Когда Шоубу вновь привели ко мне, он некоторое время молчал, а потом угрюмо произнес:

– Ладно, так и быть, расскажу все, что знаю… Но учтите, я сам… – Он пошел на торг, и это уже было хорошо.

– Конечно, – ответил я. – Но если расскажешь все, до конца. Если же остановишься на полпути, или же свернешь в сторону, – пеняй на себя!

Шоуба согласно кивнул, кашлянул, прочищая горло, а затем сипло произнес.

– Вы меня не перебивайте… Ладно?

– Договорились, – ответил я.

Шоуба опять кашлянул и, перейдя на нормальный язык, стал рассказывать историю, которая в общих чертах давно созрела в моем воображении. По его словам, выходило, что Дроганов, показав рисунок, объяснил, кто его нарисовал и что крылось за ним, а затем предложил поехать в Сухуми и узнать, действительно ли существует такая старуха, у которой имеются драгоценности, изображенные на рисунке. При этом Дроганов заявил, что его идея стоит денег, но поехать вместе с Шоубой отказался, – завертится карусель, выйдут на него, сразу узнают, что он ездил в Сухуми, а там уж не отвертишься… Дроганов также сказал, что ему нужно быть осторожным, поскольку ни сестра, у которой тайком стянул рисунок, ни Полина ничего не знают о его намерении, а в таких делах всегда нужно быть подальше от женщин.

– Хотя рисунок был у меня в руках, – проговорил Шоуба через силу, – я все-таки сомневался в существовании старухи с драгоценностями и сказал об этом Дроганову. Он ответил, что, мол, поезжай в Сухуми, разузнай, правда ли это, а потом уж решай, как быть дальше… В Сухуми, – Шоуба на мгновение умолк и посмотрел на меня беспомощными глазами, – я нашел… Валеру Хатуа, рассказал ему все и показал рисунок. Валера вытаращил глаза и обещал узнать, так ли это. Через день нашел меня и сказал, что такая старуха на самом деле существует, но есть ли у нее драгоценности, не знает… Мы разработали… план – решили установить, есть ли люди, которые знают о старухе и ее драгоценностях, и наткнулись на одного врача…

– Ганиева, – невольно вырвалось у меня.

Шоуба вновь беспомощно улыбнулся:

– Да, Ганиева Игоря Филипповича… Вы все, конечно, знаете, так зачем выпытываете?

– Продолжай.

– У Валеры талант быстро находить общий язык с людьми, и Ганиева он обхаживал недолго. А потом так получилось, что мы пригласили его в ресторан. Врач оказался разговорчивым и за рюмкой водки признался, что у старухи хранится шкатулка с драгоценностями… О рисунке мы, конечно, не говорили, иначе он мог докумекать, кто мы такие.

– С какой стати Ганиев так разоткровенничался? – Я не смог скрыть удивления.

Шоуба же не сумел сдержать улыбки;

– Валера ведь хохмач, и представился, что мы – работники нашего музея. Сказал, что музей за такие драгоценности отвалит кучу денег, что нахождение их в частных руках – грех великий, и все такое прочее… И назвал такую сумму, что у меня потемнело в глазах, а Ганиев чуть слюну не стал пускать…

Я сделал усилие, чтобы не засмеяться: наконец-то понял суть и помыслы Ганиева – перед ним забрезжила надежда стать совладельцем большой суммы. Лозинская, продав государству драгоценности, уже не могла унести их в могилу, и деньги достались бы ему, Ганиеву.

– Но она – крепкий орешек, – предостерег нас Ганиев. Валера ответил, мол, сделает так, что она сама принесет драгоценности в музей. Он, дескать, через неделю заявится в гости к старухе вместе с экспертом-ювелиром, который оценит вещи и составит бумагу. Врач пообещал не говорить старухе ничего, и на этом мы разошлись… Закурить можно? – неожиданно спросил Шоуба.

– Пожалуйста. – Я пододвинул пачку сигарет и зажигалку.

Шоуба осторожно вынул сигарету, щелкнул зажигалкой, прикурил.

Затем медленно, без стука, опустил зажигалку на стол и, отгоняя дым рукой, вновь изобразил на лице улыбку, означающую, наверное, что наше примирение состоялось:

– Мы с Валерой убедились, что у старухи на самом деле имеются ценные вещички и есть чем поживиться, и решили ее обокрасть, Валера проник к ней на квартиру днем. Я стоял на стреме. Через полчаса он вышел. Увидев меня, плюнул и пошел по улице. Я догнал его. «Зачем я рисковал? – спросил он. – Там, кроме пыли и мышей, ничего нет». «А ты везде пошурудил?» Он посмотрел на меня, как на идиота, снова плюнул и ответил; «Не первый раз, знаю, как делается». Мы разошлись, а через три дня Валера сам прибежал ко мне; «Старуху кто-то убил!» – «Откуда известно?» – «Да весь город говорит… Ты что, глухой?» А потом предупредил; «Смотри, никому не проговорись, а то могут подумать, что я убил старуху. Нужна она мне сто лет…»

Рассказ Шоубы был настолько неожидан, что я растерялся. Услышав начало, предвкушал победу, но конец сбил с панталыку. Рушилось здание, которое возводил с таким трудом.

– Значит, Хатуа не убивал старуху и ничего из ее квартиры не брал?

– Нет, могу поклясться. – Шоуба коснулся рукой левой стороны груди. – Когда Валера проник в квартиру, старухи не было. Она куда-то ходила, я даже проводил ее взглядом. После этого Валера и двинул туда… И он ничего не взял, иначе я бы увидел. Так что до сих пор не знаю, были ли у старухи драгоценности, – сделал свое заключение Шоуба.

– Дальше? – спросил я машинально.

– Я поехал в Краснодар и сказал Дроганову, что ничего не вышло, – Шоуба опустил голову, немного помолчал. – Он не поверил, стал кричать и махать кулаками. Я не выдержал, дал ему по морде, сам получил…

– Между вами была драка?

– Да, – подтвердил Шоуба. – У Дроганова, – он немного помялся. – Маховик оказался – будь здоров… Он так изукрасил мою физию, что несколько дней я не выходил из общежития, а об институте и говорить нечего… С тех пор его не видел, а потом узнал, что в Краснодар приехали вы… Дроганов прибежал ко мне с этой вестью. Он был сам не свой и хныкал, что влип в историю с географией – от Полины узнал, что старуха убита. «Чего ты боишься?» – спросил его. «Как – чего? – взвился он. – Я с тобой пошутил, а ты убил ее, старуху эту… Зачем?» Я ответил, что не убивал ее. «Ври больше, – кричал Дроганов, – я так и поверил! Учти, если возьмутся за меня, сразу все выложу: скрывать мне нечего. А то могут подумать, что я все и организовал. А ты знаешь, что за это светит?..» Я не стал его разубеждать. Понял, он сдуру ляп нет такое, что потом не расхлебаешь, и все будут думать: убийство старухи – наших, моих и Валеры, рук дело… И вы так думаете, верно?

Наши взгляды встретились, но я ничего не ответил.

– Молчание – знак согласия, – расценил по-своему мое поведение Шоуба, но я не стал ни подтверждать его умозаключение, ни опровергать его.

– Я вновь поехал в Сухуми, – продолжал Шоуба, – и нашел Валеру. Он тоже запаниковал, и мы стали думать, что нам сделать такое, чтобы Дроганов не свалял дурака, но ничего придумать не смогли. «Хорошо, если меня посадят за попытку кражи, – сказал Валера, – я к этому уже привык, но если еще и убийство приклепают, тогда что? Это – вышка!» Я ушел от него, так и не решив, что делать с Дрогановым…

– Продолжай.

– Я приехал в Краснодар, – вздохнул Шоуба, – и узнал, что меня хотят исключить из института… А виноват Дроганов, ведь из-за бес цельных разъездов по его вине я пропускал занятия, и тут мне в голову ударила моча…

Я поморщился, и Шоуба это заметил:

– Ну-у… решил его угрохать: он ведь мог выдать нас… Но, как говорят, подвалил фарт – в одной забегаловке встретил Перегудова. Он был пьян в стельку. Я давно знал, что Дроганов – любовник Полины, но, увидев Перегудова, понял, что он дошел до точки… Я так, шутки ради, сказал ему, что лучший выход из положения – хлопнуть Дроганова, мол, на Кавказе настоящие джигиты именно так и поступают. Соврал, конечно. А он: «Сколько мне дадут за это?» Говорю: «Не больше восьми лет». «А не расстрел?» « Да ты что, чокнутый? – ответил я. – Расстрел, знаешь, что такое и за что его дают? Посмотри кодекс!» Он глянул на меня, и я заметил, что он плачет. Потом сказал, что убьет Дроганова… Я подумал, что это пьяный треп, не больше. И ушел. А через три дня Перегудов нашел меня. Был он как помешанный, твердил, что Дроганов оскорбил его. «Я убью его, я убью его!» И дернула меня нелегкая спросить: «Тогда чего ждешь?» – «А чем – пальцем? – ответил он. – Если имел бы что-нибудь, убил бы, как собаку!» Тогда я достал из карма на пистолет… – Шоуба умолк и, вынув платок, неслышно высморкался. – Он сразу стал серьезным, а потом сказал, что не умеет с ним обращаться. Я объяснил… Через три дня Перегудов отдал мне оружие, сказав, что одной сволочью на земле стало меньше.

– Перед убийством ты подходил к дому, где жил Дроганов? – спросил я.

– Да, несколько раз… Хотел узнать, когда он один будет в квартире. Перегудов об этом просил. Сам он ждал за углом. Я подкараулил, когда Дроганов приехал домой в обеденный перерыв, сказал Перегудову, а сам дал деру. В тот день Перегудов его и… – Шоуба щелкнул языком и, вытянув указательный палец правой руки, несколько раз согнул его, словно нажимая на невидимый курок.

– Если вы, как ты говоришь, не воспользовались драгоценностями Лозинской, то, скажи, откуда тогда у Дроганова автомашина? Да и по ресторанам, говорят, он стал похаживать в последнее время… Как это понять? Одно не вяжется с другим! – Интересно было знать, какой ответ даст Шоуба.

– По-моему, он промышлял наркотиками. – Шоуба высморкался в платок, – Вокруг Краснодара, в колхозах, растет много конопли, и из нее делают гашиш, кокнар…

– Откуда знаешь об этом? – перебил я. – Случайно, не был его клиентом?

– Да нет, – пряча глаза, ответил Шоуба. – Говорят, что и Полина снабжала деньгами, магазин ведь у нее, – добавил он как-то уж слишком быстро, и я подумал, не снабжал ли его самого наркотиками Дроганов для сбыта их в Абхазии? – Я решил поделиться с Валерой и поехал в Сухуми… «Да, наделали мы делов из-за ерунды», – сказал он. Я отдал ему пистолет.

– Где это было? На морвокзале?

– Нет, в другом месте.

– Предлагал ли Хатуа убрать Дроганова?

– Нет. Клянусь прахом отца, он просто сказал, чтобы я как-то успокоил его… И вот что из этого вышло!

– Успокоили… навсегда, – докончил я за Шоубу. – Зачем ты передал пистолет Хатуа?

– Он сам попросил…

– Не знаешь, зачем ему нужно было оружие?

– Нет, – как эхо, отозвался Шоуба.

– Учаву на самом деле не знаешь?

– Неужели вы еще не убедились в этом? – как-то укоризненно произнес Шоуба.

– Ты сам откуда взял пистолет?

– Помните, я говорил, что у меня умер дядя? Так вот, он привез этот пистолет с войны и хранил с тех пор. Я его выкрал и носил с собой. Дядя, правда, поднял шум, узнав о пропаже, но я так и не раскололся.

– Да, ты тоже крепкий орешек, – полупохвалил я Шоубу, вспомнив его рассказ о том, как Ганиев выразился о Лозинской. – Патронами где разжился?

– Патроны в двух обоймах при пистолете. Он был весь в солидольчике… Дядя, видимо, даже не стрелял из него, но регулярно чистил.

Вошел Шота Гагуа, который словно дожидался конца нашего разговора. Только сейчас я понял, что он надолго отлучался из кабинета, но тогда не обратил на это внимания – оно было направлено лишь на Шоу-бу.

Когда Шоубу увели, Шота сказал:

– Могу поздравить: Хатуа нигде нет. Пока ты допрашивал Шоубу, я наводил справки. Словно испарился…

Не заезжая на работу – был поздний вечер – усталый и голодный, я поехал домой.

– Что у тебя под глазами? Посмотри на себя! – встретила меня тревожно жена.

Я подошел к трюмо. На меня глядело почерневшее и ставшее словно чужим лицо. Темные круги под глазами, как синяки.

Приняв душ, поужинал и направился к двери.

– Куда ты? – спросила Манана.

– На работу.

– Но ведь рабочий день кончился! Отдохни, книгу, наконец, почитай. Преступники подождут!

Но дела не ждали. В кабинете по телефону связался с Ганиевым, попросил приехать.

– Уже поздно, – капризно протянул он. – И притом, я не сова, а жаворонок…

– Приезжайте!

Ганиев явился через полчаса. Выглядел так, словно собрался на званый вечер.

– Что, нашли убийц? – спросил он, усаживаясь.

– Ищем, – коротко ответил я.

– До каких пор? – Он уже перешел в наступление.

Я постарался взять себя в руки, но не смог:

– Мешает что-тo, или, вернее, кто-то!

– Кто же именно?

– Например, вы!

– Вы с ума сошли, – негромко произнес он. – Я мешаю следствию? С чего вы это взяли?

– Я располагаю сведениями, – во мне всё кипело, – что два парня еще до убийства Лозинской расспрашивали вас о драгоценностях, и вы подтвердили, что таковые имеются… Было это или нет?

У Ганиева опустились плечи:

– Да, помню такой разговор. Я им рассказал об этом, совершенно не придавая значения… Они представились мне сотрудниками Абхазского государственного музея. Эксперта-ювелира обещали привести… Неужели они, а?

Я не ответил.

– Да не похожи они на преступников, клянусь честью! – Лицо Ганиева покраснело. – Вежливые такие, аккуратно одеты…

– Вы думаете, Игорь Филиппович, преступники ходят в звериных шкурах, с дубиной в руке или с ножом в зубах? – с плохо скрытой насмешкой спросил я. – В дальнейшем вы видели кого-нибудь из них?

– После убийства Натальи Орестовны встретил на улице одного из них… Он отвел меня в сторону и сказал, что если я выну изо рта язык, то отрежет его вместе с головой.

– Поэтому вы и молчали на следствии?

– В основном, да. Знаете, у меня дети, внуки, наконец…

Ганиев сейчас бил на жалость, но я решил не поддаваться чувствам.

– Сможете опознать их?

– Да. – Голос его прозвучал обреченно.

– Тогда берите вот этот протокол и напишите всё, что сейчас

говорили. Укажите приметы парней. И подробно.

После допроса я повел Ганиева на опознание. Ганиев уверенно опознал Шоубу и заявил, что во время того памятного разговора в ресторане этот человек молчал, зато без умолку говорил другой.

Я показал Ганиеву несколько фотоснимков.

– Вот он и вел переговоры, – сказал Ганиев, указав на фотографию Хатуа. – И он после убийства Лозинской угрожал расправой, если кому-нибудь расскажу о встрече с ним.