Падал я вечность. Земля неслась ко мне с умопомрачительной скоростью, но отчего-то я не разбивался. Лишь удивлялся этому да снова видел приближающуюся мостовую. Падение продолжалось…

Открыл глаза. Проклятье! Это сон, затянувшийся изматывающий сон. Я совершенно разбит, обессилен и с пустотой в душе. Потому что знал, что спастись удалось лишь мне одному. Взгляд уперся в оштукатуренный потолок. Где я? Что со мной? Снова прикрыл веки, прислушиваясь к тому, что было рядом.

Здесь двое: особенно не шумят, но и не таятся. Вновь открыв глаза, повернул голову, подмяв правый край плохо набитой подушки, и узрел Барамуда и его немого раба. Внутри меня ничто не дрогнуло, не шелохнулось – нет даже намека на изумление или вопрос. Они тут, и как будто это в порядке вещей.

Гном дремал, сложив ручищи на животе, и тихонько сопел; в той же кольчуге, в какой появился на башне. Вон и секира с клевцом – прислонены к лавке, на которой, опершись спиной о стену, расположился широкоплечий бородач. Эльф крутил перед носом стрелу; еще пяток были разложены на столе, за коим он и чинил их оперение при свете трех горящих свечей.

В полутемном помещении кроме стола, лавки и табурета, на которых уселись гном и эльф, да моей кушетки, имелся только большой темный сундук справа от окна, пару футов в ширину и столько же в высоту. За натянутым бычьим пузырем окна было черно. Снаружи ночь. Стены такие же побеленные, как и потолок; без единого пятнышка и совершенно голые, ничего в комнате больше нет, кроме закопченного камина с тлеющими углями. Дверь низкая, с массивным засовом, и потолок тоже довольно низок. Я лишь сейчас обратил внимание, как сильно он опущен.

– А! Выдрыхся! – добродушно заявил гном.

Барамуд широко улыбался; не припомню, видел ли я его когда-нибудь в подобном благодушии, и сонливости в нем более ни капли, а ведь посапывал только что. Притворялся, что ли? Эльф тоже оставил прежнее занятие и бесстрастно уставился на меня. Этот ведет себя как обычно.

Откинув одеяло, я поднялся с кушетки, заправленной серой потертой простыней. Свесив с кровати ноги, осмотрел пыльные сапоги. Меня уложили в постель с мягким матрасом, подушкой и теплым шерстяным одеялом, а обувь и грязную, выпачканную в своей и чужой крови орденскую одежду не стянули. Облачен ровно в то же, в чем спрыгнул с башни Черного замка.

Я поморщился, вспоминая страх от падения, и похлопал по разрезам на камзоле и штанах, куда дотянулась вражья сталь. Кровь и песок! Раны исчезли, все порезы затянулись, словно провалялся на кровати несколько дней. Проклятье, быть может, так и есть. Дико хотелось пить!

– Вода есть?.. – хрипло спросил я и мрачно посмотрел на эльфа и его хозяина. Вопросы, которые имелись к ним, потребуют обстоятельных ответов. Но сперва – промочить горло.

– Обижаешь!

Гном выудил невесть откуда взявшуюся объемную бутыль и три глиняных кружки. Откупорив ее, Барамуд споро наполнил все три темным напитком.

– Пиво, – пояснил гном. – Свежайшее. Прям от стола Низверженного!

Гном довольно хохотнул, поддержанный кривой ухмылкой перворожденного. Надменная ушастая тварь! Эльф никогда мне не нравился. Да черт с ним! Я сдохну, если не опрокину сейчас кружку-другую, хоть бы то пиво и показалось ослиной мочой. Лишь бы не теплой.

– Держи. – Барамуд протянул кружку и вернулся на лавку.

К темному напитку он и его раб почему-то не притронулись, а я накинулся на него с жадностью. Холодное! Опорожнял кружку большими глотками, не беспокоясь о струйке, побежавшей по подбородку. Кого смущаться? Плевать на то, как выгляжу в глазах гнома и эльфа. Плевать, что пиво капает на одежду! Пусть я свинья, но они спасли ее. Значит, эта свинья зачем-то потребовалась двум сидящим предо мной субчикам. Кто на этот раз желает заполучить преступные таланты и воровскую магию Николаса Гарда? И что, дьявол их задери, нужно на сей раз?

Я буквально оживал, избавляясь от жажды, но одновременно мысли делались все тягостнее. Райский напиток закончился скорее, чем хотелось бы. С сожалением поставил кружку на матрас. А пиво-то крепкое! Голова потяжелела, на пустой желудок почти сразу захмелел. Тоска стала еще горше, в душе снова пустота.

– Кто вы?

Гном хмыкнул и, переглянувшись с эльфом, вскинул бровь.

– Не узнаешь? Вроде ж не сильно стукнулся. – Бородач провел ладонью по бороде и вновь покосился на эльфа. – Это ж мы, Барамуд и Крик.

– Кровь и песок!

Я швырнул кружку прямо в стену над головой перворожденного. Сдали нервы. Глиняные осколки разлетелись по всей комнате, часть упала на эльфа, что означало явное оскорбление. Только меня нисколько не заботила честь Крика.

– Кто вы?

Оскалившись в злобной гримасе, я исподлобья уставился на гнома и эльфа. Ну же, ушастый! Прояви амбицию! Только эльф не шелохнулся, словно и не пролетала над ним пивная кружка. Когда бы я держал себя в руках, спокойствие перворожденного могло изрядно озадачить, однако сейчас только разъярило еще больше.

– Барамуд и Крик? Гном и эльф? Следопыты? Вдруг появились посреди схватки с магами и тварями Низверженного на вершине чертовой башни? Как вы меня оттуда вытащили? А! Вспомнил! Прыгнул! Просто прыгнул с высоты, на какой птицы летают! Так просто! Всего лишь прыгнуть!.. И больше ничего не помню!

Я вскочил на ноги.

– Где мое оружие?! Слышишь ты, эльф! Где мой меч? Я возвращаюсь на башню! Не все там закончил.

– Не кипятись. – Гном тоже поднялся.

Барамуд взялся руками за пояс, спрятав оба больших пальца под широкую бронзовую бляху. Эльф замер за его спиной; глядит как змея.

– Сядь, – сказал гном. – Все расскажу.

Я недоверчиво фыркнул.

– Сядь! – рявкнул Барамуд.

В глазах гнома разгорался нешуточный гнев. Чтоб тебя! Я тоже зол, и уж гнома и немого эльфа точно не боюсь.

– Где мой меч? – процедил я.

Гном покраснел, однако смог сдержать себя.

– Скоро получишь, – молвил он, – только выслушай сначала.

Барамуд непроизвольно дернул за собственную бороду. Потому как добавил, с трудом выдавив из себя:

– Прошу тебя.

Просьба странным образом подействовала. Я вернулся на кушетку, чувствуя, как остывает злоба. Гном и эльф тоже уселись на прежние места, и они вдруг также успокоились.

– Кто вы? – в очередной раз спросил я, но уже без нажима.

– Боги, – как-то обыденно ответил гном. – Немой бог эльфов и я, Ули Путешественник.

– А-а… боги, – откинув назад голову, я громко рассмеялся. – Ну конечно же! Боги! Вашего брата нынче много развелось.

Непросто принять, что сидящие предо мной есть боги. Почему я должен верить гному? И если продолжать грубить, не разозлю ли я его? Но его надо обозлить, надо. Чтоб брякнул что-нибудь, что мне знать не полагается. Тогда станет понятно, врет Барамуд или нет. Ведь после Запустения и Черного замка правдой могло статься любое, на первый взгляд, невозможное безумство. Даже то, что Крик и Барамуд – настоящие боги. Только, черт возьми, что это за боги?

– Как вас там?

– Немой бог эльфов и Ули Путешественник, – спокойно повторил в ответ Барамуд. – Слыхал про таких?

– Что-то не припомню.

Перворожденный криво и наигранно усмехнулся. Кровь и песок! Нет, не похож он на бога. А что гном? Барамуд скрестил руки на могучей груди, насупился и выжидающе смотрит на меня. Поверил ли я… в сказанное? Сперва помыслилось, что он несет чушь, только ведь я и в самом деле повидал за последние дни всякое. А вдруг гном не врет? Низверженный, Сущность, что завладела Нуроггом, люди, которые оказывались ящерами… Проклятье! Много что еще было!

Но я спокоен. Спокоен.

Чувства пришли в полный порядок, и, пожалуй, настал мой черед на провокацию. Все-таки нужно вывести гнома и эльфа на чистую воду. Кто они в действительности?

– Какие еще боги? – вновь нарочито грубо бросил я.

– Нынче нас называют Древними богами, – продолжил Барамуд; и бровью не повел, куда только делась гномья вспыльчивость, – но, когда мы пробудились в Орноре, мир узнал в нас Новых богов. То была эпоха Низверженного. Да, это он сотворил этот мир, но его время истекло.

Я слушал со все более возрастающим недоверием. Попался ты, Барамуд, проговорился.

– Мы, Новые боги, сражались с ним. Одолели и изгнали его. Мир стал нашим и…

– Погоди-погоди… – перебил я. – Ты назвал его Низверженным?

– Так.

Нахмурившись, гном глянул на перворожденного. Не понимает, к чему я клоню, зато Крик, кажется, уже уяснил.

– Низверженным рекут его нынешние приспешники. Потому как не ведают его истинного имени. Но не ты! Древний-то бог должен знать его имя. Вы сражались с ним, – сказал я, добавив, – если верить сказанному.

Усомнившись в словах гнома, я чуть ли не открыто обвинил того во лжи. Барамуд побагровел, засопел и сделал три глубоких вдоха и выдоха, после чего медленно заговорил:

– Человече, ты…

Гном замолк. Схватился за бороду и, сцепив зубы, все-таки сдержал в себе рвущееся наружу крепкое словечко.

– Не будь глупцом, – большие ноздри Барамуда раздувались от гнева, – назови я истинное имя Низверженного, и его присные появятся здесь очень скоро. Наша защита сломается, если Низверженный услышит хоть одно из своих имен. Тем паче от меня. Не буди лихо, Николас. Мы и так вытащили тебя с превеликим трудом.

Эльф ковырял кончиком кинжала оперение очередной стрелы и всем своим видом показывал, что разговор его никак не волнует. Зато хмурившийся гном явно чего-то ждал от меня, и гнев понемногу оставлял его.

Поверю ли Барамуду? Снова спрашиваю себя об одном и том же. Боги?… А хоть бы и так! Мое спасение – не настоящее ли это чудо? Гном и перворожденный отразили натиск тварей Низверженного, а потом я прыгнул вниз… Меня передернуло при воспоминании о приближающейся мостовой.

– О прыжке подумалось? – вдруг спросил Барамуд и с самодовольным видом вновь сложил руки на груди. Гнев его истаял без следа, гном даже благодушно улыбнулся.

– Мысли мои читаешь?

– А то! – хохотнул гном.

– Проклятый пепел!

Я вскочил с кушетки, намереваясь вцепиться гному в горло, и в то же мгновение эльф тоже оказался на ногах. Кинжал, которым Крик чинил стрелы, исполнял в руке эльфа опасный танец. При иных обстоятельствах я бы завороженно уставился на ожившую сталь, а сейчас повернулся к перворожденному боком, приняв защитную стойку.

– Тише!

Меж мной и эльфом появился гном. Барамуд широко расставил могучие лапищи и с неприкрытой яростью выплевывал слова.

– Уймитесь! Ты чего, человече, шуток не понимаешь? Не могу я твои мысли подслушать! Горой клянусь! И ты, Крик, сядь!

Обменявшись недобрыми взглядами, перворожденный и я вернулись на свои места.

– То-то же! – Кивнув, гном прошелся ладонью по бороде и тоже сел на стул.

А я трижды повторил в уме невероятно паскудное предположение о том, чем занимаются ближайшие родичи гнома. Однако у того ни один мускул не дрогнул на лице. Что ж, насчет мыслей, быть может, он не врет. Но разве Барамуд и Крик – боги? Совсем не похожи они на могущественные силы. Этот разговор, что то и дело норовил перерасти в потасовку, больше походил на сходку мелких головорезов, о чем я прямо и заявил.

Гном помрачнел и наполовину осушил свою кружку с пивом.

– Давно это было, – заговорил он, обтерев ладонью усы, – в Орнор явился Он.

– Кто?

– Тот, кого вы называете Богом Отцом! – рыкнул гном, он на миг вышел из себя, но, успокоившись, продолжил: – Мы хотели дать бой и Ему! Все высшие силы нашего мира: боги гномов, людей, эльфов и орков. Новые боги объединились, как когда-то давно против Низверженного. Но мы лишились почти всего без какой-либо битвы.

Я покосился на эльфа. Лик перворожденного посерел, Крик глядел куда-то мимо меня, тоже погрузившись в далекое прошлое.

– Лишь один Его приход отобрал все могущество Новых богов. Мы разом потеряли почти все свои силы.

Гном горестно вздохнул и вновь приложился к пиву.

– Большая часть Новых богов покинула Орнор.

– Ушли? Куда? – спросил я.

– Хотел бы и я знать, – ответил Барамуд. – Но сей путь – лишь в один конец. Некоторые, меньшая часть из нас, предпочли остаться в Орноре, сохранив свою божественность, только это означало почти полное развоплощение. Они слились с нашим миром, и не ведаю, сохранили ли разум. Лишь чувствую иногда, что они здесь.

– Ну а вы? – Я догадался, что Барамуд сейчас расскажет о себе и Крике.

– Мы выбрали последнее, что Он уготовил. Мы остались сами собой и не покинули Орнор, но мы… – Гном натянуто усмехнулся. – Мы очеловечились. Мне и Крику нужны еда, кров и сон. Мы можем жить вечно, но нас можно ранить или убить. Мы стали как ты, смертный, и очень долго думали, что лишились всего, что когда-то делало нас богами. Настоящими, а не теми, кто называется так по старой памяти.

Барамуд и эльф переглянулись – гном покачал головой, Крик поджал губы. Гном словно бы упрекнул и себя, и перворожденного в том, что по-прежнему именуют себя богами.

– Однако ж – Кровь Горы! – кое-что крепко прикипело к нам! Поняли мы это не сразу, ох как не сразу. Нынче мне да Крику доступны лишь крохи прежнего могущества, но Ули и Немой бог смогут удивить даже Его!

– А Харуз? – вдруг подумалось мне.

– Помоги нам, и я приведу тебя к нему. Коль тебе это нужно.

– Он так же, как вы, бродит по Орнору или развоплотился?

– Баш на баш, человече, – сощурился гном. – Сперва дело.

В этот миг Барамуд как никогда походил на тороватого представителя своего племени, каким обычно слывут купцы из гномьих гор.

– Что вам нужно?

– Перстень Бога Сына. – Барамуд пристально посмотрел мне в глаза. – Ты ведь за ним отправился в Запустение?

Я принялся изучать ногти на правой руке. Чтобы скрыть от чересчур всеведущего бородача мелькнувшее внутри торжество. Да, он знает, зачем я первоначально отправлялся в проклятые леса. Вероятно, и про Антуана гному известно: если не все, то очень многое. Однако Николас Гард свободен от присяги на клятвенном кресте, данной покойному арнийскому первосвященнику, и вступил в Запустение вовсе не за древним артефактом, но ради мести и для спасения Алисы!

Проклятье! Нынче я думал только об Алисе, прежние помыслы о возмездии мнились теперь мелкими и ничтожными.

– Хочешь, чтоб я выкрал его для вас?

Неожиданно для меня эльф беззвучно рассмеялся.

– Нет. – В очах гнома мелькнул кровожадный огонек. Барамуд уставился на свой пудовый кулак и медленно поднес его к губам. – Наклонишься к нему вот так и произнесешь проклятие. Я научу, что сказать.

Последние слова были сказаны тихо, шепотом. Гном замолк, не сводя взора с воображаемого перстня, а эльф с какой-то безумной улыбкой на лице прислонился к стене и закрыл глаза.

– А потом? – Я вдруг ощутил, что в горле пересохло.

– Потом?.. – негромко переспросил Барамуд. – Потом у тебя будет ровно один день, чтобы убраться из Сарн Адаба, потому как через один день на месте Черного замка расцветет огненный цветок.

Я выругался.

– Истинно говорят, что гном не может без выпивки и взрывов.

Барамуд разразился хохотом. Смеялся он искренне, от души, бородатая шутка пришлась ему по вкусу. Пелена кровожадной мечтательности спала с его глаз. Эльф тоже стал похож на себя прежнего – равнодушного ко всему циничного ублюдка. Перворожденный вернулся к починке оперения. Мир за пределами сего занятия снова перестал его заботить.

– Да, – крякнул гном, отсмеявшись, – то будет знатный «бум!»

Я смотрел на Барамуда, и мне казалось, что он чего-то недоговаривает.

– Ваша война с Низверженным продолжается, но почему бы не объединиться с ним для войны с Двуединым Богом? Бог Отец и Бог Сын враги и вам, и Низверженному. Или я ошибаюсь?

Что ответит гном? Неужели нет желания дать бой, которого он был лишен много лет назад?

– Ошибаешься. – Барамуд стался серьезным. – Тот, кто сотворил Орнор, ныне питает свою мощь в иных измерениях, а не от сил Орнора. Он завладел другим миром. Миром, который умирает, и его обитатели рвутся сюда вместе с Низверженным. Мы зовем их иными. Это теперь их бог. Если они победят, весь прежний Орнор умрет. Он превратится в одно большое Запустение – мир, где восторжествует нежить и нечисть.

Гном вдруг зарычал:

– Я готов стать цепным псом Бога Отца, но остановить Низверженного!

– Мне в Черном замке сказали иное, – осторожно возразил я. – Дескать, Запустение появилось, когда на наш мир легла тень Дьявола, и именно рыцари Грааля смогли не допустить его пришествия в Орнор. Это ложь?

– Нет, – гном вцепился в опустевшую кружку, – это истинная правда. Только мир, где правит Низверженный, сродни аду. Именно так его можно представить, и вся эта нечисть, которой заправляют монахи Черного замка…

– Избранные и высшие?

Барамуд крепко выругался.

– Они самые. Нечисть, которую не знали до Запустения, и черная магия приспешников Низверженного – именно оттуда.

– Как зовется этот мир?

– Даад. Низверженный не Сатана из вашего Священного Писания. Он не Дьявол, который увещевал Бога Сына. Но он превратился в другого Дьявола, ради мести и своего возвращения. Он еще один Дьявол из иного измерения, и знаешь, человече, что самое страшное? Сатана нашего мира тоже рвется в Орнор.

– Нурогг! – догадался я.

– Он самый. Вековечное зло, тьма Орнора, то, что не есть Жизнь, а сама Смерть, нашло свое воплощение в орке. Возвращение Низверженного в наш мир пробило брешь в скрепах, что ограждали Орнор от Сатаны.

Я покачал головой.

– Погоди, Барамуд, что-то ты заговорил как церковник. Писание даже цитируешь.

– Чтоб тебе, человече, понятней было, – огрызнулся гном.

– Но я помню вопль Низверженного, когда он узрел силу, воплотившуюся в Нурогге. Он узнал ее! А ты говоришь о Сатане, который пытался искусить Бога Сына освобождением из эльфийских цепей. Всего-то полторы тысячи лет прошло! Однако между этими пятнадцатью веками и Низверженным – целая эпоха. Время Древних богов! Ваше время.

– Наше падение случилось не полторы тысячи лет назад, – сумрачно ответствовал гном, – а много раньше. Вы, смертные, молились пустым и бессильным идолам, не ведая, что в мир уже тысячи лет назад явился Он.

Гном вздохнул.

– Токмо время истинной веры, как нынче твердят в Орноре, тогда еще не пришло, – добавил Барамуд.

– Все равно. Пусть Двуединый Бог явил себя очень давно, однако же он появился не во времена Низверженного. Но возвратившийся бог узнал падшего ангела! Сатану, который, как я пониманию, появился вместе с Богом Отцом.

– Ты невнимательно слушал меня, – с упреком в голосе ответил Барамуд. – Твоим орком завладела извечная Тьма, которая противостоит Свету. Она была всегда. Она была Злом и Смертью и во времена Низверженного. В ту эпоху, когда он воплощал в себе Жизнь и Свет. Но он ушел, и старая Тьма стала нашей Тьмой, которая тогда противостояла Новым богам. А после нас она обратилась Тьмой и Злом для Него.

Гном замолк, чтоб перевести дыхание, и продолжил:

– Нынче она воплощена в Сатане. Это сила Смерти, это некромантия. Низверженный и его присные не могут повелевать мертвыми душами смертных. Удел избранных – это нечисть и черная магия из Даада. А Смерть и некромантия противостоят всем и даже Низверженному, его сила может завладеть мертвыми лишь на короткое время, дать им приказ, но не повелевать вечно. Да и то, дается такая магия приспешникам Низверженного очень непросто.

Гном вновь посмотрел на меня тяжелым взглядом.

– Теперь ты понимаешь, почему мы вновь ведем войну с Низверженным? Чтоб было понятней – это тоже Дьявол, пусть он по-прежнему величает себя Жизнью. Но эта Жизнь во Тьме, а его возвращение открыло дорогу в Орнор и Дьяволу нашего мира. Сатана рвется сюда из незримых слоев мироздания. Рыцари Грааля не смогли захлопнуть дверь в Преисподнюю полностью, хотя почти преуспели в этом. Но все одно створки в Ад удерживаются почти закрытыми, и держит их Он. Его святая сила! Свет, который он воплощает! Если Низверженный победит…

Гном замолк, вздохнул, посмотрел на эльфа, что теперь не сводил взора с меня, и продолжил:

– Так вот, если Низверженный восторжествует и вышвырнет Его из Орнора, то сюда вслед за ратями Низверженного явится во всей свой мощи и первозданная Тьма. Наш мир превратится в воистину проклятый мир с войной двух Дьяволов. Мир, который состоит из двух половинок, но не из Света и Тьмы, а большого Зла и очень большого Зла.

Барамуд шумно выдохнул.

– Я закончил, человече. Тяжко мне нынче такие речи даются. Ты с нами или против нас?