Азовское осадное сидение 1641 года

Куц Олег Юрьевич

В данной работе на основе перекрестного сопоставления показаний малоизвестных архивных источников скрупулезно воссоздан ход знаменитого Азовского осадного сидения 1641 г. Подробно рассматриваются также «Азовское взятье» 1637 г., ситуация в Азове вплоть до момента прихода под этот город турецко-татарских сил с целью его осады, показаны последствия во многом рокового для донских казаков решения остаться в Азове и оборонять этот город от «бусурман». Книга рассчитана на всех, интересующихся прошлым как России, так и донского казачества.

 

Боевой порядок турецкой армии. Фрагмент гравюры из издания Леонгарда Фронспергера «Kriegsbuch kaiserlicher Kriegsgerechte». Вторая половина XVI в.

 

Введение

В преддверии осадного сидения

Оборона в 1641 г. донскими казаками турецкой крепости Азов, захваченной ими четырьмя годами ранее, относится, безусловно, к выдающимся событиям мировой военной истории. Целой армии одного из сильнейших государств Европы и Азии в ходе беспримерно ожесточенных боев не удалось справиться с горсткой (по отношению к турецким силам) храбрецов-добровольцев, по собственной воле вступивших в смертельную и по большому счету едва ли не безнадежную для них схватку. Однако прежде чем перейти непосредственно к обороне Азова казаками в июне — сентябре 1641 г., необходимо сказать о ее предыстории, а также очертить место Азовского осадного сидения в цепи событий, развернувшихся до него.

Несколько слов о военно-стратегическом значении Азова для турецко-татарского мира. Местоположение города — самое нижнее течение Дона, его левая сторона. Выше по течению этой реки тянулись городки донских казаков. Татарский кочевой мир в первой половине XVII в. не представлял собой единого целого, он был расколот на ряд политических объединений. На юге существовало два главных политических объединения татар. Прежде всего это была Крымская орда (Крымский улус), занимавшая Крымский полуостров и Причерноморские степи. С другой стороны, под Астраханью кочевала Большая Ногайская орда (Большие Ногаи), пребывавшая в русском подданстве и находившаяся под руководством астраханских воевод. Между Азовом и рекой Кубанью кочевала Малая Ногайская орда (Казыев улус), подчинявшаяся Крыму.

Переправа татар через реки во время набегов. На основе гравюры из книги «Описание Украины» Г. Л. де Боплана (Руан, 1660). На «сапах» — импровизированных плотах из камыша — перевозили походное снаряжение.

Существовала также немногочисленная группа азовских татар, живших в Азове или кочевавших близ него. В Азове кроме татар был и турецкий гарнизон. Этот город, помимо того что являлся крупным рыбопромышленным центром (рыба и икра поставлялись отсюда в большом количестве, в частности, в Стамбул), был также связующим звеном между Крымом и степями междуречья Дона и Кубани, где кочевала Малая Ногайская орда. Кроме того, Азов — один из важнейших центров подготовки и проведения татарских набегов на южную окраину России, сюда зачастую возвращались из походов «на Русь» татары, доставляя в Азов захваченную добычу, как правило, русский «полон» (пленников) и «животину» (скот). Русских пленников временами скапливалось здесь немало, и затем их вывозили отсюда в Крым, а чаще в Турцию. О данной функции Азова упоминается в документах неоднократно. Так, в войсковой отписке от июля 1646 г. казачье Войско отмечало, что у «воинских людей» из Крыма, а также у темрюцких черкесов и Малых Ногаев «съезды и скопы все в Азове бывают», а из Азова татары и черкесы «большим собраньем на Русь… на украйные (окраинные. — О. К.) городы и в уезды войною» ходят, «а с Руси, государь, с полоном и з животиною все они в Азов» возвращаются. «Весь, государь, у них съезд и скоп в Азове живет», — прибавляли далее в отписке казаки (казачьи отписки в Москву писали на имя великого государя). Можно привести и другие цитаты такого рода из донских войсковых отписок.

Турецкая кадырга (каторга, галера). Иллюстрация взята из книги Хакана Йылдыза: Hakan Yildiz. Haydi Osmanh Sefere — Prut Sefer'nde Organizasyon ve Lojistik. Istanbul, 2006.

Но наиболее ярко данное обстоятельство получило отражение в войсковой отписке в Москву от декабря 1637 г., излагающей мотивы похода донских казаков на Азов в этом году. Так, Войско писало, что в поход под Азов оно пошло «с великие скорби», «помня свое крещение… и свою истинную православную крестьянскую веру». В частности, авторы отписки указывали, что из Азова чинилась «пакость великая» украинным городам и весям, разорение «святым Божиим церквам», а также пролитие «невинной крестьянской крови». Но особое негодование казаков вызывало то, что «азовские люди» «искони поругалися… истинной православной крестьянской вере, и за море отец (отцов. — О. К), и братию, и сестер наших продовали… и коробли тем руским полоном в Турскою землю грузили». Лишь затем казаки говорят о набегах из Азова на их собственные городки: им также «шкоту великую те поганые азовцы чинили» — казаков в казачьих «юртах, и на речках, и на комышах, и на переходех… хватали, и за море… на каторги продовали, и великии скорби и неволи чинили», а также «крымских и ногайских людей те азовские люди под… юрты козачьи подводили». В целом, заключают авторы отписки, они пошли под Азов, за «веру крестьянскую, и за… государя…, и за единокровных братию свою хотя померети».

Начальный лист Исторической повести о взятии Азова в 1637 г. (ГИМ. Отдел рукописей и старопечатных книг. Синодальное собрание. № 409. Л. 116).

Те же слова о защите православного населения встречаем и в расспросных речах атамана П. Петрова с казаками его станицы, присланными с Дона в Москву сразу же после взятия Азова. Они также показывали, что казаки пошли под Азов, «видев православных хрестьян… росхищенье (речь идет о захвате православного населения в плен во время набегов. — О. К.) отцов своих, и матерей, и сестер единоутробных, и слышав от них плачи, и мученья, и неволи великие, и поболев серцами своими, азовцом болши того терпеть не учали» и «за помочью Божию Азов взяли и азовцов всех за их неправды побили». Конечно, в известной степени все эти патриотические слова были вызваны стремлением загладить вину после этого несанкционированного Москвой и шедшего вразрез с внешнеполитической линией Русского государства, направленной на мир с Турцией, военного предприятия. Так, поход под Азов был вызван, безусловно, помимо перечисленных выше соображений также чисто казачьими потребностями — возможностью захвата богатой добычи, а также жаждой военной славы, но для казаков, конечно, не было смысла заострять на этом внимание. Однако беды южнорусского населения также не могли восприниматься казаками равнодушно: захват татарами пленников, их раздел между участниками набегов и последующая продажа в рабство сопровождалась, по свидетельству современника, французского инженера на польской службе Г. Л. де Боплана, целым рядом «неистовств» — разлучением семей, изнасилованиями, обрезанием детей на глазах у родителей («обусурманивание») и пр., что не могло не вызывать закономерных гнева и ярости со стороны в массе своей православного населения Дона. При этом на фоне зачастую безнаказанных набегов татар на русские земли боевые действия донских казаков против «бусурман» неизбежно должны были восприниматься как своего рода месть за страдания православного населения, и донские казаки оказывались, таким образом, чем-то вроде народных мстителей и, так сказать, форпостом в противостоянии с «бусурманами».

Замысел похода под Азов зрел у казаков давно. Так, в октябре 1634 г. донские казаки вместе с запорожцами осаждали этот город, стояли под ним две недели, сожгли посады (пригороды). С Дона казаки привезли с собой наряд (артиллерию) и выбили из него 12 сажен стены. Азов выручила конница Малых Ногаев, придя ему на помощь. Весной 1635 г. служилый человек В. Струков, привозивший на Дон государево годовое жалованье Войску, писал в своем отчете (статейный список), что казаки, выражая желание взять Азов и опасаясь негативной реакции Москвы на этот шаг, «всем Войском говорят на Дону: есть ли бы де государь велел нам Озов взять, крестьянские де бы крови и порабощенья унелось (имеются в виду татарские набеги на русские земли. — О. К), и Крым де бы был под государевою рукою, а нагайцы были бы с нами (русскими землями. — О. К) в миру». Далее казаки прибавляли: «А хотя бы де государь людей к нам прибавил тысечи з две… и мы де Озов взяли (бы. — О. К.) давно».

Относительно ногаев следует сказать особо. Татарские набеги на русские земли 1634–1635 гг. с направления Азова были совершены в основном Малыми Ногаями и азовскими татарами с участием крымцев и Больших Ногаев. В ответ донские казаки по указу из Москвы нанесли несколько чувствительных ударов по улусам Малой Ногайской орды. Однако опасность для Русского государства таилась не только в действиях татар Казыева улуса. Дело в том, что в 1634 г. Большая Ногайская орда под натиском калмыков переходит со своих традиционных кочевий за Волгой на правую сторону этой реки, откуда в 1635–1636 гг. совершает ряд нападений на юго-восточную и южную окраины русских земель. Под ответным военным нажимом донских казаков, а также активной агитацией со стороны Крыма Большие Ногаи выражают отчетливое намерение перейти за Дон в крымское подданство. Пребывание низовьев Дона в руках азовцев создавало реальную возможность для этого.

Несмотря на потери, понесенные в столкновениях с казаками, выполнявшими поставленную московским правительством цель: чтобы ногаям на левой стороне Дона «нигде пристанища не было», — осенью 1635 г. на правую сторону Дона удается прорваться основной части Малых Ногаев. А к середине ноября 1636 г. завершился, опять-таки вопреки активному противодействию казаков, переход за Дон улусов Большой Ногайской орды. Степные пространства между Волгой и Доном опустели, и Азов лишился своей традиционной опоры — орды Малых Ногаев.

Ногайские татары считали, что под опекой Крыма они найдут спокойное и безопасное существование. В действительности получилось иначе. Перейдя за Дон, улусы Малых Ногаев расположились под Крымом на кочевьях у р. Молочные Воды и под Перекопом, поскольку в самом Крыму было «животине кормиться негде». Однако весной 1636 г. Малые Ногаи были загнаны в Крым, где их «рассажали по деревням врознь по пяти человек на деревню», при этом много скота у них «разволокли» крымские татары. Та же участь постигла чуть позже и часть татар Большой Ногайской орды: крымцы не верили ногайцам, подозревая их в намерении вернуться в русское подданство. Условия существования ногаев в Крыму были тяжелыми. Затем в Крыму происходит очередное междоусобие (в нем на стороне хана участвовали и ногаи), решающие действия во время конфликта пришлись на апрель-май и чуть более позднее время. Внимание татар было отвлечено от Азова, о междоусобии было хорошо известно казакам, и они поспешили использовать благоприятный момент.

Так называемая Азовская эпопея донских казаков 1637–1642 гг. началась с осады и взятия казачеством Дона в 1637 г. Азова. Без рассмотрения «Азовского взятья» представление об обороне казаками этой крепости в 1641 г. будет, думается, неполным. Основным источником об осаде казаками города стала «Историческая» повесть о взятии Азова (название Повести дано ее исследователем А. С. Орловым). Согласно утвердившемуся в литературе мнению, упомянутая Повесть отличается прежде всего своей историчностью, практически документальной достоверностью при передаче описываемых событий, причем не только вся фактическая основа повествования, но и идейная направленность, основные черты стиля этого произведения органически связаны с письменной традицией донской войсковой канцелярии. В Исторической повести последовательно передаются основные моменты осады и взятия города казаками. В одном случае ее сообщения дополняет казачья войсковая отписка с Дона в Москву от декабря 1637 г. Наконец, некоторые подробности взятия казаками Азова содержит официальный отчет (статейный список) русского дворянина С. Чирикова, привезшего в 1637 г. из Москвы государево годовое жалованье Донскому войску и приглашенного казаками после взятия города для осмотра его укреплений.

Согласно Исторической повести, 4 апреля 1637 г. на низу казачьего Дона был собран войсковой круг. На нем было принято решение «идти под славный Азов град», пострадать («помереть») за православную христианскую веру и освободить пленников. Несмотря на возможность осложнения отношений с Москвой, на Дону решили не упускать благоприятной возможности для похода под Азов. В это же время в Монастырский городок подошло и подкрепление — «королевской земли казаки запорожские». После сбора казаков из городков был вновь созван войсковой круг. Совещанию предшествовал молебен в часовне «о победе и одолении басурманских людей за неистовство их» (круг собирался около часовни на площади). После «молебного пения» войсковым атаманом был избран Михаил Иванов (прозвище Татарин); на кругу было окончательно решено идти под Азов и этот город «однолично (обязательно. — О. К) взяти и утвердити в нем… православную христианскую веру», а живущих в нем «бусурман» истребить («под меч подклонити»).

Итак, как говорится в Повести, вооружась храбростью и мужеством «Александра царя Макидонского и других храбрых воинов» прежних времен, «вменив себе смерть за живот за святые Божьи церкви и за государя царя», «великое Донское Войско» выступило в поход. Следует отметить, что это был не обычный внезапный набег казаков, а военное предприятие с далеко идущими целями. Так, по словам автора Повести, войсковой атаман М. Татарин перед походом заявил казакам следующее: «Пойдем мы, атаманы и казаки, под тот город середи бела дня, а не нощию украдом, своею славою великою, не устыдим лица своего от… бусурман». Подобные действия были не совсем типичны как для казаков, так и для приемов степной войны в целом: последние представляли собой, как правило, внезапные набеги.

Казаки осадили Азов 21 апреля 1637 г. Войско было разделено на четыре полка, во главе каждого стоял выборный полковник и есаулы. Осада города длилась почти два месяца. Вблизи Азова были возведены земляные укрепления: казаки выкопали вокруг города «рвы великия» (вероятно, траншеи), с помощью которых они вплотную приблизились к самым стенам города — «как мочно из рук друг на друга камением метати». В ходе осады происходили, по словам Исторической повести, «битвы многие… день и ночь». Надо полагать, имеются в виду перестрелки с азовцами, артиллерийские обстрелы крепости, неудачные приступы казаков, а также, возможно, вылазки осажденных. В войсковой отписке от 3 декабря 1637 г. казаки, в частности, писали в Москву, что они «многие умыслы над тем градом Азовым умышляли, и башни многие и стены ис пушек порозбивали», впрочем, следует отметить, что казаки не обладали тяжелой стенобитной артиллерией. Характерно, что в это время из набега «в Русь» возвращался с русским «полоном» отряд азовских татар. Он был подмечен казачьими караулами и разгромлен; русские пленники были у татар отбиты, а их самих казаки «под мечь подклониша» (перебили).

Вначале, однако, осада шла не слишком успешно. Стоя под Азовом, казаки, согласно Повести, вскоре «денежную и пороховую казну исхарчили» (истратили). Остро стоял вопрос продовольствия, особенно для запорожских казаков, не располагавших необходимыми запасами. Последнее закупалось для них на войсковые деньги. В ходе осады было решено вести под азовскую стену подкоп, так как в Войске «прилунился» казак Иван Арадов, «родом немецкия земли», знавший подкопное дело. Первый подкоп оказался неудачен: он прошел мимо стены. После молитв и молебнов, окропления святой водой нового места был начат другой подкоп. Его вели четыре недели, заложив затем привезенный из Москвы порох: во время осады Азова на Дон прибыл, как уже говорилось, с годовым государевым жалованием Донскому войску дворянин Степан Чириков. Жалованье включало и порох; последний оказался весьма кстати. Во время осады казаки подвергались насмешкам осажденных, кричавших им со стен, что, сколько бы казаки не стояли под городом, Азова им все равно не взять. Действительно, осада крепости с каменными укреплениями и артиллерией (в Азове было 200 пушек; у казаков в низовых городках имелось в канун осады только 90 орудий), а также при отсутствии количественного превосходства (численность сторон была приблизительно 1:1) и без тяжелого стенобитного «наряда» являлась, казалось бы, делом достаточно бессмысленным.

Запорожский казак. Фрагмент гравюры, выполненной на основе рисунка неизв. художника XVIII в.

Решающий штурм был назначен на 4 часа дня 18 июня. Перед приступом казаки, готовясь к возможной гибели во время боя, по словам автора Повести, «восприяху… у священников… покояние» и, плача, прощались друг с другом, говоря: «Помрем, братие, за святые Божия церкви и за святую истинную нашу православную христианскую веру…». После того как порох в подкопе был запален, на месте подкопа взметнулась в клубах порохового дыма «аки молния великая» (при этом погиб подкопный мастер И. Арадов); взрывом «градную стену вырвало и многих бусурман за град с камением метало». Правда, согласно позднейшим показаниям дворянина С. Чирикова, при взрыве была разрушена лишь верхняя часть стены на небольшой ширине, основание же стены («подошва») осталось целым. В образовавшийся пролом ринулись казаки во главе с войсковым атаманом М. Татарином, шедшим в первых рядах, с других направлений также был предпринят штурм с лестницами. В результате казаки с разных сторон ворвались в город. «И бысть сеча зла», — говорит автор Исторической повести. Ожесточенный бой на стенах и улицах города шел весь день до вечера, во время боя противники секлись саблями, хватали друг друга за руки, резались ножами. В пороховом дыму казаки зачастую не видели друг друга; бой сопровождался самопальной стрельбой.

В конце концов сопротивление азовцев было сломлено. Видя свое поражение («побеждение»), часть защитников города бросились бежать за городскую стену в степь. Их, однако, догнали у реки Кагальник и всех посекли. Характерно, что преследователями в основном были донские татары и подошедший к казакам незадолго до штурма отряд татар из-под Астрахани — и те и другие, будучи «на караулах», в приступе не участвовали. Оставшиеся в городе оборонялись насмерть. Часть защитников заперлись «с жонами и детьми» в башнях и дугенях (каменные здания торговых лавок), где сидели в осаде некоторое время, но в конце концов и они потерпели поражение.

Взятие Азова дорого обошлось казакам. Во время осады, победного штурма крепости и боев в городе было убито около тысячи казаков (включая запорожцев) — весьма значительная для казаков цифра. Все эти люди были похоронены «по христианскому обычаю»; по монастырям для их поминовения была разослана «казна многая». Немало казаков было ранено. Убитых же «бусурман» нанятые на средства войсковой казны люди (часто по такому найму работали менее состоятельные казаки, также это могли быть приезжие из южнорусских городов «торговые люди» — последние, кстати, тоже принимали участие во взятии Азова, получив свою долю при разделе добычи) сбрасывали в ров и реку Дон, причем, по словам Исторической повести, едва управились за неделю. Так произошло знаменитое «Азовское взятье», открывшее новую страницу в истории донского казачества. Всего, согласно отписке от декабря 1637 г., в Азове было освобождено около двух тысяч русских «полоняников»; Азов осаждали 4400 человек.

Крымско-татарский воин. Рис. Дж. Робертса. XVIII в.

Взятие казаками Азова произвело тяжелое впечатление в Крыму, заставив татар задуматься о судьбе самого Крыма. Так, русские посланники Д. Астафьев и А. Кузовлев, находившиеся здесь в 1636–1638 гг., собрали сведения об оценке крымцами создавшегося положения. Их информаторы, русские пленники в Крыму, не раз слышали, что «говорят татаровя меж себя, съезжаючись, и тужат гораздо об Азове: пропало де у нас мало не треть государства, и простор, и воля в степи вся у нас отнята». Пугала их и более отдаленная перспектива: если «московские люди» усилятся на Дону, «тогда де и до Перекопи всю степь и волю у нас отымут, да и Перекоп город, чаять, возьмут. <…> И как де возьмут Перекоп, тогда и всем Крымом завладеют». Другой крымский татарин говорил: «Азов де наша защита, а Крыму де была (от него. — О. К.) оборона немалая». Крымцы связывали захват Азова казаками с активным строительством с 1635 г. новых городов на юге России, задачей которых было перехватить основные пути татарских набегов на русские земли, что представлялось крымским татарам частями единого наступательного плана на Крым. При этом они были даже склонны преувеличивать угрозу самому Крыму. Так, крымские мурзы и татары говорили: «А от Азова де Крыму пустеть… только де (русский. — О. К.) государь людей пришлет с Руси в Азов и велит им на Крым итти — не десятью де (раз. — О. К.) Крым воевать, одинова (один раз. — О. К.) извоюют, а он вовеки пуст будет».

В Москве взятию казаками Азова первоначально не были рады. Азов был турецким городом, и данный конфликт грозил перерасти в столкновение с мощной Оттоманской Портой, в связи с чем пришлось бы кардинально перестраивать всю внешнюю политику Русского государства, а последняя была направлена на подготовку к войне с Польшей в целях возвращения отторгнутых ею во время Смутного времени западных территорий. Казачья верхушка сообщала С. Чирикову, что казаки собираются жить в Азове и в своих прежних городках, в том числе будут оборонять город в случае прихода турок для его осады. При этом казаки лишь просили, чтобы государь их «пожаловал», велел им «отдать вину» (простить) за самовольный поход на Азов и убийство ими турецкого посла Фомы Кантакузина, произошедшее во время осады города, а также разрешил по-прежнему ездить к ним из южнорусских («украинных») городов «торговым людям» с товарами и хлебом. Указывалась и выгода Москве от пребывания казаков в Азове — в этом случае, говорили С. Чирикову, из Крыма перейдут под Азов и вернутся в русское подданство Большие Ногаи. Но если в Азов из Русского государства будут присланы воеводы с «ратными людьми», то казаки угрожали уйти с Дона на другую реку, предварительно «испортив» (разрушив) город. В Москве в конце концов согласились с этими условиями, но в то же время заявили турецкой стороне о своей непричастности к взятию Азова, привычно сославшись на «своеволие» донских казаков и их неподчинение Москве.

Донской казак. Раскрашенная гравюра, выполненная по оригинальному рисунку неизв. художника XVIII в.

В Турции удовлетворились тем, что Москва отстраняется от участия в конфликте, и начали готовить поход на Азов, однако подготовка к нему затянулась на четыре года. Сначала Турция была занята войной с Ираном, в декабре 1638 г. турецкими войсками был взят Багдад, а с иранцами мир был заключен в мае следующего года. Поход планировался на весну 1640 г., но в феврале неожиданно умер 28-летний султан Мурад IV. Из-за обстановки внутренней напряженности в Турции, связанной со сменой султана, поход отложили до весны 1641 г.

Донским казакам решение об обороне Азова далось непросто. Спустя некоторое время после взятия Азова видим «брань» (разногласия) в казачьей среде по поводу удержания казаками за собой этого города — «иные де (казаки. — О. К.) Азов хотят держать, а иные не хотят», причем последние довольно прозорливо заявляли: «Стены де нас не накормят». По-видимому, это была позиция казаков низовых донских городков — весьма влиятельной в войсковых делах части казачества. Впоследствии именно казаки Черкасского и Манычского городков отказывались идти в Азов в осаду, заявляя: «Мы де за камень умирать не хотим!..». Однако стараниями жителей собственно донского центра и, по-видимому, казаков из верховых городков все же взяло верх решение остаться в Азове и оборонять его от турок. Так, посылавшийся зимой 1637/38 г. в Азов с грамотой из Москвы воронежский сын боярский Трофим Михнев отмечал затем в расспросе, что казаки «против крымских и турских людей стоять готовы» и «Азова им (казакам. — О. К.) крымскому царю и турским людем» не отдавать. Возобладала, по-видимому, высказывавшаяся казаками еще ранее — в 1635 г. — точка зрения, что если Азов будет за русской стороной, то прекратятся татарские набеги на южнорусские области, а Большие Ногаи из Крыма перейдут под Азов обратно в русское подданство, о чем говорили казаки С. Чирикову. Заинтересованности в осуществлении подобных прогнозов не могла не проявить и Москва.

Время показало, что казаки оказались правы в отношении политических последствий взятия Азова. Так, уже вскоре после захвата города, согласно расспросным речам приехавших в Москву в июле 1637 г. с войсковой отпиской атамана П. Петрова с казаками, татарские мурзы Большого Ногая прислали в Азов нескольких татар «для проведывания», действительно ли казаки захватили Азов. В случае подтверждения этого известия ногайские мурзы планировали «итти кочевать под Азов и быть под государевою рукою» со всеми улусами. Из Войска, со своей стороны, писали к ногайским мурзам с предложением о том же.

Занятие казаками Азова резко отразилось на положении ногайских улусов в Крыму. Уже в конце 1637 г. здесь был получен указ турецкого султана о разрешении ногаям кочевать, где они хотят. Весной следующего, 1638 г. состоялся вывод за Перекоп Больших и Малых Ногаев из Крыма, на тот момент еще находившихся там. По-видимому, этим шагом пытались исправить допущенную ранее ошибку, из-за которой Азов в период осады его казаками был лишен татарской поддержки. Однако события приняли неожиданный для турецкой стороны оборот. После ряда переговоров казаков с ногаями в течение 1638–1639 гг. целый ряд мурз Больших Ногаев, включая некоторых мурз казыевских, перешел под Азов к донским казакам. В сентябре 1639 г. происходит грандиозный переход основной массы Больших и Малых Ногаев — около 30 тыс. улусных людей, не считая жен и детей, обратно за Дон. Казаки предоставили татарам суда для переправы, перевозили их сами, а мурз кормили за свой счет. Последние принесли шерть (клятву) на верность русскому государю и затем двинулись к Астрахани в связи с тем, что степи под Азовом были выжжены казаками в ожидании прихода под Азов с целью его осады турецких и крымских войск. Успех казачьих усилий был вне всяких сомнений. То же самое в целом можно сказать и относительно татарских нападений на русские земли, которые с 1637 г. прервались. Правда, в сентябре 1637 г. состоялся поход крымцев во главе с братом крымского хана Бегадыр Гирея на «Русь», однако этот поход оказался малоэффективным, русского «полона» было захвачено мало, прорыв на территорию России через недавно возведенные русской стороной укрепления дался татарам с трудом. В последующие годы пребывания казаков в Азове крупные татарские нападения на территории Русского государства прекращаются.

Однако для самих донских казаков время пребывания в Азове оказалось неблагоприятным: казаки сильно проиграли экономически. Турки, напуганные тем, что для казаков открылось устье Дона, бросили свои военно-морские силы к Керченскому проливу, блокировав его. По этой причине казачьи походы на море 1638–1640 гг. оказались по большей части неудачными, вследствие чего казаки потеряли один из важнейших источников своего благосостояния — военную добычу от морских походов. Москва помогала казачьему Войску материально, но этой помощи все же было недостаточно.

С 1637 г. казаков неоднократно спрашивали из Москвы, нужна ли им военная помощь, но Войско сначала тянуло с ответом, а затем в лице войскового атамана Михаила Иванова (Татарина), присланного в апреле 1638 г. в Москву, отказалось от нее. По-видимому, казаки опасались, что город в этом случае перейдет в руки русских воевод. Между тем в связи с отсутствием военных добыч на море казаки начинают расходиться из Азова, ставя последний в опасное положение на случай осады. Начинается как экономическая и политическая нестабильность в этом городе, так и требования казачьей стороны прислать в связи с этим в Азов войска. Однако, уже раз приняв решение не оказывать казакам военной помощи, в Москве больше не возвращались к данному вопросу. В то же время, учитывая явную политическую и военную выгоду от пребывания казаков в Азове, в Москве были заинтересованы в продлении подобного положения и поощряли готовность казаков оборонять город от турок. Так, в конце сентября 1640 г. в Москве получили привезенную атаманом Д. Гавриловым с казаками его станицы войсковую отписку, гласившую, что казаки — «не горододержцы», оборонять им Азова «не с кем: все с наготы, из босоты, и з голоду, и с холоду розбрелися врознь». Казаки просили государя «принять город» у них, а им самим прислать жалованье и велеть жить «по прежним своим юртам». По прочтении отписки царь Михаил Федорович указал боярину Ф. И. Шереметеву и думному дьяку Ф. Лихачеву вызвать атамана Д. Гаврилова с казаками и относительно «той войсковой отписки» расспросить подробнее. При этом было указано «донским казакам (Д. Гаврилову с товарищами. — О. К.) говорити и на то их приводите, чтобы (донские казаки. — О. К.)… в Озове сидели», а государь будет жаловать Войско за службу хлебным и денежным жалованьем, «и служба их (казаков. — О. К.)… николи забвенна не будет».

«Царь и великий князь Михаил Феодоровичь всея Русии» (1613–1645). Хронограф М. А. Оболенского, кон. XVII в. (РГАДА. Ф. 201. Рукописное собрание МЛ. Оболенского. Оп. 1. № 96).

Последнее выражение отражает сильную заинтересованность Москвы в пребывании казаков в Азове. Эта заинтересованность, уникальная для практики как прежних, так и будущих отношений Москвы и Дона, отразила своеобразие исторического момента, когда Москва возводила Белгородскую черту и вела переговоры с Речью Посполитой о наступательном антикрымском союзе, который означал неизбежную конфронтацию с патроном Крыма — Османской империей.

Атаман Д. Гаврилов с казаками отговорились тем, что на Дону «тово де… Войском в отписке писать не велели», что собираются уйти из Азова и «то де у них написал негораздо войсковой дьяк Федор Иванов», но крайнюю нужду казаков в хлебе (который не на что купить из-за отсутствия военной добычи) подтвердили.

В действительности, однако, войсковой дьяк Ф. Порошин писал войсковую отписку в полном соответствии с постановлением круга. Так, приехавший на Валуйки 30 августа 1640 г. из Азова донской казак А. Федоров показывал в расспросе, что еще в конце июля — начале августа этого года казаки собирались отправить в Москву станицу с тем, чтобы государь «велел у них Козаков Азов принять». В противном же случае, продолжал А. Федоров, во время «прихода» сюда «турских и крымских людей» казакам «в Озове сидеть не с кем»: людей в нем «немного», и казаки «хотят из Озова все итить по старым своим городкам». Думается, лишь крайняя нужда в материальных средствах заставила казаков пойти на явный шантаж в отписке на имя великого государя, требуя в преддверии осады срочной присылки на Дон «государева жалования».

В 1638 г. происходит «первая осада» Азова. Крымско-турецкое войско во главе с крымским ханом Бегадыр Гиреем простояло под азовскими стенами «двенатцать недель», ничего не добившись. Оборону города возглавил, по-видимому, войсковой атаман Тимофей Яковлев (Лебяжья Шея). После осады казаки сообщали в Москву, что в осаде они «всякую нужу и голод терпели», а также истратили во время приступов неприятеля весь свой порох («зелье») и свинец. А. А. Новосельский, правда, пишет, что осады Азова в 1638 г. не было: крымский хан с войском будто бы не дошел до него, с полпути повернув обратно, однако это не так. О ходе самой осады сведений практически нет — за данное время имеем пробел в документах, однако известно, что для татар эта осада закончилась полным провалом.

В целом к началу осады 1641 г. казаки оказываются в достаточно непростом положении. Далее приводим отрывок из войсковой отписки донских казаков в Москву, отправленной из Азова в канун осады, 24 мая 1641 г. с атаманом Анисимом Никифоровым и казаками его станицы. Данный документ к изучению азовской обороны до настоящего времени привлечен не был, в связи с чем даем выдержку из него о положении в Азове (в том числе экономическом) перед осадой его турками. Казаки, в частности, писали в Москву:

«И ныне, государь, мы… живучи в Азове, помираем голодною смертию, и наги, и боси. А твоего государева жалованья — хлебных запасов к нам, холопем твоим, се лето не бывало, и торговые, государь, люди с Руси з запасы и никакими тавары к нам не бывали ж.

А пороху, государь, и свинцу у нас нет, стояти противу окаянных и злоневерных… твоих государевых супостат, и за дом Иоанна Предтечи, и за тебя, великого государя, нечем. И кормитись нечем же, всем скудны, и купити, государь, ни запасов, ни одежи не добудем. А добычи стали тугие: где преж сего добывались, и чем кормились — и ныне, государь, Божиею милостью и твоим государьским счастием те орды (ногайские, — О. К.) и город (Азов. — О. К.) под твоею царьского величества высокою рукою, и нам, государь, холопем твоим, во всем стало гораздо нужно, и безодёжно, и голодно.

И без пороху, и без свинцу погибаем — х какому нужному (то есть ратному. — О. К.) делу за дом святого славного пророка и предтечи, Крестителя Христова Иоанна и за твою, великого государя, отчину (город Азов. — О. К.) постояти и кормитися нечем».

Возможно, здесь несколько преувеличена нужда казаков, но подобное высказывание было уже не первым, а значительный недостаток «хлебных запасов» действительно имел место. Большая партия хлеба (пять тысяч четвертей), которую Москва собиралась послать на Дон из Воронежа, в итоге была задержана из-за военной опасности по Дону и не дошла до Войска. Упоминание о недостатке у казаков в Азове хлебных запасов еще встретится нам в источниках. Тем не менее, несмотря на сложность положения, Донское войско пошло на оборону города.

Следует сказать об укреплениях Азова. Азовская крепость состояла из трех частей: «Топракова города», или «Топракалова» (Топрак-кала — Земляной город), «Ташкола», или «Ташкалова» (Таш-кала — Каменный город) и собственно Азова.

Азовские укрепления накануне осады 1641 г.

Все три «города» были каменные. Согласно статейному списку дворянина С. Чирикова, привезшего в 1637 г, на Дон государево жалованье и приглашенного казаками после взятия Азова для осмотра его укреплений, оборонительные сооружения последнего были не очень мощны. Так, «город верхней Ташкол», который казаки взяли с помощью взрыва подкопа, и прочие укрепления были, согласно документу, «не кирпишные — камень самород кладен и смазан глиною». «А город некрепок, — сообщал далее С. Чириков, — тонок, зубцов по стенам нет, и боев сверху и нижних из города нет же, потому что избы татарские приделаны к городовой стене. А обламов по городу нет: ходят по городу (стенам. — О. К.) по деревянным кладем. А наряду по башням и на татарских избах, которые избы выше городовой стены, много. А иной наряд без станков. А наряд (по калибру. — О. К.) неболшой». Перед осадой Азова, в 1636 г., казачья артиллерия, располагавшаяся в Монастырском, Черкасском и Манычском городках, насчитывала 90 пушек в основном малого калибра (от 6 гривенок до полугривенки ядро), в Азове было захвачено до двухсот орудий. Всего в Азове перед осадой было около трехсот пушек.

В ближайшее время после овладения казаками городом был спешно заделан пролом в стене Ташкалова города — специально для этого были наняты греки-каменщики. Позднее казаки возводят по стенам обламы, устраивают нижние бои для пушек; упоминаются в документах также «середние» и верхние бои. Непрочность укреплений Азова, однако, время от времени давала себя знать: город «портился часто», обваливались стены, причем не всегда можно было сразу подыскать мастеров-«горододельцов». Башни оставались непокрытыми еще в конце 1639 г., тогда же у казаков попортились обламы и мосты по башням. Но это были, впрочем, устранимые недостатки, быть может несколько преувеличенные в отписках в Москву. Учитывая энергию казаков, не приходится сомневаться, что к лету 1641 г. Азов был укреплен, насколько это было возможно в принципе. Так, в документальных источниках периода обороны города встречаются упоминания о зубцах на стенах и башнях, которых первоначально не было.

Арнаутский (албанский) воин из вооруженных сил турецкой провинции (из указ. книги X. Йылдыза).

Теперь о численности противостоящих сторон. Количество людей, подошедших под город с турецко-татарской стороны, плохо поддается определению. В казачьей войсковой отписке, отправленной в Москву вскоре после отхода вражеских войск из-под Азова, приводится цифра в 240 тысяч человек. В числе осаждавших, согласно отписке, были, помимо турок, татары из Крыма, а также Большие и Малые Ногаи. Кроме того, упоминаются «воинские люди» из «Будайской», «Мутьянской», «Арапской» земель, из Валахии и даже Франции. Поэтическая повесть об обороне Азова добавляет к этому списку греков, сербов, арнаутов (албанцев) и др. Общую численность осаждающей стороны данная Повесть определяет в 256 тысяч человек (причем это не считая «черных мужиков», то есть не ратных людей), а по ходу повествования в некоторых случаях говорит о 300-тысячных силах неприятеля. Документальная повесть об обороне Азова сообщает о 200 тыс. чел. «всяких воинских людей розных земель», подчиненных непосредственно турецким пашам, а также о 40 тыс. татар и 10 тыс. горских черкас, то есть в целом о 250 тыс. Она же уточняет состав присутствовавших в турецком войске европейских военных специалистов. Это были «немецкие люди городоимцы и приступные вымышленники» — испанцы («шпанцы»), итальянцы («италияне»), французы («френчюжане»), венецианцы («венецеяне»), которые специализировались на осаде городов. Они, по словам Документальной повести, умели делать «всякие приступные подкопы, и иные мудрости, и ядра огненые чиненые».

Прохождение турецких войск на фоне кадырги (из указ. книги X. Йылдыза).

А. А. Новосельский, справедливо, на наш взгляд, усомнившись в достоверности данных цифр, сделал попытку уточнить их. Согласно его мнению, численность войск, которые могли бы принять участие в осаде Азова, может быть определена в 70–80 тыс. человек (включая 40 тыс. татар). По словам исследователя сообщения «русских разведчиков, посылавшихся под Азов из Астрахани и живших в турецких и татарских таборах… ни разу не называют столь огромной цифры турецких и других войск». Речь здесь идет об астраханских стрельцах новокрещенах из татар Кузьме Петрове и Иване Новокрещене. А. А. Новосельский ссылается на показания одного из них который слышал от татар, что турок пеших и конных было всего несколько более 30 тыс. человек. Ссылку на источник автор при этом не дает.

Возможно, что А.А. Новосельский имеет в виду последнюю строку листа 236 из дела № 1 за 1641 г. фонда № 127 РГАДА (это расспросные речи в Астрахани И. Новокрещена), на настоящий момент утраченную в связи с обрывом нижнего края листа. Однако, если это и так, на том же листе данного документа видим общую численность крымских и ногайских татар — «з дву 40 000», то есть 80 тыс. человек. Ту же цифру приводит и К. Петров. Таким образом, с учетом данной информации, уже количество одних только татар достигает общей численности турецко-татарских войск, указанной А. А. Новосельским. Правда, серьезного участия в боевых действиях татары не принимали, стоя в степи в трех верстах от города. В целом цифра А. А. Новосельского в 70–80 тыс. осаждающих кажется нам неоправданно заниженной.

Б. В. Лунин убежден в общей численности осаждающих несколько иного порядка. Так, состав турецко-татарских сухопутных сил, стоявших под Азовом, он определяет в 140–150 тыс. человек, не приводя при этом, правда, ссылку на источник. Впрочем, по его мнению, «важна не столько конкретная цифра, сколько тот неоспоримый факт, что численность неприятельских войск, осаждавших Азов, минимум в 12–15 раз превышала число обороняющихся». От себя отметим, что число в 150 тыс. осаждающих (турок, татар и иных «всяких ратных людей») взято из отписки в Москву из турецкой столицы гонцов Богдана Лыкова и Афанасия Букалова, основывавшихся на стамбульских известиях. При этом они подчеркивали, что в момент осады Азова «нигде… турского войска не было, оприч что под Азовом», то есть Стамбул при отсутствии в тот момент у Турции боевых действий на иных фронтах ничто не ограничивало в направлении против казаков воинских сил максимально необходимой численности.

Приведенные выше цифры позволяют, на наш взгляд, сделать следующий вывод: численность подошедшего под Азов турецко-татарского войска была очень велика. Данное обстоятельство постоянно подчеркивается и в Поэтической повести. В частности, в ней говорится, что от огромного числа неприятельских войск земля под Азовом прогнулась и река Дон вышла из берегов. Интересно и такое замечание автора: «никак непостижимо… в нашем возрасте того было (и) услышати, не токмо что такую рать великую и страшную… очима (очами. — О. К.) кому видети».

Более определенные сведения имеются о численности казачьей стороны. Атаман Беляй Лукьянов с казаками, отправленные с войсковой отпиской в Москву вскоре после прихода турок и татар к Азову, определяли численность защитников последнего в 5–6 тысяч человек (включая около тысячи запорожских казаков). Атаман Роман Родионов с казаками, отправленные тогда же в Астрахань, показывали во время расспроса в этом городе, что в осажденном Азове находится около трех тысяч казаков — цифра, по-видимому, сознательно занижена. Согласно тексту Поэтической повести, опубликованному в издании 1949 г., всего в осаде находилось 5307 казаков; по списку Повести, опубликованному в 1985 г., казаков в начале обороны насчитывалось 7590. Документальная повесть сообщает о 5367 казаках, причем ее данные А. Н. Робинсон почему-то принимает за официальные. По-видимому, число в 5–6 тыс. наиболее приемлемо, но следует учитывать и тот факт, что какое-то количество казаков (думается, впрочем, что едва ли очень значительное) прибыло на помощь к «азовским сидельцам» уже в ходе осады. Как видно из свидетельств турецкого автора Эвлии Челеби, казаки из городков помогали осажденным в Азове как людьми, так и оружием; последнее отправляли вниз по течению Дона в бурдюках (правда, часть его, согласно этому автору, была перехвачена турками).

 

Глава 1

Источники по 2-му Азовскому осадному сидению

Обстоятельного рассмотрения как источников, так и самого хода обороны Азова до сих пор проведено не было. При этом характерно, что большинство имеющихся в исторической литературе описаний азовской обороны 1641 г. вступает в резкое противоречие с сообщениями так называемой Поэтической повести об Азовском осадном сидении, которая стала важнейшим источником по данной тематике. Причем аргументации авторами своих точек зрения на ход азовской обороны в литературе нет, хотя сама Повесть в то же время широко используется. Однако отметим, что по рассматриваемой теме до нас дошел целый комплекс малоизвестных архивных источников, позволяющих не только проверить достоверность сообщаемых Повестью сведений, но и существенно дополнить их. Прежде всего, это сведения о ходе обороны Азова, собранные в 1641 г. астраханскими воеводами.

Начальный лист Поэтической повести об Азовском осадном сидении (РГБ. ОР. Собрание В. М. Ундольского. № 794. Л. 17).

Данные материалы отложились в фонде № 127 Российского государственного архива древних актов. Впервые на эти документы обратил внимание А.А. Новосельский, который в своей книге привел яркую выдержку из одного источника данного комплекса. Однако подробно останавливаться на теме обороны Азова в 1641 г. автор не стал, поскольку она лишь косвенно относилась к затрагивавшимся в его работе проблемам. После А. А. Новосельского упомянутые документы привлек в своей последней книге к описанию событий Азовского осадного сидения Н. А. Мининков. Но из-за краткости этого описания, вызванного широтой тематики книги данного автора, развернутого анализа упомянутых источников Н. А. Мининков не дал. Наконец, существует ряд документов, которые опубликованы, но к освещению событий Азовского осадного сидения 1641 г. тем не менее не привлекались.

Прежде чем давать описание обороны Азова, имеет смысл, думается, кратко рассмотреть источники, касающиеся хода Азовского осадного сидения 1641 г. Их можно разделить на две группы — литературные и документальные источники. К первой группе относятся Поэтическая и Документальная повести об Азовском осадном сидении, а также рассказ о нем из труда «Книга путешествия» Эвлии Челеби, известного турецкого путешественника и свидетеля осады турками Азова. Вторую группу составляют в основном отписки воевод (прежде всего астраханских) с приведением расспросных речей людей, побывавших на Дону в интересующее нас время.

Поэтическая повесть об Азовском осадном сидении, согласно утвердившемуся в литературе мнению, происходит из казачьей среды и была написана по горячим следам очевидцем событий.

Неотъемлемая часть турецкой армии: отряд музыкантов. Устрашающая противника игра таковых описана в Поэтической повести перед рассказом о первом приступе турок (из указ. книги X. Йылдыза).

По мнению исследователя Повести А.Н. Робинсона, она была написана в Москве в период с октября 1641 г. по апрель 1642 г. Это было время пребывания в Москве донской казачьей станицы во главе с атаманом Наумом Васильевым, присланной из Азова с войсковой отпиской вскоре после окончания осады. Или в более узких рамках — предположительно в январе 1642 г., во время созыва Земского собора, на котором обсуждался вопрос о дальнейшей судьбе города. Автором Повести с большой долей вероятности можно считать войскового дьяка донских казаков Федора Иванова (Порошина), на момент написания Повести — есаула в станице атамана Наума Васильева и, безусловно, участника рассматриваемых событий.

В данной работе мы будем опираться на тексты двух изданий Поэтической повести — 1949 и 1985 гг.. В основу издания 1949 г. положен список РГБ, собр. В. М. Ундольского, № 794, о котором еще А. С. Орлов писал, что он ближе других стоит к прототипу. В то же время данный список имеет крупные дефекты: в нем утрачен ряд листов и конец Повести, которые в издании 1949 г. восполнены в основном по списку РГБ, собр. Н. С. Тихонравова, № 135. В издании 1985 г. текст Поэтической повести опубликован по списку БАН 32.11.7. XVII в.Тексты обоих изданий имеют разночтения, из которых важнейшие по нашей тематике мы отметим. Большая часть ссылок будет дана на издание 1985 г. как более новое.

Надо сказать, что основная часть Поэтической повести посвящена не столько событиям осады, сколько политическим проблемам. Около половины произведения отводится переговорам казаков с турками, в которых освещаются не столько сами переговоры, сколько мысли автора о донских казаках в целом и их роли в борьбе Русского государства с «бусурманами» — турками и татарами. На прямое описание боевых действий в Повести отведено не более 1/4 произведения. Тем не менее ее рассказ довольно обстоятелен и относительно подробен, однако никаких хронологических привязок, кроме дат начала и окончания «осадного сидения» (24 июня — 26 сентября 1641 г.), по отношению к отдельным событиям или этапам обороны в Поэтической повести нет.

Оружейники турецкой армии (из указ. книги X. Йыядыза).

Характеризуя в целом описание вооруженной борьбы за Азов в данной Повести, следует отметить весьма общее описание событий осады, небольшое число подробностей, которые, однако, заменяются устрашающими образами происходящего, нагнетанием напряжения у читателя. Эти образы зачастую заменяют — и весьма успешно, конкретные реалии боевых действий. Например: «лише огнь да гром от стрельбы стоял, огнь да дым топился до небеси», «как то есть стояла страшная гроза небесная… гром страшный с молнием», «побито турецкие силы от нас многия тысящи» и т. д. Или еще один пример. Всего, согласно Повести, в день первого штурма крепости было убито одних только янычар («янычаней») «дватцать полтретьи тысящи» (22 500 человек), причем это — «окроме раненых», число которых, в принципе, должно было превосходить данную цифру.

Цель подобных высказываний, безусловно, одна — показать беспрецедентный характер боев, что должно было подчеркнуть беззаветную службу казаков православной вере и великому государю. Однако как число турок, так и их потери в Поэтической повести преувеличены, причем многократно. С одной стороны, данное преувеличение вполне естественно для литературного произведения. Но, с другой стороны, неизбежно возникает вопрос: нет ли в Повести определенного преувеличения при описании накала и ожесточенности боевых действий и насколько можно доверять сообщениям Повести в целом? Здесь и появляется необходимость выявления тех подробностей азовской обороны 1641 г., которые могут нам дать архивные источники.

Перейдем к Документальной повести об Азове. Как сказано в ее заглавии, данная Повесть представляет собой список с расспросных речей казаков в Москве «слово в слово». Прежде всего отметим, что в этой Повести в отличие от Поэтической приход осаждающих под крепость датируется 24 июля (вместо 24 июня).

По мнению А. Н. Робинсона, Документальная повесть — литературное переложение упомянутых расспросных речей казаков в Посольском приказе. Данное произведение намного короче Поэтической повести и содержит сухой и краткий рассказ об обороне казаками Азова. Так, совсем кратко дается в Повести описание первого приступа, обстрелов города турками, отсутствует сюжет о круглосуточном штурме крепости в конце осады. В то же время Документальная повесть обнаруживает, как отмечает А. Н. Робинсон, ряд текстуальных совпадений с Поэтической и передает в основном те же факты, что и последняя. По мнению исследователя, обе Повести восходят к очень близким между собой источникам, причем последние были органически связаны с казачьей средой, с письменной традицией канцелярии Войска Донского.

Однако, несмотря на свою краткость, Документальная повесть дает по сравнению с Поэтической некоторые новые факты. В частности, касаясь событий дня первого приступа к Азову, ее автор отмечает, что в этот день турки «приступали к городу двожды (дважды. — О. К.)». Документальная повесть в отличие от Поэтической, сообщающей, что казачьи подкопы во время первого приступа обвалились от веса множества турецких воинов, говорит, что казаки эти подкопы «запалили» (то есть зажгли в них порох, подорвали), и это выглядит, на наш взгляд, более правдоподобно. Далее Документальная повесть сообщает, как и Поэтическая, о возведении турками земляного вала высотою в семь саженей и 16-дневном обстреле с него «день и нощь» казачьих укреплений, разрушивших «все» городовые стены и башни. Затем в Документальной повести говорится о подводе казаками под земляной вал двух подкопов, о взрыве которых, впрочем, не сообщается (видимо, это подразумевается само собой). В конце Повести сообщается о потерях казаков — «болши трех тысящ человек». Последнее известие особенно ценно, так как цифра казачьих потерь в ходе обороны Азова больше не фигурирует нигде.

Книга турецкого путешественника Эвлии Челеби, ставшего очевидцем осады турками Азова, содержит относительно подробный рассказ об этом событии. Несколько слов о самом произведении. «Книга путешествия» Э. Челеби представляет собой географический труд с обильным материалом по географии, этнографии и т. п. Основную часть труда составляет довольно подробный дневник, который автор вел во время путешествий; дневник этот содержит детальное описание маршрута и тех событий, которые разворачивались на глазах у Эвлии. Части работы, содержащие в себе подобные записи, наиболее ценны в сочинении турецкого путешественника. С другой стороны, Э. Челеби помещает в свой труд без всякой критики предания, легенды, может рассказывать о событиях, о которых он знал только понаслышке. Нередко автор обращается также к домыслам и весьма вольным воспоминаниям. В результате, согласно мнению авторов предисловия к 1-му выпуску извлечений из «Книги путешествия» на русском языке, данный труд заключает в себе значительный элемент явного вымысла. Но обратимся к рассказу Эвлии об азовских событиях 1641 г.

В отличие от русских повестей об обороне Азова рассказ турецкого автора представляет собой скорее ряд отдельных наблюдений и зарисовок (часто очень ярких) о ходе борьбы. Повествование Эвлии не всегда последовательно, события освещаются весьма избирательно, причем интересно, что автор не обращает внимания на те моменты, которые для автора (или авторов) русских повестей об обороне Азова представляются основными, в частности, на события, связанные с возведением турецкой стороной земляных валов. Имеются в рассказе Э. Челеби преувеличения и небылицы. Например, говоря о подходе по Дону в начале осады подкрепления к казакам, автор определяет число последнего в 10 тысяч человек. Это, безусловно, очень сильное преувеличение. Рассказывая о подкопах, Эвлия сообщает, что казаки «даже показали мастерство проведения подкопов под водой реки Дон, используя для этого просмоленные, облитые варом лодки». Наконец, чтобы сгладить у читателя впечатление от неудачи турок под Азовом, Э. Челеби рассказывает о походе крымского хана Бегадыр Гирея с 70-тысячным войском, отправленным из-под Азова «на разграбление страны московского короля до самой его столицы». Татарское войско будто бы вернулось на 14-й день, приведя 45 тыс. пленных и привезя «несчетное число» иной добычи. Конечно, набеги татар из-под Азова на русские окраины имели место, но это были лишь мелкие набеги, часто с разведывательными целями. Таким образом, не всегда можно доверять рассказу Эвлии, однако его свидетельства порой очень и очень интересны. Сам турецкий автор во время рассматриваемых событий состоял в свите командующего турецкими войсками Хуссейн-паши в качестве муэдзина (духовное лицо).

Как уже было сказано, вторую группу источников по азовской обороне 1641 г. составляют источники документальные. Заметим, что последние от литературного материала отличаются не только происхождением, но и степенью охвата ими интересующих нас событий. Так, если для литературных источников характерно описание хода осады в целом, рассказ о ней, то источникам архивным, документальным свойственны отрывочность содержащихся в них сведений, освещение, как правило, лишь одного или нескольких событий азовской обороны. И только один документ стоит особняком, сообщая о ходе Азовского осадного сидения в целом. Речь о сделанной в Посольском приказе «выписке» из войсковой отписки донских казаков, отправленной из Азова в Москву вскоре после отступления турок. Отписка была доставлена донскими станичниками в Москву 28 октября, а отправлена с Дона, следовательно, в последних числах сентября или первых числах октября 1641 г. Упомянутая выписка представляет собой пересказ войсковой отписки. Подлинник самой отписки (как и подлинник расспросных речей привезших ее казаков) на настоящий момент не найден, упомянутая же выписка отложилась в деле № 1 за 1642 г. фонда № 89 РГАДА.

В изложении последовательности и датировке событий осады казачья отписка вступает в резкое противоречие с Поэтической и Документальной повестями, о чем нам уже приходилось писать ранее. В частности, согласно упомянутой выписке, в войсковой отписке казаков говорилось, что 7 июня 1641 г. под Азов подошли осаждающие с большими силами, обступив Азов «накрепко» со всех сторон. Затем достаточно лаконично дается ход основных событий осады, упоминается о казачьих подкопах под турецкие пушки и земляной вал, а также о «многих вылазках» казаков против неприятеля, после чего следуют итоговые фразы рассказа об обороне Азова: «А сидели де они (казаки. — О. К.) июня с 7-го числа 149-го году, да сентября по 26 число 150-го году. А отсиделись от них (турок. — О. К.) в четвертом земляном городе и в земляных избах».

Коротко охарактеризуем остальные архивные источники, для удобства их можно разделить на три части. О начале обороны Азова сообщают следующие документы:

1) войсковая отписка донских казаков в Москву от 24 июня 1641 г.;

2) расспросные речи на Валуйках (от 3 июля 1641 г.) атамана Беляя Лукьянова и казаков его станицы, везших эту отписку в Москву;

3) их же расспросные речи в Москве;

4) отписка в Москву астраханских воевод о прибытии 5 июля 1641 г. в Астрахань из Азова с войсковой отпиской станицы донских казаков во главе с атаманом Романом Родионовым;

5) расспросные речи (от 14 июля 1641 г.) на Валуйках станичников из этого города С. Князева и С. Пригаринова, посланных в канун прихода турок под Азов с государевой грамотой к Войску;

6) их же расспросные речи в Москве.

Следует подчеркнуть, что зафиксированная в этих источниках информация исходит либо от самих казаков, либо от иных очевидцев событий. Так, в документах № 1–3 четко говорится как о времени прихода турок под Азов, так и об изначально планировавшихся казаками мерах по обороне города. Документ № 4, формально будучи отпиской астраханских воевод в Москву, сообщает о том же на основе войсковой отписки донских казаков в Астрахань и расспросных речей привезших ее донских станичников. Документы № 5, 6 дают материал для реконструкции некоторых событий начала обороны города. Помимо того, в них ярко отразились настроения на Дону в первые дни осады Азова.

Река Дон в настоящее время. Фото П. А. Авакова.

К основной части документальных источников об обороне казаками Азова относятся в основном показания очевидцев из русского и турецко-татарского лагеря. Однако, в отличие от предшествующих документов некоторые из источников этой части фиксируют данные показания лишь после того, как последние прошли через вторые и даже третьи руки (см. документы № 7–9), что несколько снижает их ценность. Возможно также, что в случае с документом № 8 мы имеем, ко всему прочему, не показания очевидца, а молву, ходившую в лагере осаждавших, прежде всего у татар. И тем не менее первые два документа (№ 7, 8) позволяют, на наш взгляд, проверить показания Поэтической и Документальной повестей о ходе и характере боевых действиях под городом в первые пять недель его обороны (конец июня — июль). Наконец, самого пристального внимания заслуживают расспросные речи в Астрахани и Москве ново-крещенных татар К. Петрова и И. Новокрещена (№ 11–13), побывавших во время осады в турецко-татарском лагере.

Итак (продолжаем нумерацию предыдущей части): 7) отписка в Москву воеводы города Валуек от 29 августа 1641 г. с приведением расспросных речей приехавших с Дона белгородцев Е. Еремеева и Г. Герасимова о положении дел в Азове; 8) расспросные речи в Астрахани от 30 августа группы астраханских конных стрельцов во главе с Иваном Ильиным и группы едисанских татар (всего 15 человек), посылавшихся из Астрахани в казачьи городки с целью «проведывания вестей»; 9) расспросные речи в Астрахани от 13 сентября сына боярского Ивана Острикова («Вострикова») и толмача Андрея Юдина, отправленных в начале августа с грамотой от астраханских воевод и призывом возвращаться обратно в откочевавшие из-под этого города к Азову ногайские улусы; одной из задач И. Острикова и А. Юдина было проведать «всяких вестей», включая положение дел под Азовом; 10) расспросные речи от 17 сентября в Астрахани о положении дел на Дону астраханских татар Мулкомана Самарова с товарищами (всего 4 человека), вернувшихся из казачьих городков и ездивших туда «для жон их и детей», по-видимому, с целью возвращения последних из казачьего плена; 11) расспросные речи в Астрахани астраханского конного стрельца-новокрещена из татар К. Петрова, побывавшего во время боев под азовскими стенами в турецко-татарском лагере; 12) расспросные речи К. Петрова же в Москве, куда он был прислан с отписками астраханских воевод; 13) расспросные речи в Астрахани Ивана Иванова сына Новокрещена, также астраханского конного стрельца, отправленного из Астрахани под Азов «в турские и крымские полки в лазутчиках».

Почти все расспросные речи (кроме док. № 7 и 12) находятся в отписках астраханских воевод в Москву и являются (за исключением док. № 7) неопубликованными.

Особо хотелось бы выделить ряд неопубликованных архивных документов, сведения из которых не были задействованы в нашей прежней статье по Азовскому осадному сидению. К этим источникам относятся (продолжаем начатую выше нумерацию документальных материалов): 14) список, сделанный в Посольском приказе с отписки из г. Сучавы (Молдавия) русских гонцов переводчика Богдана Лыкова и толмача Афанасия Букалова, отправленных из Москвы в Стамбул с грамотой к турецкому султану Ибрагиму незадолго до осады турками Азова; 15) список, сделанный в Москве с их же отписки в русскую столицу из Стамбула со сведениями о положении дел под Азовом; 16) список с еще одной отписки Б. Лыкова и А. Букалова в Москву из турецкой столицы с информацией о том же; 17) отписка в Тулу ко кн. Я.К. Черкасскому елецкого воеводы кн. Ф. Волконского, представляющая собой по преимуществу пересказ отписки от 5 сентября 1641 г. в Елец воеводы г. Валуек Ф. Голенищева. Последняя содержит расспросные речи приехавших того же числа в этот город с Дона из Черкасского городка белгородцев Г. Лихачева «с товарыщи» и «черкашенина» Степана Емельянова.

Следует отметить, что отписки посольских гонцов Б. Лыкова и А, Букалова в Москву из Сучавы и Стамбула, содержащие важнейшие и малоизвестные сведения о ходе боев за Азов, требуют краткого предварительного комментария касательно времени фиксации упоминающихся в них событий. Отписку «из Молдавские земли» следует датировать 1 июля, когда гонцы выехали из Сучавы в Стамбул, поскольку сообщением об этом практически заканчивается текст данного документа, полученного в Москве уже 7 августа (в Сучаву, где Б. Лыков и А. Букалов услышали первые сведения о борьбе под Азовом, они прибыли 23 июня). Этот источник примыкает к документам о начале обороны Азова. Следующая отписка была составлена гонцами в Стамбуле, где почерпнутые ими сведения о боях за Азов имеют нижней временной границей 9 августа, когда в «Царьград» из-под Азова пришло прошение о дополнительной присылке туда боеприпасов и «прибавочных людей» (в Стамбул Б. Лыков и А. Букалов прибыли 20 июля). Наконец, последняя отписка русских гонцов из турецкой столицы больше похожа на итоговый и достаточно пространный отчет о полученных ими в Стамбуле и связанных с азовскими событиями сведениях, который включает в себя и значительно дополненную информацию из предыдущей отписки; при этом последние сведения были получены гонцами 15 сентября.

К документам, подводящим своеобразный итог событиям Азовского осадного сидения, относится московская приказная документация, возникшая уже значительно позже завершения обороны Азова казаками. Это: 18) государева грамота на Дон от 2 декабря 1641 г., отчасти передающая содержание войсковой отписки донских казаков в Москву от конца сентября — начала октября 1641 г.; 19) выписка из дела об отправлении на Дон (в декабре 1641 г.) с государевым жалованием и заданием составить чертеж азовских укреплений дворянина Афанасия Желябужского и подьячего Арефы Башмакова; содержит также часть упомянутой войсковой отписки.

 

Глава 2

Первый период обороны Азова

(до падения Топракова города 2 августа 1641 года)

Изложение событий начала осады неизбежно связано с вопросом, какого числа турки и татары пришли под Азов и когда был произведен первый приступ к городу. Но прежде всего посмотрим, какую информацию по этому поводу дает нам Поэтическая повесть. В последней говорится, что турки и татары подошли к Азову 24 июня, в первой половине дня («в ранней самой обед»). Вечером того же дня, согласно данной Повести, между казаками и турками прошли переговоры, красочно представленные ее автором. А уже на следующий день с утра (то есть 25 июня) состоялся первый приступ к крепости всеми силами осаждающих, к которому, по сообщению Поэтической повести, турки готовились всю ночь с 24 на 25 число («…разбирались оне в полках своих и строилися»). Надо сказать, что начало осады Азова представлено в Поэтической повести хоть и кратко, но довольно логично и емко, однако эти сведения не находят подтверждения в документальных материалах.

Султан Ибрагим I (1640–1648) («Theatrum Europeum», Frankfurt am Main, 1670).

По архивным свидетельствам начало обороны крепости прослеживается достаточно хорошо. Точную, без всяких сомнений, дату начала осады Азова дает нам войсковая отписка донских казаков, отправленная в Москву с атаманом Беляем Лукьяновым и казаками его станицы в самом начале борьбы за крепость. Документ сообщает, что 24 июня город был обложен крымцами, турками «и иных земель людьми» во главе с крымским ханом. В целом отписка, писавшаяся, по-видимому, наскоро, довольно коротка. Согласно содержанию документа, он был отправлен в Москву из Азова со станицей Б. Лукьянова в день прихода «6усурман» под город (то есть 24 июня). Тогда же открылись и военные действия под городом: в конце отписки лаконично говорится, что уже в этот день у казаков с подошедшим под Азов неприятелем «бои… были великие». Что следует понимать под данными словами — не вполне ясно. Возможно, это была серия вылазок казаков из города, либо же ряд боев на подступах к нему.

Расспросные речи казаков, доставивших упомянутую отписку, значительно уточняют картину. Так, Б. Лукьянов с казаками показывали во время расспроса на Валуйках (от 3 июля 1641 г.), что 24 июня в 7-м часу дня к Азову подошли только крымские татары, которые и осадили город, а турки прибыли к устью Дона лишь 25 июня, малыми судами подойдя к Азову. В этот же день (25 июня), согласно расспросным речам Б. Лукьянова с казаками уже в Москве, состоялась вылазка казаков из города против «крымских людей», которую возглавил войсковой атаман Наум Васильев, однако подробности нам не известны. Сам Б. Лукьянов с казаками отправился из Азова 25 числа ночью. Интересно, что станице Б. Лукьянова пришлось пробираться в темноте «сквозь крымские полки тайно», при этом один из казаков свалился вместе с конем в хлебную яму, один казак пропал без вести.

Еще одна войсковая отписка тогда же была отправлена из Азова со станицей во главе с атаманом Романом Родионовым в Астрахань. Сведения о приезде казаков в этот город находим в одной из отписок астраханских воевод в Москву примерно от этого же времени. Как писали астраханские воеводы, в казачьей отписке сообщалось о приходе 24 июня под Азов турок, крымцев, а также представителей «многих» иных земель; казаки просили астраханских воевод прислать к ним на помощь «государевых ратных людей». Таким образом, сведения двух войсковых отписок, фиксирующих данные о начале Азовского осадного сидения, сходны. Временем прихода турок и татар под крепость они называют 24 июня.

Один из типов турецких грузовых судов, возможно, приходивших в составе турецкого флота под Азов (из указ. книги X. Йылдыза).

Роман Родионов с казаками во время расспроса в Астрахани также сообщали некоторые подробности о ситуации под Азовом. Они, в частности, показывали, что татары пришли к городу 24 июня степью, турки же 25 июня, только подтягиваясь морем к устью Дона, стали за мелью на расстоянии менее чем в полдня пути от города. Р. Родионов с казаками показывали также, что в этот день, 25 июня, уже «в ночи» казаки сделали вылазку, отправив из Азова одновременно три станицы — в Москву, Астрахань и Запорожье, из них две последние — с просьбой военной помощи. По-видимому, речь здесь идет о той самой вылазке, которую возглавил войсковой атаман Наум Васильев. Из Астрахани Р. Родионов с казаками вскоре были отправлены обратно на Дон, им было сказано, что относительно присылки к казакам ратных людей нет государева указа (то есть в просьбе было отказано).

Итак, на основе указанных документов видим развитие событий под Азовом 24–25 июня. Оно характеризуется приходом 24 числа под крепость крымской орды и с ней, возможно, некоторых турецких войск из близлежащих областей. Главные же силы турок, согласно показаниям атамана Р. Родионова с казаками в Астрахани, даже на следующий день были еще только на подходе. Таким образом, видим точную дату начала осады Азова в 1641 г. Последняя началась, как это и сказано в Поэтической повести, 24 июня. Однако решительные действия турецко-татарской стороной не были предприняты ни 24, ни 25 числа данного месяца. Отметим также, что даты начала осады в казачьей войсковой отписке от конца сентября — начала октября 1641 г. (7 июня) и в Документальной повести (24 июля) не верны. И если первая дата ошибочна как таковая, то вторая — 24 июля, — судя по всему, результат ошибки переписчиков этой Повести.

Расспросные речи атамана Б. Лукьянова с казаками в Москве интересны также тем, что в них получили отражение планы и замыслы казачьей стороны относительно обороны города. Так, в данных расспросных речах говорится, что в ходе одной из вылазок казаков «в языках» был захвачен «турский мужик». Пленник в ходе допроса показал, что турки и крымцы хотят над Азовом «промышлять подкопами, и вал весть (вести. — О. К.), и приступом с Леонидами приступать». В связи с этим Б. Лукьянов со станицей показывали о планировавшихся казаками мерах по обороне города следующее.

В ответ на турецкие осадные мероприятия казаки, по словам Б. Лукьянова с товарищами, собирались подводить под турецкий вал несколько подкопов, чтобы этот вал «разорвать» с помощью подземных взрывов, одновременно направив на это место пушки. Против подкопов неприятеля казаки намеревались делать «слухи» — по-видимому, специальные подземные ходы, и «по рву ходить». Б. Лукьянов со станицей констатировали также, что в Азове скудно «хлебными запасами» и сообщали о замысле осажденных пополнять запасы продовольствия в ходе частых вылазок из крепости. Приступа с лестницами казаки не опасались: «приступом они (турки. — О. К.) города не возьмут», — уверенно говорили Б. Лукьянов с казаками. В тех же местах, где турецкая осадная артиллерия будет пробивать стены, казаки собирались ставить специальные срубы («избы»), набитые хрящем и землей (еще их именовали тарасами). О последнем сообщали в Астрахани и казаки станицы Р. Родионова, отметив по данному поводу, что «стена каменная в Азове тонка». Таким образом, насколько можно судить, казаки достаточно уверенно чувствовали себя в начале осады. Их боевой дух был на высоте. По словам Б. Лукьянова с товарищами, осажденные в Азове собирались «сидеть крепко» и не сдавать город, «хоти всем до одного человека помереть». Надо отметить, впрочем, что действительность оказалась гораздо более суровой, чем она первоначально виделась казакам.

О времени начала решительных действий под Азовом с турецкой стороны сообщается в расспросных речах на Валуйках (от 14 июля 1641 г.) и в Москве (от 21 июля) служилых людей г. Валуек Севастьяна Князева и Степана Пригаринова. Последние в середине июня 1641 г. были посланы из этого города к казакам в Азов с грамотой из Москвы, но, когда С. Князев и С. Пригаринов подошли к Азову, город оказался обложен турецко-крымским войском. Русские гонцы были замечены крымцами (из-за утреннего тумана они слишком близко подъехали к татарским шатрам) и во время бегства государеву грамоту «вкинули в воду» речки Темерник (то есть уничтожили ее). В этот же день С. Князев и С. Пригаринов прибыли в ближайший тогда к Азову Черкасский казачий городок.

Как показывали С. Князев и С. Пригаринов во время расспросов, на другой день после прибытия их в Черкасский городок казаки «в последнем часу дни» отправили из этого городка С. Князева и донского казака Лёвку Лукьянова, умевшего говорить по-татарски, в небольшом судне под Азов, вероятно, с тем, чтобы попытаться проникнуть в город водным путем. Однако на пути к Азову С. Князев и Л. Лукьянов были подмечены с небольших турецких судов, стоявших по обе стороны Дона. Среди турок поднялась тревога, и С. Князев и Л. Лукьянов отошли вверх по Дону и укрылись в камышах, где простояли весь следующий день.

Согласно показаниям С. Князева и С. Пригаринова в Москве, в этот день «за час до света» под Азовом началась ружейная стрельба — «учали бить из ружья из мелково» и били около двух часов. Затем стреляли из двух пушек и били «из мелково ружья» опять «часы з два ж», после чего стреляли из восьми пушек. И наконец, после этого «во весь день стрельба была из ружья и ис пушек с переметкою» (то есть чередуясь). Дождавшись темноты, С. Князев и Л. Лукьянов вернулись в Черкасский городок, а опять-таки на следующий день под Азовом «учали бить из большово наряду безпрестанно до полдень». Далее орудийный огонь велся «по вся дни статьями с перемежкою» (то есть, по-видимому, с перерывами), причем казаки Черкасского городка говорили, что это бьет «турской наряд». Наконец, в десятый день пребывания гонцов на Дону под Азовом началась стрельба из «большого наряда» и «бой (канонада. — О. К.) учал быть большой». «И учало де у них в городке (Черкасском. — О. К.) быть ужасно», — вспоминали во время расспроса в Посольском приказе С. Князев и С. Пригаринов.

Большая османская пушка (из указ. книги X. Йылдыза). В том числе из подобных орудий турки обстреливали засевших в Азове казаков.

Ситуация на тот момент действительно была критической. Как сообщил по секрету («сказывал тайно») гонцам есаул Черкасского городка Григорий Филиппов, в случае, если турки и крымцы возьмут Азов, то казакам из Черкасского городка придется, оставив последний, уходить вверх по Дону на верхние казачьи городки и «в Русь». С. Князев и С. Пригаринов спешно были отправлены из Черкасского городка обратно на Валуйки. Сами же казаки принялись копать ров (то есть обновлять укрепления) и одновременно готовить суда. Как видно из данного сообщения, под Азовом решалась судьба не только этого города, но и казачьих городков.

В своих показаниях в Москве С. Князев и С. Пригаринов сообщали, что упомянутая стрельба была под Азовом в Петров день, то есть 29 июня. Ошибка здесь, учитывая упоминание о церковном празднике, маловероятна. В пользу данного вывода косвенно говорит и тот факт, что при упоминании о пребывании С. Князева в светлую часть указанного дня в камышах под Азовом в расспросных речах употреблено выражение «и на завтрея, в середу…». Пасха в 1641 г. приходилась на 25 апреля, и при соответствующем расчете подтверждается, что Петров день в этом году действительно приходился на вторник.

Подходя к завершению разбора документов о начале обороны Азова, отметим следующее. Согласно показаниям Б. Лукьянова и Р. Родионова с казаками их станиц, 24 июня под город пришла только крымская орда, турки же были лишь на подходе. Таким образом, если не считать вылазок казаков 24 и 25 июня (и, возможно, позднее), то основные боевые действия должны были начаться несколько позже. Когда? Заметим, что до указанной ружейной и пушечной стрельбы, которая шла «с переметкою» (попеременно) и очень похожа на перестрелку в ходе приступа турецкой стороны к городу, никаких предварительных обстрелов Азова расспросные речи С. Князева и С. Пригаринова не фиксируют. Обстрелов крепости не было ни в тот день, когда упомянутые гонцы подъехали к Азову, ни в день отправки С. Князева из Черкасского городка под Азов.

Итак, на наш взгляд, стрельба под Азовом 29 июня была связана именно с первым приступом турок. До этого турецкой стороной велось, по-видимому, возведение осадных укреплений (шанцев), как об этом сообщает Э. Челеби (см. далее). Затем последовал методический обстрел крепости, а канонада около 7 июля была связана, вероятно, с подвозом тяжелых стенобитных орудий. С. Князев и С. Пригаринов сообщали также, что на следующий день после их пребывания в камышах под Азовом артиллерийский огонь был только «до полдень», в то время как в последующем он велся «по вся дни», причем казаки в Черкасском городке определили, что это бьет «турской наряд». Возможно, стрельба 30 июня только до полудня была связана, как об этом известно из Поэтической повести, с захоронением турецкой стороной своих воинов, погибших в ходе приступа.

О начале решительного противоборства за Азов мы знаем почти исключительно из Поэтической повести. Последняя, вбирая в себя и известия Документальной, относительно подробно сообщает о первом приступе турецкой стороны к городу и последовавших вслед за ним событиях. Сохраняя по возможности образность и красочность описаний Поэтической повести, рассмотрим эти события.

Первый приступ, как уже говорилось, начался, согласно упомянутой Повести, на следующий день после переговоров сторон. Трудно сказать, велись ли эти переговоры в действительности, или же они были плодом фантазии автора Поэтической повести, согласно которой первый приступ турецкой стороны к городу был самым сильным. Как уже отмечалось, он был, по-видимому, предпринят турками 29 июня. Только янычар участвовало в нем, по сообщению Поэтической повести, 150 тысяч. Как говорится в Повести, приступавшие к Азову турки «крикнули… смело и жестоко» и, наклонив свои знамена к Азову, покрыли ими, по образному выражению автора, весь город. Давая неприятелю подойти поближе, казаки некоторое время не открывали огня. Затем, однако, началась бешеная пальба с обеих сторон. «На обе стороны лише огнь да гром от стрельбы стоял, огнь да дым топился до небеси» — так характеризует автор напряженность боевого столкновения.

Осаждающие крепость янычары и артиллеристы (из указ. книги X. Йылдыза).

На случай приступа у казаков были «отведены подкопы за город» (то есть были сделаны близ городовой стены), которые, согласно Поэтической повести, обвалились «от множества их (“бусурман”. — О. К.) неизреченных сил». На данное место был заранее наведен весь казачий наряд (артиллерия), заряженный дробью («дробом сеченым»). В результате «на тех пропастях», как выражается автор Повести, с турецкой стороны погибли «многие тысячи» (получается, таким образом, что это были не столько подкопы, сколько волчьи ямы). Однако «многим» же неприятельским воинам удалось взойти на стены по штурмовым лестницам. Согласно Повести, на стенах разгорелись рукопашные схватки, причем от порохового дыма казаки зачастую не видели друг друга, в ход пошли ножи. Позднее, ретроспективно говоря об отбитых вражеских приступах, автор Повести констатирует: «Окроме болшова приступа первого, такова жестока и смелова приступу не бывало к нам. Ножами мы с ними резались в тот приступ». По нашим наблюдениям, последнее выражение в повестях об Азове употребляется как обозначение высшего напряжения боя. В частности, выражение «резаться ножами» употребляется при описании борьбы за «проломное место» в стене Азова во время его взятия казаками (см. выше). То же выражение употреблено, к примеру, в статейном списке русских посланников в Крыму за 1657 г. в рассказе о бое в этом году крымцев с венграми. Крымским татарам удалось прорваться в «обоз» (полевое укрепление) последних. Как пишут посланники, между двумя сторонами «таков де бой был, что… ножами резались». В этот же день казаки ходили на вылазку, сумев даже захватить «болшое знамя царя турсково». По-видимому, вылазку казаки произвели уже поздним вечером, поскольку Повесть говорит, что с этим знаменем турецкие паши приступали «до самой уже ночи и всю зорю вечернюю». Получается, таким образом, что казаки в этот день одержали значительную победу над турками; потери последних автор Повести определяет в 22,5 тысячи убитых янычар («дватцать полтретьи тысячи»), причем это «окроме раненых».

Следующий день, согласно Поэтической повести, ушел на захоронение турками погибших; в расспросных речах С. Князева и С. Пригаринова в Москве говорится, впрочем, о затишье боевых действий только во второй половине дня 30 июня (см. выше). На третий же день турецкая сторона повела к городу «великой земляной вал», или, как уточняет автор Повести, «земляную гору высокую», которая была значительно выше казачьих укреплений. Ее подвели к Азову за три дня. В результате казаки уже в самом начале осады оказались в отчаянном положении. Согласно Повести, они, призвав себе в помощь Силы Небесные, попрощавшись друг с другом и «положив на себя образы смертныя», вышли на вылазку «всеми силами». В ходе боя казакам удалось обратить неприятеля в бегство, которого «побили в тот час множество, многие тысящи» (вероятно, казачья вылазка отличалась внезапностью и застала турок врасплох).

Помимо военной победы, выразившейся в захвате, согласно Поэтической повести, 16 янычарских знамен, в ходе боя «у той горы» казаки отбили также 28 бочек пороха. Этим порохом, подкопавшись под турецкий вал (Документальная повесть уточняет, что подкопов было два), казаки подорвали («разбросали») его. О замысле казаков восполнять нехватку продовольствия в ходе вылазок уже говорилось, вероятно, так же обстояло дело и с запасами пороха. Далее в Поэтической повести сообщается о больших потерях турецкой стороны (как и обычно, «многие тысящи»), причем силой взрыва якобы 1500 янычар живьем бросило в город к казакам. Такое количество переброшенных к казакам через азовские стены турецких воинов, безусловно, неправдоподобно, однако само по себе подобное явление имело место. Об этом позднее говорил в своих расспросных речах, в частности, К. Петров (см. ниже).

О времени, которое заняло проведение подкопа, ни в Повести, ни в документальных источниках не сообщается, и, таким образом, мы не можем четко датировать взрыв казаками турецкого вала. Следует, однако, заметить, что подземные галереи за азовские стены могли быть выведены казаками заранее, и им оставалось лишь подвести ходы непосредственно под упомянутый вал. В этой связи надо отметить следующее. В Документальной повести об Азовском осадном сидении говорится, что казаки в ходе первого приступа турок «запалили подкопы», которые, безусловно, были выведены наружу заранее. Позднее в своей отписке в Москву казаки писали, что «в первое паленье» подкопа турки разом потеряли около 2500 человек. На наш взгляд, здесь имеется в виду именно данное событие. Показания же Поэтической повести, что подкопы сами по себе обвалились под «неизреченной» тяжестью штурмующих, скорее всего просто литературное украшение. Подкопы как неотъемлемая часть укреплений казачьего центра (в частности, Черкасского городка) упоминаются в документах за 1650, 1653, 1656 и 1659 гг.

Относительно подробный рассказ о начальном этапе борьбы за Азов (правда, в основном лишь в виде эпизодов) находим у Э. Челеби. Учитывая отрывочность авторского описания, трудно сказать, можно ли доверять такой последовательности событий, каковой она предстает у Эвлии, однако то, в каких выражениях турецкий автор говорит о разворачивающихся под Азовом боевых действиях, весьма красноречиво. С самого начала осады в рассказе Эвлии получает отпечаток ожесточенность боев. Так, говоря о начале осады — занятии турецкими воинами («мусульманскими газиями») вырытых вокруг крепости окопов и последующих событиях, Э. Челеби отмечает, что «бои и сражения шли днем и ночью». В данное время к туркам продолжали подходить подкрепления, в частности, подошли войска из Анатолии. В связи с этим усиливаются и боевые действия. «Велик господь, — пишет турецкий автор, — целый день пушки и ружья так палили, что, вероятно, разорвало в клочья облака на трех небесных сферах».

Согласно Эвлии, получала подкрепление не только турецкая сторона. Так, турецкий автор сообщает, что однажды осажденные «принялись так палить из ружей, что крепость Азов запылала» огнем. Казаки наполнили крепость криками «Иисус! Иисус!», разукрасив крестами крепостные стены и башни. Оказывается, продолжает Эвлия, к осажденным «в ту мрачную ночь по реке Дон прибыло на помощь десять тысяч кяфиров (неверных, т. е. казаков. — О. К.)», Похоже, здесь мы встречаемся с упоминанием о так называемом донском ясаке — боевом кличе донских казаков, а кресты, скорее всего, имеются в виду те, что были изображены на полотнищах казачьих знамен. В ходе казачьей стрельбы из ружей и пушек, которая продолжалась и утром, было убито 600 турецких воинов. Не исключено, что здесь идет речь о казачьей вылазке.

Наконец, после того как «подобное морю» турецкое войско окончательно обложило крепость, заняв предназначенные для каждого отряда окопы, между противниками началась, как говорит Эвлия, битва «по всем правилам военного искусства»: «От грохота пушечной стрельбы с обеих сторон сотрясались земля и небо». Далее идет описание приступа турецкой стороны: «Начавшись чуть свет, в течение семи часов шла такая драка и свалка, что битвы, подобной этой, еще не видело, вероятно, око судьбы». Турецкая сторона несла потери в сотни и сотни убитых.

Из рассказа о начале осады турками Азова видно, насколько отрывочно описание Эвлией первых боев. В частности, здесь и в дальнейшем полностью опущены такие события, как сооружение турками земляного вала и подрыв его казаками, возведение турецкой стороной нового земляного вала. Яркое отражение получает у Эвлии лишь ожесточенность боевых действий; начало осады затянуто во времени (похоже, впрочем, что так и было в действительности) — турецкие войска то роют окопы, то получают подкрепление. Очень скупо у турецкого автора дано описание некоего приступа к Азову турецкой стороны. По своим характеристикам он очень похож на первый приступ турок, каким мы знаем его по Поэтической повести, однако тот факт, что, согласно Эвлии, уже до него между казаками и турками шли днем и ночью «бои и сражения», включая длительную пушечную стрельбу, вроде бы не позволяет так думать. Не исключено, впрочем, что последовательность событий начала осады у Эвлии может быть нарушена.

Об ожесточенном характере боевых действий под Азовом сразу же после подхода осаждающих к крепости известно и по отписке в Москву из г. Сучавы Б. Лыкова и А. Букалова. Так, отъезжая из этого города 1 июля, русские гонцы писали в Москву следующее. Слышали они «от чернцов (православных монахов. — О. К.) в Сучаве, что под Азовом казаки волошан пятьсот человек побили и турков многих пошкотили» — то есть осажденные перебили 500 воинов из Молдавии в составе турецкой армии, а также многих собственно турецких воинов. Число убитых «волохов», по-видимому, преувеличено. Учитывая, что данные сведения были получены русскими гонцами не позднее 1 июля, а дойти до Сучавы эти вести вряд ли могли за несколько дней, получается, что здесь мы видим результат боев казаков с осаждающими от 24 или по крайней мере не позднее 25 июня. Впрочем, в данном сообщении русских гонцов надо видеть скорее слух, в то время как, согласно их же словам, никаких «подлинных» (то есть достоверных) известий из-под Азова к властям Сучавы еще не поступало.

Обратимся к ходу дальнейшей борьбы за крепость. Согласно Поэтической повести (а также ряду документальных свидетельств), последующие события были связаны с повторным возведением турецкой стороной земляного вала. Новый турецкий вал был намного больше прежнего. Автор Поэтической повести говорит, что эта «гора» была «в длину… лучных стрелбища в три, а в вышину многим выше Азова города, а широта ей — как бросить на нее дважды каменем». После возведения данного сооружения (а скорее всего, и параллельно ему) последовал артиллерийский обстрел города, длившийся без перерыва, согласно Повестям, шестнадцать суток — «шеснатцать дней и шеснатцать нощей». «В те дни и ночи» были, согласно Повести, разбиты («распалися») азовские укрепления («крепости») — «все» стены и башни, церковь Иоанна Предтечи, а также каменные строения («палаты») до самого основания («по подошву»). О длительном обстреле крепости в начале осады (после 29 июня) сообщали в Москве и служилые люди С. Пригаринов и С. Князев, побывавшие в это время на Дону. Из другого источника (док. № 9; сведения на конец августа 1641 г.), впрочем, узнаем, что обстрелы крепости перемежались с неоднократными («по многие дни») приступами к ней, не принесшими туркам желаемых результатов. (Возможно, правда, что эти штурмы произошли уже после данного шестнадцатидневного обстрела крепости.)

Окрестности Азова. Валы. Современный вид. Фото П. А. Авакова.

После довольно краткого сообщения о более чем двухнедельных обстрелах Азова последовательность описания событий в Поэтической повести отчасти теряется. Рассказ далее ведется непоследовательно, в общих чертах, что, впрочем, создает картину суровых будней обороны, заполненных постоянными боями. В частности, автор говорит о потере казаками артиллерии в ходе обстрелов турками крепости («а… наряд наш пушечной переломали весь»). Сами казаки сидели в это время «в ямах» (подземных укрытиях), из которых им не давали и выглянуть.

О сильном обстреле Азова после рассказа о приступе турок к городу сообщает и Э. Челеби: «А утром (после приступа. — О. К.), — говорит он, — снова был открыт огонь из пушек. Ворота и стены крепости были разбиты и разрушены, а дома в ней разнесены в щепы». Выстояли лишь укрепления, построенные генуэзцами. Казаки, однако, и при столь неравном соотношении сил не прекращали борьбы. Далее Эвлия Челеби говорит фразу, дающую высокую оценку энергии казаков. Итак, в следующую ночь после обстрела казаки «совершенно неожиданно наставили кабаньих капканов, щитов, заостренных кольев, окопались, и (с утра. — О. К.) бой начался с новой силой».

Далее, согласно Эвлии, обстрелы крепости продолжались, неся ей все новые и новые разрушения. Вероятно, что, как уже отмечалось, обстрелы Азова сменялись попытками приступов. В таких случаях бои шли, надо полагать, в проломах и на развалинах стен, причем уцелевшие части укреплений становились, похоже, очагами сопротивления. Об одном из подобных столкновений и рассказывает турецкий автор. Он пишет, что в один из моментов осады некоторое число турецких воинов («газиев»), бросившись в довольно широкие бреши, пробитые пушками в стенах крепости, водрузило там свои знамена (то есть закрепилось). Однако «хитрые» казаки, воспользовавшись тем, что не все турецкие воины подошли вплотную к проломам, ударили по туркам перекрестным огнем, так что «сразу же сотни их испили чашу смерти». Три дня и три ночи оставшиеся в живых вели бой с казаками на азовских укреплениях, то беря верх, то терпя неудачу и выстаивая против натиска «пьяных кяфиров». В конце концов турки были вынуждены отойти с боями назад, оставив на крепостных сооружениях множество знамен и убитых. Надо полагать, это было наиболее яркое из столкновений такого рода, потому его и отметил автор.

Мы рассмотрели, как отображаются в Поэтической и отчасти в Документальной повестях, а также в записках Э. Челеби боевые действия под Азовом в июле 1641 г. (датировка наша). Документальный материал дает возможность несколько дополнить известия, изложенные в нарративных источниках. Итак, начало новому этапу борьбы за Азов положило возведение турецкой стороной второго земляного вала. На настоящий момент нельзя точно определить, когда осаждающими была начата упомянутая работа. Можно лишь сказать, что это произошло, по-видимому, в первой половине июля. Одним из главных направлений противоборства сторон в это время была, насколько можно судить, борьба за Топраков город. Из одного позднейшего документа узнаем, что все стены и здания Топракова города были разрушены, это свидетельствует о длительном обстреле его турками. Со стороны казаков в данное время, возможно, продолжались вылазки из крепости, как об этом показывал позднее И. Новокрещен. Наконец, 2 августа посредством земляного вала туркам удается захватить Топраков, о чем достаточно подробно рассказывается в расспросных речах от 29 августа 1641 г. приехавших в этот день на Валуйки с Дона из казачьего городка Каргалы белгородцев Е. Еремеева и Г. Герасимова.

Турецкое осадное сооружение, возможно, применявшееся и под Азовом (праздничный макет). (Из указ. книги X. Йылдыза).

Документ, о котором идет речь, опубликован, но при этом в исторической литературе малоизвестен. Согласно показаниям Е. Еремеева и Г. Герасимова, когда они были на Дону в казачьем городке Каргалах, при них 6 августа сюда из казачьего Черкасского городка приехали донские казаки Василий Волдырь и Иван Тамбовец сообщившие во время расспроса на кругу в Каргалах следующее. При казаках В. Волдыре и И. Тамбовце, 3 августа из Азова в Черкасский городок «прибежало» два запорожских казака. Запорожцы показали, что 2 августа при них «турские и крымские люди» с помощью «земляного насыпного вала» взяли Топраков город (в документе — «Топракалов»), причем в ходе этих событий был ранен донской войсковой атаман Наум Васильев, который вскоре от раны умер. В тот же день (2 августа) войсковым атаманом был избран Тимофей Лебяжья Шея, который укрепился («сел в осаде») с казаками «в Азове (и) в Ташколове городке». Сообщалось также о серьезных потерях казачьей стороны в ходе боев (и, в частности, «на приступах»), а также сильном обстреле с земляного вала и стен захваченного турками Топракова города донских казаков, засевших в Азове и Ташкалове.

Указанный документ уникален в том отношении, что он дает нам дату оставления казаками Топракова города — 2 августа. Несмотря на то, что данное известие было зафиксировано лишь после того, как оно прошло через вторые и третьи руки, точность датировки позволяет, на наш взгляд, с доверием отнестись к указанной в документе дате. Таким образом, хотя в исторической литературе принято говорить о достаточно быстром отступлении казаков из Топракова города, выходит, однако, что осажденные удерживали его больше месяца. Данное обстоятельство в определенной степени меняет наши представления о ходе Азовского осадного сидения 1641 г. Получается, что последний был более драматичным, чем это представлялось ранее на основе Поэтической и Документальной повестей: казаки весь июль удерживали Топраков, но затем все-таки были вынуждены оставить его. Думается, именно в связи с данным фактором борьба сторон за город приобретает еще большее ожесточение, вследствие чего, на наш взгляд, и представляется целесообразным разделить ход обороны Азова два периода — до падения Топракова города и после него.

Различные представители турецкой армии: 1, 2 — янычарские офицеры: чорбаджи и его помощник (одабаши); 3 — старший офицер корпуса янычар; 4 — чин младшего командного состава, объявлявший в турецкой армии приказы и постановления; 5 — офицер турецкой военной полиции; 6 — латник, кольчужник (из указ. книги X. Йылдыза).

Если к началу августа 1641 г. турецкой стороне наконец удается достичь определенных успехов в борьбе за Азов, то в несколько более ранее время ситуация, безусловно, была для нее совершенно неутешительна, что хорошо видно по отпискам из Стамбула в Москву русских гонцов Богдана Лыкова и Афанасия Букалова. Так, сведения из их первой отписки о положении под Азовом были получены гонцами в «Царьграде» не позднее 9 августа, когда в турецкую столицу пришло донесение командования осаждающих Азов турецких войск с просьбой о дополнительной присылке к ним боеприпасов и ратных людей. Русские гонцы писали, что, согласно разговорам в Стамбуле, осаждать Азов в совокупности было отправлено более 150 тысяч человек (имеются в виду «всякие» воинские люди, включая татар), ныне же от них осталось едва 50 тысяч, остальные перебиты казаками. Далее Б. Лыков и А. Букалов сообщают о проведенных осаждающими «четырех приступах болших», в ходе которых был убит паша г. Кафы, 40–50 «чербачеев» и другие «начальные люди»; кроме того, казаки в это время «и иных каторжных людей побили много» — речь идет, судя по всему, прежде всего о янычарах. Причем казаки, согласно отписке русских гонцов, из крепости днем и ночью «чинят частые выласки» (вылазки) и осаждающих «всегда… побивают».

Под «чербачеями» следует понимать, безусловно, чорбаджи — офицеров примерно в чине капитана, являвшихся командирами ода («казармы») — низшего отдельного подразделения турецких войск. Если данное число потерянных турками чорбаджи близко к действительному, то турецкие силы действительно несли катастрофические потери. Согласно отписке русских гонцов, из-под Азова, прося присылки «пороху, пушечных ядер и свинцу», писали в Стамбул, что «к Азову де приступать нечем». При этом, по словам турок, «с кем мы ни воевали — в Кизылбашех под Богдатом многие бои бывали, и с полским королем, и с ыными великими государи, а такой де победы (т. е. поражения. — О. К.) и великой шкоты турским людем не бывало ни от кого, как ныне от таких малых людей — и то де еще царь московской держитца правды, что никакие помочи им не чинит». «И ни от которые стороны такова опасенья не имеют, как от Азова», — завершали в своей отписке передачу азовских известий Б. Лыков и А. Букалов.

Следует сказать о датировке сообщения о четырех турецких приступах. Чтобы добраться морем от Азова до Стамбула, требовалось примерно две недели (см. ниже). То есть данные «вести» с места боев были отправлены где-то в конце июля. В это время под Азовом, по-видимому, продолжался 16-дневный обстрел казаков со второго земляного вала, что, возможно, сопровождалось ожесточенными вылазками с казачьей стороны против осаждающих. Однако есть сведения, что неутешительные известия от турецкого командования поступали из-под Азова в Стамбул и несколько ранее. Так, в своей следующей отписке из турецкой столицы Б. Лыков и А. Букалов писали, что в Стамбуле «от везиря заказ крепкой гонцом, которые с отписками (из-под Азова. — О. К.) приезжают — отнюдь бы никому ничего не сказывали». Причем, как писали в Москву русские гонцы, еще до прибытия известий в турецкую столицу о ходе осады 9 августа «сперва де приехали было два гонца и стали вести в миру сказывати, и везирь де велел их тотчас казнить». Таким образом, возможно, сведения о четырех приступах были получены в Стамбуле не 9 августа, а несколько ранее. В этом случае отправку известий о них из-под Азова следует предположительно датировать примерно серединой июля, что несколько более логично, поскольку, думается, именно в это время ход боевых действий под Азовом для турок был гораздо менее утешителен, чем к концу данного месяца, когда к катастрофе была близка уже скорее казачья сторона.

 

Глава 3

Второй период обороны Азова

(август-сентябрь)

После отступления из Топракова города положение «азовских сидельцев», согласно упоминавшимся сведениям, исходившим от двух запорожских казаков, бежавших в это время из Азова в Черкасский городок, было не из лучших. Казаки потеряли все орудия, которые находились в Топракове на башнях и пряслах, — эти орудия были захвачены турками. Упомянутые запорожцы показывали также, что турки и татары с земляного вала и стен захваченного Топракова города «безпрестанно» стреляют из «большого наряда» по казакам, засевшим в Ташкалове городке. Сообщалось также, что в осаде находится около одной тысячи человек. Казаки в осаде и во время приступов понесли значительные потери: многих из них «турские и крымские люди побили, а иных поранили», причем «многие» от ран умерли, констатировали упомянутые запорожские казаки.

Раскопки азовских укреплений (1936 г.).

Может возникнуть вопрос: не преувеличено ли поражение казаков? Ведь их было гораздо больше одной тысячи. Да и отступление из Топракова города не было, безусловно, для казаков неожиданным. Так, уже упоминавшийся К. Петров показывал позднее в расспросе, что после того, как казаки оставили Топраков, они с помощью подкопа взорвали вошедших в этот «город» турок, разом потерявших более трех тысяч человек. В подлиннике этот рассказ звучит так: «…А турские де люди при нем, Куземке, с первого приходу взяли Топраков город и у церкви Ивана Предтечи поставили восмь знамен. И у казаков де был в тот Топраков город подкоп и в подкопе стояло зелье (порох. — О. К). И как де в тот Топраков город прошли турские многие люди, и казаки, запаля в подкопе зелье, и турских людей тем подкопом побили тысечи с три и болши». Согласно еще одному известию, казаки сами оставили этот город «за безлюдством» (см. ниже). Таким образом, падение Топракова, похоже, предвиделось казаками. Однако данный эпизод все же не вошел в казачьи повести об обороне Азова. И едва ли случайно, что примерно в это время проходят переговоры казаков с турками о сдаче Азова, причем ведутся они на довольно тяжелых для казаков условиях. В целом отметим, что казаки, по-видимому, допускали возможность оставления данной части города, хотя при отступлении и понесли некоторые потери в людях.

Теперь остановимся на переговорах турецкой стороны с казаками. Об этих переговорах говорится в расспросных речах в Астрахани отряда И. Ильина. В документе сообщается, что в один из моментов осады (в какой именно, неясно) турки и крымцы «посылали» к донским казакам, чтобы они вышли из Азова в свои городки и сулили вознаграждение. Казаки в ответ выдвинули требование, чтобы осаждавшие вернули казакам отбитые у них под Азовом струги; тогда они уйдут из города. Однако турки и крымцы настаивали, чтобы казаки «из Азова вышли в свои казачьи городки степью пеши и без ружья». В результате донские казаки заявили, что «хотя де им в Азове до последнего всем помереть, а пешим и без ружья в городки свои не хаживать» и Азова не сдавать. Время возвращения данного отряда в Астрахань — 30 августа.

Шеф-повар янычарской кухни (из указ. книги X. Йылдыза).

Учитывая то обстоятельство, что дорога с низовьев Дона занимала примерно от десяти дней до двух недель, доставленные в Астрахань отрядом И. Ильина «вести» о положении дел на Дону следует датировать не позднее середины августа.

Гораздо более ярко, но несколько иначе содержание переговоров на основе показаний ногайского татарина Оллака передают расспросные речи И. Острикова и А. Юдина. Здесь переговоры представлены следующим образом. Начав последние по собственной инициативе («да турские де… люди присылали к донским казаком…»), осаждающая сторона предложила казакам покинуть Азов, выйдя из него «без ружья, и без жон, и без детей». В ответ казаки посылали к турецким пашам казака, обещая отдать Азов лишь в том случае, если их выпустят из Азова «з женами, и з детми и, з животы (имуществом. — О. К.)». В противном же случае, заявляли казаки, им «Азова не отдавать, и помереть всем заодно. А будет де им, донским казаком, сидеть в Азове невмочь, и они де донские казаки наставят в городе под стенами бочки (з) зельем, и те бочки запалят, и городовые де стены взорвут — хотя де их донских казаков и побьет, а живы им не дадутца».

Н. А. Мининков считает, что казаки использовали эти переговоры в качестве передышки. На наш взгляд, однако, они являются в первую очередь свидетельством того, насколько тяжелым было положение казаков в Азове на конец июля — начало августа 1641 г. По крайней мере, думается, формулировки казачьих заявлений в данном и предыдущем документах недвусмысленно говорят об этом. В обоих случаях турки практически не оставляют казакам шансов выйти из Азова целыми — они не дают им уйти на судах (то есть без контроля турок), а требуют отдаться в турецкие руки без всяких гарантий для казачьей стороны. На наш взгляд, все это недвусмысленно говорит об определенных надеждах со стороны осаждавших с успехом завершить начатое дело.

Дальнейшие события осады, точнее, их последовательность, в разных источниках даются по-разному В наиболее общем плане о событиях под Азовом в августе 1641 г. сообщает Поэтическая повесть. Ее автор, опуская взятие турками Топракова города, смешивает, несомненно, обстрел турецкой стороной казачьих укреплений в июле (длившийся, по его сообщению, 16 суток — «шеснатцать дней и шеснатцать нощей») и обстрел казачьих укреплений в августе (о последнем чуть далее). В ходе обстрела, согласно Повести, были разрушены до самого основания («по подошву самую») укрепления Азова. Казаки в это время, согласно данному источнику, укрывались под землей «в ямах», то есть подземных убежищах. Как говорит автор Повести, под землей казаки сделали «покои великие», «дворы себе потайные», откуда повели под турок 28 подкопов. Согласно Повести, данная мера была ответным шагом на турецкие обстрелы крепости. С помощью этих подкопов казаки «ночною порою» выходили на вылазки под турецкие таборы (то есть к турецкому лагерю), нагоняя на осаждающих и, в частности, «на их пехоту янычан» (то есть на янычар), «великой страх» и нанося туркам в людях «урон болшой».

Поэтическая повесть рассказывает, что затем и турки, глядя на действенность казачьей тактики, повели 17 своих подкопов, пытаясь проникнуть на обороняемую казаками территорию или, как выражается автор Повести, «проити в ямы наши». Казаки все эти подкопы «устерегли» и взорвали их, вновь перебив «многие тысящи» неприятеля. На этом турки, согласно Повести, прекратили подкопную войну. Далее автор оговаривается, что всего под город было 24 приступа «всеми людьми», однако уже не столь «жестоких и смелых», как первый приступ. Таким образом, согласно автору Поэтической повести выходит, что обстрелы крепости и подкопная война совмещались с прямыми штурмами Азова.

В документальных источниках ход событий под Азовом в августе 1641 г. представлен более подробно. Прежде всего о нем известно из расспросных речей в Астрахани свидетелей этих событий, татар-новокрещенов К. Петрова и И. Новокрещена, а также из сведений о ходе осады, полученных русскими посланниками И. Остриковым и А. Юдиным в ногайских улусах от приехавшего в эти улусы из-под Азова ногайского татарина Оллака.

Во время расспроса в Астрахани К. Петров показывал, что после занятия турецкой стороной Топракова города и взрыва в нем казаками с помощью заранее проведенного подкопа «тысечи с три и болши» неприятельских воинов турки штурмовали Азов и Ташкалов, но неудачно. Об этом приступе имеются некоторые подробности. В частности, К. Петров сообщал, что турки, заметав ров около городовых стен камышом и землей, пошли на приступ. Казаки со стен обливали штурмующих «человечьим калом» и «многих турских людей побили» (перебили). После этого, согласно документу, «подошли блиско городовые стены турские люди шанцами и привели к городовой стене земляной вал», из пушек сбив затем городовые стены «до подошвы» (до основания). Казаки же выкопали в городе «ров, и ото рву зделали острог. И заметав тот острог землею и сами вкопався в ямах, сидели от турских людей в осаде».

Буквально в тех же словах и выражениях о данных событиях сообщали в Астрахани сын боярский И. Остриков и толмач А. Юдин. 6 августа они были посланы отсюда с грамотой в ногайские улусы, покочевавшие было к Азову, с целью уговорить татарских мурз вернуться с кочевьями обратно. И. Остриков и А. Юдин вернулись 13 сентября и, согласно их расспросным речам, в татарские кочевья где-то на пути к Азову, в которых находились на тот момент посланники, из-под Азова приехал бывший астраханский татарин по имени Оллак (Аллак), сообщивший И. Острикову и толмачу А. Юдину относительно ситуации под этим городом следующую информацию. Во время приступа турки, заметав камышом и засыпав землей ров, шедший вокруг города, приступали к Азову. Казаки во время этого приступа обливали турок со стен («з города») «варом (кипятком. — О. К.) и человечьим калом» и «на том <…> приступе многих турских людей побили». После этого турки били по Азову «ис снаряду» (из пушек), «и зубцы и башни збили» — осталась лишь одна башня со стороны Дона.

Янычарские офицеры (Из книги: История Османского государства, общества и цивилизации. Т. 1. М., 2006).

Еще раз подчеркнем, что здесь четко видим, безусловно, уже второй, произошедший в августе этап обстрелов Азова, в отличие от первого — июльского (поскольку второй этап, о котором говорит К. Петров, имел место уже после падения Топракова города, то есть после 2 августа). Причем если июльский обстрел в основном велся, надо полагать, по Топракову городу, то в августе дальнейшему разрушению подверглись, по-видимому, Азов и Ташкалов. Отметим также, что турки, согласно показаниям К. Петрова, не просто обстреливали город, а били по нему едва ли не в упор, да еще из осадной артиллерии и с высоты вала. Казаки же в это время, «выкопав в городе ров, и ото рву зделали острог», который, «заметав землею» (то есть создав внутри крепости земляной вал со рвом), сами вкопались в землю и сидели «в ямах». Далее К. Петров говорит о попытках турецкой стороны подвести под казачьи укрепления подкопы и противодействие этому казаков: «…И турские де люди подводили под них подкопы. И азовские де казаки у турских людей подкопы перекопывали, а иные подкопы азовских казаков турских людей с подкопы сходились, и многих турских людей в подкопах побили. Да азовские ж казаки подводили подкопы под стену за город, и на те места наманя турских людей, зелье в подкопах зажигали, и тем турских многих людей побивали».

Здесь очень интересно известие о том, что в ряде случаев навстречу турецким подземным ходам казаки вели свои; в итоге это заканчивалось схватками под землей, в ходе которых казаки, согласно сообщению К. Петрова, «многих турских людей в подкопах побили». В реальность последнего известия верится с трудом, однако оно подтверждается другими источниками. Так, в войсковой отписке от конца сентября — начала октября 1641 г. казаки сообщали в Москву, что у них с турками «бои в подкопах были из самопалов великие». Наконец, сами казаки, согласно К. Петрову, подводили подкопы на вражескую территорию и, приманив на заранее определенные места силы неприятеля, «зелье» в подкопах зажигали, «и тем многих турских людей побивали (убивали. — О. К.)», причем некоторых из турецких воинов, по показаниям К. Петрова, силой взрыва даже бросало к казакам в город и «за Дон». В расспросных речах И. Новокрещена уточняется, что турки приманивались на нужное место с помощью вылазок (см. ниже). По-видимому, вылазки производились и в ходе приступов турецкой стороны к городу. Так, в Документальной повести сказано, что казаки во время приступов («в приступное время») подкопами и вылазками «турских всяких людей бесчисленно много побили».

Осада Азова в год взятия его русскими войсками. Гравюра по оригинальному плану Э. Ф. фон Боргсдорфа 1696 г.

В какое время началась эта подземная война, К. Петров не говорит. Нет сомнения, что со стороны казаков она велась с самого начала боев под Азовом: взрывы начались уже во время первого приступа турок. Однако в какой период осады к этой войне активно подключилась турецкая сторона, из расспросных речей К. Петрова не вполне ясно. Если понимать показания астраханского стрельца буквально, исходя из простой последовательности передаваемых им в расспросных речах событий, то из документа следует, что подкопные мероприятия турок начались уже после второго этапа обстрелов крепости.

Пролить дополнительный свет на данный вопрос могут отчасти расспросные речи в Астрахани еще одного свидетеля событий — И. Новокрещена. В чем-то его рассказ повторяет предыдущий, в чем-то дополняет его. Рассказ И. Новокрещена начинается, по-видимому, с событий, последовавших после взятия турками Топракова города: «…А как де турские паши с турскими людми и с янычены… от городовые стены стояли поодаль, и подводили под Азов три подкопа ис степи, и к Азову долгое время не приступали. И азовские де казаки, уведав то что турские люди ведут под них подкопы, и перекопали от Азова подкоп поперег, и обыскали два подкопа. И в тех де подкопах азовские казаки вынели зелье, и побили в тех подкопах 70 человек, и к Азову тех подкопов довести не дали». Далее, согласно расспросным речам И. Новокрещена, «турские де люди, и яныченя… после тех подкопов, заметав подле городовые стены ров камышем и землею, и подвели к городу земляной вал, и ис пушек городовые стены от степи, и от моря, и с приходу от бояраков збили до подошвы. И башни збиты все ж до подошвы, и в городе в Азове полаты, и дугени, и избы збиты до подошвы, толко остались изретка каменные полаты».

Таким образом, данные, полученные из первых рук — от очевидцев-стрельцов, более или менее полно освещают события, происходившие под Азовом после падения Топракова города (то есть в августе). Один из главных моментов в обеих выдержках — подведение турками к Азову земляного вала и затем разрушение с помощью этого вала азовских укреплений. Из Поэтической повести нам известно о более чем двухнедельном обстреле крепости в июле. Однако данные обстрелы явно относятся не к этому времени. Согласно показаниям К. Петрова, они происходят уже после падения Топракова города (то есть после 2 августа), а по данным расспросных речей И. Новокрещена, эти обстрелы были тесно связаны с подкопной войной, последовав сразу после нее. По Повестям же обстрелы города в июле начались после возведения в короткий срок турецкой стороной вала и их начало никак не было связано с борьбой под землей. Таким образом, данные документы (наряду со сведениями, полученными И. Остриковым и А. Юдиным от ногайского татарина Оллака) четко, по нашему мнению, фиксируют новый (по отношению к июльскому), второй этап обстрелов Азова, произошедший в августе.

В конце своего рассказа о событиях под Азовом И. Новокрещен подводит своеобразный итог драматической борьбе за город: «И стояли де турские люди около рва в пяти саженех. И азовские де казаки, вкопався в Азове (в землю. — О. К.), сидели в ямах. А покаместа городовые стены были целы, и азовские де казаки з городовые стены с турскими людми бились, и ис наряду по них стреляли, и подкопы из города за земляной вал подводили. И поставя в подкопех зелье, выйдя на вылоски и намоня турских людей на те подкопы, зелье зажигали; и теми подкопы (подкопами. — О. К.) многих турских людей побили. И тем де они, азовские казаки, от турских и от крымских людей отсиделись».

Итак, если вести речь о последовательности событий в двух данных сообщениях, то в показаниях К. Петрова сначала говорится о неудачном приступе турецкой стороны к Азову и Ташкалову, затем — о подведении турками к городу земляного вала, разрушении ими крепостных стен, устройстве казаками новых укреплений, и только потом следует рассказ о борьбе под землей. Расспросные речи И. Новокрещена передают события несколько иначе. В них сначала сообщается о развертывании подкопной борьбы и лишь затем говорится о турецком земляном вале и уничтожении азовских стен.

Таким образом, из показаний И. Новокрещена выходит, что подкопная война была развернута казаками, пока еще были целы стены, в то время как в расспросе К. Петрова об этой войне говорится как о следствии разрушения турками городских укреплений (так же представляет дело и Поэтическая повесть). Здесь неизбежно возникает проблема: какой из источников верно отражает последовательность событий под Азовом в августе, или, точнее, когда все-таки начался этап подкопной («земляной») борьбы? На наш взгляд, вряд ли следует скрупулезно выискивать ответ на этот вопрос: известия как К. Петрова, так и И. Новокрещена скорее отражают, думается, ход борьбы за август в целом. Возможно также, что ведение подкопов со стороны турок могло происходить и в ходе других этапов борьбы за крепость. Со стороны же казаков подкопная война велась все время — взрывы начались уже с самого начала боев, и в этом отношении можно вспомнить казачьи замыслы еще до начала осады взорвать турецкий вал с помощью подкопов.

Здесь необходимо упомянуть еще об одном способе борьбы казаков с турецкими подкопами. В расспросных речах К. Петрова (см. выше) говорится, что казаки у турок «подкопы перекопывали». Ответ на вопрос, в чем состоял смысл этого мероприятия, можно найти в записках Э. Челеби. В частности, Эвлия пишет: «С какой бы стороны к ним (казакам. — О. К.) не подбирались с подкопом и миной, они (казаки. — О. К.)… отыскивали подкопы и за ночь забрасывали вырытую из подкопов землю обратно». Поскольку подкопы под оборонительные сооружения велись, судя по всему, из ближайших к этим сооружениям траншей и рвов осаждающей стороны, то для осажденных оставалась возможность, каким-либо путем узнав о месте ведения подкопа, совершить вылазку туда, скажем, ночью. И поскольку место ведения подкопа держалось в строгом секрете, а работы по его созданию, надо полагать, тщательно маскировались, то ночью надлежащей охраны там могло и не быть.

В ходе второго (августовского) этапа обстрелов, уже после прекращения турками попыток подвести под казачьи укрепления подкопы, турецкая сторона, согласно Поэтической повести, предприняла обстрел казачьей земляной крепости (или, как говорит автор Повести, казачьих «ям») «огненными чинеными ядрами». Последние причиняли казакам, зарывшимся в землю от обстрелов, «тесноты» и потерь даже больше, чем приступы («пуще приступов»), «побивая» и «опаливая» многих из осажденных. Следует добавить, что в Азове находились также женщины и дети, о которых шла речь во время переговоров с турками и которым тоже приходилось терпеть вместе с казаками все ужасы и лишения осады. Однако и данная мера не принесла осаждающим успеха.

Ситуация под Азовом не позднее чем на конец августа зафиксирована в сведениях, полученных И. Остриковым и А. Юдиным от ногайского татарина Оллака. Упомянутый татарин показывал, что на момент отъезда его из-под Азова, примерно в конце этого месяца, турецкие войска к городу «приступали по многие дни», но приступами Азова не взяли. Казаки же в это время, констатировал очевидец, «выходя из Азова подлазами, турских людей побивают». Речь идет о казачьих подземных ходах и осуществлявшихся с их помощью казачьих вылазках. (Касательно приступов также, возможно, говорится о событиях августа, хотя не исключено, что приступы к крепости могли происходить и в июле.) На время отъезда из-под Азова Оллака казаки сидели «в дву городех — в Азове, да в Шакале (Ташколе. — О. К.)», покинув Топраков город «сами за безлюдством», то есть из-за нехватки людей.

В целом казачья тактика в ходе борьбы за Азов в августе представляется весьма разнообразной. Так, Э. Челеби пишет о нападениях казаков на турок через ходы, сделанные казаками в частоколах и завалах осаждающей стороны (см. чуть ниже). Постоянные военные хитрости, неожиданные военные решения казачьей стороны неоднократно ставили турок в тупик. Поистине титанический размах оборонительных мероприятий казаков сказался в создании позади разбитых крепостных стен рва и земляного вала, разрушить которые была не в силах осадная артиллерия турецкой стороны. Возможно, земляные работы казаков (как и укрепление разрушенных оборонительных сооружений после турецких приступов) велись ночами, что может объяснять упоминание в Повестях ночных обстрелов крепости турками.

Надо заметить, что некоторые элементы борьбы, использовавшиеся сторонами под Азовом и способные вызвать удивление (если не изумление) у современного читателя, встречаются в рассматриваемую эпоху и в других случаях осады крепостей. Так, прием ведения осажденными подкопов (иначе — «слуховых ходов») навстречу подкопам противника имел место в 1581 г. во время осады Пскова войсками Стефана Батория. Возведение дополнительных укреплений позади стен предпринималось осажденной стороной как во время указанной осады Пскова, так и в ходе обороны Троице-Сергиевого монастыря в 1608–1610 гг. Обливание же противника со стен города «человечьим калом» видим и при обороне Пскова от войск С. Батория, причем в источнике говорится, что разведенные водой нечистоты еще и доводились до кипения.

Тем не менее, говоря о некоторой характерности для своего времени ряда боевых приемов сторон, нельзя упускать из виду главное, а именно — несопоставимость под Азовом численности сторон и невероятный накал боевых действий. Также надо принять во внимание не совсем обычный для своего времени прием возведения осаждающей стороной земляного вала и последовавший вслед за тем необычайной силы обстрел крепости, практически уничтоживший ее стены и башни. Трудно также привести пример из истории осад городов, где велась бы с подобной интенсивностью и подкопная война.

Данные русских источников о борьбе за Азов в августе очень интересно сопоставить с записками турецкого автора. Итак, в ходе обстрелов крепости, говорит Эвлия, от нее остались только три башни, остальные укрепления были разбиты и разрушены до основания. Однако, продолжает автор, осажденные в крепости казаки «зарылись в землю и устроили там свою ставку», укрывшись таким образом от пушечного огня турок и обеспечив неприступность крепости. С какой бы стороны ни подбирались к ним с подкопом и миной, казаки, «как кроты», отыскивали подкопы; более того, их знатоки минного дела прибегали «ко всяким ухищрениям» и сами устраивали подкопы. В искусстве делать последние, говорит Эвлия, казаки проявили «гораздо большее умение, чем земляные мыши».

Далее, как сообщает Э. Челеби, события начали приобретать неблагоприятный для турок оборот. Дело в том, что, пока шла эта подкопная война, турецкие воины бездействовали, и среди них стали возникать «различные толки и пересуды» о неудачном ходе осады. Казаки же в это время, по словам Эвлии, перехватывают инициативу. Несколько ранее в его записках говорится о неудачной попытке якобы четырех тысяч казаков из донских городков прорваться на сорока судах в Азов. Тогда казаки, как пишет автор, попали в турецкую засаду, располагавшую артиллерийскими орудиями. В итоге они были разбиты и перетоплены, а выбравшиеся на берег попали в плен. Однако затем казаки отказались от посылки подкреплений на судах — каждую ночь в крепость стали переправляться, по словам Эвлии, по 500–600 казаков, которые, раздевшись и погрузившись в воды реки Дон, плыли, дыша с помощью взятой в рот камышинки. И, пока бездействовали турецкие воины, осажденные в Азове стали постепенно набираться свежих сил. День ото дня воинственность казаков росла, пишет далее Эвлия, и они начали совершать налеты на турецкие окопы, а также предпринимать ночные нападения, укрываясь затем под землей. «Без всякого страха ходили (казаки. — О. К.) по подземным ходам, проделывали отверстия в частоколах, в завалах и убивали выдвинувшихся вперед» турецких воинов.

Такого поворота событий турецкая сторона, безусловно, не ожидала. Далее видим, пожалуй, одно из наиболее интересных мест в записках Э. Челеби. Итак, пока дела шли подобным образом, в окопах турецкой стороны «зрело недовольство». На мусульманских газиев «напал страх, и они говорили: “Разве можно вести войну таким позорным способом?” Возникли многочисленные слухи, будто московский король идет с двухсоттысячным войском. Люди лишились рассудка…». Любопытно, что все это говорит автор, для которого турецкие воины — «знаменитые победоносные войска», слуги Аллаха, а казаки — «презренные кяфиры». И чтобы он написал эти строки, казакам действительно нужно было посеять очень сильный страх и замешательство среди турок.

Одновременно с ропотом в рядах турецких воинов начались разногласия и среди верхушки турецко-татарского войска, в связи с чем от рассказа Эвлии ненадолго обратимся к русским источникам. Как показывали вернувшиеся 17 сентября в Астрахань с Дона (из казачьего городка Курман Яр) астраханские татары (Мулкоман Самаров с товарищами), многие из крымских и ногайских татар из-под Азова пошли в Крым, так как у них иссякли запасы продовольствия. При этом в руководстве турецко-татарской армии возникло следующее разногласие. Крымский хан упрекал турецких пашей в том, что они, так долго осаждая крепость, не сумели захватить ее, и отказывался далее стоять под Азовом, жалуясь на отъезд своих людей. Турецкие паши в свою очередь отказывались снять осаду без указа султана, повеление которого на этот счет должно было вскоре прибыть. Данные сведения сообщил во время допроса крымский татарин, захваченный казаками 2 сентября 1641 г. во время боя с татарами под Черкасским городком. Таким образом, упомянутые известия приходятся примерно на конец августа (или, по крайней мере, на время не позднее 2 сентября).

Малое турецкое укрепление (из указ книги X. Йылдыза). С подобными сооружениями, возможно, пришлось иметь дело казакам под Азовом во время вылазок.

В документе сообщается также о прекращении в это время под Азовом военных действий с турецкой стороны. Так, те же татары М. Самаров с товарищами, отбыв с Дона в начале сентября, сообщали, что казаки из Азова отправили посланцев в казачьи городки по Дону с известием, «что они, азовские казаки, турских и крымских людей в подкопех (подкопах. — О. К.), и на приступех, и на выласках побили многих людей», в связи с чем «турские люди после того к ним не приступают». «Азовские» казаки просили также казаков из городков прийти к ним в Азов «для славы», хотя бы и в небольшом числе. Просьба «азовских сидельцев» была выполнена — из донских городков собралось «человек з двести и болши» казаков, которые на стругах ночью прошли в Азов.

Таким образом, к концу августа в военных действиях наступает затишье, которое, возможно, прерывалось казачьими вылазками против турок через подземные ходы, как об этом сообщал русским посланникам И. Острикову и А. Юдину в ногайских улусах татарин Оллак. Турки к этому времени были сломлены морально, казаки же предпринимают действия, подчеркивающие их боеспособность. Демонстрацией последней («для славы») и объяснялась, в частности, необходимость прибытия в Азов подкрепления из городков. Очень важно имеющееся в документе упоминание, что на конец августа 1641 г. подмога к туркам из Стамбула (включая указ султана о продолжении осады) еще не пришла.

Касательно казачьих подземных ходов имеются также следующие сведения. 15 сентября 1641 г. гонцам Б. Лыкову и А. Букалову некий Дмитрий — «приказной человек молдавского воеводы Василья» — сообщил в Стамбуле такое известие. Согласно отписке к турецкому великому визирю упомянутого молдавского воеводы, к туркам примерно в конце августа «передался де из Азова казак и обусурманился», то есть принял мусульманскую веру. При этом упомянутый казак сообщил осаждающим, что «казаки в трех местех под турские таборы подкопы подвели, толко де неведомо чего ждут, тех подкопов не зажигают». В результате турки один из этих подкопов нашли — он был «порозжон; без пороху», но два других осаждающим обнаружить не удалось, в результате чего они, «тех (ненайденных. — О. К.) подкопов устрашась, от тех мест отошли версты с три и болши». Интересно, что этот же «перемётчик» туркам «сказывал, что царь московской присылал в Азов деньги, и порох, и всякой запас (продовольствие. — О. К.)»; одновременно русские гонцы узнали, что из полутора тысяч «мутьянских и молдавских людей», бывших с турками во время осады, «прибрело» обратно едва со 100 человек, да и те все ранены и больны.

Вернемся, однако, к рассказу Э. Челеби. Вызывает интерес описание турецким автором обстрелов крепости и ответные действия казаков. Последние на ураганный огонь отвечали тем, что за ночь укрепляли разрушенные места. При этом, как уже говорилось, в ход шло все — капканы, щиты, заостренные колья, земляные укрепления. Таким образом, видим здесь метод, который применялся казаками при удержании разрушенных стен и восстановлении линии обороны. Насколько можно судить со слов Эвлии, турки совершенно не ожидали такого поворота событий. Точно так же неожиданной для турок была, по-видимому, и ответная мера казаков на разрушение турками крепостных укреплений в целом. Сообщение турецкого автора согласуется здесь с русскими источниками в том, что казаки создали в Азове земляные укрепления. Далее Эвлия в двух словах сообщает о подкопной войне, которая, согласно его рассказу, разыгрывается уже после того, как казаки «зарылись в землю». И первенство в этой войне турецкий автор отдает казакам. В частности, почти восхищаясь умением казаков делать подкопы, он добавляет, что казаки «даже показали мастерство проведения подкопов под водой реки Дон, используя для этого просмоленные, облитые варом лодки». Но это уже, безусловно, преувеличение.

Сипах (воин турецкой поместной конницы). Рисунок из османского альбома сер. XVII в.

Янычар. Рисунок из османского альбома сер. XVII в.

Наконец, сообщает Э. Челеби, турецкая сторона задумала провести решающий штурм. В «час добрый», как выражается автор, со всех сторон по Азову ударили пушки и ружья. Со стороны мусульманского войска раздался клич: «Аллах!». «От ружейного огня и клубящейся черной пыли воздух стал темнеть», — пишет турецкий автор, но затем сильный ветер разогнал дым и противники стали видеть друг друга. Войска мусульман «острыми мечами вонзились в крепость», круша «кяфиров» направо и налево, они погнали их в цитадель. В течение восьми часов шла отчаянная битва. Однако казаки, «применив дьявольскую хитрость», взорвали подземные заряды, «чтобы как ласточку швырнуть в воздух войско ислама». Свинец сражал тех, что приближались к бойницам. «Час от часу войско ислама стало нести (все большие) потери убитыми». Турецкие воины были измотаны, от жары и жажды они «дошли до грани гибели». На закате турки отступили, потеряв, согласно Эвлии, только убитыми 1200 человек. Казаки между тем вновь трудились всю ночь и «разрушенные стены крепости сделали столь же прочными и крепкими», как и прежде. Они восстановили тайники для засад и бойницы, воздвигнув, по словам автора, «как бы новую Стену Искандера». Мусульмане, увидев все это, пришли в уныние. «Что поделаешь, — говорили они, — раб предполагает, а Бог располагает!..».

Этот приступ, последовавший, согласно Э. Челеби, после подкопной войны, достаточно четко отождествляется с событиями, известными по русским источникам (см. чуть ниже). Данный эпизод интересен тем, что на его примере еще раз повторяются казачьи боевые приемы, схваченные глазом наблюдательного очевидца. Это взрывы подкопов, меткая стрельба из огневых точек (бойниц) и восстановление ночью разрушенных укреплений. Характерно, что все эти меры ломали волю турецкой стороны к наступлению. Одна из последних фраз рассказа Эвлии о боях за Азов следующая: «В конце концов войско отчаялось завоевать крепость»; воины говорили: «Такова, видно, воля Божья, таково Божье предначертание».

События конца осады, согласно Поэтической повести, представляют из себя двухнедельные круглосуточные приступы турок к крепости. О них известно только из данного источника. В частности, Поэтическая повесть сообщает, что в один из моментов борьбы турецкое командование, оставив «мудрые осадные промыслы», решило «доступать» казаков «прямым боем». Смысл этих действий состоял в том, чтобы взять обороняющуюся сторону измором. Так, поясняется в Повести, десять тысяч янычар приступало к казакам «целой день до ночи», а ночью на перемену им приходили другие десять тысяч.

Согласно Повести, это было самое тяжелое для казаков время: «… от бессония, и от тяжких ран своих, и от всяких лютых нужд, и от духу смрадного труплова отяхчели мы все и изнемогли», — констатирует автор. Отчаянность положения казаков заключалась в следующем: они оставались «в мале дружине» и перемены ведущим бой казакам, в отличие от турок, не было («ни на единый час отдохнуть нам не дадут»). Если верить Повести, то положение было действительно критическим: казаки «отчаяли уже… весь живот свой» и надеялись теперь только на Бога. В словах молитвы перед образом Иоанна Предтечи, вложенной в уста казаков автором Повести, ярко передано моральное и физическое состояние азовских сидельцев: «А топере от турок видим впрям смерть свою. Поморили нас безсонием; дни и ночи безпрестани с ними мучимся. Уже наши ноги под нами подогнулися, и руки наши от обороны уж не служат нам, замертвели. Уж от истомы очи наши не глядят, уж от беспрестанной стрелбы глаза наши выжгли, в них стреляючи порохом. Язык уш наш во устах наших не воротитца на бусурман закрычать. Таково наше безсилие: не можем в руках никакова оружия держать… З два часа уже не будет в осаде сидения нашего».

Наконец, согласно автору Поэтической повести, казаки после молитвы и прощания друг с другом и «святой Русью» пошли на вылазку, «чтобы умереть не в ямах и по смерти бы учинить слава добрая». Вылазка казакам удалась, и, по той же Повести, в ходе нее было убито шесть тысяч турок. Увидев, что казаков сломить не удается, турецкое командование прекратило приступы. Далее автор сообщает, что осада длилась с 24 июня по 26 сентября, составив в целом 93 дня и 93 ночи. 26 сентября, еще до рассвета, турецко-татарские войска покинули свои «таборы» (лагерь), а около тысячи казаков (вероятно, наиболее боеспособных) выходило для преследования неприятеля, захватив «в языках» 400 человек и застав в его «таборах» 2 тысячи больных и раненых.

Надо сказать, что в Документальной повести об этапе круглосуточных приступов к Азову не говорится, однако имеется документальный источник, как будто подтверждающий наличие данного этапа осады. Источник этот представляет собой отписку в Тулу ко кн. Я. К. Черкасскому елецкого воеводы кн. Ф. Волконского, содержащую по преимуществу пересказ отписки от 5 сентября 1641 г. в Елец воеводы Валуек Ф. Голенищева. Последняя включает в себя расспросные речи приехавших того же числа на Валуйки с Дона из Черкасского городка белгородцев Г. Лихачева «с товарищи» и «черкашенина» С. Емельянова. Последние показывали Ф. Голенищеву, что они отправились из Черкасского городка на Валуйки 26 августа. При этом С. Емельянов сообщил, что его вместе с другим запорожцем донские казаки, «атоман Иван Каторжной с товарыщи» послали ночью 10 августа из Азова судном вверх по Дону; той же ночи они прибыли и в Черкасский городок. Цель отправки запорожцев была следующая: чтобы из Черкасского городка прислали в Азов «людей на помочь». 18 августа помощь из Черкасского городка (его атаманом видим уже Никиту Корягича) была выслана по Дону судами в количестве 300 донских казаков во главе с атаманом Романом Коряги-чем. 22 августа в Черкасский городок из осады вновь прибыла судном станица из пяти донских казаков, которые сообщили об успешном прибытии в Азов казаков Р. Корягича. Осажденные вновь просили помощи людьми, в ответ на что того же числа из Черкасского городка было отправлено в Азов еще 100 «охочих» донских казаков-добровольцев.

Из более общих известий о ходе осады «черкашенин» С. Емельянов показал следующее: в Азове донские казаки во главе с войсковым атаманом И. Каторжным сидят в осаде «в дву городех — в Озове, да в Ташколове», а «третей город Топракалов турские и крымские люди взяли насыпным земляным валом, и норяд (артиллерию. — О. К.) на городовой на топракаловой стене турские и крымские люди поставили свой».

26 августа при Г. Лихачеве с товарыщами и «черкашенине» С. Емельянове из-под Азова в Черкасский городок «прибежал» астраханский татарин, который во время расспроса в Черкасском городке на кругу показал следующее. Когда он побежал в Черкасский городок, при нем «турские и крымские люди» большой наряд с земляного насыпного вала и городовой стены Топракова города снимали для погрузки на каторги, оставив лишь «небольшой наряд» и собираясь «приступать к городу к Озову и к Ташколову к донским казаком всеми людми большим приступом». Таким образом, в данном документе четко зафиксированы замыслы, а также подготовка турецкой стороны к взятию города исключительно штурмовыми действиями.

Косвенно показания Повести (и отчасти — приведенного документа) могут подтвердить записки Э. Челеби. В частности, говоря о завершающем этапе борьбы, он пишет: «И снова (вскоре после упомянутого приступа. — О. К.) там и сям начался бой. Однако он уже не велся (турецкими войсками. — О. К.) со всем сердцем и желанием, от души, как это было раньше. Как бы то ни было, они не проявляли теперь (прежнего) усердия и рвения, а передышки от сражений не было ни днем, ни ночью» (курсив наш. — О. К.). Далее Эвлия говорит об уходе турок из-под крепости.

Согласно документальным свидетельствам, завершающий этап противостояния — теперь уже не за город, но, как говорится в Поэтической повести, за «пустое место азовское», выглядит иначе. Боевые действия под крепостью возобновляются, по-видимому, одновременно с прибытием из Стамбула турецкого подкрепления, отправленного оттуда, как уже было сказано, 15 августа. О событиях в сентябре известно также по расспросным речам в Астрахани И. Новокрещена. Последний сообщал, что при нем турецкий султан прислал под Азов «прибылых людей» и «зелейную казну» (то есть запасы пороха), велев стрелять по Азову день и ночь, чтобы все-таки взять его. Время прибытия турецких кораблей И. Новокрещен не сообщает, однако, с учетом данных, которые приводит в своей книге В. Н. Королев — отечественный исследователь мореплавания по Черному морю в XVII в., они могли добираться до Азова примерно полторы-две недели и более. Если сопоставить это время с показаниями документальных источников о ходе борьбы, то турецкое подкрепление должно было прибыть под Азов примерно в начале сентября.

Как уже замечено, из показаний Поэтической повести (и, как будто, из записок Э. Челеби) мы знаем, что на завершающем этапе осады с турецкой стороны последовал круглосуточный штурм Азова сменами турецких воинов, ведшийся, может быть, уже не столь ожесточенно, как первые приступы, но достаточно настойчиво, чтобы до полусмерти измотать казаков, не имевших людей себе на подмену. Между тем И. Новокрещен передает события совсем иначе. Согласно его показаниям, турецкие «прибылые люди» стали за Доном против города, где еще оставалась стена с тремя башнями. Отсюда, перевезя за Дон «наряд» (артиллерию), они «днем и ночью» стреляли по Азову «семнадцать дён», сбив башни по зубцы, а стену выбив до подошвы — лишь «в редких местех осталось стены збито по зубцы». И на этом турки «то де зелье все выстреляли». Таким образом, к сентябрю относится уже третий этап обстрелов Азова. Выскажем, однако, догадку, что обстрелы Азова в сентябре и череда приступов турок могли происходить в одни и те же дни; не исключено, что так было в июле и августе. Подобное сочетание обстрелов и приступов видим, к примеру, во время осады Пскова войсками С. Батория (1581 г.).

Различные корабли турецкого флота (из указ. книги X. Йылдыза).

В сентябре продолжались, согласно показаниям И. Новокрещена, раздоры между крымским ханом и турецкими пашами. Существо этих раздоров состояло в следующем. Турецкий султан писал «с прибылыми людьми» к пашам, что они с войском стоят под Азовом все лето, а «промысла никакова» над городом «учинить не умеют» (не могут) и «Азова такими болшими людьми не возьмут». И, не захватив Азова, от него бы не отходили. В связи с этим и возобновилась ссора между турецким и крымским руководством: турки собирались зимовать под Азовом, к чему призывали и хана. Однако последний наотрез отказался, мотивировав свою позицию тем, что «запасов» для питания у его татар нет, да и конские корма близ Азова все потравлены. Турецкие паши ругали крымского хана за то, что он со своими ратными людьми стоял от города в трех и четырех верстах и «промыслу» над Азовом никакого не учинил: на приступы ходили лишь ратные люди, подчиненные турецким пашам. Однако хан велел татарам перейти на правый берег Дона (Азов находился на левом берегу этой реки), в результате чего «у турских де людей в полкех (в полках. — О. К.) стало голодно и купить запасов стало негде».

Надо отметить, что на позицию крымского хана могло очень сильно повлиять еще одно обстоятельство. Согласно показаниям К. Петрова, в сентябре 1641 г. поход на Крым совершили «польские и литовские (судя по всему, запорожские. — О. К.) многие люди». Преодолев Перекоп, они прошли внутрь Крыма на день пути (на «днище»), повоевав «многие крымские улусы» и захватив «полон многой». Обратно они отошли «в целасти», поскольку крымский хан со всеми воинскими людьми был под Азовом.

Наконец, согласно краткому упоминанию К. Петрова, турки получили разрешение султана на уход из-под Азова. Как замечает в своей книге Н. А. Мининков, их отступление весьма напоминало отход армии, которую постигла катастрофа. Так, под Азовом на взморье турками был брошен ряд «каторг» (галер) — большинство людей с них погибло (было «побито») под Азовом. Характерно, что в этих каторгах было брошено более тридцати человек раненых и мертвых. Как уже говорилось, согласно сообщению Поэтической повести, около тысячи казаков при отступлении турок ходили на вылазку, захватив при этом 400 человек и застав в турецком лагере около 2 тысяч больных и раненых.

 

После осады

(вместо заключения)

Перейдем к итогам Азовского осадного сидения, в связи с чем необходимо прежде всего обратиться к документам, возникшим уже гораздо позже рассмотренных выше событий. Содержание войсковой отписки донских казаков, доставленной 28 октября 1641 г. в Москву станицей атамана Н. Васильева и сообщавшей о ходе борьбы за Азов, отчасти известно по государевой грамоте на Дон от 2 декабря 1641 г. В грамоту вошел ряд сведений из упомянутой казачьей отписки, не встречающихся в других источниках (за исключением неопубликованной «выписки» из нее). Рассмотрением известий упомянутой грамоты и следующего документа мы хотели бы дать своеобразное завершение рассказу о событиях Азовского осадного сидения 1641 г.

Согласно грамоте от 2 декабря, в казачьей отписке говорилось, что 7 июня (в действительности — 24 июня) 1641 г. под Азов пришли турки и татары с людьми из многих земель, всего их было по списку раздачи жалования 240 тысяч человек. Далее в грамоте следуют заимствованные из казачьей отписки общие слова о «великих боях» казаков с «бусурманами», подведении турками к крепости «земляных валов великих» и «подкопов многих», сообщается о разрушении городских стен. Особо выделено проведение казаками, в свою очередь, «многих подкопов» под турецкие валы и пушки, а также отмечается, что казаки с турками под землей «много встречу сходилися, и бои в подкопех были». Общие потери турок отписка казаков определяет в 20 тысяч человек. Во главе боевых действий стоял («был у подкопов и у промыслов») атаман Осип Калуженин, здесь впервые его видим на посту донского войскового атамана. «Отсиделись» казаки от неприятеля в «четвертом земляном городе и в земляных избах» (то есть под землей), поскольку городовые стены были сбиты «по подошву». Рвов около Азова, согласно казачьей отписке, осаждающими было выкопано более чем на пять верст; в ходе боев казаки отбили у неприятеля «большое знамя турского царя» и захватили семь других знамен.

Размах турецких осадных мероприятий констатируется и в выписке о поездке на Дон А. Желябужского и А. Башмакова. Любопытно, что в этой выписке также цитируется упомянутая отписка донских казаков. Здесь, однако, приводится та ее часть, где казаки просят прислать в Азов воеводу с ратными людьми, поскольку еще одну осаду они выдержать не в состоянии: многие казаки, «такую нужу (в осаде. — О. К.) терпев», разошлись вверх по Дону в свои городки, многие «побиты (убиты. — О. К) и переранены». Тут видим оборотную сторону той «чести и славы», которую, по словам государевой грамоты на Дон от 2 декабря, снискали себе казаки в ходе своего беспримерного «осадного сидения». В частности, казаки говорят о том, что после осады они «наги, и боси, и голодны, розорены до основания» и «запасов де (хлебных. — О. К.) у них, и пороху нет». Более того, после осады казаков «без глаз, и без рук, и без ног стало много». Согласно Документальной повести, потери казаков в Азове только убитыми составили «болши трех тысящ». Если данная цифра верна хотя бы приблизительно, это означает, что в ходе осады погиб почти каждый второй, многие (а согласно Поэтической и Документальной повестям — «Все») были переранены и искалечены. Для казаков это были катастрофические потери. В связи с вышеупомянутым в Москве и задались целью узнать, что представляют собой азовские укрепления.

Вернувшись из Азова, А. Желябужский и А. Башмаков показали следующее. Все три города — Азов, Топракалов и Ташкалов — были каменные. Ров вокруг всех трех городов был вымощен камнем, шириной в четыре, глубиной в полторы («пол 2») сажени. Весь этот ров около всех городов был засорен разбитым городовым камнем и землей с той поры, как «бусурманы валили к городу вал». Всех башен у трех городов было одиннадцать, из них осталось три башни, да и те «испорчены, порозбиты». Топраков город, включая каменные палаты, был снесен («збит») весь. Разрушения в этом городе свидетельствуют о довольно долгом удержании его казаками — вплоть до полного разрушения городовых стен и строений, что косвенно подтверждает достоверность известий о его оставлении казаками только в начале августа. «Средняя» городовая стена между этим городом и Азовом была «збита во многих местех до половины стены, а инде (кое-где. — О. К.) не много осталось, а в ыных местех збито до земли». Такие же разрушения видим и в Ташкаловом городе: у стены, что шла «от Дону реки от наугольные (угловой. — О. К.) башни к степи» осталось «целово места… сажен з десять, а инде и стена проломлена, а башня наугольная вся збита, мало и знать (видно. — О. К.), и городовые стены збиты ж». Сбита была и стена между Ташкаловым городом и Азовом.

Остатки азовских укреплений. Раскопки 1936 г.

В целом, констатировалось в отчете А. Желябужского и А. Башмакова, «Азова и пригородов никоторыми обычаи (никак. — О. К.) начертить не мочно: розбито все, и стены и башни испорчены». С этими известиями перекликается следующее сообщение К. Петрова в Астрахани: «А город де Азов (с пригородами. — О. К.) весь розбит, лише (лишь. — О. К.) основанье от земли осталось». Далее К. Петров добавляет: «А стрелба по тому городу из наряду такая была, что ни в день, ни в ночь покою не было». На этом мы завершаем рассмотрение документов, непосредственно рассказывающих о ходе вооруженной борьбы под Азовом летом — осенью 1641 г.

Известия о тяжелом поражении турок быстро разнеслись по окрестным землям. Так, бежавший из турецкого плена донской казак Онуфрий Шатров, шедший осенью 1641 г. через Валахию и Малороссию к Путивлю, слышал «в розговорех», что «под Озовом побиты турские многие люди». А. Л. Ордин-Нащокин писал в июле 1643 г. боярину Ф. И. Шереметеву, что он слышал в Молдавии от многих людей следующее: «От ево высокие руки (царя Михаила Федоровича. — О. К.) бусурманом страх озовским взятьем, и как отсиделись такие малые люди ото множества людей…».

В связи со сказанным любопытны отзывы о боевых качествах донских казаков из турецкого лагеря. В частности, крымский мулла, бывший очевидцем обороны казаками Азова, говорил позднее: «Таких де жестоких смелых бойцов нигде не видал и не слыхано (о таковых. — О. К.) — даром де никоторой (ни одной. — О. К.) пульки не выпустит, а подкопами злые великие беды нашим чинили». Воинственными и храбрыми, как быки, именует казаков и Э. Челеби. Он же, высоко оценивая в своей «Книге путешествия» воинскую доблесть казаков (речь на этот момент шла, правда, в первую очередь о запорожцах) и передавая боязнь, которую казаки внушали туркам, восклицает: «Однажды во время войны за крепость Азов я… хватил горя от этих злодеев и видел, как они воюют и дерутся!».

Интересны сведения о том, какое впечатление производили на турок неудачные для них боевые действия под Азовом. Так, русские гонцы Б. Лыков и А. Букалов применительно примерно к середине августа записывали в турецкой столице: «Весь Царьгород (Стамбул. — О. К.) ныне в великом смятенье, и в страху, и ни от которые страны такова страху и опасенья не имеют, как от Азова от московские стороны».

Городские ворота, пушка и весы, согласно преданию вывезенные казаками из Азова (станица Старочеркасская Ростовской обл.). Фото П. А. Авакова.

У турок при этом бытовало мнение, что, «не взяв де Азова, и нам де (туркам. — О. К.) николи в покое не быть, всегда на себя ждать погибели. Как де казаки умножатца, и город укрепят, и нам де и в Царегороде не отсидетца, а Крым де и давно не наш. И ныне де нам Азов пуще и тошнее Богдата стал». Тогда же в связи с известиями из-под Азова турецкий везирь отправил на Средиземное море к тамошнему Бекир-паше повеление «с острова Родизу (Родоса. — О. К.) с 16 катарги (каторгами. — О. К.) с ратными людми тотчас под Царьгород быть». Данное известие косвенно подтверждает упоминавшееся выше обстоятельство, что турецкая сторона отправила под Азов максимально возможное количество сил, которыми она располагала, так что в дополнение к отправленным под Азов войскам таковые пришлось снимать из Европы.

Примечательно также, что, согласно показаниям в Москве молдавского гонца Анастасе Иоана, которые приводит в своей книге «Босфорская война» В. Н. Королев, участники боев под Азовом со стороны турок, сравнивая их с осадой того же Багдада, закончившейся взятием турецкими войсками этого города в 1638 г., говорили позже: «то де не богдатцкая (багдадская. — О. К.) служба, под Богдатом де было туркам гулянье, а под Азовом — кончина бусурманская». Этот же автор со слов того же очевидца приводит тягостную для турецкой стороны картину прибытия 28 октября 1641 г. в Стамбул 26 каторг из-под Азова, часть которых была с ранеными и убитыми воинами, «а иные порожжие» (пустые). И было «в те поры <…> во Царегороде у турок добре кручинно», — сообщал Анастасе Иоан.

Потери турок действительно были очень велики. Так, в марте 1642 г. приехавшие в Москву с войсковой отпиской атаман Аввакум Сафонов и казаки его станицы подчеркивали в своей челобитной, что в ходе обороны Азова казаками «поганых (то есть “бусурман” — О. К.) на выласках, и на приступех, и подкопами побито многое множество» (выделено. — О. К.). И. Новокрещен показывал, что после раздачи под Азовом турецким воинам «хлебных запасов» он слышал, что «побитых» и умерших насчитали около 18 тысяч «турских людей». К. Петров приводит цифры примерно того же порядка. В ходе расспроса в Астрахани он сообщил, что слышал от турецкого «головы» Ян-мурзы следующее: «побито… турских началных и лутчих людей тысеч с шесть, а даточные побиты многие». Во время расспроса в Москве он же показывал, что «побито под Азовом турских имянных людей по писму четыре тысячи шестьсот человек. А мелких убито тысяч с восмь и болши». При этом, подчеркивая катастрофический характер турецких потерь, К. Петров прибавляет: «В одной де каторге было турецких людей семьсот человек, а из тех ис семисот человек остался только один человек раненый, а то все побиты». Целиком погиб и отряд крымских стрельцов («сейменов») численностью в 500 человек, подорвавшийся на казачьем подкопе. В целом турецкие потери были очень велики и значительно превосходили общее количество осажденных в Азове казаков. Для турецкой стороны это было позорное поражение. Несоизмеримость численности сторон приводила даже к приуменьшению казачьих сил. Так, К. Петров показывал во время расспроса в Москве, что ему приходилось слышать следующее: сначала в Азове сидело в осаде около 1500 казаков, после же осады их осталось 700 человек. О позоре поражения, которое потерпели мусульмане «от таких… малых людей», говорили сами турки. Казаки в отписке в Москву от конца сентября — начала октября 1641 г. сообщали, как уже упоминалось, о 20-тысячных потерях турецкой стороны. Причем здесь имеются в виду только убитые и умершие от ран. В отписке казаков в Москву от февраля 1642 г. сообщалось уже о 70-тысячных потерях турок. При этом казаки ссылались на полученную от «языков» информацию о полном подсчете турецкой стороной своих потерь (возможно, правда, что в данное число наряду с преувеличением входят также раненые и больные из турецкого лагеря). В Документальной повести приводится число в 90 тыс. «турских и всяких людей», убитых под Азовом «на приступех, и на выласках, и подкопами», в Поэтической повести это число достигает 96 тысяч. Думается, впрочем, что последние цифры недостоверны.

Завершая рассмотрение азовской обороны, нельзя не остановиться на ее итогах. В исторической литературе отмечалось, что данное событие носило мировой масштаб. «Как взятие Азова, так и оборона его казаками были мировыми событиями своего времени», — пишет М. Я. Попов. В. Сухоруков считал, что турецкие войска, не сумевшие взять Азов и тем посрамившие знамена своего султана, «присвоили казакам громкую славу, которая займет одно из почетнейших мест в летописях войн». Соглашаясь с подобными оценками, заметим, что для казаков отстаивание Азова на тот момент времени окончилось ничем или скорее даже (имея в виду ближайшие военные и экономические последствия данного события) отрицательно. В этом отношении правы были казаки низовых городков, считавшие, что каменные стены крепости казаков «не накормят», и отказывавшихся умирать «за камень». Город без боя в итоге был возвращен туркам.

Если казачьи потери в Азове были хотя бы приблизительно порядка трех тысяч, как об этом сообщает Документальная повесть, причем это, согласно источнику, — только убитыми, не считая искалеченных («без глаз, без рук и без ног»), то для казаков данные потери были, безусловно, катастрофическими. На всем протяжении 40-х годов XVII в. донское казачество с трудом отражало резко усилившийся после оставления Азова (1642 г.) натиск на Дон. При этом гибли казачьи городки, на некоторое время казаки были выбиты с низовьев Дона (1643–1644 гг.) — потери казаков, понесенные в ходе азовской обороны, обернулись для них в дальнейшем новыми потерями. Тем не менее подвиг казаков при обороне Азова явился неким торжеством над «бусурманами» (как это было принято понимать в ту эпоху) православного христианства вообще, изумившим мировое сообщество. Причем, говоря об отрицательных на первое время для донского казачества итогах обороны Азова в 1641 г., надо одновременно сказать и о том, что следствием данного события стал ряд политических и экономических процессов в казачьей среде, которые наложили особенно неизгладимый отпечаток на сферу отношений Москвы и Дона. Последние в период 1640-х — первой половины 1660-х гг. достигают невероятного для более раннего времени сближения.

Фрагмент рукописной карты нижнего Дона. Первая половина XVIII в. (РГАДА).

Ссылки

[1] Донские дела. Кн. 2. СПб., 1906. Стб. 915.

[2] Под «юртами», «речками», и «камышами» здесь, безусловно, подразумеваются места казачьих хозяйственных промыслов. «Каторги» — турецкие галеры. «Крестьянская вера» — христианская вера.

[3] Там же. Кн. 1. СПб., 1898. Стб. 637.

[4] Там же. Стб. 636–637.

[5] Слова об отцах и матерях, а также «сестрах единоутробных» еще раз свидетельствуют о родственных связях донских казаков с населением России.

[6] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1637 г. № 1. Л. 306–307.

[7] Боплан. Описание Украины. СПб., 1832. С. 52.

[8] Новосельский А. А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века. М.; Л., 1948. С. 238.

[9] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1635 г. № 1. Л. 66–67.

[10] Новосельский А. А. Борьба… С. 230–231.

[11] Там же. С. 223, 230–231, 233–236, 238–239, 241.

[12] Там же. С. 239–240, 241, 282, 248–249.

[13] См.: Робинсон А. Н. Повести об Азовском взятии и Азовском осадном сидении // Воинские повести Древней Руси. М.; Л., 1949. С. 175–176.

[14] Войсковой круг — казачья сходка в донском центре (на тот момент — Монастырский городок), где пребывало «Войско» — центральная группировка донских казаков.

[15] Живот — здесь: жизнь.

[16] Умышлять умыслы — предпринимать действия.

[17] Так, согласно расспросным речам в Москве донского войскового атамана И. Каторжного, в канун похода под Азов у казаков была лишь легкая полевая артиллерия.

[18] Орлов А. С. Исторические и поэтические повести об Азове. Тексты. М., 1906. С. 53–60.

[19] Донские дела. Кн. 1. Стб. 640.

[20] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб… 1637 г. № 1. Л. 363.

[21] Новосельский А. А. Борьба… С. 262–264.

[22] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1637 г. № 1. Л. 360–361.

[23] Мининков Н. Л. Донское казачество в эпоху позднего средневековья (до 1671 г.). Ростов н/Д., 1998. С. 383.

[24] Войсковая отписка из Азова в Москву от начала мая 1641 г. // Донские дела. Кн. 2. Стб. 177.

[25] Там же. Кн. 1. Стб. 662.

[26] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1637 г. № 1. Л. 314–315.

[27] Новосельский АЛ. Борьба… С. 282.

[28] Там же. С. 283–284; РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1639 г. № 12. Л. 120–125.

[29] Новосельский А. А. Борьба… С. 265–266.

[30] Донские дела. Кн. 1. Стб. 709.

[31] Там же. Кн. 2. Стб. 50–51, 59–60, 62–63.

[32] РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Оп. 12. Столбцы Белгородского стола. № 118. Л. 314.

[33] См.: Донские дела. Кн. 1. СПб., 1898. Стб. 849, 984 (Государева грамота на Дон от 2 января 1639 г., частично передающая содержание казачьей отписки в Москву; войсковая челобитная о жаловании, поданная казаками в Москве 21 ноября 1638 г.).

[34] Орлов А. С. Особая повесть об Азове // ЧОИДР. 1907. Кн. 4. С. 35.

[35] Речь идет о казачьих набегах под Азов и на Крымскую степь.

[36] РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Оп. 13. Столбцы Приказного стола. № 152. Л. 5.

[37] Новосельский А. А. Борьба… С. 287 и прим. 97.

[38] За основу взят рисунок, исходящий из привязки стен Азовской крепости к сохранившимся земляным валам. См.: Волков И.В. Азовская крепость глазами Эвлии Челеби и русских военных топографов XVII–XVIII вв. // Историческая география Дона и Северного Кавказа. Ростов н/Дон, 1992. С. 86, рис. 3. См. также: Лазарев А. Г., Лазарев А. А. История архитектуры и градостроительства России, Украины, Белоруссии VI–XX вв. Ростов н/Дон, 2003. С. 485.

[39] Обламы — сооружения с бойницами по верху городских стен.

[40] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1637 г. № 1. Л. 358–359. — См. также: Новосельский А А. Борьба… С. 287.

[41] Расспросные речи в Посольском приказе атамана И. Каторжного с казаками // РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1637 г. № 1. Л. 51, 55–56.

[42] Донские дела. Кн. 1. Стб. 642, 661.

[43] Там же. Стб. 640.

[44] «Нижние бои» — бойницы нижнего («поземного») боя.

[45] Там же. Стб. 661. — См. также: Донские дела. Кн. 2. Стб. 160.

[46] Войсковая отписка донских казаков в Москву от 23 ноября 1639 г. // РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1639 г. № 12. Л. 124; Донские дела. Кн. 1. Стб. 981.

[47] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1642 г. № 1. Л. 3.

[48] Согласно казачьей войсковой отписке, это число назвали захваченные казаками «языки» из турецко-татарского лагеря; на такое количество людей, по словам упомянутых «языков», под Азовом выдавалось жалованье.

[49] Будайская земля — наименование Венгрии или ее части по столице — городу Буда.

[50] Мутьянская земля — от мутьян — часть Валахии, самая крупная область исторической Румынии, ее жители в XVI–XVII вв. — мутьяне или волохи; имела своего правителя, как правило, вассала валашского господаря.

[51] Валахия — левобережная долина Среднего и Нижнего Дуная, территория современной Румынии, ее жители — волохи; с нач. XV в. валашские господари — подданные турецкого султана, в описываемое время — Матей I Басараб (1632–1654).

[52] Там же. Л. 2–3. — См.: Воинские повести Древней Руси. М.; Л., 1949 (далее — Воинские повести, 1949). С. 318. Прим. 34, 37.

[53] Воинские повести Древней Руси. Л., 1985 (далее — Воинские повести, 1985). С. 431.

[54] Орлов А.С. Исторические и поэтические повести об Азове. С. 85. — Об иностранных силах, а также «немецких» военных специалистах в турецко-татарском войске под Азовом см. также: Воинские повести, 1985. С. 431.

[55] Новосельский А. А. Борьба… С. 286.

[56] Там же.

[57] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 210, 236 (Из показаний К. Петрова и И. Новокрещена).

[58] Другой аргумент исследователя — это данные рассказа об Азовском осадном сидении, помещенного в «Летописи о многих мятежах» и написанного на основе Документальной повести. В указанном сообщении говорится, что под Азов пришло с турецкими пашами 20 тысяч турок (вместе с вассальными отрядами) и 40 тысяч крымских татар. Однако отрывок с сообщением о 20 тысячах турок и «розных земель людей» четко соответствует месту из Документальной повести, где говорится о 200 тыс. осаждавших (Орлов А.С. Исторические и поэтические повести об Азове. С. 85). В данном издании вместо указанного числа стоит неверное — 20 тысяч; последнее представляет собой явную опечатку. При этом несколько далее, после перечисления народов, представители которых приняли участие в походе на стороне турок, в данной летописи видим знакомую цифру: «…и всего 250000», включая, согласно Повести, также 40 тыс. татар и 10 тыс. черкас из горцев (Летопись о многих мятежах. СПб., 1771. С. 371). Поэтическая повесть об Азовском осадном сидении также говорит о 40 тысячах татар (Воинские повести. 1985. С. 431).

[59] Лунин Б. В. Азовская эпопея 1637–1641 гг.: Взятие казаками Азова в 1637 г. и Азовское осадное сидение 1641 г. Ростов н/Д., 1988. С. 44.

[60] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1640 г. № 1. Л. 107, 145.

[61] Воинские повести, 1985. С. 431.

[62] Там же. С. 432.

[63] Союз «и» добавлен по смыслу. «… в нашем возрасте» — то есть, вероятно, основываясь на жизненном опыте людей данного поколения. Общий смысл фразы следующий: о такой великой и страшной рати невозможно было в наше время даже услышать, не то что очами ее узреть.

[64] Донские дела. Кн. 2. Стб. 219; РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 57.

[65] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 34–35.

[66] Воинские повести, 1949. С. 80.

[67] Воинские повести, 1985. С. 435. — В тексте данного издания одновременно приводится также число в 7367 казаков, севших в Азове в осаду: Там же. С. 447.

[68] Орлов А. С. Исторические и поэтические повести об Азове. С. 89.

[69] В частности, А. Н. Робинсон, автор сопроводительной статьи и комментариев к Поэтической повести, опубликованной в издании «Воинские повести Древней Руси» (М.; Л., 1949), в прим. 40 на с. 318 пишет: «По официальным данным, казачий гарнизон Азова составлял 5367 человек». Источник данной информации А. Н. Робинсон не называет; между тем данное число взято из Документальной повести об обороне Азова, в упомянутом издании не публиковавшейся. Как представляется, принимать цифру за точную или «официальную», если она взята из литературного источника, без специальных оговорок по этому поводу не совсем корректно.

[70] Эвлия Челеби. Книга путешествия. Вып. 2. М., 1979. С. 32.

[71] Об историографии вопроса и проблеме периодизации Азовского осадного сидения см.: Куц О. Ю. Азовская оборона 1641 г.: источники и ход событий // Очерки феодальной России. Вып. 10. М.; СПб., 2006. С. 111–116, 129–130, 139–143.

[72] См.: Новосельский А. А. Борьба… С. 286.

[73] См.: Мининков Н. А. Донское казачество…

[74] Оба названия даны исследователем этих повестей А. С. Орловым.

[75] Робинсон А. Н. Повести об Азовском взятии и Азовском осадном сидении // Воинские повести, 1949. С. 175–176.

[76] Робинсон А. Н. Вопросы авторства и датировки Поэтической повести об Азове // Докл. и сообщ. филологии. фак та МГУ. Вып. 5. М., 1948. С. 65–71. — См. также: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3. (XVII в.) Часть 3. П — С. СПб., 1998. С. 67. — Время написания Повести (в «широких рамках») А. Н. Робинсон определяет с 28 октября (прибытие станицы Н. Васильева в Москву) по 27 апреля, когда «у бояр» в Золотой палате казакам станицы Н. Васильева было объявлено о решении вернуть Азов турецкой стороне.

[77] См.: Воинские повести, 1949; Воинские повести, 1985.

[78] Орлов А. С. Исторические и поэтические повести об Азове. С. 92, 124.

[79] Этот же список опубликован также в издании: Памятники литературы Древней Руси. XVII в. Книга первая. М., 1988.

[80] См.: Робинсон А. Н. Из наблюдений над стилем Поэтической повести об Азове // Уч. зап. МГУ 1946. Вып. 118. С. 46.

[81] Там же. С. 44–46.

[82] Орлов А. С. Исторические и поэтические повести об Азове. С. 85–89.

[83] Эвлия Челеби. Книга путешествия. (Извлечения из сочинения турецкого путешественника XVII в.) Вып. 1. М., 1961. С. 10–11.

[84] Там же. С. 5.

[85] Эвлия Челеби. Книга путешествия. Вып. 2. М., 1979. С. 32.

[86] Там же. С. 34.

[87] Новосельский А. А. Борьба… С. 288–289.

[88] Время доставки в Москву казачьей станицей (обычно до 10–15 человек) войсковой отписки с Дона составляло в среднем примерно до трех недель. А при таком составе, как в станице Н. Васильева (26 человек), путь мог занять и месяц. Станицы с подобной численностью присылались, когда речь шла о важных делах или крупных победах казаков; в данном случае казаки прибыли в Москву «с вестью» об успешном окончании Азовского осадного сидения.

[89] Куц О. Ю. Азовская оборона 1641 г.: источники и ход событий. С. 125–126, 129–130. — Пересказ войсковой отписки находится в деле о Земском соборе 1642 г. На обложке данного архивного дела стоит помета, что это дело целиком опубликовано (Собрание государственных грамот и договоров. Ч. 3. М„1822. № 113). Однако упомянутый документ (с которого начинается дело) в указанном издании отсутствует и для современных историков остался неизвестным.

[90] Новый год в рассматриваемое время начинался с сентября, а счет лет велся «от сотворения мира». Время с января 149 г., иначе — 7149 г., по январь 150 г. соответствует 1641 г. от Рождества Христова.

[91] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1642 г. № 1. Л. 1–5.

[92] Последние, по-видимому, были захвачены донскими «воровскими казаками» в низовьях Волги.

[93] В работах А. А. Новосельского и Н. А. Мининкова Кузьма Петров ошибочно назван Кузьмой Федоровым. См.: Новосельский А. А. Борьба… С. 286–287. Мининков Н. А. Донское казачество… С. 386.

[94] Как К. Петров, так и И. Новокрещен сумели появиться в Астрахани лишь во второй половине октября.

[95] Документы расположены здесь нами в соответствии с очередностью по времени прибытия в место расспроса носителя информации. В ряде случаев данный момент (иначе — время приезда с Дона) позволяет проследить нижние хронологические рубежи по отношению к некоторым событиям осады (как правило, расспрос и фиксация информации на бумаге производились в день прибытия на место ее носителя). Поскольку используемый нами материал является весьма отрывочным, а также в значительной степени неоднородным и отчасти противоречивым, то в дальнейшем представляется целесообразным по возможности оговаривать происхождение сведений при рассмотрении тех или иных событий осады.

[96] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1640 г. № 1. Л. 87, 92, 97–98, 107, 146.

[97] Пересказ данной войсковой отписки сохранился, как видим, также в государевой грамоте из Москвы на Дон от 2 декабря 1641 г., опубликованной в издании «Донские дела». В случаях, когда интересующая нас информация будет иметься и в упоминавшейся выше неопубликованной выписке, и в грамоте на Дон от 2 декабря, цитироваться будет второй, опубликованный документ.

[98] Воинские повести, 1985. С. 431. — Согласно изданию 1949 г., турецко-татарское войско пришло под город «в первом часу дни»: Воинские повести, 1949. С. 61.

[99] Воинские повести, 1985. С. 439.

[100] Донские дела. Кн. 2. Стб. 217.

[101] Дословно конец войсковой отписки звучит так: «А бои, государь, у нас с ними были великие в то число, как к нам они пришли, и того, государь, числа мы, холопи твои, послали с сею отпискою к тобе, праведному государю, к Москве».

[102] Отписка воеводы г. Валуек (в рассматриваемое время таковым являлся Ф. И. Голенищев-Кутузов) в Москву о прибытии в этот город атамана Б. Лукьянова с казаками, отправленных из Азова с войсковой отпиской к Москве: Донские дела. Кн. 2. Стб. 213–214.

[103] Там же. — Расспрос Б. Лукьянова с казаками его станицы в Москве состоялся 11 июля.

[104] Там же. Стб. 219.

[105] Там же. Стб. 219–220, 215.

[106] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 34–36.

[107] Промышлять (от выражения: воинский промысел) — вести боевые действия.

[108] Хрящ — различный строительный мусор с камнями, часто — крупный песок с примесью мелкой гальки.

[109] Донские дела. Кн. 2. Стб. 218–219.

[110] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 35.

[111] Донские дела. Кн. 2. Стб. 219.

[112] Там же. Стб. 226, 231–234.

[113] Следует, впрочем, оговориться, что таковые могли быть опущены гонцами во время расспросов.

[114] Воинские повести, 1985. С. 442.

[115] РГАДА. Ф. 123. Сношения России с Крымом. Оп. 1. Кн. 40. Л. 432.

[116] Воинские повести, 1985. С. 440.

[117] В казачьей войсковой отписке от конца сентября — начала октября 1641 г. говорится, впрочем, только о восьми захваченных казаками в ходе боевых действий турецких знаменах. См.: Донские дела. Кн. 2. Стб. 368.

[118] Воинские повести, 1985. С. 440–441.

[119] Орлов А.С. Исторические и поэтические повести об Азове. С. 86.

[120] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1642 г. № 1. Л. 5 (Приказной пересказ войсковой отписки в Москву от конца сентября — начала октября 1641 г.).

[121] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1650 г. № 1. Л. 83; Донские дела. Кн. 4. СПб., 1913. Стб. 694, 747; Кн. 5. Пг., 1917. Стб. 155, 562.

[122] Газий — мусульманин, участвующий в газавате, или джихаде — «священной борьбе» против «неверных».

[123] Ясак — воинский звуковой сигнал, в XVII в. так именовали и боевой клич, и пароль во время караулов.

[124] Эвлия Челеби. Книга путешествия. Вып. 2. С. 28–29.

[125] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1640 г. № 1. Л. 93.

[126] Там же. Л. 92.

[127] «Лучное стрелбище» — расстояние длиной в полет стрелы. В Документальной повести прибавляется, что высота земляного вала была семь саженей.

[128] Воинские повести, 1985. С. 442; Орлов А. С. Исторические и поэтические повести об Азове. С. 86.

[129] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 116 (Показания в Астрахани сына боярского И. Острикова и толмача А. Юдина, основанные на расспросе в ногайских улусах татарина Оллака).

[130] Воинские повести, 1985. С. 442.

[131] Имеются в виду, вероятно, укрепления Азова и Ташкалова города: Донские дела. Кн. 2. Стб. 64.

[132] Эвлия Челеби. Книга путешествия. Кн. 2. С. 30.

[133] Там же. С. 31.

[134] Донские дела. Кн. 2. Стб. 263 (Выписка из дела о посылке дворянина А. Желябужского и подьячего О. Башмакова в Азов с целью осмотра его укреплений).

[135] Акты Московского государства. Т. 2. СПб., 1894. С. 122–123. — Любопытно, что данный документ неверно озаглавлен публикаторами. У них он назван следующим образом: «Отписка валуйского воеводы о получении им вестей, что донские казаки взяли в Азове городок Ташколов». Правильнее, думается, его следовало бы назвать так: «Отписка воеводы г. Валуек о взятии турками и крымцами Топракова города у казаков в Азове и отступлении последних в Ташкалов городок». Публикаторы документа, как видим, нечетко представляли себе ситуацию, при которой возникло данное известие.

[136] Начальный этап обороны Азова возглавлял донской войсковой атаман Наум Васильев (прозвище Шелудяк). Он же возглавил одну из первых вылазок казаков из Азова 25 июня (Донские дела. Кн. 2. Стб. 214). Сообщение запорожских казаков о смерти Н. Васильева неверно: он остался в живых и фигурирует на Дону еще долгое время спустя. В данном случае, возможно, речь может идти о ранении. Если упомянутые запорожские казаки ничего не путают, следующим войсковым атаманом в Азове (см. ниже) стал Тимофей Яковлев (Лебяжья Шея), затем — Иван Каторжный, и лишь уже после него — Осип Петров (Калуженин).

[137] Союз «и» добавлен нами по смыслу.

[138] Акты Московского государства. Т. 2. С. 122–123. «На приступех» — в ходе приступов турецкой стороны к городу.

[139] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1640 г. № 1. Л. 107. — Ср.: Л. 140–141.

[140] Там же. Л. 108.

[141] Там же. Л. 144.

[142] «Большой наряд» — тяжелая (осадная) артиллерия.

[143] Акты Московского государства. Т. 2. С. 123.

[144] «С первого приходу» — вероятно, с первого же приступа после каких-то событий (возможно, бомбардировки).

[145] Новосельский А. А. Борьба… С. 286. РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 260. — Как уже упоминалось, в книгах А.А. Новосельского и Н. А. Мининкова Кузьма Петров ошибочно именуется Кузьмой Федоровым.

[146] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 117 (Показания в Астрахани И. Острикова и А. Юдина, основанные на расспросе ими в ногайских улусах татарина Оллака).

[147] Отряд в составе астраханских конных стрельцов во главе с Иваном Ильиным и татар (всего 15 человек) был послан из Астрахани во второй половине июля или начале августа 1641 г. в низовые казачьи городки с целью сбора информации о положении дел на Дону и близ него. Под Черкасским городком, осажденным крымцами и ногайцами, данному отряду удалось захватить ночью «у конских стад» ногайского татарина, который, помимо хода переговоров, в целом о ходе вооруженной борьбы под Азовом дал сведения, уже известные нам из других источников.

[148] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 99-100.

[149] См., например: РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1637 г. № 1. Л. 39. -11 дней от Азова до Астрахани добиралась станица Р. Родионова, ехавшая, безусловно, «наскоро». (Там же. Стб. 1641 г. № 1. Л. 35.) Езда с телегами занимала примерно до трех недель. (Там же. Стб. 1637 г. № 1. Л. 136).

[150] Там же. Стб. 1641 г. № 1. Л. 116–117.

[151] Мининков Н. А. Донское казачество… С. 388.

[152] В Поэтической повести, если читать ее, не зная документальных источников об Азовском осадном сидении, невольно чувствуется некоторый провал в содержании, недосказанность относительно момента обстрелов крепости турецкой стороной и разрушения ею крепостных укреплений. Автор повести говорит, что обстрелы длились 16 дней, но ведь осада крепости продолжалась три месяца. Остается неясно, что же происходило в остальное время — неужели только подкопная война и турецкие приступы завершающего этапа осады?

[153] Согласно свидетельствам Документальной повести и Эвлии Челеби, турецкий лагерь находился в полутора верстах от Азова вне пределов досягаемости казачьей артиллерии.

[154] Воинские повести, 1985. С. 422. — О расстоянии до турецкого лагеря см.: Орлов А.С. Исторические и поэтические повести об Азове. С. 86; Эвлия Челеби. Книга путешествия. Вып. 2. С. 29.

[155] Согласно Документальной повести (см.: Орлов А. С. Исторические и поэтические повести об Азове. С. 87) и тексту Поэтической, опубликованному в 1949 г., турецких подкопов было 17 (Воинские повести, 1949. С. 75). По списку Поэтической повести, изданному в 1985 г., их было 7 (Воинские повести, 1985. С. 442). Число «семь» употреблено в данном случае скорее всего как сакральное. Сказанное относится, по-видимому, и к численности, согласно этому списку, осажденных в Азове казаков. В частности, в двух местах данного текста сказано, что казаки противостояли огромным турецким силам «семью тысящи», то есть семью тысячами. См.: Там же. С. 434–435, 441.

[156] В тексте Поэтической повести издания 1949 г. добавлено, что казаки под турецкие подкопы подвели свои и затем взорвали их: Воинские повести, 1949. С. 75. — Насколько данное сообщение соответствует действительности, трудно сказать. По крайней мере, в документальных источниках ни о чем подобном не упоминается.

[157] Воинские повести, 1985. С. 442.

[158] Обстоятельства того, как и когда Кузьма Петров оказался под Азовом, не вполне ясны. Согласно его позднейшим расспросным речам в Астрахани, он был послан в ногайские улусы вместе с сыном боярским И. Остриковым и толмачом А. Юдиным. Однако позже, во время расспроса в Москве, К. Петров показывал, что он был отправлен из Астрахани «о Петрове дни», то есть в конце июня. Это сообщение резко расходится с показаниями документа № 9, согласно которому посланники И. Остриков и А. Юдин были отправлены в ногайские улусы только 6 августа 1641 г. В своих же расспросных речах К. Петров показывал, что турки «при нем Куземке» взяли Топраков город. Это случилось, как мы знаем, в первых числах августа, то есть раньше, чем, согласно отписке астраханских воевод в Москву, выехали из Астрахани И. Остриков и А. Юдин. На наш взгляд, возможны два объяснения данного противоречия: либо в источнике стоит неверная дата отправки И. Острикова и А. Юдина, либо они ездили в ногайские улусы дважды. В ногайских улусах русских посланников отпустили, хотя вернуть татар на кочевья близ Астрахани им не удалось, а К. Петрова татары повезли с собой сначала под Азов, а затем в Крым. Из-под Крыма ему удалось бежать, добыв двух лошадей, и затем он через Азов вернулся в Астрахань.

[159] Шанцы — окопы.

[160] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 261.

[161] Там же. Л. 112, 116–117.

[162] Новосельский А. А. Борьба… С. 286; РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 260–262. — Как уже упоминалось, в книгах А.А. Новосельского и Н.А. Мининкова Кузьма Петров ошибочно именуется Кузьмой Федоровым.

[163] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1642 г. № 1. Л. 4–5.

[164] Данная фраза дословно: казаки «подкопы под их (турок. — О. К. ) валы и под пушки копали, и много де они (казаки и турки. — О. К. ) в подкопех сходились, и бои в подкопех были из самопалов великие».

[165] Там же. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 261–262.

[166] Орлов А.С. Исторические и поэтические повести об Азове. С. 87.

[167] Ситуация с отправкой И. Новокрещена под Азов не менее туманна, чем и в случае с К. Петровым. Согласно отписке в Москву астраханских воевод, И. Новокрещен был отправлен из Астрахани «под Азов в турские и крымские полки в лазутчиках», с заданием «росмотреть всего и проведать подлинных вестей». Время отправки — то же 6 августа 1641 г. Был ли отправлен И. Новокрещен с посланниками И. Остриковым и А. Юдиным или отдельно, в документе не отмечено. Как уже упоминалось, целью посланников И. Острикова и А. Юдина было догнать ушедшие в дальние кочевья, находившиеся на полпути от Астрахани к Азову, улусы ряда мурз Большой Ногайской орды (это были улусы Чубармамет-мурзы Тинмаметева, Навруз-мурзы, а также ряда других мурз) и призвать их вернуться к Астрахани. Выполнить эту задачу посланникам не удалось: данные ногайские улусы к тому времени уже подошли к Азову. Однако И. Новокрещен, согласно его позднейшим показаниям в Астрахани, до этих улусов добрался. Там его узнали, некоторое время держали связанным и привезли под Азов, однако после того, как И. Новокрещен заявил, что из Астрахани он сбежал и хочет снова быть «в бусурманской вере», его освободили. После этого он некоторое время «жил <…> под Азовом в турских и в крымских полках», вернувшись обратно в Астрахань 17 октября. Таким образом, время появления И. Новокрещена под Азовом остается неясным. Возможно, он мог и не быть свидетелем ряда событий, о которых сообщается в его расспросных речах, приведя информацию о таковых, почерпнутую под Азовом из рассказов очевидцев из мусульманского лагеря.

[168] РГАДА. Ф. 127 (Сношения России с ногайскими татарами). 1641. № 1. Л. 237. «Бояраки» — овраги. «Дугени» — каменные здания торговых лавок. «Яныченя» — янычары, составлявшие значительную часть турецкого войска.

[169] Там же. Л. 237–238.

[170] Эвлия Челеби. Книга путешествия. Вып. 2. С. 31–32.

[171] Сообщение С. М. Соловьева и других авторов о том, что в Азове во время осады находилось 800 женщин, в исторических документах не встречается и восходит к запискам К. Крюйса. Источники своих записок К. Крюйс не называет, и, поскольку это были, по-видимому, устные рассказы, данные сведения едва ли можно признать достоверными. К примеру, численность казачьей стороны в ходе осады К. Крюйс определяет в 1400 человек, но это известие вступает в резкое противоречие с документальными данными. См.: Крюйс К. Розыскания о Доне, Азовском море, Воронеже и Азове, учиненные в 1699 г. // Отечественные записки, издаваемые Павлом Свиньиным. Ч. 20. СПб., 1824. С. 191.

[172] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 116.

[173] Там же. Л. 117. — О быстром оставлении казаками после начала осады Топракова города, как принято считать в литературе (см., в частности: Мининков Н.А. Донское казачество… С. 387. Тихонов Ю.А. Азовское сидение // Вопросы истории. 1970. № 8. С. 107), данный источник не сообщает.

[174] Далее идут сведения об уже приводившихся переговорах казаков с турками, после чего говорится о ссоре («брани») между турецкими пашами и крымским «царем» по вопросу о безуспешной и длительной осаде города. Последнее известие позволяет датировать (на основании документа № 10) время отъезда из-под Азова упомянутого татарина примерно концом августа. При этом сам расспрос состоялся с учетом времени прибытия посланников в Астрахань (13 сентября) не позднее первых чисел сентября 1641 г., а скорее всего, также где-то в конце августа.

[175] См.: Воинские повести, 1985. С. 336. — В источнике (Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков) говорится, что некоторые литовские подкопы сошлись с русскими «слуховыми ходами», но о боях под землей при этом не сообщается.

[176] Там же. С. 318, 332; Тюменцев И. О. Очерки по истории обороны Троице-Сергиевой лавры в 1608–1610 гг. Волгоград, 1995. С. 58.

[177] Эвлия Челеби. Книга путешествия. Вып. 2. С. 31–32.

[178] Здесь, безусловно, видим значительное преувеличение численности казачьих подкреплений.

[179] Там же. С. 32.

[180] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 103–104.

[181] Там же.

[182] Там же. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1640 г. № 1. Л. 145–146.

[183] «Стена Искандера» — мифическая стена, которой Александр Македонский будто бы оградил свои владения от враждебных кочевых народов.

[184] Эвлия Челеби. Книга путешествия. Вып. 2. С. 33–34.

[185] Там же. С. 36.

[186] Живот — здесь: жизнь.

[187] Воинские повести, 1985. С. 443. — Указание на то, что данные турецкие приступы длились две недели (почти как и июльский обстрел крепости) — «14 дней и 14 нощей», имеется лишь в тексте издания 1949 г. (Воинские повести, 1949. С. 76). Еще раз повторим, что в Документальной повести этот эпизод отсутствует вовсе.

[188] Воинские повести, 1985. С. 444, 446.

[189] РГАДА. Ф. 210. Разрядный приказ. Оп. 9. Столбцы Московского стола. № 168. Л. 333–337. — Левая сторона л. 337 частично повреждена.

[190] Эвлия Челеби. Книга путешествия. Вып. 2. С. 34.

[191] См.: РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1640 г. № 1. Л. 108.

[192] Там же. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 238.

[193] См.: Королев В.Н. Босфорская война. Ростов н/Д., 2002. С. 193–194.

[194] Возможно, что турецкая сторона планировала устроить штурм со стороны реки, но, впрочем, об этом в документе не говорится.

[195] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 238.

[196] Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков // Воинские повести, 1985. С. 338.

[197] Расспросные речи в Астрахани приехавших с Дона 17 сентября едисанских татар М. Самарова с товарищами // РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 103.

[198] Там же. Л. 222–223.

[199] Там же. Л. 214–215.

[200] Мининков Н. А. Донское казачество… С. 390.

[201] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 262, 212.

[202] Воинские повести, 1985. С. 446.

[203] Донские дела. Кн. 2. Стб. 367–369. — Казачью отписку о захвате большого паши см.: РГАДА. Ф. 89 Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1642 г. № 1. Л. 5.

[204] В казачьей отписке сообщалось также о ранении в ходе боев «самого болшово» турецкого паши.

[205] Донские дела. Кн. 2. Стб. 371.

[206] Там же. Стб. 260–261. — См. также пересказ данной войсковой отписки в «турецких делах»: РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1642 г. № 1. Л. 6–9. — В целом создается впечатление, что основное содержание этой отписки казаков состоит не столько в рассказе о ходе самого Азовского осадного сидения, сколько в передаче того тяжелого положения, в котором оказались казаки после отступления турецко-татарского войска.

[207] Орлов А. С. Исторические и поэтические повести об Азове. С. 89.

[208] Донские дела. Кн. 2. Стб. 262–264.

[209] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 222.

[210] Донские дела. Кн. 2. Стб. 373.

[211] Новосельский А. А. Борьба… С. 309.

[212] Там же.

[213] Эвлия Челеби. Книга путешествия. Вып. 2. С. 31.

[214] Там же. Вып. 1. С. 22.

[215] РГАДА. Ф. 89. Сношения России с Турцией. Оп. 1. Стб. 1640 г. № 1. Л. 142–143.

[216] Там же. Л. 142.

[217] Королев В. Н. Босфорская война. С. 550–551.

[218] Донские дела. Кн. 2. Стб. 310.

[219] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 238, 262, 211–212. — О том же см.: Новосельский А. А. Борьба… С. 286.

[220] Этот отряд, вооруженный огнестрельным оружием, единственный из всего крымского войска участвовал в приступах.

[221] Новосельский А. А. Борьба… С. 286, 288.

[222] РГАДА. Ф. 127. Сношения России с ногайскими татарами. Оп. 1. Стб. 1641 г. № 1. Л. 221.

[223] Новосельский А. А. Борьба… С. 309.

[224] Донские дела. Кн. 2. Стб. 285–187.

[225] Орлов А. С. Исторические и поэтические повести об Азове. С. 89.

[226] Воинские повести, 1949. С. 80; Воинские повести, 1985. С. 447.

[227] Попов М. Я. Азовское сидение. С. 42.

[228] Сухоруков В. Д. Историческое описание земли Войска Донского. С. 189.

FB2Library.Elements.ImageItem