Полузасыпанный песками, мертвый и забытый, он лежал посреди пустыни. Даже в самом его названии было что-то зловещее: Хара-Хото — буквально «черный город», но по смысловому значению одновременно и «злой город».
Смутные и едва ли вполне достоверные сведения о нем можно было почерпнуть из географических сочинений древних китайцев. Город возник еще до нашей эры. Во время войн китайцев с гуннами он был крепостью. В хрониках тысячелетней давности его меняющиеся названия встречаются не часто, а то и вовсе исчезают на долгое время.
Известно, однако, что в XI веке, когда в Центральной Азии набирали силу тангуты, воинственный полукочевой народ, появился город Эдзина, город «черной реки» — и по многим признакам именно ему-то и суждено было оставить свои развалины в пустыне Гоби.
Во второй половине XIX века слухи о мертвом городе серьезно заинтересовали русских ученых. Путешественники записывали устные рассказы и предания, однако в них не просто отделить правду от вымысла.
Григорий Николаевич Потанин, не раз пересекавший Монголию в последней четверти прошлого века, проходил, как потом оказалось, сравнительно близко от Хара-Хото. Его караван осенью 1886 года останавливался на две недели во владениях местного князя.
Однако кочевники рассказывали о развалинах мало и неохотно. Потанин смог записать лишь, что таинственный город находится где-то возле восточного рукава реки Эдзин. Собственно, не город, а остатки крепостных стен и домов, засыпанные песком. В развалинах, как говорят, иногда находили серебряные вещицы. Но вообще место это плохое, вокруг сыпучие пески, дорог нет, а если кто и пробрался бы туда, то еще неизвестно, удалось ли бы ему вернуться назад: там не сыщешь и глотка воды.
Потанин узнал немногое. Те, кто побывал в этом уголке пустыни Гоби позднее, — и того меньше. «Какой мертвый город? Не знаем, не слышали», — упрямо твердили местные кочевники-торгоуты в ответ на все вопросы. А некоторые даже сердились: «Неужели вы знаете о нашей стране больше, чем мы сами?»
Так возникли сомнения: да существуют ли на самом деле следы Хара-Хото или все уже давно развеяно ветром, погребено под песками?
Ответ должна была дать экспедиция Петра Кузьмича Козлова.
На поиски шел путешественник весьма известный и опытный. Мало кто из современников знал эту часть Центральной Азии лучше его. Экспедиция, среди целей которой намечались поиски Хара-Хото, была для Козлова четвертой большой экспедицией.
Ее снарядило Русское географическое общество. В канун наступающего 1908 года она покинула пограничный городок Кяхту.
Верблюды потянулись по старинной караванной дороге, с которой для русских исследователей обычно начинались путешествия в Монголию, Тибет, отдаленные районы Китая. Дорога эта вела в главный монгольский город Ургу — так прежде назывался нынешний Улан-Батор.
Козлова встретили здесь радушно и приветливо. Он быстро разыскал старых знакомых. В домике, где остановилась экспедиция, всегда было людно и шумно. Приходили живущие в Урге русские, приходили молчаливые монгольские проводники, вызвавшиеся сопровождать экспедицию.
Козлов, хорошо знавший быт, характер, обычаи, религиозные верования монголов, чувствовал себя в своей стихии. Он находил нужных людей, быстро сходился с ними, уважительно относясь к их пожеланиям. Без колебаний отложил на четыре дня выход каравана из Урги, когда проводники попросили его об этом: приближался праздник «Белого месяца», особо чтимый монголами. Да он и сам был рад узнать во время празднеств еще какие-то черточки народного характера.
Настоящее путешествие началось, в сущности, только с того январского дня, когда караван покинул Ургу.
Свирепый ветер нёс снег и песок. Редкие встречные, прижимая к груди руки для приветствия, неизменно повторяли: «Куйтун-байна!» («Очень холодно!»)
Козлов подбадривал спутников: ничего, потерпите, ведь мы движемся к югу, на свидание с весной.
И верно: вскоре в лазурном небе с клекотом закружились грифы, высматривая добычу в просыпающейся степи. Как-то на привале услышали песню жаворонка. Но после закатов, сменявших краски от пурпурных к розовым и фиолетовым, наступали холодные звездные ночи.
Все радовало Козлова. Он любил пустынные просторы, их торжественную тишину, их синие дали. Счастлив путешественник, который долгие годы живет, трудится среди чистой, девственной природы, любуясь ею, познавая ее!
После почти двух месяцев пути, перевалив через хребет Монгольского Алтая, караван оказался на землях местного князька, старого знакомого Козлова. Они встретились сердечно, но когда путешественник стал расспрашивать о дороге к Эдзин-голу, к реке, возле которой предстояло искать развалины Хара-Хото, хозяин насторожился.
— Нет туда дорог, нет, — повторял князь, добродушный сухонький старичок, а два его советника молчаливо кивали в знак согласия со словами своего господина. — Пустыня, песок и камень. Не пройти и лучшим верблюдам. Как обойтись без воды? А там взять ее негде!
Князь предлагал другие дороги через пустыню, более короткие и удобные. Козлов слушал, молча улыбаясь. Князь, не вытерпев, спросил: может, у его русского друга есть какой-нибудь большой интерес к Эдзин-голу?
— Да, — откровенно ответил Козлов. — Там, говорят, очень любопытные развалины старого города.
— А откуда вы об этом знаете? — удивился князь.
— Из книг наших путешественников и писем моих друзей.
— Вон оно что, — глубокомысленно протянул хозяин.
После некоторого раздумья он подтвердил: да, его люди бывали в Хара-Хото. Есть такой город, только он засыпан песками. И торгоуты, кочующие в тех местах, никому не говорят о мертвом городе. Никто из европейцев там не бывал. Дорога туда забыта. Торгоуты, по слухам, время от времени ищут там клады, но, кажется, настоящего богатства никто не нашел. Так, выкапывают кое-что…
Князь добавил, что только русским под силу большие раскопки, а в заключение попросил, чтобы Козлов никому не рассказывал об их беседе. Пусть торгоуты думают, будто русский сам нашел путь к развалинам. Он, князь, даст проводников, знающих дорогу к Эдзин-голу.
Гость крепко и благодарно пожал руку хозяину.
Удача, удача! Он все же существует, этот таинственный город! Потанин нашел верную путеводную нить, остается ею воспользоваться.
Козлов, вероятно, и сам не вполне отдавал себе отчет, почему Хара-Хото овладел его мечтами, заставил перед отъездом перерывать библиотеку Географического общества в попытках узнать о далеком прошлом пустыни Гоби.
Он понимал толк в монгольских древностях, но никогда не чувствовал особенного влечения к археологии. Быт, нравы племен и народов, природа — рельеф, климат, растительность, животный мир — вот привычный круг его интересов во время прежних путешествий.
Перед отъездом Козлов поделился своей мечтой лишь с несколькими особо близкими людьми.
В плане двухлетних работ экспедиции поиски Хара-Хото занимали едва не третьестепенное место. Считалось, что Козлов займется исследованиями Монголии лишь попутно, основное же внимание уделит району озера Кукунор, а также сборам естественно-исторических коллекций в провинции Сычуань, южная роскошная природа которой всегда привлекала натуралистов.
Козлов признавался впоследствии, что заветные мысли о поисках Хара-Хото он хранил «в тайнике души».
И вот они обретают реальность, цель близка и, похоже, вполне достижима!
Хмурым мартовским утром караван покинул ставку князя. Старичок, легко вскочив на коня, со своей свитой проводил путешественника.
При расставании склонился к его уху и проговорил тихо, чтобы не слышали окружающие: «Прощай, я уверен, что ты попадешь в Хара-Хото и найдешь там немало интересного».
Пошла пустыня с грядами каменистых холмов и руслами пересохших рек. Временами показывались стада антилоп. Огромные грифы кружили над караваном. Миражи то громоздили по горизонту желто-красные обрывы неведомых гор, то манили обманчивым блеском водной глади.
Минули две недели после выхода из ставки князя. Начался весенний перелет птиц.
В эту радостную пору, когда ликующая природа словно вливает в человека силы и новые надежды, экспедиция достигла бассейна Эдзин-гола.
И все сложилось как нельзя лучше. Местный управитель, которому Козлов послал шелковый «хадак» — «платок счастья» с изображением божеств, покровительствующих долголетию, — обещал не чинить препятствий на пути к Хара-Хото.
И 19 марта 1908 года взволнованный Петр Кузьмич Козлов увидел город своей мечты.
*
С чего начинается путешественник, исследователь?
Переберите сотни биографий. Они не сходны во многом, но почти всегда обнаруживается, что у истоков были книги. Книги возбудили желание подражать их героям, самому пожить хотя бы немного жизнью смелых, упрямых непосед, искавших свои тропы на земном шаре.
Мечтают о путешествиях миллионы. Становятся настоящими путешественниками тысячи. Выдающимися — сотни. Великими — единицы.
Итак, у истоков — книги. Это начало естественное, привычное. Но редко кому выпадает счастье увидеть, близко узнать любимого книжного героя.
Чаще всего мешает неумолимое время. Едва ли среди крупных путешественников прошлого века нашелся хотя бы один, с детства не слышавший о Джемсе Куке. Но увидеть его уже тогда можно было лишь на старинной гравюре.
И все же бывает невероятное: герой из книги приходит к читателю-романтику не в грезах, не во сне. Приходит — и зовет с собой. Не в переносном смысле, а буквально, с деловитой простотой.
Петя Козлов родился в городке Духовщина, на Смоленщине. Городок захудалый: от железной дороги — в стороне, лишь пылят тройки по старому почтовому тракту. Дважды в год сонную Духовщину на короткое время оживляют ярмарки. Купцы торгуют шорными изделиями, чугунной посудой, скупают конопляное семя, пеньку, скот.
Отец Пети — в найме у богатого торговца скотом. По весне гоняет гурты на Дон. Иногда берет с собой сына. Дорога долгая, скот гонят без спешки, чтобы не терял в весе.
Учится Козлов Петр в трехклассном училище, где за малые провинности бьют линейкой по ладоням, а за большие отставной солдат, сторож Ипат, пребольно сечет розгами.
Все изменяется после приезда нового учителя, Василия Порфирьевича Вахтерова, человека передовых взглядов. Пощипывая бородку, Вахтеров приглядывается к ученикам, старается обнаруживать и развивать их способности.
В школе появляются «Робинзон Крузо», книги Майн-Рида. Учитель читает ребятам вслух Гоголя, Некрасова, водит на экскурсии, рассказывает о знаменитых путешественниках, учит простейшим приемам составления планов местности.
Петя решает тоже стать учителем, таким, как Вахтеров. Не вышло: в доме — бедность, нечем платить за учение. Подростка определяют на винокуренный завод в местечко Слобода. Там должен он постигать конторское дело: переписывать бумаги, щелкать на счетах, разносить рубли и копейки по графам ведомостей.
При конторе собрана кое-какая библиотека. Получают здесь и петербургские газеты.
В них много пишут о «богатыре земли русской», великом путешественнике Николае Михайловиче Пржевальском, прославившемся на весь мир своими смелыми экспедициями в Центральную Азию. Он только что вернулся из очередного путешествия.
Петя Козлов знает чуть не каждую страницу книги Пржевальского, в которой тот описывал свое более раннее путешествие по Монголии в стране тангутов.
Мечтает ли юноша когда-либо встретиться со знаменитым путешественником? Быть может, и мечтает, да только надежд на это у него почти никаких.
И вдруг… О, это чудесное «и вдруг»!
Петя как-то вечером сидит, задумавшись, на крыльце конторского домика.
— Чем это вы здесь занимаетесь, молодой человек?
Юноша вздрагивает от неожиданности, поднимает глаза. Перед ним — Пржевальский!
Не в мундире полковника, как на портретах, а в просторной охотничьей куртке. Да разве можно спутать с кем-либо этого человека с орлиной головой на широких плечах?
Смущенный, растерянный, Петя бормочет о вечерних звездах, о красоте неба, которое «там, у вас в Азии», ведь еще чище, прозрачнее. И еще о том, что ему не судьба увидеть то прекрасное небо…
Пржевальский расспрашивает юношу, кто он, что намерен делать в жизни, и неожиданно произносит:
— Ну что же, зайдите ко мне, поговорим.
Пржевальский не переносил суетливую городскую жизнь. После возвращения из экспедиции обычно работал над своими книгами в сельской тиши. Но местечко Отрадное, облюбованное для этого, после проведения вблизи железной дороги утратило прежнюю прелесть. И Пржевальский отправился на родную Смоленщину в поисках более спокойного уголка. Окруженная глухими лесами Слобода сразу понравилась ему. Он купил здесь усадьбу.
Вскоре юноша Козлов перебрался туда. Начался крутой поворот в его жизни.
Пржевальский, поступив сразу после гимназии на военную службу, не ушел в отставку и после того, как стал знаменитым путешественником. У него было твердое правило: брать с собой в экспедицию лишь тех, кто прошел армейскую школу.
Он не сделал исключения и для Козлова. Согласившись взять юношу в свою намечавшуюся четвертую экспедицию по Центральной Азии, потребовал, чтобы тот поступил на военную службу. Лишь после того, как Петр Козлов был произведен в подпоручики, его прикомандировали к полковнику Пржевальскому.
Подпоручику Козлову исполнилось тогда двадцать лет.
Пржевальский взялся за подготовку будущего спутника с жаром и энергией. Учил охотничьей науке, препарированию птиц и зверей, верховой езде, сбору коллекций, съемке местности, всяким премудростям экспедиционной жизни.
И требовал: читай, читай, читай! Читай труды исследователей, зубри латинские названия животных и растений! Наверстывай все, в чем отстаешь!
И Козлов порадовал своего наставника такими успехами, что тот назначил его своим младшим помощником; старшим был Всеволод Иванович Роборовский, уже участвовавший в путешествиях по Центральной Азии.
О цели своей новой экспедиции Пржевальский, обращаясь к спутникам, сказал так:
— Товарищи! Дело, которое мы теперь начинаем, — великое дело. Мы идем исследовать неведомый Тибет, сделать его достоянием науки… Вся Россия, весь образованный мир с доверием смотрит на нас.
Эта экспедиция стала для Козлова строгим экзаменом. После мирной благодати Смоленщины — ночевки в снегах, переправы через бешеные реки, тяжелые приступы горной болезни на тех заоблачных высотах Тибета, куда не проникают даже горцы. А сверх того — вооруженные стычки с шайками разбойников и даже настоящий двухчасовой бой на прорыв сквозь кольцо окружения.
Козлов был рядом с Пржевальским, когда тот обследовал истоки реки Хуанхэ, а затем проник в центр хребтов Куньлуня.
Козлов был рядом с Пржевальским и во время начатой осенью 1888 года последней экспедиции великого путешественника. Трагедия произошла почти в самом ее начале. Брюшной тиф внезапно оборвал жизнь человека, который за бурные годы странствий десятки раз рисковал ею.
Он умер в полном сознании. Велел похоронить себя там, где его свалила болезнь, — на берегу озера Иссык-Куль. Завещал ученикам продолжать исследование азиатских просторов.
Козлов пережил гибель своего учителя так, как переживают смерть отца. Даже четверть века спустя он признавался, что сознание потери все еще не покидает его.
Экспедицию решено было продолжить. Ее начальником назначили Михаила Васильевича Певцова, обладавшего опытом путешествий по Монголии и Китаю.
Но Географическое общество понимало, что Пржевальский и Певцов — величины все же несоизмеримые, и сократило маршрут, исключив наиболее трудную его часть.
В этой экспедиции Козлов самостоятельно выполнял важные задания. С небольшим отрядом он прошел по необитаемым местам Тибетского нагорья. Певцов не раз посылал Козлова далеко в сторону от основного маршрута. По сути дела, это были довольно продолжительные и далеко не легкие обособленные экспедиции.
Русское географическое общество заметило новую восходящую звезду. После возвращения на родину Петр Кузьмич был награжден золотой медалью имени Пржевальского.
В свою третью экспедицию Козлов направился вместе с Роборовским. Это было в 1893 году.
Обычно принято рассказывать о том, что происходит во время путешествий. Но право, иногда полезно узнать и о том, что делал путешественник в перерыве между ними.
Выполняя завет своего учителя, Козлов окончил военное училище. Приобрел солидные познания в топографии, в умении ориентироваться на местности. Наметил обширную программу самообразования и выполнял ее с редкостной настойчивостью. Так, он полтора года прилежно посещал Пулковскую обсерваторию, изучая теорию и практику астрономических наблюдений. Одновременно учился литературному мастерству, понимая, что мало увидеть и пережить, надо еще и ярко рассказать о пережитом. Его часто видели на лекциях и докладах крупных ученых.
Благоговея перед Пржевальским, ученик, возможно, понял, что даже у великого путешественника были кое-какие пробелы в знаниях. Восполняя их у себя, Козлов серьезно занимается этнографией. Унаследовав у Пржевальского преклонение перед природой, он развивает в себе интерес и к обыденной человеческой жизни, умение подмечать черточки незнакомого быта, особенности психологии людей, с которыми сталкивает его судьба в отдаленных уголках земного шара.
В первое путешествие с Пржевальским в 1883 году отправился восторженный подпоручик. Свое третье путешествие в 1893 году начинает уже достаточно зрелый исследователь. Новую Центральноазиатскую экспедицию справедливо называют экспедицией Роборовского — Козлова: у каждого свои задачи, маршруты сходятся лишь временами.
А затем высоко в горах, уже на втором году трудных странствий, Роборовского внезапно поражает паралич, и Козлов с этих минут до конца экспедиции становится ее руководителем, отвечающим и за жизнь больного товарища.
Кончается XIX век, давший истории открытий столько блистательных имен. И все же на картах полушарий еще достаточно как «белых пятен» в полном смысле слова, так и мест, где исследователи успели сделать лишь первые робкие шаги.
На рубеже двух веков Козлов начинает свое четвертое путешествие. Теперь это его полностью самостоятельная экспедиция, а поведет он ее туда, где мечтал когда-то побывать вместе с Пржевальским.
Он должен продолжать дело учителя. Цель экспедиции — Тибет. Там уже сделано немало, но хватит ли человеческой жизни, чтобы сделать все?
На этот раз предстоит обследовать восточнотибетскую область Кам. Экспедиция снова идет через Монголию, продолжая изучение ее хребтов, пустынь, степей. Верблюдов сменяют высокогорные яки: караван вступает на Тибетское нагорье. Вторично видит Козлов истоки Хуанхэ. Открываются снежные вершины и глубокие ущелья Кама. Экспедиция достигает верховьев Янцзы. Остается проникнуть в бассейн Меконга, еще одной из великих рек Азии. Козлов пересекает не исследованный до той поры высокий водораздельный хребет, назвав его хребтом Русского географического общества. В бассейне Меконга экспедиция зимует, продолжая изучение местной фауны и флоры.
Лишь одну давнюю мечту, которую лелеял еще Пржевальский, так и не удается осуществить его ученику. Он не получает доступа в Лхасу, столицу Тибета, священный город буддистов, где живет их духовный вождь далай-лама.
Лхаса закрыта для иностранцев. Это древний, неукоснительно соблюдаемый закон. Однако англичане несколько раз пытались нарушить его.
Посол от далай-ламы посещает путешественников и прежде всего осведомляется, откуда они. Узнав, что перед ним русские, рассказывает о полученной им инструкции: «Если русские, то приказано тотчас же познакомиться с вами и передать от далай-ламы привет, а если англичане, то, не заводя разговора, ехать обратно с донесением».
Посол приносит извинение от имени далай-ламы: даже сам правитель Тибета не может нарушить заветы и открыть ворота Лхасы чужеземным гостям…
В России между тем давно нет вестей от Козлова. Газеты начинают кампанию: надо искать пропавших. Однако поздней осенью 1901 года экспедиция, ушедшая свыше двух лет назад, дала о себе знать. Она возвращалась, проложив более десяти тысяч километров исследовательских маршрутов по местам, как тогда говорили, забытым богом и людьми.
Пожалуй, только самого Пржевальского в Петербурге встречали некогда с таким триумфом, как теперь его ученика.
За два десятилетия скромный конторщик из местечка Слобода превратился в одного из наиболее прославленных русских географов и натуралистов своего времени, в путешественника, получившего мировую известность и признание.
*
Итак, 19 марта 1908 года Петр Кузьмич Козлов увидел Хара-Хото.
Все произошло проще, обыденнее, чем представлялось. За долгую дорогу через Монголию трудности и помехи были куда серьезнее, чем на последнем этапе к желанной цели.
Покинули бивак налегке маленькой группой, захватив с собой запас воды и продовольствия, самые необходимые инструменты. Углубились в пустыню. Вскоре появились первые обнадеживающие находки: там след древней канавы, тут жернов, подальше глиняные и фарфоровые черепки.
Потом показались субурганы — нечто вроде глинобитных невысоких башенок, сооружаемых последователями буддийской религии в честь знаменательных священных событий или на могилах праведников. Субурганы как бы охраняли древнюю дорогу, ведущую в Хара-Хото.
Нетерпение и волнение Козлова и его спутников все нарастали. Но вот преодолены последние холмы…
Город был полузасыпан песками. Сохранились стены его крепости. За ними виднелось какое-то куполообразное здание, развалины дворцов или храмов. И всюду — субурганы, большие и малые, один особенно высокий и массивный.
Всадники въехали в мертвый город через крепостные ворота. Наскоро разбив лагерь в середине Хара-Хото, тотчас принялись за дело: набросали план развалин, измеряли стены, пробовали, податлив ли грунт при раскопках. Подъем духа был всеобщим. Прикосновение к тайне сулило открытия.
Чьими руками были сложены эти стены? Чем занимались люди, ходившие когда-то по улицам города в пустыне? Почему опустел, умер Хара-Хото?
Пока что город лишь задавал вопросы, не давая ключей к ответам.
Незаметно наступившая ночь придала развалинам суровый и мрачный вид. На вершине главного субургана зловеще, резко вскрикивал сыч. Спали в первую ночь плохо, нетерпеливо дожидаясь рассвета.
Вероятно, даже опытный археолог растерялся бы при встрече с мертвым городом. Откуда начинать раскопки? Что и где искать? А ведь у маленького отряда в запасе было всего несколько дней.
Внутри города угадывались улицы. На плане появились условные названия: «Главная», «Торговая». А дальше просто «Развалины № 1», «Развалины № 2», «Развалины № 3».
Обследуя стены, Козлов нашел в одном месте пролом, через который мог проехать конный воин.
Так не подтверждает ли эта брешь правдивость старого предания? Будто во времена незапамятные властелин Хара-Хото был настолько могуществен, что осмелился выступить против самого китайского императора. Но воинское счастье изменило властелину, и после нескольких схваток с китайскими войсками он отступил под защиту стен Хара-Хото.
Город мог выдержать длительную осаду. Однако императорские войска не пошли на штурм, а принялись заваливать мешками с песком русло протекавшей возле Хара-Хото реки.
Им удалось отвести Эдзин-гол в сторону. Осажденные, оставшись без воды, тщетно копали глубокий колодец: грунт был сухим. Тогда, зарыв в колодце свои сокровища, властелин Хара-Хото повелел тайком пробить в городской стене брешь и через нее ночью вывел свое войско для последней схватки. В этом бою он сложил голову, а китайские войска, ворвавшись в город, разграбили его.
Возле палатки Козлова быстро скопились груды находок. И чего тут только не было! Металлические чашечки, разная утварь, глиняные изображения божеств, маски, множество черепков посуды, монеты, бусы…
А главное — изображения на полотне и рукописи на неизвестном Козлову языке.
Трудно было верно оценить все значение находок. Это могли сделать только специалисты. И Козлов распорядился упаковать собранные предметы для срочной отправки вместе с донесениями через Ургу в Петербург.
Путешественник неохотно покидал «свой» Хара-Хото. «Ночь быстро спустилась на вечно сонный, отживший город. Бивак скоро затих — все уснули. Мне как-то не спалось; я долго бродил по развалинам и думал о том, какая тайна скрыта в добытых рукописях, что откроют нам неведомые письмена?.. Скоро ли удастся разгадать, кто были древние обитатели покинутого города?.. Грустно становилось при мысли, что назавтра в полдень мне суждено покинуть мое детище — Хара-Хото. Сколько радостных, восторженных минут пережил я здесь! Сколько новых прекрасных мыслей открыл мне мой молчаливый друг!»
И уходит караван прочь от мертвого города, уходит надолго. Пересекает пустыню Алашань, достигает берегов Кукунора — «Голубого озера»…
А тем временем Петербург получает сообщения Козлова, ящики с посылками. Собираются ученые — востоковеды. Им-то ясна огромная ценность находок. Надо как можно скорее продолжить исследование Хара-Хото, говорят они, это куда важнее, чем сбор коллекций в Сычуани.
Географическое общество направляет Козлову письмо: открытие в Гоби вызвало огромный интерес среди ученых в России и за рубежом, предлагаем изменить маршрут, возвращайтесь к Хара-Хото, «не жалейте ни сил, ни времени, ни средств на дальнейшие раскопки».
Там, где находится в это время экспедиция, нет не только почтовых отделений, но и просто дорог. Письмо не летит, а ползет. Где-то его пути, возможно, пересекаются с путями встречных писем Козлова, которые он шлет и шлет с оказиями, запрашивая, получил ли Петербург известия о посещении Хара-Хото, дошли ли до столицы посылки.
Прежде чем повернуть назад, в Гоби, экспедиция переживает минуты смертельной опасности в горной стране Амдо, в предгорьях Тибета, населенных воинственными племенами. Ей приходится отбивать ночное нападение конных разбойников. Много ночей люди спят по очереди, сменяя друг друга в караулах.
Но наступает наконец день, когда после долгого обратного пути Козлов сквозь пыльную дымку пустыни снова видит серые стены мертвого города.
Это уже весна 1909 года.
Той же весной 1909 года за многие тысячи километров от Хара-Хото, в приволжском городе Рыбинске, оканчивает гимназию пока еще никому не известный юноша.
Он пишет ректору Петербургского университета: «Честь имею покорнейше просить ваше превосходительство принять меня на первый курс восточного факультета по отделению китайско-японскому». Подпись: Николай Невский.
Этому имени суждено в будущем встать в истории исследования Хара-Хото рядом с именем Козлова.
А пока что экспедиция вместе с пришедшими на помощь монголами усердно раскапывает Хара-Хото, теперь уже основательно, методично, без особенной спешки.
Среди развалин все так, как было больше года назад. Никто с тех пор не потревожил покой мертвого города, на этот раз спящего среди изнуряющего летнего зноя.
Успешный поиск всегда воодушевляет. И русские и монголы только и говорят о Хара-Хото, о том, что хотелось бы найти. Козлов так передает свое состояние:
«Идешь, бывало, медленно по тихим вымершим улицам и смотришь в землю, покрытую мелкой галькой, точно узорчатым полом… Вот блеснул интересный черепок, вот бусинка, вот монета, а там дальше — что-то зеленое, какой-то нефритовый предмет… Осторожно откапываешь руками находку и долго любуешься ее оригинальными гранями и странной незнакомой формой… Всякая новая вещица, появившаяся на свет из песчаных недр, вызывает в человеке необыкновенную радость и возбуждает у прочих спутников желание вести раскопки особенно интенсивно».
Хара-Хото щедр. Находок много. И вот ведь как устроен человек: обилие создает ощущение однообразия — сегодня много и завтра много. Приходит пресыщение. Для людей, не умудренных в археологии, вещицы кажутся схожими, одинаковыми. И как определить ценность какой-нибудь рукописи, если ты не можешь сказать, на каком языке она написана, о чем в ней речь?
Но когда раскопки начинают уже наскучивать, Хара-Хото неожиданно приоткрывает еще одну свою тайну.
В стороне от города стоит одинокий субурган. Его обследование все откладывается. А он-то и скрывает главный клад, один из тех, находка которых обычно вызывает волнение во всем ученом мире.
Субурган — он войдет в историю как «Знаменитый» — что называется, набит всяческими сокровищами. Не отдельные рукописи, а целая библиотека, удивительное собрание книг в прекрасно сохранившихся обложках, сотни свитков, живописные изображения на холсте, шелковой материи и бумаге, гобелены, керамика, фарфор, множество статуэток… И тут же «хозяин» всего этого: скелет в сидячем положении. Впрочем как определят позднее специалисты, исследовавшие череп, это «хозяйка», особа, вероятнее всего принадлежавшая к знатному роду.
Найденное в субургане превосходит все, что удалось обнаружить до той поры. Рукописи должны заговорить, приоткрыть завесу над тайнами пустыни, над историей загадочно исчезнувшего народа, оставившего непонятные письмена!
Месяц в жаре, когда песок обжигает, в грязи и пыли, проникающей всюду, в тяжелейшем труде с утра до ночи вымотал людей. И все же они покидают Хара-Хото с сожалением. Особенно Козлов. «По мере удаления экспедиции от мертвого города, мною все более овладевало чувство безотчетной грусти; казалось, среди этих безжизненных развалин осталось что-то близкое и дорогое мне, с чем впредь будет неразрывно связано мое имя, что-то, с чем больно было расставаться… Много, много раз оглядывался я на подернутые пыльным туманом исторические стены крепости и, прощаясь со своим седым и древним другом, с каким-то странным чувством сознавал, что теперь над Хара-Хото сиротливо возвышается лишь один древний субурган, тогда как другой неизменный товарищ его безвозвратно погиб — уничтожен пытливостью ума человека…»
Думает ли в эти минуты путешественник о том, чтобы когда-либо снова вернуться в Хара-Хото?
Его книгу, где рассказано об открытии мертвого города, заключат строки о возможности нового путешествия, в котором он должен выполнить последний из заветов Пржевальского, своего великого и дорогого учителя.
Нет, это не Хара-Хото.
Это Тибет, его столица Лхаса. Маршрут, в самом начале которого оборвалась жизнь Пржевальского.
*
Караван Козлова был еще где-то в Монголии, а в Петербург уже летели отовсюду запросы о Хара-Хото.
Первую партию находок разобрали. Востоковеды могут сказать самое главное. Козлову удалось обнаружить один из городов тангутского государства Си-Ся. Это сильное государство существовало с конца первого тысячелетия нашей эры до походов Чингисхана. Тангуты строили крепости и города. У них была своя самобытная культура, своя письменность.
Но памятники этой письменности почти не сохранились.
На воротах в местечке недалеко от Пекина ученые обнаружили надписи на шести языках. Пять из них прочли, язык шестой был никому не известен. На пяти языках повторялись буддийские заклинания. Можно было предположить, что шестая надпись — те же заклинания. Но на каком языке?
Возникло предположение, что надпись принадлежит предкам маньчжуров.
Однако позднее нашли образцы их письменности: никакого сходства с надписью на воротах.
Но вот в одном из китайских сочинений по истории денег обнаружили описание монеты тангутского государства Си-Ся. Знаки оказались сходными с теми, из которых состояла шестая надпись на воротах под Пекином.
Тогда вспомнили об одной каменной стеле. Рядом с китайским текстом на ней была выбита надпись на неведомом языке. Теперь можно было уверенно сказать, что это письмена тангутов.
Наконец, в самом начале нашего столетия в Пекине случайно наткнулись на книгу с такими же письменами. Французский китаевед Морис сумел расшифровать значение примерно трехсот знаков.
На этом все и кончилось. Надпись на воротах, монета, стела, небольшая книга, вернее, отрывки из нее — слишком мало для того, чтобы по-настоящему воскресить неведомый язык.
И вдруг — потрясающие находки в Хара-Хото. Сначала рукописи, потом известия о целой библиотеке. И она уже на пути к Петербургу!
Козлова за рубежом знали главным образом как спутника, сподвижника и продолжателя Пржевальского. Теперь, после исследования Хара-Хото, он вернулся на родину человеком, прославившимся новым открытием мирового значения.
О русском путешественнике заговорили крупнейшие археологи и историки. Его избирают почетным членом многих научных обществ. По приглашению Королевского географического общества он едет в Лондон, где ему вручают золотую медаль — награду, которой удостаиваются немногие.
Среди слушателей его доклада о находках в Гоби крупные специалисты по древним языкам.
Между тем русские востоковеды взялись за серьезное изучение сокровищ Хара-Хото. Разбирая рукописи и книги, извлеченные из «Знаменитого» субургана, они обнаружили вещь поистине бесценную, о которой не смели даже мечтать. Это книга с цветистым названием «Жемчужина в руке, отвечающая нуждам времени». Поистине жемчужина: тангутско-китайский и китайско-тангутский словарь, составленный в 1190 году! И, определили специалисты, не просто словарь, но как бы учебник тангутского языка для китайцев и китайского для тангутов.
Кажется, дальше все просто: если знаешь китайский, бери словарь, бери тангутскую книгу и понемногу вникай в смысл написанного.
На самом деле все оказалось настолько сложным, что и сегодня, почти восемь десятилетий спустя после раскопок в Хара-Хото и находки «Жемчужины в руке, отвечающей нуждам времени», еще нельзя сказать, что язык исчезнувшего народа полностью постигнут учеными.
По образному определению современных знатоков тангутской письменности, словарь, увы, не заставил «заговорить» древние книги и рукописи. Он помог «услышать» лишь неясное «бормотание», поскольку можно было в лучшем случае разобрать каждое пятое или седьмое слово, а текст в целом оставался непонятным.
Многие ученые у нас и за рубежом пытались превратить «бормотание» в «разговор». Больше всех преуспел в этом Николай Александрович Невский.
Когда в 1909 году юноша из Рыбинска просил, чтобы его зачислили на восточный факультет Петербургского университета, это не было случайным выбором. По воспоминаниям, он еще в школе обнаружил большие способности к изучению языков. Дружил со студентом-востоковедом, удивительно быстро освоил основы арабского языка.
Вероятно, по настоянию родителей Невский проучился все же некоторое время в технологическом институте, где получал отличные оценки. Но не стал противиться своему влечению. Понял, что его место — в аудиториях восточного факультета.
Невский изучал китайский и японский языки столь блистательно, что ему пророчили сразу по окончании университета профессорскую кафедру.
В 1915 году Невского для совершенствования знаний надолго командировали в Японию.
Русский филолог жил не только в японской столице, но и в маленьких деревнях, изучал не только разговорный язык, но и обычаи народа. Преподавая русский в коммерческом училище, он одновременно стал одним из признанных знатоков японской мифологии. Увлекся изучением языка и фольклора айнов, небольшого народа, во многом отличавшегося от японцев. Путешествовал на отдаленные острова, посетил Тайвань. В кругу его широких, многогранных интересов оказался и язык тангутов.
Это случилось, вероятно, в начале двадцатых годов, а быть может, и раньше. С 1925 года Невский стал получать из Ленинграда копии тангутских текстов. С поразительной быстротой проник в самую суть вопроса. После того как он вернулся на родину, ему предоставили в распоряжение всю библиотеку тангутских книг и рукописей.
Восемь лет тяжелого труда потребовались Невскому, чтобы из массы находок, обнаруженных и вывезенных Козловым, выделить самое важное, самое ценное. Не просто выделить, но описать, наметить, как использовать каждый памятник тангутской письменности для того, чтобы мертвый язык «заговорил».
Николай Александрович Невский выполнил задачу, по трудности и объему равную той, которую до него выполняли великие, прославленные открыватели древних письменностей.
Вот оценка специалистов: «Вся эта сложнейшая работа была по силам только исследователю, знавшему китайский и тибетский языки, с которых сделаны тангутские переводы, и не в их современном виде, а в том состоянии, в котором они находились 8—10 веков назад. Кроме того, надо было знать буддийскую и китайскую литературу самого различного содержания настолько хорошо, чтобы по одному расшифрованному куску тангутского текста понять, с какого именно — китайского, тибетского или санскритского — сочинения сделан перевод».
Ученый дал миру возможность изучать историю и культуру тангутов по их собственным книгам.
Николай Александрович Невский не дожил до своего полного научного триумфа. Его капитальный труд — двухтомная «Тангутская филология» увидела свет в 1960 году. Два года спустя ученому посмертно было присвоено звание лауреата Ленинской премии.
Труды Невского были высоко оценены и в Японии. О нем изданы книги на японском языке. Одна из них называется так: «Небесная змея. Жизнь Николая Невского». Странное название? Но змея в японском фольклоре — символ бессмертия…
А что же Петр Кузьмич Козлов?
Ему было суждено увидеть Хара-Хото еще раз.
Путешественнику шел уже седьмой десяток, когда в 1923 году он вновь вступил на караванные пути Монголии во главе первой советской экспедиции.
Когда-то Петр Кузьмич говорил, что Хара-Хото невольно открыл ему «новую отрасль занятий, новую пытливость». Этой новой отраслью стала археология. И случилось так, что именно открытия древностей прославили его шестую экспедицию в просторы Азии.
Эта прекрасно снаряженная экспедиция занялась исследованием слабо изученных районов Монголии. В ее составе были географы, натуралисты, зоологи, ботаники. Правительство молодой Монгольской Народной Республики всячески содействовало советским ученым, которые, помимо прочего, собрали материал о природных богатствах степей и пустынь.
Но сам Козлов с особенным увлечением занимался раскопками обнаруженных им древних курганов. Холодной весной, в полутьме и грязи срубов, он разыскивал ткани, керамику, изделия из золота и нефрита. Содержимое курганов пролежало в земле два тысячелетия, однако хорошо сохранилось и позднее помогло воссоздать картины далекого прошлого монгольского народа.
В другом месте Козлову удалось обнаружить гигантское изваяние черепахи. Его заинтересовали также наскальные письмена. Он тщательно сфотографировал и описал их, а монгольские ученые сумели затем прочесть текст — размышления некогда жившего философа.
Северная часть Гоби подарила путешественнику радость ценных палеонтологических находок. В обрывах красной глины оказались кости трехпалой лошади, жирафов, носорогов.
Мог ли Козлов не побывать в «своем» Хара-Хото?
Однако его ждало там горькое разочарование. После 1909 года к мертвому городу зачастили экспедиции. Козлов узнал, что некоторые громоздкие предметы, которые он не смог взять с собой и надеялся забрать теперь, уже вывезены в Англию археологом Стейном. Небрежные торопливые раскопки вообще почти уничтожили Хара-Хото.
И все же «Знаменитый» субурган сохранил для своего первооткрывателя обрывки письмен, глиняные украшения и разные вещицы, ускользнувшие от внимания побывавших здесь археологов.
«Я простился со своим детищем, подарившим мне столько прекрасного, и, оставив его досыпать свой сон в глубине песков, вновь повел караван на север».
Это последняя запись Петра Кузьмича Козлова, перед тем как он навсегда покинул Хара-Хото.
Так что же произошло в Гоби?
Развалины Хара-Хото после Козлова посещали экспедиции английских, американских, шведских археологов. Однако ничего принципиально нового, по сравнению с Козловым, им в мертвом городе открыть не удалось.
Мы знаем сегодня о Хара-Хото и государстве тангутов Си-Ся неизмеримо больше, чем в годы путешествий Козлова. Прояснить многое помогла расшифровка древних рукописей и книг, выполненная Невским. Возникла даже особая отрасль науки — тангутоведение.
Итак, теперь нам известно, что район Хара-Хото был оазисом на древнейшем торговом пути. Здесь сходились дороги в Китай, Среднюю Азию, Монголию.
Один бурный век сменялся другим. Приходили и уходили завоеватели, строились и исчезали города. Когда именно тангуты, овладев старой крепостью, перестроили ее, точно не известно. Возможно, это произошло в XI веке.
Город-крепость, названная Эдзиной, а позднее известная у монголов под названием Хара-Хото, стала центром округа тангутского государства Си-Ся. В те времена вокруг нее простирались не бесплодные пески пустыни, а возделанные поля, орошаемые каналами. Следы этих каналов видел Козлов по дороге к мертвому городу.
Крепость, окруженная толстыми и высокими стенами, защищала дворец, храмы, дома богачей и хижины ремесленников. Находки Козлова доказали, что тангуты были искусны в обработке железа, в ткацком и гончарном ремеслах.
В государстве Си-Ся, просуществовавшем четверть тысячелетия, переводились на тангутский язык сочинения с китайского, тибетского и других языков. У тангутов были свои ученые, писатели, поэты, художники. Выходило много книг.
Козлов думал, что ему удалось открыть развалины столицы тангутского царства. Нет, столицей был город Синцин на реке Хуанхэ, связанный с Хара-Хото караванным путем.
Рукописи, найденные в мертвом городе, рассказывают, что властелину Си-Ся одно время платил дань сам «сын неба», то есть китайский император. Конница тангутов получила устрашающее прозвище «железных ястребов».
Но и она не устояла перед напором монголов. Грозное войско Чингисхана смело с лица земли отчаянно сопротивлявшиеся тангутские города-крепости. Завоеватель распорядился истребить всех тангутов до последнего человека, истребить даже рабов, захваченных тангутами во время их походов.
Хара-Хото не избежал общей участи. Возможно, что в «Знаменитый» субурган сокровища, найденные Козловым, были в спешке спрятаны перед осадой или во время осады города.
Однако разграбленный город возродился снова: уж очень выгодным было его расположение на путях в Каракорум, монгольскую столицу. Вот почему среди находок оказались документы и на монгольском языке.
Окончательно погиб город в 70-х годах XIV века, когда китайцы восстанавливали в этих местах свое господство. Быть может, к тем временам и относится легенда о властелине Хара-Хото, отважившемся на вылазку после того, как осаждавшие отвели от крепости воду.
Об умершем городе забыли. Его лишь изредка посещали китайские путешественники, привлеченные величественным видом развалин.
Открытие Козлова положило начало изучению подлинной истории расцвета и упадка Хара-Хото.
Охотники за динозаврами
Находки ископаемых в пустыне Гоби, сделанные последней экспедицией Петра Кузьмича Козлова, заинтересовали палеонтологов, подтвердили, что обнаруженный здесь ранее Владимиром Афанасьевичем Обручевым зуб третичного носорога — не случайная находка.
Одна из величайших пустынь мира вызывает ощущение беспредельной шири морского простора, только недвижного, застывшего, окаменевшего, где вместо волн вздымаются холмы.
Климат пустыни отмечен крайностями: от нестерпимой жары до морозов, похожих на сибирские, но усиленных порывистыми ветрами. Животный мир Гоби скуден. Здесь, как говорят, условия, близкие к пределу жизни, к которым могут приспособиться лишь немногие.
Но всегда ли пустыня была такой?
Исследователи считают, что там, где сейчас простираются мертвые равнины, прежде текли реки, среди буйной, богатой растительности бродили гигантские ящеры-динозавры. Эти ископаемые были в мезозойскую эру распространены, вероятно, на всех материках. Но именно в Гоби создались особые условия, способствующие сохранению их останков. Дело в том, что, в отличие от многих других мест земного шара, район Гоби, по крайней мере в течение ста миллионов лет, не затапливался морем и не знал наступления гигантских ледников.
Первая большая советская экспедиция «охотников за динозаврами», которой помогали монгольские ученые, начала работать в Гоби после войны. Экспедицию возглавлял видный палеонтолог, профессор Иван Антонович Ефремов, автор «Туманности Андромеды» и многих других произведений, принесших ему известность как писателю-фантасту.
У него есть, в частности, рассказ «Тень Минувшего», где оживают картины бесконечно далекого прошлого, якобы запечатленные в горных породах и при определенных условиях освещения и отражения возникающие перед взором исследователя. Герой рассказа, палеонтолог Никитин, занятый поисками костей динозавров, находит способ увидеть и показать другим как бы оживших ископаемых ящеров.
Рассказ фантастический. А вот выписка из дневника палеонтолога Ефремова — руководителя экспедиции в Гоби. Она работала на «кладбище драконов», находившемся в местности Нэгмэт-Ула, название которой остряки переделали в «Невмоготу»: уж очень суровы здесь условия жизни.
«Странный и необычный ландшафт раскинулся передо мною, — пишет ученый. — На много километров на восток в рядах обрывов чередовались желтые и красные башни и колонны. Ветер назойливо шумел по обдутой до последней песчинки поверхности плато».
Плита песчаника образовала в одном месте уступ. На нем ученый увидел «множество костей — широкие дуги громадного таза, толстые, как поленья, обломки костей конечностей, изогнутые когтевые фаланги…». Немного подальше бросалась в глаза «груда ребер исполинского динозавра… Хищная лапа еще топырила свои чудовищные когти. На следующем выступе в отломе песчаника выделялась белая челюсть с кинжалообразными черными зубами, эмаль которых блестела, как у живого зверя».
Находки экспедиции Ефремова украшают залы Палеонтологического музея Академии наук и музея в столице Монголии.
Тяжелая болезнь не позволила ученому завершить раскопки. Продолжали его работу советские и монгольские коллеги. Работы в пустыне расширяются, и почти каждый год оттуда приходят известия о новых открытиях.
Теперь общепризнано, что в Гоби одно из крупнейших на земном шаре скопление скелетов динозавров. По разнообразию обнаруженных здесь видов оно превосходит давно известное кладбище ископаемых рептилий в Южной Африке.
Название «динозавр» происходит от греческих слов «дейнос» (ужасный) и «заурос» (ящер, ящерица).
В Гоби водились тиранозавры, относящиеся к наиболее крупным из когда-либо существовавших хищников. Мощным ударом когтистой лапы он мог сразить травоядного ящера-зауропода, достигавшего сорока метров в длину.
Кроме костей тиранозавров и зауроподов, в Гоби найдены кости рогатых, панцирных, утконосых и других динозавров, а также окаменевшие яйца этих рептилий.
Подтверждается гипотеза, называющая Центральную Азию колыбелью некоторых групп позвоночных и млекопитающих: их останки также были обнаружены палеонтологами.
В последнее время мы часто видим в газетах и журналах примерно такие заголовки: «Почему вымерли динозавры?», «Знакомьтесь: динозавр», «По следам динозавра» и даже «Возвращаются ли динозавры?».
Всплеск интереса к десятки миллионов лет назад исчезнувшим «хозяевам Земли» связан, в частности, с многочисленными находками отпечатков их следов в разных районах земного шара, а также с появлением новых гипотез, в том числе, например, о близком родстве динозавров и… страусов.
Гипотеза не столь уж фантастична: в скелетах страуса и маленьких хищных динозавров немало сходства. Окаменевшая скорлупа яиц рептилий напоминает скорлупу страусового яйца. Впервые обнаруженные недавно скелеты детенышей динозавров напоминают скелеты птенцов. У некоторых ископаемых рептилий — клювы и птичьи лапы.
Но вернемся к особенно часто повторяющемуся заголовку-вопросу: «Почему вымерли динозавры?». Это произошло с катастрофической быстротой примерно 65 миллионов лет назад. В чем причина? В резком изменении климата Земли — похолодании или, напротив, потеплелении? В понижении уровня Мирового океана, многое изменившем на планете? В неизвестной эпидемии, губительной для динозавров? В ослаблении магнитного поля Земли, оставившем на какое-то время планету относительно беззащитной от опасного космического излучения? Или, может быть, Земля столкнулась с гигантским астероидом и небеса заволокло непроницаемой для солнечных лучей мглой?
Однако вот что существенно: причина, какой бы она ни была, привела к уничтожению рептилий-динозавров, тогда как млекопитающие выжили, и после избавления от грозных хищников их жизнь стала куда приятней и безопасней.
Ни одна из существующих сегодня гипотез об исчезновении «властелинов планеты», господствовавших на ней 150–180 миллионов лет, не получила до сих пор полного подтверждения.
Кстати, о властелинах. Они населяли моря, сушу, носились в воздухе. Но не следует думать, что динозавры — непременно колоссы. Брахиозавр действительно достигал в длину 25 метров и весил 80 тонн, примерно столько же, сколько современный мощный тепловоз. Но были динозавры не крупнее зайца, кошки, а судя по недавним находкам, — даже размером с мышь…
Самая впечатляющая и единственная в мире находка, относящаяся к исчезнувшим рептилиям, демонстрируется в Монголии, в музее Улан-Батора. Это скелеты двух сцепившихся 80 миллионов лет назад в смертельной схватке динозавров — травоядного протоцератопса и хищника — велоцираптора. Гибель не разъединила их, кости скелетов переплелись навечно.
