Спать мы легли около полуночи, по окончании проделки со спецназом. Постели наши, как и прежде, находились в той же комнате, разделённые креслами и обеденным столом.

Я всё никак не мог уснуть и непрестанно ворочался с боку на бок. Перед глазами продолжали мельтешить тела прекрасных дев, и не было никаких сил отогнать их от себя. Они шли, надвигались из темноты, посверкивая посеребренными пупками, и я словно в реальности ощущал их обжигающие прикосновения. Мягкие нежные руки тянулись со всех сторон, обнимали за шею, острые ноготки царапали плечи и спину.

Мне было уже за двадцать, тем не менее я оставался девственником и день и ночь мечтал о женщине. О том, как бы стиснуть её белые груди, схватить, обнять, прижаться губами и всем лицом к животу, бёдрам, ягодицам, пройтись поцелуями по ладоням, икрам, пяточкам и каждому пальчику, зацеловать её всю и… Мечтал и стеснялся попросить у какой-нибудь мадам, охочей до пионеров. И вот моя плоть терзала меня, лишая сна и покоя.

В конце концов испанец приподнялся на постели и повернулся в мою сторону.

– Вот что, Аркадий, так дальше не пойдёт. Вы не даёте сомкнуть глаз.

– В чём дело, дон Кристобаль?

– Я же сказал – из-за вас не сомкнуть глаз! Вставайте, одевайтесь!

– Но…

– Одевайся, там уже ждут! – взревел испанец. – Или я отправлю тебя в чём мать родила!

Делать нечего. Я поспешно натянул на себя штаны и рубашку и сунул ноги в комнатные шлёпанцы.

В то же мгновение я оказался в зале «Таверны Кэт», где совсем недавно проходило бурное веселье солдат и фантомных девиц.

Углы, стены просторного помещения, дальние столы и стулья – всё было погружено во мрак. И лишь в центре горела одинокая свеча, перед которой сидела во всех отношениях спелая, в самом соку дама лет тридцати, одетая в лёгкую белую блузку и белые же шаровары, нежно укладывавшиеся тончайшими плиссе на полукруглых ягодицах и сильных удлинённых бёдрах.

Сказать, что она была красива, было мало. Она была бесконечно обаятельна и притягивала к себе с невиданной женской силой. Сердце моё гулко застучало.

– Здравствуй, мой мальчик! – просто с задушевностью сказала она. – Я заждалась. Твоё имя?..

– Аркадий.

– А я – Альдина Ивановна.

Женщина взяла меня под руку и повела по лестнице на второй этаж. По дороге она несколько раз непринуждённо соприкоснулась со мной плечом и бедром, отчего всего меня как бы опаливало жарким пламенем и сердце начинало биться ещё сильнее.

Мы вошли в свободный номер. Альдина Ивановна предложила мне возлечь на огромные подушки, занимавшие от угла, дальнего относительно двери, чуть ли не половину помещения.

Я возлёг. Она щёлкнула пальцами, и передо мной появился столик, едва возвышавшийся над полом, а на нём всяческие закуски, преимущественно сладкие, и кувшины со слабосладкими же восточными напитками. Откуда-то, словно из стен, неназойливо негромко полилась песня в музыкальном сопровождении: «Аина-Аина, Аина-Аина-Ай-на-на».

Восхитительная донна сделала несколько па в стиле среднеазиатских танцовщиц, после чего тоже прилегла на подушки недалеко и не близко от меня.

– Люблю эту песню, – вполне обыденно сказала она. – А давай я напою тебя чаем. Хочешь? И сама напьюсь. Нам необходим крепкий чай, чтобы продержаться всю ночь до утра. В сторону весь этот зам-зам, – она отодвинула восточные напитки. – Организую-ка я что-то вроде японской церемонии.

Альдина Ивановна вышла в соседнюю комнату и тут же вернулась, одетая в нечто похожее на гибрид кимоно и обычного женского халатика из тонкой ситцевой ткани, весьма удачно облегавшее грациозную волнующую фигуру и ещё больше подчёркивавшее её прелести.

Не менее часа продолжалось чаепитие. Альдина исполняла роль гейши и на уровне моего развития вела беседы на разные возвышенные темы: о женщинах, любви, искусстве, о человеческих достоинствах и недостатках. Чудная женщина неизменно оставалась чуткой и заботливой. Её речь журчала, как вода в чистом прозрачном ручейке. Я в унисон, тоже произносил достаточно умные приятные слова, и время шло незаметно.

Снова облачившись баядеркой, она исполнила ещё несколько среднеазиатских танцев.

Практически полностью успокоившись, я уже смелее поглядывал на сотрапезницу, на её умеренно открытую белую молочную грудь, гармонично возвышавшуюся на хорошо сложенном роскошном теле, на весь нижний бюст, соблазнительно облекаемый тончайшими почти непрозрачными одеждами.

– Ты испугался меня там, внизу, в зале? – спросила она, вернувшись на подушки.

– Да, сильно. Потому что перед вами я как ребёнок.

– Но сейчас ведь не боишься, верно?

– Боюсь, но гораздо меньше.

– Мой бедный мальчик.

Она погладила меня по голове и поцеловала в лоб.

– Я нравлюсь тебе?

– Безумно нравитесь.

Взяв её руку, я приник к ней губами.

– На, выпей вот это, – она подала мне хрустальный бокал с каким-то прозрачным шипучим напитком, – и остатки твоего страха мгновенно улетучатся.

Испив до дна, я точно осмелел и позволил себе обнять её колени, после чего….

Сначала происходило то, что и должно было произойти в обычном восточноевропейском понимании. После чего я как-то сразу освоился, и началась форменная неистовая Камасутра, космический путь любви с преобладанием священной сексуальной роли женщины. Я был голоден, как лев, находившийся без корма несколько суток, и всё никак не мог насытиться. Альдина же была неистощима по причине естественных особенностей своих. Мы были одни и слиты друг с другом, и не существовало ничего в целом мире, что могло бы превзойти высшую радость этих мгновений.

Когда любовное экстемпорале закончилось и мы вернулись к чайной процедуре, на этот раз российской, женщина, отпивая из чашки, между прочим, спросила, правда, с оттенком утвердительности:

– Я у тебя первая?

– Да, дорогая Альдина Ивановна.

– Не жалеешь о потерянном нынешней ночью времени?

– Оно – не потеряно. Оно, то есть, извините, вы… – я совсем смешался и никак не мог подобрать правильные слова. – Оно не только не потеряно, наоборот, этой ночью вы обогатили меня. Я почувствовал себя совершенно другим человеком, способным на значительные поступки, и понял, как прекрасна может быть жизнь! А у вас… У вас много было мужчин?

– Ты – тоже первый.

– Как!

– А вот так. Сегодня я существую, а завтра меня не будет. Так же, как не было вчера.

– Но это несправедливо!

– Скажи это кому-нибудь другому.

– Мне показалось, что у вас огромный опыт. Вы чувствовали меня, как самоё себя, угадывали все мои тайные желания сексуального плана и шли им навстречу. И тем самым подарили мне высшее наслаждение. Временами мне казалось, что ваше тело трансформируется в угоду моим вожделениям.

– Так оно и было – в какой-то степени формы моего тела менялись. В зависимости от твоего физиологического настроя. Аркаша, милый, для того я и создана, чтобы полностью удовлетворять твои эротические наклонности.

При расставании я в тысячный раз целовал руки Альдины Ивановны, снова обнимал её колени и говорил с жаром, что готов провести с ней всю оставшуюся жизнь.

– Успокойся, мой мальчик, – негромко, словно воркуя, сказала она на прощание и в который раз погладила меня по голове. – Зачем такая категоричность?

– Мы ещё встретимся?

– Маловероятно. О женщине ты узнал достаточно. Я своё предназначение исполнила. Дон Кристобаль может спать спокойно.

Она была фантом, но мне казалось, что в её словах звучала затаённая грусть.

С этой ночи мою любовь к мадмуазель Смолецкой как рукой сняло. Последующими ночами мне снилась только незабвенная танцовщица в лёгких воздушных шароварах и белой блузке и словно наяву осязались прикосновения небольших отвердевших сосков волшебной женской груди.

Рано утром, когда я вернулся в гостиницу, дон Кристобаль спросил:

– Н-ну, вы довольны?

– Чем?

– Любовными играми.

– Вы подсматривали за нами! – вскричал я, встрепенувшись от возмущения.

– Ещё чего! – дон Кристобаль зевнул. – Мне глубокий сон дороже ваших альковных забав.

* * *

Три дня и три ночи продолжалась невиданная оргия в «Таверне Кэт». Редко когда то один, то другой из служивых спускался вниз, чтобы передохнуть от бурных ласк неожиданных любовниц и за бокалом виноградного послушать пение уже другой певицы, не менее обворожительной, чем первая.

Такие, к примеру, немудрёные слова доносились со сцены. А мне вспоминалась Альдина Ивановна, до умопомрачения желанная. Существует ли ещё она в природе и если да, то где сейчас и с кем? Или её тело полностью растворилось в космическом пространстве в виде каких-нибудь энергетических флюидов?

На другой день, под вечер, я не выдержал и завернул в таверну.

Вот и столик, за которым совсем недавно восседало моё несравненное божество. Некоторые из девушек пытались завести со мной непринуждённую беседу, но ни одна не была мне интересна. Заказав стакан напитка, придававшего смелость, я выпил и, спустя минуту, словно воочию увидел перед собой женщину, так страстно обнимавшую меня прошлой ночью.

Встревоженное исчезновением спецназовского отряда и полным отсутствием вестей от него, командование бригады «Тур», по согласованию с руководством ГУВД области, выслало в Ольмаполь вторую вооружённую группу, по численности не уступавшей первой.

Всего за полчаса до её прибытия дон Кристобаль привёл в чувство Стаса и его людей, вывез кружным путём из города и направил в областной центр.

Оказавшись на месте постоянной дислокации, ни капитан, ни кто-либо другой из его отряда так и не смогли толком объяснить, что с ними произошло и почему не было выполнено задание по захвату смутьянов. Почти всех их некоторое время врачевали в психиатрических лечебницах, но делалось это больше для проформы, так как своим поведением пострадавшие практически ничем не отличались от остальных людей. Бывало, правда, взоры бойцов подёргивались неизъяснимой тоской по ненасытным ласкам дивных дев, но своими воспоминаниями они ни с кем делиться не желали.

Второй отряд прошёл не дальше первого. Оказавшись перед вывеской «Таверна Кэт», бойцы, сопровождаемые Евой и её сподвижницами, завернули в указанное заведение, и… Словом, этих ребят постигла та же участь, что и их предшественников. Певица, до этого вместе с Евой трое суток миловавшая капитана Стаса, спела и для них:

Мною лично никакие психиатры не интересовались, да я в них и не нуждался. Возможно, тут не обошлось без лечебного вмешательства дона Кристобаля, ехидный саркастический взгляд которого, казалось, преследовал меня всюду, куда бы я ни направлялся.

Думается, и с Альдиной он свёл меня лишь затем, чтобы отбить от мадмуазель Смолецкой. Да пусть бы и так. Ночь с прекрасной женщиной я не обменял бы и на тысячу мамзелей. Но ощущался и едва заметный неприятный осадок, какое-то подобие душевной отрыжки. Возможно, всё же, это от неизбывного понимания, что Альдина Ивановна являлась всего лишь материализованным сгустком энергии, взятой из пространства.