Воскресным утром Алексей Петрович выехал обратно в Петербург.

Проводив коллегу, Гудимов в очередной раз отправился осматривать дом, включая чердачные и подвальные помещения. В его распоряжении была увесистая связка ключей, и он проходил подряд одну комнату за другой, а также все кладовые и закутки.

Он уже заканчивал осмотр подвального этажа, когда до него донёсся непонятный шум сверху. Вроде бы брякнула кастрюля, и тут же Гудимов разобрал приглушённые потолочными перекрытиями слова известной песни:

Голос был явно девичий, только естественная природная мягкость в нём была переплетена с определённой долей напористости и категоричности интонаций.

Приволакивая больную ногу, бывший моряк поднялся из подвала и потащился в сторону кухни. Отворил не полностью прикрытую дверь, и… взору его предстала девушка лет двадцати двух, хлопотавшая возле газовой плиты, – довольно высокая, стройная и гибкая, как пружина. Одновременно она выполняла движения, напомнившие ему один из темпераментных южноамериканских танцев. Какой именно – Николай затруднился бы сказать, но нечто подобное он видел на улицах Сальвадора в Бразилии.

Пропела танцовщица завершающие слова куплета и, сделав последнее па, обернулась на звуки шаркающих шагов.

Гудимов столкнулся с палящим взором на задорном юном лице и словно увидел себя в отражении серых глаз – жалкого и немощного, вызывающего только глубокое сострадание.

Озорно улыбнувшись, девушка склонилась в изящном и слегка шутливом реверансе.

– Здравствуйте, сударь! – сладко протянула незнакомка. По груди рано постаревшего мужчины прокатилось благодатное тепло: всё же немалое это удовольствие – увидеть приятную, видную собой девицу, тем более увидеть неожиданно. Кроме того, было в ней что-то чрезвычайно близкое ему, уже встречавшееся прежде при каких-то экстравагантных обстоятельствах! Только где и когда эта необычная встреча и связанная с ней близость происходили? Он попытался напрячь память, но почти сразу же отказался от этой затеи – всё былое наглухо затёрли долгие годы проспиртованного существования.

Выдавив из себя некое подобие улыбки, домоуправ поздоровался в ответ.

Они представились.

– Полина Смельчанова, – назвалась юная очаровательница и протянула ему руку.

– Полина Владимировна, значит, – сказал Гудимов, пожимая изящную женскую ладошку. Со слов Алексея Петровича, он знал, что горничная – дочка управляющего усадьбой.

– По батюшке – перебор. Лучше – Полина. А можно – Поля. Лады?

– Пусть будет лучше…

– А вас как по имени-отчеству?

– Николай Фомич, если вам угодно. А можно – дядя Коля. Так проще.

Ещё один ответный взгляд; он различил в её взоре всё то же озорство и сочувствие. Девушке же во встреченном прищуре прочитался лишь обычный мужской интерес, возникающий при виде симпатичной женской особы, тот самый, который ей приходилось «отшивать» тысячу раз на дню. И этот старый карась туда же, куда и все остальные ловеласы.

– Значит, студентка, комсомолка, спортсменка и просто красавица, – проговорил Гудимов, удерживая на лице изображение радости. – И ещё танцовщица вдобавок ко всему.

– Всё правильно, кроме комсомолки, – девушка обнажила ровные жемчужные зубки, вероятно, таким способом показывая видимость удовольствия от встречи. – К счастью, ни в каких партиях и иных политических организациях, в том числе и молодёжных, не состою.

– Я тоже… не состою.

– И вы тоже? – Едконькая ирония возобладала над улыбкой. – Как же так? Разве в вашем возрасте можно без политических партий?

– Да вот… Я просто живу.

– Понятно. Извините, мне продолжить надо, – юная Смельчанова вернулась к кастрюлям. – Я приготовлю вам суп харчо. Не возражаете, нет? Ещё будет плов моего собственного рецепта. Уверяю – это такая вкуснятина, язык проглотишь! Уж не сомневайтесь! Кроме того, немного винегрета, две порции – на сегодня и завтра. А здесь… – повариха открыла дверцу холодильника. – Здесь сыр, боквурст, всякая зелень – петрушка, укроп, сельдерей. И свежие фрукты из томаринского сада. А вот там – очищенные грецкие орехи. Об их пользе вы, наверное, наслышаны.

– Боквурст? Это что такое?

– Это варёно-копчёные сардельки. Перед употреблением надо разогреть в кипятке. Думаю, с разогревом вы справитесь.

Показывая, где и что лежит, девушка непрестанно поворачивалась к домоуправу, и каждый раз они обменивались взаимными оценивающими взглядами.

– Поля, вы больно-то не старайтесь, я и сам неплохо умею готовить.

– Умеете, говорите! А ваша левая рука? Вон какая она у вас «ленивая». Как вам осилить с одной правой? Знаете, меня сразу предупредили, поэтому… Я и сыр тонко нарежу.

– Ничего резать не надо, – в голосе домоуправа прозвучала едва уловимая твёрдость. – Тот, кто предупредил вашу милость, плохо знает меня или не знает совсем. Говорю, что сумею и сыр нарезать, и яичницу приготовить, и со многим другим справиться.

Обменявшись с девушкой ещё несколькими словами, Гудимов прошёл в свою комнату, оттуда – на веранду и там, расположившись в кресле, закурил. По дороге он заглянул в большое зеркало, висевшее в коридоре, и увидел в нём седого сухощавого старика с трёхдневной щетиной и взлохмаченной шевелюрой после ночного сна.

Да, старик… И не просто старик, а немощный старец. Это при его-то пятидесяти годочках! Что называется, приехали. Многим мужичкам в его возрасте не дают и сорока. А то и тридцати пяти.

– Не очень-то хороший вид у вас, господин домоуправ, – сказал он сам себе и мрачно насупился. Огромные клубы дыма выходили из него один за другим. – Можно даже сказать, что хуже некуда. Задрипанный какой-то вид. Девушке, наверное, противно было с вами разговаривать.

В кресле его забил глухой нескончаемый кашель, присущий многим заядлым курильщикам, с хрипами и долгими несмолкающими стонами в груди.

Лёгкие переполнены табачной сажей и никотином, потому и кашель. Да и откуда быть хорошему виду с такой гнилой чухалкой? Но отказаться от сигарет невозможно, исключено, это последняя радость для него; всё остальное в сем бренном мире – трын-трава, ничего не стоящее и не заслуживающее внимания.

Загасив окурок, Гудимов прошёл в ванную комнату и целый час полоскался под контрастным душем, пытаясь хоть как-то улучшить внутреннее равновесие и внешний вид.

Когда он вновь появился в кухонном помещении, перед Полиной Смельчановой предстал побритый, причёсанный и несколько посвежевший, но тем не менее всё тот же рано постаревший сухотелый мужчина весьма болезненной наружности.

Во второй половине дня, перед тем как покинуть Томарино, девушка записала номер телефона домоуправляющего.

– Позвоню, если надо будет, – пояснила она. – А вы скажете, что приготовить в следующий раз. И я подкуплю нужные продукты. Договорились?

– Конечно. Я подумаю, чем бы вас озадачить – как повара, разумеется.