Конвертоплан медленно заходил на посадку, его поворотные реактивные двигатели были направлены соплами к земле. Андрей Ливадов не знал, что за бортом машины; лишь почувствовал, что летательный аппарат изменил направление движения.

Левый глаз заплыл так, что им ничего не видно, рассеченная губа тоже распухла. Андрея крепко и со знанием дела избили. Он не мог сопротивляться — любая попытка дернуться, чтобы вмазать руками, скованными наручниками, или ударить ногой, пресекалась вспышкой резкой боли от рабского ошейника. Казалось, мышцы отслаиваются от костей, рвутся сухожилия, однако Андрей не успевал потерять сознание и забыться в сладостной тьме.

Рамирес, сука, четко следил, чтоб русский не отключился да не мог ответить двум взявшимся за него морским пехотинцам. Обритым на лысо, с отъевшимися мордами и маленькими злыми глазами, за которыми интеллекта имелось не больше, чем у гориллы. Но бить они умели. Мастерски и аккуратно — чтоб не выбить зубы, чтоб не повредить внутренние органы.

Раб получил хороший урок. Со стороны могло показаться, что избит он до полусмерти, что было недалеко от истины. Джонсу вновь пришлось просить помощи армейских медиков, чтоб привели Ливадова в чувства. Чудо-укол подействовал, и тогда за дело взялся сам Джонс. Нетчип следил, чтоб американец не перестарался, а тот отвел душу по полной. Ошейник накрывал русского одной волной муки за другой, превращая Ливадова в полуживое сторнующее и порой скулящее существо.

Артур хотел добиться унижения и раскаяния, когда в промежутках между пытками вытаскивал из русского признания о том, что он думает о случившимся. Но валявшаяся у ног американца скотина лишь смотрела на хозяина с неприкрытой ненавистью да мычала что-то, пока боль снова не становилась нестерпимой, и взгляд терял осмысленность.

Джонс мог бы довести русского до сумасшествия или спалить нервную систему полностью, убив Ливадова на месте. Господь свидетель! Это было бы справедливое отмщение! Но благоразумно заданные информационной системе рамки напоминали, когда нужно остановиться.

Снова пришлось искать медиков, на сей раз доктор появился не сразу и оказался крайне раздраженным за то, что его постоянно отвлекают от срочных и важных дел. Пришлось заплатить, а то бы не перестал ворчать. Артур просил уколоть раба в третий раз, ведь тот уже и на ошейник плохо реагировал. Поворчав, медик всадил в русского третью инъекцию, добавив, что четвертая откинет его со стопроцентной вероятностью, а, может, и эта.

Док улыбался, как самая последняя сволочь. Бородатая обезьяна! Да еще признался, ухмыляясь, что это его маленькая месть за беспокойство. Артур изрядно поволновался. Ему уже сказали, что надо грузиться, либо он остается на площади, а русский, эта скотина, не то, что идти до конвертоплана не мог, так вообще ничего не слышал!

Третий укол помог. Ливадов быстро оклемался. Химия военных творит чудеса! Док, правда, обещал, что не позднее сегодняшней ночи у Ливадова случится жесткий отходняк, но это проблемы русского. Не так ли?

Слава богу! Джонс все-таки убрался от развалин церкви, рядом с которой случились не самая приятная история в его судьбе. Пиная русского, гоня его к конвертоплану, Артур боролся с собой и с желанием врубить ошейник снова и дождаться пока раб не сдохнет, а, может, снова позвать дока для последнего укола.

Ни три часа назад, когда рабу преподали урок, ни сейчас Джонс так и не решил, что делать с русским. Конечно, стоило бы его убить за все, что он сотворил, и покончить с ним наиболее мучительным способом. Но жадность брала над американцем верх, и чем дальше, тем уверенней.

Деньги безопасник пообещал очень хорошие, и они уже капнули на счет. Хватит на реабилитацию после ранения, да ещё покрываются все расходы этой экспедиции: и запланированные траты, и внезапные. Но не долги, а они есть. Деньги нужно отдавать через пару месяцев. Время есть, только откуда взять баксы?

Придется продавать чертого русского. Жаль, что он не из Красного сектора и никогда не был там. Очень жаль. В рабе нет и не было некродота, не говоря уже о нетчипе. За человека из русского сектора с информационной системой Джонс мог бы получить баснословный выкуп. Красные непременно бы заплатили, но не выгорело.

Сейчас же он просто выйдет в ноль. Это хорошо — коль не вернет деньги банку, долговую удавку легко затянут и не посмотрят, что он гражданин и даже священник. После банкротства вариант только один, но Артур становиться рабом не собирается. Он продаст свою двуногую собственность несмотря на едва сдерживаемое желание порезать Ливадова на куски.

А что? Что если так и сделать, заснять на видео и продать запись?

Джонс вздрогнул. Нет, лучше по-прежнему пребывать в рамках закона. В штатах и других цивилизованных секторах жестокие убийства рабов запрещены уже два десятилетия, а поселиться на всю оставшуюся жизнь в Диких землях Джонс не готов. Он хочет домой! Ему нужна квалифицированная медицинская помощь, иначе так и будет скатать на костыле, как сейчас.

Чертов русский! Это он стрелял в ногу! Джонс почувствовал, что закипает от гнева, но не время включать на ошейнике боль. Конвертоплан почти приземлился, вот-вот будут выходить.

Остывая, проповедник покосился на русского. Да, продать — это лучшее решение. Можно только порадоваться, что место, где дают за человека лучшую цену всего в одном дне пути. На поезде до Порто-Карго, который с чьей-то легкой руки все чаще называют Карфагеном, всего ничего.

Поезд… Джонс скривился, он не любил поезда из Диких земель. Особым комфортом они не отличались, не говоря уже о том, что никто не гарантировал безопасность. Правда, Артур Джонс всегда готов был пойти на риски, каким отличались от цивилизованных секторов Дикие земли. Но теперь надо крепко подумать о следующей экспедиции. Стая двухголового никогда раньше не встречали нигде, кроме Мертвых земель.

Не превращаются ли Дикие территории в Мертвые?

Джонс взглянул на раба, устроившегося у его ног. Стальной ошейник — гарантия покорности русского. Он сидел на полу справа от кресла американца.

Руки Андрея по-прежнему в наручниках. Он свалился на пол, едва Джонс указал, где сидеть. Как собаке, но на это было наплевать. Андрей закрыл глаза, оперевшись спиной об пластик обшивки, и вытянул ноги. Их пару раз пинали, когда на борт грузилось отделение морпехов в чёрной броне, но после избиения и ада, что устроил Рамирес, это было сущим пустяком.

От комка несет пылью, потом и засохшей кровью. Молния на левой стороне куртки выдрана, ворот майки разорван, правая штанина ниже колена тоже. Ливадов грязный, как бомж. Нет, вид у него гораздо хуже, чем у бездомного. Бомжы обычно не ходят в окровавленной одежде. Хорошо, хоть целы черные ботинки-берцы да капюшон. Ливадов натянул его на голову, чтобы ненадолго укрыться от чужого и безжалостного мира.

Тупая боль во всем теле, голова раскалывается, в ушах шумит. Тошнит. Едва открывает правый незатекший глаз, начинается головокружение. Сука! Если б не Женька, которую он должен спасти, то предпочел бы помереть прямо здесь. Только как же сестра?

Конвертоплан приземлился, рев двигателей за бортом смолк. Летели недолго; знать бы, куда прилетели? Впрочем, не сильно это и важно. Андрей не стал крутить головой и выглядывать что-нибудь. В грузовом отсеке иллюминаторов нет, и ему абсолютно все равно, куда добрались. Ливадов выругался про себя. Стало легче, крепкие слова, которые часто произносил про себя, не позволяли свихнуться. Он держался, но постоянно жгло и кололо внутри.

У него была свобода! Была! И как же быстро все оказалось потерянным!

Трамп-рампа в хвостовой части борта пришел движение. Ливадов и Джонс находились ближе к опускающемуся люку, чем морпехи. Потянуло легким сквозняком, раскрывающийся проем открыл грузовой отсек для солнечного света.

— Прибыли, сэр, — бас капрала был, как у медведя. — Ваша остановка, сэр.

Морпех хмыкнул и переглянулся с остальными бойцами в экзоброне. Шлемы были сняты у всех.

— Выкинуть это? — капрал указал на раба. — Сэр?

Ливадов приоткрыл глаз и покосился на хмурого Рамиреса.

— Нет, — произнес он. Джонсу как будто предлагают помощь, но на самом деле насмехаются над ним, — сами справимся.

Американец направил через ошейник чувствительный укол.

— Просыпайся, — велел он. — Выходим.

Ливадов дернулся от боли; к счастью, очень кратковременной. Вставать не хотелось, избитый организм противился мысли, что нужно подниматься и куда-то идти. Андрей просидел бы в конвертоплане целую вечность, однако надо выбираться. Иначе эта тварь снова начнет его убивать.

Нужно было прикончить американца на площади! Хуже, чем сейчас, уже не будет.

Опираясь на костыль, Артур Джонс заковылял к выходу. Андрей двинулся следом, его взгляд с неприкрытой ненавистью буравил затылок американца. Когда-нибудь — и это время наступит скоро — Ливадов проломит ему череп!

— Сэр! — капрал окликнул проповедника. — Поосторожней со своим псом, сэр! А то покусает!

Морпехи заржали, не стесняясь Джонса, еще не покинувшего борт. Ливадов оглянулся. Что сказал проповеднику тот боец? Хотелось бы знать, но по-английски Андрей не понимал.

Солдаты заметили, что раб смотрит на них, это вызвало приступ нового веселья. Только смеялись морпехи не над русским. Андрей почему-то был уверен в этом. Ливадов отвернулся и довольно оскалился. Ржут над Джонсом, и это хорошо.

Конвертоплан стоял на взлетно-посадочной площадке из плотно подогнанных друг к другу бетонных плит. Машина приземлилась в центре огромного круга, очерченного белой краской. По радиусу вдоль белой линии в бетон были вмонтированы сигнальные лампы. Во время приземления их не включали — солнце еще предостаточно, до начала сумерек больше двух часов

Андрей сразу узнал местность. Площадь перед главным железнодорожным вокзалом Ярославля, чье здание отлично сохранилось. Даже центральная башенка с часами и шпилем. Только цвет штукатурки новый — красный. На всех окнах сетки, а на крыше несколько орудийных башен с крупнокалиберными спаренными пулеметами или автоматическими пушками.

Другие строения по меркам мертвого города сохранились тоже превосходно, и также перекрашены в красный цвет. Отсутствовало лишь здание-куб с билетными кассами и новым залом ожидания. От него не осталось ничего, а вместо, хищно нацелив в небо ракеты, стояла бронированная колесная машина.

Десяток ракет на поднятой, приведенной в боевое положение пусковой установке. Над кабиной в передней части вращаются сразу два радиолокатора. Машина противовоздушной обороны, неизвестной Ливадову системы.

В остальном по периметру площади высятся знакомые с девства солидные дома-«сталинки». Непривычно видеть их без желтой окраски. С сетками на окнах и огневыми точками на крышах. Особенно дом культуры железнодорожников, о казался почему-то особенно чужим.

Ливадов оглянулся. В проемах между домами видна стена, заключившая внутри себя железнодорожный узел и ближайшие к вокзалу строения.

Внешний периметр был составлен из высоких габионов — набитых песком мешков из армированного сверхпрочного текстиля внутри каркаса из металлической сетки. Дешево и сердито. Вдоль стены с внутренней стороны виднелась металлоконструкция из лестниц и поднятых над землей горизонтальных дорожек для стрелков, а еще широкие круглые площадки со станковыми пулеметами. Автоматчиков у внешнего периметра сейчас нет, наверху расположились только пулеметные расчеты — по два бойца.

Внутреннее пространство площади полностью вычистили от всего, что могло бы напомнить прежний Ярославль. На земле лишь бетонные плиты, ряды припаркованных грузовиков и легковых внедорожников, несколько бронетранспортеров и люди, в броне и без нее. Кто-то в ошейниках, как у Ливадова.

Встречали прибывших трое. В боевых камуфлированных под зеленку экзокостюмах. Смотрелись они более легкими, чем черная экзоброня морпехов. Визоры шлемов подняты. На правом предплечье чуть выше кисти у каждого красный круг с белым черепом внутри него. Бойцы американской частной военной компании «Белая голова», что обеспечивала контроль и над этим важным транспортным узлом. В кампанию принимали только граждан синего сектора с реальным боевым опытом и исключительно представителей белой расы.

Артур Джонс поморщился, расистов он не любил. Его облик — смуглая кожа, черные усики и короткая бородка клинышком — действовал на белых, как красная тряпка на быка. На тех, кто считал латиносов за людей второго сорта, а в Джонсе текла изрядная доля мексиканской крови. Но он гражданин Соединенных Штатов Америки, гражданин Корпорации! А «белоголовые» официально представляют здесь правительство. Пошли они к черту! Ему нужно попасть на поезд и уехать из этого проклятого мертвого города.

— Артур Джозев Джонс?

— Это я.

Наемник пристально посмотрел на Джонса.

— Ваша личность идентифицирована. В билете указано, что вас сопровождает раб. Это он?

— Он.

— Вы идете в зал ожидания. Ваше собственность должна последовать в подвал, — приказным тоном заговорил один из «белоголовых». — До посадки на поезд вам запрещается покидать указанные места. Иначе штраф, а это будет уничтожено ближайшим патрулем. Убытки компенсироваться не будут, и вам еще придется заплатить за утилизацию трупа. Все ясно?

Мрачный, словно туча, Джонс кивнул. С ним говорили, будто он преступник. Нет! С ним разговаривают, как с куском говна! Чертовы расисты! И куда, спрашивается, подевалось «мистер» или «сэр»?

— Вас ясно? — с раздражением в голосе спросил самый высокий из тройки встречающих борт.

— Ясно.

— Тогда следуйте в зал ожидания и без задержек. Он в главном здании вокзала, а оно прямо напротив. Со шпилем.

— Да позаботьтесь, чтоб ваше животное не мозолило нормальным людям глаза.

Андрей не понимал, о чем разговор. Трындят на английском. Ясно, что Рамиресу тут не рады — насыпают американцу по полной программе, а он только мямлит и кивает башкой. Да про Ливадова, должно быть, говорят, как о двуногой вещи. Это чувствуется.

На трапе показался морпех. Он окликнул одного из наемников по имени. Томом, кажется, назвал; и пригласил подняться на борт. Троица в экзоброне разом потеряла к Джонсу и его собственности всякий интерес. «Белоголовые» направились внутрь конвертоплана.

Ливадов хмыкнул. Армейцы что-то подогнали. Наркоту, наверно, а, может, морпехи сами жаждут прикупить кое-чего. Впрочем, не его это дело, и совершенно наплевать, принимают ли здешние янки какую-нибудь дурь либо сами толкают ее коллегам по опасному военному бизнесу.

Укол боли вернул задумавшегося Ливадова к реальности. Рамирес уже хромал к вокзалу. Не утруждая себя позвать русского по-человечески, он просто потащил раба за собой, причинив тому боль.

— Ничего! — Андрей смотрел на американца. Ливадов сразу двинул за Джонсом. Спорить с ним не о чем. Не время и не место для выяснения отношений. Зато себе он мог пообещать, что, когда снова получит свободу, долго Артур Джонс не проживет.

Мимо прошли двое с погасшими взглядами. Молодая женщина и мужчина средних лет в рабских ошейниках. Одеты в грязные застиранные комбинезоны и разношенные ботинки, головы обриты, худые. Абсолютно покорные судьбе. Андрей выругался и сплюнул. Таким становиться он не желает. И не станет!

Ливадова накрыло. Вспомнился Дагестан и те непростые деньки, которые пришлось пережить на втором месяце службы во время контртеррористической операции. Вспомнилось все или почти все, что с ним сталось в двадцать третьем веке.

Нет! Он не раб, даже когда на нем ошейник! Он или умрет, или получит свободу.

Но первым сдохнет Джонс! Ненависть захлестнула Андрея, он ускорил шаг, чтобы догнать американца.