1
10 сентября 1920 года М. В. Фрунзе подписал свой последний приказ и стал готовиться к отъезду. Он получил назначение на должность командующего Южным фронтом. Вместе с ним убывала и наша Отдельная интернациональная кавалерийская бригада. Спустя два дня она погрузилась в железнодорожные составы и покинула Катта-Курган.
Потянулись однообразные эшелонные будни. Мимо нас замелькали города, кишлаки, полустанки. Проехали Самарканд, Ташкент... После цветущих оазисов Узбекистана перед нами открылись необозримые пустыни. Под скрип ветхих вагонов, перестук колес на избитых стыках бойцы грустили по оставленным родным и близким, вспоминали недавние бои и походы, заглядывали в будущее. Хотелось верить, что с разгромом черного барона Врангеля наступит наконец долгожданный мир.
На станции Аральское Море задержались дольше обычного: пополнялись топливом.
Я прошел к паровозу, который стоял рядом с огромным пакгаузом. В нос ударил резкий запах тухлятины. Чертыхаясь, бойцы дробили лопатами плотные пласты вяленой рыбы, набивали ею тачки, носилки, мешки.
— Какое добро загубили, — возмущался Габриш. — Народ голодает, а тут горы леща гниют. Расстреливать за это надо!
— Ишь прыткий какой! — возразил горячему венгру кладовщик. — Для людей и берегли. В Россию собирались отправить. Да война кругом. Дороги, мосты порушены. Вот и пролежала, пока не испортилась.
Крыши-то худые, чинить нечем. Грузите уж, а то скоро и в топку паровозную не сгодится.
О таком использовании пропавшей рыбы я слышал. Но самому видеть, как она горит, не приходилось. Вскарабкался в будку машиниста.
— А, начальник! — встретил тот. — С чем пожаловали?
— Посмотреть хочу, чем вы тут жеребца своего кормите.
— Это можно. Как раз этим сейчас и занимаемся. Генеральная чистка была...
Откуда-то вывернулся с охапкой сухих поленьев чумазый парень. Сложил их под котлом. Потом облил чем-то черным.
— Нефть?
— Масло хлопковое. Порченое...
Затрещали дрова, взялись жаром, и тогда в топку полетело слежавшееся рыбье гнилье.
Прикрыв тяжелую дверцу, кочегар прислушался.
— Эк, гудит как! Антрацит, да и только...
Аральского «антрацита» хватило до Оренбурга. Здесь удалось запастись старыми шпалами. В дальнейшем жечь стали все, что попадалось под руку, — старые сараи, заборы, погрузочные помосты, отжившие свой век деревья. Поиски и заготовки топлива иной раз занимали больше времени, чем сама езда.
В Самаре узнали, что с 22 по 25 сентября в Москве проходила IX партконференция. Жадно читали доклад В. И. Ленина. Понимали: с Польшей скоро договоримся. Значит, останется один враг — Врангель. Добить его звали агитплакаты, расклеенные на всех станциях.
Кужело высказал предположение, что нас, имеющих опыт борьбы с басмачеством, могут использовать против отрядов Махно. А раз так, надо подготовить к этому красноармейцев.
В политотделе отыскалась брошюра о махновщине. Эрнест Францевич поручил комиссару нашего полка Рудольфу Сабо пройти с этой книжицей по теплушкам, почитать бойцам и командирам, побеседовать с ними:
— Знать врага и его повадки очень важно...
Полтора месяца находились мы в дороге. Наконец 25 октября прибыли на станцию Синельниково. На перроне пустынно. Видать, холод всех загнал в вокзал. Лишь двое в ярко-красных фуражках идут навстречу. Это военный комендант железнодорожного узла и его помощник.
Я представляюсь:
— Начальник эшелона...
Старший из подошедших равнодушно роняет:
— Вам выгрузка, примите пакет.
Спешу в штабной вагон. Там все уже на ногах. Вручаю конверт командиру бригады. Пока он читает, я жестами показываю остальным: пути конец. Все довольны, что кончилась опостылевшая вагонная жизнь.
Хмурой, неприветливой погодой встретила нас Украина. Зло дул северный ветер. Он то нагонял снежные тучи, и тогда мокрые хлопья ложились на черную грязь, то разгонял их, и тогда проглядывало скупое на тепло осеннее солнце. К вечеру земля покрылась коркой льда.
Синельниково было забито войсками. Местные жители, многое повидавшие за последние годы, не обращали на нас внимания. Случалось, правда, что иной любознательный дед, заслышав незнакомый говор, спросит:
— З яких мест будете?
Кто-нибудь из охотников поговорить выпятит колесом грудь, отрапортует:
— Хатырчинской губернии, Гиждуванского уезда, Маликской волости, кишлака Янги-Базар!
Почешет старина затылок и пойдет восвояси, бормоча под нос, что вот принесло чертяк яких-то, и бис их знае откуда.
Еще в Харькове мы узнали неожиданную весть: Нестор Махно обратился к Советскому правительству с предложением сотрудничать в войне против белогвардейцев. Социально-политические причины, заставившие его перейти на сторону Красной Армии, В. И. Ленин объяснял тогда тем, что люди, группировавшиеся около Махно, уже испытали на себе режим Врангеля и то, что он им может дать, их не удовлетворило. «Здесь, — писал Владимир Ильич, — получилась такая же картина, как с Деникиным и Колчаком: как только они затронули интересы кулаков и крестьянства вообще, последние переходили на нашу сторону».
Центром махновщины было Гуляй-Поле, расположенное верстах в ста двадцати южнее Синельниково. Но «союзники» шныряли везде, держались развязно, хамили. Правда, до стычек дело пока не доходило.
Тылы 4-й армии, куда влилась наша бригада, располагались в районе Александровска (ныне Запорожье). Мне вскоре пришлось туда поехать: надо было раздобыть подковы с шипами. Наши, туркестанские, не годились для обледеневших дорог.
Попусту пробегав по различным учреждениям, я забрел в штабную столовую перекусить. В ней было полным полно народу. Кое-как отыскал стол, за которым сидело всего трое: два рослых, прямо репинских, запорожца и невзрачный пожилой мужчина. Бросились в глаза его длинные каштановые волосы. Выбиваясь из-под серой каракулевой папахи, они свисали до самых плеч.
Подумалось: это не иначе как из Гуляй-Поля дяди. Поздоровавшись, спросил:
— Разрешите присесть?
— Сидай, хлопчик, — ответил лохмач, видимо польщенный уважительным обращением. Его испитое лицо изобразило подобие улыбки.
Я тоже растянул губы и так повернул левую руку, чтобы собеседник увидел на рукаве командирскую эмблему — два скрещенных клинка с подковой под ними, а еще ниже — три серебряных квадратика. Намек был понят, и длинноволосый снисходительно поправился:
— Будь ласка, товарищ командир.
Мои случайные сотрапезники ели явно не столовскую пищу. На тарелках лежали сало, домашняя колбаса, яйца, куски жареного мяса. Больше всего поразил меня хлеб — пышный, белый. Уж сколько лет не то что есть, видеть такого не приходилось.
Расстегнув широкий каракулевый воротник своей синей венгерки, патлатый потянулся к тарелке. Подцепил кусок поджарки и, прежде чем отправить в рот, сказал по-русски, без всякого акцента:
— Богата еще Украина снедью. Многие старались, а все ж не успели разграбить.
— Верно, батько, все тащили и теперь тянут кому не лень, — угодливо поддакнул один из «запорожцев».
Сказано было явно в адрес Красной Армии. Я уже пожалел, что так опрометчиво затесался в эту подозрительную компанию. А тут еще этот, с водянистыми глазами, пригласил присоединиться к трапезе. Я поблагодарил, но отказался, объяснив, что уже обедал, а зашел сюда только для того, чтобы встретиться с нужным человеком.
Сосед справа ткнул меня локтем и просипел в ухо:
— Та це сами батько Махно!
Я был ошарашен. Не знаю, как бы я повел себя дальше, если бы не заметил командира немецкого дивизиона Владимира Колодина. Я тотчас вскочил и, прощально козырнув соседям, поспешил к нему.
За дверью мы остановились. Я рассказал о встрече с «самим Махно».
— Брось врать, — рассмеялся Колодин. — Тебя наверняка разыграли. Махно, говорят, из Гуляй-Поля и не вылезает.
Из столовой вышел незнакомый комбриг. Он обедал поблизости от махновцев. Я спросил его, не знает ли он людей, которые находились за одним со мной столом.
Комбриг внимательно оглядел меня, не спеша закурил и лишь после этого ответил, что низенький — Махно, тот, что рядом с ним, — Петриченко, командир их конно-пулеметного полка, а напротив — правая рука батька — Каретников, или, как они его зовут, Каретник. Последний был у махновцев вроде начальника штаба, а теперь командует теми частями, которые совместно с нами должны действовать против Врангеля. Но что-то не опешат они на фронт, больше по тылам околачиваются. Эта троица да еще анархист Волин — вот, собственно, и все их «верховное» командование.
— А что им здесь надо? — спросил Колодин.
— Пожаловали в наше интендантство. Грабить-то теперь нельзя...
Когда мы остались одни, Колодин не без гордости сообщил:
— Кажется, напал на след того, что нам нужно.
— Да ну?! Где же это?
Без лишних слов Колодин потащил меня на один из складов. И верно, интересовавшие нас подковы там имелись. Но отпустить их без накладкой кладовщик отказался. Пришлось опять идти в интендантство, разыскивать кого надо, убеждать, просить, требовать. Только к вечеру бумага была подписана. Я вручил ее прибывшему к нам Валлаху:
— Получи, пожалуйста, а я передохну.
Однако Валлах очень скоро вернулся ни с чем.
— Махновцы чертовы, что отмочили! Угнали наши повозки.
— Узнал куда?
— Да разве теперь у них отберешь?..
— Ничего, попробуем.
Поехали в махновский табор. Несмотря на холод и сгущающиеся сумерки, по улицам села толпами разгуливала подвыпившая вольница. Одета по-разному: в полушубки, поддевки, свитки, венгерки, офицерские френчи, пиджаки и даже сюртуки. Еще большим разнообразием отличались головные уборы: всевозможных фасонов и окрасок военные фуражки, кепки, картузы, ушанки, бескозырки, широкополые шляпы и котелки, папахи и высокие, лихо заломленные бараньи шапки. А какой-то верзила щеголял даже в блестящем цилиндре.
Во многих дворах стояли пулеметные тачанки и пушки.
Прямо на нас шел пошатываясь парубок в бушлате и широченных клешах. На голове лихо сидела серая папаха.
— Где у вас здесь старший начальник? — спросил я.
— У нас каждый сам себе начальник.
— Ну так батько какой-нибудь?
— Погляди вон в той хате.
Подъехали к указанному дому. У крыльца толпились махновцы. Оставив коноводов с лошадьми на улице, я и Валлах направились к входной двери. Нас никто не остановил, и мы прошли в прихожую, а затем и дальше. В большой забитой людьми комнате из-за густого табачного дыма не сразу смогли рассмотреть что-либо. Лишь чуть погодя увидели огромный стол, вокруг которого плотно сидели вооруженные «дядьки». Один из них оказался уже знакомым. Это был Петриченко. Он тоже признал меня и пригласил к столу. Однако свободного места на лавках не было. Тогда приближенные Петриченко разом даванули на соседей. На дальнем краю кто-то шмякнулся на пол. Мы с Валлахом сели.
— Що за дило привело до нас? — спросил Петриченко, наливая в жестяные кружки самогон.
— Ваши люди по ошибке наш обоз угнали, — ответил я.
Начиная этот разговор, я мало на что надеялся. Ожидал, что Петриченко начнет толочь воду в ступе, хитрить, путать. Но он неожиданно быстро согласился:
— Мабуть, и так... Петро!..
В дверях показался рослый хлопец.
— Нехай командиру обоз зараз вернут. — И, обращаясь уже ко мне, сказал: — А пока будьмо исты.
Заметив, что мы не спешим приложиться к самогону, Петриченко провозгласил, как ему казалось, неотразимый тост:
— Хай сгинет Врангель! — и протянул свой стакан.
Я чокнулся и поставил кружку на место.
Петриченко искренне удивился:
— Горилки не пьете?
— Нет. Пью только французский коньяк и шампанское.
Комнату потряс громоподобный хохот.
— Видкиля ж це взяты?
— У белых отнимаем. Им Антанта чего только не возит.
— А вы? — обратился Петриченко к Валлаху.
— Он магометанин, спиртного вообще не употребляет, да и по-русски не понимает, — поспешил я ответить за Валлаха...
Подводы нам вернули. Но из-за этого инцидента так и не удалось получить подков. Опасаясь, что утром бригада уйдет на фронт, мы этой же ночью подались в Синельниково.
2
28 октября двинулись в направлении Мелитополя. В авангарде шел наш дивизион.
Подмораживало. Резкий северный ветер леденил спины, сыпалась мелкая снежная крошка. Кони скоро выбились из сил, и бойцы, жалея их, часто спешивались.
— Чертов гололед, — ругался Валлах. — Портит все дело.
К нам подъехал командир немецкого дивизиона Владимир Колодин. Он огромного роста, но его все почему-то зовут Вовочкой. Колодин подчеркнуто резко осадил коня. Тот застыл как вкопанный. Вовочка посмотрел на нас с видом победителя. Еще бы. У него в дивизионе большая часть коней еще в Туркестане была подкована шиповками.
Колодина к нам прислал командир бригады выяснить, не замечен ли противник.
— Какое там! — сердито буркнул я в ответ. — Врангелевцы небось уже в Крыму...
К вечеру на нашем пути встретилось большое село Веселое. В нем остановились на ночевку. В кузнице кто-то из бойцов обнаружил запас зимних подков. Тут уж было не до сна.
Закипела работа. К утру успели перековать часть верховых лошадей на передние ноги и на все четыре — тачаночных.
Пошли резвее.
С юга все отчетливее стала доноситься артиллерийская канонада. У обочин и на полях начали встречаться припущенные снежком трупы людей и коней, поломанные повозки, разбитое оружие. Кое-где маячили махновцы, что-то выискивали.
Верстах в трех к югу услышали частые взрывы, стрекот пулеметов. Прискакал разъезд. Разведчики сообщили, что село Рождественское, куда мы направлялись, занято противником.
Что делать? Ждать подхода главных сил? Или попробовать нанести неожиданный удар?.. В гололед стремительного налета может не получиться. А если в пешем строю?..
Приказ наступать на село цепью кавалеристы встретили без энтузиазма. Не любили венгры расставаться с лошадьми. Приучили их к этому некоторые туркестанские обычаи. Басмачи, например, спешивание воспринимали как признак трусости.
Но я в данном случае руководствовался соображениями целесообразности. На левый фланг выдвинул пулеметные тачанки. Они молниеносно развернулись задками к неприятелю и шквальным огнем «максимов» прижали его к земле. Красноармейцы поднялись в атаку. Скользя и падая, они быстро сблизились и навязали врангелевцам штыковой удар.
— Добре бьются твои басурманы. Тильки чому не верхи? — услышал я сзади басистый украинский говор.
Оглянулся. Ко мне вразвалку шагал Петриченко. За ним, несколько приотстав, следовало еще до десятка махновцев. Неподалеку виднелись две их боевые колесницы.
Батько со своим штабом прибыл «побалакать» о совместных с нами действиях.
Договорились быстро: я буду продолжать наступление на село, а Петриченко поведет своих «хлопцев» в обход справа, где у неприятеля открытый фланг.
Вопреки опасениям, махновцы не подвели. Они, правда, уклонялись от рукопашной. Зато не жалели патронов, били густо. Противник не выдержал натиска с двух сторон и начал отходить. Мы вступили в Рождественское.
На следующий день, 2 ноября, части 4-й армии разбили белогвардейцев под Сальковом и Ново-Алексеевкой, овладели укрепленными джимбулакскими позициями. Остатки врангелевцев по Чонгарскому перешейку бежали в Крым.
Мы настроились было принять участие в завершающем сражении, но поступил приказ бригаде перейти в армейский резерв и сосредоточиться в районе хутор Адама — станция Рыково — станция Юрицыно.
3
10 ноября красные войска взяли Перекоп. Спустя два дня Врангель объявил приказ о роспуске своей армии.
В связи с победным окончанием гражданской войны встал вопрос об отношениях между Красной Армией и ее временным союзником — анархиствующим кулацким воинством Нестора Махно. Под черным флагом батько не раз объединял контрреволюционные элементы деревни против пролетарской революции, вступал в тайные и явные сговоры с махровой белогвардейщиной. Он всаживал нож в спину Красной Армии даже тогда, когда она вела тяжелую борьбу с Врангелем. Правда, части махновцев, действовавшие в Крыму под командой Каретникова, подчинялись Красной Армии и соблюдали общую дисциплину. Но другие отряды «повстанческой армии», особенно в районе Гуляй-Поля, принялись за прежние бесчинства.
Реввоенсовет Южного фронта призвал войска к бдительности. Член РВС 4-й армии Грюнштейн был назначен начальником тылового района на правах помощника командующего, В его подчинение передали 42-ю стрелковую дивизию, 4-ю отдельную Богучарскую и Отдельную интернациональную кавалерийские бригады. Мы передислоцировались из-под Мелитополя в район Веселогорка — Ново-Николаевка, поближе к Гуляй-Полю.
25 ноября поступил приказ по тыловому району 4-й армии. В нем отмечалось, что в ответ на предложение Реввоенсовета Южного фронта влиться в состав Красной Армии Махно объявил в Цареконстантиновке и восточнее мобилизацию и спешно формирует новые кавалерийские и пехотные части под лозунгом борьбы с Красной Армией. Нашей бригаде ставилась задача к исходу 25 ноября занять рубеж Волков — Воздвиженская — Хвалибоговка, а с рассветом 26-го числа во взаимодействии с частями 42-й стрелковой дивизии и Богучарской кавбригады овладеть Гуляй-Полем. К выполнению такого приказа мы были готовы.
Собрав командиров и политработников, Кужело предупредил:
— Не забывайте, что махновцы хорошо вооружены, имеют боевой опыт. Они, как и всякие бандиты, не стойки в открытом бою, но за свои села дерутся отчаянно.
Эрнест Францевич определил порядок движения. Наш дивизион выступал первым. Нам придавался штабной эскадрон.
— Стрельбицкий, — обратился Кужело к командиру батареи, — вышлите в авангард артиллерийских разведчиков и будьте готовы поддержать его огнем.
Бригаде был придан также автоброневой отряд. Ему надлежало двигаться между нашим дивизионом и главными силами.
Выступили, как только стемнело. Шли с предосторожностями, без разговоров, без огня, большей частью по бездорожью, чтобы не нарваться на заставы махновцев. Степняк пронизывал до костей.
Казалось, рассвет никогда не наступит. Но вот край неба начал сереть, потом светлеть. Непроглядная пелена поредела, постепенно расступилась. Далеко на горизонте показались крыши хат, верхушки стогов, колодезные журавли. Ветер стих, медленно закружились пушистые хлопья снега.
О Гуляй-Поле у меня были весьма скудные сведения. Из описания уезда знал, что село растянулось вдоль заболоченной речки Гайчур. Сейчас она замерзла, скрыта под снегом и угадывалась лишь по конфигурации долины.
При подходе к Гуляй-Полю встретились с группой всадников. Среди них я узнал Габриша.
— Начальник разъезда номер два, — доложил он, — с донесением командиру бригады. На окраине села все хаты заняты противником. Во дворах тачанки и кони...
Разведчики поскакали дальше, а я принялся внимательно рассматривать в бинокль селение. Оно казалось вымершим. Никаких признаков бодрствования. Видимо, махновцы не ожидали нападения.
Решил начать атаку до подхода главных сил. Подозвал командиров эскадронов, указал ориентиры. Вперед и на фланги приказал выслать парные дозоры. Их заметили. Сухо треснул выстрел, потом другой, третий. Я подал сигнал, и дивизион перешел на рысь.
Когда до ближайших домов осталось чуть больше версты, оттуда ударили пулеметы, торопливо заухали пушки. Однако снаряды падали далеко за нами.
С нашей стороны ударила подоспевшая батарея И. С. Стрельбицкого. Показались и другие подразделения. На душе сразу стало легче. Я дал знак Ковачу, и он затрубил. Кони, подхлестываемые боевым сигналом, понеслись карьером.
То ли махновцы весь огонь направили на главные силы бригады, то ли просто не успели опомниться, но нам удалось сравнительно легко ворваться на окраину Гуляй-Поля и завязать бой на улицах. В селе имелось немало прочных кирпичных построек, приспособленных к обороне. Бойцы забрасывали их гранатами.
Противник задержал продвижение фланговых частей. Худо пришлось бы нам, если бы не помогли артиллеристы. Но они успели выдвинуть орудия в боевые порядки, и штурм опорных пунктов пошел еще успешнее. Уцелевшие бандиты рук не поднимали, продолжали отстреливаться даже из-под обломков своих укреплений.
Куда трусливее вели себя головорезы из Черной сотни имени Кропоткина. Их атаковал 2-й дивизион. Не приняв боя, «гвардейцы» батька посбрасывали с тачанок тех, кто послабее, отняли лошадей у штабников и, окружив Махно, дали деру. После этого началось общее бегство.
Многие красноармейцы без команды бросились в погоню. Я распорядился, чтобы Валлах возглавил преследование. Сам начал собирать остальных. Не хотелось упустить Махно и его свиту.
Пока эскадроны строились, посмотрел пленных. Большинство среди них составляли кропоткинцы.
— А вот знамя ихнее, — не без гордости показал один из красноармейцев сорванное с древка черное полотнище. На нем зловеще белели череп и две скрещенные берцовые кости.
— А говорили, будто эти никогда не сдаются, — с иронией сказал я подъехавшему политруку Биску.
— Мало ли что говорили. Мы и чертей быстро в ангелов переделаем.
Один из «гвардейцев» зверем посмотрел на Биску. Кажбак не выдержал:
— У... волк глядит. Такой сволочь не плен надо, а башка рубить.
В душе я был согласен со своим коноводом. Однако вслух произнес:
— Красная Армия с пленными не расправляется.
4
Утренний туман рассеялся. Далеко впереди авангарда, различимая невооруженным глазом двигалась какая-то колонна. Сзади нее по полю рассыпались небольшие конные группы, отдельные тачанки, всадники. То ли наши, то ли махновцы — разобраться трудно. Доносилась приглушенная стрельба.
Впереди нашего дивизиона на этот раз шел со своими кавалеристами Владимир Колодин. В случае необходимости мы должны были прийти им на подмогу.
С разрешения Кужело я поехал к Колодину, прихватив с собой трубача и два боевых разъезда. Смотрю в бинокль. Теперь хорошо видно, что отходят вражеские колесницы, а махновская конница как будто готовится к бою. Это предположение подтвердила и разведка.
Противник сосредоточился на выгоне перед Новоселовкой. Колодин выслал туда несколько мелких групп. Я распорядился, чтобы подтянулись и наши эскадроны.
Тачанки неприятеля развернулись веером, затарахтели пулеметами. Однако их свинцовый град не достиг цели: слишком велика дистанция. Зато наши артиллеристы точно накрыли их. В поле осталось шесть разбитых и опрокинутых повозок, много трупов людей и лошадей.
В течение дня противник еще несколько раз пытался задержать преследователей. Но каждый раз его заслоны сбивала батарея. Благодарные конники стали называть его не иначе как «наш Ваня». Скупой на похвалу Э. Ф. Кужело также высоко оценил действия пушкарей.
К вечеру подморозило. Отступающие бандиты, хоть и старались всячески, оторваться от нас не смогли.
Наши боевые разъезды буквально присосались к ним. Но люди и кони уже выбивались из сил.
Решил спросить у начальника штаба бригады С. В. Крыжина, когда же будет привал. Сергей Викторович и Эрнест Францевич ехали рядом и беседовали. Я прислушался. Говорил Крыжин:
— Отступающий всегда был добычей конницы. Только махновцы не желают признать эту аксиому. Они считают, что пехота на легких подводах, запряженных четверкой добрых коней, неуловима.
— Неуловима? — переспросил Кужело. — Ну, мы их скоро убедим в обратном. Впрочем... пусть пока остаются при своем мнении...
Задавать вопросов начальству мне не пришлось. Кужело сам распорядился насчет отдыха.
Остановились в небольшом селе. Накормив лошадей и наскоро перекусив, красноармейцы завалились спать. Разведчики донесли, что неприятель тоже обосновался на ночлег в Берестовом. Это в семи верстах от нас.
В час тридцать ночи Кужело вызвал в штаб командиров полков и дивизионов, комиссаров частей. Когда мы явились, там уже были проводники, подобранные представителем уездной партийной организации. Они подсказали Крыжину, как можно незаметно подойти к Берестовому. Начальник штаба сделал какие-то пометки на своей карте.
Эрнест Францевич кратко изложил план предстоящего боя. Бригада была поднята без сигнала. На марше тоже старались не шуметь. Колеса орудий и пулеметных тачанок обмотали тряпьем, и они мягко катились по обледеневшей дороге. Неспокойным лошадям надели на морды торбы.
В Берестовое ворвались без единого выстрела. Только из одной хаты кто-то запоздало метнул гранату. Ее взрыв и положил начало бою. Боясь в темноте попасть в своих, красноармейцы действовали больше клинками и прикладами. Сталкиваясь лицом к лицу, кричали: «Бухара!» И если в ответ не следовало: «Уртак!» — били встречного.
Не по уставу подобрал Крыжин пароль и отзыв. Зато эти слова помогали бывшим туркестанцам безошибочно опознавать друг друга.
Не многим бандитам удалось унести ноги. Преследовать их в кромешной мгле не стали. Но следом пустили разведчиков.
С рассветом я получил приказ идти наперехват петляющего противника.
— Что они кружат? — удивлялся командир эскадрона Габор. — Компас сломался, что ли?
— А куда им деваться? — откликнулся политрук Биску. — Кому они где нужны? Вот и колесят вокруг своих домов...
Весь день свирепствовала вьюга. Шлях замело. Наши разъезды то и дело натыкались на небольшие вражеские группы. Вспыхивали перестрелки. Мы спешили туда, где они были жарче.
Наконец махновцы применили свою излюбленную тактику отрыва от более сильного противника. Они разбежались по селам и хуторам, попрятались там и на время притихли. Преследовать стало некого. Потеряв их след, мы остановились.
Более двух суток непрерывной погони давали о себе знать. Но долго отдыхать нам не позволили. Бригада получила приказ перейти в район Малая Токмачка — Орехов — Жеребец и ожидать дальнейших распоряжений.
Перед выступлением Кужело провел совещание командного и политического состава по итогам боя в Гуляй-Поле. В заключение он сообщил, что Махно с группой в 400 штыков и 150 сабель бежал на восток. Остатки его 4-го конного полка и часть пехоты на подводах прорвались на юго-восток.
— Товарищ комбриг, — обратился к Кужело Колодин, — как же так? Махно удрал на восток, а нас перебрасывают на запад.
— Вопрос по существу. Попробую на него ответить. Борьба с антисоветским бандитизмом требует особых тактических приемов. В Туркестане, как вы знаете, басмачи создавали свои базы в горах или отдаленных пустынных оазисах. У махновцев тоже есть свой район, вне которого они беспомощны, так как не встречают поддержки населения. Значит, рано или поздно им все равно придется возвращаться к своим домам. Почему нам назначен район не восточнее, а западнее Гуляй-Поля? Лично я думаю, что нас бросят на борьбу с группой Каретникова. Она прорвалась через Крымский перешеек. А вот куда движется, пока не знаем...
5
28 ноября 2-й интернациональный кавалерийский полк прибыл в Орехов. Впервые за последние четверо суток представилась возможность расседлать коней и поспать раздевшись.
Но уже в два часа следующего дня мы получили приказ выступить снова. На этот раз в направлении Цареконстантиновки. Туда же последовали штаб бригады и 1-й полк.
Поручив вести колонну Владимиру Колодину, командир полка П. И. Сокольский, прихватив с собой меня, поехал разыскивать Кужело. Нашли быстро. Эрнест Францевич был в отличном настроении. Сам проинформировал нас об обстановке:
— Каретников, видимо, еще не знает о разгроме главных сил Махно и потому пробивается в Гуляй-Поле. Его преследуют части 4-й армии. Тыл ее теперь стал фронтом. Нашей бригаде приказано задержать Каретникова у Цареконстантиновки.
Кужело показал на карте, где предстоит встретиться с противником, и озорно подмигнул:
— Имейте в виду, в Гуляй-Поле возвращается с востока и сам Махно. Командующий Южным фронтом Фрунзе для борьбы с ним выделил дополнительно третий конный корпус и еще несколько кавалерийских соединений...
К вечеру мы подошли к Пологам, где перекрещивались дороги с запада на восток и с севера на юг. Отдохнув здесь несколько часов, затемно тронулись дальше. До Цареконстантиновки оставалось верст пятьдесят, но мы опоздали туда. Раньше нас ее заняли потрепанные конно-пулеметный, кавалерийский и пехотный полки Каретникова. Как только наша колонна оказалась в пределах досягаемости вражеской артиллерии, со стороны Цареконстантиновки забили трехдюймовки. Однако снаряды рвались вокруг да около, не причиняя нам вреда.
Ехавший в голове колонны разведчик Габриш поучал кого-то из молодых бойцов:
— Артиллерия — оружие культурное. Стреляет по науке: перелет, недолет, потом — в самую точку. Вот ты и не жди третьего снаряда: как попал в «вилку» — сразу в сторону...
Не успел он закончить свои поучения, как неподалеку грохнул взрыв. Взвизгнули осколки. Габриш, охнув, схватился за бедро. Я бросился к нему.
— Что с тобой, Иштван?
— Отвоевался, кажется.
— Рана не страшная. Скоро поправишься. Еще повоюем.
— Не везет мне, — пожаловался Габриш. — Хотел эмира поймать, не пришлось. Думал, хоть Махно попадется, и опять неудача...
Подъехала санитарная повозка. Я попрощался с товарищем и поскакал к ушедшим вперед подразделениям.
Бригада перестроилась в предбоевой порядок. Эскадроны рассредоточились по лощинам, укрывшись от вражеских наблюдателей. Штаб соединения разместился на дне оврага. Здесь Кужело объявил свое решение на бой. 1-й дивизион со штабным эскадроном в пешем строю при поддержке батареи и броневиков должен был атаковать неприятельские позиции в лоб. Главная наша задача — связать противника боем, отвлечь его внимание от главных сил, которые пойдут в обход Царетсонстантиновки.
Части Каретникова пока не проявляли никакой активности. Их словно и не было в селе. Лишь несколько орудий продолжали бить по площадям. Но как только наши цепи поднялись и вышли на открытое место, из-за домов вынеслась конница с тачанками. Повозки быстро развернулись и разразились заливистыми пулеметными очередями. Чаще загрохали вражеские пушки.
Пришлось залечь. Лава махновцев стремительно надвигалась. Впереди нее, играя клинком, скакал рослый всадник. Мне невольно подумалось: «Не Петриченко ли?» За ним на ветру полоскалось черное знамя. Вид мчащихся кавалеристов был довольно устрашающим. Я даже оглянулся: не дрогнул ли кто. Нет, как будто все в порядке. Напряжены, ждут команды.
Кто-то толкнул в плечо. Поворачиваю голову — Кажбак. Он показывает рукой в сторону дороги. Там, грохоча на ухабах, ползли броневики.
Когда до противника осталось шагов семьсот, они остановились и разом открыли ураганный огонь. Тотчас же к ним присоединились наши пулеметчики. Из-за оврага ударили пушки Стрельбицкого. Над конниками и тачанками со звоном стали лопаться шрапнельные снаряды. На поле появились убитые и раненые. Лава потеряла разгон. Некоторые стали поворачивать назад. Наступил критический момент. Я скомандовал садиться на лошадей и повел дивизион в конную атаку. В это же время, завершив обходной маневр, с востока на Цареконстантиновку пошел 1-й интернациональный кавалерийский полк.
Основная масса махновцев покатилась на Берестовое. За ними погнался 1-й полк. Часть бандитов подалась вдоль железной дороги к станции Бельманка. Их неотступно преследовали эскадроны Валлаха и Габора. В этом же направлении двинулся и штаб бригады.
В резерве Кужело держал немецкий дивизион. Во главе его он и влетел на Бельманку. Засевшие на водокачке и в вокзале вражеские пулеметчики обстреляли Кужело, убили под ним коня. Увидев, что командир упал, к нему бросился штаб-трубач Андраш Бартфай. Но его самого сразила пуля.
На штурм станции одновременно пошли венгры и немцы. Они зарубили более полусотни махновцев и около тридцати взяли в плен.
К вечеру 1 декабря наш полк сосредоточился в Андреевке. Здесь же разместился и Э. Ф. Кужело со своим штабом. А 1-й полк занял Берестовое.
В наши руки попал приказ Махно, адресованный Каретникову. Он полностью касался нас. Крыжин прочитал его вслух, сразу же переводя на русский язык. Там были такие строки:
«Отдельная интернациональная кавалерийская бригада, состоящая из басурманов и москалей, с невиданной дерзостью напала 26 ноября сего года на Гуляй-Поле... причинила войскам народно-революционной армии громадный урон... Приказываю избегать столкновения с нею... Командиров, комиссаров и басурманов в плен не брать».
Последняя фраза вызвала повальный смех.
6
Всю первую половину декабря бригада, войдя в состав особой группы Н. Д. Каширина, вела напряженную борьбу с махновцами. Они метались в районе Орехов, Федоровка, Берестовое, Большой Токмак. Мы хорошо изучили их тактику, маршруты, местность. Это позволяло почти безошибочно разгадывать намерения бандитов, устраивать засады, окружать и уничтожать врага по частям.
По мере укрепления Советской власти Махно все больше терял опору среди крестьян Южной Украины. Теперь за батька продолжали держаться только самые ярые противники нового строя. Как затравленные волки, рыскали они по степи. Дни их были сочтены. Крупные силы Красной Армии концентрическими ударами с северо-запада, севера и востока прижимали остатки батькиных отрядов к Азовскому морю, загнали их в треугольник Федоровка — Акимовка — Андреевна.
Чтобы ускорить разгром этих последышей махновщины, командующий войсками Украины и Крыма М. В. Фрунзе направил сюда особую группу Каширина. Наша бригада шла в авангарде 3-го конного корпуса.
К вечеру по занесенному снегом проселку подошли к Федоровке. Оттуда ударила артиллерия. Снаряд пролетел над нашими головами, еще один взорвался впереди.
— Не свои ли бьют? У Махно не было тяжелых орудий, — забеспокоился Стрельбицкий.
Однако стреляли именно махновцы. Как потом выяснилось, в ночь на 15 декабря они выскочили из Андреевки и, пользуясь темнотой, маскируясь в полосе низких туманов, оторвались от преследования. В Федоровке им удалось захватить три наши тяжелые пушки. Здесь рассчитывали отдохнуть, а затем податься дальше на запад. Но на их пути неожиданно появилась интернациональная бригада и сразу спутала все планы.
Завязался бой. В самом его начале неподалеку от меня вспыхнула красная молния, раздался страшный грохот, и я куда-то провалился. Очнулся в Александровске. Страшно ныла голова. С удивлением узнал, что уже двое суток нахожусь в госпитале. Товарищи рассказали: под Федоровкой бандитов разбили наголову. Побросав все, Махно с отрядом в 400 сабель бежал в Янисаль. Но его нашли и там. С 16 по 24 декабря в непрерывных стычках он растерял последнее, что осталось у него от некогда многочисленной армии, а 25 декабря с кучкой приближенных переправился на правый берег Днепра...
Лишь в начале февраля 1921 года я выписался из госпиталя. Бригада в это время стояла в Покровском. По приказу М. В. Фрунзе она подлежала расформированию. Интернационалисты честно выполнили свой долг перед революцией. В защиту Советской России — отечества всех трудящихся — они внесли немалый вклад. Теперь бойцы и командиры готовились к отъезду по домам, сдавали лошадей, оружие, имущество. На станции уже стояли подготовленные для них эшелоны.
В самый разгар сборов до нас дошла весть: пять-шесть тысяч бандитов, собранных Нестором Махно на Правобережной Украине, удирая от Первой Конной армии, пытаются переправиться на левый берег Днепра напротив Покровского. Еще через несколько часов на взмыленной паре примчался фуражир полка. Боец рассказал, что километрах в сорока от села на продотряд, в котором был и он, налетели махновцы. Они схватили тридцать красноармейцев и после страшных пыток изрубили их. Остальные сорок человек забаррикадировались в здании паровой мельницы и ведут бой.
Кавалеристы собрались в группы, начали обсуждать, как быть. Ведь они, по сути, уже демобилизованные. У них нет даже клинков.
Вдруг все замерли. Со стороны, где размещался 1-й полк, состоявший в основном из русских, украинцев, узбеков, киргизов и таджиков, долетели тревожные звуки трубы. Все их поняли: товарищи выходят навстречу врагу.
И тогда другая труба, на этот раз совсем близко, звонко повторила боевой клич. Трубил Янош Ковач. Кто ему приказал, неизвестно. Да и приказывал ли вообще?
Сигналу повиновались все — и те, кто был за немедленный поход, и те, кто возражал. В мгновение ока вновь были оседланы кони, получено оружие. Через два часа бригада выстроилась. Совершив стремительный марш-бросок, она с ходу вступила в бой.
Махновцы не ожидали такого поворота событий. Взятый в плен бандит рассказал, что батько потому и направился сюда, что знал о расформировании нашего соединения. Когда же ему доложили, что интернационалисты не только выступили против него, но и уничтожили уже пятьсот его конников, он на месте застрелил того, кто принес эту весть. Советники Махно предложили прорываться в другом месте. Батько заупрямился. Он не верил, что демобилизованные красноармейцы будут сражаться с прежней самоотверженностью.
— Басурмачы уже не солдаты. У них теперь одна думка: как бы поскорее до дому. Так что, хлопцы, будем пробиваться через них, — объявил он свое решение.
На рассвете следующего дня бой закипел с новой силой. Бригада отбила четыре ожесточенные атаки. На некоторых участках бандитам удалось вклиниться в нашу оборону. Но поспешила на помощь 7-я кавалерийская дивизия. Батьке и на этот раз пришлось улепетывать. В последний момент он бросил свою атаманскую карету и с Черной сотней успел скрыться.
Немалые потери понесли мы в том завершающем бою. Около пятидесяти интернационалистов было убито, свыше двухсот человек ранено. Павших героев похоронили с почестями. Прощальным салютом проводили их в последний путь артиллеристы Ивана Семеновича Стрельбицкого.
* * *
А потом стали прощаться друг с другом живые: наши иностранные товарищи уезжали от нас. Много теплых и сердечных напутствий было высказано им. Общее настроение лучше всех, пожалуй, выразил сухопарый, с пышными пшеничными усами кубанец:
— Мы теперь что братья родные. Сколько кровушки вместе пролили, думами одними жили, за дело великое голов не жалели. Поклон вам низкий за это, други. Если случится, что и вам потребуется наша подмога, знайте, мы тоже не откажемся. Кликните только...
Вещими оказались эти слова. В годы второй мировой войны советские солдаты освободили от фашистского ига многие государства. Услышали мы зов братьев по духу и помогли им утвердить в своих странах народный строй.
Мечта красных бойцов-интернационалистов о победе пролетарской революции и за пределами России сбылась.