Утро нового дня началось задолго до рассвета. По внутренним ощущениям часов в пять. С детства ужасно ненавижу вставать под звуки проводной радиоточки. От хрипа репродуктора громкого вещания я проснулась впервые в жизни… Даже сразу не сообразила, где я и что со мною. Прислушалась. Не разобрала ни криков, ни стрельбы. Да и транслируемая речь звучала слишком монотонно… Рядом, тихо чертыхаясь под нос, одевался и напяливал на себя военную ременную сбрую Володя. Стол "жилого модуля" занимал раскрытый чемоданчик…
— Идиоты! — рычал он, застегивая тугие пряжки, — Ленивые идиоты! Захотели приключений на свою жопу?
— Что случилось? — вылезать из-под теплого одеяла ужасно не хотелось, хоть убивайте, — Война началась?
— А ты послушай, — зло бросил он через плечо и выскочил в мокрую тьму, не застегнув дверной клапан…
— …на период введения военного положения, — продолжал бубнить репродуктор над головой, — запрещено проведение митингов, собраний и массовых мероприятий, — ну, по крайней мере, это — не нападение туземцев…
— …вводится особый режим передвижения гражданских лиц по территории лагеря… — что-то знакомое.
— …запрещается пребывание гражданских лиц вне жилых помещений во время "комендантского часа"… — кстати, военное положение может объявлять только Президент. Не?
— …отменяются референдумы и выборы в органы самоуправления… — а результаты выборов не отменили?
— …объявляется нормированное снабжение продовольствием, в зависимости от должностной категории… — вот тут меня словно пинком подбросило с лежанки. И куда только сон девался?
— …организуется специальный режим работ обеспечения нужд вооруженных сил Российской Федерации, — ага, кажется, у нас происходит самый обыкновенный военный переворот. Быстро же "штабные" спохватились…
— …запрещается пропаганда и агитация, а равно иная деятельность, подрывающая, в условиях военного положения, оборону и безопасность Российской Федерации, — гм, а разве мы сейчас в России? Вроде бы уже (или ещё) нет… Даже безмозглый "Лунтик" не решился бы такое ляпнуть.
— …правовые акты и распоряжения военного командования, обязательны для исполнения всеми органами местного самоуправления, организациями, должностными лицами и гражданами… — похоже, демократии каюк.
— …на период действия военного положения, всю полноту власти принимает на себя штаб военного управления, под командой полковника Смирнова Андрея Валентиновича, — "самозванцев нам не надо, командиром буду я".
Словно подтверждая последнюю мысль, мигнула и погасла осветительная лампочка. Через пластик окна с трудом пробивался серенький утренний свет. Через болтающийся на сквозняке дверной клапан в "модуль" струей ползет холодный туман… Пока застегивала молнию на куртке, в голове испуганной птицей билась цитата из Гашека — "…война шла своим чередом, но тут вмешался Генеральный штаб…" Господи, только бы ни у кого сдуру не сорвало крышу! Нервы у всех на пределе.
Новости за завтраком не порадовали. Научные работы, кроме текущего наблюдения за "аномалией" — сворачиваются… Размеры продовольственного пайка — временно ограничиваются (перечень категорий будет объявлен дополнительно)… Все лица, свободные от выполнения технических обязанностей по поддержанию хозяйства (переводя на русский язык — "инженеры") — мобилизуются для строительства плавательных средств, с целью срочной эвакуации лагеря на территорию подконтрольную законным властям России. Для чего объявляется круглосуточный режим работ. Офигеть… Особенно мило прозвучало (в контексте утреннего объявления), молчаливое уравнивание Президента РФ и московского царя. Когда вернется Володя, обязательно спрошу — что весь этот цирк с конями значит? Впрочем, догадаться нетрудно. На вчерашнее "общенародное волеизъявление" господа военные дружно "положили с прибором". Изолированный кусочек Российской Федерации (нас) собираются сдать Московии. "В связи с чрезвычайными обстоятельствами", разумеется. Тихий, маленький путч самозванной хунты… Влипла!
Следующие двое суток прошли сумбурно. Каждые несколько часов официально объявленная ситуация изменялась, словно горстка стекляшек в крутящемся калейдоскопе… Выли бензопилы на берегу… Рушились вековые сосны. По спешно возведенной канатной переправе переправлялись к импровизированной пристани бочки с горючим, ящики с сухими пайками и консервами. Часть научного персонала мобилизовали в помощь "кораблестроителям". Всем остальным — грозно рекомендовали меньше шляться по лагерю и не путаться под ногами. Солдаты, под контролем "штабных" офицеров (а полковников и майоров у нас оказалось больше, чем лейтенантов), растянувшись длинной вереницей, весь световой день перетаскивали по каменистой тропинке ящики и упаковки защитного цвета. Аккуратные штабеля снаряжения грубо перерывали и бросали открытыми. Часто не зачехленными. Полупустые "жилые модули" уплотнили. Освободившиеся от постояльцев — срочно демонтировали. Теперь их складируют для погрузки на плоты… По мне, спальный мешок — проще и надежнее.
Неприятным сюрпризом стал запрет на общение с "инженерами". Снова, как в первые дни после высадки на Новой Земле, вокруг их "палатки барачного типа" появились патрули автоматчиков. Хлебопекарня начала работать в три смены. Говорили, что из избытков выпечки готовят сухари (какие избытки, если введены нормы питания?). А ещё говорили, что рецепт хлеба в первую, вторую и ночную смены — разный. И что шеф-повара вызывали "на ковер к самому" для подобающего внушения. Что-то он там нахимичил. Или наоборот. Не знаю. В смысле — вообще ничего не знаю. И чего ждать — не знаю. Соколова целыми днями не видно. Володи — тоже. А когда на минутку появится — молчит. Единственно, под строгим секретом, приказал паковать вещи, как для выезда. И никому не говорить. Это как раз понятно… И приятно. Ревнует. По-своему… Предпочитает рискнуть любимой женщиной в далеком походе, но иметь её рядом, чем оставить на произвол чужим людям. Готовлюсь.
Про необходимость молчать — пожалуй, хороший совет. Такое впечатление, что чем меньше достоверной информации, тем больше веры всякой ерунде. Например, буквально час назад, услышала, что первая партия отъезжающих будет полностью состоять из морских пехотинцев и офицеров с боевым опытом. Вторая — из офицеров "штаба" и части научных сотрудников (читай тех же офицеров, прикомандированных от различных организаций). Поразительно много народа у нас сразу переоделись в форму, как только это стало престижным.
Планы руководства в отношении "мирняка" до сих пор публично не оглашаются. Понятно, что профессор Радек останется стеречь свою любимую "аномалию". Для него она дороже жизни. Можно предположить, что часть народа потребуется для охраны хозяйства и запасов (а вывезти всё это добро не реально). Не понятно, к чему тогда все эти манипуляции с пайками и категориями питающихся? Один черт, остающиеся на зимовку в момент прикончат немудрящие запасы, а потом будут вынуждены жить охотой и собирательством. Володя на прямо заданный вопрос высказался обтекаемо. По его словам выходит, что Смирнов в окончательное закрытие "аномалии" не верит. Но, вынужден считаться с такой вероятностью. Старается "разложить яйца по корзинам". Наиболее боеспособная часть войска отправится в поход на Братск. Сплавом, вниз по Ангаре, пока не начался ледостав. В зависимости от их успехов — вторая часть должна оставаться в резерве и присоединиться к первой. Более подробное планирование пока смысла не имеет. Вполне возможно, что в разгар похода "аномалия", в очередной раз, заработает нормально и придется срочно трубить отбой. Отзывать войско назад. Но, солдаты не пропадут. Зато гражданские, особенно, не имеющие теплой одежды "космонавты", будут возвращены обратно первыми. Следовательно, они должны находиться поблизости от "дыры". Терпеть, ждать и надеяться. Ясно?
Утро третьего дня началось непривычно. Во-первых, ночью погасли прожектора на вышках. Во-вторых, не загорелась лампочка в "жилом модуле". В-третьих, куда-то подевался сам Володя. Вместе с упакованными вещами. На столе — записка. "Ничего не бояться, ничему не удивляться, не паниковать. Вызову тебя по рации." Косой штрих снизу — знак. "По прочтении уничтожить" Наша старая система маркировки документации. Так… Кажется, сегодня я ночевала под крышей в людном месте последний день. Скомкала бумажку и, при выходе, отправила её в темное отверстие "общественного толчка". Лежанки заправлены, предметы гигиены — на виду, а что все ящики пусты — с первого взгляда не видно. Конспирация и ещё раз конспирация, товарищи. Не иначе, решение включить меня в первую группу "переселенцев" далось Володе нелегко. Незачем возбуждать зависть. Даже если я больше никогда не вернусь обратно — голову надо держать гордо, а спину — прямо. Потерпим…
Вечерний разговор, как Рубикон. Что вчера казалось невероятным, сегодня отлежалось и встало на место. Да, суета Радека, вокруг погасшей "аномалии" — как покойнику горчичник. Когда-нибудь она, безусловно, снова откроется. Не в следующем году, так через пять лет… или через десять. Природа течения времени не замечает. Но, нескольким сотням городских жителей в первобытной тайге не прокормиться. Надо срочно уменьшать число зимовщиков и готовить запасную базу. Пока не встала Ангара — дорог каждый час. Если удастся сразу доплыть до Братска — хорошо. Если не удастся — тоже не катастрофа. Катастрофа настанет, если сиднем сидеть на месте. Нет, в поход пойдут только самые молодые и здоровые. Груз минимальный. Оружие, боеприпасы, аварийный запас еды, горючее для моторов надувных лодок и походное снаряжение. Кормиться будем охотой и рыбалкой. Нет, с московским царем, без сомнения, каши не сваришь… Но, говорить это людям — преждевременно. Русские ещё кажутся бойцам "своими". Пускай бойцы увидят предков собственными глазами, а ещё лучше понюхают — убеждать сразу станет легче. На фиг она кому нужна, эта нищая задрипанная Московия, медвежий угол Европы? Даже Польша — отстой. Пародия на державу… Надо пробиваться дальше. В будущей Германии — бушует Тридцатилетняя война. Тоже — не рай земной. Зато во Франции — просвещенный абсолютизм и мудрый, как триста евреев, кардинал Ришелье. Единственный человек, способный по достоинству оценить "гостей из будущего" Да, ты меня правильно поняла. Именно для этого нужны были твои уроки французского. Готовься, будешь тренироваться в дороге. Учить меня и тех, что покажутся наиболее подходящими, для прорыва через половину континента. А кто сказал, что будет легко? Не трусить! Робкие — пусть остаются в Сибири. Если кто-то надеется, с босым лицом и отсутствием родовитых поручителей, сделать карьеру в Москве — тоже нехай дерзает… А молодой и красивой женщине — место в Париже! Как я и предполагала, на любой случай у него приготовлен хорошо продуманный план.
А ещё — он показал пачку конвертов. Рекомендательные письма на латыни, немецком и французском языках. Кроме них — копии документов, которые не стыдно предложить для продажи тем или другим владыкам Европы. Архивы в современном мире оцифрованы. Самые секретные бумаги и крутейший компромат (с точки зрения автохтонов эпохи) открыто лежит в музейных витринах или собран, как сканы высокого разрешения, в публичных электронных библиотеках… В XXI веке — это уже не стоит ничего… А в родном XVII столетии — миллионы. И совершенно не надо тащить с собой кучу золота, поминутно рискуя им и головой. А ещё — (тут уже настала моя очередь возгордиться), есть веши которые не украсть — знания в моей голове. Настоящие, тоже стоящие огромных денег. Агротехника, агрохимия, переработка и очистка растительного сырья. Галчонок, — шептал он соблазнительным баритоном, — горсти обычных семечек, которыми бабки на углах торгуют, тут достаточно, что бы озолотиться. Ну? Убедил! Правильно говорят — с милым готова хоть на край света. Так и поладили. Спала я совершенно безмятежно. Уже и не помню, что снилось. Что-то интересное, костюмированно-историческое. Вроде экранизации "Анжелики маркизы ангелов". Вот…
В столовой свет был. Но, народу оказалось не в пример мало и все — как прибитые пыльным мешком из-за угла. Без аппетита поклевала жидкую размазню. Запила слабо заваренным чаем, с чуть зачерствевшим хлебом. Неужели и заварку начали экономить? Вроде рановато… Послушала, почти не удивляясь, новость дня. Первая вооруженная группа уже отплыла, затемно и без церемоний. Видимо, собираясь целиком использовать стремительно укорачивающийся световой день. А в бараке "инженеров" несколько человек сорвали спину на погрузочных работах в ходе аврала и ещё — вспышка желудочных заболеваний… Дарья Витальевна прислала пробы питания из рациона. Надо сделать анализ. А ещё — с утра куда-то подевался начальник столовой, с ключами от продуктового склада. Завтрак готовили из остатков. Хоть ломай дверной замок. На вызовы по рации не отвечает. Говорят, его видели у пристани.
Анализ — дело первой очереди. Только эпидемии поноса нам здесь для полного счастья и не хватало. Под зарядившим мелким дождем (хорошо, что из одежды догадалась оставить именно дождевик с капюшоном), не откладывая, двинула в лабораторию. А света-то и нет! Отключили… Судя по остывшему термостату — с ночи… Как работать? Никак… Без электричества аппаратура мертва. Интересно, что происходит? Авария генератора? Забренчал полевой телефон. Что? Да, иду… Нашли остатки раскладки продуктов, из которой работягам варили кашу. С подозрительными примесями. Нужно моё присутствие при заборе образцов Господи, а сами не могут? Что происходит, вообще? Развал и безобразие на каждом шагу. Куда Володя подевался? Если он здесь, то где? Вдали глухо хлопают несколько выстрелов. Очередь. Ещё… Охотятся? Хорошо! Может, пообедаем, как люди.
У запертых дверей продовольственного склада, к моему приходу, уже собралась маленькая нахохленная толпа. Дождик сменился моросью, налетающей туманными волнами. Ну и погодка! Соколов, как-то бережно, поддерживает под руку нашу главврачицу. Ого! Полковник Смирнов тоже здесь. Первый раз вижу его в таком понуром виде. Весь бледный, губы дрожат. То ли ругался, то ли сам по себе не в настроении. Причем, молчит. Коренастый мужичок, без головного убора, примеряется к замку хитрым агрегатом. Щелк! Перекусил дужки.
— …Видно, что грузили в крайней спешке, — глухо доносится из-за спины продолжение без меня начатого, разговора, — даже часть бочек с горючкой на берегу осталась. Наверное, их плот уже нагрузки не держал. А со склада ГСМ — всё, до последней жестянки, выгребли! Заставили проход пустыми бочками, а полной — ни одной. Еле-еле на "резервный движок заправить" остатки, понемногу, слили… Представляешь?
— Что скажете, Андрей Валентинович, — рокочущий бас Соколова ни с кем перепутать невозможно, — Тоже случайность? Интересно получается! Раз случайность, два случайность… — Смирнов вызывающе не отвечает.
— Ведут! — слышен крик со стороны затянутой мглой тропинки, — Куда они, на хрен, денутся с подводной лодки? К складу, к складу их гони… Там все собрались! Поразвелось тут "начальников", пора прореживать…
— Вы не имеете права! — и этот дребезжащий фальцет мне смутно знаком, — Ой! — глухой удар, — Я… я буду жаловаться! Вы, товарищ солдат, пойдете под трибунал! — старый знакомый. Низенький свинообразный майор с выпученными глазами (почему-то с объемистой сумкой в руках и усыпанный крошевом опавшей листвы), за ним сопровождающий (или конвоирующий?). С автоматом! Ещё один. Тоже с сумкой. Сзади — ещё автоматчик.
— В "Гринпис", с того света, будете жаловаться! — слышится из тумана, — Он защищает права животных… Шагайте, покуда ноги носят! — из клубов мороси на нас выплывают всё новые, темные от сырости фигуры.
— Вот, наловили, товарищ полковник, — торжествующе рапортует фундаментального вида верзила, — Вроде бы все в сборе… Принимайте! — видя, что Смирнов не реагирует, обращается к Соколову, — Что с ними дальше?
— Доложите по форме! — у Смирнова наконец-то прорезался командный голос.
— Ну, дык, — слегка теряется верзила, — Мы к пристани через березняк продирались. Потихоньку. Мало ли? Ждали заслон встретить… А они стоят и глядят вдаль, — хлюпает носом и вытирает его рукавом, — Смех… Будто опоздали на поезд… А нас увидели — сразу к кустам кинулись… Прятаться… — паузы между короткими фразами заставляют предположить, что все выражения, возникающие в голове, морской пехотинец сперва переводит с матерного на русский и только потом озвучивает, — Сумки побросали… Михайлыч говорит — "Надо б местность прочесать…" Я спрашиваю — "Пулеметом?" Потом, у них спрашиваю — "Пулеметом?" Вот, сами повылазили…
— Где остальные? — стараясь казаться спокойным, осведомляется Смирнов.
— Известно где, — почему-то смущается верзила и снова вытирает нос рукавом (ну и манеры, блин), — Тама.
— Это самосуд! — ни к селу, ни к городу опять взвизгивает свинообразный. Видимо приободренный присутствием старшего по званию, он обрел дар речи и уже не опасается пинка в зад, — Мы выполняли приказ.
— Чей? — темнеет лицом Соколов, нависая над подконвойным, словно великан Шрек над осликом.
— Э-э-э… — у майора, от столь явного нарушения субординации, острый приступ косноязычия, — Э-э-э…
— Уплыл он, Вячеслав, — вперед выдвигается новая фигура в грязной робе, с охотничьим ружьем на плече и красной повязкой на рукаве. Вроде бы, скатерть из такого материала я у кого-то в "модуле" видела, — А этих, — пренебрежительный кивок через плечо, — здесь бросили. Как заслон от погони и, — помялся, — ненужный хлам, — мы встречаемся глазами. И я — узнаю говорящего. А он — узнает меня, — Видишь, даже женщину свою бросил.
— Володя! — крик не сдержать, — Где?! Что с ним?
— Успокойтесь, — кто-то бережно и твердо придерживает меня за рукав, — Пройдемте… Всё разъяснится…
Остаток дня прошел как в бреду. Чужими, непослушными руками делала анализы остатков продуктов, из которых последние дни готовили для мобилизованных на строительство плотов и погрузку разнорабочих. Так, ничего особенного… Обыкновенная крупа, траченная мышами. С примесью мышиного помета. Похоже, что на еду пустили ту часть продуктов, которые Дарья Витальевна, она же майор медицинской службы Поповских (ни разу не видела её в форме и только сегодня узнала звание), забраковала, как непригодные к употреблению в пищу. Достаточный повод для острого кишечного расстройства. Все приготовленные к долгому хранению продукты, включая сухие пайки и запас сухарей — вывезли… А с начальника продовольственного склада теперь ничего не спросишь. В поход по Ангаре его не взяли… Говорят, грубо столкнули обратно с плота, на который он было, уже забрался…
Говорят, что сам Володя и спихнул… Могу представить — почему. Плывущим на запад вредно узнать, что их товарищи в лагере оставлены практически без еды. Это разрушит "легенду" о планомерном ходе операции по "спасению экспедиции методом её рассредоточения". Прочесывавших берег солдат и ополченцев (мужиков с красными повязками) фигурант попытался встретить огнем. Наверное, ничего хорошего от такой встречи не ждал… Его убил снайпер… С кручи… Говорят, что там была грамотно оборудованная позиция и много боеприпасов. Да-с… Узнаю Володю. Даже из досуха выжатого и выброшенного за ненадобностью человека, можно получить ещё немножко пользы, для себя лично. Так фашисты оставляли "в заслоне" смертников-штрафников, прикованных к пулеметам. Мир не меняется…
"Дознавателя" (как представился мне в конце бесконечного рабочего дня по телефону незнакомый хрипловатый голос) пришлось пригласить в гости. Терпеть ненавижу разговаривать в темноте. Свет, как теперь объявили, будет подаваться по графику. Днем — в служебные помещения и на рабочие места. Вечером — в жилой сектор. Круглосуточно — на узел связи, в штаб и караулку. Строгая экономия остатков горючего. Военное положение не только пережило смену власти, оно получило "высочайшее одобрение" от Соколова. К облегчению Смирнова, как я слышала. Полковник теперь — "главный военный начальник", а политику (с ответственностью) спихнул на главу Совета… Хорошо устроился. Умеют же некоторые. Как говорил папа — "от Ильича до Ильича, без инфаркта и паралича".
Полный лысоватый мужик, почти домашнего вида. Деловито отрекомендовался по фамилии — Ахинеев… Надо понимать — тот самый "возмутитель спокойствия инженерных масс", о котором упоминал Кротов… Долго вертелся на тесноватом для него откидном стульчике (буду я ещё всяким предлагать сесть на Володину койку) и начал с фокуса. Из кармана мешковатой куртки выложил на стол пистолет Макарова и одну обойму к нему.
— У вас, Галина — работа ходячая. Караул к каждому специалисту мы приставить не можем. Пользоваться умеете? — если я ждала разговора, то совершенно в ином стиле, — Безоружным выходить из лагеря запрещено…
— Спасибо, — ошарашил, нет слов. Это, после утренних расстрелов (охота, ха), "члену семьи главного врага народа", — Угостить, извините, нечем (кстати, чистая правда), — я и сама-то возвращаться сюда не собиралась.
— Ещё надеетесь, что он придет? — хитро кивнул на аккуратно застеленную свободную лежанку "жилого модуля", — Только, прошу, не врите, что полковник ФСБ согласится спать под этаким одеяльцем… Вещи с ночи вынесли? — вся моя маскировка подготовки к отъезду накрылась медным тазом. Зря я шпиона в дом пустила…
— Да! — само вырвалось. С вызовом ответила, — Имею право, если что… Хоть и по документам прикрытия, я его жена… Ой! — уже проболталась. Вот, как бывает, если заранее настроишься на допрос. Забываешь, с кем говоришь. Он ведь не коллега Володи. Он вообще левый тип. Непонятно чей подручный. Боже, что я наделала!
— Правильно надеетесь, — словно гвоздь в мою голову вколотил, — Больше ему деваться некуда. Вернется…
— ??? — ох, по-разному со мною разговаривали, но так дергают за нервы — впервые. Едва на месте усидела…
— Накрылся их сплав по Ангаре. Есть свежий радиоперехват, — буднично выдал самозваный дознаватель и полез в другой карман куртки. Добыл маленький потертый термос, отвернул крышку — Копорский чай будете?
— ??? — первый раз такое название слышу.
— Дикий кипрей. С вашей подачи, Галина, мы тоже поэкспериментировали с местной растительностью. Вроде получилось. Руками растирали… Хоть стаканы остались? — сам же видит, стоят на полочке в головах. Издевается…
— Что с ним? — имени не называю. Боюсь сглазить. Раз гость явился "с миром" — попробую что-то узнать.
— Живой, — от разливаемой горячей жидкости идет пар и незнакомый карамельный аромат, — Попробуйте, без сахара… — смешок, — Пора привыкать к скудной жизни, — заметил моё жадное внимание, — Ну, невозможно плавать по Ангаре начала XVII века по картам из современности. Иркутской ГЭС — пока ещё нет. Река бурная, с порогами и скальными выходами, в том числе — на середине русла. Размолотило их плоты на камнях в щепки.
— И что? — так вот ты какой, ужас. Представила Володю, барахтающегося в ледяной воде — сердце замерло.
— Пока ничего. Судя по данным радиоперехвата, ваш супруг, — многозначительно смерил меня взглядом, — завладел надувной моторной лодкой и в настоящий момент направляется сюда. А спасать терпящих бедствие "плотогонов" не стал. Судя по ряду признаков, о возможности крушения он знал и был к нему готов заранее…
— Что вам от меня надо? — главное — я выяснила. На меня — ничего нет. Будь иначе — не лежал бы на столе пистолет, — Я вам ничего нового не скажу. Просто не знаю. Вообще ничего не знаю, — молчание, — И не знала…
— Мы знаем, что ваш супруг изначально был против этой авантюры, — даже так? — Мы знаем, что убедить руководство "штаба" отказаться от намерения ограбить и бросить на произвол судьбы гражданский персонал экспедиции у него не вышло, — вот это новость! Хотя… Всё может быть, — Мы знаем, что в момент отправки он перехватил руководство, пользуясь ссорой между самими путчистами, в результате чего большинство главных инициаторов переворота остались на берегу, а уплыли солдаты срочной службы и всего несколько офицеров, — вот это да! Похоже на Володю… Мгновенно оценил обстановку, просчитал возможности и начал действовать…
— Я не буду вам помогать! — гори всё огнем, если меня хотят использовать, как наживку… — Скорее застрелюсь!
— Дурочка, — последний раз таким тоном ко мне обращались лет 20 назад, выдернув из-под колес внезапно сдавшего назад грузовика, во время игры в прятки, — У нас сейчас каждый человек на счету. Каждый! Даже те, кого людьми считать не хочется… — скривился, будто вместо странного "чая" глотнул какой-то гадости, — одни мы остались в этом мире, — так я тебе и поверила. Наверняка Володе засаду готовят. Или ловушку… А я сижу…
— Вы хотите, что бы я предложила ему почетную сдачу? — хватит тянуть кота за хвост. Время идет!
— Мы просим вас, — помялся, — спуститься к реке. Прямо сейчас… В темноте, — из безразмерного кармана куртки появился и лег на стол электрический фонарик, — Это опасно, но никого другого ваш супруг к себе не подпустит, — поймал мой взгляд, — Засады нет. Так что, на любой подозрительный шум — стреляйте смело… Но, уплыть вниз по реке вам не дадут, — крякнул по-стариковски, — Не мы… Пятеро человек утонули при крушении. У выживших, на вашего Владимира, зуб. Поговорите с ним… Ангару теперь держат под прицелом день и ночь.
— Ничего не могу вам обещать… — главное я узнала, пора сваливать. Долго он ещё будет тут отираться?
— Тогда — посидите спокойно ещё 5 минут. А я — кое-что расскажу… Для лучшего понимания обстановки.
И рассказал… Ярко, с подробностями и историческими ссылками, местами — даже "в лицах"… Лучше бы я этого вообще не слышала… Лучше бы я этого вообще не знала. Володя, как обычно, оказался прав. Подлость людей, он оценил профессионально. А вот уровень людской дури — не сумел. Хотя, не нами сказано, что она бесконечная. Причем, человеческая толпа глупее, чем самый глупый её элемент, взятый отдельно. М-м-мать…
Если конспективно — причина всему случившемуся одна и та же. Обнаружив, пропажу связи с "родным и любимым государством" наши военные начальники по-детски, буквально до обморока, перепугались. "Армия мирного времени…" Полная профессиональная непригодность… Не для того они шли служить офицерами, что бы реально рисковать своими "драгоценными жизнями". С момента объявления Радеком о долгом, возможно — на годы, закрытии "дыры", после краткого периода натужной бодрости (а вдруг профессор ошибся?) началась натуральная паника. В худших традициях наемников-профи, когда звериное желание любой ценой спастись самому (наплевав на мирное население, женщин, детей и подчиненных), застит разум и толкает на безумные выходки… Бежать, бежать, только бежать! Куда? Естественно, туда, где есть твердая власть, к сапогам которой можно снова уютно прижаться. Гражданским лицам этого мотива не понять. Тут — Ахинеев прав. Володя мне о том же самом толковал. Специфическая заморочка профессиональных офицеров, так называемый "собачий рефлекс". Именно он не позволил "белым" в Гражданскую договориться о едином командовании (в больших сворах собаки всегда дико грызутся, слишком много потенциальных вожаков), и он же после поражения заставил их сбиваться в мелкие банды (одинокий вожак без стаи — не вожак). Прикладная зоопсихология… Мерзость…
Понятно, что свирепое побоище за место на борту последнего парохода, отходящего от причала в Крыму осенью 1920 года, гораздо поучительнее наблюдать на киноэкране, чем собственными глазами (особенно, стоя на том же самом причале). Точно так же, мало удовольствия вглядываться в пыльные зады и пятки "красных командиров", героически удирающих от немцев (а зачастую и своих собственных подчиненных) летом 1941 года (особенно, оставаясь с родней и близкими в оккупации). Мамин знакомый, буквально чудом сумевший выехать из Закавказья в 1992 году, рассказывал о сходных ощущениях. Теперь я его отлично понимаю… Жутко видеть, как твои "якобы защитники" смываются, бросая всех прочих на произвол судьбы. Помню, на уроках в школе о подобных вещах старались не распространяться. Как жить? Как не потерять себя, рядом с таким "примером"? Что думали сегодня утром голодные "инженеры" и солдаты конвоя, при свете прожектора наблюдая, из временного лагеря у реки, драку "господ офицеров" за право уплыть на плоту с "первой партией"? Трудно догадаться, что "второй партии" просто не будет? Ну и…
Надо отдать полковнику Смирнову должное. Его первоначальный план А, сводящийся к распределению личного состава экспедиции на возможно большую площадь "кормящего ландшафта", с известными оговорками, можно признать дельным. Прокормить охотой 4–5 малых, хорошо вооруженных групп, связанных водным (санным) путем и радиосвязью — действительно проще. Ресурсы тайги не беспредельны… Местные жители это отлично знают и крупными поселениями на одном месте не живут. Или — непрерывно кочуют… Но, победило мнение, что рассредоточение только оттянет катастрофу. Ну, кое-как перезимуем… Ну, дождемся весны… А что дальше? Был предложен план Б, предусматривающий организацию дальней экспедиции, вниз по реке (с организацией промежуточной базы) и аккуратный захват ближайшего населенного пункта на Ангаре. Например, Братского острога. Трудно, далеко, но тоже реально. Хотя, в таком случае, выживание экспедиции (ценой контакта с царской администрацией) зависело от расположения последней. Риск, сравнимый с голодной зимовкой "на безлюдье""… Причем, неизвестно, кто страшнее? Голодные волки или царские воеводы… И тогда, возник план В. Господа-начальники, тихо между собой сговорились — удрать под крылышко к московскому царю. А если очень припечет — с потрохами сдать ему же всех остальных, как "еретиков и смутьянов". Для оглашения широким массам и командованию, затея выглядела излишне оригинальной, но приверженцев у неё оказалось много. Особенно, когда, в более узком кругу, план В был творчески переосмыслен до версии "бис". Точно по "Командору"… Зачем возвращаться? Много выгоднее (в карьерном смысле тоже) прорваться дальше, в саму Европейскую Россию, за Урал… Естественно, дальний поход способны выдержать не все. Да всех желающих туда брать и не обязательно. Вот, примерно так…
Именно с этой версией плана (сюрприз), столкнулись собравшиеся со своим багажом на пристани "лица приближенные к руководству". Им позволили участвовать в погрузке (не "инженерам" же доверить столь ответственное дело?), а потом — грубо вытолкали с плавательного средства обратно на сушу. Кое-кого — пинками. И уплыли… Начальник продовольственного склада (планировавший операцию и своей властью отпустивший на проведение "похода" все наличные продукты длительного хранения) был абсолютно уверен, что ему-то место на плоту забронировано железно. Он жестоко ошибся. А Смирнова, кстати, на пристани не было вовсе. Мужика разыграли "в темную"… Складывается впечатление, что он был до последнего твердо уверен в реализации официального плана Б. Наивный чукотский мальчик…
Володя, в организации скороспелого "похода", участия почти не принимал, хотя и занимался подбором личного состава срочной службы. Как теперь можно догадаться, по принципу личной преданности. Из числа лиц впервые оказавшихся на "этой стороне". Ещё не подпавших под обаяние Соколова… Перехват управления был им проведен тактически грамотно. В самый последний момент. Однако, экспромт удался не вполне. Во-первых, на берегу осталась я… Во-вторых, далеко уплыть не удалось. Теперь, если верить догадкам Ахинеева, вступил в действие его личный план с неизвестным порядковым индексом. Судя по факту возвращения, с риском для жизни (!), мне отведено в его плане важное место. Приятно, черт побери! Любит… Верит… Надеется… Не смотря ни на что… Кажется, я в этом месте рассказа покраснела. Совершенно некстати. Ахинеев прервался, понял… и погрозил мне пальцем.
— Вы хоть понимаете, что на самом деле произошло? — а что тут понимать? Меня любят! И зовут в Париж.
Незваный посетитель обреченно крякнул (сразу видно, что своей взрослой дочери у него нет, мой-то папа давно и крякать перестал), поболтал опустевший термос. Кончился отвар? Вот и убирайся… Я уже всё для себя решила. С Володей — хоть до Европы пешком (кстати, я и на лошади могу, когда шагом, галопом боюсь). Если кто-то думает, что я начну его уговаривать или иначе "сотрудничать", не мечтайте. Ничего не имею против вас и вашей ностальгии по канувшему в вечность СССР, но, мрачные вооруженные типы, с красными повязками на рукавах, у меня однозначно ассоциируются со Штирлицем и Третьим Рейхом. Вот… Так что — адью, дорогие товарищи.
— Вижу, не понимаете, — до чего упорный попался. Ладно. Намекну… Отодвинула пустой стакан. Подняла со стола пистолет. Выщелкнула обойму. Я знаю, что правильно — "магазин", но "обойма" мне больше нравится. Это слово военное, всем понятное, а "магазин" — совсем другое. Засунула её до щелчка обратно. Передернула… Как учили, чуть оттянула затвор (из патронника высунулась пузатенькая гильза). Порядок! Оружие — в правую руку, а фонарик — в левую. Можно отправляться… Я даже дверь закрывать и свет тушить не стану — незачем…
— Свет сами погасите? — ну, не говорить же пожилому человеку — "пошел вон"? Он вежливо ко мне явился.
— Сидеть! — а вот таким тоном, с сердитой женщиной, держащей заряженный пистолет, говорить не надо…
— А то, что будет? — ты попугай меня, напоследок. О совести напомни, о патриотизме и советской Родине. До чего же тошнит, когда такие бессильные болтуны, не сумевшие, "при демократии", даже на новый "Мерс" заработать, начинают учить молодежь, как правильно жить. Уже 16 лет, как нет их Союза… Пора привыкнуть, что в критический момент надо не сопли жевать или законы мусолить, а действовать. Быстро и решительно…
— Всю оставшуюся жизнь будешь локти кусать, — чуть промедлил и таки добавил ожидаемое, — Дура…
— Вы меня пропустите? — пробираться мимо рассевшейся у дверей туши унизительно. Пусть сам выйдет.
— Его сейчас убьют… — словно не расслышал… Что?! Так не грозят. Он даже голоса не повысил. Уверен…
— За что? — да убери же, наконец, зад из прохода, лысый старый хрыч!
— Потому, что… — так же невыразительно продолжает собеседник, — Мы братскую могилу специально не стали зарывать, что бы завтра не копать заново. Место для твоего сожителя готово, — что ты сейчас сказал?! — Если хочется — можешь сама глянуть. Я провожу. Нам всё равно по дороге, — у меня противно задрожали ноги.
— Это обязательно? — хотела спросить грозно, но голос предательски дрогнул. Плохо… Показала слабость.
— Полезно, — тяжело вздохнул, — Ваше поколение словам не верит. Приходится обеспечивать наглядность.
Кучу свежей земли, чуть в стороне от тропинки, луч фонаря выхватил из темноты сразу. Зато маленький черный провал ямы оставался незаметным, пока мы не подошли вплотную. Ни столба, ни ограждения. Жуть… Скотомогильники и то аккуратнее оформляют. Какая нелегкая заставила меня подойти посмотреть? Могла бы придержать любопытство. Не в театре… Ох! Запаха пока нет. Тела в глубине налезают друг на друга, блестят зубы в приоткрытых ртах, матово белеет мертвая кожа переплетенных рук и ног. Крови не заметно… Мамочка!
— Проняло? — как я не выронила фонарик, когда меня шатнуло к яме — сама не понимаю. Едва удержалась.
— Зачем они все голые лежат? — кроме хриплого шепота из горла почему-то ничего не вырывается.
— Сама догадайся, раз вся из себя "умная и циничная", — передразнивает старый молодежный телесериал. Уже забыла какой.
— Это было обязательно? — господи, кого я спрашиваю? Убийцы! Ужас, ужас, ужас… Старые полоумные фанатики…
— Когда в Персии, однажды, случился бунт, падишах призвал на службу лучников не моложе 45-ти лет…
— Для устрашения? — надо же что-то отвечать. Зрелище кучи не погребенных покойников отшибло мозги.
— Ради уверенности, что будут строго наказаны все виноватые и при этом не пострадают невинные…
— Я про одежду… — нашел время поучать. Ужас! Они и Володю собираются… вот так? В эту жуткую яму?
— Одежда нужна живым. Мы — нищие. У многих — только то, что на себе. Не говоря о зимнем…
— За что?! — кажется, я узнала одного из лежащих. Пересекались в лагере по работе. Не хочу это видеть!
— За открытое ношение, после объявления военного положения, знаков различия вражеской армии…
— Они же наши, русские! — что он несет?
— "Власовцы", в ту войну, тоже считали себя русскими… "Триколор" и "Курица" — не советские эмблемы. А мы — присягали Советскому Союзу. Попробуйте это понять.
— Какое вы имели право? — бред. Я сплю. Происходящее мне снится. Не могу представить Володю… валяющимся вот так… в яме посреди леса… нагишом…
— Вот и они тоже спрашивали… — невеселый смешок, — Мы честно объяснили — "Господа предатели, опять вернулась Советская Власть. Делайте выводы. Считаем до пяти. Другие бы считали до трех…" Те что в яме — попытались оказать сопротивление. Это карается… Смертью.
— Какие выводы? — разговаривать с сумасшедшими вредно. Безумие заражает, — Что им следовало сделать? — представила себя… среди злых пожилых дядек с ружьями и красными повязками.
— Для начала — привести форму одежды "в соответствие с новой реальностью"… Или умереть… Большинство — догадались сами… Так спешили, что отрывая шевроны ногти ломали. Ведь интересно, никто их власовскую форму надевать не заставлял. Все на одинаковых фильмах "про войну" выросли и знают, как на Руси с изменниками поступают. Ради денег эти мундирчики напялили. Однако, про то, что за ношение подобной одежки на территории СССР полагается убивать на месте — вспомнили с больши-и-м трудом. До майора Логинова, например, дошло только после двух поджопников… Тугодум!
— Вы думаете, что Володя согласится на унижение? — да-с… вот оно. Доигрался… Стравил "штабных" с "космонавтами", называется. Выпустил джина из бутылки…
— Сама решай… — фонарик я выключила. Глаза привыкли к темноте. При свете Луны видно, как инженер ежится, пряча в карманах озябшие руки, — Нам сейчас дорог каждый.
— Не согласится, — даже не представляю, как ему такое предложить. Проклятая яма с трупами совершенно выбила меня из колеи.
— Думай… Убедить можно любого. Конечно, тяжелый случай, — кивает собеседник, — Я же не виноват, что офицеры позднего СССР и современной РФ сплошные "омеги". "Отрицательный отбор" — политика. Власти не нужны бойцы. Она предпочитает послушных холуев в погонах. А твой — "человек с ксивой". Мнит себя вожаком. На убогом общем фоне — почти другой биологический вид… — кто бы мне такое сказал раньше и ушел с не выцарапанными глазами? Как он посмел?!
— Я попробую… — накатила новая волна холодного ужаса… Или это ветер дунул? Где я? Что со мной?
— Он, кстати, не "лицо кавказской национальности", а только притворялся? — откуда узнал?
— Причем здесь это?
— Пытаюсь помочь. Нормальный "чурка" так себя не ведет. Кавказец сразу бы дал по газам и — вниз по течению… Через неделю был бы в Братском остроге. Совсем другое дело — казак, точнее "кубаноид", — издевательски хмыкнул, — Этот своего добра вовек не бросит. "Моя женщина!"
— Прощайте… — мне очень плохо, но разговаривать с откровенно хамящим типом мне больше не о чем. Тем более, что в кармане ожила рация.
Сказать что в ночном лесу страшно — это не сказать ничего. Если бы не тропинка, отмеченная надетыми на колышки блестящими консервными банками, я бы заблудилась мгновенно. Даже с фонарем. Лес никогда не спит. Шумит в вершинах ветер, падают сучки и шишки, что-то скрипит, стучит, вскрикивает. Мороз по коже… Когда меня дернули за воротник и правую руку, выстрелить не получилось, хотя я жала самовзвод "Макарова" из последних сил. Палец замерз на спусковом крючке… Сердце ушло в пятки. Из груди вырвался сдавленный писк. Воняющая бензином и машинным маслом рука моментально зажала мне рот. Пистолет выпал в траву…
— Цыц! Наши в городе, — я облегченно кивнула. Тунгусы и серые волки нефтью не пахнут, — Ты готова?
— Ы-ы-пчхи! — правильно, с пыльной и грязной ладонью, прижатой к лицу, не особо поболтаешь.
— Я всё слышал, — как камень с души свалился. Всё позади… Можно млеть, прижавшись к нему спиной…
— Он фказал, фто зафады нет… — ладонь слегка отошла от губ.
— Стоим, пока глаза не привыкнут к темноте., - слышен шепот в самое ухо, — Что сейчас в лагере?
— Не знаю… — вспомнила самое главное, — Он сказал, что Ангару стерегут!
— Пусть сначала стрелять научатся…
— А ещё, он сказал, что за ношение несоветской формы, теперь — убивают на месте, — сдавленный смешок.
— Обеими руками — за! Правильное и своевременное решение. Ура, товарищи!
— ???
— Я уже тебе говорил про "заговор идиотов"? Теперь сама убедилась, — да уж, постояла над ямой, — Выбор надо делать вовремя. Ты выбрала меня, я выбрал тебя, мы вместе — выбрали Париж. А кто не с нами, те пускай выбирают между двумя задницами — царской и пролетарской. Целуют хоть ту, хоть эту. Одна другой не слаще… — он предвидел?
— Идем?
— Сейчас… — мне на плечи легла накидка, обвешанная пучками травы, — Ещё бы тучи какие-то собрались…
— Утром моросило — будь здоров. Может подождать, пока соберется? Я потерплю.
— Утром будет поздно. Догонят… Надо подальше уплыть затемно, — потянул меня в лес, — За мной и тихо!
Надувная лодка, замаскированная такой же сетью с пучками травы и торчащим вверх корявым суком, с берега казалась обыкновенной корягой, прибитой к камням течением. Пара десятков метров галечного пляжа и дорога в Европу открыта. Ангара течет быстро. Без всякого мотора, минимум на сотню-полторы километров в сутки. Если бы не Луна… После лесной темноты берег казался залитым призрачным светом. Ни укрытия, ни защиты. А время идет… Уже далеко за полночь. Пора решаться… Володя рванулся к обрезу воды первым. Не издав ни звука, неловко поскользнулся. Так же молча растянулся в полный рост… Сейчас, он встанет? Решил, что ползком вернее? Издалека донесся приглушенный звук выстрела. Почему не дает знак? Вторая пуля выбила фонтанчик каменного крошева у головы. По гальке начало медленно расползаться темное пятно. Не встанет. Своего собственного крика я уже не слышала…