросить оружие, руки вверх, милиция!» Кожевников и два его подельника, не сговариваясь, открыли огонь. Они даже не сразу сообразили, что их взяли в кольцо. Бросились к спасительному лесу, но милиционеры были на этот раз очень точными: Виноградова убили сразу, Кожевникова ранили в ногу, а Марзеева задержали живым.

Вскоре состоялся суд, который и вынес решение: за вооруженный грабеж, за применение огнестрельного оружия, за сопротивление органам власти расстрел.