Первобытные жители страны спокойно сидѣли на берегу и смотрѣли въ воду. Но однажды я замѣтилъ, что они начали что-то дѣлать. Они оживились и поставили передъ своими жилищами какой-то огромный сосудъ; день и ночь они хлопотали надъ нимъ, очевидно что-то варили. Вѣтеръ доносилъ ко мнѣ сначала зловоніе, но вскорѣ оно обратилось въ благоуханіе. Синеглазые забыли свою важность и стали плясать вокругъ сосуда, напѣвая монотонныя пѣсни.

Давно уже было замѣчено въ городѣ, что въ предмѣстьѣ не завелись нечистыя созданья, и въ немъ не было грязи; мостъ, напротивъ, былъ укрѣпленъ, и перебраться сюда для земноводныхъ было бы самоубійствомъ. Я не спускалъ глазъ съ предмѣстья. Я не понималъ происходившей передо мною сцены, но чувствовалъ, что сейчасъ должно совершиться что-то великое. Мало-по-малу, словно во снѣ, я сталъ спускаться съ берега, чтобы погрузиться въ мутныя волны и въ нихъ найти желанную смерть.

Но вдругъ посреди теченія образовалась воронка, и послышался такой звукъ, какой бываетъ, когда полощутъ горло. Догорающіе остатки мельницы при этомъ съ шипѣніемъ погрузились въ провалы.

Длинная улица какъ-то странно упала, и показался дворецъ, котораго отсюда прежде нельзя было видѣть. Теперь зданія не мѣшали, и его свѣтло-красныя огромныя стѣны еще возвышались надъ развалинами города.

А шумный водопадъ уносилъ воды Негро въ жадно раскрывшуюся пасть черной воронки.

По песчаному руслу внезапно обмелѣвшей рѣки на томъ берегу показалась процессія синеглазыхъ. Впереди шла съ необыкновенно-высокимъ лбомъ старая женщина, которой, казалось, тысяча лѣтъ. Съ ея черепа спускались длинныя, гладкія серебряныя пряди. За нею шелъ высокій худой старикъ словно фарфоровый, и съ круглой, какъ яйцо, безволосой головой; длинныя ноги его свидѣтельствовали о благородствѣ крови, синіе косые глаза были лучезарны. Онъ не подалъ мнѣ никакого знака, но тѣмъ не менѣе я невольно пошелъ за нимъ.

Почва растягивалась подъ ногами, какъ резина, и вотъ раздался оглушительный взрывъ, какъ бы сотни пушекъ потрясли воздухъ. Я взглянулъ — дворецъ склонился, какъ знамя, упалъ и закрылъ собою всю площадь.

Зазвонили колокола на всѣхъ колокольняхъ Перла, и это была лебединая пѣсня умирающаго города.

За процессіей синеглазыхъ, которая казалась похоронною, я вошелъ въ узенькую дверь, пробитую въ скалѣ. При блѣдномъ свѣтѣ одинокихъ факеловъ поднималась вверхъ безконечная лѣстница съ неровными ступенями. Спутники мои остались въ боковомъ углубленіи, а я все поднимался выше, и наконецъ очутился на вершинѣ горы среди какого-то брошеннаго укрѣпленія съ поломанными лафетами и бронзовыми пушками. Скала возвышалась еще на нѣсколько сотъ метровъ. Я сѣлъ и не повѣрилъ глазамъ, взглянувъ внизъ: весь городъ представлялъ собою лабиринтъ подземныхъ ходовъ, это было какое-то кротовое царство; широкій туннель соединялъ дворецъ съ предмѣстьемъ; но теперь по всему этому лабиринту неслись темныя воды Негро, и все, что еще стояло, постепенно погружалось въ нихъ, а съ другой стороны подползали болота все ближе и ближе.

Падали башни, но еще стояла знаменитая Часовая башня; ея могучіе колокола гремѣли низкими тонами. Жизни уже почти нигдѣ не было. Впрочемъ, копошилась маленькая кучка людей.

Они стрѣляли по всѣмъ направленіямъ, а потомъ, какъ маріонетки, собрались въ одномъ пунктѣ, точно повинуясь чьей-то невидимой командѣ, перепрыгивая съ камня на камень черезъ развѣтвившійся потокъ, достигли песчанаго высохшаго русла рѣки и бросились на предмѣстье. Но тутъ изъ отверстія на землѣ подулъ леденящій вѣтеръ, съ такой силой, что доски, бревна и люди закружились въ вихрѣ и исчезли, спаслось всего нѣсколько человѣкъ, которые все-таки хотѣли проникнуть въ хижины предмѣстья. Тогда изъ отверстія опять подулъ вѣтеръ, и высунулась на безконечной шеѣ голова верблюда съ огромными глазами, дотянулась до той высоты, на которой я находился, беззвучно засмѣялась, и снова спряталась; и задвигались хижины синеглазыхъ. Вѣтреныя мельницы стали бить своими крыльями пришельцевъ, вздулись палатки, деревья вцѣпились своими вѣтками въ людей, зашумѣли и заговорили на какомъ-то страшно громкомъ и непонятномъ языкѣ рѣдчайшими словами, а сверху спустилось облако, раздалось протяжное, стонущее — о-го-го-го-оо!.. и все скрылось, окутанное тьмою, и я едва успѣлъ поднести руку къ глазамъ. Когда же я посмѣлъ ее отнять и опять раскрылъ глаза, небо оказалось усѣяннымъ безчисленными звѣздами, и былъ мѣсяцъ, и были звѣзды. Я три года не видѣлъ ихъ, почти забылъ ихъ.

Острый холодъ пронизалъ меня до костей. Страшныя тучи Царства Грезъ тоже порвались и упали на землю.

Повидимому, никого уже не осталось въ живыхъ, страна была опустошена, погибло Царство Грезъ.

Всѣ мои чувства оцѣпенѣли. Жизнь теплилась во мнѣ, какъ слабое пламя. Спалъ я или нѣть? Можетъ быть, я умеръ? Издали донеслись до меня тихіе аккорды органа. Я бредилъ, и въ мечтахъ я увидѣлъ передъ собою родную деревню съ ея маленькой киркой и съ выпавшимъ на улицахъ первымъ снѣгомъ. Благочестивыя женщины въ толстыхъ платкахъ выходятъ изъ божьяго храма. Мнѣ вспомнилось дѣтство, и я увидѣлъ отца въ его темной мѣховой шапочкѣ. Аккорды органа чудесно звучали въ моей душѣ.

Все меньше и меньше я владѣлъ своими чувствами. Бредъ внезапно развернулъ передо мною картины, которыя казались мнѣ дѣйствительными. Я увидѣлъ, какъ изъ города Перла вышелъ Патера, съ огромной головой, и весь онъ былъ огромный, одежда спала съ него, потому что онъ продолжалъ расти. Лицо его окутывали длинные локоны; онъ ступалъ своими огромными ногами, схватилъ на томъ мѣстѣ, гдѣ былъ вокзалъ, локомотивъ и сталъ играть на немъ губами, какъ на гормоникѣ, потомъ взялъ самую большую башню и дулъ въ нее, какъ въ кларнетъ; изъ нея летѣли громы въ небеса. Страшно было видѣть его нагое тѣло. Но и этого показалось ему мало. Онъ все росъ и сталъ необъятенъ, и онъ вырвалъ изъ земли вулканъ, поднесъ его къ губамъ и на этомъ инструментѣ заигралъ такъ, что вздрогнула вселенная. Уже верхняя часть тѣла его вся ушла въ облако, а ноги его едва выступали изъ морской бездны; громадными руками своими онъ ловилъ корабли и хваталъ морскихъ чудовищъ. Онъ разрушалъ и раскидывалъ горы, а туда, гдѣ отпечатывались слѣды его ступеней, съ шумомъ бѣжали грозные потоки. Онъ все хотѣлъ уничтожить; на цѣлую милю отъ себя простиралъ онъ кулаки, набиралъ полныя горсти людей, и когда раздавливалъ ихъ, то на землю падалъ дождь труповъ. И такъ дошелъ онъ до страшной горной цѣпи, которая простиралась отъ востока до запада. Я вглядѣлся. Это былъ сидящій Американецъ. Патера бросился на врага, и они схватились. И океаны закипѣли, и стали красными отъ крови. Патера и Американецъ обратились въ одну общую безформенную массу, и Американецъ вросъ въ Патеру. Какое-то одно общее необозримое тѣло катилось на міровомъ пространствѣ. Это существо обладало природою Протея, и множество маленькихъ, постоянно мѣняющихся лицъ появилось на его поверхности. Они кричали и вновь скрывались, но наконецъ наступило спокойствіе въ безконечности, и завертѣлся гигантскій шаръ — черепъ Патеры; его глаза, огромные, какъ части свѣта, блестѣли, какъ взоры прозрѣвшаго орла; первобытные лѣса его волосъ отвалились отъ черепа и обнажили гладкія черепныя кости; внезапно распалась голова, а Американецъ сдѣлался такъ же страшно великъ, какъ Патера. Глаза его стали метать алмазныя молніи; синія жилы надулись на его шеѣ, какъ удавы. Но скоро чудовище это стало таять и уменьшаться, и только то, что выражало собою его полъ, не становилось меньше. Американецъ самъ обратился въ крохотную изсохшую бородавку.

Тутъ осѣнили меня два лучезарныхъ фіолетовыхъ метеора; они плыли съ разныхъ сторонъ и столкнулись. Бѣлокалильнымъ свѣтомъ озарился воздухъ, и посыпались пестрыя молніи; на секунду возникли великолѣпно окрашенные солнечные міры съ растеніями и живыми существами, какихъ я никогда не видѣлъ на землѣ. Счастливая, легкая жизнь возникала и умиляла мою душу, и я пошелъ въ эти міры и принялъ участіе въ скорбяхъ и радостяхъ безчисленныхъ новыхъ созданій. Какая-то кроткая слабость заструилась во вселенной. Безконечная, самосознающая сила родилась и стала гаснуть; и свѣтлыми равномѣрными взмахами все погружалось въ одинъ пунктъ — я воспринялъ міры въ себя, мой умъ погасъ, я проснулся…

Холодъ былъ такъ силенъ, что я уже ничего не чувствовалъ, я замерзалъ. Долина лежала передо мою, окруженная горными цѣпями, а надъ нею висѣлъ сводъ нѣжно-зеленаго утренняго неба. Высокія снѣжныя вершины уже сверкали въ розовомъ сіяніи.

— Гдѣ я? — спросилъ я себя: — въ какой странѣ?..

Небо покраснѣло, и брызнуло золотыми лучами.

— Солнце, солнце! — закричалъ я, вскочивъ на ноги.

По глаза мои были еще слабы, я не могъ выносить дневного свѣта. Дрожа, я спустился обратно по ступенькамъ въ глубину скалы.

Тамъ я попалъ въ большой залъ, съ двумя рядами толстыхъ, покрытыхъ рисунками колоннъ; въ широкой вазѣ горѣла нефть оранжево-голубыми языками. Мнѣ стало стыдно за свое изношенное, распадающееся платье. Синеглазые стояли въ глубинѣ храма. Я поскорѣе спрятался въ тѣнь, отбрасываемую колоннами. При входѣ въ храмъ стояла фигура въ черномъ плащѣ. Съ трудомъ, медленными шагами, безпрерывно вздыхая, приближалась эта фигура къ пылающему огню. Вдругъ она сбросила съ себя плащъ.

— Патера! — чуть не вскричалъ я.

Что такое произошло съ нимъ? О страшной усталости говорило его лицо, глаза его были полузакрыты. Теперь опять проступило человѣческое выраженіе въ его чертахъ: исчезла также его восковая мертвенная блѣдность. Синеглазые послѣдовали за нимъ и стали полукругомъ около пылающей вазы. Одинъ изъ старѣйшихъ синеглазыхъ подалъ Патерѣ сосудъ, а самъ палъ ницъ передъ господиномъ. Другіе тоже склонились передъ нимъ и скрыли свои лица. Какое-то глубокое религіозное волненіе охватило и меня, и я невольно склонилъ колѣни.

Патера сдѣлалъ нѣсколько тяжелыхъ шаговъ по ступенькамъ до маленькой двери и тамъ онъ вдругъ засіялъ неслыханнымъ блескомъ, такъ что я обѣими руками закрылъ лицо. Пламя горящей нефти показалось чернымъ. Господинъ повернулся къ намъ; глаза его сверкали, какъ кроткая лазурь, и остановились на насъ съ выраженіемъ безконечной доброты. Потомъ я увидѣлъ еще разъ его необычайно чистый профиль. Лучезарный, онъ выдѣлялся на фонѣ дверей. Короткимъ движеніемъ головы онъ отбросилъ свои длинные густые локоны и исчезъ. За нимъ медленно опустилась длинная черная ткань, а дверь заперли на замокъ.

Всѣ подошли къ этой двери; за ней должно было происходитъ что-то необыкновенное, потому что раздался шумъ, пламя въ вазѣ съ нефтью стало зеленымъ и погасло. Мы очутились въ полной темнотѣ. Потрясающіе сердце крики неслись изъ-за таинственной двери, становились все тише и тише и, наконецъ, перешли въ страшное хрипѣнье. Когда же дверь открылась, и мы вошли въ комнату, то увидѣли голубоватый свѣтъ, а все кругомъ было разрушено, и металлы расплавлены, камни передвинуты съ мѣста. У раздробленной скалы, прислонясь къ стѣнѣ, лежалъ въ углу господинъ, лицомъ внизъ; его тѣло показалось мнѣ теперь маленькимъ, оно какъ будто съежилось. Но господинъ и это тѣло представляли собою двѣ разныя вещи. Должно быть, несказанная предсмертная борьба разбила его сильное тѣло. Старики подняли трупъ. Темнорусые локоны Патеры побѣлѣли отъ смерти. Когда его раздѣли и положили на полу, тѣло опять вытянулось, и я увидѣлъ, что оно поразительно красиво.

Я стоялъ въ своихъ лохмотьяхъ передъ господиномъ и въ послѣдній разъ созерцалъ истинное величіе. Никто изъ синеглазыхъ не хотѣлъ прервать мое созерцательное настроеніе; съ затаеннымъ дыханіемъ всѣ вышли на носкахъ и оставили навсегда горы. Никто больше не видѣлъ ихъ.

Я вышелъ и сѣлъ на нижнюю ступеньку лѣстницы. Слезы душили меня.