1
Учиться пришлось недолго. Поступил в апреле, а уже в сентябре 1919 года батальон «ленинских юнкеров» послали на Актюбинский фронт против колчаковцев.
В октябре вернулись в Ташкент. Выпуск школы состоялся в канун 2-й годовщины Великого Октября. Я получил назначение в Самарканд и стал командовать отдельной конной сотней. Той самой, в которой служил прежде.
Пока я учился, она побывала на Закаспийском фронте. В боях с белогвардейцами и английскими интервентами некоторые мои товарищи погибли. Часть бойцов перешла в разведку 1-го Туркестанского стрелкового полка.
В начале 1920 года сотня вошла в состав конного дивизиона Самаркандского особого пограничного полка и стала именоваться эскадроном.
16 февраля я со своим подразделением отправился в Пенджикент. Там мне подчинили команду разведчиков, и вместе с ней мы перешли в кишлак Иоры, расположенный у входа в Зеравшанское ущелье. Надо было ждать, пока в горах прекратятся снежные бураны, и исподволь готовиться к экспедиции в Матчинскую волость.
Матчинская волость, Ура-Тюбинского уезда, Самаркандской области, затерялась в горах по обе стороны реки Зеравшан. Эта малонаселенная и труднодоступная высокогорная местность стала прибежищем разного рода контрреволюционных элементов. Мелкие отряды матчинских басмачей все время совершали бандитские налеты на селения соседних уездов.
В начале 1920 года в Матчу бежал некий Саид Ахмед-ходжа. Одно время он был председателем исполкома Букса, Исфанейской волости, Ходжентского уезда. Однако трудящиеся разоблачили его как своего ярого врага. В Матче Саид-Ахмед-ходжа объявил себя беком. Новоявленный «бек» обосновался в Обурдоне и подчинил себе мелкие шайки. С помощью белогвардейцев он создал арсенал, мастерскую по ремонту оружия.
Вот это горное гнездо басмачей и предстояло ликвидировать.
В Матчу вели только узкие вьючные тропы. Причем одна из них — со стороны Пянджикента — была особенно труднопроходимой. Вилась она в узком Зеравшанском ущелье, то круто взбираясь по обрывистым склонам хребта, то обегая вниз до самой реки. Размытая дождями и разрушенная оползнями, тропка часто прерывалась. Чтобы восстановить ее, местные жители перекидывали через образовавшийся провал два-три бревна, застилали их хворостом, присыпали землей и галькой. Получался искусственный карниз, или, как его здесь называют, овринг.
Немалое мужество требовалось от путника, чтобы пройти по такому сооружению. С одной стороны — отвесные каменные скалы, с которых в любой момент мог сорваться какой-нибудь тяжеловесный «сюрприз», с другой — пропасть.
Местные жители, с детства привыкшие к горному бездорожью, передвигались здесь без опаски. Но пришельцы чувствовали себя худо.
Мы имели в своем распоряжении примерно две недели для изучения начал альпинизма. Нашими инструкторами были бойцы-таджики и проводники Золотухин и Саттор.
Петр Золотухин, потомственный лесообъездчик, родился и вырос как раз в том районе, где нам предстояло действовать. Он отлично знал горы, язык и обычаи матчинцев, тактику местных шаек.
Саттора председатель волостного ревкома рекомендовал мне так:
— Это известный в наших краях охотник. Бедняк. Отец и брат его пострадали от басмачей. У самого Саттора они отобрали его единственное достояние — старое кремневое ружье, кормившее семью. Можете доверять ему во всем.
Золотухин и Саттор приняли живейшее участие в подготовке отряда к экспедиции. По их совету пулеметчики сменили тяжелые вьючные седла на легкие и стали перевозить «льюисы» в хурджумах. Мне и командирам взводов они порекомендовали пересесть на «туземных» лошадей, а своих, пока не привыкнут, держать заводными.
Они же учили нас ездить по оврингам и кручам, советовали, как предупреждать головокружение, показали, каким образом из жердей, ковров и веревок делать носилки для транспортировки раненых. Словом, проводники научили нас тому, чего не найти ни в каких наставлениях и без чего, как мы потом сами убедились, успешно воевать в горах нельзя.
Кишлак Иоры по числу дворов невелик. Он просторно раскинулся в долине реки. Пригодной для обработки земли здесь мало. Поля преимущественно искусственные. Где только возможно, жители сооружали на горных склонах крохотные террасы, подпирали их стенками из камня. Эти лоскутки покрывали тонким слоем почвы и возделывали на них ячмень, горох, просо. Вырастить и собрать урожай в таких условиях тоже не просто. Ливни нередко губили посевы, смывая их вместе с грунтом.
Бедны горные кишлаки и скотом. Хороших пастбищ мало. Население держало преимущественно коз, которые паслись на почти отвесных склонах, поросших редким кустарником.
Я был в затруднении. Выступать в поход, не обеспечив себя необходимыми запасами продовольствия и фуража, нельзя. Ведь не могли же мы объедать местное население, которое и без того едва сводило концы с концами. С другой стороны, большой вьючный транспорт, безусловно, свяжет нас, потребует многочисленной охраны. А силы у нас и без того невелики.
Пришлось съездить в Самарканд. Рассказал о затруднениях облвоенкому. Он посоветовал продукты и корм все-таки брать с собой и обещал помочь в охране вьюков. Пянджикентский отряд местной самообороны получил приказ расположиться небольшими гарнизонами в кишлаках по пути нашего следования. Кроме того, было мобилизовано около 150 человек для сопровождения грузов, эвакуации больных и раненых. Отобрав из дружины сорок человек, ранее участвовавших в стычках с басмачами, и усилив их частью бойцов, имевших опыт действий в горах, я сформировал группу «ездящих горных стрелков». Впоследствии ее стали называть полуэскадроном. Возглавил это подразделение Михаил Шишкин. В его задачу входило обходить противника с флангов, захватывать командные высоты.
Непогода в горах продолжалась до конца февраля. Наконец снегопады прекратились, ветер стих. Из Самарканда прибыл продовольственный транспорт. Вместе с ним приехал коммунист-агитатор Йожеф Секей. Самаркандский обком партии поручил ему выступить перед бойцами-венграми на их родном языке. Но поскольку все они к тому времени уже неплохо понимали по-русски, Секей согласился сделать доклад на русском языке для всего отряда.
Он рассказал о положении в Венгрии, где реакция задушила власть рабочих и крестьян. До сих пор мы знали об этом лишь по кратким газетным сообщениям. Секей же нарисовал полную картину разгула черных сил. Бойцы-интернационалисты приняли резолюцию. В ней они поклялись бороться до конца с мировой контрреволюцией, чтобы тем самым облегчить условия для нового подъема революционного движения у себя на родине.
2
Метеослужбы у нас не было, и мы полностью доверялись старожилам. А они утверждали, что в горах установилась хорошая пагода.
1 марта я выслал в Зеравшанское ущелье сильный разъезд. В его задачу входило добраться до кишлака Урмитан, провести разведку и находиться там до подхода эскадрона (я выступал с ним на другой день).
Сразу после Иоры тропа перескакивала на правый берег Зеравшана. Моста здесь не было. Река до начала таяния снегов немноговодна, но стремительное течение, неровное каменистое дно делали ее опасной для переправы. В этом месте нас ждали проводники. Укрывшись за скалой, они сушили у костра одежду.
Хотя наши разведчики прошли здесь совсем недавно, суйчи решили еще раз проверить брод: капризный Зеравшан мог за сутки перекатить подводные камни. Когда стали въезжать в воду, многим стало не по себе. Река кипела, бурно пенилась, ворочала огромные камни и с грохотом влекла их по течению. Стоило задержать взгляд на ее поверхности, как начинало казаться, что брызги пляшут на месте, а ты стремительно несешься в обратную сторону. Видимо, то же чувствовали и животные. Кони тревожно вздрагивали, ступали неуверенно. Несмотря на все старания бойцов держать равнение, многих сносило с брода.
Я быстро оценил преимущества своей невзрачной местной лошаденки. Она уверенно преодолевала препятствие. Тем же, кто ехал на дородных строевых конях, приходилось туго. Несколько всадников снесло на глубину, и они оказались в ледяном потоке.
В общем же переправа прошла благополучно, если не считать происшествия с пулеметчиком Сабо. Желая помочь вьюковожатому Иоселевичу, он перехватил у него один повод. На середине реки жеребец под Сабо споткнулся, а лошадь с вьюком продолжала двигаться вперед и потянула за собой бойца. Сабо сполз с седла, течение подхватило его. Хорошо, что вовремя подоспел на помощь Федоров. При этом ему тоже пришлось искупаться.
Но мокрыми оказались почти все. Я вынужден был объявить привал. Хворосту на костер набрать не удалось. Бойцы разбились на пары и стали выкручивать обмундирование. А потом подсыхали на ветерке да на весеннем солнышке.
Пархоменко подшучивал над теми, кто побывал в купели. Сам он вышел из Зеравшана сухим. Помогли смекалка и ловкость. На глубоком месте Пархоменко взгромоздился на задний вьюк и поэтому даже в сапоги не набрал.
В самый неподходящий момент, когда почти все бойцы приплясывали нагишом, наблюдатели доложили, что с гор к нам спускаются двое всадников. К счастью, оказалось, что это Габриш и Плеханов. Они привезли донесение от Танкушича. Начальник разъезда сообщал, что в Урмитане разведчики встретили шайку и вступили с ней в бой. Из кишлака выбили, потерь нет.
Первая удачная стычка с полусотней басмачей подняла у всех настроение. Нам было очень важно припугнуть мелкие группы неприятеля, отбить у них охоту попадаться на нашем пути. А путь до Обурдона — главной базы Саид-Ахмед-ходжи — долог и труден.
От переправы до Урмитана — верст сорок. Но горная верста стоит трех равнинных, а то и всех пяти. Мы не стали особенно торопиться, следуя известной поговорке: тише едешь, дальше будешь. Вначале шли пешком. Устали, зато согрелись. Потом сели на коней. Двигались осторожно. Там, где тропа расширялась, останавливались, поправляли вьюки, осматривали лошадей. Нельзя было допустить потертостей спин и холок. Заводных коней было мало.
В Урмитан добрались лишь к утру. Расположились на дневку. Комиссар Иосиф Эльбурих собрал коммунистов, поставил перед ними задачи, призвал показывать личный пример.
Остановку использовали также для очередного урока по скалолазанию. Всем отрядом совершили восхождение на вершину, куда разведчики Танкушича забирались с пулеметом, чтобы выбить басмачей из кишлака.
3
Чем выше уводила нас тропа, тем суровее становилась природа. Дожди перемежались снегопадами. К вечеру обычно подмораживало, и тропу покрывал ледяной панцирь. Каждый шаг грозил смертельной опасностью. В разреженном воздухе трудно было дышать. У многих началась горная болезнь — тутек.
Не легче приходилось и в погожие дни. Яркое солнце, отраженное снегами, слепило глаза. Наворачивались слезы, пухли веки.
Кое-кто захватил из Самарканда синие очки. Но таких единицы. Они шли впереди, выбирали дорогу, а уж за ними, повязав глаза темными лоскутами, тянулись остальные.
В одном из селений Месарошу попалась в руки чадра. Он, дурачась, напялил ее на голову. Плотная волосяная сетка, как закопченное стекло, закрыла доступ свету. Смекалистый венгр тут же разодрал чадру на полоски и принес мне.
— Вот. Можно на солнце смотреть.
— А ведь верно, — поддержал Месароша комиссар. — Помнится мне, что Пржевальский, описывая путешествие в горах Цайдама, утверждал, будто туземное население защищает глаза от блеска снегов прядью черных волос из хвоста яка...
Красноармейцы собрали около тридцати старых чадр. Эскадронный фельдшер Глышкин изрезал их и раздал бойцам. Поначалу волосяные «очки» вызывали смех. Но скоро все убедились в их эффективности: глазные болезни прекратились.
Нашли средство и для защиты зрения лошадей. Им сделали кожаные щитки-наглазники. Темп марша сразу ускорился. Кажется, на десятые сутки мы вышли к Захматабаду. По местным масштабам это довольно крупный населенный пункт. Расположен он у слияния рек Матчи и Фан-Дарьи, образующих Зеравшан. Здесь скрещиваются вьючные пути: Пенджикент — Рарз — Матча и Ура-Тюбе — перевал Шахристан — перевал Анзоб — Душанбе.
По плану операции в Захматабаде нам предстояло встретиться с отрядом, который действовал со стороны Ура-Тюбе. Совместно с ним мы должны были оттеснить басмачей к ледникам восточнее Матчи. Но, вопреки ожиданиям, в Захматабаде наших не оказалось. Хуже того, там засела довольно сильная банда, которую пришлось выбивать.
Из опроса местного населения удалось узнать, что уратюбинцы дошли только до Шахристана. В феврале они пытались овладеть перевалом. Но басмачи сталкивали на тропу огромные камни, осыпали их сверху градом пуль. Снежные лавины сбивали людей и коней с узких карнизов. А тут еще начались бураны... Отряд вернулся в кишлак.
Первоначальный план операции рухнул. Что было делать? Продолжать движение в Матчу? Но басмачи в любое время могли беспрепятственно уйти из-под удара.
Вместе с комиссаром написали донесение о положении отряда и отправили в Пенджикент. А пока суд да дело, выслали разведывательные разъезды вверх по Зеравшанскому ущелью и по тропам в сторону Шахристанского и Анзобского перевалов.
4
Не хотелось ввязываться в крупные стычки, но пришлось. Танкушич доложил, что в Рарзе он встретил противника. Если подоспеет отряд, можно уничтожить крупную шайку.
Я поднял бойцов по тревоге.
Вечерело. Солнце уже скрылось, во вершины гор еще купались в розовом свете.
На небе показались первые звезды. Быстро сгустившийся туман задернул их плотной пеленой. Смолкли шутки. Люди были поглощены лишь одним: как бы в этой кромешной тьме не свалиться. Внизу в мрачной бездне клокотала река. Лошади ступали осторожно, жались к отвесному склону. Случалось, под их копытами край тропы обваливался и в пропасть с шумом летели камни.
Этим путем уже прошел до нас взвод Танкушича. Он двигался днем и все же потерял одного бойца. Красноармеец Петрушкевич, доставивший донесение, рассказал, как это произошло.
В голове разъезда ехал седобородый таджик. За ним — Танкушич, на такой же, как у проводника, неказистой местной лошаденке. Дальше гуськом — все остальные.
На одной из нешироких площадок Танкушич остановил подразделение передохнуть после затяжного подъема. Когда тронулись дальше, между проводником и командиром случайно втиснулся боец Дёри. Его крупная нервная кобыла шла неспокойно, рывками. Узкая ленточка дороги не позволяла Дёри вернуться на свое место в строю.
Когда впереди показался искусственный карниз, проводник обернулся и попросил переводчика Рахимова предупредить всех: пока передний всадник не преодолеет овринг, едущий сзади не должен на него вступать. Судя по тому, что старик, перед тем как двинуться дальше, молитвенно простер руки, место это было очень опасным.
Таджик благополучно преодолел зыбкое сооружение. За ним последовал Дёри. Но первый же шаг его лошади оказался и последним. Почувствовав, что настил непрочен, кобыла вздыбилась и, рванувшись в сторону, вместе с всадником рухнула вниз.
Колонна оцепенела. Потрясенный Танкушич взял себя в руки и спокойно сказал:
— Без паники, товарищи! Дёри сам виноват в своей гибели, он тронул повод. Не мешайте коням, отпустите поводья. Вот так...
Шандор уверенно въехал на коварный мосток. Тот прогнулся, но выдержал. Потом то же проделал Рахимов. Сковавший людей страх уступил место расчетливой решимости. Переправа прошла нормально.
После Танкушич признался, что умышленно обвинил Дёри в собственной гибели. Бойца, конечно, подвела лошадь. Но в тот момент надо было сказать так. Красноармейцы не должны были сомневаться в своих конях. Шандор позаботился об укреплении овринга, договорился со старостой кишлака, и тот выделил для этого несколько человек. Они уложили на мостки новые бревна, наносили хворосту, земли, гальки.
В наступившей темноте двигаться было еще трудней.
— Спросите у проводника, сколько осталось до Рарза, — попросил я ехавшего за мной переводчика Джабарова.
Через минуту тот доложил:
— Говорит, верст пять.
— А что он так вздыхает? Или версты длиннее обычных?
Джабаров переговорил с проводником. Старого таджика беспокоил предстоящий опасный спуск в долину. Он предлагал спешиться, а то на осыпи лошадь может не удержаться.
— Этого еще не хватало, — заворчал где-то сзади Пархоменко. — Понесла нас нелегкая на ночь глядя.
— Разговорчики! — оборвал я его.
— Виноват, — букнул Пархоменко.
Перед крутым склоном сошли с коней, чуточку передохнули, проверили седловку. Не спеша тронулись дальше. Чем ниже спускались, тем отвеснее становилась ниточка дороги и все громче шуршала уходившая из-под ног почва. Вдруг я почувствовал, что сползаю вниз. Поток мелкой гальки подхватил меня. Я упал на спину и словно скатился с ледяной горки. Многие таким же образом проделали путь почти до самой реки. Обошлись без потерь.
У входа в ущелье, где укрылся взвод Танкушича, нас встретил «маяк». Разведчик проводил меня к командиру. Тот подробно рассказал о противнике.
Не теряя времени, решили провести командирскую рекогносцировку.
Светало. Туман оседал. Ветер гнал его вниз по теснине. Невидимое пока солнце четко прорисовывало зубчатый силуэт гор. По голубому небу лениво плыли живописные клочья розовых облаков. По ту сторону реки, на одной высоте с нами, парил орел.
— Ай да мы! — залюбовавшись гордой и сильной птицей, воскликнул красноармеец Ловягин. — До орлиных гнезд добрались!
— Тут, братец, не только орлиные гнезда, а и басмаческие. Так что гляди в оба, — заметил начальник команды разведчиков Зарайский.
В бинокль хорошо просматривались позиции неприятеля. Они проходили перед кишлаком Рарз по склону Зеравшанского хребта, господствовали над местностью и позволяли не только эффективно использовать всю мощь ружейного огня, но и сбрасывать на атакующих камни.
Стали думать, как перехитрить врага. Решили пустить в обход полуэскадрон Михаила Шишкина. Усилили его пулеметными расчетами Федорова и Сабо. В проводники дали Саттора.
На всякий случай я спросил таджика:
— Знаешь ли эти места в стороне от главной тропы?
— Охотился тут на архаров. Проведу...
Полуэскадрон ушел. Главные силы отряда выдвинулись на исходный для наступления рубеж. Напряженно ждали сигнала Шишкина, а его все не было. Наконец предутреннюю тишину нарушила длинная пулеметная очередь. Эхо многократно повторило ее. Мы поднялись в атаку. Часто захлопали винтовочные выстрелы. Затараторили наши «льюисы». Басмачи ответили. Потом словно пророкотал гром, и над тропой, что вела к селению, поднялась туча пыли. Это неприятель раньше времени сбросил приготовленные для нас груды камней.
Под прикрытием образовавшейся непроницаемой завесы эскадрон ворвался на высоты. Бой длился недолго. Бандитские шайки побежали. С тыла по ним били засевшие в скалах наши пулеметчики. Отряд сел на коней и начал преследовать отходящих.
Далеко за кишлаком соединились с полуэскадроном Шишкина.
Басмачи понесли большие потери. Нами были захвачены пленные. У одного при обыске обнаружили листок, исписанный мелкой арабской вязью. Письмо было скреплено круглой печатью.
Когда его прочли, выяснилось, что это донесение курбаши Холбуты матчинскому беку Саид-Ахмет-ходже. Холбута докладывал, что он надежно закрепился на Шахристанском перевале, и просил бека проинформировать об обстановке в Зеравшанском ущелье. Судя, по всему, Холбута не знал о том, что наш отряд уже занял Захматабад.
И тут нас догнало распоряжение облвоенкома. Оно обязывало меня закрепиться в Захматабаде, команду конных разведчиков вернуть в Самарканд, гарнизоны, оставленные в кишлаках, снять и людей распустить по домам.
Что ж, приказ есть приказ. С конной разведкой отправили больных и раненых. Тепло простились с дружинниками. В Зеравшанском ущелье остался лишь один наш эскадрон.
Теперь было не до наступательных действий. Сами перешли к обороне.
Через некоторое время — новый приказ: возвратиться и нам в Самарканд, чтобы выступить на охрану государственной границы. Приказ сопровождался кратким разъяснением обстановки. Оказывается, опять обострились отношения с эмирской Бухарой, участились провокационные налеты сарбазов и басмачей на пограничные посты...
Из Зеравшанского ущелья мы выходили с боями. Нас обстреливали из засад, обрушивали на наши головы сверху лавины камней. Но и наши бойцы уже научились кое-чему: мелкими группами обходили вражеские заслоны и сбивали их, расчищая путь основным силам.
Наконец горы остались позади. Экспедиция закончилась. Она, на мой взгляд, была не совсем своевременной. В 1920 году Советский Туркестан имел фронты поважнее и потому не мог выделить достаточных сил для борьбы с матчинским бекством. Но тем не менее поход в горы сыграл и положительную роль. Басмачи убедились, что в любом, даже самом неприступном, убежище Красная Армия сможет до них добраться. Не случайно они были так осторожны, когда развернулись боевые операции против войск эмира бухарского летом того же года.
А с матчинским разбойным гнездом было покончено лишь в 1923 году. Сильная, хорошо оснащенная экспедиция под командованием начдива С. М. Швецова успешно осуществила то, что пытались сделать мы.