Но вернёмся к Николаю Гудимову.

С каждым днём он всё больше становился таким, каким я впервые увидел его на той подминуринской лесной поляне, будь она трижды неладна. В конце концов он стал выглядеть ещё моложе, примерно на двадцать шесть лет.

Налитой силой молодой человек прямо-таки излучал энергию и здоровье. Улыбка не сходила с его гладкого порозовевшего лица, глаза горели внутренним огнём и говорили о гормонах, бушующих в организме этого удивительного представителя человеческого общества.

Пожалуй, на двадцати шести годах омоложение Николая и остановилось. Скорее всего, остановилось потому, что – как он и сам говорил – именно это его физиологическое и энергетическое состояние в наибольшей степени соответствовало возрасту молодого (во вселенском отношении) развивающегося мироздания, в резонанс с которым он так удачно вошёл и которое в итоге как бы подогнало его под своё макрокосмическое естество.

Случай, конечно, уникальный, но не единственный. Гудимов был не первым, кто составил одно гармоничное целое с энергетикой бесконечного пространства и только благодаря этому здравствовал на протяжении долгих веков. Ведь был же упомянутый в Библии Мафусаил, проживший девятьсот шестьдесят девять лет! Также известно много других долгожителей на заре современного человечества, включая его прародителя Адама.

Скептики утверждают, что долгожительство древних – не что иное, как выдумки авторов исторического Священного Писания. Однако наука давно пришла к выводу, что всё написанное в Книге Книг – чистая правда и только правда. И приводит неопровержимые доказательства этому.

Беда лишь в том, что в определённые периоды своей истории люди растеряли многие знания, дарованные роду человеческому. И среди них – знания о продолжительной молодости и долголетии в целом. Потеряли, чтобы потом веками биться над раскрытием древних секретов. Но до сих пор безуспешно.

Между тем примеров предпосылок к чуть ли не нескончаемой жизни в природе не так уж мало. Взять хотя бы некоторые виды китообразных, которые вообще не знают, что такое старость, и растут до тех пор, пока не погибают от собственной тяжести или внешних воздействий, чаще всего человеческих.

То же самое можно сказать и об отдельных видах черепах, по прошествии веков гибнущих только из-за того, что не в силах таскать свой чрезмерно разросшийся панцирь.

По утверждению некоторых учёных, практически вечны и красные морские ежи. Эти существа могут стать жертвой болезни или хищников, но признаков старения у них не возникает. Примечательно, что у столетнего ежа ровно столько же шансов произвести потомство, сколько и у десятилетнего.

А какие чудеса происходят с медузами Turritopsis nutricula! Учёный мир считает их поистине бессмертными. Жизнь этих морских созданий проходит как бы волнообразно. Достигнув зрелости, они снова превращаются в молодые особи и способны повторять этот цикл снова и снова. То есть им удаётся обращать вспять процесс старения, давать обратный ход своему организму, реверсировать его. И так продолжается до тех пор, пока медузы не погибают от воздействия каких-либо внешних факторов. Допустим, от серьёзных физических повреждений. Или если их ктонибудь съест.

И вот новым примером удивительного обращения процесса развития организма вспять, на этот раз не в водной среде, а на суше, стал недавний бомж, некогда разудалый воин-моряк, он же гуляка, каких белый свет не видывал.

Разумеется, случай с Гудимовым поначалу немало подивил людей, с которыми он в то время общался. Но таких было всего несколько человек. В их число входили сторож Ефимыч, управляющий поместьем Владимир Смельчанов, его дочь Полина и, может быть, ещё два-три человека из тогдашней томаринской обслуги. Все они были люди неболтливые, знающие цену каждому своему слову, да и занятые преимущественно собственными персонами среди повседневных забот.

Поэтому никакая информация за пределы названного круга лиц не распространилась и ни до одного учёного геронтолога не дошла.

К тому же эти несколькие полагали, что моряк просто отоспался, отлежался в нормальных человеческих условиях, отъелся на хороших харчах, и, по всей видимости, стал таким, каким и должен быть. Они быстро привыкли к его новому образу и совершенно забыли немощного старика, явившегося некоторое время назад.

Как мне представляется, только Полина до глубины души была потрясена чудесными изменениями, происшедшими с моряком. В итоге у неё пробудился глубочайший интерес к этому человеку. И необыкновенное влечение к нему. Такое, что я даже затрудняюсь его охарактеризовать. Но могу прямо сказать, что слова о любви или преданности в данном случае были бы недостаточными.

Кроме того, девушка видела Гудимова в критической ситуации, когда тот сумел расправиться с тремя матёрыми преступниками, чтобы защитить её от их агрессии.

Юная Смельчанова невольно сравнивала его с другими знакомыми парнями и видела и понимала, что все они рядом с ним не более чем беспомощные желторотики, выращенные в достаточно защищённой «стерильной» среде и не способные на сколько-нибудь сильные, самоотверженные поступки.

Вероятно, на чисто интуитивном уровне она стала воспринимать управдома мужчиной, способным как нельзя лучше уберечь женщину от опасности и различных житейских невзгод. А возможно, как и в случае с Констанцей, это было то редкое абсолютно точное совпадение энергетических полей, при котором они начинают составлять единое целое.

Как бы то ни было, Смельчанова регулярно приезжала в Томарино, не пропуская ни одного воскресного дня, и пребывала там с утра и до того последнего момента, когда тянуть время было уже невозможно без риска опоздать на последний автобус, идущий из Нижнекаменского в автономный центр.

Какие чувства испытывал к Полине мой моряк? Трудно сказать. Мне лично об этом ничего неизвестно, и я могу только догадываться, исходя из разных косвенных признаков.

Полагаю, однако, что он ни на минуту не забывал разницу в возрасте, разделявшую их, и вёл себя так, чтобы никто даже подумать не мог ничего предосудительного о его душевных волнениях.

Не исключаю, что последних попросту не было, что Гудимов душил их в самом зародыше и что в этом ему помогал значительный жизненный опыт, который, несомненно, никуда от него не делся.

Даже сама горничная не видела ничего нового в его отношении к ней, кроме обычного отеческого дружелюбия, нередко присущего людям старшего возраста по отношению к младшим.

Избыточная энергия томила Гудимова и гнала его из Томарина в поисках новых ярких впечатлений.

Нередко он отправлялся в горы, с успехом преодолевая самые крутые склоны, и в эти минуты тело его упивалось счастливыми радостными ощущениями и абсолютным динамичным равновесием всех внутренних органов.

Но наступали мгновения, когда и горы начинали казаться однообразными и скучными.

В один из пятничных дней Полина, выйдя из здания пединститута, увидела перед парадным входом своего «подопечного». Лицо её вспыхнуло от радости, но тут же погасло под тяжестью каких-то мыслительных процессов.

– Вы здесь… Зачем? – несколько растерянно проговорила она, причём так, словно они расстались всего лишь пять минут назад.

Наш управдом удивился её тону, но не подал виду; онто надеялся, что его появление воспримут с восторгом, а вот и нет.

– Надоело сидеть на одном месте. Дай, думаю, съезжу в Светлоярск, развеюсь. Развеялся, да вот кривая вывела к вашему институту. Смотрю, а тут вы выходите. Далеко собрались?

– Хотела пройтись по магазинам – купить кое-что из продуктов.

– Для меня?

– В основном для вашей милости. Но и для себя тоже.

– Замечательно! Готов сопровождать и выполнять обязанности носильщика. Не возражаете?

– Возражаю. Сейчас сюда должен прибыть один человек. Я не хотела этой встречи, но он настаивал, и я уступила, согласилась на короткий разговор с ним. Не думаю, что ему приятно будет увидеть вас рядом со мной.

– Неужели во мне так много дурного, что может у когото вызвать ответные негативные эмоции? Не будем тянуть время – пойдёмте. А человек, о котором вы упомянули, нагонит нас. Если пожелает.

– Нагонит как?

– Очень просто – позвонит по телефону и узнает, где вы находитесь.

– Ладно, идёмте.

Взявшись под ручку, молодые люди направились к гастрономическим магазинам, видневшимся на некотором расстоянии от пединститута. Однако не успели они сделать и несколько шагов, как возле тротуара резко затормозил автомобиль марки «Мерседес-Бенц» и перед ними выросла фигура двухметрового малого с бычьей шеей и довольно бесцеремонным твердым взглядом. На вид ему было лет сорок пять, и весь его облик говорил, что он важный, солидный человек, немало повидавший на своём веку.

За рулём машины сидел ещё один мужчина, примерно того же среднего возраста, может, немного постарше; лоб его пересекал хорошо заметный косой шрам, вероятно, давнишнего происхождения. Положив руки на баранку руля, он отрешённо, со стальным спокойствием смотрел в некое пространство перед собой.

– Здравствуй, Поленька! – сказал малый, обращаясь к девушке и словно не замечая её спутника. – Я не стал говорить по телефону… Ты знаешь, у Надюшки, моей сестры, сегодня день рождения. Собирается хорошая компания, и мне хотелось бы, чтобы ты пошла со мной.

– Нет, Фёдор, я не могу, – ответила Смельчанова. – Я же говорила, мне надо в Томарино.

– Завтра утром я сам отвезу тебя в усадьбу. А сегодня…

– Сегодня ещё надо закупить продукты, чтобы приготовить на неделю еды инвалиду, бывшему моряку, проживающему в этом Томарине, конкретнее – в Гринхаусе.

Гудимов не смог сдержать улыбки. Это его назвали инвалидом, человека, в котором кровь кипела от избытка энергии.

– Хорошо, – сказал малый. – На покупку надо полчаса – это максимум.

– Извини, но мне надо ещё готовиться к защите дипломной работы.

– Дипломная подождёт. Ничего с ней не случится, если один вечер ты побудешь со мной.

Фёдор хотел взять юную Смельчанову за руку, чтобы посадить в машину, но Гудимов, всё это время молча наблюдавший за происходящим, шагнул вперёд и преградил дорогу.

– Неужели не понятно, – не снимая улыбки с лица, на одной ноте проговорил он. – Девушка не желает ехать с вами. Лучше оставить её в покое.

– А это ещё что за кобел? – удивлённо проговорил Фёдор, словно только что увидев Гудимова. – Студент, что ли? – он придвинулся ближе. – Тебе-то чего надо, пацан?! А ну пошёл отсюда, пока цел!

Человек со шрамом открыл дверцу «Мерседеса» и ступил на асфальт, скорее всего готовясь принять участие в назревавшей разборке.

Управляющий Гринхаусом улыбнулся ещё шире, но глаза у него вспыхнули недобрым огнём. И левое плечо как-то неуловимо выдвинулось вперёд – он оказался в позиции, немного напоминавшей боевую стойку рукопашника.

– Так, граждане, прошу вас!.. – Полина встала между мужчинами и, разведя руки в стороны, обозначила дистанцию, которая должна была разделить «бойцов». – Ещё не хватало подраться. Взрослые люди, постыдитесь! Ведёте себя, как будто молоденькие петушки. Фёдор, мне действительно некогда! У меня тоже бывают дела, которые нельзя отложить.

Мужчины, подчиняясь её категоричному тону, отодвинулись друг от друга. Человек со шрамом достал сигарету и закурил. Ситуация, начинавшая наэлектризовываться, в одно мгновение разрядилась.

Девушка облегчённо вздохнула, только что нахмуренное лицо её разгладилось.

– Я позвоню, – сказал Фёдор, обращаясь к Смельчановой. – Так, поехали, – это уже шофёру.

С этими словами он забрался в свой «мерс».

Человек со шрамом с нерушимым спокойствием сделал ещё пару затяжек, бросил недокуренную сигарету на асфальт, сел за руль, и иномарка почти неслышно покатила вдоль по улице.

– Где-то я его уже видел, Фёдор Георгиевич, – сказал шофёр, оглядываясь на пассажира, расположившегося на заднем сиденье.

– Кого?

– Того ухаря, который был с Полиной.

– И где?

– Не помню. В какой-то острой ситуации. Давнишней… Ещё в Минуринске, пожалуй.

– В Минуринске! Двадцать один год назад?! – Фёдор Георгиевич с сомнением покачал головой. – Шляхта, ты обкурился, что ли? Да этот ухарь в то время под стол пешком ходил.

– Ничего я не обкурился. Вспомните, о чём только что говорила Полина!

– И о чём?

– О том, что она собирается закупить продукты. Для кого? Вспомнили?

– Для инвалида из Томарина.

– Во-от! – лицо шофёра исказила хищная улыбка. – А кто хозяин Томаринского поместья?

– Наш дорогой, незабвенный Александр Кригерт, тот самый, которого мы с тобой хотели похоронить на лесной поляне под Минуринском.

– Давайте вспомним ещё, кто помешал нам «успокоить» этого чёртова немца, ставшего потом миллиардером?

– Моряк дальнего плавания Николай Гудимов.

– И этот же моряк свернул шею вашему брату Эдуарду, – шофёр снова оглянулся на пассажира. – А через три дня разделался с нашими людьми в поле возле лесополосы.

От приступа ненависти пассажир сделался чернее тучи; по лицу его пробежала судорога, пальцы конвульсивно сжались в кулаки.

– Ещё вот что: вы обратили внимание, шеф, на слова Полины, что инвалид в Томаринской усадьбе – бывший моряк?

– Выходит, что калека в Гринхаусе и есть Гудимов?!

– Точно, Фёдор Георгиевич, больше там некому обитать. Фраер же, что сейчас был, скорее всего его сын. Или какой-нибудь другой близкий родственник. Потому такая похожесть. Прямо один к одному. Особенно когда он на вас пошёл. Ух, глазищи-то у него загорелись! В точности как у моряка на поляне, который раскидал нас тогда.

– Как у того моряка, говоришь… Знаешь, что мне вспомнилось? Драка в Гринхаусе! О ней мне рассказывала Полина по телефону. Будто в томаринский особняк вломились трое неизвестных и с ними разделался проживальщик, которому она готовит еду. Ты в тот момент только вернулся из Питера, мне не до Гринхауса было, и я пропустил её слова мимо ушей. А сейчас вспомнил.

– Как же он мог разделаться с ними, если он, этот проживальщик, инвалид?

– В том-то и вопрос. Вот что. Надо будет разузнать, кто на самом деле поселился в Томарине. И если это тот морячок… Неважно, инвалид он или нет. Возьмёте живым. Я лично хочу разделать его на кусочки. Разузнайте! Только чтобы не получилось, как в прошлый раз под Питером. Там вы облажались по полной.

– Простите, Фёдор Георгиевич, в тот раз не получилось. До самого Кригерта не добраться было – уж больно высоко он забрался. Мы хотели действовать через его семью, но понимаете…

– Можешь не рассказывать – я ничего не забыл, всё хорошо помню и понимаю. В Ельниках у тебя трёх человек положили, и сам ты оттуда еле ноги унёс. Хорошо ещё сюда хвост за собой не притащил.

Всю оставшуюся дорогу оба молчали, и лишь когда автомобиль остановился перед рестораном с вывеской «У Шептухова», Фёдор Георгиевич сказал:

– Зря я тогда, на поляне, не дал тебе дорезать Кригерта. А ещё лучше… Надо было мне самому пырнуть его, куда следует. Потом все показания сошлись бы на том моряке дальнего плавания. Глядишь, не было бы сейчас ни миллиардера, ни Томаринской усадьбы, ни фраера, которого мы видели рядом с Полиной.