И всё же кое-кому общение с высшей субстанцией удавалось. Не случайно, как в истории с моим моряком, а благодаря определённому методу или подходу. Мне это совершенно точно известно, потому что с одним из них я встречался прежде.

Фамилию его я не знал ни в то время, ни сейчас, помню только, что это был татарин по имени Гайнутдин. Это имя толкуется как «богатый верой». И у него была жена Маргуль, что означает «королева цветов»; увидев её впервые, я сразу подумал, что своим обликом она полностью соответствует данному ей имени.

Познакомился я с ними более двадцати лет назад, вскоре после нашего с Николаем Гудимовым бегства от бандитов.

До меня допрежь того доходили слухи о Гайнутдине и его необычных, главным образом целительских способностях, дарованных свыше, но я не придавал им какого-либо значения. Мы ведь нередко видим и слышим только то, что хотим видеть и слышать.

Тогда, расставшись с моряком, я поселился в Ольмаполе, в городе, где прошли мои детство и юность и откуда ещё в советские времена наша семья уехала в поисках лучшей доли. Мне надо было отлежаться и прийти в себя после злоключений, которые я пережил.

Никого из знакомых в сём старинном городе с сохранившимися купеческими особняками у меня не осталось. Я бродил по улицам, сталкиваясь лишь с редкими чужими взглядами и всё больше укрепляясь в правильности своего решения поселиться именно в этом провинциальном городке, который находился как бы на отшибе от большой постиндустриальной жизни.

Я снял комнату у одной пожилой женщины, обитавшей в Тихоновке, пригороде Ольмаполя, в домике на крайней, в один порядок, улочке Садовые Выселки, фасадными окнами смотревшей на неширокую пойму, заросшую высоким камышом.

Дальше за поймой несла свои воды могучая Ольма, берега которой в тех местах раскинулись километров на восемь друг от друга.

Вот в этом забытом Богом углу я и хотел отсидеться, успокаивая себя мыслями, что здесь-то уж точно никто из бандитов меня не найдёт.

Денег у меня было немного, но на съём комнаты, недорогие продукты питания и мелкие текущие расходы хватало. Одна была беда: последствия тяжёлых побоев, нанесённых подручными Клеща, не исчезали. Наоборот, они всё явственней напоминали о себе.

Не буду подробно описывать своё самочувствие, скажу только, что давали знать о себе и травмированная печень, и сильнейшие головные боли, лишавшие сна. Заметно ухудшилось зрение. Меня всё больше одолевала слабость, а в левую ушибленную голень стреляла такая боль, что я чуть не валился наземь. Неудобно признаваться, но во рту всё явственней чувствовался привкус мочи, и по телу пошли отёки – явные признаки того, что начали отказывать отбитые почки.

И это далеко не полный перечень болезненных проявлений. Лекарства, выписываемые местными врачами, не помогали, и я всё чаще стал задумываться о своём невыполненном предназначении в этой жизни и, по всей вероятности, скором переселении в мир иной. И о встрече с уже ушедшими предками.

Кроме того, будучи в терапевтическом кабинете я расслышал разговор медсестёр, что дни мои сочтены, и земной мир со всем его народонаселением и проблемами сразу начал от меня отдаляться.

Мне было так плохо, что не держали ноги, и я вынужден был ходить с палочкой. Как ходят глубокие старики. Или немощные инвалиды. Собственно, таковым я уже и являлся.

Единственным моим утешением, пожалуй, была гитара, оставшаяся у тёти Оли, хозяйки квартиры, с её юных лет; покарябанные гриф и корпус, пожелтевшие от времени ручки колков наводили на соответствующие размышления.

С позволения хозяйки я брал сей во всех смыслах старинный музыкальный инструмент и, перебирая струны и негромко напевая, поверял ему своё душевное настроение, с некоторых пор всё менее радостное.

Видя, что я таю на глазах, тётя Оля как-то не выдержала и, жалостливо глядя на меня, сказала:

– Тебе к Гайнутдину надо.

– К какому ещё Гайнутдину? – спросил я, не думая в тот момент, что она говорит о том самом врачевателе, связанном с космическими силами, о котором я уже слышал ранее.

– К такому… Есть один человек. Татарин. Живёт на той стороне Ольмы, за мостом, километрах в трёх вправо от него, возле самых Ольминских гор. Лечит особым чаем и солнечной энергией.

– Да ладно вам, тётя Оля, какой чай, о чём вы говорите! Тут современная медицина ничего сделать не может. Меня вчера только врачи обследовали, целый консилиум устроили, и то…

– Ты не маши рукой. Медицина не помогает, а Гайнутдин… Он многих поставил на ноги. К нему даже из-за границы лечиться приезжали.

– Что же в самом городе о нём ничего не известно?

– Кто тебе сказал, что не известно?! Кому надо, те о Гайнутдине наслышаны. Кого как следует прижучит. А так, конечно, люди просто живут себе и живут. Ну и давно сказано – нет пророков в своём отечестве.

Несмотря на её уговоры, я оставался при скептическом мнении об успешности какого-либо лечения, фактически смирившись со своей незавидной участью. Мысли об ином измерении, реинкарнации, параллельных и тонких мирах уже не покидали меня, и я всё больше зацикливался на прекращении физического существования.

Между тем мне становилось всё хуже. Одни только уже упомянутые головные боли, отнимавшие последние силы и сводившие меня с ума, чего стоили! Я ещё не помирал, но и жизнью то состояние, в котором находился, назвать уже было невозможно. Это походило на подобие какой-то предагонии, растянутой во времени.

Промучившись ещё несколько дней, я всё же поехал к этому самому Гайнутдину. С призрачной надеждой на пусть незначительные, но изменения в моём теперешнем состоянии, хотя бы на избавление от нестерпимых страданий.

Узкая грунтовая дорога привела к заимке, на переднем плане которой возвышался дом, довольно-таки большой по деревенским меркам.

Двускатная крыша, три фасадных окна, смотревших на северную сторону, и столько же – боковых: одно на восток, в сторону двора, и два на запад, на прилегавшую опушку леса и подножие Ольминских гор. Ещё одно окно было на юг, где вздымались сами горы, поросшие лесом.

В доме пять комнат плюс застеклённая веранда. Перед входной дверью красовалось широкое крыльцо с перилами и резными балясинами. Из удобств – водяное батарейное отопление с кочегаркой возле кухни, ванна, душ, раковина с краном, водопровод с принудительной механической подачей воды из колодца, автономная канализация.

Словом, Гайнутдин построился основательно, с расчётом на долгую благополучную жизнь.

За домом и комплексом дворовых сооружений – полуторагектарный приусадебный участок с простейшей изгородью из продольных жердей.

В дальнем конце заимки – большой глубокий родник с омутком; из последнего вытекал чистый прозрачный ручей. Русло ручья пролегало вдоль всего земельного массива и затем, минуя с задней стороны хозяйственные постройки, спускалось по пологому склону к самой Ольме.

В народе родник именовали Сереньким источником. Скорее всего, он был назван так из-за серого цвета почвы, по которой пролегало ложе ручья.

Земля эта была выделена Гайнутдину лесничеством, в котором он проработал лесником чуть ли не всю сознательную жизнь, в дар за успешный плодотворный труд по охране леса и уходу за ним и по защите животных от браконьеров разных мастей.

Меня встретил старик лет шестидесяти, коротко, чуть ли не наголо остриженный и чисто выбритый, с живым взглядом внимательных, умных, добрых глаз, среднего роста, довольно крепкий для своего возраста.

Это и был сам Гайнутдин. Рядом стояла его жена. Она смотрелась лет на десять моложе – высокая, красивая, статная и благополучная. Я как-то сразу почувствовал, что она была надёжным, прочным тылом своему мужу.

Хозяин заимки взял меня за обе руки, заглянул в глаза и так и замер, словно проникаясь чем-то, доступным только ему одному. Я почти сразу почувствовал нечто вроде благодатного тепла, проникавшего через его ладони в мой организм.

– Тебе надо остаться и пожить у нас, – сказал Гайнутдин немного погодя. – Необходимо безотлагательное, стационарное, как говорят врачи, лечение. Если бы ты промешкал хотя бы до завтра, было бы поздно.

– Нет, пожалуй, со стационаром ничего не выйдет, – ответил я, мысленно оценивая свой кошелёк, пустотелый на тот момент. Со слов тёти Оли я знал, что татарин не назначает цену за лечение, а берёт, кто сколько заплатит. Самых же бедных вообще пользует бесплатно. Но мне претила даже мысль о такой крайности. – У меня не хватит денег, чтобы оплатить и курс лечения, и проживание в вашем доме.

– Об этом не беспокойся, – сказал хозяин заимки. – Потом заплатишь. Когда разбогатеешь. И не заплатишь – тоже не беда. Значит, платой будет одно лишь твоё выздоровление. Это уже немало, а правильнее сказать – самое главное.

Его добрые-предобрые глаза сощурились в сочувственной улыбке, вызывающей доверие.

– Так я и вещей никаких не взял с собой. Я ведь думал побыть у вас часок-другой, и обратно в Ольмаполь. У меня ни зубной щётки с собой, ни бритвенных принадлежностей.

– Ничего, – ответил Гайнутдин. – Найдём тебе и новую зубную щётку, и станочек с лезвиями для бритья.

– Всё же мне надо вернуться. Надо предупредить хозяйку квартиры. А то беспокоиться начнёт, дескать, пропал постоялец.

– Не будет она беспокоиться. Ольга знает, что больные, бывает, проживают у нас неделями и месяцами.

– И всё же…

– Я тебе говорю: она абсолютно спокойна. Потому как уверена, что ты находишься у нас.

Ещё до сборов на заимку тётя Оля пыталась убедить меня, что сверхъестественная исцеляющая сила, которой обладал Гайнутдин, не случайна и что он является учеником самого Создателя!

Разумеется, её слова о Творце относились к области досужих вымыслов провинциальных обитателей и не имели под собой никаких оснований. И ничего, кроме ироничной улыбки, не вызывали.

С какой-то действительно высшей силой, например с более развитой цивилизацией или просто могучим космическим умом, общение вполне могло быть, почему бы и нет – такие случаи в истории человечества отмечались и не раз, они описаны в той же Библии. Но чтобы непосредственно с Создателем, сотворившим миллиарды и миллиарды вселенных, – это сомнительно, здесь уже явный перебор! Так я тогда считал.

– Напрасно усмехаешься, – с упрёком говорила хозяйка квартиры. – Твои усмешки – от неведения. Вот скажи мне: что ты знаешь помимо своей городской жизни и того, чему тебя учили в школе и институте? Задумайся и скажи – что?! Ну да, алгебру с геометрией ты знаешь, тебе это преподавали, но ещё-то что? А ничего не знаешь, не считая суеты сует, от которой все люди маются.

Тётя Оля, конечно, упрощала, но какой-то резон в её словах насчёт ограниченности моих познаний, несомненно, присутствовал. За обыденностью жизни большинство из нас мало чем ещё интересуется, а уж о тонких материях и иных мирах если что и известно, то только из разных фееричных телепрограмм.

Хозяева заимки выделили мне одну из задних комнат и предложили располагаться.

Не успел я оглядеться в предоставленном помещении, как из горницы донёсся голос Гайнутдина:

– Эй, дорогой, милости просим сюда!

И правда, лечение не откладывалось ни на минуту. Помню, что сначала врачеватель поставил меня в энергетический поток. Для этого он положил на мою голову свою правую руку и сказал, чтобы я повторял за ним то, что он будет говорить.

Это были какие-то непонятные тюркские слова. Но произносил он их чётко, раздельно, и я в точности воспроизводил каждый звук. Одновременно он неотрывно, не смаргивая, смотрел мне в глаза. А я смотрел на него. И чувствовал всё возрастающее воздействие некоего силового поля, которое приятной тяжестью и тепловой волной стало пронизывать меня с головы до ног и привносить определённую психологическую и телесную комфортность.

Затем врачеватель начал ходить вокруг да около меня и довольно резко водить рукой сверху вниз, словно сбрасывая накопившийся в моём организме негатив. При этом он опять произносил одни и те же повторяющиеся слова, запомнившиеся мне как «алляи балам гунасиз алля».

Я не знал точно, что они означали, а только догадывался, что это своего рода заклинание, помогающее с наименьшими потерями выйти из трудной жизненной ситуации.

Много позже, работая со словарями, я узнал, что этим наговором Гайнутдин действительно как бы отсекал тёмные силы – забирал меня из лап зла.

В заключение лечебного сеанса был чай с молоком и солью, так называемый эткен-чай. Маргуль ещё именовала его напитком жизни.

Чайная церемония сопровождалась десятикратным повтором слова «алля», означавшее, как потом мне стало известно, малыш или младенец.

По словам хозяев заимки, подсоленное «снадобье» способствовало выведению из организма шлаков, и прежде всего очищению крови от вредных составляющих, накопившихся в ней в течение жизни, а слово «алля» омолаживало и избавляло от отрицательной энергетики.

Как ни удивительно, но после всех этих процедур болевые ощущения, мучившие меня, заметно притупились, мною овладело состояние некоего умиротворения, и ночью я впервые за долгое время уснул крепким здоровым сном.

Татарское «зелье» с самого начала показалось мне довольно приятным на вкус. За недели проживания на заимке я так к нему привык, что в конце концов отказался от обычного чая с сахаром. И эта привычка к слегка – как суп – подсолённому напитку сохранилась у меня до сих пор.

Трижды в день – утром, в полдень и вечером – я купался в Сереньком источнике и чувствовал, что его вода наполняет меня дополнительными порциями энергии и силы.

Перед тем как мне окунуться, Маргуль подходила к роднику, склонялась над ним и произносила какие-то непонятные сокровенные слова, довольно-таки немногочисленные и отличавшиеся необычной странной интонацией, определённо почерпнутой не из нашего трёхмерного пространства.

Однажды из чистого любопытства я спросил Маргуль, для чего эти нашёптывания и какими свойствами они обладают.

Она ответила, что её речения меняют структуру воды, делая её первозданно гармоничной, такой, какой она была на момент сотворения нашей Вселенной. Что вода представляет собой живую субстанцию, способную запоминать всё сказанное, даже оттенки голоса. Что в ней как бы отражается состояние души человека, произносящего заклинание – доброе или злое. И что энергетическая мощь воды в Сереньком источнике становится в сорок тысяч раз выше обычной, той, которую люди пьют из кухонного крана.

Позже, уже будучи в столичном городе, я узнал, что подобной энергетической силой обладает вода на столовой горе Рорайма в Венесуэле – труднодоступной для людей, а потому чистой от их негативных мыслей и эмоций.

Предполагается, что точно такая же энергетика была присуща первозданной воде, которая миллиарды лет назад впервые появилась на земле и благодаря которой и возникла биологическая форма жизни во всём её буйном разнообразии.

Ещё Маргуль сказала, что знания, как обратить особенности водной стихии на пользу себе и другим людям, в их татарском роду существуют испокон веков и по женской линии передаются из поколения в поколение.

Из всего услышанного я понял также, что структурированная вода источника приводит в подобный же первозданный порядок воду в организме человека, из которой он в основном и состоит.

– Когда входишь в родник, обязательно говори: «Ты и я – одно целое», – наставляла Маргуль. – Тогда вода с любовью обнимет твоё тело и более полно передаст ему свои полезные свойства.

Я в точности следовал её словам, и вода и впрямь как бы нежно заключала меня в свои объятия, тем самым ещё больше настраивая на оздоровление.

И всё же я спросил у Маргуль, нет ли несоответствия в одновременном использовании и воды, и той энергии, которую вливает в меня хозяин заимки?

– А может ли быть несоответствие в том, – ответила она, – что в придачу к лечению, которое даёт Гайнутдин, ты дышишь нашим лесным хвойным воздухом?

Признаюсь, что никчёмность моего вопроса заставила меня покраснеть.

– В горах Алатау, – продолжила Маргуль, – где много лет назад Гайнутдин учился врачеванию, больные тоже погружались в целебные источники – в тёплые радоновые воды. И мой муж в них окунался. Ну а здесь у нас свои «воды». Не менее полезные для здоровья.

Кроме регулярного купания в Сереньком роднике, ежесуточного трёхразового пребывания в энергетическом потоке под дланью Гайнутдина и особого чаепития мне велено было регулярно и как можно чаще обращаться к солнцу и в пределах трёх минут работать с его лучами. И в обязательном порядке произносить определённое заклинание всё того же тюркского, как я понимал, происхождения, тоже лечебного и защищающего свойства.

Разумеется, и в этом плане я делал всё так, как мне говорили. Проводил до шестнадцати сеансов в день, пять-шесть подобных процедур было моим минимумом.

Однажды в минуту игривого настроения я полюбопытствовал у Гайнутдина, что будет, если работать с солнцем без прочтения формулы и не до трёх минут, а больше?

– Александр, ты же вроде умный человек, – сказал врачеватель, – а задаёшь такие глупые вопросы. Ну навредишь себе, ухайдакаешь зрение, только и всего. И ты это прекрасно понимаешь.

Так я прожил в доме татар до середины лета. Здоровье моё явно пошло на поправку: начали исчезать проблемы с почками, почти на нет сошли головные боли, полностью восстановилось зрение, улучшилось общее самочувствие. Я стал достаточно крепко стоять на ногах и начал обходиться без палочки.

Вернувшись к тёте Оле, я продолжил лечение, состоявшее в систематичном общении с дневным светилом и употреблении целебного чая с молоком и солью. И один раз в неделю непременно приезжал к Гайнутдину для закрепительных сеансов лечения энергетическими потоками и купания в Сереньком источнике.

Если память не изменяет, числа двадцатого июля, уже после завершения «стационара» у татар, на мою банковскую карточку поступила довольно значительная, по моим тогдашним представлениям, денежная сумма из Питера.

Это был процент за одно крупное новаторское внедрение в мукомольную промышленность, позволявшее в полтора раза снижать затраты на производство муки, к чему я имел прямое отношение. А также вознаграждение за разработку и продвижение чрезвычайно полезного для человеческого организма хлеба «Юниор» – предтечи целительских хлебобулочных изделий марки «Структис», речь о которых пойдёт позже.

Я немедленно расплатился с Гайнутдином и подарил тёте Оле новую стиральную машину с автоматическим режимом работы. Себе же купил лёгкую летнюю куртку, брюки, несколько рубашек и нижнее бельё. Одежда, в которой я прибыл в Ольмаполь, уже изрядно поизносилась, и в ней стыдно было появляться на людях.

Заклинание (иначе – словесная формула), которое я разучил на татарской заимке, потом не раз помогало мне в различных затруднительных обстоятельствах, а однажды спасло жизнь при заплыве в море.

В тот момент я находился километрах в трёх от берега. И вдруг у меня начало сводить ногу; за считанные секунды мышечные судороги поразили её всю – от ягодицы до кончиков пальцев. Никакие разминания не помогали.

Тем временем заметно усилился ветер, до этого едва напоминавший о себе, поднялись высокие встречные волны. Меня стало захлёстывать с головой.

Слова заклинания прозвучали в сознании, словно подсказанные со стороны – я о них в те мгновения вроде бы и не думал. В переводе на русский они означали молодость, любовь, вечную жизнь и жизненную силу.

Непостижимым образом поражённая нога сразу же освободилась от судорог, и я хоть и через силу, но добрался до спасительной отмели.