Яну было известно, что в Чернинском дворце установлено ночное дежурство. Швейцар знал Яна и сообщил ему:
— Дежурит пан доктор Регер… Идите прямо к нему.
Регер допивал черный кофе. Он сидел в кресле в домашних тапочках и курил. Шел десятый час вечера 20 мая.
— Что бы вы хотели увидеть здесь, пан кузен? — поинтересовался доктор Регер. Он был в хорошем настроении.
— Почему вы не сидите в канцелярии президента, пан доктор? — спросил Ян.
— Там дежурит другой. В Чернинском дворце вдруг вспомнили, что я по штату отношусь к министерству иностранных дел и дали мне ночное дежурство… Что поделаешь, выходные дни, считай, испорчены! Рад твоему приходу. Одному противно торчать у телефонов.
— Есть что-нибудь новое?
— Мобилизация…
— Об этом я знаю… А как в пограничных районах?
— Четники дурака валяют… Крофта нервничает. Без конца спрашивает, есть ли сообщения от Осуского из Парижа… Больше ничего… Иностранные корреспонденты возмущены тем, что не могут связаться по телефону со своими газетами. Армия заняла международные линии и не разрешает вести переговоры с заграницей… Играем в солдатиков.
— Разве это игра?
— Кажется, да. Кроме того мы создаем впечатление внутреннего единства, что должно произвести впечатление на французов и на Чемберлена.
— Вы не находите подобные рассуждения циничными?
— Вы же знаете, что я циник…
Зазвонил телефон. Регер что-то записал. Потом связался с министром иностранных дел Крофтой, который находился в своей квартире, в левом крыле дворца. Регер доложил ему, что, по сообщению Земской канцелярии, патрули повсюду разошлись по домам и во всем пограничном районе царит спокойствие. Лишь в Краслице произошло столкновение между четниками и генлейновцами. В Карловых Варах судетонемецкая партия провела короткое собрание, на котором выступил Франк. Но поскольку существует запрет на собрания, полиция его разогнала.
Регер положил трубку и, повернувшись к Яну, засмеялся:
— Крофта успокаивает себя тем, что правительство держит положение в своих руках… А разве кто-нибудь говорит обратное? Если бы правительство захотело, то никаких волнений вообще бы не было. Достаточно было разрешить четникам открыть огонь…
— У нас частично проведена мобилизация, — начал Ян с другого конца. — Это значит, что мы можем частично занять укрепления.
— Да-да. Займем их, чтобы тут же разойтись по домам. Неужели вы думаете, что кто-то нам позволит воевать? Скажем, Чемберлен? Или господин Бонне? Или же Беран и Прейс призовут на помощь Москву? Просто смешно, пан кузен. Москву вы еще подождете!
Он сел и принялся читать иностранную прессу, которую принес служащий. Но тут же бросил газеты на диван и обратился к Яну:
— Почему вы, собственно говоря, здесь сидите, мой друг? У вас же праздник в душе, не так ли? Вы полагаете, что приближается война и конец фашизму… Это видно по выражению вашего лица. Война действительно приближается, но фашизм у нас только начинается. Сейчас Черны пока еще не может пересажать коммунистов и разогнать их партию, но подготовка к этому идет! Отправляйтесь спокойно домой. Не произойдет ничего такого, что доставило бы вам радость… Или же садитесь сюда на мое место и следите за телефонами, если вас это интересует. А я посплю… Садитесь дежурить…
— Это невозможно!
— Все возможно. Не называйте себя. Просто говорите: «Чернин, кабинет, ночной дежурный…» — и ведите разговор, как пожелаете…
Регер открыл свой портфель, облачился в пижаму, улегся на диван и спустя несколько минут заснул. Часы на Лорете пробили полночь, заиграли колокола.
Ян посмотрел через окно на пустынную площадь перед Лоретой, сверкающую отблесками огней после дождя. Над крышами зданий по улице Увоз в сером небе расплывалось зарево. Это светила Прага. В сторону Погоржельце проследовала колонна военных автомашин, В окнах погасли огни.
Раздался телефонный звонок, и телефонистка сообщила:
— На линии Лондон.
И тут же знакомый Яну голос спросил:
— Так что новенького, сосед? — Это был посол Масарик.
Ян ответил:
— Повсюду в пограничных районах спокойно. Мобилизация проходит нормально…
— Ничего не поделаешь, сосед! Этого следовало ожидать… Спокойной ночи…
Этот разговор не нарушил сна Регера. Потом позвонил министр Крофта и спросил, нет ли сообщений из пограничных районов или из главного штаба. Позднее из Земской канцелярии доложили о драке в Нидеке между немецкими социал-демократами и генлейновцами. К двум часам ночи стало тихо.
Ян уселся в кресло возле телефонов.
— Выключите свет! — пробормотал Регер и натянул на голову покрывало.
Начиналась десятая неделя после оккупации Австрии. Завтра Гитлер нападет на Чехословакию! Посыпятся бомбы. Мы вступим в бой! Не отдадим фюреру пограничные области! Мы провели мобилизацию и будем обороняться! Страну с тысячелетней историей не растерзать на куски! Те, кто завтра займет место в пограничных укреплениях, отдадут жизнь за родину, которую они с колыбели носят в своем сердце. У нас не отнять наших гор! Нам на радость останутся зеленые рощи… Наверное, не избежать разрушений в Праге. Но мы не отдадим ее и в развалинах! Рано или поздно это должно было случиться! Лучше сегодня, чем завтра. Пока мы еще полны веры в себя и свою правоту. В эти часы резервисты собрались на вокзалах, чтобы занять места в вагонах. Оживленно сейчас на Смихове и в Либени. Много, конечно, войск на станции в Брусце, где более двадцати трех лет назад Ян садился в поезд, следовавший в Карпаты. Понадобилось десять лет, чтобы он вернулся домой, пройдя по трудным, извилистым дорогам. Пока в казармах надевают обмундирование молодые люди. Через несколько дней следом пойдут их отцы. Пойдет и Ян. Прага перестанет сверкать огнями, наверняка введут затемнение. Наступал рассвет 21 мая. Тот день, о котором Гитлер говорил своему английскому поклоннику Айсу.
Шел дождь… Таня где-то в пограничном районе. Еничек спит в доме в Ольшанах…
Лоретанские колокола звонят через каждый час. Мелодия старых барочных времен взывает к милости богоматери. Заплачут матери, провожая сыновей. Но это матери чехов, они знают, что иного выхода нет. Впервые за многие столетия мы выступаем в поход отнюдь не за чужие интересы.
Вот они идут внизу под окнами! В одиночку и группами. Молодые люди с черными чемоданчиками в руках. Идут под дождем, сквозь предрассветную мглу, идут твердым юношеским шагом в сторону Погоржелецких казарм. Мысленно они говорят: «Спи, наша любимая Прага, это твое последнее мирное утро… А мы уже идем на войну, уже маршируем…»
Но окна в домах пооткрывались, оттуда выглядывали матери, жены и дети. Им было не до сна. Сердце в волнении стучало: «Мобилизация!» Известно ли родителям Яна в Ольшанах о начале мобилизации.
Ян вышел на балкон дворца. Когда-то в нем размещались казармы, теперь это один из самых больших и великолепных дворцов в чешских землях. Людям, сидящим в этих кабинетах, народ доверил заботу о своих судьбах.
Человек, спящий на диване, не испытывал волнения. Он — сын богатых родителей. С пеленок рос сытым и одетым. Многие годы жил в одном замке с Масариком. Ездил в Женеву и Париж. Всегда был и сейчас оставался большим барином. Он знал о тайных и важных делах государства больше, чем большинство граждан страны. Но эти дела его не трогали. Ему не казался смертельно важным вопрос о том, будет ли его страна расчленена и изуродована. Он никогда за эту страну не страдал и не проливал крови. Она приносила ему лишь радости и богатство. Избежал первой мировой войны, избежит и второй! Он никогда никого не любил, иначе он не смог бы спать в минуты, когда решается судьба его страны…
Снова раздались чудные звуки лоретанских колоколов, казалось, серебряные капли упали на стеклянную поверхность…
Зазвонил телефон.
Ян подбежал к аппарату:
— Чернин, кабинет, ночной дежурный…
— Говорит Земская канцелярия… Два судетских немца убиты нашим патрулем в районе Хеба при попытке прорваться через границу… Проинформируйте, пожалуйста, пана министра. Письменное донесение получите через полчаса.
Ян подошел к спящему и потряс за плечо:
— Пан доктор! Пан…
— Чего вы меня будите?
— Инцидент! Два немца застрелены при попытке перехода границы.
— Ну… и что дальше?
— Доложите об этом министру…
Регер сел, сунул ноги в тапочки:
— У вас такой вид, словно уже бомбят Прагу! А речь идет всего о двух немцах! Если коммунистам удастся осуществить задуманное, мертвых будет больше. Немцев и чехов…
Он подошел к телефону, позвонил министру и доложил о случившемся. Повесив трубку, он рассмеялся:
— Старик от такого известия совсем расстроился… Неужели он принимает все всерьез? Правда, Гитлер наверняка придет в ярость! Не надо было давать нашим в руки оружие… А так действительно может что-то случиться… Но для вас это радостное событие… Вижу по вашему виду, что вы хотите этой войны! С ума, что ли, вы сошли вместе с этой окаянной Москвой. Черт бы вас побрал!..
— Посмотрите из окна на людей, как они спешат в казармы!
— Плевал я на них… Знаете, чего они хотят? Воровать! Хотят присвоить заводы, банки, имения… Это все большевики! И это знают Чемберлен и Бонне, знают Беран, Стоупал, Черны и Годжа! Убирайтесь домой! Радуйтесь там! Я не желаю больше видеть вашу праздничную физиономию! Гитлера на вас надо! И он придет… Дождетесь!
Ян не ответил. Он набрал номер телефона Мирека. Тот сразу узнал Яна по голосу.
— Маршируем! — воскликнул Мирек. — Я уже в форме. Отправляюсь на север. До свидания! Только бы ничего не случилось там с твоей Таней Поповой! — Он просвистел в трубку куплетик песни об Адольфе, который однажды тоже получит свою бомбу, и закончил серьезным тоном: — Оставайтесь все живы-здоровы. Пусть вам доведется дожить до тех времен, когда все это останется позади.
Вошел чиновник, сменяющий на дежурстве Регера.
— Нового ничего нет, — сообщил Регер. — Только старик (он имел в виду министра Крофту) все больше раздражается…
Он начал одеваться. Спросил Яна:
— Подождете меня?
— Нет, — ответил Ян, — я тороплюсь в редакцию.
— Только, ради бога, от недосыпания не напишите какой-нибудь ерунды! — крикнул ему вдогонку Регер и снова рассмеялся.
Прага была украшена флагами. Люди надели праздничные наряды. Мобилизация проходила успешно. Все сохраняли спокойствие и радостное настроение. Начиналось солнечное утро, за изгородями садов распускался жасмин.