На пятый день нашего знакомства, вечером, в первых сумерках, когда мы, вернувшись из города, прилегли перед тем, как поставить самовар и напиться чаю с вишнёвым вареньем моего собственного изготовления – у меня огороде росло несколько кустов вишни, и часть урожая я пускал на варенье и компот, а ещё сколько-то просто сушил, – дон Кристобаль вдруг насторожился, поднялся с дивана и сказал:

– Сюда выезжает группа ОМОНа, шестнадцать человек, на трёх автомобилях. Через несколько минут они прибудут и окружат дом. Нам ни к чему лишние встречи с боевыми представителями власти, поэтому – уходим.

– Откуда вы знаете про ОМОН?

– Знаю. Поторопитесь, мой друг.

Признаться, испанец обеспокоил меня. Какие-то секунды я блуждал взглядом по стенам и по чашкам, расставленным на кухонном столе. У меня не укладывалось в голове: как это так – это моё жилище и вдруг оставлять его на произволение чужих людей!

– Ничего не поделаешь, Аркадий, – сказал испанец. – Если вы останетесь здесь, то подвергнете свою жизнь большой опасности.

Мы быстро ушли, миновали наш квартал и едва нырнули в ближайший переулок и укрылись за деревом, как с обеих сторон в улицу въехали спецмашины с неработающими мигалками. Но их было только две.

– Третья остановилась на соседней улице, за задворками вашего дома, – глухо проговорил дон Кристобаль, опережая мой вопрос. – Оттуда пять человек пройдут огородами.

– Но для чего они приехали, что я такого сделал?

– Разве вы поглупели? Вспомните «Золотого дракона», где некий молодой человек посмел поднять руку на друзей сына городского главы! Подобные проступки не прощаются. Таковы нравы вашего современного общества, и вам это хорошо известно. Приплюсуйте сюда же каталажку, самовольно покинутую нами.

– Ни на кого я руку не поднимал. И пальцем никого не тронул. А из каталажки…

– Попробуйте объяснить всё это блюстителям порядка. Вон они, уже перемахнули через изгородь. Ага, никак поднимаются на крылец.

Между тем сумерки ещё сгустились, и под сенью уличных вишнёвых насаждений, густо темневших вдоль разбитых тротуаров, проросших травой, мы приблизились на расстояние, откуда было хорошо видно. За окнами осаждённого жилища зажёгся электрический свет, замелькали тени человеческих фигур.

– Никого нет! – раздалось из сумрачной мглы. – Но они только что были здесь. На столе чашки с самоваром, закуски – видимо, собирались чаёвничать. Надо осмотреть вокруг и перекрыть улицы и переулки. Вызовите подкрепление.

Отомкнув ближнюю калитку, мы проникли на подворье одного глухого старика на противоположном порядке и продолжили наблюдение оттуда.

А в темноте зазвучали новые голоса. Привлечённые необычным зрелищем, на улицу выходили встревоженные жители окрестных домов.

– Что вы делаете? – доносилось до нас. – Чем помешал вам этот парень? Безобидный, живёт, никого не трогает.

– Разойдитесь, граждане, не мешайте! – произнёс в мегафон человек в штатском, находившийся возле машин. – В тихом озере черти водятся; «безобидный» парень, как вы говорите, – опасный преступник.

– Нечем им заняться! – это уже голос моего соседа, Ивана Степановича. – Кругом банды преступников шуруют вовсю, а они простых граждан доканывают!

– Ты поговори ещё, дед, поговори! Мы тебе быстро язык-то прищемим!

– Не связывайся с ними, Степаныч! – тут же донеслось из ночи. – Эти хуже бандитов будут. Тем ты можешь сопротивляться, а этим – не имеешь права.

Прошло ещё немного времени. Полицейские, орудовавшие внутри жилья, вышли наружу, почти сразу же за окнами что-то вспыхнуло, раздался громкий хлопок, послышался звон разбитых стёкол, и из оконных проёмов вырвались языки пламени.

– Вот негодяи! – крикнул человек в штатском, продолжавший оставаться возле автомобилей и отдававший распоряжения по рации. – Преступники оставили взрывное устройство и чуть не погубили моих людей!

Огонь отчаяния словно опалил мой разум. Я рванулся к калитке, но дон Кристобаль крепко ухватил меня за руку.

– Куда, стойте! – холодно прошептал он.

– Пожар, горит!

– Ничем нельзя помочь! Стойте и смотрите.

Сердце моё разрывалось при виде гибнущего жилья, и слёзы наворачивались на глаза. Я лишался единственного своего прибежища.

Спустя ещё минуту послышался вой сирен, и на Амбарную прибыло несколько пожарных машин. В свете фар и отблесках огненного вулкана замелькали люди в касках и брезентовой спецодежде; размотав рукава, они принялись поливать водой стены и крыши соседних домов.

– Как быстро они прибыли, – прошептал я, завороженный бушующим пламенем. Языки его с гулом и треском вздымались вверх, летели искры и горящие «галки». Слава богу, было полное безветрие, и моих соседей пожарники отстаивали без особых затруднений.

– Их вызвали ещё до начала пожара, – отозвался дон Кристобаль. – Потому они так быстро и прикатили. Вызвал человек в гражданской одежде.

– Но почему они не тушат сам пожар?

– Не для того поджигали, чтобы тушить.

Лишь после того, как крыша строения стала проваливаться, брандспойты были направлены на пылающие стены.

– Пойдёмте, друг мой, – проговорил испанец. – Больше нам здесь делать нечего.

– Куда мы теперь? – спросил я, когда Амбарная и вся Тихоновка остались у нас за спиной.

– В гостиницу «Ольмаполь», там мы снимем номер на двоих.

– Но меня сразу узнают.

– Не узнают. Я позаботился об этом. Все преследователи уже забыли о вашем существовании. Поверьте на слово.

– Однако ловко. Как это у вас получа…

– Ничего особенного в этом нет, – сказал мой спутник, не дав мне договорить. – Для представителей параллельной среды обитания решать подобные проблемы не сложнее, чем дышать воздухом.

– «Ольмаполь» как раз напротив городской мэрии.

– Вот и хорошо, там уж точно нас искать никто не будет.

Оформив двухкомнатный роскошный, на мой взгляд. номер, выходивший окнами на Ольминское поле и возвышавшееся за ним главное административное здание, мы поужинали и со многими удобствами расположились на ночлег.

Уютная обстановка и вкусная сытная еда мало-помалу начали приводить меня в состояние некоего успокоения. Вместе с тем перед глазами продолжали мелькать всполохи пожарища, и душа не переставала болеть от потери родной обители. Рядом с болью тлело и неугасимое желание отмщения за причинённое мне зло.