(обрывок ленты от радиотелетайпа)

Про биржевую панику в далекой Голландии, это я немного вперед забежала. К слову пришлось… Тогда, мне не до того было. В зале началась очередная уборка, с перестановками. Теперь — к свадебной церемонии. Простенькой. В военно-полевом варианте. Настроение, после всего уже случившегося — ниже плинтуса. Фриц опять куда-то делся. Сходила посмотреть, как папу на постой устроили. Вполне… Занавески тоже пыльные, а так — все атрибуты… Есть уже не хотелось, пить не хотелось, ничего не хотелось. Вымотала меня суета, даже самой странно, насколько. В лагере или дома, бывало, целый день с мелкими возишься — и нормально. А тут — словно выжало. Папа заглянул, по голове погладил, назвал умной девочкой и, как совсем маленькой, достал гостинчик «от зайчика» — два мешочка кедровых орешков. Один, поменьше, уже лущенных, второй, побольше — в шишках. Тайгой от них запахло, детством… Не стерпела. Один сгрызла, второй, десятый… Спохватилась, когда добрую четверть прикончила… Нехорошо! Мама это называет «гасить отрицательные эмоции пищей». Зато успокоилась. Потом комендант зашел, поинтересовался, как дела. Потом — один из парней-связистов… А Фрица нет. И свадьба эта, скороспелая, мне окончательно перестала нравиться. Именно своей поспешностью. Тут не надо быть семи пядей во лбу, что бы догадаться — счет времени уже пошел на часы. Завтра Фриц уедет.

Прошлась по замку… В зале — расставляют посуду… Во внутреннем дворе — делегацию иезуитов в путь провожают. Оказывается, у Барона свита имелась. Или порученцы… Камушки, судя по всему, отправляются за море, а он, пока, тут остается. Спросила, у суетящихся в зале, надо ли помогать? Нет, отвечают, всё давно приготовлено. Вернулась обратно в комнату. Выстучала дежурного по связи, спросила, нет ли мне новостей? Есть. Первая новость. Хомяк устроил моим «гвардейцам» децимацию за испорченную клеем форму. Страшно отомстил — прикомандировал ко мне ещё троих, в качестве эскорта. Вторая новость. Теперь мне надо изучить их личные дела, потому что это надолго. Материалы из архива уже отправлены в «Рейхсканцелярию», а сами кадры — ждут в воротах. Третья новость. Фриц действительно улетает, но не завтра, а сегодня, в ночь. Что бы оказаться на месте действия с рассветом. Вот это — действительно удар судьбы. И ничего не сказал… Обидно. Четвертая новость. Папа устроил коменданту сцену, по поводу этого вот самого телефона. Непонятно, за что.

О! Надо знать папочку. На счет телефонов у него пунктик… Не знаю, с какого бодуна, но морзянку он активно не любит, а набор номера АТС методом настукивания его пальцем — буквально ненавидит. Дома и в рабочем кабинете, пока на пенсию не ушел, у него стояли телефоны с механическими «номеронабирателями». Это такие смешные дырчатые диски, с цифрами под ними, в которые надо совать палец и поворачивать, до упора, а потом — отпускать и ждать, когда диск, с жужжанием, сам вернется на место. При обратном повороте контакт, что под диском, прерывает линию связи ровно столько же раз, какая цифра была набрана. В кино я видела кнопочные «номеронабиратели». Там, такую же работу, выполняет специальная микросхема. Десяток «номеронабирателей» папе сделали в электромеханической мастерской, как подарок, на юбилей.

Три штуки я маленькой сломала. Игралась… Безумная в своей бесполезности вещь! По идее, она напоминает специальную машинку «для подтирания задницы». Только папе такое говорить нельзя. Для него это — символ цивилизации. Здесь «номеронабирателя» взять негде, а комендант смысла претензии не понял. Когда объяснили — вспомнил. Он тоже, на Земле-1, «номеронабирателями» пользовался. Просто забыл… Там, других телефонов — нет. Как представлю себе мир, где люди не могут даже телефонный номер пальцем настучать… Жесть! Не смешно…

(обрывок ленты от радиотелетайпа)

Спустилась во двор. Стоят. Все. Двое здоровяков, с которыми я на стене фотографировалась, один чуть поменьше и трое давешних мальчишек. Действительно гвардия. Моя… До церемонии — примерно три часа. Пошли… По дороге — познакомились. Мешок очищенных от скорлупок кедровых орехов я честно на всех разделила. А личные дела читать не стала. Только самые первые листы промахнула, с краткими анкетными данными. Но и совсем без аудиенции ребят оставлять некультурно. Вспомнила, как папа такие вещи устраивал. Всех усадила в коридоре штаба и начала вызывать по одному. На пять минут. И всем задавала три вопроса. Глядя в глаза… Тут весь фокус в том, что бы взгляд не отвести. Вопросы могут быть практически любые… Тренировка такая. Кто замялся с ответом или взгляд отводит — что-то темнит. Надо разбираться дальше. Просто и действенно… Главное, вопрос должен быть коротким и неприятным для отвечающего. Тогда ему за лицом следить некогда.

Один, два, три, два, два, один… Это — не считалка. Это — ответы на последний вопрос моих «гвардейцев». Я интересовалась — сколько человек ты убил лично? А они не скрывают. Милые такие, простые ребятишки… Одни словами, другие пальцами показывали. «Пустяки, дело житейское!» Забыла, кто эту фразу, по всякому поводу повторял. Фокус в том, что именно в личных делах, этих цифр — нет. Якобы, с целью не травмировать психику воспитанников негативными воспоминаниями. Захочет — сам скажет. Черта с два они травмированы! Скорее гордятся. Издержки «скоростной социализации», по методу Матусевича. Тоже легендарная личность, пускай и довольно мрачный тип. Бывшая специальность — майор КГБ, из Руссии, Это Земля-3 (официально), Развилка, как обычно называем… Здесь, у нас, координатор службы безопасности, по должности и психолог- экстремист, по призванию. Разруливает неразрешимые проблемы. Польза от его советов всегда налицо, но и запашок… Блин, не мне теперь от него морщиться. Как сказал бы Барон — «положение обязывает». Объясню.

Когда на Остров привозят очередную партию европейских беспризорников, это всегда толпа грязных и голодных зверенышей. Тесты, по которым их отбирают (выдумка того же Матусевича), самые примитивные. Возраст, живой вес, отсутствие видимых увечий и психических заболеваний. Проще говоря — гребем всех, до кого можем дотянуться, с маленьким дополнением. Здоров ли ребенок головой проверяют по его моральной устойчивости. Оказывается, способность к волевому самоограничению — потрясающе емкий параметр. Там и интеллект, и сила воли, и задатки к вхождению в коллектив. С одним маленьким «но»… Коллективы бывают солидарные (вроде нашего) и конкурентные, (согласно куриного закона «клюй ближнего, сри на нижнего)»…

Сразу по прибытии детишек помещают в месячный карантин. Учат грамоте, базовому русскому языку, нормам личной гигиены, правилам внутреннего распорядка и обращению с основными бытовыми вещами. В том числе — с оружием. А по истечении месячного срока, каждому (!), даются равные права… и пистолет. Это не прихоть, и не каприз — жесткий расчет. Внутренний устав на Базе — сродни университетскому, он рассчитан на вооруженных и ответственных людей. Без скидки на возраст. Как правило, за недели карантина, аморфная масса будущих воспитанников разбивается на группки, по симпатиям и интересам, а часть из них всегда ярко асоциальна. Выявить будущих хулиганов и мелких деспотов, с уголовными замашками заранее — невозможно. Терпеть их присутствие в коллективе — вредно. Разбирать клубок взаимных детских претензий — унизительно. Матусевич предложил рубить «Гордиев узел» одним ударом — дать ребятишкам разобраться между собой на боевом оружии. Причем, выдавать «стволы» начинают с конца установившейся негласной табели о рангах. По спартански, сразу же бракуют потенциальных нелюдей, силами едва формирующегося коллектива. Это работает… «Убей, но не мучай!» Среди прошедших «чистилище» потом не бывает ни драк, ни воровства, ни взаимных подсиживаний. Но, иногда, «отход» достигает четверти пополнения. Подростки жестоки…

(обрывок ленты от радиотелетайпа)

Это всё легко на лекциях слушать и в книжке читать. А сейчас, напротив меня, сидит конечный продукт описанной социальной инженерии. Думающий, между прочим, своей головой, с такими же точно «Наганами» в кобуре. Ужасного вида «Ангарки-Магнум» расставлены у стены. Попросить, хоть разок, бабахнуть, что ли? Позвала всех ребят в кабинет. Усадила вдоль стола… Как раз — по трое с каждой стороны, а сама — спиной к окну в торце. Стрельнули у связистов посуды и кофеварку на сухом горючем. Сахар нашелся в ящике с НЗ у двери (кстати, у меня в комнате точно такой же, надо ревизию произвести). Галеты (или твердые хлебцы) ещё вчера вечером принес Свен (не знала). Булочник, если верить рассказу очевидцев, вился вокруг штаба как оса над вареньем. Наверное, мечтает о звании «Поставщика двора его императорского величества». Прибалты, на удивление тщеславны. А если ему ещё и платить выше среднего — точно не отвяжется. Это надо обдумать.

Пока закипала вода для кофе, я всем раздала распечатки со своими собственными анкетными данными. Папа бы не одобрил, а мне кажется, это правильно. Может они не в курсе, куда угодили, может, передумают? У меня никогда не было слуг и личной охраны. Даже подумать о таком, неделю назад — дикость… А теперь… Все вежливо поблагодарили, почти синхронно сложили листики и бережно спрятали в нагрудные карманы. Как сувениры. Ноль эмоций… Фетишисты нерусские! Небось, думают, что всё, что надо, про меня знают… Что им надо, понимаете? Спросила, как они себе представляют свои обязанности? Мне объяснили. М-м-мать! Я теперь, оказывается — «символ возрождения германской нации» и в некотором роде — «достояние империи». Издеваются, по глазам вижу. Тонкий немецкий юмор. Фриц иногда тоже так шутит, с каменной мордой. Фиг его поймешь… Пробовала отшутиться — империя-то вроде бы Римская, а я, с утра — славянка. Бесполезно! Das ist Kleinigkeit (это пустяк)!

Сидим и в молчании пьем кофе. Хрустим галетами «от Свена». Парни — из кружек, единственную чашку отдали мне. Аккуратно кусают и одинаковым жестом подносят еду ко рту. Их научили вести себя за столом. Вылитые аристократы. Хотя, всё прошли через нищету и унижения… Через «иммунный барьер» карантина… Вот интересно, здесь меня берегут «как женщину нашего Фрица» или уважают как «подругу Фрица»? У нас с ними — радикально разное детство и жизненный опыт. Я, при всех закидонах, чувствую себя в своем кабинете эльфийской принцессой, среди горных троллей. Фриц такого впечатления не производил. А эти, да наедине…

(обрывок ленты от радиотелетайпа)

Меня — никогда не били. Моих гвардейцев, первую половину жизни — каждый день (ну, через день). Для меня выражение «старшие мальчики у нас кубики отняли, и трусы на голову натянули» когда-то, ерническим тоном, вырвавшееся у папы (память о безмятежном детсадовском периоде на Земле-1), почти забавная шутка. Папочка, по сей день, страшно горд, что рос изрядным шалопаем (по его словам) и «спуску никому не давал». Подозреваю, что это он сам (!), от избытка молодецкой удали, отнимал у других детей кубики и натягивал им на голову трусы. Но, даже не представляю, как он собирается, с такими замашками, нянчить внуков. Забавно, насколько его огорошило весной посещение нашего «детского тренировочного лагеря». Раньше, не особенно интересовался, а тут (после моего знакомства с Фрицем) вдруг напросился. Походили вместе, показала я ему всё, что хотел, от домиков, до вышки для прыжков в воду. А заодно, как старшая группа полосу препятствий преодолевает. Как на стрельбище из наганов с глушителями палит, что бы мелких (в тихий час) не разбудить. Как на блесну рыбу ловят. Как на скорость, без спичек-зажигалок, подручными средствами огонь добывают. Даже я, между прочим, восемь способов, знаю! Папа, отчего-то, морщился и задавал странные вопросы.

— Разве зубной пастой у вас, по ночам, не мажутся? — будто сам пользуется не зубным порошком… — Ой, у каждого в сапоге ещё и метательный нож? И у девочек — тоже? А «велосипед» у вас кому-нибудь делали?

— ??? — любезно объяснил смысл термина. Я как представила, что бы учинили земляки Инки с затейником. Некстати засмеялась. Писать, читать, стучать морзянкой и стрелять малышню у нас учат одновременно…

Папа обиделся. Высказался, что дети должны шалить, не слушаться, тягать из буфета варенье, нарушать режим и драться по ночам подушками. «Диктатурой очкариков» заведение обозвал. Мне иногда кажется, что он — очень педагогически запущенный ребенок. Мама его до сих пор, временами, как пацаненка, воспитывает, когда капризничает. Старики и малышня здорово похожи. Например, до истерики не любят манную кашу…

Грех такое думать, но вижу, что родитель привык хорошо кушать каждый день. Голод, для него — ЧП и страшный сон. Сытый голодного не понимает. А для моих «гвардейцев», голод — грубая реальность. Даже я помню, правда, давно, «сезонные ограничения пайка». Когда в супе, вместо мяса, одни грибы, а вместо хлеба — сухари «из резерва», по норме для иждивенцев. Резерв, аналог местного «НЗ на четыре дня», здесь хранят в каждом жилом помещении Базы, на случай внезапного штурма или осады. Нет, у меня еда была каждый день, иногда плохая или мало, но была… По-настоящему, наши голодали только в первый год. Я ещё не родилась… Но, всем военнообязанным, даже тогда паек не ограничивали. На морозе, в патруле и походе — иначе нельзя. Иногда, голодали попадавшие в осаду, на дальних «точках»… Или, когда первый «Матрас» на севере во льдах затерло… Объективные причины, понятно. Раз, даже я — на тренировке выносливости, в «голодном походе»…

Однако, что бы совсем нечего есть (или специально голодом морят), я себе представить не могу. Ребята, через голод прошли. Результат бросается в глаза. Наши (я имею в виду старожилов Ангарской Базы), сначала забирают сахар из укладки, если срочно надо. Потом — обновляют запас. А эти — свежую упаковку принесли с собой. И только потом — выставили на стол старую, из НЗ, в пожелтевшем пергаменте. Мне ими командовать? Вчера, в ходе сдачи зачета по радиоделу, я выкладывалась, как никогда в жизни… Показывала и доказывала… какая прыгучая и везучая. Вернее — хотела доказать. Кто же знал, что все испытания персонально для меня? А остальные — пришли на меня посмотреть. Помню, когда запустили секундомер на упражнение «быстро сделай батарейку», я, в азарте, железную лопату с пожарного щита пыталась сорвать. Дудки, она насмерть гвоздями к доскам приколочена. В принципе ясно, стена у замка каменная — чему там гореть? Для порядка щит висит… А может, это специальный «учебный пожарный щит», для подобных случаев, не разбираемый? Короче, фиг я им шуточку спустила. Ударом ноги черенок сломала и железку таки добыла. Толпа аж вздохнула, удивленно. Надо бы и сейчас придумать, чем их расшевелить… Да побыстрее! Изображать из себя барыню не собираюсь. Терпеть тщательно скрываемое презрение — тем более. Недоверие в малой группе — самое последнее дело.

(обрывок ленты от радиотелетайпа)

Может быть, я их расспросами обидела? Про карантин, говорить не принято. А уж шутить — тем более… Спрашивать чужого человека, совсем бестактно. Как часть «вводного курса» он и поныне вызывает яростные споры. Правда, каждый раз в итоге голосования, за его необходимость высказывается большинство. А те, кто голосует «против» (как всякий раз оказывается при распечатке списка), сами в карантине не бывали и судят с чужих слов. Кто кем является, сразу становится ясно, когда толпу беспризорников или членов подростковой банды помещают в условия, где нет необходимости вырывать кусок хлеба с боем, когда есть одежда, тепло и никто не угрожает прибить насмерть, за мельчайшую провинность. «Когда люди перестают бороться друг с другом за жизнь — они сразу же принимаются бороться друг с другом за власть» Дети — тоже люди. Это школа. Зачем он вообще нужен? Пусть дети сразу, учатся и запоминают, каков из себя пахан, как пахнет шакал, чем неприятны те и другие, по отдельности и вместе. И почему, убрав паханов, надо сразу же отлавливать и выводить в расход шакалов. А ещё, почему эту грязную работу нельзя доверить никому, кроме самих детей… Нам показывали учебный фильм, как проходит на Эзеле церемония окончания карантина. В обитом досками коридоре подземного тира стоит строй будущих воспитанников. Звука нет, но можно догадаться — «Такой-то! Выйти из строя! Получить личное оружие! Сякой-то! Выйти из строя! Получить личное оружие!» Револьверы выдают без кобуры, уже заряженными. Порядок обращения с оружием и объем прилагающихся к нему прав — известен. «Взвести курок! На боевой рубеж! Следующий! Следующий!»

Получившие револьверы, держат их стволами вверх и выстраиваются второй шеренгой, справа и слева от раздающего. Все уже знают, что после получения оружия будет ритуал пристрелки. На досках стены, за спиной у строя ещё безоружных, приготовлены мишени. Порядок раздачи у стоящих опасений не вызывает. Понятно, что всяким там «послушным мальчикам» полагаются мелкие поблажки. Получить наган на пару минут раньше всех — невелика честь. Ну, ничего, скоро наступит наша очередь, нагло ухмыляется поредевший строй, почти целиком состоящий из местной шпаны, а вот потом… У них уже никогда не будет никакого потом… Люди обычно не верят в близость смерти, а дети — тем более. Ненависть выстроенных лицом к лицу шеренг заметна невооруженным глазом. Всем, кроме стоящих в первой шеренге. Там успели привыкнуть к безнаказанности. Ведь «на Эзеле детей не бьют». Команда — «Огонь!» Панически мечутся, в густеющем пороховом дыму, несостоявшиеся тираны с шестерками… Справедливость — не дуэль, где правым, в итоге, считается тот, кто стреляет хоть чуть быстрее или немного точнее. «Гнилой социальный материал», без проволочек и сантиментов, расходуется на выработку и закрепление полезного навыка защиты своей чести и достоинства морально здоровых людей. Справедливость творится не просьбами, а своими руками. Злые языки зовут наш ритуал «прививкой совести».

Сразу после фильма нам читали лекцию. Сам Матусевич… Ровным, хорошо поставленным голосом.

— Это грубый метод. Зато, он работает. Проверено столетиями практики. Быстро, дешево, надежно из произвольной атомизированной толпы сразу получается заготовка вполне приличного коллектива, а не дикая полууголовная банда (как оно бывает, когда вопрос самоорганизации пускают на самотек). Я лично ничего не придумал, этому способу отбора неведомо сколько веков, — гм… авторство идеи он скромно не афиширует.

— Можно ли это проделать быстрее и меньше мучить детей? К сожалению — нельзя. Обоснование сроков:

1. Медицинская норма карантина — месяц;

2. Педагогическая норма адаптации (с освоением основ языка и грамоты) — месяц;

3. Психологическая норма адаптации (привыкания к новому месту и порядкам) — не менее 2 недель;

— Минимум месяц, каждому новому набору, так или иначе, сидеть в строгой изоляции. За этот срок все микрогруппы и личные склонности каждого — успеют проявиться. А необратимо закрепиться — не успеют.

— Что за это время можно сделать?

1. Отслеживать поведение будущих воспитанников, насколько хватает сил и времени.

2. Прогонять ребятишек через тесты, попутно с первоначальным лечением и обучением.

3. Превентивно выявлять «социально близких» и «социально далеких».

4. Поддерживать, насколько возможно, среди них порядок. Не позволять разгула насилия.

— Почему это всё надо делать именно так?

1. Из маленькой скотины обязательно вырастет большая. Так что, её слезинка любой крупности, мелочь, сравнительно с ожидаемым вредом. Кто мучает других, для своего удовольствия — жалости не достоин.

2. Обязательно надо дать нормальным детям навык самоорганизации, с оружием в руках. Пример публичного отстрела хулиганья и их прихлебателей должны подать себе они сами. Не воспитатели! Воспитателям следует направлять и бдительно контролировать процесс.

3. Все любители читать морали и плакать о судьбе маленьких бандитов — идут в жопу (так и сказал, хотя обычно — корректный, до отвращения). Сволочь нельзя снова выпускать на волю. Раз она уже попалась — надо убивать. А если потом кто-то захочет повыпендриваться — возможности у него больше не будет. Оружие и равные права, теперь — у всех.

Помню, после этой лекции с фильмом, у меня несколько дней было гадкое послевкусие… А мир казался серым и несправедливым. Ну, почему, всех хулиганов сразу — убивать? Почему не попробовать воспитывать? Папе этот фильм тоже показывали. Он ему не понравился ужасно. Дня два возмущался и ораторствовал:

— Прекрасная традиция бить салабонов (слегка опошленная тупым садизмом некоторых старослужащих и увечьями) имеет глубокий смысл в воспитании воина! Человек, который не имеет устойчивой привычки, что его бьют, доведенной до обыденности и равнодушия, в бою может впасть в ступор от безобидного удара, либо от одной мысли. Человек — боится непривычного. Иногда, до паралича. А когда ему регулярно, крепкие ребята, пробивают фанеру или лося, оно так приедается, что никакой дрожи уже не вызовет никогда. Такова человеческая натура. Главное понимать, зачем все это. Тогда не будет увечий — один правильный эффект!

Мне эти рассуждения казалось в чем-то глубоко правильными, пускай и первобытными. Только, дядя Гриша как-то появился, в разгар очередной речи, и всё перевернул с ног на голову:

— А тебя, Леша, в военном училище сильно били? — и прищурился, ехидно.

— Как можно?! Я же был будущий офицер!

— То есть, по-твоему, чужая отбитая печенка не болит, если она солдатская? — и посмотрел, мрачно… — Привыкать к рукоприкладству вредно для психики. Терпеть побои — особенно.

А надо знать, кто такой дядя Гриша и как он владеет навыками рукопашного боя. Папа отчего-то смолчал. Через год дядя Гриша вел у нас занятия, по основам самообороны. Показывал, как отбивать нож и уклоняться от удара рукой-ногой. А потом сказал странную фразу. «В настоящем бою, тот, кто подпустил к себе противника на удар рукой — труп. Привычка драться голыми руками — это удел рабов. Только рабы ходят безоружными.» Я запомнила… А Барон, почему-то, называет нашу Базу — университетом. Вспоминал, что студентом может стать последний простолюдин, причем это сразу дает ему право на шпагу Всякий поступивший в университет получает шпагу, обязан являться на лекции или экзамены при шпаге. Университетский устав дает ему право убивать обидчиков и защищать своё достоинство с оружием в руках. Интересно было бы с ним папу свести…

(обрывок ленты от радиотелетайпа)

Как же быстро время бежит! До свадьбы — меньше двух часов… А что мне с этими архаровцами делать — ума не приложу. Ладно бы фрейлины меня сопровождали… (от какой сырости они заведутся?). Но, тогда сразу встанет вопрос — что делать с фрейлинами? И вообще, что делают фрейлины? Особенно, когда «объект» — вне зоны обслуживания? Известно, что! Языки чешут и косточки моют. «Объекту» — в первую голову… Оно мне надо?

Решено! Отделываюсь от эскорта, переодеваюсь в праздничное (мой голубой шелковый комбинезончик — самое оно), набираюсь духу и — вперед в семейную жизнь. Чем меньше поднимем шума, тем меньше хлопот. Может — оно и к лучшему. Дома бы фокус не прошел. Родичи бы не допустили, да и знакомых полно. Зато тут — проскочит. А то ещё пойдут по Европам разговоры, что новобрачные де, в храме не венчаны, разной веры, мезальянс у них и так далее… Фигу им всем, а не торжественную церемонию! Особенно, если учесть, что в комбинезончике меня в церковь и не пустят. Я бы, на месте верующих, точно не пустила. Про попа и речи нет. Не для них шито. В смысле, сшит комбинезончик так, что бы на меня смотрели, а поп (или пастор, кто тут, на Острове, служитель культа?), со мною, конкуренции не выдержит. Забудут о нем прихожане, а на меня уставятся… Как сейчас, ребята, на меня смотрят. Вот-вот дырки провертят… Явно считают, что разговор не окончен. Возможно, ждут распоряжений? А может — вопросов.

— Дезертиров много? — интересно, это что же я такое ляпнула? Язык спешит впереди головы.

— Nein! Es gibt nicht (не имеется)! — ага, это они имеют в виду результаты прошедших учений. Отчет…

— А среди тех, кто сразу после карантина? — ну, куда я лезу, спрашивается… Или не могу в это поверить?

— Es gibt nicht! — вроде в глазах понимание промелькнуло. Они что, просчитали меня быстрее, чем я их?

— Кто отвечал за порядок? — не представляю, как можно уследить за такой толпой на огромном заросшем лесом острове.

— Wir unser (мы все), — значит, это все же Университет (или школа с большой буквы, по понятиям века) и иезуит, с его нечеловеческой проницательностью, оказался прав. Они здесь, поголовно, добровольцы. Раз так…

— У вас есть парадная форма? — за отсутствием под рукой другой родни — сойдут. Типа, университетское братство.

— Это парадная форма, экселенца, — ага, ради маленького спектакля они испортили клеем свои «парадки». Жертва должна быть вознаграждена по достоинству.

— Приглашаю вас всех на мою свадьбу! Гостями… Verstehen? — переглянулись, встали по стойке «смирно», хором гаркнули:

— Natuerlich (конечно)! — фи, солдафоны. Небось, старых фильмов, с Земли-1, насмотрелись. Подражают…

— Разберитесь, кто дежурит сначала, а кто потом, — за попытку усадить за стол всех разом меня точно не похвалят. Приставлены сопровождать — пусть сопровождают, а унижать ребят я никому не позволю.

— Danke (спасибо)… — буркнул только один и покраснел… Вот и славно. Совсем на людей стали похожи.

(обрывок ленты от радиотелетайпа)

Голому одеться — только подпоясаться. Маленькую постирушку я комбинезончику ещё вчера учинила. Как чувствовала… Шелк — материал не мнущийся. Последний осмотр… Нет ли пятнышек, или разошедшихся швов, или отставших нашивок… «Если хочешь, что бы всё было сделано хорошо — сделай это сам!» Какой фрейлине можно доверить такие вещи? Это всё равно, что свой пистолет отдать, кому-то чистить. Дикость! Душ? Пожалуй… Мазаться-краситься? Мама показывала, как это надо делать правильно. А сама не красится. Фриц меня накрашенной ни разу не видел. Вот и нечего баловать… Тем более, чуть смажется — буду как дура. Повертелась, так и этак — хороша…

Двери в комнату я спецом оставила приоткрытой. Вдруг, долетят обрывки разговора. Специально слушать, что о тебе говорят, дурной тон, а если случайно — это ничего. Увы, треск телетайпов глушит все остальные звуки… Зато, перед окном промелькнул силуэт. Получается, что кто-то вышел из домика и бродит вокруг. Стерегут… Пригляделась. Винтовки не видно, внешний вид — безмятежно расхлябанный, а кобура расстегнута. Напевает себе под нос какую-то знакомую песенку, на архаичном немецком. Ничего себе… Застольная студенческая… Древний как мир — «Орден вагантов». Наши научники её, иногда, под настроение (хорошо поддатые) горланят… Та же мелодия, те же интонации… наверное — заметно другие слова, так ведь, сколько лет прошло… Вечные студенты… Пение, понемногу, становится громче и воодушевленнее… Для меня старается? В голове, сам собой, складывается перевод:

(Здесь и далее, перевод песни «Орден вагантов» со староненемецкого — Натальи Пятаковой, 2007 год)

Хотела получить ответ — почему они не сбегают? Папа рассказывал, как они в детстве сбегали с уроков из школы. Но, его в школу гнали из-под палки. Дай волю — все уроки проиграл бы в футбол или в компьютер. Сам признавался, что только армия из него человека сделала… А здесь — по другому. Никого не держат силой. Дядя Лева рассказывал о временах юности, когда был секретарем в комсомольской организации. Говорил, что в комсомол тогда уже принимали всех подряд, а исключить из него, даже самого отпетого ублюдка, уже не было ни какой возможности. Потому что, по неписаному закону, за отчислением из комсомола должно следовать и отчисление из вуза. А это — уже перебор. В результате, шпана, фарцовщики и всякие любители глумиться над слабыми, которых следовало бы, ещё на пионерской линейке, публично расстрелять перед строем (кто их только в пионеры принимал?) выросли и благополучно стали в 90-х годах уважаемыми бандитами, политиками и видными бизнесменами. Ведь секрет успешного бизнеса — это равнодушие к человеческим интересам партнера и готовность давить сок из подчиненных.

Что интересно, если верить папе (а он 1976 года рождения, по временной шкале Земли-1), уже тогда, все и про всё знали заранее. В школе им говорили одно, а после уроков — другое. Что справедливости нет… Что сила и деньги — круче любой правды… Что дети начальников — сами станут начальниками, а дети рабочих — могут не подпрыгивать… Но, все верили не тому, во что говорилось, а тому, во что хотели верить. Например, никто не подозревал, что в СССР скоро будет война. Когда в Закавказье полыхнуло — удивлялись. Когда в Молдавии — удивлялись ещё сильнее. Когда вдруг не стало СССР — просто не захотели об этом думать. Продолжали жить, «как будто он ещё есть». Страусы, блин! А ещё, в них особо вколачивали, что «один человек ничего не может». Совсем. Нечего даже пытаться.

Бедный папа… Живое опровержение его житейской науки у меня под окном песни поет. Доброволец… Не хочешь верить — будь любезна запомнить. Он здесь не потому, что приказали. А потому, что захотел сам. Есть вещи, которые надо делать самому и никому нельзя доверить. Тоже — «привет из карантина». Там, раз и навсегда, вбивают в голову, что личное физическое уничтожение обидчиков относится к подобающим вещам. «Если хочешь, что бы мерзавца не стало — убей его сам!»

У нищих слуг нет. Месть — острое блюдо. В мирной папиной юности, мало кто, из гражданских, это лакомство попробовали. Гм… Рекомендую… Судя по парням — редкое и ни с чем не сравнимое удовольствие. В карантине — угощают всех желающих. Выжившие — нелицемерно благодарны. Выходит, что я, для ребят — символ веры в равенство и справедливость. Воплощение мечты, которую можно потрогать своими руками. Подозреваю, что даже у иезуита, тоже, что-то такое в глубине души шевелится.

Фриц мне рассказывал про карантин совсем немного. Нехотя, сквозь зубы… Словно бы стеснялся, за своих сверстников и современников. А чего, спрашивается, стесняться? У них — всё то же самое, как в мире взрослых. Только время сжато. За первые дни и недели становится ясно — «кто есть кто?» Да что там! В самый первый день… В первую ночь… Всех ребятенков помыли, переодели, накормили, показали, где спать и где сортир. Всего навалом. Чисто, тепло, никто не орет и не стоит над душой. Казалось бы — можно спокойно отдыхать? Фиг!

Сразу у кого-то попытаются что-то отнять (просто потренироваться), кому-то нагадят в чистую кровать, кого-то попытаются нагнуть, сначала по мелочи (принеси то, принеси сё)… попробуют друг на друге кулаки. Вчерашние бродяжки, «бедные, жалкие и ничего не понимающие», предоставленные самим себе, начинают самоопределяться в стае, как обыкновенные звереныши. И сами — понемногу звереют. За неделю возникают микрогруппы. Формируется «табель о рангах». Гнуть слабых и «неприсоединившихся» начинают всерьез. Если среди новичков нет ярких асоциальных лидеров, то «болото» давят толпой шакалы. И? Уже можно брать на карандаш. Кто-то начинает пытаться давать отпор. Этих тоже берут на карандаш. Днем, по вечерам, на занятиях, просто в общении с дежурными старшекурсниками (самая тяжелая вахта) — идет контрпропаганда. Художественные фильмы и мультики, общая обстановка. За месяц психотип и душевные наклонности каждого (!) новичка можно определить «с точностью до третьего знака». Вероятность ошибки — ноль целых, фиг десятых. А потом — церемония в тире. Вот она убеждает будущих воспитанников лучше самых пламенных проповедей — «У этих — всё по-честному и всерьез». Через свои руки и опыт — доходит быстро и наверняка. С неожиданным довеском…

Есть такое наблюдение, что самые пламенные христиане — это только что крещеные язычники. Всякая идея наиболее яро поддерживается недавно уверовавшими в нее адептами. Мысль, своими собственными силами карать и искоренять зло, вместе с его носителями, она ведь, до жути, антихристианская. Иезуиты, если как следует подумать, должны волосы на голове рвать от нашего здесь присутствия. Совсем простой пример:

Певец лукавит. Курсанты не пьют. Вообще… Идейного заряда коммунистической мечты (или мечты о всеобщей справедливости в реальном времени, или идеи о построении царства божьего на Земле, или выбор приобщиться к «ордену чистых духом») у вышедших из карантина живыми хватает на годы и годы. Причем, на всех, скопом. Фриц, до сих пор, светлеет лицом, когда про это говорит. А ведь они, всего-то, восприняли как догму, вскользь оброненную фразу — «Нормальный человек может быть или пьяным, или вооруженным». Отношение к личному оружию тут вполне рыцарское. Восторженное, до обожания… Мальчишки же… Выбор, между пойти в кабак (безоружными) или устроить пирушку в расположении (а револьверы запереть на замок), однозначно решается в пользу револьвера. Наши, из первопопаданцев, приватно жаловались, что коллектив Эзеля на них давит, моральным авторитетом. Добротную «гусарскую попойку», со стрельбой по воронам и пустым бутылкам, устроить невозможно. Во-первых — стыдно… Во-вторых, не педагогично. Само собой получилось… При этом карманные деньги у воспитанников есть. По местным меркам — приличные. Хозяйство Острова дает доход…

Подозреваю, что Барон трется рядом, а не бегает кругами, провозглашая нам анафему и грозя карами небесными, в том числе, и по этой причине. Он-то знает толк в пропаганде. Но, свою технологию, иезуиты не отработали, в силу отсутствия понимания цели. В христианских монастырях — падение нравов. Монахи пьют, играют в карты и кости, алчут земных богатств и бегают по шлюхам. Что в православии, что в католичестве… А чему удивляться? Христианство — это религия рабов. Нельзя же одновременно быть рабом и свободным. А рабу нужна отдушина. Возможность «расслабиться»… Его гордость, за шиворот, с четверенек не поднимает.

Это точно… Не песня, а целый манифест! Догадываюсь, почему папочка прилетел сюда в мундире без знаков различия. Сам не раз жаловался, что, вместо дисциплинированных «штурмовиков», мы получили толпу вполне «красных» фанатиков. На мой взгляд — как раз нормально. Ведь без светлой идеи штурмовики воюют плохо. Те, кто организовывал образовательный процесс, знали это с самого начала. Пусть здесь подавляющее большинство «сочувствующих», но, зато таких, что в рост побегут на пулеметы (которых у вероятного противника нет, и хорошо, я в кино видела, как оно бывает). Зато, при попытке послать этих сознательных бойцов на смерть «просто по приказу» — возможны самые разные варианты. До папы, наконец, дошло, куда он попал? Здесь же не армия, а вооруженная коммуна. Ох, сомневаюсь! Скорее — он что-то задумал…