Когда город Губкин уже изрядно разросся, его будущее стало несколько неопределенным.
И раньше предполагали, что под частью городских кварталов залегают руды Коробковского месторождения. Но не знали точно, сколько их и как они простираются. В те годы, когда застраивалась старая часть города, руду добывали из шахт. Теперь ее берут главным образом открытым способом, из карьеров. Вот и возникла проблема, о которой первый секретарь Губкинского горкома партии Николай Алексеевич Борщевский сказал:
— Наша проблема номер один. Если строить карьер, его хозяйство подойдет примерно вот к этому месту, где мы с вами разговариваем. Почти к центру города.
«Проблему № 1» всесторонне обсуждают «открытчики» и «подземщики», представители двух направлений в дальнейшем развитии добычи руды. У преобладающего сейчас открытого способа есть свои недостатки: в частности, карьеры и отвалы занимают много ценной земли. Кроме того, некоторые богатые месторождения залегают на больших глубинах.
Если говорить о Губкине, то тут взвешивается множество «за» и «против». Сегодняшний город, говорят некоторые, расположен далеко не идеально: близки рудники, пылящие отвалы пустой породы, хранилища «хвостов» — отходов обогащения. Так, может, строить карьер, город же отодвинуть, а то и перенести, скажем, в район нового водохранилища на Осколе? Дешевая руда окупит все расходы.
Ну, а как быть с привязанностью жителей к родному, насиженному месту? Не все измеряется рублем!
И потом, справедливо замечает Николай Алексеевич, кто сегодня определит, какова будет истинная цена гектара чернозема через четверть века? Через полвека? Выгодность, экономичность открытой добычи многих месторождений КМА — дело очевидное. Но ясно также, что в не таком далеком будущем очень глубоко залегающие руды придется все равно разрабатывать подземным способом. Надо накапливать опыт. Глубокий рудник на Яковлевском месторождении будет первым шагом. Быть может, подземная разработка Коробковского месторождения должна стать вторым?
Спорных проблем, связанных с наиболее быстрым, экономически целесообразным освоением богатств КМА, предостаточно. Их обсуждают, о них спорят на разных уровнях. Спорят бригадиры проходчиков и академики. Спорят в Губкине, Железногорске, Белгороде, Курске, Москве.
В Губкине головной научно-исследовательский институт по проблемам Курской магнитной аномалии. В Железногорске — его отделение. В Белгороде — институт «Центрогипруда», проектирующий горные предприятия, и Всесоюзный научно-исследовательский и проектно-конструкторский институт по осушению месторождений полезных ископаемых, специальным горным работам, рудничной геологии и маркшейдерскому делу. Он разрабатывает, в частности, методы защиты от подземных вод шахт и карьеров Курской магнитной аномалии.
Проблемы рудного бассейна настолько обширны и сложны, что ими в той или иной степени занимаются свыше пятидесяти институтов. Генеральный штаб всей этой армии, объединяющей силы науки и техники, — Научный совет по проблемам КМА Академии наук СССР, возглавляемый крупным ученым Михаилом Ивановичем Агошковым.
Научно-исследовательский институт в Губкине — гордость города. И как глубоко ошибся бы тот, кто предположил бы, будто оторванность от центра придает стилю его работы малейшие черты провинциальности! Научный совет по проблемам КМА собирает здесь выездные сессии, привлекающие крупнейших специалистов страны. Институт «сидит на руде», в его лабораториях рождаются, исследуются, проверяются на практике идеи, связанные с сегодняшним и завтрашним днем рудников, шахт, горнообогатительных комбинатов крупнейшего железорудного бассейна планеты.
Пока я жил в Губкине, пришло сообщение, что разработанный институтом способ обогащения слабомагнитных руд получает все большее и большее признание. Пошел поздравлять руководителя лаборатории Николая Федоровича Мясникова.
— Да, спасибо, — сказал он довольно равнодушно. — К нашему шариковому магнитному сепаратору проявляется интерес у нас, да и за рубежом.
Он безусловно не рисовался, не хотел казаться скромным: просто считал, что известие о патенте — в порядке вещей. Я ездил потом с Николаем Федоровичем по предприятиям, видел, что всюду он свой человек, нигде и никого не пытающийся хотя бы в малейшей мере подавлять авторитетом деятеля науки.
О директоре института Викторе Иннокентьевиче Терентьеве секретарь горкома партии отозвался, как о человеке энергичном, отзывчивом на любое новое дело.
Виктор Иннокентьевич назвал мне цифры: за год на производстве и в проектах использовано шестьдесят работ института. Сконструированный сотрудниками института в содружестве с производственниками вибровыпуск для шахты удвоил производительность доставки руды. Гидромониторный способ вскрыши… Но едва ли стоит здесь перечислять хотя бы основные работы института, каждый раз добавляя: «в содружестве с производственниками».
Формы этого плодотворного содружества подсказывает жизнь.
Я поехал на недавно пущенный Лебединский горнообогатительный комбинат. Мне хотелось подробно проследить превращение руды из тяжелой глыбы в мельчайший порошок концентрата по новой, примененной здесь технологии.
Комбинат работает на кварцитах Лебединского рудника. Из глубокой чаши карьера думпкары с рудой тянутся и тянутся к его громадным корпусам.
Вот подошел очередной состав. Думпкар, поднимающий свыше девяноста тонн, сбросил ношу в глубокую воронку опускного колодца. Хруп, хруп — и за несколько секунд мощнейшие дробилки колодца «разжевали» груду руды.
Мне рассказали об удивительном случае. Помните, в каком сенсационном духе писали о человеке, проглоченном китом и чудом оставшимся живым? Так вот, тут произошло нечто похожее. Даже заголовок подошел бы: «Один шанс из тысячи». Неосторожный, зазевавшись, соскользнул в воронку, провалился вместе с крупными глыбами и по совершено невероятной случайности избежал «жерновов», способных раздробить скалу. Он был без сознания, когда его успели снять с лепты конвейера на пути к уже неотвратимой гибели. Единственный в мире человек, прошедший сквозь дробилку вместе с глыбами руды, отделался переломом ребер…
Надев каски, мы обходным путем спустились глубоко под землю ко дну колодца. Раздробленная руда начинает отсюда подъем по конвейеру. Он заключен как бы в наклонный тоннель метро. Мы поднимались, и руда обгоняла нас. Шли долго. «Метро» кончилось. Надземная галерея вела к верхнему этажу корпуса. Из глубин руду поднимают высоко над землей, туда, где установлены мельницы, чтобы потом снова опустить ее по ступеням технологического процесса до уровня земли.
Обычно в гигантских вращающихся цилиндрах шары из особо прочной стали, перекатываясь, растирают руду в порошок. Но на Лебединском комбинате — новинка: бесшаровые мельницы. В них крупные куски дробят более мелкие. Другими словами, руда самоизмельчается.
А затем на помощь приходит вода. Измельченная руда превращается, если хотите, в жижу, в грязь. Там и железо, и бесполезная для металлургии порода.
Металл из этой жижи вытягивают магниты, помещенные внутри особых сепарационных барабанов. Темной массой он прилипает к их поверхности, а ненужная порода уходит прочь. Магниты мощные — я едва удержал в руке железный болт, рванувшийся к сепаратору.
Ниже, ниже — и вот мы уже среди вакуум-фильтров, где «железная грязь» — странное словосочетание, верно? — сохнет на ткани в воздушном потоке.
Человек в красной каске, в замызганном ватнике, возился возле трубы, из которой вода хлестала в большой квадратный чан.
— Знакомьтесь, Александр Кузьмич Захаров, без пяти минут кандидат наук.
«Без пяти минут кандидат» оказался членом пусконаладочной бригады научных работников. Он местный, из поселка под Старым Осколом, сын плотника, работавшего на КМА. Окончил техникум, занимался геологоразведкой. Потом поступил лаборантом в Научно-исследовательский институт по проблемам КМА. Работая, заочно окончил политехнический. Из лаборанта превратился в младшего научного сотрудника, потом стал старшим. Готова диссертация: «Исследование основных параметров фильтрования и подпрессовки осадков магнетитовых концентратов на вакуум-фильтрах».
Вакуум-фильтры — вот они, рядом. Не в лаборатории. Тема диссертации рождена производством, непосредственным участием в производстве.
Пусконаладочная бригада научных работников старается вместе с коллективом быстрее вывести фабрику на проектные мощности. А кроме того, надо совершенствовать технологию для следующих подочередей огромного предприятия, в том числе исправить кое-какие свои ошибочные рекомендации. Захаров рассказал, как на ходу изменили неудачно запроектированное расположение трубопроводов набора и вакуума, как усовершенствовали гидрозатворы, убив двух зайцев: устранили ручной труд на очистке и экономят воду.
А ведь горно-обогатительный комбинат потребляет целый Терек. Он шумит в подземном «Дарьяльском ущелье», прозаически именуемом «хвостовым лотком». Ничего себе лоток: тоннель в три четверти километра! Идем по мостикам над потоком. На улице — теплынь, а здесь сырость подземелья, пар дыхания.
Вырвавшись на белый свет, мутный Терек попадает в цех оборотного водоснабжения. Действующая здесь дорогая и сложная техника возвращает три четверти осветленной воды в начальный оборот.
У пусконаладочной бригады научных работников оказался свой штаб в одном из сырых и основательно продуваемых уголков корпуса. Каждый находит в цехах интересное и полезное для роста своей научной квалификации.
И что не менее важно, ощущает единство, общность с производственниками. В ночь на 25 ноября прошлого года ни один из бригады не ушел с комбината до шести утра: всем хотелось вместе с рабочими «своими руками пощупать первый концентрат в промышленном исполнении».
Освоение проектной мощности комбината рассчитано на 18 месяцев. Думают сократить срок примерно вдвое. Это сотни тысяч тонн концентрата в погашение долга из-за затяжки со строительством. Уже в начале мая я читал на красной доске института первую «молнию», поздравлявшую обогатителей с досрочным освоением на Лебединском ГОКе проектных показателей по циклу рудного самоизмельчения.
Поздравляли обогатителей вообще, не разделяя производственников и научных работников. И правильно: те и другие хорошо поработали ради общего дела!