Сегодня мне жутко это вспоминать, но признаюсь — со студенческих времен я не помню такого азартного обмена мнениями по относительно отвлеченному поводу. В институте — бывало всяко… В последующей жизни — никогда. И вот опять. Ощущение, что ты стремительно мчишься на вагонетке в темноту тоннеля, сзади тебя с грохотом осыпается порода. Непередаваемо. Самое естественное в такой ситуации — немного отвлечься на еду. Блин, тут и есть-то ничего не осталось… Жалкие остатки печенья, непочатая пачка черного чая, початая банка растворимого кофе и сахар… Как говорится — "Почувствуйте себя студентами!" Ой! Я это вслух произнесла?
— Почувствуйте себя курсантами! — в тон отозвался Владимир и ногой подтянул к себе ближайшую сумку.
— У тебя выпить, ничего нет? — мучительно захотелось снять скопившееся за безумный день напряжение…
— У меня есть всё! — вытянул из глубин багажа бутылку марочного коньяка и солдатскую фляжку.
— Стаканы тут найдем? — правильный студенческий чифирь готовится в прозрачной посуде, чай не зеки…
— Держи! — потрясающе! Цилиндрические… Тонкие… В мельхиоровых подстаканниках… С ложечками.
— А сгущенки случайно нет? — словно великий фокусник, из недр той же сумки, Владимир одной рукой добыл банку сгущенного молока и пару шоколадок, веером зажатых между пальцами. Тоже — очень кстати!
— Помогать? — потенциальный собутыльник с растущим интересом следит за моими манипуляциями.
— Не-а… Пора начинать совместное ведение хозяйства. Будем химичить по очереди! Что во фляжке?
— Спирт, естественно, — с сомнением проследил за смешиванием в двух стаканах молочного и спиртного.
— Годится! — в отличие от традиционного уголовного зелья, коктейль "Мишка на Севере" — пьется теплым. Половина стакана зверски крепкого чая, примерно четверть сгущенного молока, всё остальное — спирт. Молоко допускается заменять сливочным маслом… Если нет молочных продуктов — получается просто "Медведь". Не путать с "Бурым медведем" (коньяк с шампанским) и "Белым медведем" (шампанское со спиртом). Солидные взрослые люди собрались под покровом тьмы для серьезного разговора. Делить шкуру неубитого медведя, ха…
— Сладенький… — Володя с сомнением сдвинул пустой стакан. Варвар! Мог хоть притвориться довольным.
— Для мозгов — самое то, — нервные клетки работают на глюкозе, а спирт — расширяет сосуды.
— Посмотрим… — надо же, сколько скепсиса в голосе. А напрасно. Организм не любит химически чистых веществ, пищеварительная система рассчитана природой на употребление смесей. Я это, как биохимик говорю.
— Ближе к делу! — Владимир явно решил расставить все точки над i, — Хочешь, я тебе наглядно докажу, что решение планово уморить голодной смертью пару-тройку миллионов лишнего "мирняка", для руководства обороной Ленинграда в 1941 году — было единственно верным? Или желаешь сама к нему прийти? Рискни! Вот, ты власть…
— Из безвыходного положения (Блокаду не прорвать) есть три выхода… — одобрительный кивок, — Делить то, что есть в наличии. Изыскивать резервы. Сокращать потребности до минимума. То есть — срочно убирать лишних едоков. Хоть на небо… или в могилу.
— Правильно! Именно так и делалось. Строго в рамках возможного! — учуяв намек на возражение, он повысил тон.
— Но, ведь уже имелись технологии производства продуктов, из совсем негодных… — удар рукой по столу.
— Нет! — Владимир вскочил, — Привыкай не путать фантазии с реальностью. Власть — очень жесткая штука, — чуть успокоился, сел на место, — Попробуй посмотреть на ситуацию глазами "ответственного товарища", а не "интеля" из институтской курилки. Требовался гарантированный, — последнее слово он подчеркнул, — успех. А не ещё одна попытка поймать журавля в небе. Слова — это только слова. Если их ещё следует проверять — грош цена тем словам. Нет на проверку ни времени, ни ресурсов, ни возможностей… Есть готовое решение — давай! Нет готового решения — пошел вон, следующий! Мнение очкастого умника, пусть со степенью — не котируется. Мало ли, что он наобещает. Тем более — что умников много и каждый предлагает своё. Передраться готовы…
— Ты считаешь, что убить голодом миллионы собственных граждан — хороший способ победить? — нет, его логика в голове не укладывается. Презрительное молчание стало мне ответом…
— Убери из формулы слово "голод" и повтори ещё раз, — взгляд откровенно насмешливый, — Шла война! А "на войне, как на войне". Люди там гибнут, причем, как раз миллионами. Такова цена военной победы. Когда стоит выбор между голодным бунтом в ближнем тылу и "бескровным сокращением избыточного населения" — грамотное руководство выбирает последнее. Тем более, пример стоял перед глазами, — поморщился, — забыла?
— Намекни, — внутри похолодело, не смотря на только что разлившийся по жилам "спиртовый" пожар.
— Легко! Точно такая же проблема, причем, в то же самое время, стояла в 1941 году перед немцами. Куда девать миллионы (!) советских военнопленных? Попытаться их срочно перестрелять — опасно, а кормить зимой громадные толпы дармоедов — нечем. Если кацетники поймут, что их ждет, вероятен массовый бунт взрослых, прилично обученных воевать мужиков, с непредсказуемым для Рейха эффектом. Вспомнила? Что там вышло?
— Немцы постепенно снижали выдачу продовольствия, пока не опустили её ниже физиологической нормы. К тому моменту, когда пленные наконец осознали, что их хладнокровно морят голодом — силы уже иссякли… Никакого активного сопротивления не было. Смертельно истощенные люди просто не пережили зиму, — м-мда!
— Хочешь спорить? — не хочу верить, он издевается… — Давай, сравним нормы выдачи продовольственного пайка узников концлагерей с ленинградской блокадной пайкой… Ах, да, ты же ученая! Давай, сравним рецепт немецкого "остен-брот" с составом того хлебушка, которым в 41-м потчевали блокадников. Найдешь отличия?
— Но, почему? — предположим, что это — правда. Жуть! Да за такие сравнения в Ленингр… да и в Питере…
— Потому, что было принято решение — "Город не сдавать!" — Владимир припер меня к стенке, — "Священный символ", видите ли. Каждому — своё… Мои прадеды, 300 лет, таскали по степи ржавый трофейный "будильник", — выбрал таки момент припомнить мне презрительную мину во время осмотра "часов из Азова", — твои — померли за не менее виртуальную блажь другого сорта. А кто-то, таким образом, укрепил собственную власть. Власть — всегда убивает. Странно было бы не перенять у противника такую полезную и уже проверенную в деле технологию как "сокращение избытка населения"…
— А как же тогда "Музей обороны Ленинграда"? Разве случившееся не было великим подвигом? — смешок.
— Галчонок, ну, пожалуйста, потерпи ещё. Правда — очень горькое лекарство. Особенно — с непривычки.
— Какая такая, правда?! — сейчас я его точно ударю…
— Ты же сама недавно признавала, что сказать населению города правду осенью 1941 года было нельзя. Умолчание и ложь — вынужденные меры, повышавшие боеготовность… А избыток недовольных — её ослаблял… Попробуй согласиться: сообщать военнопленным, что Рейху угрожает сам факт их существования и проблему вот-вот решат радикально, немцам не следовало по сходной причине. То и другое — трагедия, а не победа. Хотя делалось ради победы. Гордиться нечем… Люди — слепо доверились власти, а та их, по своей надобности — сочла полезным умертвить… Это — тебе наука!
— Значит, решение не создавать с той стороны "дыры" запас продовольствия — для нас смертельно опасно?
— Дошло, наконец! — Володя нервно потер ладони, — Хуже! Это — буквально смертный приговор. Как в Блокаду… Бежать некуда, жрать нечего, урезать пайки и делить эти крошки поровну — нет смысла. Один черт — на всех не хватит. Несколько сотен современных горожан, посреди сибирской тайги, на подножном корму… Не смешно. Большей части придется помереть… Осталось выбрать — кому?
— А кто-то после будет красоваться с правительственными наградами "за проявленный героизм"… — как мерзко…
— Не без того, — покладисто согласился мой оппонент, — в довесок, служебный рост и прибавка жалования. Возможно — мировая слава.
— А правду — никому не скажут. Более того, тоже откроют специальный музей для пропаганды — "Так было надо!"
— Знаешь, — поменял Владимир тему разговора, — Я думаю, музей будет лишним… Имеются прецеденты… Вождь и учитель не зря, уже в 1949 году, "Музей обороны Ленинграда" первый раз прихлопнул. Не по чину, наглым холуям гордиться и похваляться тем, чего нормальные люди должны стыдиться и скрывать… Скромнее следовало быть товарищам. Тем более, что порученную работу они выполнили на редкость топорно. Грязно. Без выдумки… Ведь уже тогда имелись технологии массового производства искусственной пищи, из совершенно несъедобного сырья? И начальству их предлагали?
— Да… В самой Германии, до самого конца Второй Мировой войны, голода не было. В отличие от времен Первой Мировой…
— Немцы учли собственный печальный опыт и вовсю фабриковали суррогатные продукты питания?
— Да, — странно, только что со мной спорил, а теперь перехватил инициативу и повторяет мои же доводы… — получилось, как с искусственным бензином. Дороже, хуже, но есть можно.
— Заметила? — хищно улыбнулся, — Главной ошибкой при разговоре ученого с властью является ваше любимое — "А я лучше всех знаю!" Власть такого тона не терпит, а таких деятелей — в упор не видит. Особенно, когда за ними правда. Потому, что стремление публично говорить правду — всегда воспринимается, как претензия на власть и единоначалие. У нас с тобой должно получиться лучше. Ты — умеешь молчать… Я — имею право командовать… Что и почему, ты мне сейчас на словах объяснишь. Самую суть. Потом будет некогда. Тебе — просто не поверят. Я — могу приказать.
Пока гора вываленных на меня информационных кирпичей с громом и скрежетом укладывалась в голове, Владимир завладел чайными приборами. Когда он успел включить чайник — я вовсе не заметила. А уже кипит… Мыть посуду он, разумеется, не стал — просто сгреб использованную в сторону и уволок с подноса три новых стакана. В два из них до половины налил коньяк и всыпал по четыре ложки сахара. Последний до самого верха забил сухой чайной заваркой, утоптал её пальцем и залил кипятком. Хоть не настоящий чифирь… Слава богу!
— Мешай! — подстаканники с "сахаром на коньяке" передвинулись в мою сторону, — Тут нужна ювелирная работа! — третий стакан, вместе с подстаканником, оказался вставлен в горловину чайника, на место крышки…
— Сколько мешать? — сахар растворился, жидкость в стаканах заметно загустела и стала напоминать ликер. Только запах от неё по-прежнему коньячный. Это что, реально можно пить?
— Добавь ещё ложку-другую… — готовить заварку на паровой бане мы в институте не догадались. Занятно!
— Больше не растворяется! — размешивание ложкой перестало давать эффект. Редкие сахаринки кружатся в ставшей ощутимо вязкой коньячной смеси, как заколдованные.
— Тогда смотри! — ловко прижав ложкой чайную массу, он выцедил темно-коричневую жидкость в стакан.
— Они же не смешиваются… — хотя нет, со дна потянулись призрачными щупальцами в настой чая светлые протуберанцы, а вниз начали просачиваться, причудливо ветвясь, более темные. Словно ожившие водоросли…
— Ложкой не мешай! Это "философский чай". Способствует созерцанию… и разговорам за игрой в покер.
— А ты? — полный стакан только что использованной заварки безжалостно отправился в корзину для бумаг, поверх оберток от ветчины, сыра и печенья. С чувством легкого смятения наблюдала вторую серию действа. Правда, на сей раз, заварка уминалась в стакан куда как плотнее…
— А я — люблю покрепче… и погорячее… Пять минут! — подстаканник очередной раз нырнул в струю пара.
— Почему — "философский"?
— Смотри! Чай и коньяк на вид почти не отличаются. Глядя со стороны можно и перепутать. А коснешься — ого! Один — кипящий, второй — холодный. Один — сладкий, другой — горький. Один — крепкий, другой — тоже…
— Угу… Бездны аллегорий.
— Именно! В результате тесного контакта каждая из противоположностей наполняется чужим смыслом, а наблюдатели извне — лишены возможности даже заподозрить разницу. Теперь — пробуй… Капитальная вещь!
— Ум-м-м-м… — опять он прав. Но, каков жук! "Философ в погонах", понимаешь…
Напиток вышел горьковато-сладким, терпким и на удивление не пьянящим. Точнее, кажущимся таким… Постоянно ловлю себя на желании зачерпнуть его ложечкой, но отхлебывать через край действительно круче. И — таки да… Армейское пойло действует! Вместо легкой сонливости (давно ночь на дворе) накатила бодрость.
— Галчонок, как ты считаешь, почему мы с тобой спокойно говорим о таких вещах? — спохватился…
— Наверное, потому, что я — часть твоего плана…
— А почему я не обсуждаю их с собственным начальством? — умеете вы, барин, озадачить.
— Начальство тебя один раз уже кинуло… Вот и не доверяешь, — опять ухмыляется.
— Разве начальству можно доверять? — как играет! Удивленно поднял брови, прямо маска "белого клоуна".
— Так приходится же…
— Ох… Ты совершенно не разбираешься в людях… Я же объяснял — начальству можно только подчинятся, но доверять — упаси господь! Власть — всегда манипуляция людьми. Размен пустых слов на реальные ценности.
— "Честный человек может поверить вору, но вор честному человеку — никогда!" — комически сморщился.
— Не демонизируй обстановку. Что-то в этом есть, но аналогия отдаленная… Пока разговор идет о барьере взаимного непонимания между властью и "человеком со стороны". Примерно как здесь, — щелкнул пальцами по недопитому стакану, — "Невидимые миру конфликты", после которых остаются горы реальных трупов…
— Поясни! — на мой взгляд, если человек хочет понять — он поймет. А если не хочет — это тяжелый случай…
— Я тебе кто — начальник или муж? Мне можно доверять?
— Это ты к чему?
— Вы, интеллигенты, — выражая омерзение, обмахнул себя рукой, — ищите в логике Жданова и Кузнецова сплошной подвох, видя в них "солдат системы". Но, и они на вас смотрели точно так же! Вот попробуй, в двух словах, объяснить — почему хлеб, на основе древесной муки или жмыхов с целлюлозой — смертельно опасен?
— "Можно есть" и "является пищей" — очень разные понятия.
— Галчонок, не виляй! Представь, что надо за пять минут (вас, таких "прожектеров", у Первого секретаря Ленинградского горкома ВКП(б) — полная приемная) обосновать способ спасения города от голодной смерти…
— Ну, в обычном хлебе питательной составляющей является крахмал, а в древесной муке или её чистом от примесей аналоге целлюлозе, питательной ценности нет, хотя то и другое вещество, по факту — полисахариды и состоят из молекул глюкозы, теоретически, вполне пригодных для питания… — почему он хлопает в ладоши?
— Молодец! Садись… Два! — в чем дело? Я же чистую правду сказала…
— Кому ты заливаешь? Жданову Андрею Александровичу или его заму, Кузнецову Алексею Александровичу? Первый, с 1919 года — агитатор-пропагандист (по образованию пехотный прапорщик). Второй — вообще бывший рабочий с лесопилки. Они оба, всю жизнь, "организовывали и вдохновляли массы". А ты к ним лезешь с органической химией.
— Так ведь, нельзя опилки жрать! Организм человека их переварить не способен… Мы же не коровы… Целлюлоза — не еда, а её имитация.
— Да ну? — демонстративно медленно отхлебнул своего зелья, — А вот товарищи Жданов с Кузнецовым, оба, считают иначе. Причем, у них полно знакомых, которые, ещё с царских времен, регулярно хлебом из древесной коры пробавлялись. Они и сами его, в Гражданскую, отведали вдосталь. Зато, слово "полисахарид" впервые слышат.
— Так ведь это от лютого голода… — кивнул, этак одобрительно покровительственно, — вот и…
— Ты не мне объясняй. У меня по химии пятерка была… Ты — товарищам партийным вождям ума вставь… Если желаешь, даже могу за них тебе ответить.
— Попробуй! — актер самоучка, выискался…
— Именно так. С голоду… От бедности люди издавна корьё собирали и сушеный луб толкли. Так выжили. Опять же немцы (умные и образованные люди) в хлеб древесную муку сыплют и ничего… Экономят, конечно, на пленных. Невкусный получается хлебушек, но так ведь и не ядовитый… Кушать можно. Даже подходит, если дрожжей не пожалеть, не хуже настоящего из муки. А с целлюлозной массой — он и выглядит, как настоящий. Мы сами этот хлеб пробовали! А вот вы, барышня, небось, с самого рождения, ни разу не голодали, французскими булками питались?
— Какое это имеет значение?! — и что я сказала смешного?
— Галчонок, прежде чем сказать, думай, кому говоришь. Ты себя считаешь пролетарского происхождения. А давно в зеркало смотрелась? Представь свой имидж "с точки зрения Жданова". Авторитетно выглядишь? С позиции "классового подхода"?
— Что же мне, теперь, специально, к нему на прием кирзовые сапоги, платок и кофту-стеганку напялить?
— Здраво рассуждаешь! Многие тогда именно так и поступали. Дресс-код — он и в Африке дресс-код…
— Но… Так — нечестно! Просто некультурно, наконец… — похоже, он искренне развлекается спектаклем.
— Про Жданова рассказывали, что, рассердившись на родственницу мещаночку, которая любила твердить: "Мы — аристократы духа", он в сердцах брякнул: "А я — плебей!"
— Тогда — черт с ним. Другого начальника найду… Поумнее. Сама, в конце концов, опыты поставлю…
— Время! Счет-то идет на дни… А прорваться на прием к начальнику уровня Первого Секретаря горкома — часто занимало месяцы. Тем более что, после "скандальчика", тебя уже запомнили… И справочку составили… Дать понять человеку, из высшего эшелона власти, что лично ты обоснованно считаешь его дубом — чревато… Даже когда это подтвердится, виноватой, всё равно — окажешься ты. "Не сумела понятно объяснить…" А если, в результате принятого им решения, пострадают или погибнут люди — напоминать "о своей правоте" и вовсе смерти подобно.
— Короче, засада?
— Именно… В рамках правового поля проблема осмысленного решения не имеет. Ни тогда, ни теперь… Мне давать задний ход — уже поздно. А ты — пока ещё можешь отказаться.
— Ни-за-что!
— Учти. Кроме очевидных интересов влиятельных персон, наверняка, начнут крутить свои "гешефты" лица "приближенные к телу". Там, где решаются вопросы о жизни и смерти, всегда крутятся нехилые бабки…
— Например?
— Как ты думаешь, отчего рецепт выпечки "остен-брот", для заключенных концлагерей, был утвержден в Рейхе вполне официально, а точных рецептов ленинградского "блокадного хлеба" — якобы не сохранилось?
— Так не бывает!
— Правильно, не бывает… Учет и контроль в Союзе был жесточайший. Тем более там, где за еду убивали.
— Воровали?
— Нагло, по-черному… Прикрываясь личными знакомствами с первыми людьми города… По свидетельству директора "Музея хлеба" Михаила Глазманицкого, порции ленинградского блокадного хлеба только в малой степени состояли из муки… А вот содержание целлюлозы там превышало 25 %… Хватало и других малосъедобных примесей. О их составе можно судить по названиям отчетов Центральной лаборатории треста "Хлебопечение": "Применение гидроцеллюлозы в хлебопечении", "Выпечка ржаного формового хлеба с примесью соснового луба", "Использование древесных ветвей в хлебопечении"… Уже после войны, данные лабораторных исследований показали, что содержание целлюлозы в блокадном хлебе реально достигало 40–50 %. Зато директор Ленинградского городского треста "Хлебопечение" Смирнов, в мемуарах уверяет, что это муки там всегда было больше половины, а содержание целлюлозы никогда не превышало 10 %. Типа этим хлебом даже угощали высшее партийное руководство города и оно оставалось довольно. Можешь мне растолковать такую загадку?
— Гнида! Целлюлозная мука, внешне и органолептически, почти неотличима от обычной. Тонкий белый порошок, без вкуса и запаха… Это значит, что официально подчиненные Смирнова клали в хлеб 10 % целлюлозы, но сами до этого, подпольно бодяжили ею настоящую муку… Питательность хлеба, из целлюлозного теста — никакая. Хотя на вид он — привлекательный, с румяной корочкой… Настоящая мука, как легко догадаться — шла на "черный рынок". А по отчетности — всё сходилось до капельки. Целлюлоза-то едой не считалась.
— Тогда зачем она нужна вообще?
— Как нейтральная масса. Кишечник должен часть не переваренной пищи пропускать через себя. Иначе, в нем накапливаются ядовитые шлаки. Опять же, попав в желудок, такая масса приглушает чувство голода. Как вода. Но, от постоянного питья воды у голодающего быстро отказывают почки, а целлюлозная масса дает иллюзию настоящей сытости. Хотя организм напрасно тратит последние силы, пытаясь её переварить. Точно так же обманывали себя люди, питающиеся хлебом из лубяной муки. Древесный луб — почти чистая целлюлоза.
— И никто не догадался?
— Пищевая добавка Е460 (по международной классификации), она же "микрокристаллическая целлюлоза" является невсасываемым и неусваиваемым балластным веществом. Допустимая норма суточного потребления добавки Е460 теоретически не ограничена, так как целлюлоза не относится к опасным добавкам и разрешена к применению в пищевой промышленности, — я тоже умею цитировать на память статьи из справочников!
— Интересно… То есть, люди жуют "ватный хлеб", думая, что они худо-бедно питаются… А на самом деле — организм сам себя медленно поедает… Красиво немцы придумали! "Сумрачный тевтонский гений…"
— Ничего красивого. Дистрофиков, после такого питания, "откачивать" на порядок тяжелее, чем обычных голодающих. Все резервы выжимаются "в ноль". Вернуть человека в нормальное состояние уже невозможно.
— Я и говорю. Если просто не кормить — голодный бунт практически обеспечен. А если кормить с умом…
Хороший профессионал всегда первым узнает, когда его вот-вот от души стукнут чем-нибудь тяжелым… Володя — профессионал. Перехватил, поймал, отобрал недопитую флягу со спиртом (ничего тяжелее под руку не попалось). Приподнял над полом и держал, пока я не перестала дергаться… С нажимом, словно морковку на грядку, переместил в кресло. Прямо в обертке (как такое удается?) разломал на дольки шоколадную плитку и развернул её передо мною на ладони. М-м-м… Правду говорят: "Сытая женщина — добрая женщина!"
— Галчонок, люди не меняются. В сходных ситуациях они ведут себя подобным образом. Ты думаешь, что Жданов с Кузнецовым — монстры? А вот и нет — они обыкновенные госслужащие. По своему честные и умелые. В меру воспитания и образования, разумеется… Странно ждать от них гениальных прозрений и героических деяний. Обычные наши люди. Ну, нашкодили, впопыхах и с перепугу. Уморили собственных подданных. Ну, попытались свою дурость прикрыть треском пропаганды. Они ж были пропагандисты-профи, — подавил мою попытку возмутиться и успокаивающе чмокнул в нос, — Музейчик своей славы спешно организовали… Хотели поставить вождя перед фактом — "Мы — герои!". Вождь их поймал "на горячем", пожурил и примерно наказал. Пустяки, дело житейское… А вот что бы он сделал с руководством Ленинграда за претензию, в военное время, на полную автаркию от остальной страны — даже страшно представить. Хочешь быть их умнее? Попробуй! Твой выход…
— Ведь можно было сделать из того же сырья нормальную еду! — вырвалась из объятий, пересела за стол…
— Хочешь сказать — "Немцы, в почти блокадных условиях, это потом сумели"? — опять мои мысли читает.
— Да, например! — сел напротив и на палец плеснул в опустевшие стаканы коньяку. Ровно, как по линейке.
— Галчонок, а ты когда-нибудь думала, за что действительно, — произнес с нажимом, — немцев после войны объявили "главными людоедами планеты"? Попробуй не повторять банальности. Своими словами…
— Понятно почему, они — международные военные преступники, — скривился, как лимон разжевал.
— Правильнее сказать, они — нарушили "правила игры", — не понимаю, в чем разница? — Поэтому их давили всем миром. Коммунисты и капиталисты ради святой цели спасти цивилизацию объединились в военный союз.
— Ну… — Володя поднял стакан, слегка чокнулся с моим и одним глотком осушил содержимое. Пришлось последовать примеру и закусить остатками шоколадки. Вкусная…
— Цивилизация — это организация власти в форме государства.
— Так…
— Государство — это система организованного насилия, с целью всемерно увеличить зависимость людей от власти, — он мне всего Платона собрался своими словами пересказать?
— Так…
— Главной общественно полезной функцией государства являются кооперация и разделение труда… Организация баланса потоков сырья, товаров и капитала. Одни — сеют и жнут, другие — строят, третьи — воюют, четвертые — пишут законы. Все при деле и друг от друга зависят.
— Нормально…
— Это называется — "социальное решение" проблемы. А если обеспечение общества всем необходимым не требует кооперации и разделения труда — оно считается "не цивилизованным" и подлежит исправлению. При сопротивлении — уничтожению… Нормальная (!) логика власти. А немцы, от избытка ума и нехватки ресурсов, затеяли решать свои проблемы исключительно "технически". Принялись делать "что угодно из того, что лежит под ногами". Еду из дерева, например, — да чего он от меня добивается? Давно сказал бы уже простым языком.
— Не тяни!
— Решение аккуратно уморить голодной смертью несколько миллионов человек "в силу государственной надобности" — чисто "социальное". Испокон веков так повелось… Неприятно, но понятно, пристойно, почтенно. Зато "технические" попытки наладить производство человеческой еды из нефти, древесины, угля, и тому подобного сырья, минуя фазу сельскохозяйственного производства — уже недопустимы. Кровавых мясников Гудериана и Манштейна, после войны, слегка попугали и выпустили на волю… А вот производственника Альберта Шпеера, за его "неподобающие технологические фокусы", упекли на полноценный "двадцатник", как ужасного злодея. Объясни такую суровость?
— "Тот, кто научится кормить людей древесиной и минералами, зачеркнет 10 000 лет человеческой истории и упразднит современную цивилизацию!" — вспомнить бы ещё, кто это сказал. Кажется, Марселен Бертло… на съезде французских промышленников в 1894 году…
— Умница! — да, я такая, — Так тебе власть и позволит "упразднить себя за ненадобностью". Она сама — кого угодно упразднит… Любая претензия на полную пищевую автономию — государственное преступление. Ясно? "Остров" курируют на самом верху и случайностей не допустят. Запомни, наша голодная смерть — руководству предпочтительней, чем самовольный переход экспедиции в режим полного самообеспечения. Вне зависимости от реальных обстоятельств… Так устроен этот мир.
— Э-э-э… — он шутит? Карбонарий, блин. Ясно, что самообеспечение это свобода. Но…
— Повторить? Держи свои фантазии за зубами и не вздумай о них заикнуться, пока мы тут. Поверь опыту. Я — не чудовище, не изверг, а просто хорошо информированный оптимист. Я знаю, как реагирует власть даже на тень попытки "выйти из под контроля", — поднялся, — Теперь, спать!