Введение

Звери, или млекопитающие, — наиболее высокоорганизованные существа, венчающие животный мир Земли. Всем хорошо известны их признаки: у подавляющего большинства кожа покрыта шерстью, хорошо развита высшая нервная деятельность, они живородящие, своих детенышей выкармливают молоком, имеют постоянную температуру тела. Есть целый ряд и других признаков, свойственных лишь млекопитающим и объединяющих их в единый класс животного царства, наиболее развитого по организации и поведению.

Звери почти во всех отношениях совершеннее других живых организмов. Они сохранили в себе все то лучшее, что было достигнуто эволюцией, и приобрели новое, глубоко соответствующее экологической среде, свойственное только им.

Взять хотя бы живорождение детенышей, выкармливание их материнским молоком, воспитание и подготовку молодняка к самостоятельной жизни. У насекомых, рыб или у пресмыкающихся почти вся суть продолжения рода сводится к оплодотворению яиц, которые, будучи отложенными, оставляются (за редким исключением) на произвол судьбы. Те крошечные живые существа, которым повезет вылупиться из яиц, растут и входят в жизнь сами по себе, они не знают ни родительской заботы, ни воспитания, ни обучения. И неудивительно, что большинство из них представляют во взрослом состоянии примитивных, как бы автоматически действующих животных, поведение которых определяется почти целиком инстинктами и врожденными рефлексами.

Разумеется, в наследственной передаче этих инстинктов и рефлексов кроются мудрость и целесообразность природы, и эта мудрость целиком перешла к зверям. Но звери, получив ее, пошли дальше: родители, выращивая потомство, заботливо воспитывают его, учат жить, стремятся передать по наследству весь свой жизненный опыт, житейское умение и отпускают детенышей в самостоятельную жизнь, в сложный, полный опасностей, часто беспощадный мир сформировавшимися и хорошо подготовленными.

Биологическое совершенство позволило животным освоить почти весь земной шар: моря и океаны, почву, высокие горы, тропики и пустыни, ледяное безмолвие.

И каких только зверей нет! Они чрезвычайно многолики. Вспомните кенгуру и коалу, крота и крысу, летучую мышь и ежа, белку и соболя, тигра и медведя, зебру и жирафа, носорога и слона, нерпу и кита. Каждый из них имеет свои особенности и повадки, свой образ жизни. И каждый по-своему интересен. Неинтересных зверей нет. Даже у тех немногих, кого мы привыкли считать отвратительными, как, например, крыс и мышей, есть много оригинального, привлекающего внимание.

Наглядное представление о разнообразии млекопитающих дает их вес. Мышь-малютка не потянет и на десять граммов, а слон весит пять-шесть и даже семь тонн — почти столько же, сколько миллион крошечных мышей. Сама по себе цифра «миллион» не всем четко видится, и для наглядного представления нелишним будет пример: книга с миллионом страниц имела бы толщину… около ста метров!

Или еще: крошечные землеройки — со спичку в длину — весят около двух граммов. По массе они в четыре-пять раз меньше упомянутой мыши-малютки. А вот синий кит — тоже зверь, только приспособившийся к жизни в морях и океанах, — достигает 30–33-метровой длины и 100–150 тонн веса. Один такой исполин перетянет на весах стадо африканских слонов в 30–50 голов.

Разнообразно и питание зверей. Одни питаются лишь травой, другим подавай плоды или насекомых, а типичные хищники не признают ничего, кроме мяса, причем нередко только свежего. Достаточно многие едят все или почти все.

Белки и летяги практически всю свою жизнь проводят в кронах деревьев; кунице-харзе, соболю, лесному коту, белогрудому медведю и другим доступны и земля, и деревья; выдра, норка, ондатра, бобр — полуводные животные; крот живет в подземных галереях, не видя света белого, а летучие мыши — как птицы. Одни звери живут только в горах, другие — у рек и озер, третьи — везде. Многие стали морскими животными, полностью потеряв связь с сушей, и в море они, пожалуй, совершеннее рыб: например, киты, дельфины, тюлени…

Психика животных с древнейших времен привлекала пристальное внимание человека. Интеллект многих зверей и посей день считается мировой загадкой: достаточно непросто ответить на вопрос, как глубоко они могут думать. Многочисленные эксперименты и наблюдения над обезьянами, волками, собаками, дельфинами и другими животными показали, что им свойственны элементарная рассудочная деятельность, абстрактное логическое мышление, что у них есть свой язык сигналов, знаков, жестов, телодвижений. Зоопсихологи нашего времени утверждают, что «умные» млекопитающие умеют мыслить на уровне шести-семилетнего ребенка, а это поразительно много! И не во всем же не правы натуралисты прошлого, рассматривавшие животных в некотором роде как примитивных людей с ограниченной способностью к языковому общению.

Люди, подолгу живущие среди диких животных, часто проявляют удивительное понимание их. Помните, Дерсу Узала говорил о зверях: «Его все равно люди… только рубашка другой. Обмани — понимай, сердись — понимай, кругом понимай! Все равно люди…»

Альфред Брем писал: «Животные бывают храбры или боязливы, бойки или трусливы, решительны или неуверенны, честны или плутоваты, откровенны или замкнуты, прямы или хитры, горды или скромны, доверчивы или недоверчивы, послушны или надменны, миролюбивы или задорны, веселы или грустны, бойки или скучны, общественны или дики, дружелюбно относящиеся к другим или враждебные ко всему свету. И сколько различных качеств можно бы еще перечислить!»

Но и современные исследователи, в том числе ученые-этологи, доказывают, что многим животным, а в первую очередь зверям, свойственны не только чувства страха, угрозы или агрессии, но и любопытство, забота, гнев, ненависть, тоска, ласка и даже нежность. Со всем этим, очевидно, легко согласятся многие хорошо знающие животных, умеющие внимательно наблюдать и осмысливать увиденное.

Звери обладают не только высокоразвитой психикой, тонко и точно действующими органами чувств, но они и физически прекрасно организованы — сильные, выносливые. Самые мощные «тяжеловесы» в мире животных — звери, самые быстроногие — звери, самые ловкие — тоже звери. Они переносят и лютую стужу Арктики, и все испепеляющий зной Сахары, что стало возможным благодаря особенностям кожного покрова, физиологии кровообращения и «вмонтированному» в организм «термостату», работающему точно и безотказно в очень широком диапазоне внешних температур.

Это, конечно, не значит, что любой зверь способен жить в тундре и тропиках, в тайге и степи, в море и горах. Есть среди них высокопластичные виды, обитающие на громадной территории Земли — от лесотундры до субтропиков, например, волк, лисица, бурый медведь, крыса… Но большинство животных осваивают лишь определенную экологическую нишу и географическую среду: белый медведь и морж — только ледовитые моря, песец и лемминг — тундру и лесотундру, белка и бурундук — леса, сайгаки кулан — степи и полупустыни. Каждому зверю свое…

Но все вместе они уверенно освоили Землю и считают своим домом всю нашу планету, а каждый живет в своей среде и экологической нише.

Практическое значение зверей для нас трудно переоценить. Достаточно напомнить, что лошади, коровы, свиньи, овцы, северные олени, кошки, собаки и многие другие животные когда-то были дикими.

А охотничий промысел является основным занятием многих народностей Севера и сейчас. Звероводство, пантовое и северное оленеводство стали важными отраслями народного хозяйства.

Вспомните зоопарки, цирки, заповедники. Велико эстетическое значение зверей. Большинство людей обожают их, даже самые черствые. А дети прямо-таки влюблены в зверей. Многие из них эту любовь с детства несут через всю жизнь. Любовь к братьям нашим меньшим усилилась в очень неспокойное и шумное время, когда природа теряется за кирпичными громадами, асфальтом, грохочущим потоком автомашин и вечной спешкой.

И в самом деле: посмотрите внимательно на бегущего оленя — разве есть с чем сравнить красоту его вольного и гордого бега! На дельфинов, творящих в воде чудеса и вечно «улыбающихся», сильных и ловких, умных и дружелюбных. Все в них красиво. Поймите, оцените, удивитесь. Право же, звери стоят этого.

Книг о животных написано немало. Иной раз кажется, что мы знаем братьев наших меньших, и неплохо. Но чем глубже и дольше изучаешь животных, тем больше возникает вопросов «почему?», «для чего?», «как?». Автор надеется, что читатель в этой книге найдет для себя нечто новое и интересное, а прочтя ее, не пожалеет о затраченном на это времени.

 

Белый медведь — полярный странник

Белый медведь — зверь, который чрезвычайно интересен как в научном и хозяйственном, так и в эстетическом плане. Он крайне оригинален и во многом удивителен. Это одно из самых крупных млекопитающих, прекрасно приспособившихся к обитанию в предельно суровых и невообразимо трудных условиях, освоивших существование в среде «на пределе» жизни, великолепная живая эмблема Арктики.

Он вроде бы знаком нам с детства: огромный, неуклюжий, косолапый зверина в пышной белоснежной шубе, степенно странствующий в бесконечных просторах белого безмолвия среди хаотического нагромождения ледяных торосов, фантастически сверкающих под лучами холодного белого солнца или чуть светящихся во мгле полярной ночи сполохах загадочного многоцветного северного сияния. Но это, как говорится, знакомство шапочное. В полярном страннике много особенного, только ему природой отпущенного.

Белый медведь — близкий родственник бурого. Он такой же громадный, могучий, ловкий зверь, в эволюционном развитии приспособившийся к полуводному образу жизни в Ледовитом океане. Свидетельством близкого родства служит тот факт, что между ними возможны помеси.

На пути приспособления к жизни в полярных морях белый медведь постепенно привыкал к крайне суровым условиям Арктики, осваивал стихию плавающих льдов и торосистых ледяных полей, научился прекрасно плавать и нырять, мастерски добывать ластоногих, устраивать снежные берлоги, сохранил способность быстро накапливать жировые запасы, переносить длительные голодовки и подолгу спать.

Тело белого медведя по сравнению с бурым более вытянутое, обтекаемое, клиновидное. Удлиненные голова, шея и верхняя часть туловища как бы сжаты с боков, нижняя более массивна, а задние лапы мощнее передних. Благодаря этому зверь ловок и проворен в воде, он плывет быстро и непринужденно, а под водой — почти как выдра или бобр, хотя и не так ловко, как тюлень или морж.

С первого же взгляда бросается в глаза массивность его тела на довольно высоких и толстых лапах, имеющих большие ступни.

У самцов длина тела от 220 до 280 сантиметров (в исключительных случаях — три метра), высота в холке от 130 до 150 сантиметров, обычный вес 350–400 килограммов, но у особо крупных особей он достигает пяти — восьми центнеров и даже одной тонны. Самки гораздо меньше: в длину 180–240 сантиметров, вес равен 200–250, а максимум — 350–380 килограммам. Наиболее крупные медведи встречаются в районах, примыкающих к Берингову проливу.

Отличительная особенность нашего героя — наличие большого запаса жира, вес которого составляет 35–40 процентов массы тела. Слой жира — до восьми — десяти сантиметров, на ступнях — до трех — пяти. Он надежно обволакивает всю тушу зверя, причем это не просто громадный запас питательных веществ на случай неизбежных голодовок, но и прекрасная теплоизоляция, средство улучшения обтекаемости и повышения плавучести тела.

Мех у белого медведя густой, теплый и прочный, с обильной ненамокающей подпушью. На лапах, боках и брюхе длина волос до 15, а на задней стороне передних лап даже до 25 сантиметров. После летней линьки окрас меха чисто-белый, а зимой и весной с желтовато-золотистым оттенком. Медвежата белоснежные. На фоне ледяных торосов и снега эти полярные странники, как невидимки, видны лишь черные точки их носов да глаза.

При такой массивности и силе белый медведь не отличается стремительностью движений. Правда, его четырехметровые прыжки молниеносны, но бегун он неважный: скорость 20–30 километров в час выдерживает не более пяти — десяти минут, устает и переходит на рысь, потом на шаг. Хорошо подготовленный спортсмен мог бы загонять этого увальня в течение нескольких часов. Правда, не в торосах, где зверь необычайно ловко передвигается, легко, как бы шутя, оставляя двуногого преследователя далеко позади.

В этом отношении белый исполин сродни тигру или льву, которые на короткое время способны быть исключительно стремительными, но устают уже через несколько минут. Бурый медведь в беге гораздо выносливее всех их.

Походка белого медведя вроде бы ленивая, шаркающая, косолапая, на самом же деле идет он своим неспешным, но очень крупным шагом быстро: шесть-семь километров в час. Причем ходок он на редкость выносливый и отшагать в сутки может километров 100–120, легко перепрыгивая через двухметровые торосы и четырехметровые трещины во льдах. Благодаря волосатым ступням он уверен на гладком льду, с помощью коротких крепких когтей залезает на почти отвесные склоны торосов или айсбергов. На лед и снег спрыгивает с четырехметровой высоты, а в воду — с 10–15 метров. На крутых склонах скользит вниз как бы на лыжах, широко расставив лапы, может даже съехать с горки на животе. Ну а в воде наш герой почти как дома. Проплыть десятки километров в ледяном море ему ничего не стоит. Его встречали даже в нескольких сотнях километров от берегов или льдов. Из воды на лед он выскакивает легко и быстро, как пингвин. Ныряет, прыгая с айсбергов и торосов, почти бесшумно и без брызг — как сивуч или нерпа. Пробыть под водой может две минуты, однако догнать там тюленя, моржа или тем более рыбу не в состоянии. Все-таки в море белый медведь не так ловок и уверен, как на тверди. Отличным пловцом его можно считать лишь как сухопутное животное. Да и находиться в воде он далеко не всегда хочет, особенно зимой.

У белого медведя мало сказать изумительно тонкое обоняние — оно феноменальное: запах добычи против ветра он улавливает за несколько километров, а падали — за 10–15. Слух тоже хорош, а вот зрение слабовато, хотя темную точку тюленя на белоснежном фоне может увидеть, особенно с высокого места, за два-три километра. Это и определяет его манеру охоты: он обычно шествует не спеша по ледяным полям от полыньи к полынье против ветра, постоянно принюхиваясь и осматриваясь, то и дело поднимаясь на торосы для обзора местности.

У этого полярного странника высокий уровень психического развития, исключительные способности к оценке обстановки, прекрасная «навигационная» система ориентации. Постоянно скитаясь на огромных просторах сурового ледяного безмолвия, зачастую в условиях многомесячной полярной ночи и ураганных ветров, он никогда не блуждает. Руководствуясь каким-то таинственным чувством, уверенно держит путь к ледяным разводьям или арктическим островам, где обитают тюлени, точно прокладывая курс на десятки, сотни километров без каких-либо приметных ориентиров, кроме, возможно, звезд или солнца, а в обычные для тех мест снегопады и метели — почти вслепую. До сих пор остается секретом механизм пространственной ориентации белых медведей. И еще характерная черта у этих полярных скитальцев: они «нелюдимы» — не любят общество себе подобных, предпочитая тихое, спокойное одиночество. Лишь самки ходят со своим потомством. Собираются же группами разве что в период гона, при трудной зимней охоте на нерп да у крупной добычи, скажем, у туши погибшего кита или моржа, но и в этих кратковременных сборищах нет мира среди медведей. Особенно нетерпимы к сородичам самцы, которые напрочь лишены супружеских и отцовских чувств, при случае даже норовят придавить и съесть медвежонка, а в голод — и их мать. Каннибализм у этих зверей — явление нередкое, даже обычное.

Может, из-за этого одиночества белые медведи молчаливы. Ревут, рявкают, шипят и фыркают они лишь во время гона, когда соперники рядом, да при опасности или возбуждении. И еще самка «воркует» с детьми, обучая и наставляя их.

А вместе с тем даже «нелюдимые» одиночки временами склонны к баловству и играм: валяются на спине, махая лапами, кувыркаются через голову, катаются на брюхе с горок, ходят на задних лапах, сбивая передними верхушки торосов. Особенно когда сытые и погода хорошая. Радости жизни им не чужды.

Стихия белого медведя не просто хаос из белых ледяных полей и торосов, иссеченных темными трещинами, разводьями и полыньями, бесконечность арктических морей с крепчайшими морозами, пургой, полугодовой полярной ночью и столь же бесконечно длинным днем. Нравится ему жить в тихих укромных бухтах, заливах, фьордах, между островами, где неглубоко, а приливо-отливные течения постоянно взламывают лед. Здесь много нерп, а где лед и они — там и белый медведь. Казалось бы, не сыскать более суровых условий обитания, но не нужно этому зверю чего-либо другого, более того, все иное для него гибельно.

Граница ареала белого медведя совпадает с южной границей плавающих льдов в зимний период. Наиболее высока его численность в зоне морей, примыкающих к арктическим островам. Так называемое «арктическое кольцо жизни» белого медведя проходит широкой полосой через Новосибирские острова, Северную Землю, Землю Франца-Иосифа, архипелаг Шпицберген, северную часть Гренландии, Канадский Арктический архипелаг.

Значительно реже бродячие звери встречаются в «безостровной» части Северного Ледовитого океана — в ледяной «шапке» вокруг полюса и в зоне изреженных плавучих льдов. Дальние выходы белых медведей за пределы ареала отмечались на Корякском побережье, Камчатке, в северной части Охотского моря, на Колыме и даже у Курильских островов. Встречали их у берегов Исландии и Норвегии. Обусловлены эти дальние заходы путешествиями медведей на льдах, которые уносятся морскими течениями к югу. Случается, такие льды весной по мере движения к югу тают, и если неудачники в это время оказываются далеко от берегов, их гибель становится неизбежной.

Этим зверям несвойственна оседлая жизнь, и странствуют они вместе с дрейфующими льдами на значительной части Арктики. Летом, в период таяния льдов в окраинных морях Ледовитого океана, звери кочуют к северу, иногда добредая почти до полюса, осенью же возвращаются поближе к материковому побережью.

Распространены белые медведи в пределах своего ареала неравномерно: их больше, естественно, там, где выше численность тюленей, — в зоне плавающих льдов и открытой среди них воды, приуроченной к материковому склону до глубины 150–200 метров. В этих местах сильные приливо-отливные течения разреживают льды, образуя разводья даже зимой. Эту зону называют Великими полыньями: Сибирской, Восточно-Таймырской, Гренландской и другими, совпадающими с «арктическим кольцом жизни».

На материке, вдали от моря, белому медведю делать нечего: там не его стихия. Иногда, правда, отдельные «ненормальные» особи углубляются по нему до 300–400 километров, очевидно, потеряв врожденное чувство ориентирования, и большинство их гибнет. Такие бродяги, подолгу живя на земле, меняют белый окрас шерсти на грязно-желтый. Возможно, они-то и порождают рассказы о встречах с «огромадными бурыми медведями».

Впрочем, в Канаде, в зоне Гудзонова залива, белые медведи ведут «нестандартную» жизнь. Летом, когда лед в заливе и море растает, они в массе выходят на сушу, углубляются в тундру и даже лесотундру, удаляясь от моря до ста, а иногда даже и до 150–200 километров, и три-четыре месяца ведут вполне сухопутный образ жизни. Едят в основном растительную пищу — травы и цветы, побеги и листья кустарников, коренья. Особенно любят ягоды клюквы и вороники, сохранившиеся под снегом. Вегетарианскую диету разнообразят падалью, леммингами, птицами и их яйцами, совсем как бурые медведи. Даже берлоги, для того чтобы укрыться от гнуса или жары, делают в земле, дорывая их до вечной мерзлоты. Беременные медведицы осенью залегают тут же, другие же звери с появлением льда уходят в море.

Несмотря на то, что белые медведи и кочуют на многие сотни, возможно, и тысячи километров, вряд ли они совершают кругополярные путешествия — все-таки 18 тысяч километров пройти за несколько лет непосильно даже для такого бродяги, а главное — нет в этом какого бы то ни было биологического смысла, а бессмысленностей природа не терпит.

Хотя и огромные по площади, но, видимо, все же есть у белых медведей индивидуальные участки обитания, и ходят они вряд ли бессистемно, куда глаза глядят. Да и сообщества — популяции — им, очевидно, свойственны. Например, гудзоновская, гренландская, североевропейская, чукотско-аляскинская. В последние годы ученые метят много медведей, и через несколько лет они скажут свое решающее слово: как ходят медведи, где, есть ли у них определенные популяции или живут одним огромным арктическим племенем.

Сколько же белых медведей в Арктике? Учет их численности на неоглядных безлюдных просторах — дело очень сложное. Тем более что эти звери ведут странствующий образ жизни. Пытались считать их с самолета и по числу родовых берлог. Итоговые цифры весьма ориентировочные: в начале семидесятых годов прошлого века указывалось 10–20 тысяч, из них около половины в российской части Арктики; в последние годы эти сведения более определенны: 15–20 тысяч.

Но даже такие примерные данные представляют немалую ценность, пусть и сильно разнятся верхний и нижний пределы возможной численности. Со временем поголовье полярных странников будет, конечно, уточнено.

Когда-то белых медведей было в несколько раз больше, чем теперь. Первые экспедиции, зимовавшие на островах Шпицберген, Новая Земля, Земля Франца-Иосифа и в других местах в XVI–XVIII и даже в XIX веке, медведи буквально осаждали. Вокруг зимовий и вмерзших в лед судов бродили группы из четырех — шести, нередко восьми — десяти исполинов, настроенных, кстати, весьма агрессивно. За зимовку отстрел 40–50 медведей не представлял события. Случалось, у туш моржей или китов убивали до 35 зверей всего за день. Один промысловик поставил своеобразный рекорд: за сезон добыл 125 белых медведей. Зимовщики видели одновременно до 20 животных! Но кто теперь назовет конкретные цифры плотности и численности арктических гигантов, живших сто, двести, пятьсот лет назад? Можно строить лишь более или менее обоснованные догадки…

В противоположность бурому медведю, основу питания которого составляет растительная пища, белый его собрат — типичный хищник, причем активный, с узкой пищевой специализацией. Основные объекты его охоты — кольчатая нерпа (акиба), морской заяц (лахтак), в меньшей мере гренландский тюлень и хохлач. Изредка нападает на молодых моржей, белуху и нарвала. Случайной добычей становятся птицы, рыба, мелкие наземные зверьки (жизнь гудзоновских медведей — исключение).

К замеченному лахтаку или акибе медведь подкрадывается искусно, тщательно и долго. Ползет, распластавшись на снегу или льду, замирая всякий раз, когда нерпа осматривается. Рассказывают, что при этом хищник даже черный нос и глаза прикрывает лапами, чтобы его не заметили. Когда подкрадывается по воде — плывет, маскируясь за мелкими льдинками. Последние два-три прыжка у него молниеносны, а тюлень от могучего удара лапы по голове, дробящего череп, гибнет мгновенно.

Весной и летом, когда акибы и лахтаки собираются на лежбищах, размножаются, линяют и выращивают молодняк, белый медведь всегда с добычей. Убьет одну, полакомится жиром да внутренностями, поспит и ищет другую, пренебрегая мясом. Бывает, становится сущим разбойником, специализируясь на бельках — подрастающих детенышах нерп. Гораздо труднее добывать пищу зимой, когда лахтаки откочевывают к югу, а акибы живут подо льдом, поддерживая в нем продухи (лунки). Нужно найти такую лунку — а это очень трудная задача, — потом караулить часами, даже сутками, когда в ней покажется большеглазая усатая голова нерпы.

Белый медведь при охоте чрезвычайно изобретателен. Те, кто внимательно и вдумчиво изучает его повадки, не сомневаются в способностях этого зверя мыслить.

У нерпы обычно восемь — десять лунок, которые она периодически посещает, всплывая максимум через каждые 20 минут для вентиляции легких. Медведь обходит их и соображает, где легче поймать ее. Иной раз, когда нерпа чрезвычайно хитра да осторожна, зверь заваливает снегом все лунки, а у последней затаивается. И нерпа сама идет к нему в лапы. А не то устраивает семейные охоты: двое-трое медведей караулят, последний же бегает от лунки к лунке. Едят добычу вместе и дружно. Акибы, весящей от 60 до 80 килограммов, хватает, чтобы досыта наесться трем-четырем медведям, а лахтака, примерно в четыре раза большего, достает на несколько дней. Зимой добычу обычно съедают полностью — с мясом и костями.

Но нередко медведям приходится голодать неделями. Вот тут-то и приходит на помощь способность накапливать жир при обилии пищи и чрезвычайно экономно его расходовать: голод в течение десяти и более суток (даже месяца!) белый медведь переносит легко. Правда, в такое голодное время он становится злым, раздражительным, подходит к поселкам, нападает на самок с медвежатами и слабых сородичей.

Взрослого моржа медведю, конечно, не одолеть: слишком большое это животное, с крепчайшим черепом, почти без шеи — не во что вцепиться или ударить лапой. В воде он проворен, и хищник сторонится его. Лежбища моржей медведь, когда сыт, обходит, а иногда охотится, но очень своеобразно: подходит близко и пугает, моржи в панике устремляются к воде сплошной живой лавой, давят молодняк, да и старые иногда гибнут. Тогда он блаженствует, отъедается, набирается сил и быстро жиреет.

И все же случается, что медведь нападает на моржа. Как правило, его внимание привлекают молодые одиночки или самки. Взрослого, весящего до полутора тонн при длине тела четыре метра и более, с метровыми клыками, медведь определенно избегает. Мало того что морж ему не по зубам, он еще умеет и постоять за себя. Клыки-бивни — страшное для медведя оружие, морж владеет им, несмотря на кажущуюся неповоротливость, виртуозно, ударяя не только вниз, но и в стороны, даже вверх. А удары эти сокрушительны… Поэтому и поддерживают медведь и морж вооруженный нейтралитет.

Поисками трупов морских млекопитающих белый медведь не брезгует, особенно осенью. Перед образованием берегового ледяного припая они составляют важную статью его питания. Этот зверь — главный санитар в Арктике.

Случается, белухи и нарвалы осенью попадают в смертельную ловушку: льды сплачиваются, полыней с каждым днем становится все меньше и меньше, и наконец у последней скапливается несколько десятков и даже сотен дельфинов. Они обречены. Медведь обычно тут как тут. Всех передавит и сложит в кучу — продовольственный склад на всю долгую зиму.

Голодный медведь за один прием может съесть до 40 килограммов мяса и жира, а за сутки — до 80. При достатке же пищи 15–20 килограммов в день ему хватает. За год добывает, вероятно, не менее 60–80 тюленей. Учитывая небольшую численность полярного странника, ущерб тюленьему поголовью в Арктике от этого совершенно незначителен.

Изредка эти хищники едят растения — водоросли, ягоды клюквы, голубики и вороники, стебельки и веточки кустарниковых ив, траву, мох, лишайники. И не только гудзоновские медведи. Особенно медведицы после выхода из берлог. Знать, и этим типично хищным животным надобны витамины. Характерно, что в медвежьей печени накапливается невероятно много витамина А: в 50 граммах его столько, сколько человеку требуется на год. Потому-то эта печень непригодна для еды: можно заболеть опасной болезнью — гипервитаминозом.

Кстати, печень бурого медведя тоже считают несъедобной, и, очевидно, по той же причине.

Гон у белых медведей проходит с апреля по июнь. Столь растянуты его сроки, видимо, потому, что непросто встретиться в арктических просторах брачным партнерам. Но встречаются все же лишние самцы, между которыми лютая вражда и драки не редкость.

Самка с избранником живет в паре месяц: пора любви длится до 15 дней. Потом расходятся, очевидно, навсегда.

Беременность продолжается около восьми месяцев, но эмбрионы быстро развиваются лишь в последние два из них.

Беременная самка ложится на полгода (с осени до весны) в снежную берлогу, устраиваемую обычно на арктических островах, реже на материке. Удобных для берлог мест в Арктике не так уж и много: нужны устойчивые многометровые толщи снега, сугробы, наносы, образуются же они обычно в холмистой местности или на невысоких горах с пологими склонами и уступами. Медведицы собираются в таких местах, и эти места называют «родильными домами». На небольшом хребте Дрем-Хед на острове Врангеля зимой в ожидании потомства лежит до 250 медведиц, на северо-восточных островах архипелага Шпицберген — до 160, на Земле Франца-Иосифа — около сотни. Такие скопления отмечаются на побережье Таймыра с прилежащими островами, в северо-восточной и северо-западной частях Гренландии, на юго-западном побережье Гудзонова залива, на северных островах Канадского Арктического архипелага.

Далеко от моря медведицы не уходят — на пять, редко на десять и только иногда на 25 километров. Бывает, они залегают в торосистых льдах, обычно в районе моря Бофорта на Аляске. Во льдах нет того покоя, что на суше: их носят течения, они трескаются, снег на них то и дело переметается.

Не в пример самцам медведицы между собой мирны, терпеливы и даже доброжелательны. Не так уж и редко устраивают берлоги рядом — в 10–20 метрах, а то и ближе. Более того, они иногда принимают осиротевших медвежат и относятся к ним, как к своим. А недавно увидели: в одной берлоге было две медведицы.

Снежная берлога не просто яма в снегу. Она обычно бывает овальной формы, длиной до двух с половиной метров, шириной и высотой около полутора метров. Над нею продух, а на поверхность ведет двух-трехметровый лаз.

В снежной берлоге просторно, чисто, свежо и тепло, она надежно изолирована от морозов толстой снежной крышей, стенки уплотнены. Температура в ней на 10–20 градусов выше, чем снаружи. Лежит в ней медведица до тех пор, пока не родятся и не окрепнут детеныши.

Рождаются медвежата в основном в декабре или январе до жалости маленькими (по 600–800 граммов), голыми, глухими, слепыми и беспомощными. Но развиваются быстро: через месяц видят и слышат, увеличивают вес в два раза и начинают ходить. К двум у них прорезаются зубы, а в три месяца они уже шустрые, весят 10–12 килограммов и вырастают в длину до полуметра. В первые недели жизни мать их постоянно греет своим телом, вволю кормит жирным, как сливки, молоком, с двух месяцев постепенно и осторожно приучает к воле, холоду, ветру и свету, выводя на прогулки. А через три-четыре месяца семья покидает берлогу и уходит во льды.

Кормит молоком медведица детенышей долго — до года, даже до полутора лет, но уже с трех-четырехмесячного возраста приобщает к мясу. Учит добывать пищу. Медвежатам нет еще и года, а весят они уже около 80 килограммов и умеют скрасть и добыть тюленя. Они быстро растут и развиваются. К двум годам, когда медвежата полностью освоили жизнь в столь крайне суровых условиях, мать оставляет их навсегда. И ищет самца.

В помете обычно бывает два медвежонка, реже один или три. Из сотни родившихся в среднем 55 самочек. До года доживают 75–85 процентов родившихся. Полного развития самки достигают к четырем-пяти годам, самцы — к восьми — десяти. Живут обычно до 18–24 лет. Если беременные медведицы регулярно залегают в берлогу, то самцы и яловые самки ложатся лишь при необходимости, в основном в тяжелую бескормицу лютой полярной ночью. Спят не столь долго, а бодрствовать могут беспрерывно. В северной Гренландии, где зимы особенно свирепы, а тюлени становятся недоступными, в берлоги залегают до 90 из ста медведей, на юге же этого огромного острова, где не столь холодно и нерпу добыть заметно проще, любителей берлог практически нет. На севере Таймыра тяжелое время в берлогах проводят почти все медведи, а продолжительность пребывания в них существенно разнится: взрослые самцы и молодняк спят в среднем 50–55 суток, яловые самки и сеголетки — в два раза дольше, беременные же, как везде, около полугода. В районе Чукотского моря берлог взрослых самцов находить не приходилось, возможно, там они засыпают в снегу на весьма непродолжительное время.

Характерно, что белый медведь может залечь в берлогу не только в голодный и холодный период. Отмечены случаи, что это возможно летом, в пору массового нашествия кровососов.

Врагов у этого могучего гиганта нет, если не считать человека. Практически его могут убить хищный кит косатка и полярная акула, но встречи с ними у медведя маловероятны и бывают лишь при его дальних заплывах к югу. Очевидцы рассказывают, как большой морж, на которого напал медведь, захватывал его бивнями и увлекал под воду. Такое, конечно, возможно, но опять-таки в порядке редчайшего исключения.

Другое дело — человек: он может легко убить любое животное, он истребил даже исполинских китов. И хотя белые медведи живут в столь отдаленных, труднодоступных, суровых краях, люди сократили их численность так, что этот вид был занесен в Красную книгу Международного союза охраны природы и природных ресурсов и в Красную книгу СССР в числе первых. Как же это произошло?

Чукчи, эскимосы, ненцы и другие коренные жители Севера охотились на белого медведя испокон веков, но эта охота ни в коей мере не подрывала его поголовье. Беда на полярного странника стала надвигаться в средние века, когда норманнские и англосаксонские моряки-зверобои стали промышлять его столь усердно, что вскоре выбили во всей Северной Атлантике. В XV–XIX веках стали охотиться на белого медведя поморы, и его поголовье на Шпицбергене и Новой Земле пошло на убыль. Судите сами: всего лишь одна артель за сезон добывала до полуторасот белых медведей, а сколько таких артелей промышляло!

Особенно губительным стал промысел со второй половины позапрошлого века, когда в поисках Северного морского пути и в попытках достичь Северного полюса во льдах побывало множество экспедиций. Большинство, если не всех, встречавшихся медведей убивали — из-за прекрасной шкуры, резерва мяса и жира и даже просто так. За год их отстреливалось не менее трех тысяч.

До появления в Арктике охотников с огнестрельным оружием полярный медведь человека не боялся, а обладая невероятным любопытством, которое у него сильнее страха и голода, смело подходил ко всему непривычному. С людьми вел себя не просто безбоязненно, но и дерзко. Роберт Перри в прекрасной книге «Мир белого медведя» описывает жуткие картины разбоя и людоедства этого зверя.

Но близкое знакомство с человеком перерождало медведя, он становился осторожнее, «благоразумнее», быстро усваивая, что вольности здесь очень опасны. Примерно так же, как перерождался амурский тигр в уссурийской тайге из агрессивного в «почтительного». Наука эта стоила тому и другому хищнику дорого.

Сокращение поголовья белого медведя стало хорошо заметно уже в конце XIX века, да иначе и не могло быть. Судите сами: в начале XX века датчане, и только у восточных берегов Гренландии, убивали не менее двухсот медведей за сезон, а норвежцы в Гренландском и Баренцевом морях — до 800. С 1924 по 1940 год численность полярного медведя сократилась наполовину. Есть основания считать, что и до 1924-го, и после 1940 года темпы этого сокращения были сходными.

И все же охота на белых исполинов продолжалась. На Аляске в послевоенные годы за ними гонялись даже на самолетах. Навалились на них эскимосы и индейцы: шкура белого медведя стала модной, цена на нее поднялась до двух тысяч долларов.

Спасать белого медведя от истребления впервые начали в нашей стране. В 1938 году у нас запретили стрелять его с судов, в 1956-м вообще закрыли на него охоту. Ученые и общественность обратились к приполярным государствам с призывом последовать примеру нашей страны. В 1965 году в городе Фэрбенксе, на Аляске, состоялось Международное совещание по проблемам охраны белого медведя. Он включен в Красную книгу редких и исчезающих животных Земли. Была создана специальная комиссия по этому зверю из ученых Советского Союза, США, Канады, Дании и Норвегии, первым председателем которой был избран наш соотечественник, лучший знаток белого медведя, зачинатель и поборник его охраны доктор биологических наук С. М. Успенский. Сначала повсеместно ограничили охоту, а в 1974 году заключили соглашение о международной охране этого великолепного зверя.

И численность нашего белого странника стала возрастать. По-прежнему не испытывая страха перед человеком, но приобретя осторожность, он сплошь да рядом подходит — правда, без злого умысла, а просто из любопытства — к поселениям, станциям и экспедиционным лагерям и становится «своим человеком». В трудное время кормится кухонными отбросами, попрошайничает. Агрессивности, как правило, не проявляет. Побудет около жилья людей и уходит в свои льды. Удивительный это зверь — могучий и добродушный.

Случаи гибели людей от белого медведя крайне редки и происходят обычно по вине пострадавших: этот зверь при всем своем добродушии не любит насилия и преследования.

Я как-то смотрел чудесный фильм о белых медведях, где они сняты в совершенно естественных условиях, без каких-либо павильонов и декораций, и поражался: громадные хищные звери подходили к людям вплотную, а утолив любопытство, мирно удалялись. Будто говорили: нас не тронешь — мы не тронем…

 

Северный олень — дитя тундры

Северный олень не отличается ни красотой, ни благородством осанки, ни грацией в движениях. Туловище и шея у него длинноваты, а ноги коротковаты, и от этого он выглядит приземистым, даже неказистым. Нет в нем прелестной стройности пятнистого оленя или косули, горделивой осанки изюбра или марала, мощи лося. И нравом он прост, без хитрости. Даже рогами дитя тундры обойдено — они кустисты, малосимметричны и далеко не так красивы, как у родственников по семейству. Правда, их носят и самцы, и самки.

Но и у северного оленя есть много преимуществ и достоинств. Он не грациозен, но как неприхотлив и практичен! Всем своим складом, вплоть до мелочей, олень великолепно приспособлен к трудному существованию в самых суровых краях Земли. Зимой у него плотная, изумительно теплая «шуба», в которой не страшны свирепые морозы и пронзительные ветры. Его ноги очень подвижны в суставах, а копыта большие, с острыми краями, широко раздвигающиеся, с густой щеткой крепчайших волос между роговыми пальцами. С такой «обувью» весовая нагрузка на снег у северного оленя гораздо меньше, чем у пятнистого, благородного или другого родича. Меньше даже, чем у лося, и не просто меньше, а в четыре раза. Не копыта, а снегоступы. Они выручают не только в снегах, но и в топи непролазных тундровых болот, которые для него тоже свой дом. Благодаря подвижным суставам ему не страшны ни глубокий снег, ни гололед, ни кочки.

Северного оленя с полным правом называют «вездеходом» еще и потому, что он легко и быстро плавает, без труда и страха преодолевает такие широкие реки, как Енисей, Лена или Амур, и даже морские проливы шириной в несколько километров. Северный олень быстр и неутомим в беге. Марафонскую дистанцию в 42 километра 195 метров преодолевает всего за один час три минуты, а на более коротких расстояниях пятидесятикилометровая скорость ему дается легко и свободно.

А какая поразительная выносливость: с вьюком до 80 килограммов домашний олень может за день пробежать 100–120 километров!

За быстроту, выносливость и легкость бега его называют «земными крыльями». Мчится олень под окрики погонщика ровной размашистой рысью, будто не тянет он тяжелые нарты, или не взгроможден ему на спину вьюк, или не сидит на нем седок. Да не по дороге мчится, а по заснеженной тундре, зарослям низкого цепкого кустарника, болотам, торфяникам, кочкам. Погонщик устает покрикивать, а он все бежит: покорно, безропотно и даже как-то старательно.

Оттого-то так понравилась народам Севера песня: «… пароход — хорошо, самолет — хорошо, а олени лучше». Олени никогда не подведут, всегда выручат.

Вот только на скалах и горных кручах наш герой слабоват: не приспособлен к ним. Но зачем ему они? Пусть там живут горные бараны. А оленю милы совсем другие места: тундра, разреженные заболоченные леса, мари, пологие лесистые горы.

Олень не только стремителен в беге и вынослив, он еще чуток и осторожен. У него тонкое обоняние, отличный слух и неплохое зрение. По ветру опасность может зачуять за два — три километра. Это домашние олени к человеку привыкли, а попробуй подойти к дикому, или, как их называют, «дикарю», за 500–700 метров!

Родина северного оленя — тундра, и ее без оленя представить невозможно, но он обитает и в обширных северных таежных лесах, в основном в редкостойных и заболоченных, в горах с пологими склонами и гольцами с тундрой в предгорьях.

Северные олени бывают тундровые и лесные. Первые летом живут в тундре и на арктических островах, а зимой уходят далеко в лесотундру. Вторые же более оседлы, потому что в радиусе какой-нибудь сотни километров они без особого труда летом находят и прохладу, и обильную пищу, и зиму успешно переживают. Они удивительно приспособлены к существованию в холодных краях, а жару не любят, даже боятся ее.

Если вы хотите наглядно представить, где живет олень, взгляните на карту Северного полушария и проведите линию от Осло, через Стокгольм, Хельсинки к Байкалу и далее к Южно-Сахалинску. Все, что к северу от этой «секущей», — земля северного оленя. Даже Шпицберген, Новая Земля, остров Врангеля.

Живет он и на американском континенте, к северу от Великих озер — в Канаде и на Аляске. Там северного оленя зовут карибу, но биологически это тот же вид. Карибу тоже бывает и лесным, и тундровым. Образуют они около десятка огромных стад, у которых свои места обитания как зимой, так и летом, свои миграционные пути, места отела. Тундровый карибу много кочует, лесной ведет более оседлый образ жизни.

Северные олени — вечные скитальцы. Их сезонные миграции измеряются многими сотнями километров. Поздней весной и почти все лето они живут в тундре у Северного Ледовитого океана, на арктических островах, где в это время полярный день, беспрерывно светит и даже греет солнце. Приятная прохлада с ветерком, обилие разнообразного зеленого корма, подрастающее потомство — казалось бы, всем хороша жизнь, но отравляют ее волки, оводы и кровососы. Особенно досаждают носоглоточный и подкожный оводы.

Носоглоточный с фанатичной настойчивостью гудит перед мордой до тех пор, пока не забрызнет тьму личинок-паразитов в ноздри несчастного животного. А шустрые личинки по слизистой оболочке стремятся попасть в носоглотку, иногда забираются и в слуховые проходы, где накрепко присасываются к живой ткани, затрудняя оленям и дыхание, и кормежку. Северные олени почти поголовно поражены ими. Закончив паразитическое развитие, личинки в начале лета покидают своих хозяев, чтобы спустя месяц новые полчища оводов с ожесточением набросились на них.

Подкожный овод свои личинки откладывает под кожу животных, немилосердно прокусывая ее на спине, боках, задних ногах, особенно на крупе. Как жаль, что нет у оленя длинного хвоста, чтобы хлестать им врагов! К концу зимы под кожей оленя развивается несколько сот личинок, иногда больше тысячи. К весне они с желудь. Представьте себе несколько сот таких «желудей», мучительно сосущих живые соки зверя. Полностью созрев, личинки-«желуди» пробуравливают кожу оленя и выпадают. Бедный олень от этого почти весь кровоточит. А летом все сначала.

А тут еще комары, мошка и прочие кровососы. И спасение от них — у моря, повыше в горах, где ледники и наледи, прохладный ветер.

И все же летом оленю лучше, чем зимой. Ест он всякую зелень, побеги кустарников, берез, ив, пушицу, болотный хвощ, осоки, щавель, бобовые. Очень любит ягоды и особенно грибы. Иногда северный олень не прочь съесть зазевавшегося лемминга, кладку яиц и птенцов в найденном гнезде, а домашние не упустят возможности стащить у хозяев сушеную, а еще лучше — соленую рыбу.

Кажется, летом у оленя главная забота — еда. Пасется две трети суток и лишь треть отдыхает. За наиболее лакомой пищей зверь много ходит — до 30 километров в сутки. Тут схватит пучок нежных всходов трав, там откусит молодой побег крошечной березки, а то цветок заметит.

К концу лета, хотя оно и короткое, олени сильно прибавляют в весе, шерсть их лоснится. У быков слой подкожного жира достигает шести — восьми сантиметров, а они все едят и едят, готовясь к долгой, суровой и голодной зиме, которую можно пережить, лишь накопив за лето сил.

Олени на редкость дружны, общительны и симпатично-добродушны, почти весь год ведут стадный образ жизни. В августе, раздобревшие, в ровной дымчатой шерсти с белыми подпалинами, с новыми рогами, они великолепны. От избытка сил бегают с телячьей непосредственностью, забросив рога на спину.

Когда солнце станет уходить за горизонт, поблекнут и пожухнут травы, по-осеннему раскрасятся листья кустарников, низкое серое небо заморосит холодными нудными дождями и потянут промозглые северные ветры, олени начнут собираться в табунки, потом в табуны и стада и как бы под эскортом спешащих к югу стай птиц будут передвигаться тоже к югу, к лесотундре и редколесью. Сначала медленно и нехотя, а когда наступят холода — быстро, торопливо, до сотни километров в сутки.

Как бесчисленные ручейки и речки рождают могучие реки, так и олени с каждым километром к югу сбиваются в стада, в которых иногда скапливается по нескольку сот тысяч голов. Живая лавина то рассредоточится для кормежки и отдыха, то снова сольется в широкий поток колышущихся тел и рогов на трассе великих оленьих странствий.

Они будут идти около полутора месяцев, одолев за это время 300–400, а то и 600–700 километров, а потом, достигнув зимних мест обитания, снова разбредутся в бесчисленных табунках и станут готовиться к зимним испытаниям.

Самое страшное для оленя зимой не снег и холод, а недостаток корма: лист опал, высохшая трава ушла под снег. Пусто кругом, бело. И в это время спасает оленя ягель, или олений мох — небольшой неказистый лишайник, растущий плотным ковром. Его, кажется, кроме оленя да снежного барана, никто и не ест. В нем довольно много усваиваемых организмом углеводов, однако это для оленя всего-навсего энергетический материал и ни в коем случае не «строительный». Потому-то оленята зимой не растут, а взрослые день ото дня худеют, медленно и экономно расходуя накопленное летом.

Нелегко искать и доставать ягель из-под метровых снегов. И хотя оленьи копыта к зиме отрастают еще больше, а в сложенном состоянии похожи на большую ложку с острыми краями, как бы специально созданную природой для разгребания плотного снега, все же трудно достается оленям этот «хлеб». Чтобы добыть пять-шесть килограммов, а ягель зимой сухой, как порох, много приходится потрудиться. И так месяцев семь-восемь, а на арктических островах и все девять. Олень будто создан природой для ягеля, а ягель — для оленя.

Но не одним ягелем сыт северный олень.

Домашние олени просто вынуждены подолгу питаться им, так как оленеводы пригоняют их на ягельник. Оленеводам в теплых чумах да с запасом пищи что там зима! А олени копытят и копытят, да все ягель и ягель.

Другое дело — у «дикарей». Те свободны и корм свой в поисках разнообразят. Ягель остается главным, но кроме него в желудок попадают и ушедшие под снег зелеными травы, и карликовые кустарнички, и засохшие листья, и древесные мхи с лишайниками. Дикий олень от ягельных пастбищ далеко не так зависим, как домашний.

В растительной пище, а особенно в ягеле, очень мало минеральных веществ, и олени испытывают сильный недостаток соли. Вряд ли какое другое животное так жадно набрасывается на соль, как северный олень. Домашние олени добросовестно служат человеку всего лишь за горсточку соли, а дикие к концу зимы, когда организм чуть ли не кричит от недостатка минеральных веществ, выходят к рекам и грызут бурые наледи, в которых солей лишь немного больше, чем в пресной воде. Они часто даже обгрызают друг у друга рога.

Надо заметить, что часть оленей остается на зимовку в тундре и на островах Ледовитого океана, где и ягеля меньше, и добывать его из-под снега труднее. Вроде бы удивительно, почему эти-то звери не ушли к югу. Но не в том ли причина, что в компенсацию за лишения и трудности с кормами они избавляются от необходимости совершать такие длинные и нелегкие путешествия — осенью на юг, весной на север?

По дороге на юг у оленей проходит гон, который длится две-три недели. И хотя происходит задержка в пути, она оправдана вечным зовом — продлением рода.

Время гона — сентябрь — ноябрь, хотя в каждом конкретном регионе свои сроки. Беременность у оленух длится в среднем семь с половиной месяцев, и весной теленок должен появиться на свет сразу же по возвращении в тундру, на худой конец — на подходе к ней.

Гон у северных оленей полон страстей. Сильные быки стараются завоевать подруг числом поболее и образовать гарем. Заполучив его, они постоянно дерутся, храпят, бодаются, становятся на дыбы, следят за верностью своих подруг. Быкам не до еды, и они от таких забот сильно худеют.

Но страсти скоро утихают, и снова в путь. Измотавшиеся самцы даже теряют рога и уединяются холостяцкими группами. О подругах забывают напрочь, заботясь лишь о своем пропитании. Но не так-то просто восстановить быкам утраченные силы, и за свои страсти платят они жизнями: ослабевшие гораздо чаще самок гибнут в волчьих зубах.

…В марте еще холодно и снежно, лишь появляются весенние запахи, а олени уже поглядывают на север, как бы о чем-то раздумывая, что-то вспоминая. Там их родина. Особенно волнуются беременные важенки. Инстинкт тянет их туда неодолимо, и они начинают подчиняться его силе, трогаясь первыми. Медленно, по три-четыре километра в день, с отдыхом и кормежкой, но с каждым днем все быстрее. Иной раз до 40–60 километров в сутки. Снова живые лавины устремляются к северу. По тем же извечным путям. И безошибочно приходят туда, где были год назад, где когда-то родились.

Вроде бы странно: куда так спешили оленухи, если пришли они в тундру еще в сильные морозы и глубокие снега, где то и дело завывает пурга? Стада самцов еще далеко, они появятся недели через две… А спешат важенки из-за оленят. Те родятся еще в снег и мороз, и матерям очень трудно кормить их, согревать, но важенки все преодолеют, лишь бы через месяц, когда все вокруг зазеленеет и появятся тучи оводов и кровососов, их малыши окрепли и развились. Оленята во что бы то ни стало должны за короткое лето вырасти и войти в силу, необходимую для первой трудной осенней кочевки и длинной холодной зимы.

Оленуха родит обычно одного, редко двух телят. Весят они шесть-семь килограммов и уже отлично развиты: видят, слышат. Всего час олененку от роду, а он встает на ноги, еще через час ходит, а вскоре со знанием дела сосет мать. В недельном возрасте не только быстро бегает, но и способен переплыть большую реку с ледяной водой.

Важенка исключительно заботливая мать. Она постоянно вылизывает своего сосунка, закрывает его от ветра и снега, хорканьем зовет за собой, когда надо идти. Мать и дитя быстро и крепко запоминают голоса и запах друг друга. А научившись сосать и неотступно следовать за матерью, олененок уже не так боится в суровом мире тундры. Мать его всегда выручит, всегда поможет.

На материнском молоке, богатом жиром, белками, минеральными веществами, витаминами и микроэлементами, теленок растет не по дням, а по часам. Особенно со второго месяца, когда начинает вовсю есть зелень и в то же время продолжает сосать мать. К осени он уже в красе и силе, даже украшен небольшими рожками. Поголовье северного оленя от весны к осени возрастает на 25–35 процентов — в общем-то неплохо.

Всю длинную, как вечность, ночную полярную зиму с ее морозами и вьюгами мать и олененок тоже вместе. Она учит его теперь добывать ягель из-под снега, вовремя уходить от гибельных метелей. Лишь весной, когда у оленухи появится очередной малыш, подросток теряет внимание матери — у нее отныне новые заботы.

У всякого животного есть друзья и враги. У северного оленя врагов не так уж и много, но среди них один просто страшен — волк. Серый разбойник постоянно «пасет» стада диких и домашних оленей, следуя за ними всюду, и наносит им серьезный и постоянный урон. Идиллическая картина почти мирного сосуществования волка и карибу в Канаде, красочно описанная Фарли Моуэтом в интересной книге «Не кричи: волки!», для стран, в которых распространен северный олень, не характерна и не верна. Никогда не было между этим хищником и его постоянной жертвой ни мира, ни справедливости.

Вред домашнему оленеводству от волков и в другом. Гоняя и постоянно пугая важенок весной, они существенно снижают плодовитость стад. Потом все лето легко и с циничной жестокостью режут телят. А осенью, при обучении молодняка, хищники разгоняют стада домашних оленей, и пастухи их теряют, или они присоединяются к диким собратьям.

Олень, если он в силе, обнаружив волка, не паникует, но все время следит за расстоянием до него, как бы хорошо зная предельное расстояние опасности для своей жизни.

Максимальная скорость бега волка на короткие дистанции — 23–24 метра в секунду — на полтора метра больше, чем у здорового оленя. Но с такой скоростью волк способен бежать лишь несколько минут и быстро выдыхается, а выносливый олень сохраняет скорость гораздо дольше. И представьте теперь такой вариант погони.

Волку удалось подкрасться к оленю на полсотни метров. Стремительный, как шквал ветра, бросок хищника. С каждой секундой расстояние сокращается на полтора метра. Полминуты — и волк уже рядом. Оленю бы выдержать еще немного времени этой страшной погони, но…

А если бы волк начал нападение с двух сотен метров, вряд ли оно было бы успешным. Атака с расстояния в 500–600 метров совсем бесполезна. Лишь стельных важенок, ослабевших старых да больных оленей может догнать хищник. Но те бдительны, а зачуяв врага, убегают, не испытывая судьбу.

Чаще волки стремятся напасть на стадо врасплох, вызвать в нем панику и уж тогда режут всех подряд. Это они умеют, и это им удается.

Северный олень — удивительно полезное животное, а для народов Севера он и большой друг, сама их жизнь. Они неспроста говорят: «Оленя нет — человека нет». Верно это и для более чем двадцати народов Крайнего Севера нашей страны. Верно это и для эскимосов и индейцев Аляски и Канады.

Многочисленность и покладистость северного оленя способствовали его приручению человеком. Случилось это исторически не так давно, эволюционно как вид он еще молод. Домашний олень часто сбегает и быстро дичает. Вернее его можно считать полуодомашненным животным.

Домашних северных оленей в Евразии сейчас значительно больше, чем диких. В России теперь живет два с половиной миллиона домашних и 800 тысяч диких оленей, а на Скандинавском полуострове — 40 тысяч диких и 200 тысяч домашних. В Гренландии, Исландии, Финляндии также есть и те, и другие.

На американский север в конце прошлого века завезли прирученных оленей из Евразии, но оленеводство там не развилось. Сейчас на 640 тысяч карибу приходится всего 20–30 тысяч одомашненных оленей.

В жизни человечества северный олень имеет немалое значение. В раскопках древних поселений, а во время Великих оледенений олень жил вплоть до Украины и Крыма, находят много различных предметов и даже оружие, изготовленное из его костей и рогов. В пещерах то и дело обнаруживают тысячелетней давности рисунки северных оленей и сцен охоты на них. Человек издавна хотел приручить это животное.

Удивительно: одомашненному оленю не надо ни сена, ни овса, ни стойла — корм добывает себе сам, спит под открытым небом, где застала ночь. Но как много он дает людям!

Во-первых, мясо в течение всего года, причем в мясе северного оленя не только много калорий, но есть витамины и микроэлементы, без которых жизнь человека невозможна. Страшный бич Севера — цинга, но для тех, кто ест сырую печенку и строганину из оленины, она не страшна.

Во-вторых, из оленьих шкур шьют замечательную теплую одежду. Шапки, брюки, кухлянки, даже легкие и теплые нательные рубашки, в которых можно спокойно работать в лютую стужу. А из продубленной замши из оленьих шкур шьют легкую и прочную летнюю одежду, спасающую от дождей, ветра и гнуса. Обувь, сшитая из камуса (меховых шкурок с оленьих ног), тепла и прочна. Шкуры используют для постройки юрт и чумов, которые в любое время можно быстро собрать и сложить на нарты. Ремни, арканы, упряжь, подшивку для лыж — что только не мастерят из оленьих шкур! А из сухожилий делают прочные нитки.

В-третьих, домашний олень по праву считается отличным работягой. Возит груженые нарты и по снегу, и без него, носит на себе вьюки и возит седоков с готовностью и покорностью лошади куда угодно. И на охоту тоже можно поехать верхом на олене по северным лиственничникам, высматривая и стреляя белок, выслеживая соболей. А при удобном случае этот олень и к своим диким собратьям подведет охотника на верный выстрел.

Но, несмотря на все это, отношение к оленю далеко не всегда было разумным и порядочным. Еще не так давно к дикому оленю относились почти враждебно, будто он мешал развитию домашнего оленеводства. Преследовали его, истребляли. Но потом, слава богу, эта ошибка была исправлена.

Трагическое время было и у американских карибу. Раньше их там водились миллионы. Но безрассудно жестокую охоту, часто лишь ради языка и шкуры, с дальнобойными винтовками и вездеходами, не выдержали и эти миллионы. К пятидесятым годам XX века карибу стало так мало, что американцы и канадцы не на шутку забеспокоились. Исчезни карибу — непоправимое горе пришло бы к эскимосам и индейцам. Но Канада и США вовремя и строго взялись за упорядочение охоты, за охрану и спасение карибу. Теперь кризис миновал, численность пошла на увеличение, скоро она достигнет миллиона. В этих двух странах твердо решили: карибу может жить рядом с человеком, если человек разрешит ему это.

У нас такой проблемы уже давно нет. Мы не просто разрешаем милому, доброму скитальцу тундры жить рядом, мы просим его об этом.

 

Снежный баран — спартанец горной тундры

Вертолет, ровно и сильно гудя, поднимался к белым вершинам угрюмого Станового хребта. Все реже и ажурнее становились лиственничники, истончались темные полоски ельников вдоль ключей, а распадки были все каменистее и круче. И вот лес сошел на нет, под белым покрывалом снега угадывались полегшие заросли кедрового стланика. Дикий хаос скал подпирал пронзительную синь неба и угрожающе надвигался.

Лопасти винта надсадно вкручивались в разреженный воздух. Я завороженно смотрел на скалы и думал, что здесь, на такой высоте и в дикости, жизнь невозможна, как вдруг увидел внизу прыгающие живые комки. Один, другой, третий. И еще три.

Я догадался, что это стадо снежных баранов. Видеть их в естественной среде мне ни разу не доводилось. Трудно было поверить в то, что эти крупные растительноядные животные могут находить в таких гибельных заснеженных скалах что-то съедобное. Но бараны были и прыгали очень резво.

Снежные бараны скоро исчезли за грозно вздыбившимся утесом. Вертолет несколько минут, истошно воя, преодолевал неширокую, ровную перевальную седловину между двумя гигантскими кучами камней, а я все это время рассматривал многочисленные старые и свежие следы баранов, темные пятна до земли разрытого снега. Я видел реденькие полоски кустарников и думал о том, какими удивительно неприхотливыми могут быть звери. Пожалуй, в число живущих в суровых условиях при скудности кормов рядом с северным оленем и овцебыком с полным основанием можно поставить снежного барана, истинного спартанца горной тундры.

* * *

Снежного барана зовут еще толсторогом, чубуком. Он полноправный представитель семейства полорогих, рода баранов. Архар, муфлон и обыкновенная домашняя овца — родственники толсторога, но живут они в благодатной среде, а суровые условия для них просто губительны.

Толсторог — обитатель гор и скалистого морского побережья северо-восточной Азии и Северной Америки. Типичные места обитания снежного барана — труднодоступные для других животных скалы, крутые, сильно изрезанные горные склоны. Обычен он и в горной тундре, и на альпийском высокогорье. Прекрасно чувствует себя и на гольцовых террасах, и на скалах речных долин. В скалах снежный баран недоступен хищникам, а склоны гор и сглаженные вершины, покрытые горно-тундровой растительностью и редколесьем с ягельниками, — это отличные пастбища. В нашей стране он распространен от северного Прибайкалья до полярного круга и от реки Лены до Охотского и Берингова морей — для этих мест снежный баран обычен. А в Северной Америке он обитает в горах Аляски и Канады.

Обширна территория ареала снежного барана, однако площадь действительно заселенных им мест гораздо меньше: в пределах ареала он не встречается на равнинах, да и горы осваивает не все, а лишь подходящие для него. В итоге распространение этого зверя внутри ареала весьма мозаичное и неравномерное.

Снежный баран относится к крупным животным: он массивен, голова небольшая, но на мощной короткой шее. Самцы горделиво носят громадные и красивые рога, у основания они достигают 36 сантиметров в обхвате, сильно закручены в тяжелую крутую спираль до полутора оборотов острыми концами наружу. Общая длина рогов примерно один метр (иногда встречаются до одного метра десяти сантиметров). Они служат и украшением, и гордостью бараньего рода, несмотря на то, что у самок рога короче и без спирали.

О размерах толсторога проще всего судить по весу. Камчатский баран весом 135 килограммов вовсе не редкость, иные же богатыри достигают полутора центнеров. Длина тела — 150–160, высота в холке 110–112 сантиметров. Самки значительно мельче, их обычный вес — 50–60 килограммов. Лишь немногим меньше размеры чубуков, которые распространены в Якутии.

Особенно массивными снежные бараны кажутся в зимнем мехе, он очень густой, длинный и плотный. Окрас его однотонный, разные особи имеют свой оттенок: бурый, коричневый, темно-шоколадный. К весне мех выгорает, вытирается и светлеет. В мае происходит линька. В летнем коротковорсном наряде толстороги выглядят гораздо стройнее, а самки даже изящно. К осени летний мех меняется на все тот же густой и длинный.

Обычно снежный баран спокоен и медлителен до флегматичности. Особенно зимой, когда не досаждают комары, мошка и прочие кровососы. Вверх по склонам гор бегут лишь при опасности, а так все ходят, да еще с остановками. В скалах они замечательно ловки и смелы, великолепно прыгают.

Удивительно хорошо толстороги приспособлены к жизни в скалах, а вот на ровном месте нет в них прыти: волк догоняет без труда. Потому-то снежные бараны держатся вблизи скал — в них спасение от хищников. На горных кручах они недоступны ни волку, ни росомахе, ни рыси, а тем более бурому медведю. Только от меткой пули нет им спасения.

Несмотря на большой вес, бараны легко спрыгивают на скалистый грунт с двух-трехметровой высоты. Следует опровергнуть небылицу, что горные козлы и бараны бросаются с высоты вниз на рога, при ударе пружинят на них, подскакивают, становятся на ноги и бегут дальше — не способны на такое звери, сказки это.

Снежные бараны молчаливы. Редко когда от них услышишь нечто подобное тихому блеянию овцы, лишь самки с ягнятами издают тонкие переливистые звуки.

Некоторые охотники считают снежного барана глупым животным: слышит и видит охотника, а подпускает к себе на винтовочный выстрел. Да, подпускает, но не по скудоумию, а по природной доверчивости. О сообразительности этого животного можно судить по таким примерам: никогда не ляжет он на гребне хребта так, чтобы проецироваться на светлом фоне неба, а чуть приспустится; когда его настигает вертолет — мчится к лесу или в заросли кустарника и там затаивается.

Толсторог — растительноядное животное. Ест траву, ягодные кустарники, особенно любит бруснику и голубику, лишайники, а ягель просто обожает. Лакомится ягодами и грибами, бобовыми и злаковыми, раскапывает коренья.

Неприхотлив в питании снежный баран. Летом он всегда сыт, даже привередничает: ищет что повкуснее. Но зеленью трав и кустарников питается лишь три-четыре месяца в году, а в остальное время вынужден есть все без разбора, как северный олень или овцебык: сухую траву, жухлый лист, ветки кустарников. На выдувах, где снега немного, копытит передними ногами и съедает почти все, что находит. Даже багульник не отпугивает его своим резким запахом. Ягель нередко служит баранам основным зимним кормом.

Для преодоления всех тягостей длинной зимы толсторогу очень важно за лето накопить сил и зажиреть. И он с этой задачей справляется весьма успешно. Как только на солнечных участках вытянутся нежные стебли трав, нет барану отдыха — он с утра до вечера в поисках пищи. Через неделю травы уже много, но чтобы наполнить желудок восемью — десятью килограммами питательной зелени, надо пастись с рассвета до сумерек. Приходит время, и пища становится на редкость разнообразной: подрастают побеги на кустарниках, поднимаются крупностебельные борщевики, дудники, чертополох, молочайники, черемша…

Примерно через месяц такого питания снежные бараны восстанавливают свои силы после зимы и умеряют кормовой пыл: пасутся в основном на зорях, уходя от жары и гнуса на день в скалы, на бодрящие ветры.

Осенью, когда на полянах трава начнет усыхать, бараны вновь усиленно питаются, за свежей зеленью им приходится спускаться с хребтов. Но с каждым днем зеленых трав и листьев становится меньше, и все чаще приходится обращаться к ветоши, мхам и лишайникам. Но предстоящие шесть — восемь месяцев жесточайшей зимней голодовки уже не так страшны — к осени толстороги накапливают жира до 15–20 процентов собственного веса.

Зимой снежные бараны свою силу тратят чрезвычайно экономно — лишнего шага без надобности не сделают, а пасутся почти весь день. И все-таки за зиму эти горные спартанцы сильно худеют: самцы теряют до 30 процентов осеннего веса, самки — 20–25, а молодняк — 12–15 процентов. Но, несмотря на все зимние тяготы, эти животные успешно преодолевают их.

Толстороги живут оседло. Кочуют они лишь при смене сезонов года, да и то недалеко. Точнее сказать, совершают сезонные перемещения. Правда, ученые Якутии установили, что снежные бараны в Восточной Сибири весной и осенью делают переходы до 60 километров, скажем, с восточной многоснежной стороны горного хребта на западную, менее снежную. На Камчатке, случается, весной бараны уходят с гор к морю на расстояние до 50 километров. Но это надо расценивать как исключение из правил.

Особенно ограничена территория зимнего участка обитания — он чаще всего включает небольшую кромку некрутого задернованного склона, примыкающего к скальным обнажениям. К весне размер участка увеличивается за счет освоения новых территорий. Летом бараны иногда спускаются в верхнюю кромку леса, но к зиме снова поднимаются в горы. Зимой постоянные ветры в горных районах сдувают снег, и глубоким он не бывает, его копытить сравнительно легко.

Летом взрослые самцы и самки живут обособленными небольшими стадами, обычно по четыре — восемь голов. Часть самцов, преимущественно старых, держится отдельно. Молодняк этого и прошлого годов рождения — при матерях. В сентябре, с приближением брачной поры, стада объединяются. В иных насчитывается до 20 голов разного пола и возраста. Такими смешанными стадами толстороги и зимуют, вновь расходясь на группы самцов и самок к маю, когда наступает пора ягниться.

Гон у снежных баранов обычно проходит в течение месяца, начиная с середины ноября (иногда он растягивается до начала января). Но разгар гона длится всего 10–15 дней. Брачная пора у толсторогов как будто бы лишена страстей и шума, однако и у них она особенная. Сначала взрослые самцы-рогачи как бы играют: поднимаются друг перед другом на задние ноги, стукаются рогами, опускаясь на передние, жмут друг друга, стараясь пересилить, потом мирно расходятся. На самом деле это не столько игры, сколько проба сил. Позже она обостряется, схватки приобретают боевой характер, бараны бьются рогами с 10–15-метрового разбега, и тут уж победитель выясняется без сомнений и споров. Слабые беззлобно удаляются, сильные формируют небольшие гаремы из двух — четырех самок. Кровавые схватки для баранов, обитающих в Сибири, не характерны, в период гона они не теряют бдительность и едят регулярно, а потому и худеют мало. Будто все время помнят о приближающейся суровой зиме.

По истечении семи месяцев беременности самки отделяются от стада в укрытые от врагов и защищенные от непогоды места и ягнятся. Детеныш чаще бывает один, иногда пара. Весит ягненок около трех с половиной килограммов, он хорошо развит, «шуба» новорожденного — серо-стального цвета, с черным ремешком по хребту и белой звездочкой на лбу.

У малышей в первые дни сильно проявляются врожденные рефлексы: ягненок затаивается при малейшей опасности, а через пять — шесть дней несмышленыш ни на шаг не отстает от матери.

Растет малыш быстро. Примерно с недельного возраста начинает щипать траву и листья, а вскоре с матерью присоединяется к стаду. К месяцу увеличивает свой вес в три — четыре раза, к сентябрю достигает 22–25 килограммов, к подступающим холодам еще подрастает. В зимний период он не растет и на несколько килограммов худеет. К году весит 30–40 килограммов, а к полутора годам во всем уподобляется родителям, только имеет особую юную стройность и выглядит не столь внушительно.

В ряде краев и областей охоту на снежного барана запретили. Путоранский подвид уже давно был внесен в Красную книгу Советского Союза, на очереди могут быть и другие подвиды, если срочно не изменится к ним отношение.

Почему же сокращаются ареал и численность снежного барана? В основном из-за его отличного мяса, хорошей шкуры и замечательного трофея — головы с рогами. В 1912 году через Охотск прошло 1 780 шкур толсторога. В двадцатых годах на Дальнем Востоке ежегодно добывалось не менее 1 600 баранов. В Якутии в тридцатых годах отстреливали около двух тысяч чубуков, а в пятидесятых — до пяти — шести тысяч. На Камчатке добывали до тысячи толсторогов в год. Вертолеты, вездеходы, винтовки с оптическими прицелами, сильные бинокли…

Человек оказывает пагубное влияние на снежных баранов не только в прямом истреблении, но и в гибельном факторе их беспокойства. Пригодных мест для зимнего обитания у толсторогов мало, и стада к ним очень привязаны. Спугнули их с обжитого места, умчались они, а найти другой участок для жизни удается не сразу. Пока освоят его, изучат — сильно исхудают. Стронули и с этого места — считай полстада не выдержало, погибло. А тут еще досаждают волки, рыси, росомахи.

Самка ухаживает за ягненком и защищает его самоотверженно. Даже перед беркутом или орланом, покушающимся на него, встает на дыбы, прикрывая телом детеныша. Тем не менее ягнят гибнет по разным причинам много: тот заболел, этого мать от хищника не уберегла, другие не пережили первую зиму. С момента рождения и до года доживают в среднем два ягненка из трех.

Рост баранов продолжается до старости, а живут они 12–18 лет. О возрасте толсторога судить легко: каждый год у основания рогов откладывается по кольцу, потому что растут они только летом.

В разных популяциях снежных баранов на взрослых самок обычно приходится приблизительно до 35 процентов общего поголовья, на самцов — до 25, на сеголетков — до 25, а на ягнят второго года жизни — до 17 процентов. Вроде бы скучные цифры, но они наводят на размышления: среди взрослых баранов самок заметно больше, чем самцов; ягнят второго года жизни значительно меньше, чем сеголетков, — высокая смертность.

Численность толсторогов начиная с прошлого века медленно, но неуклонно сокращается. Она резко уменьшилась на Чукотке (на восточной оконечности Чукотского полуострова баранов сохранилось менее пятисот). Редкостью толстороги считаются и в Прибайкалье. На западном побережье Камчатки их выбили в сороковых — пятидесятых годах минувшего столетия. Все меньше остается на плато Путорана и на Охотском побережье.

Основное поголовье снежного барана находится в Якутии — примерно 45–55 тысяч особей. На Камчатке с Корякским нагорьем и в Чукотском автономном округе живет примерно по шесть — восемь тысяч голов, а всего в России их обитает около 70–90 тысяч. Для огромной территории Восточной Сибири и Дальнего Востока это, конечно, немного, и толсторога следует считать редким видом.

Человек может и должен стать другом снежному барану. Для этого нужно совсем немного — оставить его в полном покое, запретить повсеместно охоту. И хорошо бы еще поубавить поголовье волков. С остальными бедами горные спартанцы справятся сами.

 

Беляк — типичный северянин

В нашей стране обитает четыре вида зайцев: беляк, русак, толай (песчаный) и маньчжурский. Все они имеют много общего: длинные трубкообразные уши, совсем маленький хвост, укороченные (в сравнении с задними) передние лапы, большие самозатачивающиеся постоянно растущие резцы и другие признаки подобия.

Вроде бы близкая родня, но сколь различны условия их обитания! Зайцы как бы распределили между собой пространства от тундры до среднеазиатских гор и от Балтики до Тихого океана. На стыке ареалов, например в Белоруссии и Среднем Поволжье, бок о бок живут беляки и русаки. Чем дальше к северу, тем больше беляков и меньше русаков, а в тайге и тундре русака уже нет — там царство его белого собрата. К югу в лесостепи господствуют русаки. На границе степи и полупустыни встречаются русаки и толаи, а в более южных районах толай полностью вытесняет русака. Маньчжурский же заяц живет обособленно — только в лиственных лесах Амуро-Уссурийского региона (в отдельных местах совместно с беляком).

Беляк — типичный северянин, великолепно приспособленный к существованию в холодном климате. У него широкие, зимой густо опушенные лапы, позволяющие легко прыгать по глубокому рыхлому снегу, очень теплый зимний мех, в пище он неприхотлив.

Беляк оправдывает свое название: начиная с октября его «шуба» становится на удивление красивой, окрас меха — снежно-белый, на фоне снега видны лишь темные кончики ушей, глаза и нос. Весенняя линька заканчивается к маю, пышный белый мех меняется на редкий буровато-охристый, но кончики ушей остаются черными и летом.

Наш герой заселяет огромные пространства, например, в Евразии он распространен от Гренландии до Тихого океана, от Заполярья до Альп, Северного Казахстана и Алтая.

Беляк любит равнинные и слабовсхолмленные места с зарослями лесов и кустарников. Сплошных горных лесов, особенно хвойных, старых марей, обширных болот и луговых пространств он избегает. Типичные места его обитания — разреженный лес с хорошо развитым подлеском, зарастающим молодняком, особенно осиной и березой; свежие вырубки и гари, опушки, поляны, речные долины и берега озер с ивняком.

Летом главный корм зайца — разнообразные травы, зимой его рацион скудеет, сводится в основном к веткам, коре деревьев и кустарников. Корм этот малокалориен, и беляку приходится ежесуточно съедать около 600–800 граммов, что составляет примерно одну треть его живого веса.

Весной, как только сойдет снег, беляки с такой жадностью набрасываются на нежную зелень трав, что теряют присущие им осторожность и пугливость, иногда не обращают внимания на подошедшего к ним человека, не реагируют даже на выстрелы. После скудного зимнего питания удивительно вкусная трава и цветы-эфемеры их словно опьяняют.

Кормится лопоухий обычно по ночам, днем отлеживается. Идя к месту отдыха, он старательно запутывает свои следы: петляет, делает «двойки», «тройки», «сметки», «скидки» по нескольку раз, топчется по своим следам взад-вперед, отпрыгивает метра на два-три за валежину, куст или другое укрытие. А притаится на лежке где-нибудь под деревцем или кустом непременно так, что хищник или охотник будут подходить к нему обязательно по ветру и открытому месту. Заяц и видит неплохо, и чутье у него хорошее, и сон чуток. Даже во сне он поведет то одним ухом, то другим, приоткроет правый глаз, затем левый, а чуть что — он уже готов к стремительному прыжку.

У зайцев много врагов. Даже колонок, горностай, ворона, сорока, и те норовят напасть на него при удобном случае. Но главные и самые опасные недруги — волк, лисица, рысь, росомаха, ястреб, орел, крупные совы. Наверное, поэтому — в силу неусыпной бдительности — заяц не имеет постоянного «дома». Отдыхает на лежке, которую сочтет удобной и безопасной. Зимой роет в снегу ямку где-нибудь на удобном для наблюдения месте — бугорке или у кочки, а летом стремится найти такое укрытие, где не было бы комаров и обдувало ветром.

Человек издавна охотился на зайцев. На Руси охота на них была распространенной потехой. А вот знаем мы их до сих пор мало. Например, мы часто говорим: труслив как заяц. Так-то это так, да не совсем. Заяц не теряет присутствия духа даже, казалось бы, в безвыходном положении, а случаев разрыва сердца от страха (обычных даже для хозяина тайги — могучего медведя) у него практически не известно. Во время погони он до последнего мгновения старается спастись: куда-нибудь юркнуть, запрыгнуть, обмануть преследователей, сбить их со следа.

* * *

Однажды мне довелось увидеть такое. Зайчиха металась по лесной поляне — ее настигал коршун. Хищная птица то невысоко взмывала вверх, то резко пикировала, выставив когтистые лапы, а зайчиха… бросалась ей навстречу и била передними лапами. Оказывается, рядом были зайчата… Не храбрый, конечно, косой, но ведь и трус бывает смелым, особенно когда решается вопрос жизни и смерти.

…Старый пасечник, напоив меня в избе чаем, рассказывал:

— Одолели энтой зимой зайцы, и откель они взялись в таком количестве? С осени я их пострелял изрядно, прямо за садом караулил да петли мастерил. К зиме их осталось немного, дак, видно, самые хитрые. А два обозлили меня и в убыток ввели этаким образом, что я ажник теперя их поминаю божьей матерью…

В волнении дедок закурил папиросу, постучал по полупустой пачке заскорузлыми пальцами в темных трещинах с крепкими желтыми ногтями, глубоко затянулся пару раз и продолжал, окутывая всю избу голубым дымом:

— Утром пойду в сад — все зайцами истоптано и стволиков шесть — восемь погрызено, а половина из них окольцована на погибель. Пробовал мастерить петли — обходят. Привязал я там — на задворках сада — своего Полкана. Поначалу дня два остерегались, стервецы, а потом поняли, что на цепи он, и ноль на него внимания. Обойдут — и за свое… Как-то брешет псина, аж нутро выворачивает — захлебывается, задыхается в ошейнике. Взял я дробовик — и в сад, да куды там: мигом утекли… Устроил себе засидку — оне ее в туже ночь распознали. Сижу в ней, караулю — не приходят, а не пойду — они тут как тут… Пошел как-то на брех без оружия, да оне отпрыгали от меня немного, оглядели и — как издеваются — не уходят. Сидят на задах своих, стригут мороз ушами, как ножницами, да оглядывают меня нахально… Взял как-то заместо ружья палку — не убегли, взял заместо палки ружье — утекли. Ну что ты будешь с ними делать!..

Рассказывал старик с душою, болью и волнением, будто не полгода назад, а сейчас одолевали его эти обнахалившиеся лопоухие.

— И что возмущает: бреши пес на них, хоть сдохни от злости, оне знай себе грызут мои яблоньки да вишни, а пойду я до него, чтобы отпустить с привязи, дак зайцев сдувает как ветром. Ну до чего же хитрющие!.. Так я с ними и не мог совладать…

Я подумал: «Хитрющие, действительно… А ведь хитрость если и не ум, так уж сообразительность, во всяком случае. И это у зайца-то! Не у дельфина, шимпанзе или даже собаки, а у этакого банального зайца».

Не давая угаснуть начатому разговору, я поддержал его:

— А что, батя, зайцы вообще-то здорово кумекают?

— Што ты, — оживился он, — ишо как кумекают! Полкан мой их по первости гонял долго, дак разве ж их, стервецов, догонишь! Сначала угонял, аж бреха слышно не стало, а потом все ближе и ближе кругаля вокруг сада принялись топтать, а голосу становилось меньше да обрывался он чаще. Пошел как-то по следам разбираться, и что же? Оне поняли, что Полкан тихоходный, да и почали хитрить, кумекать, как бы надуть его, куда бы юркнуть. То своим обратным следом сметку сотворят, то как сиганут через бревно аль валежину — и в сторону. Не то на развал дерева метра на два вскочут да затаятся там. А под конец так обнаглели, что на поленнице дров стали пережидать, пока псу брехать в бесполезности надоест.

— Так взял ты все же тех зайцев, батя, или же так и не совладал с ними? — спросил я.

— Не совладал. Полкана оне умаяли до хвори, он не стал на них обращать внимания. Взял сучонку в деревне, шавку, дак оне от нее пешком уходили, вроде бы смеялись даже. Ехидно так ухмылялись. И сколь я ни старался подойти к ним на выстрел — не подпущали. Ни днем ни ночью. Как-то подстрелил одного, одурел от радости, а потом оказалось, что пришлой-то был зайчишка, а те два так и остались. Весной, когда пришел черед им гоняться, ушли, стервецы… Другому расскажи это — засмеют: старый охотник не перехитрил зайцев… Стыдоба-то одна… Затеплело когда, увидел — полсада погубили.

Старик вновь закурил, задумался, как бы распутывал тягучие, как паутина, нити мыслей. Я не хотел ему мешать, но мне так хотелось поговорить еще о зайцах, и я не удержался:

— А много ли ты, отец, за жизнь свою перестрелял зайцев-то?

Он будто ожидал этого вопроса и оживился:

— Много. Не считал. Больше петлями брал их. Да вот послушай, милый, как оне кумекают. Был случай, кода один тикал от лисы, и прижала его зверина на мысок в озеро. В песочек там прилепилась лодка, а в ней рыбак сидел. Дак зайчишка в лодку запрыгнул и шастает глазами то на рыбака, а то на выбежавшую лису. Человеку даже в руки дался… То я был, в лодке-то. Трясется весь, бедняга… Два дня пожил у меня в хате, потом утек… А в сани зимой заскакивали, спасая свою шкуру, сколь раз! Аж в сено от страха зарывались… А то шел я проселком через лес, и шасть мне в ноги заяц, затаился, оглядывается… Волк за ним гнался… Ить надо же понимать, что у мужика ему спасенье… А так и на сто саженей не подпустит. А то сам подумай, почему оне от орла со степи бегут в лес, а от лисы — из леса в степь. А знают, где и как спасаться от разного вражины…

* * *

Размножаться беляки начинают с конца февраля, в марте — апреле, как только на солнцепеках появляются проталины. Свадьбы у этих животных протекают шумно, с драками и криком, при этом и ночью и днем они теряют бдительность. На весеннем подтаявшем снегу в это время можно видеть групповые следы, утрамбованные площадки с клочьями белой шерсти и пятнами крови.

* * *

…Была ранняя весна. Еще крепились мартовские холода, но солнце уже светило по-весеннему, набухали почки, брачно стрекотали сороки, возбужденно хороводились вороны. Иногда я уходил за город, в заповедник, понаблюдать, подышать лесным воздухом, помолчать, отдохнуть.

Однажды прилег на уже обсохший косогор, смотрел в небо, было тихо, тепло. И вдруг эту тишину разрезал громкий крик, я приподнялся на локтях, прислушался — крик повторился, но уже с плаксивыми нотками.

Я быстро пошел на крик по проталинам. В просветах между белоствольными березами и серо-зелеными осинами заметил впереди полянку. Тихо подобрался к опушке и… На поляне расположились три зайца-беляка. Этакие в весенней линьке шелудивые, в клочьях выпадающей белой шерсти, сквозь которую пробивалась летняя буровато-охристая «шуба». Двое — судя по всему, женихи — конфликтовали из-за подружки, которая с интересом наблюдала за ними поодаль. Я увидел соперников, стоящих друг против друга на задних лапах и приплясывающих не то в злости, не то в нетерпении, а быть может, в стремлении приглянуться зайчихе. Зайцы браво и картинно стригли ушами, по-боксерски держали перед грудью передние лапы.

И тут началась потасовка. Схватились с криком, часто-пречасто ударяя друг друга передними лапами. А если равные и никто не желает уступать?

Вдруг к драчунам присоединился еще и третий страждущий любви заяц, такой же шелудивый и возбужденный. И вот уже их трое, оглядывают друг друга, блестя широко расставленными (вовсе не косыми!) глазами, часто подергивая будто рассеченными «заячьими» губами.

Троица забегала вокруг поляны, да во всю прыть, наперегонки, уши вдоль спины, а лапы — только мелькают. А зайчиха наблюдала за состязанием внимательнейшим образом. В умиление и восторг привела меня эта сцена.

Бегали на пределе сил не менее пяти минут. Вижу, резвость стала убывать, но представление продолжалось. Зайцы будто с ума посходили от бурных любовных страстей и напряжения: прыгали вверх, кувыркались в воздухе, крутили двойные, тройные сальто, проделывали замысловатые трюки, приплясывали на задних лапах вокруг Нее. А Она внимательно наблюдала, все выбирала и решала проблему: не совершить бы ошибки при выборе отца детей своих! Один из женихов умудрился заложить голову меж задних ног и, свернувшись в клубок, покатился шаром, крича и вереща… Я протер глаза…

Но и это было еще не все. Отдышавшись, они потянулись к зайчихе подрагивающими носами. А Она обнюхала каждого и всем своим видом ответила им: «Не-а, пока не вижу достойного». И… ударилась в бега. А все уже порядком измотавшиеся кавалеры припустили за Нею вслед.

Я догадывался: зайчихе не столько самый сильный нужен в супруги, сколько наирезвейший, самый выносливый. И в завершающем туре состязаний зайчиха безошибочно узнает достойнейшего — бега-то повела Она, со свежими силами. Вот только вернется ли эта свадьба на мою поляну…

Вернулись. Двое, Он и Она. Минут через десять. Остановились под березой в полусотне метров от меня, тщательно обнюхали друг друга, будто только встретились…

А те двое, кому не повезло, приплелись тем временем на поляну и переводили дух поодаль. Уже не претендуя на Ее любовь, не тая зла на счастливчика.

* * *

Беременность у зайчихи длится полсотни дней, в помете бывает от двух до десяти крохотных зайчат. Они рождаются зрячими, с нежной курчавой шерсткой, с первых же дней могут передвигаться, прятаться и затаиваться. Эти симпатичные серые комочки, пососав мать, расползаются и удивительно хорошо маскируются среди сухих прошлогодних листьев и травы — зоркие птицы их не видят, а наземные хищники не чуют. Зайчата почти не пахнут и не оставляют следов.

Считается, что зайчиха — плохая мать: детей кормит недолго, активно их не защищает, а вскоре бросает на произвол судьбы. Но надо быть справедливыми в оценках! Да, зайчиха редко кормит зайчат, но она стремится сохранить маскировку несмышленышей. Не хочет оставлять хищникам своих пахучих следов.

Молоко зайчихи очень питательно, белков и жиров в нем в три-четыре раза больше, чем в коровьем молоке, в желудках зайчат оно образует сгусток, который усваивается в течение четырех дней полностью. А восьми — десяти дней от роду зайчата начинают сами есть траву.

И еще в защиту зайчихи: она заботится о своем потомстве до осени, держится с ним одним выводком, обучает. Пикните в лесу, где водятся беляки, под голос зайчонка, и зайчиха будет тут как тут. Даже стучать лапами станет, пугая.

Интересно, что зайчиха кормит всех зайчат, встретившихся ей, — своих и чужих. Это тоже важное приспособление в трудной борьбе за выживание заячьего рода: погибла одна мать, но детей ее выкормит другая.

Не пройдет и недели после рождения зайчат, как у взрослых снова гон: за лето им во что бы то ни стало надо дать два помета, чтобы заячье племя к зиме было многочисленным, а суровая зима внесет свои коррективы. Только в тундре зайцы не успевают со вторым выводком — слишком короткое лето.

Мало у каких зверей численность по годам так сильно изменяется, как у беляков. Когда их много, на одном квадратном километре держится до сотни, даже до 200–300 зайцев. И в этом же месте через два-три года может остаться один — два зайца. Такие резкие колебания численности беляков объясняются болезнями и неблагоприятной суровой зимой. «Заячий мор» нещадно губит тысячи зверюшек, а пройдет несколько лет, и снова они снуют меж кустов. А все потому, что очень плодовиты.

Беляк любит свой «дом» — участок обитания, где он родился и вырос. Все знают, что от охотничьих собак заяц убегает по кругу и что он непременно будет на том месте, с которого его подняли собаки, через несколько километров погони. Даже в смертельной опасности он не покидает свой «дом», надеясь на «помощь его стен».

Случается, многоснежье заваливает невысокие деревца и кустарники, и зайцы вынуждены в поисках корма кочевать к югу. Если такое случается в год высокой численности, беляки собираются, чтобы вместе отправиться на юг. Голод бывает так тяжел, что они поедают даже птиц и зверьков, попавшихся в охотничьи снасти или погибших. Правда, такое случается редко.

Живут зайцы до шести лет, а если повезет, то и до десяти. «Долгожителям» бывает и по двенадцать, как правило, это самки: век самцов гораздо короче — они менее осторожны и не берегут себя.

Зайцы — давний и излюбленный объект охоты. На беляков активно и мастерски охотятся народы Сибири и Крайнего Севера, в их жизни заяц — зверь ценный и чрезвычайно полезный: в пищу используется отличное мясо, из теплых шкурок шьются верхняя одежда, одеяла и спальные мешки.

Эти милые зверьки всегда были симпатичны людям, они популярные и непременно положительные герои сказок, безобидны и интересны. А животный мир просто невозможно представить без зайца-беляка.

 

Кабарга — таежный оленек

Кабарга — это малоизвестное за пределами Сибири копытное животное. Одни зоологи-систематики включают его в подсемейство оленей, хотя на них оно похоже весьма отдаленно, другие выделяют в отдельное семейство кабарговых с одним родом и одним видом — кабарга. А вот что это полноправный представитель отряда парнокопытных, сомнений нет. Его иногда зовут оленьком.

Внешний вид кабарги своеобразен. При первом взгляде на нее можно найти отдаленное сходство с оленем, кенгуру, присмотришься внимательнее — и не олень, и не кенгуру, а единственная в своем роде — кабарга.

Рогов у нее нет. У самцов из верхней челюсти вниз растут острые и тонкие саблевидно изогнутые клыки длиной до восьми сантиметров. Для чего природа снабдила ими такого робкого и безобидного зверя — загадка. Ясно только, что это один из немногих отличительных признаков мужского пола, ибо во внешнем виде, размерах и окраске между самцами и самками разницы почти нет.

Кабарга на удивление непропорциональна: большая задняя часть тела, к которой как бы искусственно приставлена маленькая передняя; задние ноги длинные и сильные, передние — короткие, тонкие и слабые; грудная клетка небольшая; голова маленькая и удлиненная, с большими постоянно настороженными ушами и всего пугающимися глазами; хвост почти не виден: так он мал.

При мощном крупе с возвышающимся дугообразным крестцом, длинной шее с маленькой ушастой головой кабарга выглядит сгорбившейся, пригнувшейся, приготовившейся к сильному прыжку — ни дать ни взять таежный сибирский кенгуру.

Иногда кажется, что природа сотворила кабаргу или очень давно, когда еще не была способна на чудеса, или ради шутки. И все-таки это животное своеобразное, легкое и по-своему изящное.

Окрас зимней «шубы» кабарги темно-шоколадный с расплывчатыми светлыми пятнами и светлой полосой, проходящей по низу шеи и груди. Бока несколько светлее спины, дымчато-серые, а по ним разбросаны охристо-рыжеватые пятна, образующие продольные ряды: спереди на боках их по два, сзади на бедрах — до шести. И по спине тянется пара рядов пятен, сливающихся в продольные полосы. Брюхо и голова одноцветные — пепельно-серые.

В волосяном покрове кабарги нет подшерстка. В задней части мех плотный, длинный, свисающий. И это не только для тепла: хищник, догнав кабаргу, хватает ее и… забивает свою пасть густыми ломкими волосами. А кабарга мчится дальше.

Оленек просто создан для прыжков, у него длинные и мощные задние ноги. Даже при медленном аллюре он передвигается спокойными, редкими, но довольно большими прыжками. Они очень легкие, непринужденные, мягкие и пружинистые. Отталкиваясь одновременно четырьмя ногами почти из одной точки, кабарга способна не только на длинные, но и на высокие прыжки. Вскочить на двухметровый камень или выступ скалы ей ничего не стоит, в этом она сродни горному козлу, архару, серне, горалу. Копыта у нашей героини твердые, острые и подвижные, цепкие для прыжков по камням и склонам, это дает возможность кабарге удерживаться на крутых обрывах. Хорошо приспособлена она и к глубокому снегу. Ее копыта достаточно широкие и способны раздвигаться. В снег кабарга проваливается неглубоко.

Мне неоднократно приходилось наблюдать этих прекрасных животных на воле, и я всегда удивлялся их пугливости и особенностям бега. Зачуяв врага, кабарга настораживается, а если не может понять, где опасность, то так пугается, что иногда теряет контроль над своими действиями. Начинает странно чихать, прыгать туда-сюда, неожиданно падать на передние ноги, вытягивать шею — вроде в безысходном отчаянии. Или принимается беспорядочно скакать: рывок вправо, другой влево; прыжки то высокие — то низкие, то частые — то редкие.

Заметив опасность, кабарга пускается в стремительный бег, напоминающий заячий: задние ноги выносит далеко вперед. Она делает большие прыжки, способна круто менять направление — до 90 градусов! — и… запутывать следы. Когда недруг отстает, кабарга заскакивает на возвышенное место, уточняет обстановку и начинает сбивать преследователя с толку. Скачет по своему следу, опуская ноги точно в отпечатки, делает огромный прыжок в сторону (за камень или валежину) и мчится дальше. А затем вдруг замирает, слушает, нюхает, осматривается. Разобраться в следах кабарги очень непросто и хищнику, и охотнику. Даже опытная собака не всегда справляется с такой задачей.

Но далеко не всегда кабарга ищет спасения в бегстве, чаще она его находит на отстоях. Скальные обнажения для кабарги жизненно необходимы. Отстой — это небольшая площадка в скалах с крутыми и отвесными склонами. В своем убежище она недоступна для волка, росомахи, даже рыси. Покрутится хищник, пооблизывается под отстоем и уходит.

Кабарга — горно-таежное животное. Распространена она только в горах Азии, к северу от Тибета и Гималаев, до границы лесов, а в ряде мест обитает за полярным кругом. В нашей стране этот зверь обычен к востоку от Енисея до Охотского моря, на Алтае, в Саянах, Прибайкалье и Забайкалье, в Якутии и Амуро-Уссурийском регионе. На Камчатке ее нет, но на Сахалине обычна.

Кабарга облюбовала для обитания елово-пихтовую тайгу с кустарниковой растительностью и обилием мхов. Живет она и в кедровых, сосновых, лиственничных и даже в хвойно-широколиственных лесах, если в них есть в достаточном количестве лишайники, мхи и каменистые обнажения. Горная темнохвойная тайга для кабарги — что тундра для северного оленя, кедровник или дубняк для кабана. Каждому зверю свое…

В Сибири и на Дальнем Востоке самые благоприятные условия для героини нашего рассказа в горной тайге, от трехсот метров над уровнем моря до двух километров. Выше начинаются безлесье и гольцы. В южной Азии она живет в горах и выше двух километров над уровнем моря, где климат и растительность сходны с сибирскими.

Благоприятные условия для кабарги встречаются далеко не везде, и распространение ее весьма мозаично. В прямой зависимости от условий местообитания кабарги находится и ее численность. В идеальных условиях на квадратный километр приходится до десятка этих животных, в хороших угодьях — до трех, а в удовлетворительных — меньше одной особи. В плохих условиях одна кабарга на десять квадратных километров — норма.

В Восточной Сибири в настоящее время численность кабарги достигает 27–30 тысяч голов, в Якутии — 60, в Амуро-Уссурийском регионе — 50–60 тысяч. Всего же в нашей стране обитает около 180–200 тысяч этих своеобразных оленьков. В общем-то не много, но и не мало. Лет 40–50 назад ее было примерно в десять раз меньше…

Участок обитания у кабарги небольшой — один-два, реже три квадратных километра, но на нем есть все: кормовые места, водопой, отстой, завалы леса, густые кустарники и места для отдыха. Оленек свой участок «маркирует» пахучими выделениями, охраняет и знает его до мелочей. Он изрезан затейливой сетью троп, у каждой из которых свое назначение — ближайший путь на место корма или водопоя, на спасительный отстой или на отдых.

Кабарга употребляет в пищу до 130 видов различных растений, но главных среди них около 20. Основным питанием для нее служат древесные и наземные лишайники и мхи, на их долю зимой приходится от 60 до 90 процентов всего рациона, остальное составляют сухие травы, листья, тонкие веточки деревьев и кустарников. Летний ассортимент кормов гораздо шире: лесное разнотравье, молодые побеги различных кустарников с листьями. Как и все копытные, кабарга очень любит грибы, лакомством для нее являются ягоды брусники. Во время кормежки кабарга постоянно настороже, около половины времени она прислушивается и осматривается. Сделает мягкий крадущийся шаг-другой или резкий прыжок и снова застывает во внимании. В час проходит всего метров четыреста. Летом героиня нашего рассказа ходит больше, чем зимой и весной.

Кабарга ведет одиночный, сумеречный и ночной образ жизни, но в некоторые периоды года бодрствует и днем. Летом она поднимается с дневной лежки, где пережевывала пищу, а с вечерней зарей направляется на лесные опушки, лужайки с лакомыми травами, кустарниками. К утру вновь уходит на лежку, обычно вверх по склону, поближе к спасительным скалам. Любит устраиваться где-нибудь на краю обрыва, в камнях, среди беспорядочно наваленных стволов упавших деревьев, в густом подлеске, под валежиной или корягой. Где лечь — определяется временем года, погодой, наличием кровососущих насекомых, хищников. Дольше всего на лежке кабарга бывает в середине дня (пять — шесть часов).

Продолжительность кормежки также определяется временем года, погодой, беспокоящими факторами. Весной, например, кабарга питается с полуночи до утра, когда наст подмерзает и держит ее на поверхности. В летнюю жару прячется в тени, а когда ее сменяет ненастье — охотно кормится и днем.

Зимой общая продолжительность кормежек в сутки достигает восьми часов, летом гораздо меньше. Кормящая мать ходит пастись чаще, но далеко от теленочка не уходит, пикнул он беспокойно — и мать тут как тут.

Взрослая кабарга бдительна и осторожна. Стоит что-то заподозрить, как она вся во внимании и готовности спрятаться или пуститься в бега.

А вот молодые телята гораздо беспечнее — бегают и кормятся средь бела дня, неосторожно выходят на открытые поляны, не продумывают места лежек. Многие за эту беспечность платят жизнью.

Основные враги кабарги — рысь, росомаха, волк. В Амуро-Уссурийском регионе опасна еще и харза, преследующая кабаргу постоянно и настойчиво. Единственное надежное спасение от врага — отстой, но и он не всегда спасает. А если хищник отрежет к нему путь, да еще выгонит на речной лед, печальный конец наступает быстро.

При случае на молодую кабаргу может напасть беркут и даже крупная сова, но беркуты и совы — птицы редкие. Гораздо более серьезный враг для нее — соболь. Можно уверенно сказать: где есть кабарга — есть и этот зверек.

Соболь — сильный и ловкий хищник, но одолеть жертву намного больше себя ему непросто, на нападение он решается вообще редко, обычно по глубокому и недавно выпавшему снегу.

* * *

…Хлопья снега тихо и мягко сыпались с серого неба день, другой, третий. Воцарилась зловещая тишина, как будто все живое оцепенело в ожидании чего-то недоброго. На четвертые сутки снегопад прекратился, к ночи небо стало ясным, а к утру задул ветер. Снег на открытых местах закрутился поземкой, завьюжило. Когда ветер стих, звери и птицы оживились: все были голодны.

Снег и вьюга всем лесным обитателям принесли беды. Зайцу, с его лапами-снегоступами, небольшие, дятлам еще меньше. А вот кабарге как никому другому — много.

…Я уже третий час шел на лыжах, как вдруг набрел на следы погони соболя за кабаргой. По глубоким провалам в снегу от прыжков кабарги и легкому бегу соболя нетрудно было догадаться, что кровавая развязка произошла где-то близко. Так оно и оказалось: всего через двести метров я увидел клочья кабарожьей шерсти, а затем и кровь.

Кабарга тяжелее соболя в десять — пятнадцать раз, и умертвить ее этому сравнительно маленькому хищнику не так-то просто. Я видел следы борьбы повсюду. Соболь упорно вгрызался в шею кабарги, оседлав ее, она отчаянно боролась за жизнь. Но условия борьбы были явно не в пользу несчастной…

В последующие дни я не раз находил задавленных соболями таежных оленьков. Было ясно, что хищники воспользовались благоприятными условиями для охоты на бедствующих животных и развили бешеную активность. И так будет до тех пор, пока ветер и солнце не уплотнят снег до твердого наста, который способен будет выдержать оленька…

* * *

Брачная пора у кабарги проходит в ноябре или декабре — в зависимости от климата. В горах Сихотэ-Алиня, например, она бывает почти на месяц раньше, чем в Сибири, где весна начинается позже. Телята должны появляться на свет не раньше и не позже прихода тепла.

Гон у нее довольно спокойный, самцы дерутся, однако нечасто и без зла, клыки в ход пускают редко, леса и горы криками не оглашают, если не считать, что все-таки возбуждающиеся самцы негромко верещат и чуфыкают.

Беременность у самки длится шесть — шесть с половиной месяцев. Будущая мать тщательно ищет место для «родильного дома» — оно должно быть укромным, безопасным, с кормовыми местами и водопоями поблизости, с солнечными полянками для детенышей.

Телят рождается два-три, всего по полкилограмма весом. Они слабы и беспомощны, но на жирном материнском молоке растут и развиваются быстро. К третьему месяцу без малого удесятеряют свой вес, а к осени становятся почти взрослыми.

Мать во время выращивания наследников заботлива и бдительна. Пикнет малыш — и почти в любом случае меньше чем через минуту она возле него, разбирается, что ему нужно. Кстати, это «пиканье» и вреда приносит немало: его знают охотники и таким образом подманивают доверчивое животное. Услышав писк, не упускают случая найти детеныша кабарги лиса, рысь, волк, даже медведь.

Совсем взрослой кабарга становится в полтора года и может прожить 10–12 лет, но в действительности гибнет значительно раньше по разным причинам. Ее средний возраст около трех лет.

Кабарга с древних времен считалась ценным охотничьим трофеем. А ценится этот оленек из-за знаменитой мускусной железы, называемой кабарожьей струей. Струя-железа — это своеобразное вздутие размером с куриное яйцо в задней части живота самцов около паха. Кабарожий мускус — густая жидкость с резким, на редкость своеобразным запахом. Содержимое этой железы весит 40–50 граммов, а платили за него в прошлые века от шести до пятнадцати рублей золотом — по тем временам это была очень высокая цена.

Кабарожий мускус с глубокой древности известен как эффективное лечебное средство — общий стимулятор организма, хорошее снадобье против конвульсий и удушья, для лечения опасных нарывов и ушибов. Сначала слава о мускусе загремела в арабских странах, потом покатилась по Азии на восток. Из-за баснословных цен началась лихорадочная погоня за мускусной железой. Животных стали нещадно уничтожать много веков назад. В середине XIX века в Сибири и на Дальнем Востоке заготавливали кабарожьих струй-желез в год до восьмисот тысяч!

В Европе мускус кабарги в качестве лечебного средства не славился, но там сделали другое сенсационное открытие: ничтожная добавка в духи многократно увеличивала стойкость их запаха. Кстати, поразительное свойство мускуса — стойкость собственного запаха и запаха веществ, с которыми его смешивали, — арабам было известно давно. Например, еще шестьсот лет назад они построили мечеть, добавляя в цементный раствор кабарожий мускус, и эта мечеть до сих пор источает своеобразный приятный запах с оттенком таинственности, загадочности. Шестьсот лет пахнет!

Охотники обнаружили, что запах кабарожьего мускуса у приманок капканов резко увеличивает улов соболя, лисицы и других дорогих пушных зверьков.

Мускусная железа для кабарги стала несчастьем, как целебные панты для пятнистого оленя или красивый мех для соболя. Кабаргу ловили и стреляли с таким усердием, что к концу позапрошлого века численность животного катастрофически сократилась, а в ряде районов Сибири и Дальнего Востока кабарги не стало. Только к пятидесятым годам XX столетия удалось восстановить и ареал, и поголовье этого таежного оленька.

Кабарожий мускус и сейчас ценится, однако ажиотаж в охоте на кабаргу сдерживается лицензионной системой и другими ограничениями промысла.

В ряде азиатских стран оленька стали разводить на фермах, пытаются одомашнить для многократного взятия мускуса без вреда для животных. Такие работы начали проводить и в нашей стране. Кабарга хорошо привыкает к человеку, размножается в неволе. Вот и еще один ныне дикий зверь — кандидат в домашние животные.

* * *

…Недавно я узнал, как энергичный научный сотрудник Сихотэ-Алинского заповедника В. Зайцев, разрабатывая диссертационную тему, приручил вольную таежную кабаргу. Он узнал самые интимные ее повадки. И вспомнилось мне, как нечто похожее произошло у меня, когда я был заядлым охотником.

Шел я как-то в декабре угрюмым мшистым ельником по крутому горному склону и набрел на хорошо протоптанную в глубоком снегу кабарожью тропу. Облегченно устремился по ней, благо она вела в сторону приютившей меня охотничьей избушки. Присел отдохнуть на валежину. И вдруг осторожный скрип снега: ко мне навстречу по этой же тропе приближалась кабарга. Странно так, будто тень, сгорбившись, озираясь, принюхиваясь. Прыгнет несколько раз и застынет. Я не шевелился, ветерок тянул в мою сторону, кабарга, издали недоверчиво оглядев меня, не заподозрила во мне опасности и приблизилась на десять метров. Пооглядывавшись минут пять назад, откуда она пришла и где было нечто ее спугнувшее, успокоилась и начала кормиться.

Я смотрел на кабаргу и удивлялся не только ее виду, но и манере передвижения. Она почти совсем не умела ходить и даже при спокойном аллюре перемещалась от ели к ели редкими и легкими прыжками. Объедая мох со стволов, она приподнималась на задних ногах, опираясь передними о дерево.

Меня она зачуяла с пяти метров, уставилась в мое лицо выпуклыми насторожившимися глазищами, разведя уши и втягивая в себя воздух. Я ясно видел ее нос, ресницы, круто выгнутую спину. Не выдавал себя, насколько было возможно не моргать и не дышать.

Еще не опознав меня, кабарга издала отрывистый, похожий на свист звук «чуф-фый» и резко ударила копытцем о дерево, но тут же, зачуяв человека, она испугалась и потеряла над собой контроль. Зачихав частыми «чуф-фый», она засуетилась, беспорядочно запрыгала между деревьев и валежин. Я поспешно удалился.

Через несколько дней я шел той же тропой, шел тихо, ища внимательно глазами кабаргу. Ее я увидел издали, но она уже пристально всматривалась в меня. Я не показал виду, что заметил ее, свернул в сторону и пошел мимо, приучая кабаргу к себе спокойным свистом. Когда краешек моего глаза перестал ее видеть, я повернул таким образом, что шел не на нее, но все же медленно приближаясь. Прошел от кабарги в двадцати метрах. Потом еще раз повернул и разминулся с ней уже ближе.

Усевшись неподалеку, продолжал спокойно и тихо посвистывать, наблюдая за кабаргой лишь боковым зрением, а она неподвижно смотрела на меня почти в упор, надеясь на то, что мне ее не видно.

Я не стал долго испытывать терпение трусливой кабарги и тихо удалился все с тем же насвистыванием. А уходя обломал на недоступной ей высоте сухие нижние ветки, густо обросшие космами бородатых лишайников, и воткнул их в снег в надежде, что ей они пригодятся.

Навестив кабаргу еще раз через пару дней, я увидел, что весь мох с тех сухих веток был объеден. Заметив ее неподалеку, с тем же свистом стал подходить к ней, но теперь все время обламывал ветки и уставлял ими свой извилистый путь на ее глазах: знай, мол, мое миролюбие и доброту.

Через десять дней кабарга привыкла ко мне настолько, что объедала мох с веток еще до того, как я уходил. Она не убегала, когда я сидел и открыто наблюдал за ней, все так же посвистывая. Кабарга подходила ко мне, будто окончательно доверившись, но не ближе чем на десять метров. А ведь это такое осторожное животное, трусливое и недоверчивое…

Мне казалось, да и теперь так думаю, что останься я в той охотничьей избушке еще на месяц, пожалуй, приучил бы ту кабаргу прибегать на мой свист, а возможно, и привел бы ее однажды к избушке.

В братьях наших меньших врожденного непреодолимого страха к людям не так много, как мы думаем. А боятся нас они потому, что не заслужили мы их доверия. Когда в людях они видят доброжелателей или убеждаются в их миролюбии, даже просто безразличии, звери поселяются совсем рядом…

 

Лось — лесной великан

Однажды в августе мне пришлось путешествовать в бассейне строгой и красивой реки Селемджи — старшей «дочери» знаменитой Зеи. Забравшись на невысокую сопку под вечер, я устало сел на каменную глыбу и осмотрелся вокруг.

На бескрайней равнине лишь кое-где возвышались одиночные сопки да небольшие хребты, все остальное пространство занимали блюдца озер, извилистые змейки речек, мари да неприхотливые лиственничники. Эти места — царство лосей.

Подумав о них, я поймал себя на мысли: «А где же они, эти лоси?» — и стал скользить биноклем по местам, где они любят отдыхать.

Одного из них я увидел не так скоро, но неожиданно близко и во весь рост. Он стоял от меня в двухстах метрах на небольшой релке в тени под двумя старыми лиственницами.

Лось, именуемый еще и сохатым, меня давно заметил, но стоял и не шевелился. Бинокль приблизил его ко мне на расстояние двадцати пяти метров, и я видел лесного великана почти в упор.

Это был могучий и сильный, стройный и красивый зверь. Мощная грудь, большая горбоносая голова, увенчанная крепкими, красивыми рогами, высокая холка, длинная «серьга» под горлом.

* * *

Лось — самый крупный представитель семейства оленей. Сравнительно небольшой европейский подвид сохатого весит до полутонны. Восточносибирские лоси гораздо крупнее: масса достигает семи центнеров, длина тела до трех метров, а высота в холке 230 сантиметров. Есть и свои особенности: короткая и могучая шея, длинные ноги, хвост куцый, чисто символический, копыта заостренные, большие, приспособленные для передвижения по топким местам.

Голова лося кажется несоразмерной, она довольно массивная. Удлиненная верхняя губа сильно нависает над нижней. Уши большие (до четверти метра!), широкие, сверху заостренные, подвижные, как локаторы. Рога у самцов сохатых разные и по форме, и по размерам. У сравнительно мелкого уссурийского подвида они небольшие, насчитывают шесть — восемь отростков, а у восточносибирских и североамериканских гигантов — огромные «лопаты» с множеством отходящих от них отростков, достигающие веса 35 килограммов. Рога, снятые с убитого в 1967 году на Камчатском перешейке сохатого, имели развал 167 сантиметров, высоту 130, а ширину «лопаты» 45 сантиметров.

Рога у быка сменные: зимой он их сбрасывает, весной начинает отращивать новые, а к августу рост полностью заканчивается. Растут они примерно также, как и знаменитые панты пятнистого оленя, причем в последние годы доказано, что в пантах лося тоже содержится большая лечебная сила, и со временем из них, очевидно, можно будет получать чудодейственный пантокрин.

Лось обитает в хвойных и смешанных лесах Северного полушария. Распространен от лесотундры до лесостепей в Евразии и на североамериканском континенте. Его жизнь полностью зависит от наличия леса, так как зимний рацион питания состоит в основном из веток и коры деревьев и кустарников.

С октября по март сохатый живет в лесах с густым подлеском, в молодняках на старых гарях и лесосеках, в березняках, осинниках, лиственничниках. Особенно любит ивняки по речным поймам. Глухие таежные леса избегает, предпочитая им разреженные и смешанные.

У этого зверя удивительный пищеварительный аппарат: он способен перерабатывать грубые древесно-веточные корма. И все-таки ему зимой живется несладко. Калорийность коры и древесины невысока, зимой он худеет и ждет не дождется весны.

С наступлением тепла, обычно в апреле, лоси покидают свои «зимние квартиры» и устремляются туда, где много болот, озер, тихих рек, заливов с сочной травянистой растительностью и водорослями. В воде сохатый спасается от зноя и гнуса. На болотах, марях и топях чувствует себя великолепно. Ходит он по ним, широко раздвигая копыта, легко и безбоязненно преодолевает трясину.

В летнее время наш герой кормится в сумерках и ночью, когда прохладнее. За ночь съедает 25–30, иногда до 40 килограммов растений. Там, где его ничто не беспокоит, ведет он себя шумно: плавает, булькает, чихает, отфыркивается. Нередко целиком погружает голову в воду, доставая водные растения.

Весной и летом лоси испытывают сильный минеральный голод, к тому же много солей требуют растущие рога, и потому животные собираются вокруг природных солонцов, которых в лесах довольно много, — это минерализованные ключи, обнажения глин. Во многих солонцовых ключах вода по вкусу напоминает лечебные минеральные воды.

В летний рацион сохатого входят не только травы и водоросли. С деревьев и кустарников он ощипывает мягкие побеги с молодой листвой, любит хвощи, кипрей, таволгу, бруснику. Особенно нравятся ему грибы. Ест даже мухоморы и другие ядовитые грибы. Ни одного не пропустит, хотя для того, чтобы достать их, ему приходится широко раздвигать длинные ноги или становиться на колени. Когда грибов много, они по объему занимают в желудке четвертую или даже третью часть пищевой массы — почти ведро!

Почти вся жизнь лося проходит в бесконечном чередовании кормежки и отдыха. В сутки он принимается есть до девяти раз, и ест что придется, примерно столько же раз ложится отдыхать. Лось — жвачное животное, его желудок устроен сложно и мудро приспособлен для нелегкой, полной опасностей жизни. В период бодрствования зверь стремится наполнить его, не утруждая себя заботами о пережевывании веток или пучков травы. А после кормежки он, заняв укромное и удобное место, в спокойной обстановке начинает пережевывать то, что было съедено. Отрыгнет небольшую порцию, тщательно пережует и снова проглотит.

Природа одарила лося длинными ногами, но ходить он не любит и вообще малоподвижен. Летом в сутки проходит всего три-четыре, редко пять-шесть километров, и то в ночных поисках наиболее лакомых трав. Но вот зимой он стоит, не передвигая ног, пока не объест все, что достанет сверху, медленно перешагнет и снова ест. В минуту раза два переставит ноги, а за час пройдет не больше полуторасот метров.

Зимой сохатый не сделает лишнего шага. Быстрее похватает что придется — и в снег, да поглубже, чтоб не так холодно было. Теплая «шуба» у лося, но при питании одними ветками и в ней не согреешься, а потому он боится холодов, особенно с ветрами. Уходит от них в глубокие распадки, в ельники, на подветренные склоны сопок.

Если зимой лось в сутки проходит два-три километра и больше, значит, что-то не в порядке — мало корма или беспокоит кто.

Участок обитания при такой малоподвижности у лося тоже небольшой, особенно зимой, когда он много дней подряд топчется чуть ли не на пятачке.

Сохатый — зверь серьезный и малообщительный, индивидуалист, особенно бык. Зимой встретишь табун из двух — трех, очень редко семи — восьми особей, а то все по одному, лишь лосиха с теленочком в паре. В трудные зимы сохатые собираются в стада, да и то небольшие, лишь на местах с хорошим кормом.

Лось не любит игры с собратьями, предпочитает полный покой. Его силу и строгость уважают даже волки и медведи: страшным ударом передней ноги он, случается, замертво валит косолапого. На реке Бурее как-то нашли мертвого лося, рядом с которым лежал медведь с глубоко пробитым черепом. Известны достоверные факты нападения лосей на охотников, которым приходилось поспешно ретироваться и залезать на деревья. Но агрессивность сохатого не беспричинна — он охраняет свой покой.

* * *

…Плескались в амурских заводях утки, лениво шлепали караси, в небе плыли редкие, изорванные грозой тучи, воздух был пронизан влагой и густой паутиной комариного звона. И повсюду была такая мокрота, так много тяжелых капель висело на листьях и травах, что мы ломали головы над неразрешимой проблемой — как разжечь костер.

Я только хотел взяться за топор и пойти искать сушняк, как заметил округлившиеся глаза своего товарища. Обернувшись, я от увиденного присел: за поворотом залива, в полусотне метров от нас, на берегу в кустарнике мощной глыбой стоял лось. Громадный, спокойный, лоснящийся, с раскидистыми лопатами буйно отросших, но еще не окостеневших четырехконцовых рогов. Он с интересом и без страха смотрел в нашу сторону, пытаясь разобраться, что это появилось в его владениях. Мы стояли в тени, а воздух был недвижим и не выдавал нас человечьим запахом.

Лосей накануне мы встречали много, но такого великана оба видели впервые. Он имел как минимум три метра в длину, а глаза смотрели на мир с солидной высоты вдумчиво и величаво. Не было сомнения, что этот великан весил не менее полутонны. Стоял неподвижно, вертелись лишь, улавливая шорохи, раструбы больших ушей, вздрагивали ресницы да покачивалась свисающая с горла «серьга».

Мы пожирали зверя глазами. Я не сомневался, что этому гиганту не страшны ни медведи, ни волки и для безоружного человека он представляет опасность. Но еще и удивлялся, как это ему удалось дожить до столь зрелого возраста в мире, где с ружьями носятся охотники, и не столько пешком, сколько на моторках, снегоходах, вертолетах, жадно высматривая таких, как этот, с совершенно определенной целью…

Рассмотрев людей, этот великан не побежал прочь, а лишь выше поднял массивную горбоносую голову, да еще, как мне показалось, презрительно сморщил губы, слушая щелчки фотоаппарата. Но будучи не только смелым и гордым, а еще благоразумным и осторожным, он спокойно и с достоинством развернулся, будто демонстрируя ширину спины и мощь ног, и величаво зашагал, легко и плавно поплыл над кустарником, развернув уши на нас на все сто восемьдесят градусов. Поплыл быстро и бесшумно, удивляя нас своей легкостью.

* * *

Лось осторожен. Обоняние у него великолепное, слух острый, и пусть глазами он не зорок, но опасность чует за 200–300 метров и стремится от нее уйти. Если нужно, то и убежать не стесняется. А бежит грациозно, быстро, иноходью, высоко вскидывая и далеко забрасывая ноги. Галопом бегает плохо — не умеет, все его мастерство в стремительной рыси.

Оживление в лосиной жизни начинается в конце августа. К этому времени сохатые наиболее упитанны, а рога у быков блещут новизной и красотой. Но столь волнующее у большинства зверей брачное время у лосей проходит сравнительно спокойно, хотя быки возбуждены и раздражены. Нельзя сказать, что их не сжигают страсти, но все же они не кричат неистово на всю тайгу, как изюбры или маралы, не дерутся с медвежьей ожесточенностью.

Встретившись, соперники обходят один другого, кружат вызывающей походкой, тщательно оценивая боевые возможности каждого, рост, силу, мощь рогов, решимость драться. Раздувают ноздри и расправляют грудь, наскакивают на кусты и яростно их бодают — смотри, мол, как я силен! Голос отражает боевитость и мощь быка — у могучего он низок, у стареющего с хрипотцой, у молодого хотя еще и высоковат, но уже крепок.

Встреча обычно показывает, кто есть кто, и более слабый не лезет на рожон — он просто уходит. Равные соперники сходятся лоб в лоб, смыкают рога и бодаются, стараясь пересилить друг друга. Обычно этого бывает достаточно, чтобы выявить более сильного, и опять-таки слабый уходит.

Случаются драки, конечно, и у лосей, но они не так ожесточенны, как об этом часто рассказывают и пишут, а смертельные исходы и вовсе редки. В драке или просто в турнире на силу решается мудрый и извечный вопрос: кто заслужит право на потомство. Оно, разумеется, будет предоставлено самому сильному. Побежденный должен просто уйти.

* * *

Однажды мне посчастливилось увидеть, как сходились два лося с большими и острыми рогами. Они осторожно сомкнули эти рога, а затем стали, напрягаясь до предела, бороться, ожесточенно бодаться. В какое-то мгновение один бык поскользнулся, упал, вскочил и… оказался боком к рогам-кинжалам своего возбужденного соперника. Но рокового удара не было. Поскользнувшийся постоял, опустив голову, и, как бы оценив благородство противника, медленно ушел восвояси.

* * *

В гон лоси стонут, иногда и ревут, правда, не так громко и страстно, как другие рогачи. Издают какие-то непонятные звуки, слышимые вблизи: вроде бы квакают или хрюкают, взлаивают.

Гаремов лоси не образуют, однако бык не однолюб: поухаживав за одной подругой недельку, он ищет другую. С ними «кавалер» то груб, то нежен, но не повелевает ими деспотически, как это принято в гаремах благородных оленей. Животные в этот период едят очень мало, пьют много. Жарко им, томно.

Брачная пора длится около полутора месяцев, и за это время «женихи» становятся легче на 60–80 килограммов. А впереди зима. Потому-то так долго пасутся и много едят, уединившись, в октябре и ноябре постройневшие быки, стараясь войти в силу к приходу неласковой зимы.

Лосята появляются обычно в мае в местах летнего обитания. Они хорошо развиты, видят, слышат. Весят до 16 килограммов, а те, которые при рождении появляются на свет с небольшим весом, чаще погибают в младенчестве.

Новорожденный удивительно мил. Он покрыт ярко-рыжей шерсткой, его ноги непомерно длинны, а мордашка очень симпатична. А как стремительно он врывается в жизнь! Иногда он кричит и мотает головой, еще не покинув полностью чрева матери. В первую же минуту, после первого вздоха поворачивает голову к матери, через четыре-пять минут ползет к ней. На 20–25-й минуте своей жизни уже стоит, покачиваясь, а еще минут через пять переставляет подрагивающие ножки. Он еще слаб, но уже будущий лесной великан.

На первом часу жизни лосенок впервые отведывает материнского молока. Первые два дня мать лежит около своего детеныша, лижет его, кормит. Потом начинает пастись вблизи него, и избави бог кому-либо приблизиться в это время к ее ненаглядному! Не пощадит ни медведя, ни человека.

* * *

…Уже легли резкие тени на освещенный скат палатки, когда я со своим молодым коллегой Геной вылез из нее. Горел оранжевый восток, пылали зеленью луга и мари, серебрились росами трава и листья. Гена блаженно потянулся, да так и застыл с заломленными над головой руками: глубоко в воде стояла, зажав пучок водорослей во рту, тревожно глядя на неожиданно объявившегося человека, лосиха, а в прибрежной траве возился ее несмышленыш. До них было метров сто, не больше.

Лосенок был очарователен. Рыжий, длинноногий, большеухий и неумелый. Он потешно взбрыкивал, нескладно бегал по траве, скользил и падал и, оповещая о беде мать, жалобно мекал. Но не ожидая ее помощи, рывком становился на колени, трудно приподнимал тощий зад, выправлял передние «ходули» и снова смотрел на лосиху: «Каков я? Ловок? То-то еще будет!»

Опознав нас, лосиха тревожным стоном предупредила дитя об опасности и шумно забурлила к берегу, но тот или не понял ее, или просто не послушал и в детской прыти полез в воду, широко и неумело расставляя ноги, с любопытством разглядывая свое отражение в воде.

Гена схватил фоторужье и кинулся, пригибаясь, вдоль берега к лосям, явно намереваясь схватить их крупным планом. Лосиха, выбравшись на берег, взволнованно стонала, нервно перебирая ногами, бросая взгляды то на вышедшего из послушания лосенка, то на быстро приближающегося человека.

Когда этот человек навел на малыша что-то темное и оттуда вылетел странный, непонятный, а потому и пугающий звук, лосиха прижала уши, воинственно вытянула вперед голову и пошла на пришельца в решительную атаку, высоко и далеко выбрасывая сильные мослатые ноги. Я закричал Гене, но тот и без крика уже мчался ко мне, прыгая через валежины и кусты и испуганно оглядываясь. Но лосиха его не преследовала, ее вполне устроило бегство человека…

* * *

Десятидневный лосенок уже прытко бегает, вертится вокруг матери, во всем ее копируя. Обрывает листья, а что с ними делать — не знает. Поймет позже. В месячном возрасте он начинает щипать траву, чуть позже — есть побеги, потом примется за грибы, уморительно доставая их с земли — длинные ноги!

Растет лосенок не по дням, а по часам. Еще бы: в молоке лосихи жиров до 12 процентов, а белков — 12–16. Не молоко, а сливки. И получают их лосята в достатке до самой осени, а некоторые счастливчики — и до зимы. К шестимесячному возрасту лосенок весит уже 120–140 килограммов, а отдельные лосята и все 150–180, сохраняя темп ежесуточного привеса в 600–800 граммов.

Но мало, к сожалению, счастливчиков среди новорожденных. Слишком много бед подстерегает лосенка: то попадется хищнику, то сломает ногу, то утонет, увязнет в трясине или заболеет. В первый месяц жизни гибнет около 25–30 процентов лосят. Если до полугодового возраста доживает один из двух — это хорошо. А первая в жизни зима обрушивается на молодежь: никакого роста, никакого привеса, а наоборот, худеют лосята. Им во что бы то ни стало надо дотянуть до весны. Взрослыми они станут в три года, наибольшей силы достигнут в шесть — восемь лет, а вот сколько проживут — трудно сказать. В неволе их век длится до 25 лет, в лесу же в два раза меньше.

Издавна лось в жизни людей играл значительную роль. При раскопках древнейших поселений и стоянок в умеренном поясе Северного полушария археологи почти всегда находят много костей сохатого. Удачная охота на лося обеспечивала семью или род первобытных охотников мясом, шкурами для одежды, постелей, жилищ. Из крепких костей мастерили острые наконечники копий и стрел.

Прошли тысячелетия, а лось остался ценным для людей лесным великаном. В XVIII веке из прочной и красивой замши, изготовленной из лосевых шкур, шили рейтузы и парадные камзолы для русских конных полков. Сорок тысяч гренадер и солдат Петра I были одеты в форму из лосиной замши. Потребности в ней и ее стоимость росли, а поголовье лосей из-за чрезмерной охоты сокращалось. Все меньше изготовлялось замши. В конце XIX века обязательное ношение лосин в кавалерии было отменено, а в начале XX столетия в подобные рейтузы и камзолы экипировался лишь один гвардейский полк при дворце, да и то лишь для парада.

В Средние века лоси жили в странах Западной Европы, но истребили их там давно и, видно, бесповоротно. В первой половине позапрошлого столетия практически перебили лося и в России, но, к счастью, вовремя взялись за охрану, и к началу XX века его численность и ареал были почти восстановлены.

После Первой мировой и Гражданской войн, в тяжелые годы разрухи лосей опять принялись истреблять, их уцелело мало в нашей стране. Но лесной великан показал свою приспособленность, и как только его стали охранять, а волков уничтожать, начал он размножаться, занимать леса. Сначала медленно и трудно, потом увереннее и наконец стремительно. Уже к сороковым годам лоси заселили почти все леса и вышли к лесостепи и даже к полупустыне. Теперь в угодьях России их 800 тысяч, есть надежда, что скоро будет миллион. Столько на территории нашей страны вряд ли когда было. Много стало сохатых и в других странах: на Скандинавском полуострове около 400 тысяч, в Северной Америке — полмиллиона.

Свидетельством многочисленности лося служат его частые заходы в города, даже в такие многолюдные и шумные, как Москва и Санкт-Петербург, — до 70 случаев в год. Ходят по паркам и скверам, из квартала в квартал. На улицах создают затор. Некоторые настолько привыкают к людям, что подпускают вплотную, позволяют фотографировать себя, даже берут хлеб из рук.

Но лось есть лось, и в городе ему не место. Почти каждый второй «гость» гибнет под колесами автомашин, остальных временно усыпляют и увозят в лес, надев предварительно ошейник и колокольчик, чтобы при встрече можно было признать в нем старого знакомого.

* * *

Лоси, когда их не преследуют, не просто не боятся человека, но в трудные минуты идут к нему за помощью. Однажды пришла в село подранная медведем лосиха. Свежие раны были страшные, она едва стояла на ногах.

Люди столпились вокруг нее. Но странно: лосиху мало интересовало шумное окружение, она ежеминутно смотрела в лес, явно ожидая кого-то. Страха в ее глазах не было, и это говорило о том, что не медведя высматривала лосиха. Кого же?

Люди издали подносили ей хлеб, пряники и уже стали было заворачивать лосиху в село, но она вдруг обернулась к лесу, пробежала немного и громко, отрывисто прокричала несколько раз. И тут же, словно по долгожданному сигналу, из леса выскочил еще по-детски рыжий, долговязый лосенок и помчался к матери, будто и не было около нее людского и машинного столпотворения…

Потом лосиху успешно вылечили, а лосенок потешал все село своим детским очарованием и шаловливостью. А пришла лосиха к людям за помощью потому, что доверяла им.

* * *

Лось является важным объектом спортивной и промысловой охоты. Его мясо богато витаминами и микроэлементами. В год в нашей стране отстреливают более 50 тысяч сохатых.

Во многих областях, краях и республиках лосей развелось так много, что они стали наносить серьезный вред лесу, обкусывая верхушки и побеги молодых деревьев, особенно культурных лесопосадок. Возникла важная проблема — лось и лес.

Численность всякого животного должна контролироваться и поддерживаться на определенном оптимальном уровне, и в этом деле охота часто становится и необходимостью, и одной из форм охраны природы. Иначе случаются беды.

Человек пытается использовать полезное для него свойство лося — хорошую приручаемость. Пойманный малышом не позже трехдневного возраста и выращенный человеком, лосенок привязывается к нему, становится покладистым и мирным. Люди давно думали одомашнить это животное в таежной зоне — заманчиво было бы использовать его в лесах вместо лошади!

Во времена Карла IX в Швеции полицейские ездили на прирученных лосях, и преступники не могли от них скрыться ни в дремучей тайге, ни на топких болотах. В Печоро-Илычском заповеднике 40 лет назад организовали первую в мире опытную лосеферму. Лосих там приучили к дойке, лосят выкармливают из соски, животные с колокольчиками на шее ходят кормиться в окрестные леса и возвращаются домой на ферму. Человека совершенно не боятся. Есть там ручные лоси уже пятого — шестого поколений. Взрослые животные носят вьюки в 100–120 килограммов, а сани везут с полутонной груза.

Одомашниванием лося давно и успешно занимается и Костромская лосеферма, подобные фермы стали организовываться на Украине и в других местах. Заманчиво! Особенно в малолюдной, бездорожной и суровой северной тайге, где сена не накосишь, лось для человека был бы как северный олень в тундре.

Но некоторые качества лося пока серьезно препятствуют его одомашниванию. Он довольно ленив, медлителен, не всегда слушается хозяина, легко перегревается в теплую погоду и при перегрузках — у него плохая терморегуляция. Скорость около восьми километров в час, с грузом долго не выдерживает. И еще: много лосей в одном месте пасти нельзя — они съедят лес в течение нескольких лет.

Вероятно, какой-то оптимальный вариант одомашнивания лося ученые непременно найдут. И наш герой может стать более привычным спутником человека.

 

Белки вне леса нет

Белки относятся к отряду грызунов, они населяют почти все леса земного шара. Обыкновенная белка широко распространена и имеет 18 подвидов: кольская, белорусская, алтайская, маньчжурская, телеутка и т. д. Все они отличаются в основном окрасом.

Белка — удивительный зверек, повсеместно известный и весьма популярный, он испокон веков был вездесущ и многочислен почти во всех лесах. Красота серебристо-серой шкурки с нежным мехом была давно оценена, и это сделало милого зверька объектом охоты. Изделия из беличьих шкурок пользуются большим спросом и на внутреннем, и на международном рынках. Ни в одной стране не заготавливается так много беличьей пушнины, как в России.

Вес взрослой белки примерно 250–450, максимум 600–660 граммов, длина туловища 15–25 сантиметров, а хвост лишь немного короче его. У нее симпатичная остромордая голова с длинными ушами и раскосо посаженными черными глазами, вытянутое тело, сильные подвижные лапки с поразительно цепкими когтями. Но гордость белки — ее знаменитый хвост. Он не просто пушист, но как бы расчесан от оси в стороны и в сечении вовсе не круглый, а сильно сплющенный горизонтально. Белка прикрывается хвостом, как шалью.

Длинный, широкий и легкий хвост помогает зверьку совершать большие и красивые прыжки с дерева на дерево, преодолевая расстояние до восьми метров. Она может приземляться прямо с вершины, скажем, кедра. В прыжке белка великолепна, утраченный по каким-либо причинам хвост лишает ее подобной ловкости. Преодолевая водные преграды, она поднимает свой хвост высоко, как флаг. Но стоит намокнуть этому «флагу», и пловец быстро тонет. Хвост — это гордость и предмет неустанных забот хлопотуньи: он всегда содержится в идеальном состоянии.

Белка беспредельно подвижна. Ее движения стремительны и резки. Она прекрасно приспособлена для жизни на деревьях; даже ловким и проворным кунице, соболю и харзе далеко не всегда удается поймать ее. А от охотника она убегает по кронам, легко перепрыгивая с одной ветки на другую, и выследить ее удается не всегда.

Активность у белки наблюдается с раннего рассвета и до десяти часов, затем возобновляется к вечеру. Это дневной зверек, ночью белка спит в своем дупле или гайне высоко над землей. Гнездо она устраивает старательно, выстилая его мхом, травой, ветошью, волосом. В нем тепло даже в лютые морозы.

Лес — родной дом белки. Она заселяет почти всю лесную полосу нашей страны. Успешно акклиматизировали ее несколько десятилетий назад в горных лесах Крыма, Кавказа, Тянь-Шаня. В двадцатых годах прошлого столетия белка самостоятельно проникла на Камчатку из Якутии, размножилась и прочно вошла в состав камчатской фауны.

Жизнь белки вне леса невыносима, но все же не любой лес ее полностью удовлетворяет. Основными местами обитания цокотуньи являются хвойные леса, причем зрелые, с плодоносящими деревьями, семена которых — главный беличий корм (кедр, ель, лиственница, сосна). Они жизненно необходимы для пушистой хлопотуньи, и потому белка успешно живет в смешанных лесах, а вот в лиственных поселяется довольно редко, иногда лишь временно.

Самое любимое дерево белки — кедр. Семена ели, пихты, сосны, лиственницы для нее тоже много значат, но все они не идут в сравнение с кедровыми семенами. Среднегодовой урожай орехов на гектаре кедрового леса в пять-шесть раз выше, чем урожай семян в ельниках, и в 10–15 раз больше, чем в лиственничниках или сосняках. А кроме того, орехи кедра — корм вкусный, высокопитательный, долго сохраняющийся.

Но не только семенами хвойных деревьев питается этот грызун, он ест различные ягоды, плоды деревьев, кустарников, грибы, почки, соцветия. При недостатке главных кормов обгрызает кору, употребляет листья и стебли, даже лишайники. Не чужда ему и животная пища — насекомые, моллюски. При случае задавит птицу на гнезде и съест ее вместе с яйцами, поймает полевку.

От типов лесов зависит и численность белки. Так, например, в Амуро-Уссурийском регионе средняя плотность вида (на один квадратный километр) составляет: в кедровниках — до 50 особей, в кедрово-широколиственных лесах до 25, в смешанных лесах восемь — десять, в лиственничниках и елово-пихтовых угодьях всего одна-две белки. Как видно, разница огромная.

Но численность этого зверька очень неустойчива и по годам, и по сезонам. Даже на одном и том же участке леса она может колебаться от нескольких сот на один квадратный километр до единичных особей. В роскошных кедровниках, раскинувшихся на Сихотэ-Алине в верховьях Большой Уссурки, однажды в сентябре наблюдалась чрезвычайно высокая плотность белки. С одного места обзора в радиусе 50 метров насчитывалось 30–40 зверьков. Присядешь где-нибудь в укромном месте и удивляешься, до чего их много. Снуют повсюду: и в кронах кедров, и по стволам, и по земле. И почти каждая поразительно ловко возится с шишкой, которая в ее лапах выглядит такой же большой, как мешок картошки в руках человека. Маленький, а сильный зверек: а ну-ка покрути человек свой мешок так же проворно, как белка шишку. А на следующий год в тех же кедровниках редко удавалось встретить за дневной переход несколько зверьков.

Белка привыкла жить оседло. Ей достаточно участка в два — три гектара, к которому она сильно привязана, часто только на нем и хлопочет всю свою недолгую жизнь. Кочует она мало и не везде. Массовые миграции случаются совсем редко и только после того, как численность зверька в том или ином районе станет очень высокой при резкой недостаче кормов. Мигрирует она чаще всего с севера на юг широким фронтом — до 100–200 и даже 300 километров. У преград зверьки скапливаются тысячами. Эти массовые перемещения наблюдаются обычно в конце лета и начале осени.

Во время кочевок белка переплывает даже такие крупные реки, как Амур, Енисей, Лена, пересекает горы, распаханные поля, мари. Нередко сотни и тысячи зверьков заходят в приусадебные огороды и сады. Видели их плывущими в заливах на Байкале, преодолевающими Татарский пролив. В это тяжелое для них время многие гибнут от хищников, усталости, голода, обессилевшие тонут. Кочующие белки очень худы, подошвы их лапок от долгого путешествия вытерты нередко до крови. Эти перемещения называют «кочевьями до смерти».

Считается, что основная причина грандиозных путешествий белок заключается в неурожае кормов, но в этих «кочевьях до смерти» еще много загадочного. Приходилось наблюдать массовые перемещения белок из лесов с хорошо уродившим кедром. Особенно поражает какое-то безрассудство в беге: ничто не останавливает, даже огромный водоем. Шумный город им тоже не преграда.

В кедровниках с хорошим урожаем орехов белок бывает чрезвычайно много. Но даже такого обильного корма им хватает ненадолго: через 10–15 дней все будет съедено, и полчища зверьков опять пойдут в новый поход. Примерно так же, как в знаменитых нашествиях леммингов и, пожалуй, саранчи.

Жизнь белки всецело зависит от наличия корма, поэтому летом и осенью, когда она постоянно сыта не только растительной пищей, но и животной, идет усиленная заготовка корма на зиму: грибов, различных семян. Запасы белка делает такие же, как и бурундук. Но бурундук припасенное тщательно прячет в потайные кладовые, а белка складывает где придется. Когда вы увидите повешенный на сучок дерева засохший гриб, знайте, что повесила его белка. Если заметите в трещине пня горку кедровых орехов — это тоже ее работа. Создается впечатление, что каждая белка заботится не столько о себе, сколько обо всем беличьем роде. Одна для всех и все для одной.

Численность белки крайне изменчива. В 1958 году, например, в Приморском крае было заготовлено 266 тысяч беличьих шкурок, в 1961-м — только 9,4 тысячи (в 28 раз меньше!), а в 1976-м — около полумиллиона. Такие разительные колебания численности происходят повсюду.

Когда зверька много, то один охотник в день может отстреливать 30–40 белок, а за сезон — до двух тысяч и более.

При обилии корма брачный сезон у белки начинается уже в конце зимы, в апреле появляются бельчата первого помета, а в июле — августе — второго. Есть предположение, что при достатке корма наиболее сильные самки приносят по три помета в год, в каждом из которых от трех до десяти, иногда 12 бельчат. Родятся они до трогательности беспомощными — крошечными, голыми, слепыми. Почти полтора месяца кормит их мать молоком, греет своим теплом, а когда отлучается — прикрывает мхом. Только в месяц бельчата прозревают. Но с этого времени они начинают стремительно осваивать окружающий мир, а еще через месяц, в детском возрасте, переходят на самостоятельное питание, и мать их покидает. Окончательно взрослыми бельчата становятся обычно в возрасте восьми — десяти месяцев, но иногда случается, что молоденькая белка становится матерью в пять — шесть месяцев от роду.

Благоприятные условия для размножения складываются при повторных урожаях орехов или когда шишки, «присыхая» к ветвям, не опадают до следующего лета. Однако и в этих правилах есть исключения. Иногда даже повторные высокие урожаи кедра или одновременные кедра и дуба не вызывают возрастания численности белки. Случается и наоборот: численность растет при явном недостатке кормов.

В последние годы охотоведы и зоологи приходят к поразительным выводам, не укладывающимся в прочно сложившиеся представления. Оказывается, прямой и определенной зависимости между плодовитостью и обеспеченностью кормами нет и динамика численности обусловливается в первую очередь не пищей. Тут, очевидно, действуют таинственные внутрипопуляционные механизмы саморегуляции, мало зависящие от количества кормов. А если учесть, что немало зверьков гибнет от различных болезней, неблагоприятной погоды и множества других факторов, то в обобщенной схеме можно предположить, что цикличность колебания численности белки определяется внутрипопуляционными, вероятно генетическими, механизмами, а размахи колебаний — условиями среды обитания. Пики численности бывают через три — пять лет. В разных регионах через разные промежутки, а величина их, как и сокращение поголовья, изменяется в десятки раз.

Практическое значение белки в охотничьем хозяйстве нашего государства велико и серьезно. В двадцатых — тридцатых годах ежегодно заготавливалось 13–14 миллионов беличьих шкурок, и они занимали среди охотничьей пушнины по общей стоимости первое место. Но в сороковых годах прошлого века среднегодовые заготовки сократились до девяти миллионов шкурок, в пятидесятых — до пяти — семи, в настоящее время они стабилизировались — около трех — четырех миллионов в год. Причин более чем трехкратного уменьшения заготовок, а следовательно и численности, много. Одна из главных — резкое увеличение поголовья соболя и сокращение площадей хвойных лесов.

Охотятся на белку преимущественно с ружьем и собакой. Начало охоты обычно совпадает с первыми снегопадами: белку ищут по следам, шороху, высматривают. Опытные охотники хорошо знают, что при ясной безветренной погоде ее больше по склонам гор и на хребтах, а в ненастье и при ветре — в поймах рек и распадках. В зависимости от погоды и выбирается место охоты.

В белковании много своеобразной прелести. Особенно хороша эта охота в конце осени: еще тепло, снега мало и погода великолепная. Охотник выходит из зимовья чуть свет, до разгара активности белки. Его тесно окружают величественные деревья, среди которых глаз привычно выделяет темные силуэты островерхих елей, могучие кроны кедров, сплетения ветвей ясеней, берез. Торжественную тишину леса нарушает лишь хруст под ногами подмороженного снежка и листьев. Охотник невольно останавливается и до звона в ушах вслушивается, улавливая шорох полевок, гулкое падение шишек и далекие звуки тайги.

Вдруг совсем рядом зауркала и зацокала белка. Вот она сидит на нижнем сучке дерева и недовольно осматривает человека своими широко расставленными глазами, нервно подергивая распушенным хвостом и нервно постукивая лапками по дереву…

Подняв с земли первый трофей, охотник вслушивается, не выдаст ли себя шорохом другая белка, не мелькнет ли на фоне светлеющего неба третья… Вон бегает! И там где-то шуршит! И здесь, прямо над головой, заурчала, заругалась на непрошеного гостя.

Беличий промысел увлекателен, но вместе с тем для охотника это очень тяжелая работа. Вставать ему приходится рано, а ходить по лесу до самого вечера. За десять часов белкования человек так устает, что ему бы добраться до зимовья. Но вместо отдыха нужно снять шкурки, нарубить дров, сварить ужин, приготовить на следующий день боеприпасы. И так изо дня в день.

Жизнь белки тесно связана с лесом. Несомненно, что деятельность человека в лесах, особенно вырубка хвойных (и в первую очередь кедра), ведет к сокращению ее численности. Это печально, но ничего не поделаешь. У каждого вида есть свое прошлое, настоящее и будущее. Через несколько десятков лет промысловое значение белки, вероятно, снизится, но она станет обычной в пригородных лесах и парках. Будет радовать людей красотой, акробатической ловкостью, доверчиво брать из человеческих рук лакомства.

В неволе белка живет до десяти и даже одиннадцати лет, но на свободе ее век недолог. У этого зверька множество врагов, и главные из них — хищные птицы.

Белка легко привыкает к людям. Если ее не тревожат, да еще и заботятся о ней, она совершенно теряет страх перед человеком, безбоязненно идет к нему. Содержащиеся в квартирах зверьки до того свыкаются с необычной обстановкой, что считают людей гостями на своем участке обитания.

О, как было бы приятно держать милую неугомонную хлопотунью в квартире, если бы она была хоть немного поспокойнее, не металась бы без устали со стенки на гардероб или антресоли, со штор на горку посуды, с телевизора на вашу голову, если бы не оставляла следы своих острых зубов на книгах и полировке мебели, не растаскивала бы кухонные запасы продовольствия и не раскладывала по самым неожиданным местам — в книжные шкафы, в обувь, в бельевой шкаф, телевизор, даже под простыни и подушки; если бы не выворачивала карманы у хозяев, а еще хуже — у гостей и не утаскивала бы из них платки, кошельки, сигареты, спички и прочее.

Беличье колесо удобнее и надежнее. Она носится в нем, вертится, грызет, цокает, урчит. Следит за вами, постоянно чего-то ожидая. Ест почти все: печенье, сливочное масло, конфеты, зефир. Но жизненно необходимы ей поливитамины и рыбий жир, всевозможные семечки и орехи. В клетке должен быть обязательно кусок мела или дерева: белке необходимо постоянно что-то грызть, потому что ее красивые оранжевые резцы растут всю жизнь и их надо регулярно стачивать, а то, чего доброго, и рот не закроется.

Но как бы хорошо ни было белке в квартире, ее место все же в лесу.

 

Летяга — планирующая белка

Однажды в ноябре мы вели полевые работы в верхнебуреинской тайге. Темно-белые силуэты деревьев смотрелись на густо-синем вечернем небе так рельефно и контрастно, что все потянулись к фотоаппаратам, хотя для съемок света было явно мало. Постепенно сумерки сгущались, и вдруг рядом с зимовьем мы увидели летягу. Голубовато-сереньким комочком она примостилась на свободной от снега ветке пихты, объедая ее иголки. Нас она изредка осматривала большими и темными глазами.

Когда мой товарищ попытался подойти к летяге поближе, приседая и настраивая фотоаппарат, она вдруг легко и изящно оттолкнулась от пихты, широко распростерла все четыре лапки, туго натянув между ними с обеих сторон от тела бархатные перепонки, расправила длинный пушистый хвост и красиво спланировала, плавно снижаясь, ловко лавируя меж деревьев.

Подлетев к стволу большой ели метрах в двадцати от нас, летяга приняла вертикальное положение, сложила перепонки, поднялась немного вверх, гася инерцию полета, легко шлепнулась по касательной на ствол всеми четырьмя лапками, обежала его вокруг дважды, а через несколько секунд осторожно выглянула и исчезла в густой кроне. Высматривали мы ее долго, но она затаилась надежно.

Мы собрались уже уходить, и вдруг от вершины той самой ели неожиданно оторвался зверек и запарил в воздухе по нисходящей кривой, а все зачарованно провожали его взглядами. Такая маленькая эта зверюшка — планирующая белка, или белка-летяга, — но удивительно интересная.

* * *

Летяга гораздо меньше белки, с которой несколько схожа и внешним видом, и образом жизни: длина ее тела достигает 20 сантиметров, а вес 130–210 граммов. Когда она неподвижно сидит, сжавшись в комочек и накрывшись хвостом, ее трудно заметить даже вблизи — так она мала.

Редкий это зверек — летяга. Ведет она скрытный сумеречный образ жизни. Ее серебристо-серый мех нежен, шелковист и красив, но очень непрочен и ценности не представляет. Она распространена на огромном пространстве от Центральной Европы до Чукотки и Приморья.

Обитает летяга в смешанных лесах с обилием старых и сухостойных дуплистых деревьев, придерживаясь чаще пойм рек, опушек, просек. Гнезда устраивает в дуплах, реже в старых птичьих гнездах на высоких деревьях. Иногда поселяется в скворечниках. Гнездо всегда хорошо утеплено, старательно устлано мхом, сухими листьями, лишайником, травой. В холода хозяева гнезда затыкают вход в него изнутри, и в нем тепло даже в зимнюю стужу.

Вход в гнездо имеет диаметр около пяти сантиметров — в такое узкое отверстие не пролезет ни соболь, ни харза. Ласка да горностай забрались бы, но на деревьях они далеко не так ловки, как на земле. Врагов у летяги много, и она научилась их избегать, однако часто гибнет от сов.

Индивидуальный участок обитания у летяги небольшой — до десятка гектаров. Дальше чем на 200 метров от основного гнезда удаляется редко, на этом же участке еще имеется до 15 временных гнезд и шесть — восемь гнезд-кладовых. Живет летяга в постоянном гнезде, а во временные лишь наведывается, заскакивая в непогоду или спасаясь от врагов, чтобы переждать опасность.

Довольствуется белка-летяга в основном растительной пищей: побегами и листьями, хвоей и почками, сережками, цветами, мхами, лишайниками. Особенно любит орехи, грибы, желуди, различные семена, а зимой с особым удовольствием ест ольховые шишечки и березовые сережки.

Но строгим вегетарианцем летягу не назовешь: найдя птичье гнездо, она или выпьет яйца, или съест птенцов, а при возможности и взрослую птицу не пощадит. Любит полевых мышей. При содержании в неволе этот зверек ест крупу, орехи, хлеб, яблоки и… с удовольствием сырое мясо. Однако неотъемлемым кормом и в этих условиях остаются листья, особенно березовые.

Живут летяги чаще всего парами. Новорожденные первого помета появляются в мае, второго — в июле. В выводке обычно три-четыре летяжки. Мать кормит их молоком около месяца, заботливо ухаживает, обучает. Когда приходит срок вторых родов, она уходит в заранее присмотренное другое гнездо, оставляя уже подготовленных к самостоятельной жизни детей в их «отчем доме». Заботясь о новорожденных, она изредка навещает и старшеньких. А к зимним холодам молодые летяги обоих пометов часто объединяются в одну большую дружную семью — до весны, когда молодым приходит время обзаводиться собственными участками леса и семьей.

Конечно, летает летяга не так, как птица или летучая мышь, но она способна легко и свободно планировать на своих серебристых «крыльях» по нисходящей кривой до 50–60 метров, а при помощи хвоста делает повороты до 90 градусов. Ее тело уплощено, для натягивания широкой пленки между лапками имеется специальная косточка, природа все предусмотрела…

Подросшие летяги планировать не могут, а очень терпеливо учатся этому у взрослых. Не меньше месяца при тренировках они то и дело ударяются о деревья, застревают в ветвях, падают на землю. Но когда к ним приходят сноровка и уверенность, в избытке юных сил и радости они неугомонно носятся под пологом леса большими группами. В этот период они очень много играют, особенно лунными ночами… Все животные способны испытывать покой и тревогу, заботу и беспечность, любовь и ненависть, а радость жизни — в первую очередь.

 

Кабан — лесной пахарь

Как-то ясным зимним днем в горах Сихотэ-Алиня я издали заметил огромного секача, пасшегося в редком дубняке на желудях. Ветерок тянул в мою сторону, и я начал осторожно подходить к нему, помня о том, что он обладает замечательно тонким обонянием и слухом.

До кабана оставалось около ста метров, я стал рассматривать его в бинокль. Это был настоящий богатырь, который вряд ли кого боялся.

Вдруг на этого угрюмого вепря с лаем выскочила большая собака, за ней вторая, третья. Началась борьба. Секач и не думал бежать, он, вздыбив шерсть загривка, прижался задом к толстому дереву, оберегая «тылы», весь собрался в груду железных мускулов и следил за врагами. В какое-то неуловимое мгновение он молниеносно метнулся вперед — одна собака с отчаянным визгом взвилась над кустарником. Не успела она упасть на землю, а вепрь снова стоял у дерева, выжидая, подавшись чуть вперед на напружиненных ногах. Точно так же он поддел второго пса, а третий благоразумно отбежал и лаял уже издали.

Я знал, что вот-вот должен подбежать охотник, закричал и стал открыто подходить к вепрю, побуждая его убежать. Он угрожающе посмотрел на меня, но все же пошел в сторону с чувством собственного достоинства. Как очень важная персона…

* * *

Мы все хорошо знаем домашнюю свинью, эту вечно хрюкающую хавронью, жирную, малоподвижную, с редкой жесткой щетиной. У нее главная забота — есть, есть и есть. С утра до вечера. Трудно представить, что это одомашненный дикий кабан, образ жизни и повадки которого совсем иные. Внешний вид тоже значительно изменился.

Ученые выделяют девять видов кабанов, которые населяют огромные просторы Европы, Африки и Азии, включая острова Малайского архипелага. Наиболее многочисленный и хорошо изученный кабан, или дикая свинья, обитает почти во всей Европе, в средней и южной полосе Азии вплоть до Тихого океана. В далеком прошлом кабаны водились и в Северной Африке, но их там истребили полностью. В Америке этих лесных чушек никогда не было, но в настоящее время их там успешно акклиматизировали на больших территориях.

Внешний вид дикого кабана своеобразен. Он приземист и массивен, имеет огромную голову, достигающую почти третьей части общей длины тела. Шеи не видно: она настолько мощная, что сливается с головой, грудью и холкой. Грудь богатырская, живот подтянут.

Туловище кабана как бы сдавлено с боков, выглядит он горбатым. Высота тела у задних ног значительно меньше, чем спереди. Гребень щетины тянется по всей спине. Самки выглядят несколько изящнее, они легче и стройнее самцов, не столь горбаты.

У секачей изо рта торчат две пары клыков — сверху и снизу. Чем старше зверь, тем больше и крепче клыки. Старые кабаны имеют клыки до 12 сантиметров. Ими они обороняются от противников, нанося опасные удары, ими же разрывают в земле толстые корни, поддевают многопудовые камни, вспарывают мерзлую землю. У самок клыки гораздо скромнее.

Кабан способен «утюжить» самые густые заросли, непролазную чащу, не сбавляя скорости бега, он невероятно силен.

Наиболее крупный секач весит до 280 килограммов и имеет длину тела около 230 сантиметров, а высоту в холке примерно 120. Разумеется, далеко не все кабаны столь велики. Теперь даже в уссурийской тайге кабанов тяжелее двух центнеров редко встретишь — один-два на сотню. Раньше кабанов-великанов было гораздо больше, но и сейчас средний вес взрослого самца составляет примерно 140, а самки — 110 килограммов.

Взрослые дикие кабаны зимой не в пример домашней свинье покрыты блестящим черно-бурым грубым волосом-щетиной, достигающим длины 15 сантиметров, и имеют подпушину толщиной в три — четыре сантиметра. В такой теплой «шубе» никакие морозы не страшны. К концу весны она сильно изнашивается, а летом вновь начинает отрастать, к середине октября она уже почти готова.

Очень живописный вид имеют поросята, их тела украшены темными продольными полосами. К осени у них тоже отрастают черно-бурые волосы, и они полностью напоминают взрослых — разве только чуть-чуть светлее.

Каждого зверя отличает нечто свое. Кабан, например, неисправимый грязнуля. Летом ему жарко, и он постоянно принимает грязевые ванны. Секачам жарко и в ноябре, когда уже кругом снег, иначе зачем бы они лезли в наледи и ложились в холодную воду. Мало того что все тело в грязи — они еще постоянно чешутся о смолистые деревья, покрывая себя толстым панцирем из «сцементированной» илом, глиной и смолой щетины.

Впрочем, в этом есть особый смысл: «броня» спасает кабанов от всевозможного гнуса, клещей, оводов и комаров. Лесные чушки спасаются от гнуса еще одним удивительным способом: например, самка натаскивает в холодный ключ большой ворох веток, а потом, хрюкая от удовольствия, залезает в воду под эту своеобразную крышу и укладывается там в блаженстве.

Центральноевропейский кабан обычен в дубовых и буковых лесах с полянами и болотами, на Кавказе кабаны облюбовывают лесные заросли с орехоплодовыми деревьями, а в Средней Азии — заросли тростника и кустарника вдоль берегов водоемов. Места обитания этого зверя очень разнообразны, но повсюду он кочует в поисках корма, и иногда на большие расстояния.

Уссурийский кабан предпочитает кедрово-широколиственные и дубовые леса. В урожайные на кедровые орехи годы чушки держатся в лесах с кедром, а при хорошем плодоношении желудей переходят в дубняки. При одновременном богатом плодоношении кедра и дуба кабанов становится очень много. Встречаются стада по 50–60 голов, причем иногда в небольшом распадке пасется не одно стадо, а несколько.

В годы бескормицы кабаны разбредаются в поисках пищи. С наступлением заморозков и выпадением снега они держатся на небольших участках и как бы решают сложную и мучительную проблему: как выжить, перезимовать. В такие годы много кабанов гибнет — от недостатка кормов, большого снега, холода. Ослабевших уничтожают хищники, отстреливают охотники. До весны доживает лишь малая часть поголовья, а общая численность иногда сокращается в шесть — восемь раз.

Но благодаря высокой плодовитости кабана поголовье восстанавливается через два — три года. Жизнестойкость нашего героя просто поразительна.

Кабан ест все, даже ядовитые растения. При случае он не прочь поймать и съесть лягушку, полевую мышь. Разрывая кладовые бурундука, вместе с его обильными добротными запасами нередко проглатывает и самого хозяина. Встречая гнезда с кладкой яиц или птенцами, падаль, отнерестившихся и погибших лососей, кабан все охотно поедает, даже если хорошо упитан и не голоден. Известны случаи, когда кабаны съедали добытые и разделанные охотниками туши (временно оставленные в тайге) косуль, изюбров и других животных. Иногда секачи убивают затаившихся новорожденных телят косули, пятнистого оленя, изюбра. Голодные кабаны не только едят павших сородичей, но и нападают на очень ослабленных. Выживают наиболее крепкие, которые впоследствии дают более жизнестойкое потомство, тем самым пополняя и укрепляя бедствующую популяцию.

В весенние и жаркие летние дни кабаны активны с вечера и почти до утра. В зимние холода они кормятся примерно с десяти часов, когда становится чуть теплее, а к вечеру занимают свои места в теплых гайнах и спят всю ночь. Спят, тесно прижавшись друг к другу, «валетом» (один смотрит на север, другой — на юг), благодаря этому кабаны чутко прослушивают окружающую местность со всех сторон, и недругу к ним не так-то просто подойти.

Уссурийский кабан живет в особых условиях. Весной и летом ему всегда есть чем питаться, а осенью кедровых орехов и желудей бывает так много, что звери на протяжении всей зимы достают их из-под снега. Но вот когда нет ни желудей, ни орехов, а такое бывает в среднем раз в три — четыре года, кабанам приходится плохо: уж очень холодны, многоснежны и ветрены зимы в Амуро-Уссурийском регионе, а земля промерзает до полутора метров.

Европейским кабанам перезимовать гораздо легче: зимы мягче и теплее, меньше снега и в земле кое-где можно порыться. Энергетические траты на преодоление холода и поиск корма незначительны, и жировых запасов обычно хватает до весны, а уссурийскому кабану часто их нечем восполнить, и единственной пищей в это тяжелое время для него служит вечнозеленое травянистое растение — хвощ. На хвоще кабаны быстро худеют. Взрослые кое-как дотягивают до весны, а вот поросята гибнут от истощения. Случается, замерзают целыми выводками.

* * *

…В тот год кабаны на Сихотэ-Алине отчаянно голодали, потому что осенью не уродились ни желуди, ни кедровые орехи, а заросли хвощей зимой плотно и намертво укутали глубокие снега.

Уже в январе находили погибших от голода и холода кабанов, а в феврале и марте трупы животных стали попадаться часто, иногда в гайнах лежало по пять-шесть заснувших навеки, окаменевших на лютом морозе.

Однажды неподалеку от таежного зимовья, где базировались мы с проводником, из стожка сена я вспугнул семью кабанов — старую чушку и трех поросят. Они были сильно истощены и слабы и просто вызывали жалость.

Перебежав кое-как лесную поляну, кабаны остановились и повернули ко мне головы. Весь их вид умолял о пощаде, но я и не думал причинять им зло. Только осмотрел устроенное в сене гайно, где нашел замерзшего поросенка.

На следующий день, проходя мимо этого места, снова увидел несчастное семейство, но на этот раз они лишь приподнялись, давно зачуяв меня, и даже не убежали, как накануне. Обойдя их осторожно, я быстро пошел к зимовью, взял полмешка припасенных на непредвиденный случай сухарей и понес голодающим.

Подходил к гайну так, чтобы их не испугать: тихо и осторожно. Шаг — остановка, еще шаг. Все семейство приподняло головы, потом встало, а приготовилось бежать лишь тогда, когда расстояние между нами сократилось до двадцати шагов. Тут я высыпал сухари на снег и медленно стал уходить, пытаясь внушить кабанам, что я для них вовсе не опасен и желаю им только добра.

Я был уверен, что кабаны съедят сухари и они будут как нельзя кстати. Знал и то, что ненадолго хватит корма изголодавшимся и смертельно ослабленным животным. А так как лишних продуктов у нас не было, я унес к гайну два ведра овса из запасов для лошади. Этот овес кабаны подошли есть, когда я отошел совсем немного, даже еще не скрылся среди деревьев.

На следующий день на тайгу с моря обрушилась мартовская пурга. Свистело, ревело два дня, а когда стихло, нам показалось, что весь мир навечно и напрочь запеленало пухлым одеялом.

В полдень, когда снежную белизну до боли в глазах высветило солнце, ставшее по-весеннему веселым и теплым, а снег увлажнился, мы увидели медленно и робко приближающихся к избушке кабанов. Они плелись по нашей тропе, но над снегом поднималась лишь голова взрослой чушки, за которой угадывались горбики ее поросят, их уже было только два… Оставшиеся в живых, потеряв надежду выжить, шли к нам за помощью. Шли, конечно, потому, что я показал им людское дружелюбие. Другого выхода у них и не было.

Подошли кабаны к зимовью и за тридцать метров стали, не решаясь больше приблизиться. Тогда мы взяли по ведру овса и пошли к ним. Точнее, не к ним, а в обход. Вышли к снежной траншее, оставили овес в ней, вернулись. Потом я начал медленно приближаться к зверям, зная, что если они и будут убегать, то только по своему следу, и овса им не миновать.

Темно-бурые тела кабанов в снегу вырисовывались четко. И они, худые и изможденные, были так непохожи на себя прежних — плотных, сильных, независимых, постоянно избегающих людей.

Овса у нас было немного, мы скормили его кабанам в несколько дней, оставив коню лишь сено. Солнце пригревало, и снег быстро таял, оседал. По ночам он покрывался настовой коркой, и кабаны становились совершенно беспомощными. По утрам я подходил к ним вплотную, пытался «разговаривать». Они смотрели на меня по-звериному настороженно, но уже мало боялись. Мне иногда казалось, что они понимали не только наши добрые намерения, но и слова. По крайней мере их тон.

Нам пора было уходить из тайги. Кабанам осталось совсем немного, чтобы дотянуть до образования проталин на солнцепеках и ранних всходов травы на них! А помочь бедолагам выжить можно было только одним — подкормкой. И мы таки помогли им продержаться: проводник привез из ближнего села два мешка картошки…

* * *

Кабаны, которым в голодную зиму удается дотянуть до апреля, когда на южных склонах появляется молодая трава, выживают. Солнце в это время хорошо греет, расход энергии у животных сокращается, а на оголившейся из-под снега земле можно найти прошлогодние орехи, желуди, остатки падали.

Гон у кабанов начинается во второй половине ноября — декабре. У упитанных свиней он начинается раньше и проходит более бурно. Секачи яростно дерутся, пытаясь поддеть соперника клыками или свалить ударом рыла. На всю тайгу (как под ножом!) визжат, хрюкают и вроде бы даже оглушительно рычат. Огромные литые туши то мечутся, то замирают, выжидая удобный момент для нового броска. Они в это время совсем мало едят, сильно возбуждены и часто охлаждают свою страсть в грязевых и водяных «ваннах».

Под кожей на груди и лопатках у секачей ко времени гона нарастает калкан, это уплотнение служит им броней от ударов соперников. Калкан очень прочен, у старых кабанов он достигает толщины трех-четырех сантиметров. Удары клыков соперников обычно приходятся на этот калкан. Тем самым он оберегает кабанов от опасности.

* * *

…Два кабана сражались, видимо, уже давно, когда к ним удалось подойти. Звери, сходясь, успевали два — три раза поддеть соперника головой, потом вставали на дыбы, сжав друг друга передними ногами, и в этой позе ожесточенно бились рылами. Расходились ненадолго и снова кидались в бой. Оба уже еле держались на ногах, когда один из них вдруг побрел прочь. Второй его не преследовал…

* * *

…Характерно, что в гон изредка встречаются запоротые в драках кабаны. Но дерутся самцы для выявления сильнейшего, не для того, чтобы убить соперника.

Весной, обычно в апреле, самка приносит поросят в заранее приготовленном гайне. Это довольно капитальное для свиньи сооружение, обычно устраиваемое под густыми кронами хвойных деревьев или выворотнями. При взгляде со стороны оно представляется большим ворохом ветвей, хвойных лап, кустарников, старой травы. При более близком ознакомлении в гайне можно увидеть вырытое в земле гнездо, устланное травяной ветошью, сухой хвоей и листьями, а над ним — плотную крышу из кустарника и молодых деревьев. В нем довольно тепло и сухо.

Поросят бывает от двух до десяти. Первую неделю они тихо лежат, тесно прижавшись друг к другу в гайне. Их мать кормится поблизости, навещая малышей каждый час. В недельном возрасте свинья выводит свое полосатое потомство на первую прогулку. В это время она его отчаянно защищает, яростно набрасываясь на крупных и опасных хищников, даже на человека.

Через две-три недели поросята уже довольно шустры и сами ищут корм, роют землю, а при опасности мгновенно рассыпаются в стороны и крепко затаиваются под валежинами, деревьями, в хворосте. В двух-трехмесячном возрасте они перестают сосать мать и полностью переходят на «взрослое» питание. На орехах и желудях к началу зимы они становятся крупными и жирными, весят 40–50 килограммов. В неурожайные годы поросята вдвое легче, жира не имеют совершенно и зиму часто не выдерживают.

До годовалого возраста у уссурийского кабана доживает 40–60 процентов поросят, а у европейского — в полтора раза больше.

Высокая смертность молодняка уссурийского кабана на первом году жизни объясняется не только неурожаями и холодами, но и уничтожением хищниками. Поросят истребляют рысь, волк, харза, лисица, но главные их враги — тигр и бурый медведь.

Тигры в Амуро-Уссурийском регионе в год губят более десяти — двенадцати тысяч кабанов. Бурый медведь и кабан, обитающие осенью в одних и тех же угодьях, живущие на одних и тех же кормах, связаны между собою. Когда желудей и орехов мало, свиньи становятся почти единственным источником существования медведя. От этого хищника при бескормице погибает до шести тысяч кабанов, чуть меньше, чем от тигра. На волков, рысей и других хищников приходится примерно тысяча лесных чушек в год. Вот и получается, что до трети поголовья этого зверя в уссурийских лесах уничтожается хищниками. В других регионах такого не наблюдается.

Основное количество жертв приходится на поросят и подсвинков, потому что их больше и охота на крупных секачей опасна: их остерегаются даже тигры.

Однажды я обнаружил следы полосатого владыки и «прочитал» такой случай. Амба зачуял кабана на лежке и стал его преследовать. Приближался медленно, шаги делал малые, стоял подолгу. Когда расстояние между зверями сократилось до двадцати метров, хищник ринулся в атаку. Считаю его прыжки: один, другой, третий… И вдруг — стоп! Тигр так затормозил всеми лапами, что взрыхлил снег до земли. Потом потоптался — и в сторону. «В чем же дело? — думаю. — Лежка-то кабана — вон она чернеет, десяток метров до нее». Подхожу к лежке и вижу: на ней отдыхал громадный секач. Услышав, а возможно, и увидев тигра, он не только не помчался в ужасе прочь, но… прыгнул навстречу и застыл в решимости встретить полосатого владыку «лицом к лицу». Я живо представил грозную неустрашимость вепря, его клыки, горящие глаза и подумал, что тигр тоже не любит испытывать свою судьбу лишний раз…

Старый промысловик, с которым я однажды познавал таинства поисков знаменитого корня жизни — женьшеня, поведал мне такую быль:

«Желудей тогда много было, а кедр не уродил, и собрались кабаны стадами в дубняках. Я как-то добыл двух чушек, разделал их и отдыхал. День был теплый, тихий, лес просматривался хорошо. Благодать! Сперва я стадо ухом уловил: когда кабаны кормятся, их далеко слышно, а через несколько минут и увидел. Метров триста было до них, потом поменьше. Шли в мою сторону косогором, наискосок. Шумно так, хрюкали, хрумкали, взвизгивали. И вдруг заухали — и врассыпную, кто куда! А на том месте, где они только что были, я увидел тигра, уткнувшегося мордой в горло своей добычи. Она уже не визжала, но ногами еще месила вовсю. А амба бил хвостом справа налево.

Вдруг откуда ни возьмись — секач. Здоровенный такой, черный, как каменная глыба. Может, он и стоял там, не убегал со всеми, может, и подошел — не знаю, не видел. Тигр, однако, тоже не замечал его, пока не „успокоил“ свою добычу и не поднял голову. А увидел — сразу копьем метнулся на секача. Ну, думаю, второй готов! А не тут-то было. Вепрь, задрав голову, прыгнул навстречу тигру, и в какое-то мгновение они поменялись местами. Тут тигр начал беситься — рыкать, реветь, „кашлять“, а секач стоял молча. Когда полосатый опять прыгнул, кабан снова метнулся ему навстречу. И тут я заметил, что когда тигр пролетал над секачом в прыжке в самой высокой его точке, тот его бил снизу рылом. Еще раз поменялись местами, и снова секач поддевал. Потом сцепились…

Жуть была. Казалось, не только меня трясло, но и сопки, и небо, и дубы качались. То тигр был на спине секача, то секач, сбросив его, порол клыками. Они недолго дрались, как вдруг тигр пустился наутек, оглядываясь. Он уже скрылся в распадке ключа, а кабан стоял горой, не шевелился с полчаса. Потом тихо ушел за своим стадом.

Думаю, оприходовать надо тигриную добычу, чушку-то. Я взял и проследил тигра. Прошел немного по его следу — кровь, а на орешнике висит кусок кишки. Еще, еще…

Освежевал кабана и пошел дальше по тигриным следам. Он был в ключе, мертвый. Как опустил голову в воду, желая напиться, так и не поднял ее. Самка то оказалась. По соскам видно — имелись где-то у нее тигрята. А шкура вся была исполосована секачиными клыками…»

Бурый медведь гоняет кабанов систематически и упорно. Иногда он хватает свою жертву из засады, но чаще берет измором после длительного преследования. Для бурого медведя охота на кабанов тоже не всегда кончается благополучно.

Вот рассказ одного опытного охотника о том, что он наблюдал однажды осенью в лесах на Большой Уссурке.

Шум драки он услышал издалека и близко подошел к месту схватки. Нападал средних размеров медведь, защищался крупный секач. Бились звери уже давно, оба были изранены, а вокруг все вытоптано.

Медведь ходил вокруг кабана, выбирая момент для броска, секач стоял, развернувшись в сторону противника, следя за каждым его движением. По клыкам его стекала кровавая пена. Медведь с ревом делал резкие пугающие броски, но видя, что секач стоит твердо, отходил назад. Косолапый явно хотел обратить кабана в бегство и напасть сзади, потому что уже успел хорошо почувствовать силу его ударов. А тот все стоял и стоял, готовый к отпору.

Когда медведь оказался слишком близко, секач молниеносно ринулся на врага и поддел его рылом. Тот отлетел, упал, и кабан еще несколько раз ударил его клыками. При каждом ударе мишка жалобно охал, а вепрь уже готов был топтать его, однако медведю удалось вырваться. Отбежав метров на десять, он лег и, жалобно поскуливая, стал лизать свои страшные раны. Кабан, шатаясь, снова занял оборонительную позицию.

Трудно сказать, чем бы все это кончилось, но даже бывалый охотник не способен долго наблюдать такую кровавую драму… На медведе вся шкура была в глубоких рваных ранах, от которых он вряд ли смог бы оправиться. Жалок был и кабан: нижняя челюсть до кости ободрана, вдоль хребта — глубокие следы медвежьих клыков…

* * *

Кабан — животное стадное. Летом чушки с поросятами держатся семьями, а холостые самки и самцы живут в стадах до восьми, а иногда и больше голов. К осени выводки присоединяются к стадам. Лишь секачи предпочитают жизнь одиночки, но и они держатся неподалеку от стада, а входят в него бесцеремонно лишь в период гона, изгоняя молодых самцов.

* * *

…Как-то осенью на нас с товарищем в чистом кедровом лесу надвинулось огромное стадо из почти полусотни кабанов. Мы затаились за валежиной и стали наблюдать сокровенное таинство лесной жизни. Кабаны шумно рылись в лесной подстилке, подбирая и разгрызая опавшие кедровые шишки. Взрослые вели себя степенно, полностью отдавшись еде, поросята же суетились, бегали, за что иногда получали взбучку. Особенно зло их поддевали рылом крупные свиньи, отчего они обиженно взвизгивали и отбегали, но тут же забывали обиду и снова принимались за свое.

В стаде было пять крупных самцов и шесть взрослых чушек, остальные — поросята и подсвинки. Беспечно играя хвостиками, ухая, хрюкая и взвизгивая, свиньи подошли к нам вплотную, затем, обойдя валежину, окружили со всех сторон. Один поросенок, что-то заподозрив, уставился в наши лица и замер, задрав хвостик. Вид его был до того потешным, что я не выдержал и осторожно засмеялся. Поросенок хрюкнул, взбрыкнул и побежал, все стадо насторожилось, запыхтело, засопело. Но вскоре кабаны успокоились, сочтя тревогу несмышленыша ложной, и кормежка продолжалась.

Потом на нас стал пристально и угрюмо смотреть не далее чем с восьми метров солидный вепрь. Этот исследовал более строго. Подошел поближе, опознал, ухнул и увлек все стадо за собой. Но пробежав всего сорок метров, кабаны остановились, постояли с поднятыми хвостами — это у них знак тревоги — минуты три и снова начали рыться в земле. Мы быстро и незаметно забежали вперед по ходу, и все повторилось сначала. Сию увлекательную игру мы повторили несколько раз и прервали ее лишь в сумерках.

* * *

Дикие кабаны — ценный объект спортивной и промысловой охоты. Для коренного населения Дальнего Востока — удэгейцев, нанайцев — важный источник питания.

Кабан — неотъемлемое звено в сложной системе лесных биоценозов. Исчезни, например, кабаны в уссурийской тайге, и не станет тигров, зато расплодятся волки и начнут без всякой меры уничтожать изюбров, лосей, косуль… И придут в опасное движение непостижимо тонко сбалансированные сообщества живой природы…

В последние десятилетия бурно расселяются и увеличиваются в численности центральноевропейские кабаны. Даже северные леса стали осваивать, того и гляди до полярного круга дойдут. Они успешно соседствуют с человеком. Пасутся на полях (особенно предпочитают кукурузные и картофельные), зимой разрывают бурты с картофелем, нанося тем самым урон. Из-за этого в ряде областей кабанов непродуманно объявляют вредными и даже предлагают уничтожать. А зря. В хорошо налаженном и организованном охотничьем хозяйстве небольшой ущерб от лесных чушек многократно окупается. Кабан — замечательный трофей. Его мясо очень вкусно и питательно, в нем содержится большое количество нужных нам микроэлементов. Расходы по подкормке в трудное для него время не так уж велики. Главное — разумно регулировать численность кабанов, не допускать перенаселения охотничьих угодий, грамотно организовывать охоту.

 

Благородный олень — зверь «многодомный»

Зоологи-систематики так и определили название этого прекрасного представителя семейства оленей — настоящий, или благородный, олень. Ареал его обширен, он обитает почти повсеместно в умеренном поясе Северного полушария: в США и Канаде — это вапити, в Европе — европейский олень, на Кавказе — кавказский, в Средней Азии — бухарский, или тугайный, в Сибири — марал. Есть еще карпатский и крымский олени. А в Забайкалье и Амуро-Уссурийском регионе обитает изюбр.

Самые крупные из них — марал и вапити: длина тела достигает двух с половиной метров, высота в холке — полутора, а вес — 300 и даже более килограммов. Кавказский олень и изюбр немного уступают им в размерах.

Благородный олень строен, красив, пропорционален — длинная шея, крупная голова, длинные ноги.

Особого внимания заслуживают рога. Они большие, ветвистые, чаще всего с пятью-шестью отростками, но у некоторых подвидов их до 20 и даже больше. Одинаковых рогов практически нет. У разных оленей они отличаются по размерам, массивности, количеству отростков и их положению относительно друг друга, форме стволов и развалу. Но у всех есть общее: темно-шоколадный цвет и узорчато-бугристый рисунок поверхности, острые, светлые концы отростков.

Летом короткая шерсть оленя блестящая, красно-коричневого цвета с бурым налетом, к осени она меняется на серо-дымчатую, с темным ремнем по шее и спине и светлым «зеркалом» около хвоста.

Олени обитают в тайге и широколиственных лесах, в зарослях кустарников и на высокогорных альпийских лугах. Это звери «многодомные», хотя больше всего они любят смешанные леса с высокотравными полянами, светлыми опушками, густым подлеском. Обожают молодняки на старых гарях и лесосеках (дубовые, буковые, кедровые). Летом в горах поднимаются к верхней кромке леса, за которой начинаются луга, или, наоборот, спускаются в поймы широких рек, поросших лесами и густой травой. Бродят по тихим протокам, старицам и заливам, в которых много излюбленной пищи — сочных трав и водорослей. О таких животных говорят: экологически пластичный вид.

Корм благородных оленей разнообразен: всевозможные травы, листья и побеги деревьев, кустарников, а зимой — хвоя, мох, лишайники, ветки. Грызут и кору. Деликатесами считаются желуди, буковые и кедровые орешки, каштаны, ягоды и грибы. Летом на обильной пище олени набираются сил, а зимой теряют, так как в основном употребляют в пищу хвощи. Особенно туго приходится животным зимой в Сибири и на Дальнем Востоке: морозы лютые, ветры пронизывающие, снега обильные. Такие холода не все переносят, но больше всего гибнет телят-первогодков и ослабленных в гоне быков, которым не так-то просто восстановить свои силы после осенних страстей и почти месячного воздержания от пищи.

Благородные олени живут совместно небольшими табунками, иногда встречаются и одиночки, матки держатся с телятами одного-двух возрастов. А европейские собираются в табуны до 40–50 голов. В Сибири и на Дальнем Востоке подобных табунов не наблюдается. Жизненные условия маралов и изюбров сложные.

У оленей плохое зрение, но у них отличные слух и обоняние, недруга они могут зачуять за 200–300 метров. Много оленей гибнет от злейшего врага — волка, а в Амуро-Уссурийском регионе изюбров систематически «пасет» тигр.

Как и большинство копытных, благородные олени постоянно испытывают недостаток минеральных веществ, особенно кальция и поваренной соли, а в мае — июле, когда растут панты и зимняя шерсть меняется на летнюю, у них настоящее солевое голодание. В такой период олени отправляются на солонцы, но возле них они очень осторожны. Неподвижно стоят часами примерно в 150 метрах от солонца, прислушиваются к тихим шорохам и улавливают малейшие звуки. Небольшое подозрение — и зверь уходит прочь. Если к солонцу направляются два быка, то к нему они подходят по очереди, идет один — второй стоит и слушает. Потом меняются ролями. Чуть что — рявкнул «часовой» тревожно несколько раз подряд: «гау, гау, гав», — и умчались оба.

Оленухи с молодняком не так осторожны и на солонец ходят днем. Пантачи — преимущественно ночью, будто знают, что больно охоч до пантов охотник.

Лось ведет себя более бесцеремонно. Постояв всего несколько минут на подходе к солонцу, он тут же направляется к нему и начинает шумно «солонцевать». Находящиеся в это время на солонце олени покидают его, а вновь пришедшие терпеливо ждут, пока уйдет лось: это соседство кажется им опасным. И не зря: солонцы хорошо знают и крупные хищники, а потому возле них обычны бурый медведь, тигр, волк. Проверяют. Караулят. Выслеживают добычу.

Интересно сравнить повадки благородного оленя и сохатого, они не просто не схожи, но во многом противоположны. Судите сами.

Лоси предпочитают пологий и мягкий рельеф с болотами, холодные влажные леса, а олени стремятся к широколиственным и смешанным лесам. Копыто лося приспособлено для передвижения по мягкому грунту, оленя — по твердому. На зимовку лоси обычно уходят в горы, к истокам рек и ключей, а олени (маралы и изюбры), наоборот, спускаются вниз. Когда лоси держатся по северным склонам гор, изюбры и маралы живут на южных. Очевидно, они добровольно делят места обитания, не желая мешать друг другу. Да и в другом у них есть разница. Лось бегает рысью, и галоп для него редкость, олень же, наоборот, мастер на галопы и редко переходит на рысь.

Брачная пора у благородного оленя проходит бурно и интересно. Начинается она в начале сентября, когда первые заморозки и холодные туманы извещают о конце лета, а осень знаменует свой приход удивительно многоцветной раскраской листьев. Наиболее сильные и нетерпеливые быки не ждут осени, они подают голос уже в конце августа. К этому времени рога у них полностью очищаются от кожи, упитанность и сила достигают максимума.

Рев оленя изредка можно слышать в любое время года, но в брачную пору он ревет постоянно. Это очень своеобразное, мощное и вместе с тем красивое и страстное мычание. В нем сила и призыв, желание и тоска, нетерпение и страсть.

В начале праздника любви голоса быков слышны редко, но с каждым днем они раздаются чаще и чаще. Слушая эти голоса, волнуются оленухи, однако делают вид, что им все безразлично. Беспечно покусывая траву и листья, они трепещут при трубных звуках зовущих голосов, которыми наполняются леса. К 5–10 сентября рогачи уже померились силами в турнирных поединках, победители образовали гаремы, а побежденные удалились в надежде найти себе подруг.

Но не надо думать, что в гареме бык — повелитель. Чаще всего опытная оленуха исполняет роль вожака, потому что опьяненный зовом любви жених в это волнующее время теряет и осторожность, и бдительность, живет лишь своими страстями. Почуяв опасность, оленухи бегут от нее, а бык мчится за ними вовсе не потому, что тоже опасается, — он не хочет терять подруг. И еще: уйти из гарема оленуха, если захочет, может в любое время. Убежит, и муж ее догнать и вернуть не сможет хотя бы потому, что бегает в это время тяжелее. Так что присутствие оленухи в обществе горящего любовной страстью друга — ее добрая воля, но не принуждение.

Ревут быки обычно утром, с начала рассвета и часов до десяти, и с наступлением темноты примерно до 22 часов, а случается — и до полуночи. В лесной тиши, особенно ночью, крик быка производит волнующее впечатление. Начинается он низким хриплым звуком, как бы горестными вздохами, затем звучит протяжно, громко, сначала на басовитых тонах, потом на высоких и звонких, будто он сильно дует в огромную серебряную трубу. Начинает свое пение бык, вытянув шею, высоко подняв голову, рога как бы кладутся на спину, шея сильно вздувается. Кончается эта своеобразная песня тихим отрывистым звуком. Выдохшись, он продолжает мукать, уставясь в землю. Длится песня недолго, повторяется через пять — пятнадцать минут. В разгар рева в местах, где оленей много, голоса женихов доносятся со всех сторон.

В брачную пору у быка несколько мест, с которых он ревет. На них олени много топчутся, роют копытами землю, в избытке страсти ломают кусты. Маленький участок леса превращается в подобие огорода, только что вскопанного и разрыхленного.

И еще: в гон быки устраивают себе купалки. Разгребут и углубят в ключе, на озере или болоте яму и возятся в ней, охлаждаясь. От грязи становятся черными. Ходят на купалки до образования льда и первого снега, будто кабаны. В это время рогачи довольно часто за семейное счастье дерутся между собой, но совсем не при каждой встрече. Сблизившись, «крикуны» пошумят, пошумят и разойдутся. Иногда один из них при виде явно сильнейшего соперника быстро и благоразумно ретируется. Дерутся наиболее крепкие.

* * *

…Осенним разноцветьем светились леса, встречая утреннее солнце. В глубоком темном распадке цеплялась за острия елей и купола кедров молочная кисея холодного липкого тумана. Тяжелые капли тающего инея редко и методично шлепали по палатке. Я недвижно сидел на валежине и слушал брачные голоса изюбров, кое-что помечая на карте и в полевом дневнике.

В радиусе двух километров кричали восемь быков. По высоте голоса, его густоте, силе и тембру я старался представить возраст и мощь этих быков и стадию формирования гаремов. Это было нетрудно, потому что те женихи, которые еще не привлекли к себе подруг, трубили чаще, нетерпеливее и страстнее; молодые пели высоко и звонко; чем взрослее был бык, тем басовитее оказывалась его песня.

Из восьми меня заинтересовали два ближних быка. Они были в разных от меня сторонах, но явно и вызывающе перекликались между собой и определенно сближались. Я прикинул, где они могут сойтись, и осторожно пришел в ту воображаемую точку. И едва успел замаскироваться между корней поверх старого громадного выворотня, как соперники проревели уже недалеко и так неистово, что я еще больше затаился.

Заметил я быков на пологом склоне в кедровнике почти одновременно в разных от меня сторонах — одного в сотне метров, другого чуть подальше. Оба они были могучими, разгоряченными страстью и решительными, обладали великолепными рогами, были примерно равной силы. Дышали они глубоко и шумно, окутываясь клубами пара.

Один из них, сближаясь с соперником, выбежал на небольшую поляну и застыл в двадцати метрах от меня, тяжело поводя боками и раздувая ноздри. Большой, стройный, красивый, полный собственного достоинства. Ноги точеные, гордо и независимо посаженная голова, ветвистые рога закинуты на спину. Бык тяжело и угрожающе дышал, глаза налились кровью. Он готов был помериться силами и в этом намерении стал рыть копытами землю и бодать раскидистый куст черемухи.

Увидев друг друга в полный рост, изюбры с таким с виду остервенением, с такой непреклонной решимостью бросились встречь, что, казалось, от удара вспыхнут. Но в десятке метров от этого возможного удара быки резко затормозили и начали беситься, демонстрируя свою мощь и устрашая друг друга. Неистово ревели, раздувая шею и грудь, рыли землю, грозно наклоняли головы с до блеска отшлифованными крепкими остроконечными рогами, яростно бодали кусты и вырывали их с корнями с необыкновенной легкостью. Воинственно бравировали, а в бой не шли.

Конечно же, будь среди этих двух один послабее, он непременно бы ретировался не мешкая, но силы были равные, и никто не хотел уступать.

Вогнав себя в транс окончательно и не находя исхода страсти, соперники стали ходить, зло косясь, то опустив рога к земле, то положив их на спину, отбрасывая комья земли и хрипло постанывая, метров пятьдесят в одну сторону, поворачивая в другую, сходясь метров до пятнадцати. Раз прошли, другой, третий предо мной, как на сцене.

Драки зверям не избежать — каждый должен знать свое место в среде обитания и в сообществе сородичей: кому подчиняться, над кем властвовать.

«Но как же выяснят победителя эти изюбры? Сколько можно реветь и беситься!» И только я об этом подумал, как они наконец бросились друг к другу с решительно выставленными вперед рогами — этим замечательным турнирным оружием. И так стремительно сходились, что мне вновь представилось, как они разобьются насмерть.

Но не разбились: в полуметре друг от друга они вкопанно застыли и… осторожно, с сухим треском скрестили рога. И лишь после этого стали яростно бодаться на силу. Упираясь широко расставленными ногами, каждый всей мощью толкал соперника, пытаясь вынудить его попятиться. Вспахивая землю, крутились, не разнимая рогов. От напряжения задние ноги увязали в слежавшейся таежной земле, а передние отрывались от нее, и спины выгибались тугой дугой.

То один осиливал, то другой. Минута прошла, другая. И вдруг один из драчунов попятился, сначала медленно, упорно не сдаваясь, потом быстрее, и вот уже так быстро заотступал, что я даже поразился, как можно так стремительно двигаться «задним ходом».

И тут отступавший так сильно ударился головой о дерево, что беспомощно замер и зашатался… Я даже глаза зажмурил, представив сильный и резкий удар соперника рогами, после которого несчастный должен был неизбежно рухнуть, чтобы никогда не встать.

Но устоял… И оба замерли, тяжело дыша. Лишь когда побежденный пришел в себя и бросился наутек, победитель ударил его рогами в зад, толкнул зло и сильно, но бросил рога кивком сверху вниз таким манером, что они не вонзились в тело, а стукнули наотмашь. А для назидания гнался за ним метров двадцать.

Я восторженно смотрел на благородного победителя, слушал его торжествующий клич и только тут заметил в тени деревьев двух прелестных самок с подростками-телятами, невозмутимо ощипывавших пожелтевшие листья с кустарников…

* * *

После гона быки уединяются или живут небольшими группами отдельно от оленух с молодняком. Обычно самцы держатся в горах значительно выше, чем самки с телятами и второгодками. Октябрь — ответственный месяц для рогачей, участвовавших в гоне. За это время, пока есть зелень и нет морозов и снега, им нужно хоть как-то восстановить свои силы. Иначе гибель зимой становится для них вероятной. По этой причине среди взрослых изюбров и маралов быков на 60–70 процентов меньше, чем оленух, в то время как среди новорожденных соотношение бычков и телочек примерно равное.

Благородный олень довольно плодовит. На сотню взрослых оленух в среднем рождается примерно 90 телят. Но до следующей весны их доживает около половины, а из оставшихся в живых на втором году по разным причинам гибнут еще трое-четверо из десяти. Хорошая потенциальная плодовитость в Сибири и на Дальнем Востоке сопряжена с большой гибелью от хищников: в год они уничтожают примерно до 12 процентов всего поголовья изюбра и марала. А там, где крупных хищников нет или очень мало — в Европе например, — поголовье молодняка растет от года к году быстро — процентов на 25, а то и на 35.

Телята родятся в начале мая. У них яркая пятнистая окраска, весят они у разных подвидов по-разному, их вес составляет около одной десятой веса матери. В первую неделю своей жизни новорожденный отлеживается в укромном месте, а мать пасется в 100–150 метрах от него. Покормит своего малыша и опять уходит. Ненароком приблизившийся хищник бросается на оленуху, и она уводит недруга далеко, затем возвращается к спасенному малышу. В десятидневном возрасте теленок начинает ходить за матерью, он уже очень шустрый, и не всякий зверь его догонит.

Интересно, что после рождения теленка оленуха становится намного бдительнее, чем прежде, хотя осторожность ей свойственна постоянно. С появлением малыша она тратит на прослушивание и осматривание местности около 70 процентов времени бодрствования, а до рождения малыша на это уходит примерно в три раза меньше.

У новорожденных оленят, как и у всех копытных, сильно развит инстинкт затаивания. При малейшей опасности или по сигналу матери они распластываются на земле и совершенно не шевелятся. На них можно наступить, но они скорее запищат от боли, чем пошевелятся. Рыжая в белых пятнах шерстка прекрасно маскирует малышей в бликах солнца на фоне травы и сухих листьев.

Эта особенность поведения вырабатывалась у животных тысячелетиями и превратилась в стойкий врожденный рефлекс: хищник быстрее и легче улавливает движение и не сразу обращает внимание на неподвижные объекты. Но если неопытный молодняк пользуется только врожденными рефлексами, то взрослые ведут себя более сложно и осмысленно.

Когда вы идете по тайге, лесу, за вами следят десятки, даже сотни настороженных глаз. Вы их не видите. Не видите в основном потому, что звери совершенно неподвижны. Обнаруживает себя тот, кто по каким-либо причинам побежит.

Леопард на суку над тропой, по которой идет человек, следит за ним, как бы окаменев. И охотник чаще всего проходит мимо, ничего не подозревая. Но если путник заметил его, зверь это мгновенно уловит и желтой молнией метнется прочь.

Часто приходится наблюдать, как косуля, изюбр или другой зверь стоят в кустах, глядя на вас. Но стоит им понять, что вы их тоже видите, как тут же убегают. Но это взрослый зверь. Детеныши, как правило, не умеют реагировать так сложно.

Растут телята быстро. Изюбрята и маралята к осени достигают 60–80 килограммов веса, а к году — центнера. У самчиков ко второй осени вырастают спицевидные рожки без ответвлений. Бычков с такими рожками называют спичаками или шильниками. С каждым годом растут и ветвятся рога. К шести годам они достигают полного развития и остаются такими еще шесть — восемь лет. В 12–14 лет к быкам приходит старость, и их рога начинают вырождаться.

Размеры и, главное, симметричность рогов — показатель веса и физиологического состояния организма. У сильных, здоровых быков они крупные, толстые и как две капли воды похожи один на другой. У слабого оленя правый и левый рога неодинаковы и по количеству отростков, и по форме.

Старые рога быки сбрасывают в марте или начале апреля. Характерно, что чем сильнее бык, тем раньше он теряет старые и раньше отращивает новые рога. Начинают расти они через несколько дней после спада старых — очень нежные, мягкие, покрытые бархатистой кожей. Это и есть знаменитые панты. Сначала вырастает небольшой пенек, потом его вершина раздваивается, появляется один отросток, другой, третий. Растут панты очень быстро, до одного-двух сантиметров в сутки.

Самые ценные панты у изюбра и марала — когда на них кроме вершинного раздвоения вырос один отросток и начинает появляться второй. Тело панта в это время золотистое, толстое, мягкое, с округлыми концами. Оно как бы просвечивает, а через нежную бархатистую кожицу чувствуется пульсирующая кровь. С появлением третьего, четвертого или пятого отростка — все зависит от возраста быка — панты начинают костенеть. Сперва сохнет и твердеет основание, потом ствол рога. Концы заостряются и окостеневают в последнюю очередь.

Благородный олень очень осторожен. В любое время — кормится ли он, отдыхает — уши его беспрерывно прослушивают все вокруг. При каждом подозрительном шорохе зверь настораживается. Малейшая опасность — оленя как не бывало.

Добыть изюбра или марала по силам лишь опытному охотнику. Взяв свежий след, он идет не спеша, внимательно осматривая местность и впереди, и по сторонам. Прежде чем сделать шаг, прикинет, куда можно бесшумно поставить ногу. По ветру подходить к этому зверю бесполезно: он учует человека за полкилометра, рявкнет несколько раз тревожно и умчится.

* * *

…Тихая ясная летняя ночь. В зеркале речного залива отражаются звездный небосвод и наклонившиеся над гладью воды деревья. В двухстах метрах приглушенно шумит могучий поток реки, но на его фоне слышно все: и как нудно гудят комары, и как падают в воду капли росы, и как изредка всплескивает рыба в дальнем конце залива.

Никто бы и не подумал, что под наклонившейся развесистой ивой неподвижно и неусыпно уже который час сидит в оморочке охотник-удэгеец. Он несколько дней назад, обследовав заливы, заметил, что в этом месте бывает пантач, а теперь терпеливо ждет его прихода. И ждет не первую ночь.

А всего в полусотне метров от охотника стоит изюбр. Стоит неподвижно уже не меньше часа. Он страсть как хочет поесть водорослей, которыми усеяно дно залива, но что-то его беспокоит. Каким-то неведомым человеку образом олень чувствует в густой тени на противоположном берегу залива что-то недоброе и буравит эту тень глазами, втягивая трепетными влажными ноздрями струи воздуха и навострив уши. Казалось бы, ничего там нет, в этой тени, но… «Почему от нее испуганно шарахнулась сова? И почему маленькие волнышки оттуда выходят изредка? И что там вроде бы стукнуло?.. Нет, лучше в другой раз приду», — и уходит пантач.

А как только забрезжил рассвет, упорный и терпеливый охотник поплыл по заливу. Его легкая оморочка, выдолбленная из цельного ствола тополя, бесшумно скользит по воде, красиво нарушая ее поверхность мягкими размашистыми волнами. Охотник опирается о дно залива тонкими, метровой длины палками, а на глубоких местах неслышно и легко гребет веслом. Перед ним наготове лежит надежный карабин. Ему так хочется увидеть из-за поворота желанного пантача, но… Один залив пройден, второй, третий. В этом были два изюбра, совсем недавно ушли — в отпечатках их следов в воде еще стоит густая желтая муть.

«Да, не повезло, — думает охотник. — Но я своего дождусь».

Одна за другой проходят бессонные и безрезультатные ночи. То ничего не увидит человек, то в пронзительном луче фонарика окажется оленуха или сохатый, на бульканье которых в воде он так осторожно крался.

Но удача в конце-то концов приходит. Охотник, подождав, пока пантач увлечется водорослями и станет менее осторожным, бесшумно подплывает к нему и включает фонарик. В ослепительном пучке света горят испуганные глаза изюбра, с его морды стекает вода, изо рта свисают водоросли. Человек видит над его головой толстые панты с тупыми, как бы обрубленными концами, а бык не успевает сообразить, что надо бежать…

* * *

Много у благородного оленя врагов — волк, рысь, тигр… И человек нередко тоже. Олень не таит на него зла, хотя и остерегается, а в минуту смертельной опасности, случается, мчится к нему за помощью.

…В небольшое приамурское село как-то в разгар зимы волки загнали изюбра-спичака. В изнеможении и страхе он запрыгнул в загон около сарая на окраине села, где стояли лошадь и корова. Насмерть перепугавшиеся домашние животные метнулись в темень сарая, а изюбр застыл как вкопанный и только вертел высоко поднятой головой с тонкими рожками да испуганно прядал ушами. Посмотрит то на столпившихся и галдящих у ограды людей, то в сторону леса, откуда еле унес ноги от серой смерти, то к сараю голову повернет.

Через каких-то полчаса бык немного успокоился, но в лес все смотрел и смотрел. И может быть, доверчиво думал: «Почему мы, звери, боимся людей?»

Изюбр быстро сдружился и с лошадью, и с коровой, с хозяевами и их соседями в той же мере. Для безопасности ему повесили на шею на широкой красной пластиковой ленте старинный колокольчик. К нему дикий зверь привык, а по звону все узнавали его и улыбались.

Легко перепрыгивая заборы, он бродил по заснеженным огородам, и скоро даже собаки перестали на него лаять, решив своим собачьим разумением, что теперь этот зверь свой, домашний.

Этому спичаку у людей было совсем неплохо: корм обильный и разнообразный, сарай теплый, отдых на сене вместо снега, а главное — покой. Но он постоянно смотрел в лес, чутко изучал и впитывал в себя только ему ведомые лесные звуки и запахи и в волнении переминался, бродил, тянул встречь им влажные ноздри.

Его не неволили, он несколько раз сбегал, но скоро возвращался, задумчиво оглядывался, легко шагая по огородам, прыгая через заборы.

Весной, когда опали юношеские рожки, ярче заголубело и украсилось облаками небо, сошел снег под подобревшим солнцем, деревья подернулись зеленой дымкой и по-иному запах лес, на голове изюбра стали наливаться уже крепкой живительной мужской силой молодые, светящиеся червонным золотом панты. Бык стал задумчивым, осторожным, подолгу стоял в тени сарая, явно оберегая свои панты. Стал недоверчивым и даже на хозяев скрежетал зубами, когда они протягивали к нему руки. Будто слышал он далекий таинственный голос предков, рассказывающий о недобром интересе людей к пантам.

На майские праздники, после того как один пьяный мужик слишком грубо и недвусмысленно поинтересовался пантами, изюбр ушел в лес и не вернулся. Несколько дней тихими росными утрами еще доносился до села знакомый перезвон колокольчика, но вскоре его не стало слышно. А летом на одной из коров в соседнем селе зазвенел тот же самый колокольчик, только на другой повязке…

Как это опасно дикому зверю — привыкнуть к людям, а люди всякие встречаются…

* * *

Благородный олень — распространенное животное. В ряде государств этих зверей много. В Шотландии, например, обитает около 200 тысяч оленей — 12–16 особей на квадратный километр! В Чехии и Словакии — 45 тысяч оленей, а отстреливают ежегодно до 12–14 тысяч голов. В Польше примерно такая же картина. Около ста тысяч благородных оленей в Германии и Австрии. Даже в крошечной Дании, где, кажется, одни поля и села, живет две тысячи оленей. Успешно акклиматизировали это животное в Австралии, Новой Зеландии, Южной Америке.

В нашем государстве благородные олени широко распространены. Только поголовье марала и изюбра исчисляется 130–160 тысячами, из них 45–50 тысяч обитают в Амуро-Уссурийском регионе.

Маралов в большом количестве содержат в специализированных совхозах, в основном на Алтае, в полувольных условиях для получения пантов, из которых изготовляют дорогое лекарство пантокрин. Быков там ко времени созревания пантов ловят, в специальных станках спиливают панты и отпускают.

В Новой Зеландии и Англии приступили к разведению оленей на фермах, где их успешно одомашнивают и содержат в полувольных условиях. Есть надежда, что со временем благородный олень будет жить бок о бок с человеком, станет его верным спутником.

 

Важен ли косуле лес?

Косуля во многих странах, в том числе и на просторах России, одно из самых распространенных и популярных копытных животных. Это полноправный представитель семейства оленей, очень похожий на благородного собрата, только размерами значительно меньше.

Распространены косули в Европе, Сибири, на Северном Кавказе, Дальнем Востоке, Тянь-Шане — их так и называют: европейская, сибирская и т. д. Отличаются они в основном размерами. Самая маленькая из них — европейская — весит от 20 до 37 килограммов, сибирская же наиболее крупная, старые самцы достигают 60–65 килограммов.

Косуля — трепетная лесная красавица. У нее удивительно миловидная мордочка с большими красивыми глазами. Они всегда настороженны и кротки, а длинные черные ресницы придают им нечто экзотическое.

Туловище нашей героини на высоких ногах выглядит несколько укороченным, довольно мощный круп заметно выше холки, так как задние ноги длиннее и сильнее передних. На умеренно длинной, но изящно гибкой шее красиво посажена клинообразно суженная голова с большими красивыми ушами. Великолепные рожки носят только самцы с мая по ноябрь. Каждую весну они их обновляют. Летом косуля «одета» в ярко-рыжий с красноватым отливом короткий шерстный покров, с октября он перерастает в пышный зимний мех серого цвета с легким бурым или серебристым налетом. В задней части тела — чисто-белое или с кремовым налетом «зеркало».

Грациозность косули неотделима от ее стремительности. В беге она великолепна, а ходит как-то неуклюже, слегка горбясь. Ее прыжки сильные и красивые, достигают восьми метров в длину и двух с половиной в высоту. Бежит она интересно: сделает несколько прыжков сравнительно коротких и частых, а затем один большой. И в этом есть смысл: высоко подпрыгивая, она показывает сзади бегущим косулям «зеркалом» свое местонахождение. Это свойственно и многим другим видам копытных.

Косуля в общем-то молчаливое животное. Но раненая или терзаемая хищником, она кричит резким, разрывающим душу голосом. Внезапно испуганное животное громко, басовито и отрывисто рявкает: «бяу-бяу-бяв». Этот рев неискушенному человеку вполне может показаться медвежьим. Косулята иногда пищат или, как говорят охотники, «пикают». Для матери подобные звуки означают, что ее детеныш или проголодался, или чего-то испугался. После кормежки она подзывает косуленка своеобразным мэканьем: «эмэ-мэ-эмэ…»

Косуля весьма осторожна и пуглива — все время начеку и постоянно готова к бегству. Даже когда пасется, непрестанно слушает, поводя чуткими ушами, внюхивается в струи воздуха, осматривается. При малейшем подозрении настораживается, высоко подняв голову, топчется, подергивает «зеркалом» — предупреждает собратьев об опасности. А чуть что — в бега. Характерен ее первый прыжок — высокий, почти вертикальный. Это сигнал тревоги, который остальными животными воспринимается тут же.

Бегает косуля быстро — 50–60 километров в час, а на коротких расстояниях может развить скорость гораздо большую. Волк, а тем более рысь или другие хищники догнать ее могут лишь по глубокому снегу или на льду. И плавает она хорошо, легко преодолевая большие реки и озера.

Излюбленные места обитания косули — светлые лиственные леса с полянами, лужайками, поросшими разнотравьем. Лучшее сочетание растительности для нее — две трети леса и одна треть полян, причем в лесу должен быть густой лиственный подлесок. Косуля охотно живет по старым гарям и лесосекам, возобновляющимся лиственным молоднякам, в лесостепи, по речным долинам, в смешанных лесах. Распространена как по равнинам, так и в горах, причем в горах ее можно встретить от подножий до альпийского пояса на высоте около трех тысяч метров. Но тайгу она избегает.

В Белоруссии косуля предпочитает буковые, дубово-грабовые или сосново-еловые леса, на Кавказе — широколиственные леса среднегорного пояса, в Западной Сибири — сосновые, березово-осиновые, в Забайкалье — лиственничные леса, а в Приамурье и Приморье — леспедецевые и разнотравные дубняки. Это свидетельствует о высокой приспособленности косули к жизни в самых разнообразных ландшафтах, и не зря ученые считают ее экологически высокопластичным животным.

Распространена косуля на огромных пространствах Евразии: почти во всей Европе, на Ближнем Востоке, в умеренном поясе Азии, в северной Монголии, на Корейском полуострове, в Северо-Восточном Китае.

Косули при всей своей кротости и миловидности индивидуалисты, а самцы даже сварливы и неуживчивы: в теплое время года они захватывают собственные участки, метят их пахучими выделениями кожных желез головы и шеи и ревностно охраняют от пришельцев. Площадь такого участка зависит в основном от численности косуль и наличия корма. Она колеблется от 25 до 125 гектаров, чаще же составляет половину или три четверти квадратного километра.

Впрочем, самцы эгоистичны лишь в определенной мере — других мужей на своем участке просто не переносят, но самкам с косулятами позволяют жить рядом. Они бы не возражали и против жизни сразу нескольких подруг на своих участках, да подруги между собой не дружны, начинают захватывать собственные угодья и охранять их.

Так и живут эти индивидуалисты летом. Пасутся, лежат, в сутки на кормежку тратят около 12–16 часов, а в остальное время отдыхают и жуют. Хорошо живется косулям летом, когда много сочных зеленых кормов, тепло.

А в октябре их поведение меняется, они сбиваются в табунки, живут мирно, вместе жируют, вместе отдыхают.

В питании косуля очень неприхотлива: летом ест самые разнообразные травы, листья и зеленые побеги молодых деревьев и кустарников. Но из всего этого кормового разнообразия она предпочитает листья и побеги осины, березы, ивы, липы, рябины, ясеня, дуба, лещины, леспедецы, малины. Определенно любит бобовые, сложноцветные, зонтичные. Ну а самое вкусное для нее лакомство — грибы, желуди, всякие орехи, плоды диких фруктовых деревьев, разные ягоды. На голубичниках и брусничниках кормится подолгу и с удовольствием, а на желудях к тому же быстро накапливает жировые запасы. Но вот если летом ест хвою и лишайники — значит, плохо у нее с кормами. Зимой довольствуется сухими листьями, тонкими ветками, почками, хвоей.

После зимнего скудного питания косули жадно набрасываются на первые весенние нежные всходы трав, цветов, распускающиеся листья и вытягивающиеся к свету побеги. Косуля жадно поедает ранневесенний цветок прострел, он ядовит, поэтому его мало кто ест. Кстати, когда оттают болота и мари, она набрасывается на горькие вахту, стрелолист, аир. Существует предположение, что эти растения — своеобразные лекарства от различных форм паразитов. Встречаются отдельные особи, у которых внутренние органы сравнительно мало поражены паразитами, а часто их совсем нет.

Пасутся косули в удобное для них время суток. Летом — утром и вечером, да еще и ночью с перерывами, а в дневную жару, как и многие звери, отлеживаются. В пасмурную погоду жируют и днем. Зимой — дело другое. На скудных кормах приходится пастись часто и подолгу.

Для косули глубокий снег губителен, сибирская косуля его еще до полуметра кое-как переносит, а для европейской уже 30–40 сантиметров — настоящая беда. Этим и обусловлены сезонные миграции животных: осенью из мест летнего нагула и вывода молодняка они переселяются в малоснежные районы, а весной — обратно. Протяженность миграционных путей до 200–300 километров. В европейской части в прошлое время, когда косуль было очень много, осенью они кочевали из степей в леса, где снегу выпадало меньше, весной же возвращались обратно. На Урале с многоснежных западных склонов через хребет уходят на восток. На Кавказе, Алтае, в горах Средней Азии кочевки носят вертикальный характер: осенью к подножиям гор, весной — вверх по склонам.

Мне посчастливилось хорошо изучить жизнь дальневосточной косули и ее миграции. И вот что я узнал. Вторую половину весны и лето косули живут в основном в северных районах Амуро-Уссурийского региона, в меру теплых и обильных кормами. В сентябре, чувствуя приближение холодов, они начинают сбиваться в табуны и предпринимают свои извечные кочевья к югу, в сторону долины Среднего Амура, где зимой снег небольшой. Рассчитывают переходы так, чтобы в пути их не застали обильные снегопады. Сначала идут не спеша, потом быстрее. К ноябрю уходят на 100–200 километров, а когда снега становится больше, то табуны уже подступают к Амуру.

К зиме на Зейско-Буреинской равнине и Среднеамурской низменности скапливались тысячи огромных табунов. Скапливались… В прежнее время косуль было так много, что крестьяне, жалея патроны, били их палками. В Амурской области убивали до 150 тысяч косуль, в Приморье — до 50 тысяч. Сейчас этих животных стало в десятки раз меньше, и численность их продолжает сокращаться. Причины определенные: обилие хищников, неумеренная охота, заселение края, развитие сельского хозяйства и промышленности, прокладка магистралей, злостное браконьерство.

Теперь у косуль зимовка трудная и неспокойная. Далеко не всем удается дотянуть до весны, чтобы устремиться к северным родным краям. Да и там становится опасно: человек с современной техникой быстро осваивает еще недавнюю глушь.

Как ни велики зимние потери у косуль, а все же многие из них весной возвращаются в родные места, чтобы восполнить свою численность и вырастить новое потомство. Но не везде косули совершают осенние и весенние миграции. Зимой они живут оседло, часто всю жизнь на каких-нибудь трех — пяти квадратных километрах. Миграции — дело сложное, трудное и вынужденное.

Брачная пора у косуль начинается в середине лета и обычно тянется месяц, чаще приходится на август, когда после зимних невзгод животные полностью восстановят силы и накопят жировые запасы, а молодняк подрастет и окрепнет. Самцы в это время становятся возбужденными, носятся, чуфыркают, ревут, дерутся. Почти не едят, а только пьют, оттого и худеют не по дням, а по часам. В азарте бодают кусты, выбивают траву вокруг деревьев. Постоянно ищут подруг, с боем завоевывают право на продление рода, но гаремов не образуют. Погуляет этакий ветреный кавалер с одной подругой и ищет другую. Когда иссякнут любовные страсти, наступает мир и покой.

А косулята появляются очень нескоро — месяцев через восемь — девять. У некоторых животных, в том числе и у косуль, в развитии зародыша есть так называемая латентная фаза, или период покоя. У косуль она длится около пяти месяцев, до декабря или января. И лишь потом плод начинает бурно развиваться.

Появляются косулята в мае — июне. Рыжие, пятнистые, симпатичные. Обычно по два, реже один или три, и совсем редко бывает четыре-пять малышей в помете. Весит новорожденный около полутора килограммов, но растет так быстро, что уже в полумесячном возрасте удваивает свой вес.

Мать основательно кормит косулят обычно утром и вечером, но наведывается к ним и в полночь, и в разгар дня — малыш всегда должен быть сытым, потому что ему в возрасте четырех-пяти месяцев от роду надо быть готовым к трудным зимним испытаниям.

Косулята, как и оленята, в первое время наикрепчайше затаиваются в тех местах, где их оставляет мать. Вместе они не лежат: детеныши и мать отдельно. Это нелишние предосторожности от хищников. Много их жаждет полакомиться нежным мясом: лисица, филин, ворон, даже кабан.

В недельном возрасте детеныши начинают ковылять за матерью, копируя ее во всем, обучаясь сложной премудрости жизни в полном опасностей мире. С месячного возраста едят траву и листья, продолжая сосать молоко, быстро растут.

К августу пятнистость окраски у них исчезает, в сентябре они уже во всем подобны взрослым, только меньше ростом. А у самцов в октябре появляются пеньки будущих рожек.

К осени молодняка бывает примерно столько же, сколько и взрослых. В одних краях больше, в других меньше — все зависит от климата и погоды, хищников и браконьеров. До годовалого возраста в среднем доживает один из двух.

В благоприятных условиях косулий век длится около 15 лет. Расцвет сил у них наступает в шесть лет. Однако мало какой косуле удается перевалить за пятилетний рубеж: слишком много опасностей постоянно подстерегает. В Сибири и на Дальнем Востоке, например, среди животных старше пяти лет на сотню редко бывает больше четырех-пяти.

Косуля — часто встречаемое животное. В Литве, например, их живет около 50 тысяч, лишь немного меньше в Латвии и Эстонии. На Украине — 150 тысяч, а в европейской части России — около полумиллиона.

Еще больше косуль в других европейских государствах: только в Германии их около полутора миллионов, в Чехии и Словакии около 300 тысяч, в Румынии — 180 тысяч, в Швейцарии и Болгарии — по 120 тысяч. Даже в Дании, где лесов практически нет, а все больше поля, луга и селения, живет 75 тысяч косуль.

В благоприятных условиях плотность косуль может быть чрезвычайно большой. В европейских странах на одном квадратном километре отличных угодий их живет до полусотни, а полтора десятка не считается редкостью. Такой высокой плотности и численности животных способствуют мягкие малоснежные зимы. Этого нельзя отметить в Сибири и на Дальнем Востоке. И тем не менее восточнее Урала косуль может быть как минимум пять-шесть миллионов, на самом же деле теперь их здесь в 20 раз меньше.

В чем же нуждается это животное, чем ему может помочь человек?

В первую очередь нужно снизить численность главных врагов косули — волка и рыси. Во многих областях и краях Сибири и Дальнего Востока хищники уничтожают почти весь годовой приплод косули, а в многоснежье резко снижают и основное поголовье. Случается, рысь или волк убивают в день по нескольку животных — гораздо больше, чем им нужно для пропитания. Бывает, косули ищут спасение у человека. Вот послушайте.

* * *

…Как-то в марте выпало много снега. Проходя мимо большого деревенского парка, смыкающегося с заснеженными лугами и перелесками, я увидел потрясшую меня картину. Взметая клубы снежной пыли, прямо по парку к домам неслись косули, а за ними три волка. Серым по пробитой косулями снежной траншее бежать было намного легче, они на моих глазах настигли отставшую и стали рвать ее. Косуля истошно кричала. Пока волки были заняты своим кровавым разбоем, косули подбежали к штакетному забору, отделявшему парк от улицы, и стали через него перепрыгивать рядом со мною. Первым махнул крупный самец, но и его измотанных сил не хватило: ударившись грудью о штакетник, он обломил его и рухнул прямо на утоптанную тропу тротуара. Другие прыгнули следом, и спустя какое-то мгновение я увидел семь охристо-серых обезумевших и вымотавшихся красавиц, с хрустом и скрипом переминающих тонкими копытцами утоптанный снег деревенской дороги.

Дома стояли рядом, из их печей шел дым. Лаяли собаки, ревел гудок местного заводика. Сбежались люди, окружили косуль, отогнали лающих псов, в потом направили собак по следам волков, убиравшихся восвояси.

Тех косуль я видел совсем рядом. Хорошо помню их мелко трясущиеся в страхе и тяжело переваливающиеся в усталости тела и большие выразительные глаза, светившиеся покорностью и просьбой помочь, пощадить.

Осторожно подъехали устланные сеном розвальни. Не сопротивлявшихся, как будто понимавших наши добрые намерения косуль посадили в них и увезли в теплый сарай. Там их кормили, поили, даже приручить пытались. Они вроде бы и привыкли к людям, но когда снег сильно подтаял, ушли к себе домой — в лес. Ушли ночью, тихо и незаметно, через тот же парк…

В свое время мне довелось служить в закрытом гарнизоне, где всякая охота запрещалась. Косули там настолько привыкли к людям, что совершенно перестали их бояться. Идешь по лесной дороге, а они пасутся рядом на опушке. Поглядывают, но в глазах больше любопытства, чем страха. И как же это было прекрасно — лес, поляны с травой и цветами, а в них дикие смирные животные — не только косули, но и изюбры, пятнистые олени, зайцы. Иные подпускали почти вплотную…

* * *

Косули легко мирятся с коренными преобразованиями естественных природных ландшафтов, а сведение таежных лесов, замена их лиственным молодняком для них даже полезна. Считается, что этим животным в качестве убежищ всегда нужны хотя бы небольшие лесочки или заросли кустарников, однако в ряде стран, где лесов стало совсем мало, звери приспособились жить на полях — там кормятся, отдыхают и выращивают потомство. И называть их стали полевыми косулями. А всех косуль с полным на то основанием причислили к животным культурных ландшафтов. Вот и получается, что вовсе не обязателен для косули лес.

 

Жизнь ежа определяет климат

Ежа все знают с малых лет. Знают потому, что он приходит в детский мир из сказок и басен вместе с медведем, лисой, волком и другими зверями, причем приходит положительным героем. Запоминают его сразу и на всю жизнь, потому что еж — животное единственное в своем роде. С виду он вроде колючего шара, к которому приделаны симпатичная остроносая мордочка с блестящими темными бусинками глаз, маленькие ножки и тонкий короткий хвостик. Весит он около килограмма.

Самое примечательное у ежа — иглы. Они острые и крепкие, ими густо утыкано все тело, кроме мордочки, шеи, хвостика и брюшка, — около 15 иголок на квадратном сантиметре, а всего их шесть — восемь тысяч. Иглы — главная защита ежа в полном опасностей для него мире.

Появляются на свет ежата крохотными голенькими существами, но в первые же часы существования на нежной кожице образуются бугорочки, вскоре они лопаются и из них разворачиваются иголочки. Сначала они мягкие и маленькие, но через несколько дней затвердевают, растут по миллиметру в сутки, а к полумесячному возрасту попробуй возьми его в руки.

Теперь он в иглах будет всю жизнь. У ежа и линька, в которой иглы меняются, проходит медленно и малозаметно: одна обновилась, в другом месте вторая… В течение года меняется каждая третья игла, в основном весной и осенью. Эту странную линьку может заметить только специалист. Продолжительность жизни ежа невелика — два — три года.

При малейшей опасности он сворачивается в шар, надежно спрятав покрытые лишь мягкой шерсткой мордочку, шею и брюшко и грозно ощетинившись иглами спины и боков. Даже руками в брезентовых рукавицах его не развернуть, потому что под кожей напряглись сильные мышцы. Притронешься к этому шару, а он еще крепче стянется, даже щелей нет. Разве что в воду его столкнуть — только тогда он распрямится, ища спасения от совсем другой напасти…

Относится еж к самому древнему отряду млекопитающих — насекомоядным, появившимся на Земле много миллионов лет назад, когда жили еще громадные динозавры. В этом отряде десять семейств, из которых в ежином несколько видов. Среди них самый широко распространенный, хорошо изученный и популярный обыкновенный, или европейский, еж. Он только называется европейским, а живет к востоку до самого Тихого океана. В южных степях, полупустынях и пустынях Евразии обитает ушастый еж. Он отличается от обыкновенного: у него есть крупные ушные раковины, а сам он мельче в два-три раза, и колючий панцирь к брюшку опускается не так низко. В степях Забайкалья и Монголии живет даурский еж, а в горах и пустынях Африки и Ближнего Востока водится лысый ежик.

У ежа совершенные внутренние органы и довольно сложное поведение. Он деятелен и энергичен. В сложном окружающем мире ориентируется с помощью удивительно острого обоняния и тонкого слуха, которые у него более чутки, чем у собаки, лисы или волка. А вот зрение у нашего колючего героя из рук вон плохое: он видит лишь под самым своим носом.

Вроде бы странно и непонятно: как же это существо почти без глаз живет в лесу, да еще при необходимости бегает со скоростью до трех метров в секунду? Прыгает, плавает, лазает! А все благодаря изумительно тонкому обонянию, которым зверек воспринимает весь многообразный окружающий мир вряд ли хуже, чем мы глазами. Можно сказать, еж «видит» носом. Он у него до того влажный, что на его кончике постоянно играет что-то вроде капли, благодаря такой влажности он лучше ощущает все запахи.

Ежи ведут одиночную жизнь, эти колючие закоренелые индивидуалисты не любят общаться с себе подобными. Обоснуется на участке леса, где есть поляны, опушки, овраги, заросли кустарников, захватит территорию в два-три гектара и знать никого не желает. Хозяин он на ней! Правда, с соплеменниками ему встречаться доводится, но безрадостны эти встречи. Владелец участка пришельца гонит без всяких снисхождений. Только к самочкам и малышам он не столь агрессивен, хотя и не проявляет особого дружелюбия.

Даже в зимнем убежище, когда, казалось бы, холод переносить легче вместе, в одном гнезде редко бывает несколько ежей. Вот такие они «нелюдимы».

Свернувшийся еж в своем остроиглом панцире как будто бы чувствует себя в полной безопасности, да это не совсем так. От человека в лесу ему ушмыгнуть как дважды два, он ведь шустр и проворен. Но не всякая встреча безопасна. Особенно с лисой. Ежу от этого хитрого и находчивого зверя быстрее бы искать спасение в норе, под валежиной, а он — в клубок. Лиса же этот клубок не оставит просто так. Она его или в воду скатит, где он вынужден развернуться, или перевернет на спину, а в предполагаемые щели клубка опорожнит свой мочевой пузырь — этого еж просто не в силах вынести. Умеют взять ежа барсук, крупные совы и даже вороны.

По этой же причине — при малейшей опасности сворачиваться в клубок — гибнет много ежей под колесами автомобилей. Ему бы, вылезшему на шоссе, при подозрительном шуме скрыться в кювете, а он сворачивается. Мудра природа, да и у нее бывают промахи и осечки…

Еж ведет очень скрытный, сумеречный образ жизни и любит густые заросли кустарников — в лесу, на лугах, в оврагах. С проблесками утреннего света осторожный зверек спешит в свое гнездо. Оттого-то он редко попадается на глаза человеку.

Иглистый «волосяной» покров приносит ежу и другие беды. Частокол игл достаточно густ в качестве защиты, но уязвим для насекомых. В этом частоколе на коже поселяется много паразитов: блох, вшей, клещей, и бедолага не может их ни вычесать, ни перекусать, как другие звери, а потому носит, кормит, греет. Кожа ежа может быть просто усеяна напившимися крови клещами, которые, сомкнувшись, образуют сплошной покров на спине и боках.

А ест он почти все: жуков, червяков, гусениц, личинки, слизняков, лягушек, мышей, землероек, ягоду, но все же основной его корм — насекомые. Кормится много, в день съедает почти столько, сколько весит сам. Обжорство? Не совсем, а если и обжорство, то во всяком случае вынужденное: за теплое время года он во что бы то ни стало должен накопить жировые запасы, чтобы осенью залечь в зимнюю спячку почти на полгода, к тому же и армию кожных паразитов надо кормить, иначе они его самого сожрут.

Зимний «мех» у ежа — все те же колючки, которые, разумеется, не греют. Поэтому он свое убежище готовит очень старательно, утепляет его сухими листьями, травой, мхом. А когда завьюжит, запуржит, зверек впадает в оцепенение и с виду вроде бы погибает. Температура тела с 34 градусов падает до двух, частота дыхания сокращается с 40–50 в минуту при бодрствовании до шести — восьми при спячке — труп трупом. Лежит, свернувшись в клубок, из которого лишь носик выставлен. Но даже и в этом состоянии он бдит: услышит посторонний звук — ощетинится, спрячет нос.

В сведения о продолжительности спячки ежей нужно внести уточнение. Она определяется в основном климатическими факторами. В теплых краях еж дремлет месяц или того меньше — нет холодных зим, а вот в Сибири он спит до семи месяцев. В тех местах, где морозный период превышает 250 дней в году, эти зверьки вообще не живут: они не успевают вырастить потомство и накопить жировые запасы для долгого сна меньше чем за четыре теплых месяца. Как видно, жизнь ежа определяет климат.

С приходом весны еж оживает и, как все живое, радуется теплу, свету и пробуждению леса. Он, за спячку ни разу не евший, а потому изрядно исхудавший, полон забот: надо кормиться, подругу отыскать, чтобы позаботиться о продлении колючеиглого рода.

Впрочем, строгой приуроченности периода размножения к весне у ежей нет. Если зимовка была тяжелой, то они, сильно ослабленные, сначала отъедаются, восстанавливают силы. В другой же год, когда с осени накоплено много жира, гнездо было очень теплое, а зима мягкая, зверьки встречают весну в силе и соку и сразу же вступают в брачные игры.

Ежи в брачный период при всем своем индивидуализме тоже ухаживают за подругами. И даже дерутся между собой из-за них, норовя острыми иглами уколоть соперника в самое чувствительное место — в мордочку, лоб, а лучше всего в глаз или нос. В эту волнующую пору они стремятся оставаться в паре: третий, более слабый, должен непременно уйти.

Когда он и она остаются вдвоем, на них любо посмотреть. Еж пыхтит, быстро вертится, кружится сам и предмету своего внимания хочет вскружить голову. Ежиха не остается безучастной к стараниям кавалера, все время наблюдает за ним, а когда он, устав, замрет в передышке, нежно лижет его мордочку и покусывает нос, вроде бы целует. И ободренный вниманием дружок снова начинает кружиться и кружить.

Насладившись любовью, еж вновь становится хмурым и уединяется, оставив все заботы о потомстве ежихе. Беременность у нее длится около 50 дней, на свет появляется четыре — пять, иногда восемь — десять крохотных ежат: слепых, глухих, беззубых. Но всего через несколько часов у них образуются иглы, а в полумесячном возрасте детеныши уже имеют облик своей мамы, умеют сворачиваться в клубок и начинают знакомиться с окружающим их миром. Мать-одиночка водит их, учит жить, воспитывает. Трудно ей, но она терпеливо несет свой крест, не поминая «злым словом» бессердечного отца своих детей. К концу лета молодые ежата становятся «сами с усами» и покидают кормилицу, ища уединенный участок, где бы им никто не мешал. Уже в юном возрасте они становятся закоренелыми индивидуалистами.

Есть у ежей одна особенность: они чрезвычайно устойчивы к ядам. Французский натуралист Морис Кейн сообщает, что один еж оказался в 40 раз крепче к змеиному яду, чем кролик, что он выдерживал дозу столбняка, способную умертвить несколько тысяч человек. Даже такие сильнейшие яды, как мышьяк, ему нипочем! Просто удивительно!

С такой фантастической невосприимчивостью к ядам змея для ежа не враг, а пища. Гадюку он убивает как бы шутя. Впрочем, об этом стоит рассказать подробнее.

Принято считать, что нападение — лучший вид обороны, но еж, встретив гадюку или другую змею, действует по принципу: оборона — лучший вид нападения. Без всякого страха подойдя к змее, а для лучшего начала при случае укусив ее, он спокойно готовится к свирепой лобовой атаке. При броске змеи в мгновение ока наклоняет голову, и удар приходится не в лоб, а в очень колючий козырек, нависающий над ним. Нетрудно представить, какую боль испытывает змея, смыкая свои челюсти на столь колючем предмете. Взбешенная, она раз за разом безудержно и остервенело бросается на ежа, но каждый раз в ее пасти оказываются крепкие и острые иглы. Змея сама себя окровавливает, истязает нервно и физически и застывает в неподвижности. Победителю остается лишь перекусить ей затылок, а потом съесть.

Часто пишут, что ежи поедают змей вместе с ядом, но я видел, как они головы от гадюк оставляли нетронутыми: тоже не хотят судьбу испытывать лишний раз.

Будучи пойманным, особенно в юном возрасте, еж привыкает к человеку, ест все, что ему дают, хотя обожает мясные блюда. Он довольно смышлен, его можно обучить несложным командам. Одна неприятность: своей безудержной деятельностью, и непременно ночью, он не дает спать. Шуршит, топает, а то затарахтит, как моторчик.

Меня также не обошел соблазн, и однажды я держал ежа в квартире довольно долго, пока ночью не наступил на него босой ногой… В ту ночь мне удалось удивительно точно воспроизвести знаменитый крик Тарзана, а утром я отпустил своего невольника на свободу. Но не так просто было от него избавиться: он вернулся как ни в чем не бывало. Я увез его в лес за пять километров от дома и благословил на вольную жизнь, но через три дня он снова был в моем доме. Вот те и на…

Оказывается, у ежей есть врожденная способность ориентироваться при дальних перемещениях. Может быть, что-то вроде внутреннего загадочного механизма ориентации, как у птиц, лососей, белого медведя… Есть просто удивительные случаи: в Сахаре ученые увезли пойманного ежа за 30 километров, а он от них сбежал и точным курсом направился на свой участок, где родился и где должен был умереть.

Казалось бы, в прошлом, когда люди от природы только брали, ничего не давая ей взамен, еж не должен был возбуждать интерес человека к себе, ибо нет в нем пользы: ни пушнины, ни мяса, ни целебных веществ. Ан нет! В античном мире (более двухтысячелетий назад!) за ежом охотились очень активно: его колючей шкуркой, натянутой на дощечку и засушенной, расчесывали овечью шерсть. В Древнем Риме ежей так усердно промышляли, что их численность катастрофически снизилась. И сенат вынужден был взять несчастных под охрану закона.

А позже еж привлек пристальное внимание гурманов. Его мясо оказалось вкусным, питательным, но главное — модным, а что ради моды не съешь! В Лондоне в свое время даже существовал «ежиный рынок», где милых зверюшек продавали как мясо. Как хорошо, что весь этот ужас уже в прошлом!

Я подумал: «Избави бог, если шкурка ежа вдруг привлечет внимание законодателей моды!» Не смейтесь, кто может измерить прихотливость моды и предвидеть крутые повороты ее фантазии? Разве полсотни лет назад думал кто-нибудь, что нерпа станет модным мехом, хотя на ее шкуре меха-то и нет и даже щетины мало?

Нет, не надо моды! Пусть живет еж в своем доме, в своем мире. Не только из нашей симпатии к его странностям и оригинальности, но и потому, что он уничтожает великое множество вредителей леса, тем самым принося большую пользу. На площади в гектар земли обычно живут одна-две особи, при таком раскладе растительность оказывается «в заботливых руках», а ведь иногда на гектаре водится четыре, шесть, до восьми ежей.

Думаете, почему колонисты, осваивавшие Австралию, Новую Зеландию, Америку, везли с собой ежей? Потому что они симпатичны? Да! Но еще, может быть, потому, что они очень полезны, эти закоренелые индивидуалисты, жизнь которых определяет климат.

 

Бурундук — зверек зимоспящий

То раннее сентябрьское утро в одном из уголков уссурийского леса было чистое и ясное. Толстый рыжий ковер из опавших листьев от обильной росы стал таким мягким, что мы с проводником шли по нему беззвучными тенями и видели все живое в пробуждающемся лесу. Суетились белки, перепархивали сойки, надсадно кричали кедровки. С легким шорохом отрывались разукрашенные листья и неслышно совершали свой первый и последний полет. Над стеною могучих кедров голубело небо, а где-то высоко звонко и тревожно перекликались улетающие на юг гуси.

В какое-то мгновение я заметил метрах в десяти впереди большой темный силуэт с плавными очертаниями несомненно живого существа. Присмотрелся — бурый медведь. Мирно спит возле кучи свежевырытой земли, уткнув голову в яму. Можно было предположить, что косолапый нашел и разграбил кладовую бурундука, наелся и заснул, «не отходя от стола».

Как бы подтверждая это предположение, с ближнего кедра зацыкал ограбленный бурундук, весь вид которого говорил о том, что он возмущен и убит горем, но вместе с тем и рад, что сам остался живым. Перехватив наши сочувственные взгляды, зверек заверещал и засуетился, как бы нападая на разбойника, и тот проснулся, приподнялся. Мы увидели лобастую медвежью голову с темными точками маленьких глаз, могучий загривок, широкую спину. Почуяв что-то неладное, топтыгин, не доверяя своим подслеповатым глазам, усиленно засопел носом, задвигал ушами. Мы не шевелились, даже не моргали. Но слишком мало было расстояние между нами, и он нас опознал, а через несколько секунд его было не видно и не слышно.

Добираясь до запасов бурундука, медведь изрядно потрудился. Об этом красноречиво свидетельствовали толстые поврежденные, разорванные корни деревьев, вывернутые многопудовые камни и куча вырытой земли. В яме оставалось не более килограмма кедровых орехов, все остальное грабитель сожрал. Взяв из остатков по горсточке орехов для определения их качества, мы отошли подальше, присели на валежину и затаились.

Бурундук соскочил к своему разграбленному и разгромленному жилищу и горестно запричитал. В его плаче чувствовались обида на грабителя и отчаяние перед наступающей зимой. Но вскоре он утих и засуетился. Куда-то сбегал ненадолго, вернулся и стал торопливо засовывать орехи за щеки, а раздув их, убежал. Через минуту вернулся, снова набрал орехов и исчез. И опять, и еще, и снова.

Проследив тропу бурундука, я нашел старую нору, она была только что подремонтированной. Почему-то верилось, что горе не сломило маленького зверька, он будет жить и успеет еще насобирать себе корма на долгую зиму.

* * *

А теперь познакомимся с бурундуком поближе. Это типичный грызун, близкий родственник белки. В нашей стране обитает азиатский, или сибирский, бурундук. Размером он немного меньше крысы, весьма подвижен. Окрашен в светло-серый или рыжий цвет с пятью продольными черными четко выделяющимися полосами. Распространен довольно широко — от реки Вятки до Южно-Курильских островов и от Анадыря до Монголии. Населяет самые разнообразные леса, заходит в лесостепь и лесотундру. Но особенно много его в кедрово-широколиственных лесах Амуро-Уссурийского региона, где на одном квадратном километре в благоприятные годы живет 200–300 (иногда до 600!) бурундуков. Лишь немного меньше их в кедровниках Алтая, на Саянах и в Прибайкалье.

Зверек удивительно подвижен, на деревьях он ловок, почти как белка, на земле проворен, как колонок или ласка. Жилище у него в подземных лабиринтах. Длина норы иногда достигает одного-двух метров. В ней есть просторная гнездовая камера, кладовая, один-два туалета. Бурундук своими аккуратностью и трудолюбием напоминает барсука.

Летом встретить его в лесу проще простого: при своей многочисленности он еще донельзя любопытен и бесстрашен, при виде человека не только не затаивается и не убегает, а сам идет ему навстречу. Недовольно стрекочет с деревьев. Прыгает с ветки на ветку, стреляет глазами в непрошеного гостя. Часто этого зверька не видно, но его близость выдает характерное цыканье, похожее на свист чем-то испуганной птицы.

* * *

В ту осень было много бурундуков. В стремлении поплотнее набить свои подземные кладовые кедровыми орехами на всю долгую зиму они носились с утра до вечера с одной жгучей заботой: быстрее, больше, еще… И с утра до вечера свистели в возбуждении, оповещая соплеменников о занятости лесного участка.

…Увидел я бурундука неожиданно и удачно: он суетился на пне, купаясь в солнечных лучах, а я как раз ступил в густую тень кедринок-подростков. Ступил и замер.

Бурундук сидя лущил шишку, ловко извлекал суетливыми лапками орехи и торопливо засовывал их в защечные мешки, которые были уже вздувшимися и делали его уморительно смешным и немного печальным.

Собираясь в очередной короткий «рейс с грузом» к норе, бурундук почуял что-то недоброе и уставился в мою сторону. Я замер, а он смотрел уже на меня, прямо в лицо, да так недоверчиво… Приподнявшись на задних лапках столбиком и опустив передние на брюшко, он впился в меня внимательными черными бусинками глаз, потешно вытянув шею, застыл крошечным изваянием на целую минуту. А я любовался этим маленьким полосатым совершенством.

Вроде бы успокоившись, бурундук спрыгнул с пенька и исчез. Я осмотрел шишку — в ней было еще много орехов, знать, через несколько минут он снова будет здесь. И я вновь затаился на прежнем месте.

Вспрыгнув на пенек, бурундук опять внимательно изучал меня. Успокоившись, он вдруг начал наводить туалет — торопливо чистить лапками, зубами и языком свою шкурку. Вроде бы забыл обо мне? Но нет же! Совершенно неожиданно для меня он прервал свой туалет и снова уставился с мучительным вопросом в глазах: «Да что это за коряга появилась в моих владениях?»

* * *

К непогоде, особенно перед грозой, бурундук затихает, становится вялым и меланхоличным. Усядется где-нибудь на пеньке и печально и трогательно причитает: «квук, кву, квук, бурун-бурю-бурун». Услышав эти звуки, знайте, что скоро будет дождь. В это время зверек необычно пассивен.

Бурундук весьма интересен не только потому, что любопытен, шумлив и непоседлив. Он рачительный хозяин и за два — три месяца до холодов начинает делать на зиму в норах большие продовольственные запасы. К октябрю успевает натаскать пять-шесть килограммов орехов, желудей, зерен, засушенных ягод и грибов, среди которых не найдешь ни одного гнилого. Носит он эти запасы издалека, заложив в специальные защечные мешки, а складывает их в своем подземелье отдельными кучками — по сортам и видам. Периодически в сухую солнечную погоду звереныш вытаскивает содержимое своих кладовых наверх и тщательно просушивает.

Бурундук — зверек зимоспящий. В своей норе он пребывает с октября по март включительно, причем спит намного крепче, чем медведь, барсук или енотовидная собака. Во время спячки температура его тела снижается до трех — восьми градусов, а частота дыхания сокращается до двух раз в минуту. Несведущий человек, взяв холодное окоченевшее тельце в руки, обязательно решит, что полосатая зверюшка отжила свое. А она жива!

Изредка засони просыпаются, немного поедят и опять заваливаются на мягкой подстилке из травы, листьев и мха. А наверху в это время лютая стужа… Интересный, по-своему мудрый образ жизни у нашего полосатого героя.

Из нор бурундуки выходят в конце марта или в первой половине апреля, когда весна вступает в свои права. В это время они особенно активны: во-первых, безумно рады концу зимы, во-вторых, сразу же после спячки у них наступает пора размножения. С раннего утра и до позднего вечера носятся они друг за другом по земле и деревьям, оповещая звонким свистом лес о приходе долгожданной весны. Самцы и самочки между собой трогательно нежны, ласковы.

Через месяц после гона бурундучиха приносит обычно четыре — пять, изредка восемь — десять голых и совершенно беспомощных детенышей. Бурундук-отец — тот самый, что месяц назад пылал страстью, был нежным и ласковым, — не только не заботится о потомстве, но при случае не прочь придавить и даже съесть своих наследников. Потому-то мать не подпускает его к детям на пушечный выстрел.

Через три недели после рождения бурундучата покрываются шерсткой, а в полтора месяца (в середине лета) они уже шустры и суетятся под бдительным надзором мамаши. К концу августа молодые бурундуки становятся совсем самостоятельными и уходят из материнского гнезда. Им всего три месяца от роду, а они уже серьезны, целеустремленны, заботливы, роют себе норы, запасают корм.

Бурундуки любят жить в одиночку. Каждый стремится иметь свой участок в лесу, собственную нору. В одной норе вдвоем, как правило, не уживаются, даже если они и родственники. Соседи тоже не дружат, они агрессивны.

Врагов у бурундуков превеликое множество. Их уничтожают почти все хищные звери и многие птицы. А кладовые с запасами кормов разрывают даже кабаны. Но особенно грозный и постоянный враг бурундука — бурый медведь. Самый большой зверь наших лесов систематически грабит очень маленького собрата, разрывая его кладовые, уничтожая все запасы, а при случае, конечно, и хозяина. Если бурундуку удается ускользнуть, он протестует отчаянным криком, а потом долго еще преследует грабителя и верещит, как бы стыдя его, ругая и жалуясь всему лесу, что до сих пор не перевелись любители нахально жить за чужой счет.

И не удивительно, что бурундук люто ненавидит бурого медведя. Можно сказать, у медведя тоже нет более постоянного и непримиримого врага, чем бурундук. Но, конечно, ненависть проявляется только в том, что храбрый зверек не упускает ни одной возможности «публично обругать» матерого разбойника, устыдить его. Недаром охотники зовут бурундука медвежьей совестью.

Этого зверька занятно держать в квартире. Его легко поймать самому. На конце длинного удилища сделайте петельку из капроновой жилки и идите в лес. Найдя бурундука, тихо и осторожно подходите, подводя удилище к нему. Зверек будет внимательно следить за всеми вашими движениями, в том числе и за тем, как петля ложится на его шею… Можно купить такого и в зоомагазине.

Бурундуки неволю переносят безболезненно. В отношении к хозяевам квартиры одни нетерпимы и избегают их, другие же за какой-нибудь месяц привыкают настолько, что позволяют гладить себя, берут корм из рук. Впрочем, если зверек у вас будет жить долго, то рано или поздно привыкнет к вам.

В поведении бурундуков много занимательного. Для содержания в доме они во всех отношениях интереснее хомячков или черепах. Но сразу же предупреждаю: хлопот с ними вы не оберетесь.

Ест бурундук почти все: хлеб, горох, крупу, орехи, овощи, фрукты. Даже сахар и конфеты. Дадите ему жука, кузнечика, улитку, слизняка, червя или гусеницу — он и их съест. Даже лягушку или ящерицу. Но особенно любит зверек орехи и семечки.

Для остроты ощущений и интереса поначалу можно держать бурундука просто в квартире, не заботясь о клетке или гнезде. Он сам найдет себе наиболее удобное, недоступное для вас, темное и укромное место.

Привыкнув к своему новому «участку», бурундук станет хозяйничать на нем, не считаясь с вами. И тут начнутся неприятности. Независимый квартирант скосит один-другой цветок, искрошит оставленные на столе книги, тетради и газеты, без зазрения совести перетаскает ваши запасы продуктов с кухни в гардеробы, на шкафы, в пустующие сапоги, туфли и ботинки. Даже в карманы ваших костюмов и пальто! Распотрошит подушку для того, чтобы перьями и пухом устлать свое гнездо, перегрызет от избытка энергии или ради заточки резцов ножку стула.

Со временем вы научитесь предупреждать проказы полосатого квартиранта и сживетесь с ним, но если терпение ваше лопнет, то покупайте или делайте ему клетку. В ней должно быть темное место для гнезда — дуплянка (ящичек с отверстием). Необходимо и беличье колесо, потому что без него бурундук, не находя выхода для своей энергии, заскучает, захворает, захиреет. Да не забудьте устроить в клетке место для туалета. И еще: косточки от персиков, слив, различные орехи у бурундука должны быть постоянно, потому что ему все время надо что-нибудь грызть, стачивая растущие резцы. Иначе они станут погибельно длинными. В клетку положите куски мела. Двух бурундуков в клетке не держите: рано или поздно вы найдете в ней живым только одного.

С приходом зимы даже в теплой квартире бурундук начинает спать. Правда, не как в лесу: просыпается через пять-шесть дней, а то и чаще. Потом снова засыпает… И весь его вид говорит о том, что что-то не так, как положено в природе.

А вот если вы поместите гнездо с бурундуком в прохладное, а тем более холодное место, он непременно заснет. Крепко, до кажущегося смертного окоченения. Только здесь вам надо очень хорошо утеплить гнездо да побеспокоиться, чтобы корм был где-то рядом.

Но все же самое подходящее место для него в лесу.

Каково же практическое значение бурундука? Ответить на этот вопрос довольно непросто. Симпатичный, интересный зверек, имеющий безусловное право на жизнь, оживляющий лес. Есть, правда, и неприятные моменты. Например, при большой численности он вредит сельскохозяйственным культурам. Потребляя в лесах значительную часть урожая кедровых орехов, он выступает в роли конкурента соболю, белке, кабану, медведю и другим животным. Казалось бы, подумаешь — много ли бурундуку надо! Четыре килограмма орехов! Но если их, бурундуков, на гектаре три-четыре, то 12–16 килограммов уходит в подземелья, а это уже многовато.

В охотничьем хозяйстве бурундук не играет сколько-нибудь заметной роли потому, что шкурки его малоценны и непрочны, заготовительные организации всегда принимали их с неохотой, а теперь и вовсе отказались.

В итоге получается, что для лесного хозяйства бурундук, пожалуй, вреден. Как-то даже не верится: такой красивый, подвижный, интересный во многих отношениях зверек и вдруг вреден, с человеческих позиций конечно. И все-таки бурундука уничтожать нельзя: он имеет полное право на жизнь, даже если бы и не был одним из связующих звеньев в природе.

 

Пятнистый олень — дитя теплых стран

Было весеннее очарование: буйно и пьяно зеленела травами и листьями приморская земля, благоухали лесные цветы, неистово токовали бекасы и кукушки, заливисто и звонко пели жаворонки.

Любуясь цветением земли, я тихо шел по лесу, сбивая сапогами утреннюю росу. Вдруг в пятнадцати метрах от себя увидел чудо природы — пятнистую оленуху. Стройноногая, с точеной шеей и большими глазами, она мелко дрожала от страха, бросала по сторонам тревожные взгляды, переминала острыми шлифованными копытами землю.

Я догадался, что это мать и где-то поблизости находится ее дитя. Но почему она не убегает, отводя недруга от теленка? Стал подходить медленно и осторожно. Когда расстояние сократилось до пяти метров, я отчетливо увидел ее ресницы, большие карие глаза. Оленуха сорвалась с места, грациозно запрыгала, но через десяток прыжков остановилась, повернула ко мне голову и снова засеменила, затопталась на месте в волнении.

Осмотревшись и походив немного, я увидел застрявшего в низкой развилке маньчжурского ореха теленка. Меня охватило до невозможности нежное и трогательное чувство. Очевидно, несмышленыш в своей детской резвости неосторожно прыгнул и застрял в шершавой коре дерева, не доставая ювелирно отточенными копытцами до земли. Застрял так предательски прочно, что и мать ничем не могла помочь.

Теленок был еще живой, но когда я вытащил его из ловушки и опустил на землю, он безвольно распластался на глянцевой зелени. Я попытался ему помочь: сильно дул в рот, делал искусственное дыхание, однако все было напрасно.

Когда я выпрямился, утирая вспотевшее лицо, то даже вздрогнул от неожиданности: оленуха стояла рядом. Она, наверное, внимательно следила за всем, что я делал с ее теленочком. «Ничем не могу помочь», — пробормотал я виновато. Оленуха горестно опустилась на колени перед дитем, обнюхала его и стала лизать, изредка шевеля своим носом умирающего олененка. Я оставил их.

Только я успел отшагать с полсотни метров, как оленуха догнала меня и перегородила тропинку. Я стал обходить ее, а она зачем-то ткнула меня носом в спину. Она о чем-то хотела попросить. Впрочем, нетрудно догадаться, о чем. Я повернулся к ней и виновато сказал: «Извини, не могу. Мы далеко не так всемогущи, как кажется вам, зверям. Мы часто слабее и беспомощнее вас…»

* * *

Мне приходилось видеть пятнистых оленей много раз — и на просторах Приморья, и в оленесовхозах, но так близко общаться и так хорошо рассмотреть их еще не доводилось. Я впервые заметил, что шея у оленухи не просто длинная, а с плавно-горделивым изгибом, что глаза не только большие и красивые, а настороженно-пугливые и задумчиво-печальные, с каким-то таинственным внутренним светом.

Пятнистый олень — дитя теплых стран. В нашей стране в естественных условиях он обитает только в южном Приморье. В книгах о Дальнем Востоке его всегда упоминают как одну из достопримечательностей этого края и обычно называют «олень-цветок». Что ж, он этого заслуживает. Уссурийскую тайгу невозможно представить без тигра, черного медведя и ее украшения — пятнистого оленя. Он несколько похож на изюбра, однако, создавая пятнистого оленя, природа проявила так много художественного вкуса и ювелирного искусства, что вряд ли с ним сравнится кто-либо из обитателей амуро-уссурийских лесов.

У оленя-цветка все отточено и отшлифовано. Поразительно красивы пропорции тела! Тонкие сильные ноги. На горделивую шею посажена небольшая голова с красивыми глазами, точеным носом и подвижными ушами. Голову самца украшают изящные темно-коричневые рога, имеющие обычно четыре отростка со светлыми концами. Они невелики по размеру, но великолепны по форме.

Летом олень имеет золотисто-рыжую окраску с живописно разбросанными в пять-шесть продольных рядов белыми пятнами — мелкими на спине и крупными на боках и животе. Вдоль шеи и хребта тянется бурая полоса, у хвоста — белое «зеркало» треугольной формы, оттененное сверху темной полосой. Зимой окраска становится буровато-серой, а пятна — малозаметными.

По размерам пятнистый олень значительно меньше благородного собрата. Вес взрослых самцов обычно от 100 до 130 килограммов, самок — от 60 до 90. У самцов длина тела от 168 до 190, высота в холке от 104 до 120 сантиметров, у самок соответственно 149–174 и 87–89 сантиметров. Рога достигают 65–79 сантиметров и имеют вес от 810 до 1 260 граммов.

Пятнистый олень просто великолепен в беге, а особенно в прыжках. Изящен он и при ходьбе. В каждом движении — непринужденная грация и легкость. Он хорошо плавает и скачет по каменистым крутым склонам. Прыжки его достигают двух с половиной метров в высоту и восьми — десяти в длину.

* * *

Тайфун повалил на металлическую сетку, ограждающую территорию оленесовхоза, большое дерево, которое сделало на верхнем крае этой сетки вмятину. Дерево спилили, а вмятина осталась. Однажды напуганное стадо оленей мчалось вдоль этой сетки, а заметив вмятину, устремилось к ней. Я случайно оказался рядом и видел, как олени, подобно птицам, вытянувшись в струну, перелетали через ограду. Длина прыжков была более десяти метров, а высота — 2 метра 60 сантиметров. На такое не способны даже тигр и изюбр.

* * *

Пятнистый олень распространен в Юго-Восточной Азии от южного Приморья до северного Вьетнама и Японии. В нашей стране он живет на пределе экологической возможности существования вида. Олень боится глубокого снега, так как вязнет в нем. При глубине снега свыше полуметра он становится беспомощным. Поэтому в Приморье наш герой обитает лишь в южной и юго-восточной частях края, в пределах семидесятикилометровой прибрежной полосы. Кстати, на пределе возможностей здесь обитают и другие экзотические выходцы из теплых стран: дикий лесной кот, леопард, горал, харза, для которых снега и холода представляют также нелегкое испытание.

Южное побережье Приморья характеризуется неглубоким и непродолжительным снежным покровом (около четырех месяцев). Здесь растут широколиственные леса с дубом, ясенем, амурским бархатом, маньчжурским орехом, аралией и другими теплолюбивыми растениями. В них много солнечных лужаек и опушек, тенистых долин и распадков, а это для пятнистых оленей как раз то, что надо: они любят умеренно влажный, с обилием солнца, но не жаркий климат. В этих лесах днем необычная игра светотеней и солнечных зайчиков, замри олень — и он растворится в них, станет невидимым — а это так важно для защиты от многочисленных врагов.

Прибрежные леса — излюбленные места обитания оленей. Летом они здесь ищут прохладу, освежающий ветер, спасение от многочисленных лесных кровососов, а зимой, когда в горах снега выпадает много, пережидают это трудное время на крутых берегах, с которых снег сползает или быстро стаивает.

Основной корм пятнистого оленя — листья и побеги дуба, аралии, липы, леспедецы, клена, бархата, ясеня и других древесных пород. Кроме того, весной и летом — разнотравье. Незаменимый осенний корм — желуди.

В общем, пятнистый олень в питании неприхотлив, он легко осваивает разные растения в местах акклиматизации вдали от родины, но в известной мере он и гурман. В южном Приморье поедает до 280 видов растений, около половины из них лекарственные, для человека в большом количестве ядовитые, а для него вроде специй. В свой рацион пятнистый олень включает нежные всходы трав и цветов, сочные побеги диких груш, яблонь, винограда. Обожает ирис, кипрей, купальницу, василистник. И не потому ли панты приморских оленей обладают чудодейственной силой и содержат самое большое количество биологически активных веществ?

Пятнистые олени, как и другие копытные, тоже испытывают солевое голодание, особенно весной, после зимней скудости кормов, в период активной линьки, роста пантов, донашивания и выкармливания телят. За солями они ходят на природные и искусственные солонцы, но чаще всего спускаются с гор к морскому берегу, где едят выброшенные водоросли, лижут камни, маленькими глотками пьют морскую воду.

Пятнистый олень крепко привязан к месту своего рождения. Он ведет строго оседлый образ жизни и, если его не беспокоят, подолгу держится на небольшом участке, особенно в зимний период.

В октябре — начале ноября у пятнистого оленя начинается гон, очень похожий на гон изюбра. Своей кульминации он достигает во второй декаде октября. Это самая хорошая пора: за лето животные отдохнули, отъелись, а каждодневные мучители — кровососы — исчезли; позади летняя духота, а зимние холода еще не пришли.

Олени от природы осторожны и пугливы, особенно самцы, когда у них отрастают новые рога, — с мая по сентябрь. А в октябре они будто перерождаются — теряют осторожность, возбуждаются. В них словно бес вселяется, и они, случается, даже наглеют.

Я был свидетелем одного «хулиганства». В гон бык перепрыгнул через сетку, ограждающую ферму, и с низко и грозно опущенными рогами бросился на людей. Одну старушку чуть не забодал, хорошо, что вовремя подоспела помощь…

В гон голос у пятнистых оленей несравненно слабее, чем у изюбров. Похож он на разбойный свист, оканчивающийся хриплым ревом. А в остальном пора любви у изюбров и оленей сходна. Те же турнирные поединки, купалки, точки, те же гаремы. Пятнистые кавалеры тоже не едят почти месяц и быстро худеют. После брачной поры они собираются в холостяцкие табунки и забывают о своих недавних подругах, любовная страсть заменяется другой — есть, есть и еще раз есть, чтобы восстановить силы.

Отел у оленух бывает в середине мая. Самочка перед появлением теленочка уединяется и становится вдесятеро осторожнее. Оленята появляются на свет до смешного неуклюжими. Но все же в своей красновато-рыжей пятнистой шерстке они удивительно милы.

Кормит оленуха своего малыша восемь — десять раз в сутки. Олененок растет не по дням, а по часам. В двухмесячном возрасте он уже ест то же, что и мать, но еще и сосет ее. В годовалом возрасте оленята по размерам приближаются к родителям. Во вторую свою осень самочки становятся взрослыми, а к самцам зрелость приходит годом позже. Расцвет сил у пятнистых оленей наступает в пять — десять лет, на воле они живут до 12–14, хотя от природы их век превышает 20 лет.

Рога у самцов сменяются каждую весну. Растут они три — четыре месяца. Высокоценные панты сравнительно невелики. Кроме пантов крайне дорого ценятся зародыши пятнистого оленя, хвост. В погоне за ними человек издавна охотился на оленя-цветка, а в конце XIX — начале XX века эта охота стала истребительной.

С восьмидесятых годов XIX века пятнистых оленей начали разводить и содержать в неволе. Зверей ловили и помещали в специальные загоны. Пантачей летом забивали. Затем для разведения этих ценных животных стали использовать острова или полуострова с узкими перешейками, где их содержали изолированно на значительных площадях. Такие оленеводческие хозяйства впервые появились на ряде островов и полуостровов в заливе Петра Великого. Благодаря охране от хищников, а изредка и подкормке поголовье оленей быстро возрастало, принося предпринимателям большие прибыли.

В настоящее время оленеводство поставлено на прочную основу. В Приморье существует 11 оленеводческих совхозов с поголовьем пятнистого оленя около 50 тысяч. Олени настолько привыкли к человеку, что одно время, в пятидесятых годах, их пасли стадами, перегоняя из одного места в другое. Однако часть оленей сбегала в леса и дичала, а потому от такого выпаса оленеводы отказались.

В тридцатых годах 200 пятнистых оленей завезли в Горный Алтай, сейчас их там несколько тысяч. В 1963 году успешно акклиматизировали их на Северном Кавказе. Хорошо прижился этот вид и на юге Воронежской области, в Молдавии, Средней Азии и других местах. В Хоперском заповеднике этих животных теперь около тысячи, в Черкасской области и в Армении — по 500 голов. Этот вид экологически пластичен и легко мирится с властью человека над собой.

А вот с аборигенным диким пятнистым оленем дело обстоит гораздо хуже. За последние сто лет распространение и численность его сильно сократились и лишь в последние годы стали возрастать.

Знаменитый русский географ и путешественник Н. М. Пржевальский в книге «Путешествие по Уссурийскому краю» писал, что пятнистый олень в середине XIX века в большом количестве водился на побережье Японского моря и у истоков Уссури, что стада его в несколько десятков (до 60 голов) встречались весьма часто. Самым дешевым и распространенным мясом в этом крае была оленина.

К концу XIX века численность оленя-цветка сократилась в десять раз. Еще в начале XX века она достигала многих тысяч, но уже в 1934 году этих животных осталось не более 2 500. В 1970 году поголовье живущих на воле пятнистых оленей сократилось до тысячи особей, а в 1978-м их насчитывалось около 700 голов, причем более половины содержалось в заповедниках и заказниках. Вне охраняемых лесов оленей оставалось мало, с каждым годом меньше и меньше. Этот вид с полным основанием занесли в Красную книгу редких и исчезающих животных. Даже в заповедниках численность их падала. Кризис до сих пор не миновал, но его острота поубавилась. Теперь этих красавцев на воле несколько тысяч.

И еще одно странное обстоятельство. Из оленесовхозов из-за плохой охраны угодий постоянно сбегало немало животных. А численность их на воле не росла, а сокращалась. Это характерно не только для Приморского края. Сравнительно недавно пятнистых оленей было много в Китае, севернее реки Хуанхэ, на Корейском полуострове, а теперь и там их совсем мало. И в то же время этот вид прекрасно освоился в Новой Зеландии. Были попытки акклиматизации пятнистого оленя в более северных регионах, но они не удались. Если кое-где олень и прижился, то благодаря охране и зимней подкормке.

В южном Приморье зимы периодически бывают многоснежными. В среднем раз в пять лет снега выпадает более 60 сантиметров. Если такой снежный покров образуется в конце февраля или в марте, олени его еще переживут, ибо на южных склонах снег под солнцем сходит быстро. Губительными оказываются большие снегопады в ноябре, декабре и даже январе. Бедствующие звери, утопая в снегу, спускаются к рекам и морю, пытаясь в этих местах избежать гибели, но далеко не всем и не всегда это удается.

В многоснежную зиму 1877/78 года в Приморском крае погибли почти все пятнистые олени. Весной в долинах рек и у моря лежали тысячи мертвых животных. Исключительно бедственной была зима 1914/15 года, когда погибло 90 процентов оленей. С 1870 по 2000 год в пределах ареала естественного обитания пятнистого оленя отмечено 16 многоснежных зим, каждая из которых погубила несчетно много животных.

Гибнут олени и от хищников. Раньше их основным врагом был леопард. Доставалось оленям и от тигра. В начале минувшего века численность леопарда и тигра сильно сократилась, но зато размножился волк. И стал этот серый разбойник бичом пятнистого оленя. Особенно ожесточенно преследовал он свою жертву зимой, когда выпадает много снега, и весной по насту. Загрызал волк оленей не столько, сколько надо для пропитания, а гораздо больше. Но слава богу, поголовье серых разбойников на юге Приморья резко сократилось.

Пятнистый олень довольно плодовит. Яловость в естественных условиях редка, прирост за год составляет 15–20, а при охране от браконьеров и хищников — до 35 процентов. В XIX веке олени после губительно многоснежных зим восстанавливали поголовье быстро. Сейчас они несут большие потери от размножившихся тигров. Если человек как следует позаботится о пятнистых оленях, они легко освоятся в самых разнообразных ландшафтах. Будем надеяться, что со временем эти прекрасные животные будут жить с нами рядом, в пригородных зонах отдыха и национальных парках.

 

Горал-скалолаз

Первый раз мне довелось встретиться с амурским горалом в давние годы моей молодости. Я служил тогда во флоте. Наш корабль после ночных учений стал на якорь в одной из тихих бухт Японского моря. Ее полукольцом охватывали громадные, почти отвесные серо-бурые скалы, у основания которых хаотично громоздились камни с небольшую деревенскую избу. Временами в дышащем зыбью море с плеском оголялись острые кекуры и, блеснув чернотой, исчезали, оставив белые пенные следы. За ними как-то странно прилепился к скалам узкий галечный пляж, на который с мерным шумом набегал накат и тут же отступал, шипя и исчезая в камнях.

Утром я стоял на верхнем мостике корабля и шарил биноклем по расплывчатому безжизненному горизонту моря и дикому каменистому берегу бухты. В какое-то мгновение мелькнуло что-то живое и исчезло. Присмотревшись, я обнаружил… козла. Какая сила его сюда занесла?! Как он попал на отвесную стену скалы?! Не было видно ни троп, ни карнизов, ни пологости. Я не верил глазам своим. Протер линзы бинокля. Снова посмотрел. Козел был явью. Темно-серый, с изящно загнутыми назад рожками. Только вот традиционной козлиной бородки не было видно. Ноги вроде бы коротковаты, а хвост великоват. Козел с любопытством смотрел на корабль. Я позвал товарищей. Подошли матросы и тоже удивились. Наш боцман был из местных жителей и коротко пояснил: «Горал. Амурская серна. Очень редка».

Но еще больше я удивился, когда горал спокойно засеменил ногами и будто поплыл по воздуху вдоль скалы. По его движениям я догадывался, что он ловко и прочно цепляется копытами за неровности скалы и отталкивается от них, как это умеют делать серны, дикие горные козлы и бараны. Это меня привело в восторг.

Через одну-две минуты горал влез на гребень скалы. Постояв немного, он еще раз окинул нас взглядом и полез на каменный шпиль. Всего несколько прыжков — и вот он уже стоит на острие. Все ноги в одной точке, хвост откинут, а голова с широко расставленными ушами все с тем же любопытством повернута вбок. Он исчез в одно мгновение, когда на корабле резко взвыла сирена.

И еще один раз мне посчастливилось встретить горалов. Шел я летним днем вдоль берега Японского моря в южном Приморье. Тропа то взбегала на невысокие сопки, то опускалась к воде, то исчезала на каменистых обнажениях. В одном месте, потеряв ее, я стал подниматься по склону горы все выше и выше и незаметно оказался на прибрежном хребте, по гребню которого прослеживалась хорошо проторенная дорожка. Я встряхнул рюкзак за спиной и бодро зашагал дальше. А километра через два понял, что иду звериной тропой — она сплошь была в отпечатках копыт, попадались орешки помета, а ветки кустарников и верхушки трав были обкусаны.

Море я перестал видеть, шум прибоя тоже растаял в тишине, я резко свернул с тропы, чтобы выйти к берегу. Спускаясь по крутому каменистому склону, неожиданно увидел четырех горалов. Они стояли на лужайке, окруженной с трех сторон скалами, и внимательно рассматривали меня.

Я на мгновение остановился и тут же продолжил спуск к краю лужайки, не показывая зверям вида, что заметил их. Они не шевелились. Но как только я спрыгнул на траву, старый горал не то зашипел, не то зафыркал, потом резко и громко закричал «чэк-чэк-чэк» — все равно что рассерженная сорока, и несколько раз прыгнул в мою сторону.

Ничего себе, думаю, атакует. А говорят, что очень осторожен.

Этот смельчак подбежал ко мне метров на двадцать и благоразумно остановился, но при этом продолжал угрожать мне: возмущенно кричал, бил о камень ногами, грозно наклонял голову. До трех других горалов было в два раза дальше.

Прогонял меня, вне сомнения, отец семейства. Об этом говорили его буровато-палевая шерсть, сравнительно большие рога, массивность. Его подруга была явно стройнее и светлее, а те два, что стояли с нею рядом, — великовозрастный детеныш прошлого года рождения и примерно трехмесячный козленок — были светло-серыми и поджарыми. Рогов не имел лишь козленок.

Я успел хорошо рассмотреть ближнего горала. Он и сейчас в моей памяти. Зверь был крепким и плотным, с широкой грудью, холка чуть-чуть выше крестца, шея короткая и мускулистая, голова небольшая, с темно-карими глазами, удлиненными ушами и небольшими острыми, направленными назад рожками. Серую шерсть от головы до хвоста пересекал черный «ремень», белые волосы росли на груди и морде; удлиненный хвост украшала солидная волосяная кисть.

Горалы недолго испытывали судьбу. Мать семейства мэкнула и запрыгала к противоположному краю площадки, дети, во всем ее копируя, побежали за ней, отец тоже не заставил себя долго ждать. Только он от меня не убегал, а уходил с чувством собственного достоинства.

Когда горалы полезли на кручу, я воочию убедился, насколько ловки эти альпинисты. Они не просто легко и непринужденно прыгали с камня на камень, но и с места высоко и очень точно, приземляясь на пятачки и полоски микрокарнизов, спокойно останавливаясь или дальше отталкиваясь от них. Мне даже показалось, что эти виртуозные прыжки в столь сложных условиях совершались как бы шутя.

Забравшись на самый верх скалы, горалы застыли, выстроившись в ряд. Они стояли строго по положению в семье и размерам, с равными интервалами.

* * *

Горал — один из самых редких, экзотических, интересных, но малоизученных представителей семейства полорогих. Это очень древний вид, и, вероятно, современные дикие козлы, бараны и антилопы произошли от него.

Размеры горалов средние. Длина тела взрослых животных около 130 сантиметров, высота в холке до 75 сантиметров, вес до 42 килограммов.

Зимой горал одет в красивую, пышную, теплую и прочную «шубу» с мягким пухом под остью, у разных особей окрашенную по-разному: от светло-серого до рыже-бурого цвета. Бороды у них нет, но у взрослых особей сверху шеи отрастает некое подобие гривы. Летний мех имеет такие же тона, только он короче и реже.

Рога есть у самцов и у самок: они растут всю жизнь, однако достигают в длину не более 23 сантиметров. В сечении круглые, без каких-либо отростков, в нижней половине они морщинистые и в кольцах, в верхней гладкие, на концах острые.

Горал в нашем отечестве в настоящее время встречается только в Приморском крае. Его численность и заселенная территория стали катастрофически малы и продолжают сокращаться. Лишь в Сихотэ-Алинском и Лазовском заповедниках поголовье этого скалолаза стабилизировалось на невысоком уровне. В Приморье горал обитает на северной границе ареала, причем повсеместно небольшими очагами, отдельными стадами, которые не связаны друг с другом.

В давние времена, когда горы Сихотэ-Алиня и Малого Хингана были не так сглажены и имели типично альпийские черты, а климат был намного теплее, горал процветал. Но время не щадит даже горы. Скалистые вершины разрушились, каменные россыпи покрылись почвенным слоем и заросли лесом. Все меньше оставалось крутых обрывов и скал, зимы становились холоднее и многоснежнее, численность горала падала. И вот он оказался на пределе экологических возможностей существования.

Живя на северной окраине своего ареала, этот выходец из Гималайских гор и Восточного Тибета весьма чувствителен к любым неблагоприятным факторам. Доверчивость к человеку, а также стремительное распространение волка после тридцатых годов XX века оказались, вероятно, основными причинами угасания амуро-уссурийских популяций горала.

За последние 30 лет не удалось обнаружить этого зверя на Малом Хингане, по рекам Бикину и Большой Уссурке. Если он еще и сохранился в самых отдаленных и недоступных местах, то, по-видимому, вскоре исчезнет окончательно. На юго-востоке Приморья вне заповедников остается несколько небольших групп горалов. В последние годы молодые ученые-энтузиасты Сихотэ-Алинского и Лазовского заповедников прилагают много усилий по выявлению очагов обитания горала, но их слишком мало удается обнаружить.

В конце XIX века ученые насчитывали в Амуро-Уссурийском регионе до двух тысяч горалов. Еще в начале XX века люди видели стада до 30 голов; в двадцатые годы встречались скопления до 20 особей. Теперь стадо в 10–15 животных можно встретить лишь в урочище Абрек Сихотэ-Алинского заповедника да в Лазовском заповеднике.

Горал живет в скалистых местах рядом с лугами и лесами, на склонах гор. Можно уверенно сказать, что там, где нет скал или крутых гор с каменистыми обнажениями, горал существовать не может. Объясняется это в основном тем, что с короткими ногами вне горных круч он быстро становится жертвой хищников и даже домашних собак — бежать по ровному месту быстро не может, особенно по снегу. Зато среди скал и каменных нагромождений горал изумительно проворен, с места легко подпрыгивает на два, а с небольшого разбега и на три метра. Несколько таких прыжков — и он становится недоступным для рыси или харзы.

В скалистых местах никогда не бывает много снега — это весьма устраивает горала. А на крутых горных склонах с обрывами и крупнокаменистыми россыпями всегда найдутся свободные от снега дерновины с травой, и этого неприхотливому в питании горалу вполне достаточно для того, чтобы пережить трудное время.

Большая часть горалов сейчас живет вдоль крутых, неприступных берегов Японского моря протяженностью всего около 400 километров. В урочище Абрек примерно 60 горалов обитают на площади 800 гектаров на полосе в 14 километров вдоль моря. В Лазовском заповеднике до 250 горалов освоили труднодоступные для человека кручи площадью не более 60 квадратных километров, тоже расположенные узкой полосой вдоль моря.

Как же выглядит местообитание горала? В нем нагромождения утесов, обрывающихся к морю или бухтам, хаос камней, склоны гор поросли зелеными шапками лесов с разнотравными полянами. В скалах горалы спасаются от врагов и многоснежья, выводят потомство, а на склонах гор пасутся, находясь в постоянной готовности к бегству на спасительные кручи.

На скалистом морском побережье горалам прохладнее летом и теплее зимой, осенью зелень сохраняется дольше, мало гнуса, рядом соленая вода, можно полакомиться сочными и вкусными морскими водорослями.

В материковых горах таких условий для горалов нет. Я как-то познакомился с одним их пристанищем в верховьях реки Арсеньевка. Небольшая гора со скалистой вершиной, вниз по склонам радиально натоптаны горальи тропы. Летом душно, зимой холодно. К тому же недалеко автомобильная дорога…

А от одного подобного горальего «дома» до другого десятки и сотни километров. Очень трудно в этих условиях бороться за сохранение такого древнего и интересного вида.

Держатся горалы небольшими группами и стадами, обычно численностью до 12 голов. К своим местам обитания крепко привязаны, живут оседло, даже небольшие кочевья для них события необычные.

Ходят мало — до 300 метров за кормежку. Между собой общительны и дружны. В стаде есть один-два вожака, которые не только повелевают, но и обеспечивают благополучие своих собратьев. У этих вожаков по три-четыре подруги, остальные — молодые горалы.

Стадо занимает и охраняет от пришельцев определенную «собственную» территорию, эдак километра два длиной и метров пятьсот шириной. На ней есть все необходимое для жизни — убежища, места кормежек и отдыха, водопои, отхожие места, система троп. Даже пещерки и каменные ниши для укрытия от дождя и пурги.

А на угодьях стада есть еще и индивидуальные участки взрослых самцов, по половине квадратного километра или немного меньше. Хозяева их маркируют, охраняют. Жить на них позволяют самкам и молодняку. Наличие индивидуальных участков дает право на продление рода. Если молодому горалу два-три года (возраст физического созревания), но он еще не обзавелся собственным участком, то в размножении такой самец не участвует.

Все стадо вместе собирается редко, а так горалы обычно держатся семьями в три — пять голов. Иногда две группы на некоторое время объединяются. Между стадами более резка разобщенность, однако случается, что животные из одного стада ходят в гости в соседнее. Гостей не прогоняют, даже рады им. Гость может вернуться, а может и остаться.

В питании горал-скалолаз неприхотлив. Он ест траву, листья, почки, ветки, кору, побеги деревьев и кустарников, морские водоросли. Однако и у этого нетребовательного зверя есть свои лакомства. Он любит листья и почки дуба, липы, ясеня, леспедецы, жимолости, лимонника, дикого винограда, актинидии, мятлик, мытник, щавель, зубровку, весеннюю зелень осоки, а также желуди, грибы, ягоды.

При хорошем урожае желудей и небольшом снежном покрове горалы всю осень и зиму не голодают, остаются упитанными. В бескормицу едят сухой лист, высохшие травы, тонкие ветки, лишайники. На зимних кормах они сильно худеют.

Самое трудное время — март. Им нужно во что бы то ни стало дотянуть до 5–10 апреля, когда на оттаявших дерновинах южных склонов появляется зеленая трава. О, как рады ей животные!

В рационе горалов всегда присутствует горькая трава — полынь. В тридцатые годы в Московский зоопарк из Приморья завезли 22 горала. Они быстро погибли, причем при вскрытии обнаружилась высокая зараженность внутренних органов паразитами. Ученые считают, что одной из главных причин гибели этих горалов в зоопарке было исчезновение из корма горькой полыни. Впрочем, кому горькая, а кому… Вспомните лося, аппетитно смакующего мухоморы.

Летом горалы обычно пасутся утром и вечером, отдыхая от дневной жары. Зимой же вынуждены из-за скудности кормов бодрствовать почти весь день, да и ночи нередко прихватывать. Жуют жвачку на лежке с хорошим круговым обзором, не забывая о бдительности. Сон у них прерывистый, через пять — десять минут поднимают голову и осматриваются.

Гон у горалов проходит тихо и мирно, без гаремов, без рева и шума, без жестокого соперничества. С конца сентября самцы и самки все дольше и чаще держатся вместе, а весь октябрь и часть ноября почти не расстаются. Самец усиленно метит свой участок почесами головы с пахучими железами, гонит с него чужаков, ухаживает за самкой, гладит ее по морде копытом, любуется ею, замерев. А она может принимать его ухаживания или отвергать их. Рано или поздно принимает, конечно.

В конце мая или в июне самка уединяется в самое укромное место, и у нее появляется потомство. Ягнят бывает один — два, редко три. Весит новорожденный около двух килограммов. Первые три-четыре дня он лежит, крепко затаившись, но в недельном возрасте уже ходит за матерью по пятам, во всем ее копируя. В месяц малыш так резв, что человеку его поймать почти невозможно, следует за родителями, не отставая даже на скалах и кручах. Ест траву, листья, а мать сосет до поздней осени.

К матери горальчонок привязан почти до двух лет. Молодые горалы веселы, дружны, игривы. С утра до вечера резвятся, скачут галопом, отрабатывают акробатически ловкие прыжки. Особенно непоседливы по утрам и вечерам.

Горалий век длится около 15 лет, но живут они на воле гораздо меньше: то гибельный снег выпадет, то хищник выследит, Наиболее опасен для антилоп волк, караулящий их у скал и отстоев. Они и раньше, когда волки им не были ведомы, не отходили от своих спасительных камней дальше двух-трех километров, а с их появлением и на километр не удаляются.

Не везло горалам и в том, что их рога и кровь люди издавна признавали целебными и теплую красивую шкуру ценили. Горал доверчив, подпускает человека близко — на прицельный выстрел. А другой раз вообще вспрыгнет на скалу и стоит там спокойно, надеясь, что не достанут его.

Охота на горала у нас запрещена с 1924 года, но за 80 лет охраны положение его не улучшилось. Причины? Все те же: хищники и браконьеры. От расселения горала пока воздерживаются, потому что даже в заповедниках его угрожающе мало.

С 1973 года горалов в Лазовском заповеднике стали разводить в специально для этого построенных вольерах, огороженных трехметровой сеткой. В вольере есть все: лужайки, деревья, кустарники, камни. Построили кормушки, сараи для укрытия в непогоду и отдыха. Разработали режим кормления и содержания. Одних горальчат выкармливают коровьим молоком через соску, других «усыновляет» домашняя коза. Питомцы растут, хорошо развиваются, привязываются к ухаживающим за ними. И в Сихотэ-Алинском заповеднике стали прилагать усилия к полувольному содержанию горала-скалолаза.

Человек может и быстро уничтожить вид, и спасти. Думаю, героя этого рассказа спасут…

 

Енот — болотная собака

…Двух небольших зверей я увидел в полусотне метров от себя, сразу же за крутым поворотом узкой протоки. Один из них недавно вылез из воды и отряхивался, другой причмокивал. Я тотчас же узнал в них енотовидных собак и понял, что они рыбачат.

По протоке из озера в реку густо скатывалась разная рыба: караси, щуки, змееголовы, но больше всякая молодь и пескари. Всю вторую половину минувшего лета стояло затяжное половодье, рыба размножилась, разошлась по разливам, потом вода быстро пошла на убыль — с разливов в озера, из них в протоки и реки, а рыба с водой.

Енотовидную собаку в народе называют просто енотом, хотя на настоящего енота с американского континента наш уссурийский похож лишь внешне, биологически же в родстве с ним не состоит. Енот, как говорится, да не тот.

Тихо отойдя от протоки в густой вейник, я осторожно подполз к енотам метров на десять и затаился, наблюдая таинство дикой жизни.

В листопад молодые еноты, которым по пять месяцев, разбредаются в поисках пары, а «старики», сохраняющие прочную супружескую верность не хуже лебедей, отдыхают от изнурительных летних забот, поправляют здоровье, усиленно питаются, готовятся к долгому зимнему сну на медвежий или барсучий манер. «Стариков» я и видел.

Еноты едят почти все. Рыбаки они неважные, но лакомятся рыбой часто, ловят то в обмелевшем озере, то между кочками в траве. «Старики» познакомили меня с определенно новым ловом, и это уже в который раз убеждало меня в том, что звери соображают неизмеримо лучше, чем мы думаем.

Судя по многочисленным свежим следам вдоль кромки воды, еноты рыбачили давно, но не очень успешно. Не так-то просто было схватить зубами спешащую по быстрому течению рыбу. А незадолго до моего подхода они додумались до более производительного промысла. Один енот входил в воду в самом узком и мелком месте протоки, где вода не просто текла, а журчала, затем ложился поперек течения на брюхо, образуя запруду и пугая рыбу. Другой зверь, находившийся чуть выше по течению, внимательно наблюдал за первым. Когда рыба густо скапливалась перед живой запрудой, он прыгал в воду, хватал ее зубами, выбрасывал на берег. Часть перепуганной рыбы устремлялась к первому животному. Он мгновенно вскакивал, хватал рыбу и бросал ее на берег. Шум, плеск, каскады брызг — все это продолжалось с четверть минуты, не больше. Потом рыбаки деловито изучали результаты работы, отбрасывали подпрыгивающих рыбин подальше от воды, а когда все стихало, начинали аппетитно трапезничать.

За полчаса наблюдений еноты принимались рыбачить так раз десять, при этом плотно наелись, да еще немало рыбин лежало около них: еноты ели мелкоту, а крупную оставляли впрок.

Насытившись, звери привели себя в порядок, почистили уже почти обсохшие пышные шубы о траву и блаженно растянулись на солнцепеке. Подождав минут десять, пока они обсохнут окончательно, я приступил к осмотру енотов. Сделать это было вовсе не сложно.

Есть у этих зверей престранная особенность: при испуге они замирают, притворившись мертвыми. Замирают, увидев страшное в упор, замирают от резкого движения или крика. Неожиданно выскочив с криком из своего укрытия, я побежал к енотам, на ходу выпалив из ружья в воздух. И все. «Старики» были готовы. «Умерли». Осторожно перевалил их носком сапога с бока на бок, затем на спину — никаких признаков жизни. Глаза плотно закрыты, на дыхание ни малейшего намека, все тело обмякло. Делай теперь с ними что хочешь.

Прикинул вес енотов, обмерил их, потом уложил рядом, на брюхо, как отдыхающих, а сам сел на кочку, закурил и уставился в их симпатичные мордашки. Минуту смотрю, вторую, третью. Дунул в носы сигаретный дым — абсолютно никакой реакции, мертвецы. Трупы. «Да дышите ли вы хоть, черти?» Засомневался: взял одного за хвост, осторожно поднял, поднес к воде и опустил в нее кончиком носа. Секундная стрелка обежала почти полный круг, и лишь тогда из носа засеребрился бисер воздушных пузырьков. Выдал-таки себя, не выдержал. Поднял его, отнес на прежнее место, отошел метров на десять и залег, рассматривая их через объектив фотоаппарата.

На пятой минуте самка медленно открыла глаза, потом чуть шевельнула носом, обследуя струйки воздуха. Через минуту это повторил ее друг. На восьмой минуте оба приподняли головы в мою сторону и застыли. Я замер и тоже притаился — кто кого обманет?

Трава и кочки от енотов были рядом. Убедившись в том, что опасность миновала, они юркнули туда так резво, что я не успел пожелать им добра и попросить, чтобы не таили на меня зла…

* * *

В недалеком прошлом в газетах и журналах бывшего Советского Союза изредка проскальзывали короткие заметки и сообщения: тогда-то и там-то поймали удивительного и совершенно незнакомого даже бывалым охотникам зверя. Лишь охотоведы и зоологи смогли определить, что это была енотовидная собака, совершавшая длительное путешествие. Да, такие путешествия енотовидной собаки по Сибири и Европе продолжаются уже более полусотни лет, причем они полны драматизма и неожиданностей. И вот в чем дело.

Енотовидная собака — эндемик Амуро-Уссурийского региона. Ее и называют нередко уссурийским енотом. До тридцатых годов XX века она жила в основном в бассейне Уссури и вдоль Амура между городами Сковородино и Комсомольск-на-Амуре. Потом началась широкомасштабная, но недостаточно продуманная акклиматизация ее в различных частях бывшего Советского Союза: на Кавказе, в Средней Азии, в Молдавии, в Архангельской и Мурманской областях, в Бурятии. В стремлении получить больше меха решили, что неприхотливая енотовидная собака сможет жить везде и ее численность в нашей стране легко увеличить в сотни раз.

Енота искусственно расселяли без научного обоснования: во многих местах он погиб, в других акклиматизировался успешно, размножился до высокой численности, и его… стали уничтожать как вредителя охотничьего хозяйства круглогодично. А истребить енотовидную собаку не так-то просто. Вот и бродит она по белу свету в поисках спокойного места для обитания. Енот уже проник в Финляндию, Швецию, Польшу, Чехию, Словакию, Румынию, Германию… Наверное, со временем его обнаружат даже за Альпами и Пиренеями.

Почти везде к енотовидной собаке относятся недружелюбно, обвиняя ее в уничтожении боровой и водоплавающей дичи. А если глубже, по справедливости разобраться, то во всем этом неблагополучии — и со зверем, и с дичью — в первую очередь виновен человек. Нельзя было так рьяно браться за акклиматизацию животного, не изучив подробно его биологию, требования к среде обитания, взаимоотношения с различными животными, в первую очередь на его родине — в южной части Дальнего Востока.

Енотовидная собака очень своеобразна. Она представляет нечто среднее между обыкновенной собакой среднего размера и лисицей, только ноги у нее короче и тоньше. Неуклюжа, приземиста, лохмата. Голова небольшая, остроносая, с маленькими ушами и пышными бакенбардами. Мордочка кротко-миролюбивая, глаза смотрят покорно. Зимний мех густой, длинный, с грубой остью серо-бурого цвета. От шеи к хвосту тянется темная полоса, иногда она пересекается другой, образуя четко выделяющийся крест. На животе мех светлее.

Енотовидная собака прекрасно чувствует себя в переувлажненных низменностях с густыми травяными лугами, над которыми возвышаются узкие и длинные, покрытые лиственным лесом и кустарником релки. Обожает болота, озера, старицы и тихие речки. Не зря ее в народе называют болотной собакой. Обитает она и на сельскохозяйственных угодьях, где поля, пашни и луга мозаично чередуются с лесом и зарослями кустарников вдоль оврагов, озер и рек. В предгорьях этот зверь редок, в горных лесах крайне малочислен, а для тайги и вовсе не характерен.

По образу жизни наша героиня мало похожа на хищника. Основной ее корм — мелкие грызуны, лягушки, рыба, моллюски, различные семена и плоды, сочные корневища влаголюбивых растений. Собирает желуди, орехи, «ворует» овощи с полей. Не брезгует падалью. В неволе ест все, что бы ни предложил ей хозяин. Может даже тряпку или веревку проглотить, если они хорошо пахнут.

При случае енотовидная собака, конечно, способна уничтожить птичье гнездо, разорить хатку ондатры, а заодно съесть и их хозяев. Таким образом, ее можно считать всеядным зверем, склонным к мирному собирательству.

Будучи трусливой и осторожной, днем енотовидная собака обычно спит в своей укромной норе, а как только сгустятся сумерки, она выходит на кормежку. Идет неторопливо, тщательно обнюхивая тропу, временами останавливается, прислушивается. По берегам водоемов ловит снулую рыбешку, на мелких местах охотится за более крупной спящей рыбой. С удовольствием ест мышей, лягушек. Не тужит, когда нет мясной пищи: она всегда может насытиться различными частями растений — от луковиц и корневищ до сочных побегов и плодов.

Особенно любит енотовидная собака бродить по берегам речек и озер. При резких снижениях уровня воды и заморах подо льдом, в Амуро-Уссурийском регионе весьма обычных, гибнет много рыбы. Ее и собирает енот. С таким же удовольствием бродит он и по низменному морскому побережью, в достатке находя в обильных выбросах моря рыбу, креветок, морских ежей, ракушек, осьминогов, медуз. Случается набрести и на богатую находку — труп нерпы, сивуча.

В конце лета и осенью енотовидная собака выходит к полям лакомиться кукурузой и соей. В это время она усиленно питается и основательно жиреет.

На зиму этот зверь забирается в нору, а то и просто под выворотень или в густую траву между кочками и засыпает. В замечательно теплой «шубе» и с толстым слоем жира ей в самые сильные морозы не холодно и не голодно. И все же в дни оттепели она не прочь вылезти из своего убежища, побродить по округе, сходить на соевое поле, порыть желудей, «прибрать» замерзшую птичку. Но отлучается от «зимней квартиры» ненадолго.

Почему же енотовидная собака залегает в сон в районах умеренного климата? Да потому, что она не приспособлена к бодрствованию зимой. Она на своих тонких ножках в снегу беспомощна, а почти все источники питания — под снегом, подо льдом да в мерзлой земле. Догнать же и поймать добычу не способна.

А вот в Японии, Корее, Китае и во Вьетнаме енотовидная собака бодрствует круглый год. Не залегает она в зимний сон на теплом Кавказе, в Молдавии — в этом нет необходимости.

При выяснении условий, определяющих пределы распространения енотовидной собаки, оказалось, что решающим из них является продолжительность залегания снежного покрова. Зима не должна длиться более того времени, на которое спящему животному хватает жировых запасов, а теплый период года и кормовые ресурсы должны обеспечивать возможность их накопления.

Вот почему нельзя было искусственно расселять этого зверя в Забайкалье, Сибири, Якутии, на побережье Белого моря, где зимы продолжительны, многоснежны и суровы. Грамотному охотоведу и зоологу заранее было ясно, что в горных кедровниках Алтая он не сможет освоиться, потому что там совершенно не те природные условия, что на низменностях Амуро-Уссурийского региона. Оттого-то во многих местах акклиматизации енотовидная собака жестоко бедствовала, голодала, вынуждена была бродить зимой в тщетных поисках чего-нибудь съедобного. А там, где климатические условия не были столь суровы — на Украине и в Прибалтике, она прижилась, стала размножаться. А из-за недостатка кормов принялась охотиться за боровой и водоплавающей дичью, за что, естественно, обществами охотников была сурово осуждена. Трудная судьба у енотовидной собаки за пределами родины.

Хорошо наша героиня акклиматизировалась в дельтах Волги, Кубани, Дона, где условия ее обитания схожи с амуро-уссурийскими: обширные влажные луга, вдоль и поперек испещренные бесчисленными протоками, старицами, озерами, мягкие короткие зимы.

Енотовидная собака труслива почти как заяц. Только в отличие от косого она от опасности не убегает, а затаивается. В чем биологический смысл этого затаивания — не совсем ясно. Неподвижный предмет менее заметен, замершему животному вроде бы легче избежать вражьих зубов. Но, с другой стороны, ее быстро ловят и волк, и охотничья собака, и рысь. Даже крупный филин. И человек.

Еще более странным, даже противоестественным, оказывается затаивание енотовидной собаки при палах на лугах. Увидела лавину слепящего, трещащего, искрами стреляющего огня — и затаилась. Замерла. Обгорела. А могла бы убежать.

Из-за этой вредной привычки много енотовидных собак гибнет под сенокосилками и комбайнами. Косить луг или поле обычно начинают с краев, приближаясь к середине. В этой середине и скапливаются енотовидные собаки. Когда скашивается остаток массива, они затаиваются и гибнут под ножами и колесами. Казалось бы, чего проще: вскочи и «делай ноги» — ан нет же!

Много, чрезвычайно много енотовидных собак истребляется по разным причинам. От полного исчезновения этот вид спасает лишь его высокая плодовитость. Самка ежегодно приносит шесть — восемь, иногда до 12, а изредка даже 16–18 детенышей. И хотя к осени доживает лишь около половины молодняка, численность зверя от весны к осени удваивается, а в благоприятных условиях и утраивается. На остров Аскольд, например, расположенный на юге Приморского края, в 1929 году завезли 20 енотовидных собак, а через три года их стало 350. Подсчет показал, что среднегодовой прирост превышал 150 процентов.

Самец принимает самое непосредственное участие в выращивании молодняка, он отличный семьянин. В первые две недели после щенения самка из норы выходит лишь по неотложной нужде, и весь выводок целиком находится на попечении отца. Подруге он носит пищу, на кормежку ходят по очереди. Обучают свое потомство всем премудростям трудной жизни тоже вместе.

В месячном возрасте детеныши размером уже с кошку, вылезают из гнезд. Они очень милы, любопытны, активны и шумливы, а их родители — заботливы, внимательны и терпеливы. Сначала дружной семейной стайкой находятся у норы, потом начинают вместе ходить на кормежку. Растут щенки быстро. К осени они уже как взрослые, все чаще и чаще отлучаются от гнезда и вскоре начинают самостоятельную жизнь. В возрасте года они уже сами становятся родителями.

Если вам посчастливится найти выводковую нору енотовидной собаки в разгаре лета, понаблюдайте за ней в вечернюю пору, хорошо замаскировавшись в 20–30 метрах с подветренной стороны.

…Когда летний зной спадет и солнце готовится уйти за линию горизонта, из темного овала норы блеснут глаза, потом очень осторожно высунется голова и начнет долго и тщательно изучать обстановку. Убедившись в полной безопасности, зверь из норы вылезет, постоит, потом сядет, настороженно оглядываясь. Это — самец, отвечающий за безопасность семейства.

Самка не заставит себя долго ждать. Как бы понимая, что ее друг не обнаружил ничего подозрительного, она начнет зевать, потягиваться, наведет туалет и беспечно разляжется около норы. Потом по родительскому сигналу гурьбой вылезут щенки, и начнется самое интересное. Они станут приставать к родителям, теребить их за хвост, уши, но те будут терпеливы и останутся невозмутимыми. Тогда щенки затеют игры между собой, а когда им и это надоест, начнут изучать окрестности, удивляясь всему, пугаясь и куста, и букашки, и даже своей тени.

А их отец по-прежнему в неусыпной бдительности. Если какой-нибудь щенок удалился непозволительно далеко, он его притащит назад, а у норы, для назидания остальным, накажет — оттаскает за шиворот или слегка прикусит. Провинившийся взвизгнет, и все — он, его сестры и братья — поймут, что далеко без родителей уходить пока нельзя.

С заходом солнца взрослые загонят детенышей в гнездо, за ними отправится самка, а самец, оставаясь самой бдительностью до конца, напоследок еще раз тщательно осмотрится, принюхается…

До сгущения сумерек вам не надо сидеть у норы: в какое-то мгновение мелькнет темный силуэт и исчезнет в кустах. Это один из родителей ушел на кормежку. Через несколько часов он вернется, и уйдет другой.

Только будьте у норы очень осторожны, близко к ней не подходите. Не надо беспокоить интересное и трогательное семейство. И ни в коем случае не допускайте, чтобы за вами к норе прибежала собака.

Енот — бродяга от природы, но особенно любят путешествовать молодые особи. Иногда они забредают в несвойственные им угодья и зимой гибнут. В удачных местах акклиматизации эти животные осваивают расстояния от 150 до 300 километров в год.

Енотовидная собака — полезное промысловое животное. Ценится не только своеобразный мех, но и жир этого зверя, он считается целебным. В Японии мясо енотовидной собаки не только употребляют в пищу, но и считают его деликатесным и целебным. Конечно, здесь проявляются вкусы, о которых не спорят, но целебность жира енота не вызывает сомнений. Издавна люди применяют этот жир при лечении туберкулеза, болезней желудка и кишечника, при различных долго не заживающих язвах, причем успешно. И это вполне естественно: енотовидная собака — зимоспящий зверь, а поэтому в его жире накапливаются все необходимые для жизни микроэлементы, в том числе витамины, биостимуляторы и т. п. Нет оснований считать, что жир этого животного менее целебен, чем у медведя, барсука или других любителей поспать.

 

Калан — «сухопутный моряк»

Калана иногда называют морской выдрой, морским бобром. Раньше еще называли и камчатским бобром, когда он обитал на камчатском побережье. Трудно объяснить, почему калана называют морским бобром, — на бобра он не похож ни обликом, ни образом жизни. А вот с речной выдрой сходство есть, хотя не такое уж и значительное. У калана, как и у речной выдры, длинное гибкое туловище, он не очень проворен на земле, но изумительно быстр и ловок в воде. И еще: систематики включают калана и речную выдру в одно семейство — куньих.

Калан занимает как бы промежуточное положение между такими полуводными зверями, как речная выдра, ондатра, бобр, и ушастыми тюленями — котиком, сивучом, морским львом. Конечности у выдры, ондатры, бобра имеют небольшие перепонки между пальцами, у ушастых тюленей — ласты. У калана передние конечности по строению напоминают лапы выдры, ондатры, а задние по форме близки к ластам. С берегом он связан теснее, чем котик или сивуч, которые способны подолгу жить в открытом море, но берег ему не так необходим, как речным и озерным полуводным зверям.

Калан выглядит неуклюже и тяжеловато, нет в нем грации и изящества. Длина туловища самцов от 1,2 до 1,4 метра, вес до 30–45 килограммов. Самки более легкие. Хвост средних размеров. Тело уплощено и густо опушено. Голова округлая, с густыми длинными светлыми усами и небольшими глазами. Морда гораздо светлее туловища.

Мех калана недлинный, но чрезвычайно пышный, мягкий и шелковистый. Главное — очень густой. Окрашен в приятный темно-коричневый или почти черный цвет. Особенно красивы и высоко ценятся темные шкурки с сединой. Каланий мех самый прочный из всех мехов. Специалисты составили шкалу устойчивости мехов к износу. Идеалу прочности присудили балл 100, и этот балл достался калану и речной выдре. А у зайца, например, балл прочности меха в 20 раз ниже, чем у калана. Мех белки заслужил 30 баллов, рыси — 40, лисы — 50, что в два раза ниже, чем у калана. На что уж прочен мех у королевы мехов — американской норки, но и он получил лишь 70 баллов.

Но во сто крат дороже каланий мех самому зверю. Как известно, водных и полуводных зверей от переохлаждения тела предохраняет толстый слой подкожного жира, которым природа наделила китов, нерп, сивучей, морских котиков, норку, выдру и прочих, а вот калана обошла. Его предохраняет лишь меховой покров. Воздух, находящийся между ворсинками, облегчает вес зверя и выполняет функцию теплоизолятора. Калан постоянно тщательно ухаживает за своей спасительной «шубой» — расчесывает ее, лижет, чистит, сушит. Содержит в идеальной чистоте, так как грязный мех мокнет и животное гибнет от простудных заболеваний. Линька волосяного покрова калана растянута чуть ли не на все 12 месяцев, и потому его мех хорош в любое время года, хотя к зиме он становится гуще и пушистее.

Калан замечательно приспособлен к воде. Он прекрасно плавает и ныряет, под водой способен плыть со скоростью три метра в секунду и погружаться на глубину до 50 метров. Вытянувшись этакой живой торпедой, закрыв слуховые проходы и ноздри специальными клапанами, гребет задними лапами-ластами и спокойно разглядывает зеленую толщу воды. Высматривает добычу.

Основной корм калана — морские ежи, двустворчатые моллюски, осьминоги, кальмары, крабы, медузы и прочая морская живность. И рыба, конечно. В питании калан неприхотлив. Нырнет в воду, погрузится на дно, наберет ежей, ракушек, прижмет добытое передними лапами к груди и поднимается наверх. А на морской поверхности перевернется на спину, разложит добытое на груди и брюхе и ест не спеша, покачиваясь на волне.

Калан для вскрытия двустворчатых моллюсков использует камни: положит себе на грудь булыжник и бьет о него ракушку, пока та не треснет, не разобьется. Иначе-то как извлечь из нее мякоть? Использование орудий труда свидетельствует о высоком уровне развития животного. Немногие способны на такое.

Калан может и другое: вытирает загрязнившийся волосяной покров водорослями, заворачивается в морскую капусту, чтобы его не сносили течение и ветер во время сна на водной поверхности. Прямо-таки умник. Сомневаетесь? Посмотрите внимательно ему в глаза, и вы увидите в них какие-то таинственные тени и искры мыслей.

Но вернемся к питанию калана. Малоподвижных ежей, ракушек, морских звезд, медуз он берет легко и в достатке, ест их много, да только калорий в них маловато. Наестся ими, поспит три-четыре часа, и вновь чувство голода заставляет приниматься за еду. А вот рыба дело другое — это калорийная и сытная пища. И хотя нечасто она попадает «на стол» калану, но по своему значению это корм наипервейший.

…Вынырнет калан со дна морского, полежит на спине, поест, вымоет брюхо, покрутившись в воде, осмотрится вокруг — и на отдых. Летом он часто заплывает в густые заросли морской капусты, где меньше волны, где нет страшных врагов калана — акул или косаток, там и спит, лежа на спине, сложив передние конечности на животе.

Но часто каланы выходят на отдых на берег или на торчащие из воды камни. На камнях особенно удобно, безопасно, все вокруг видно.

Калан — обитатель прибрежных морских вод с глубинами до полусотни метров, с обилием водорослей, мелководий, с крутыми каменистыми берегами, надводными и подводными рифами. Волну и накат с моря каланы не любят, а потому предпочитают обосноваться в закрытых бухтах, заливах или у оконечностей мысов, островов, за которыми в любое время можно укрыться. Зоной устойчивого обитания морского бобра является километровая полоса воды вокруг «сухопутья».

Каланы считаются относительно оседлыми, при возможности подолгу живут на облюбованном ими участке. В неспокойную ветреную погоду держатся поближе к берегу, в штилевую могут уплывать от берега на 25 километров. Но заволнуется море, расплачутся с тоской и тревогой чайки, и заспешат «моряки» к своим спасительным берегам. Они «сухопутные моряки». Среди каланов есть домоседы, есть и бродяги, которым дома не сидится. Летом и зимой каланы более оседлы, чем весной и осенью. На Командорских островах сезонные передвижения «сухопутные моряки» не совершают, а вот на Курилах это обычное явление.

Теоретический ареал калана представляет собой гигантскую дугу, протянувшуюся вдоль Курильских островов, восточного побережья Камчатки, Командорских и Алеутских островов, островов Прибылова, побережья Аляски, Канады и США к югу до Калифорнии. В настоящее время каланы заселяют лишь некоторые Курильские острова, южную оконечность Камчатки (мыс Лопатка), острова Командорские, Алеутские, Прибылова, Кадьяк и Калифорнийское побережье, между которыми укором совести алчных и безжалостных промышленников простираются обширные пространства, где этого великолепного зверя не стало.

Каланы спокойны, добродушны и очень миролюбивы. Живут колониями, часто собираются в стада до 50–100 и даже до 200–300 голов — не кричат, не беснуются. Впрочем, сытые, в штилевую погоду они затевают веселые игрища: кувыркаются, гоняются друг за другом, ласкаются.

Даже брачная пора — наиболее эмоциональный период в жизни большинства животных — у каланов проходит без шума, а тем более драк, они и аппетита не теряют. Образовавшиеся супружеские пары дружны, ласковы и нежны. Кормятся, играют, отдыхают — все время вместе. Спят рядышком, почти в обнимку.

Стадия вынашивания длится около года, зато детеныш появляется на свет отлично сформировавшимся, в густом пуху, зрячим и даже с зубами. Весит он полтора-два килограмма, а в длину достигает 50–60 сантиметров. Осиротевшего малыша обязательно «усыновит» другая мать и выкормит.

Каланенок находится все время на груди матери, лежащей в море на спине. Она кормит его досыта, лижет, баюкает. Даже катает на себе, знакомя с миром, в котором предстоит ему жить. Когда приближается время очередной кормежки, мать оставляет детеныша где-нибудь в укромном месте, скажем, в зарослях морской капусты, а сама ныряет… А он спит «на груди» моря. Не тонет, не захлебывается.

В первые две недели детеныш приобщается к пище взрослых, но и продолжает сосать молоко несколько месяцев. Растет быстро, хорошо развивается. В полугодовалом возрасте меняет детский меховой покров на чудесную «шубу» взрослого. В год имеет длину тела как у матери, весит 17–19 килограммов. Он уже все умеет, знает, как жить по-каланьи, но еще долго будет рядом с той, которая дала ему жизнь. Он научился избегать заклятых врагов — акул и косаток, уплывать от штормового наката в затишье, содержать волосяной покров в идеальной чистоте. Все знает, что положено знать «сухопутным морякам».

Отцы особой нежности к наследникам не питают, не хотят мешать матерям, но когда тем становится трудно, они тут как тут. Готовы во всем помочь.

Так и живут эти «сухопутные моряки» — флегматично-спокойные, веселые, любопытные и забавные, всегда миролюбивые и совершенно беззлобные животные. Пойманные людьми, они почти не сопротивляются им, не кусаются, легко привыкают к неволе, берут корм из рук, как дельфины. Настоящие друзья человека.

Еще 250 лет назад по побережью северной части Тихого океана каланов насчитывалось многие сотни тысяч. Миру их открыл знаменитый естествоиспытатель экспедиции Витуса Беринга Георг Стеллер.

Правда, калан стал известен русским первопроходцам, достигшим Тихоокеанского побережья Камчатки, несколько раньше Стеллера, но он первым описал неведомое животное, и мы воздаем ему должное.

В то давнее время каланы совершенно не боялись людей, сами подплывали к ним. Не будь у них такой замечательной меховой шкуры — не началась бы трагедия, затянувшаяся более чем на два столетия и принесшая печальные последствия. Морских бобров в середине XVIII века было очень много, а теперь все три подвида числятся в Красных книгах редких и исчезающих животных.

Драгоценный мех калана был одним из главных стимулов освоения побережья северной части Тихого океана сначала русскими моряками и первопроходцами, а затем Российско-американской компанией. На пушных аукционах шкура калана стоила одну-две тысячи долларов, то есть по стоимости была равна в среднем 20 лисьим шкурам, а знаменитых соболей за одного калана шло семь — восемь.

Морскую выдру уничтожали более быстрыми темпами, чем котика, потому, что она жила у берегов круглый год и не исчезала на шесть месяцев в океане.

На Командорских островах во время их открытия в 1741 году каланов было до 15 тысяч, там их сразу же стали уничтожать тысячами. На острове Беринга в 1745 году добыли полторы тысячи каланов, а через десять лет ни одного. Перенесли промысел на соседний остров Медный. В 1754 году на нем взяли 800 каланов, а через восемь лет и там их не стало. На Командорских островах к семидесятым годам XVIII века калана тоже истребили. Быть может, несколько самых осторожных, самых мудрых пар сумели уцелеть в недоступных местах скалистого морского побережья, к которому человеку было не пробраться ни с суши, ни с моря. Так или иначе, но потребовалось сто лет, чтобы калана снова заметили на Командорах.

В 1788 году русский моряк Г. Л. Прибылов открыл в северной части Тихого океана острова, названные потом его именем. На этих островах ежегодно забивали до пяти тысяч каланов, а вскоре и там прекратили промысел.

Но жили еще эти многострадальные животные на Курильских и Алеутских островах, вдоль побережья Северной Америки, и избиение каланов было перенесено туда. В семидесятых годах XIX века мировая добыча калана составляла от четырех до восьми тысяч штук в год. Но после пика заготовок в 1884 году (восемь тысяч шкур!) крах и для этой популяции стал необратимым. В 1900 году на пушной аукцион попала всего тысяча шкурок калана, и все равно «последних могикан» с фанатичным упорством добивали. Полностью их уничтожили на Сахалине, Камчатском побережье, на многих островах Курильской гряды. На Калифорнийском побережье последний калан южного подвида был убит в 1911 году.

Наконец в том же году Россия, США, Япония и Англия заключили конвенцию о запрете охоты и об охране каланов. Но браконьеры отстреливали их и в Первую мировую войну, и в Гражданскую, и после них. В 1924 году советское правительство приняло специальное постановление о строгой охране морской выдры.

Медленно, долго восстанавливалась ее численность, а еще медленнее — ареал, но все же вид был от истребления спасен. Теперь каланы обычны во многих местах, но до восстановления былого ареала и былой численности еще далеко. На Командорах каланов теперь около двух тысяч, а было в пять — семь раз больше. Возрождается морской бобр и на Калифорнийском побережье — численность южного подвида достигла уже тысячи голов. Все больше и больше становится их на островах Курильских, Алеутских и Прибылова, у берегов Аляски. Есть все основания считать, что со временем популяции калана возродятся полностью.

Человек очень много может сделать, если захочет. Но никогда не сможет он восстановить исчезнувший вид животного. Все, что исчезает в животном мире, — исчезает навсегда. Какая невосполнимая потеря, что не стало у суровых Командорских островов стеллеровой коровы, и какая радость, что каланы избежали этой участи.

 

Северный морской котик

Сцены и картины из интересной жизни необыкновенных животных — морских котиков — так и мелькают на кинолентах, телеэкранах, в книгах и журналах. Многие с ними хорошо знакомы, будто сами видели громадные лежбища больших и красивых животных и слышали их рев, заглушающий шум морского прибоя и крики многочисленных колоний птиц. Поражает мысль: «Как же их много!», но это теперь много…

Морской котик — представитель отряда ластоногих семейства ушастых тюленей. Животное прекрасно приспособлено к жизни в океанских просторах. Хотя вода для него родная стихия, но связь с землей котики не потеряли и проводят на ней примерно столько же времени в году, сколько и в море.

Северный морской котик называется так потому, что зоологи выделили восемь различных видов котиков, шесть из которых обитают в Южном полушарии и один у берегов Калифорнии. Северный морской котик — самый многочисленный, интересный и ценный из них. Рассказ пойдет только о нем, и мы его будем называть морским котиком или просто котиком.

Тело котика плотное, веретенообразное, прекрасно обтекаемое. Голова сравнительно маленькая, остроносая, с огромными красивыми темно-карими всему удивляющимися глазами, с веером светлых длинных жестких усов и еле заметными ушными раковинами. Конечности представляют собой идеально подвижные ласты, с помощью которых зверь в воде развивает хорошую скорость, а на суше лишь неуклюже и тяжело прыгает.

Самцы и самки резко отличаются размерами: взрослый котик весит от 100 до 250, в исключительных случаях 380 килограммов, самка же в пять раз легче.

Волосяной покров котиков очень густой, нежный и шелковистый, окраска от серебристо-серой до черно-коричневой. Он водонепроницаем, чрезвычайно прочен и вместе с толстым слоем жира предохраняет животное от переохлаждения.

Питается котик кальмарами и рыбой. Желудок взрослого самца вмещает 15–16 килограммов пищи (у секачей до 25 килограммов, но это уже редкость), самки — около четырех, а молодняк довольствуется меньшим: двух-трех килограммов вполне хватает.

В воде морские котики быстры и проворны почти как дельфины. Загребая передними ластами и извиваясь телом, они развивают скорость до 20 километров в час. При этом стремительно выпрыгивают из воды и пролетают в воздухе до четырех — пяти метров, группами и поодиночке, как дельфины. Глубоко вдохнув, котик способен нырнуть на глубину 80–100 метров, не появляясь на поверхности до десяти минут.

Разумеется, таким замечательным пловцам поймать рыбу, кальмара, осьминога или на худой конец медузу ничего не стоит. Потому-то они такие упитанные. Почти все морские звери жирные: киты, моржи, тюлени, но котикам обильные жировые запасы нужны еще и для многомесячного пребывания на лежбищах, так как, когда начинается гон, им не до еды.

Живут котики на огромных просторах северной части Тихого океана, однако места их размножения — лежбища — строго ограничены. Кроме Командорских островов брачная жизнь этих животных проходит на острове Тюлений около Сахалина, на нескольких островах Курильской гряды и на островах Прибылова. В зависимости от принадлежности к детородным лежбищам формируются стада морских котиков: командорское (около 200 тысяч голов), сахалинское (160–170 тысяч), курильское (несколько десятков тысяч). Прибыловское стадо наиболее крупное, в нем около двух миллионов котиков.

Лежбища устраиваются на пологих песчаных или галечных пляжах, на скользких громадных камнях, а то и вообще на скалах. Удобнее для лежбищ, конечно, большие пологие пляжи, уходящие в глубь островов, на узких во время шторма волны губят молодняк и постоянно досаждают взрослым.

Странно — на многих океанских островах есть множество прекрасных пляжей, а они жмутся, теснятся, часто бедствуют всего на нескольких из них, из года в год приплывая именно к ним, каждый точно к тому месту, где родился.

Всю долгую вьюжную зиму морские котики живут одиночками, группами и небольшими стадами на просторах Тихого океана — от Курил и Японии до Калифорнии и от Берингова моря до Гавайских островов. Отдыхают и спят там же, где и кормятся, на вечно колышущейся водной поверхности, нередко за тысячи километров от земли, до которой им вроде бы и дела нет. Как спят? А просто: всплыл, лег на спину, положил ласты на живот, а голову на грудь и закрыл глаза…

Но к весне неудержимая сила влечет морских котиков на север, в царство холода и туманов. Влечет всех — самцов и самок, старых и молодых. Влечет ради продления рода.

В апреле на Курильских, Командорских и Алеутских островах еще лежит снег, а вокруг свирепствуют жестокие штормы. Бесконечные полчища волн с поразительным упрямством устремляются к островам в намерении разрушить их, смыть, но разбиваются о твердь скал. Нескончаемый грохот прибоя, промозглая изморось и туман, плавающие льдины и снег на скалах — как мало, казалось бы, в этом привлекательного.

В конце апреля меж бурунов показываются темные большеглазые светлоусые головы. Присматриваются, принюхиваются, часто исчезают под водой. Одна, другая, третья. С каждым днем котик становится смелее и, наконец, прорезав пенистый прибой, вылезает на омытый соленой водой берег. Осмотревшись еще раз, он неуклюже и тяжело ковыляет подальше от брызг.

Это прибыли первые представители морских котиков. Самые сильные и нетерпеливые. Секачи. Они спешат занять места, заявляя об этом грозным криком, торжествующим и зовущим. Вот один из них, смешно опираясь на подогнутые ласты, ковыляя и пыхтя, взгромоздился на большой плоский камень и посмотрел вокруг — это зрелый самец, в силе, ему не менее семи лет (гаремы они начинают собирать в этом возрасте). Размеры секача внушительны: длина до двух метров, а весит он примерно столько же, сколько и матерый бурый медведь. Тело плотное, могучее.

Вроде бы морской котик не в своей стихии на суше, однако весь его вид говорит о гордости за самого себя, голова высоко поднята, взгляд устремлен в морскую даль, откуда он кого-то нетерпеливо ждет. Нетрудно догадаться, кого. А ждать подруг приходится долго, и почти месяц страдалец не ест…

В нетерпении котики в драках делят удобные места пляжа, готовятся к встрече подруг и тем временем стройнеют.

В мае наконец-то приплывают самочки, сразу же оповещая и будоража давно приготовившихся к встрече своих повелителей громкими призывными криками. При этих криках секачи ревут, мечутся, им хочется в воду, к подругам, но они боятся потерять место на суше, ставшее таким дефицитным, и лишь топчутся на своих камнях, нетерпеливо извиваясь и качаясь, и оглашенно ревут, разевая пасть до возможных пределов.

Очаровательные самочки прекрасно все понимают, но к ним не торопятся. Они весело перекликаются между собой, сбиваются в стайки и вроде бы о чем-то озабоченно советуются, кокетничая. Широкий пляж в поле их зрения усеян котами-султанами, давно готовыми к формированию гаремов, но котихи набивают себе цену. И вдруг всей толпой вылезают на берег и направляются, извиваясь, к одному секачу — не обязательно к наиболее крупному, статному или крикливому, не всегда к самому ближнему. Бог весть что определяет их выбор.

Они окружают своего избранника, наперебой трутся о него, тянутся к носу, ласково о чем-то бормочут, нежно покусывая в шею, завораживая томными взглядами прекрасных глаз. Не ревнуя, не ссорясь между собой, подумать только…

Котик очень доволен и горд, отвечает всем своим долгожданным подругам одинаково ласковым вниманием и зовущими гортанными звуками. Вместе с тем он не теряет бдительности, следя за пока одинокими секачами-соседями. Избави бог в это время кому-нибудь из них приблизиться к счастливцу!

Между тем новые партии самочек осчастливливают и других секачей. Через несколько дней берег на километры вдоль моря становится черно-бурым от тысяч котиков, между телами которых и яблоку негде упасть. Над этой живой лавой как бы в шахматном порядке гороподобно возвышаются бдительные султаны в окружении 10–30, а то и 40–50 наложниц — кому как повезет. Границы между гаремами вроде бы и не заметно, но ее прекрасно видят и секачи, и их подруги, а всякое нарушение этой границы ведет к реву, угрозам и дракам.

Знакомство с лежбищем котиков — незабываемое впечатление. Будто одновременно и неустанно ревут десятки тигров, сотни быков, мычат тысячи коров, блеют бессчетные стада овец и коз, но и это не все — кто-то громко свистит, сопит, фыркает, кашляет. Да еще гвалт бесчисленных птиц.

Когда Джеральд Даррелл увидел гаремную жизнь морских котиков, он, восхищенный ее красотой и драматизмом, написал: «… если бы мне вдруг выпала доля быть животным, я бы предпочел оказаться в шкуре котика, чтобы наслаждаться обществом таких великолепных супруг».

Молодых котиков, остающихся «парнями» до шести-семи лет, взрослые к гаремам не подпускают. Им приходится объединяться в холостяцкие группы. Самочки до трех лет тоже держатся отдельно, где-нибудь поодаль. Холостяки, которым уже пять-шесть лет, все время интересуются жизнью взрослых, стремятся принять в ней участие, но… везде их гонят. Редко кого взрослые не отвергают.

Через день-два после прибытия на лежбище у самки появляется котенок — черный, пучеглазый, головастый, но очень симпатичный. Весом четыре-пять килограммов. Мать за ним ухаживает трогательно, несколько дней беспрерывно досыта кормит молоком, которое жирнее коровьего в 10–15 раз, греет, лижет, любуется, оберегает от опасностей, холода и жары.

Но любовные страсти перебивают инстинкт материнства. Котиху терзают материнские заботы, но при всем этом она не спускает глаз и со своего избранника, к которому ее неудержимо тянет. Только что родившая самка через четверо — шестеро суток вновь думает о продолжении рода. В брачный период она не забывает на день-два отлучиться в море, освежиться, отдохнуть, наесться, почиститься, накопить молока. Не в пример секачам, которые в это время напрочь забывают о пище. Около полутора месяцев они бывают в воде лишь в исключительных случаях или в жару, чтобы остудить свой пыл и горячее тело. Это случается примерно раз в неделю. Даже вечерами, когда другие котики устраивают массовые купания и игрища, они бдят. Иногда, правда, вконец обессилев, женатые уходят к холостякам немного поспать. Иначе и погибнуть можно.

Любвеобильных секачей-гаремников на лежбищах гибнет довольно много — каждый третий. Ученые говорят, что умирают они вследствие ожесточенных драк, от кровавых ран. Но я думаю, при такой жизни, без сна и пищи, но с великим множеством жен, постоянно разжигающих раздирающее чувство ревности, навек угомониться немудрено и без ран и драк.

Ну а котята? Занятые мамаши сводят их в кучу, образуя «ясли», где малыши жмутся друг к другу и терпеливо ждут, когда их накормят. У каждого только своя мать. Просто удивительно: возвратившаяся с моря котиха находит свое дитя среди тысяч, в страшной тесноте, в реве, гвалте. Узнает его по голосу в таком аду, находит по запаху среди густых «ароматов». Осиротевшего малыша уже никто не накормит, он обречен.

Через три-четыре недели котята под бдительным и терпеливым контролем мам начинают приобщаться к воде, учатся плавать и нырять, а позже и добывать корм. Через месяц детский пушистый мех меняется на красивый серебристо-черный, и детеныш приобретает облик взрослого. В миниатюре, конечно. В октябре котята чувствуют себя в воде как дома, не страшатся ни океанских волн, ни громового прибоя и уже готовы к дальним многомесячным странствиям в океане.

Лежбища котиков в брачный период не балует хорошая погода — то штормовые ветры, то туманы и дожди. Нечасто представляется возможность погреться под лучами невысокого солнца. И уже в сентябре чувствуется приближение зимы: начинаются заморозки, дождь мешается со снегом, штормовые ветры ожесточаются, берега обледеневают. А там наступает пора метелей. И все эти невзгоды котики переносят, не страдая и судьбу не кляня.

До глубокой осени многочисленное ревущее стадо противостоит суровой стихии. К этому времени котики представляют собой единое целое: ревнивые секачи-индивидуалисты и компанейские подростки, озлобленные старцы и кокетливые красавицы котихи, многосотенные детские «ясли» и «клубы» холостяков и холостячек. Объединяются животные для того, чтобы сохранить молодняк, не дать ему исчезнуть, вместе противиться ветрам, холоду, туманам, дождям и снегам.

И все же в конце ноября — начале декабря котики уходят в море. Плывут на юг, чтобы восстановить силы, пополнить жировые запасы, подрасти и через полгода вернуться в заветные места.

В море мать живет со своим детенышем неразлучно. Учит его всем премудростям жизни только до годовалого возраста. Годовичок весит до 15 килограммов и полностью подготовлен к самостоятельной жизни.

В три-четыре года самки становятся взрослыми, достигнув полутораметровой длины и примерно 30 килограммов веса, самцам же до взрослости еще расти и расти. Самки живут дольше — до 38 лет, а самцы в два раза меньше, потому что много сил отдают на продолжение рода.

Печальна судьба котиков-холостяков: примерно каждого пятого забивают промысловики ради шкуры, мяса и жира. Далеко не каждый из них достигает ранга гаремника-секача.

Плавают котики группами и в одиночку на громадных просторах Тихого океана, за многие тысячи километров от своих лежбищ, но в определенный срок возвращаются к ним. Как находят дорогу? Как определяют точный курс? На современных кораблях множество сложнейших приборов, точных карт, штурманы, капитаны, и при этом они, случается, блуждают. А морские звери плывут как по идеальному компасу, чтобы вылезти точно на свой единственный берег и в нужные сроки (например, самки за несколько дней до родов). А в пути и штормы, и дожди, и туманы, и морские течения, но не страшат они котиков, не задерживают, не сбивают с точного курса. Просто поразительно!

Драматична «биография» котикового племени, а все потому, что его мех прекрасен и дорог. На островах Прибылова были обнаружены колоссальные полчища котиков, сивучей, моржей, каланов, голубых песцов. И на этих островах началось массовое истребление замечательных морских зверей, а с годами оно усиливалось и ожесточалось. В конце XVIII века на Командорах забивалось по 20–30 тысяч котиков ежегодно. Российско-американская компания с 1799 по 1867 год в среднем заготавливала почти по 40 тысяч шкур в год. С 1871 по 1890 год на Командорах и островах Прибылова было забито 2 635 тысяч котиков (в среднем по 132 тысячи в год). В последующие годы на командорских лежбищах тоже добывалось по 20 тысяч шкур в год.

Остров Тюлений с лежбищами морского зверя открыли в середине XIX века, а в 1852–1855 годах там было забито около 100 тысяч котиков, и стадо было практически уничтожено. Потребовалось 14 лет для того, чтобы популяция котиков Тюленьего острова слегка пополнилась, но в 1870 году последовало новое побоище.

О, как жесток бывает человек в своих алчных, в конечном итоге бессмысленных устремлениях к обогащению!

Промысел велся варварски, без учета пола и возраста зверей. И наступил крах: котиков стало так мало, что в недавнюю быль просто не верилось. Но промысел несчастных животных продолжался — теперь даже и в море, на путях подхода к лежбищам. Не менее ста хорошо оснащенных судов рыскали в поисках живого золота. С 1879 по 1909 год в море было добыто около миллиона котиков. А сколько еще их погибло раненых, не попавших в руки промышленников!

От окончательного истребления морского зверя спасла Международная конвенция 1911 года по охране котиков и запрету промысла. В 1957 году была заключена новая Международная конвенция, в которой меры по охране морского зверя были уточнены и расширены.

Теперь котиков снова много, но добыча их построена на научных основах и строго контролируется. Этих зверей с каждым годом становится все больше, лежбища расширяются, образуются новые, и рев на лежбищах год от года сильнее. И как душе не радоваться?

 

Бобр — житель лесных озер и рек

Во многих отношениях бобр очень интересное и своеобразное животное. Можно начать с того, что это типичный грызун сравнительно больших размеров, весящий до двух пудов. Живет в лесных водоемах и около них — он такое же полуводное животное, как выдра, норка и ондатра. Особенно интересен тем, как питается и как строит.

Было время, когда речные бобры широко заселяли реки и озера лесной и лесостепной зон Северного полушария. Науке известно 13 видов ископаемых бобров. В наше время имеются только два вида — канадский и европейский. В Северной Америке некогда бобров насчитывалось не менее 60 миллионов. Вряд ли меньше бобров было две-три тысячи лет назад и в Евразии.

Красивый и прочный мех высоко ценился исстари. На Руси он украшал боярские шапки и воротники. Бобровая шкурка лет триста назад стоила почти в два раза дороже собольей — за нее давали две лошади. Не менее дорого ценилась и мускусная бобровая железа, добавка ее содержимого в духи удесятеряла их стойкость. Иной раз за железу платили больше, чем за шкурку. Охотники-бобрятники были в почете, их даже от воинской повинности освобождали.

Великолепная шкурка и мускусная железа издавна привлекали алчных людей. В погоне за наживой в Северной Америке бобров убивали миллионами, так же жестоко, как бизонов и странствующих голубей. В Старом Свете бобра начали преследовать намного раньше и раньше его извели. Сначала в западноевропейских странах, затем в России. К началу XX века бобр был на грани исчезновения. На тысячи километров насчитывалось совсем немного крошечных очагов, в которых отчаянно сопротивлялись истреблению последние бобры. В нашей стране такие оазисы были в Белоруссии, в Воронежской и Липецкой областях, на североуральских речках Конде и Сосьве, в Туве. Общее поголовье этих зверей исчислялось 800–900 особями.

С 1922 года бобр в нашей стране был взят под строгую охрану, организовали специальные бобровые заповедники — Воронежский, Березинский, Кондо-Сосьвинский. И стал бобр возрождаться. Сначала быстро росла численность в очагах сохранения, затем образовались новые бобровые поселения. С 1927 года бобров начали успешно отлавливать и перевозить в места, где они жили раньше и где сохранились для них условия обитания. За 1927–1970 годы в Советском Союзе расселено 12,4 тысячи бобров. В настоящее время на территории России их обитает не менее 220 тысяч. Во многих местах поголовье давно возросло до оптимальных размеров, что позволило начать лимитированную добычу этих ценных животных. Но азиатский подвид бобра еще редок, его ареал до сих пор не восстановился, и об охоте на него пока не может быть и речи. Более того, он занесен в Красную книгу и строго охраняется.

На Дальнем Востоке бобры почему-то не обитали. Очевидно, им не подходил уж очень своенравный и капризный гидрорежим рек с катастрофическими паводками и резкими спадами уровня воды. Речной бобр предпочитает тихие реки с небольшими водами и плавным изменением их режима, а на Дальнем Востоке таких мало. Но зато много приречных ивняков, осинников, водно-болотной растительности, которые страсть как любит бобр.

Обследовав несколько рек и посоветовавшись, дальневосточные охотоведы решили завезти бобра на Амур, попытаться акклиматизировать его. Ведь до сих пор его лишь реакклиматизировали. И акклиматизировали! И европейского, и канадского. В Приамурье, на Камчатке. Промысловой численности бобры еще не достигли, но уже доказали свою высокую экологическую пластичность.

Внешний вид этого животного своеобразен: компактное массивное туловище, выглядывающие наружу большие оранжевые зубы, толстый волочащийся хвост. Бобр хорошо приспособлен к жизни в воде: обтекаемое туловище, округлые, маленькие, спрятанные в шерсти уши, запирательные клапаны в ушных проходах и ноздрях, большие задние конечности с хорошо развитыми плавательными перепонками между пальцами. Губы раздвоены и могут плотно смыкаться за резцами, позволяя грызть под водой. Мех очень густой и водонепроницаемый. Бобр часами плавает, а вылезет на берег, встряхнется — и сухой. На суше он неловок, не то что в воде.

Хвост у бобра особый: как толстое тяжелое весло, у основания круглый, в остальной части плоский; ближе к туловищу покрыт мехом, а на остальной, большей, части — в ороговевших ромбовидных чешуйках. Хвост имеет хорошо развитую кровеносную систему, им бобр рулит в воде, во время подгрызания дерева на суше опирается на него, на нем сидит в холодную погоду, им же сильными шлепками по воде подает сигнал тревоги. И еще одна интересная функция у хвоста — это жировое депо. Дело в том, что бобр регулирует свой вес по временам года: зимой медленно худеет, экономно расходуя осенние запасы; с приходом весны быстро спускает остатки жира, а летом живет худым и стройным; осенью же опять усиленно нагуливает жир, причем толстый хвост утяжеляется в полтора-два раза.

Под водой бобр способен задерживать дыхание до 10–15 минут. Этому способствует повышенное содержание гемоглобина в крови и миоглобина в мышцах. Сосудистые сплетения — «чудесная сеть» в области печени — отличное кислородное депо. Во время ныряния резко уменьшается пульс, кислород используется полнее и экономнее.

И еще несколько особенностей есть у нашего героя. Коготь второго пальца задних конечностей раздвоен и приспособлен для расчесывания волос и удаления из них паразитов. В задней части тела находятся парные мускусные железы — те самые, выделения которых называют бобровой струей. Она неприятно пахнет, но широко используется в парфюмерной промышленности как закрепитель запахов.

Бобр — хороший пловец и ныряльщик. В тревожной обстановке он тихо и незаметно всплывает, чуть-чуть выставив над водой верхнюю часть головы, мельком осматривается, запасается новой порцией воздуха и снова погружается в воду. А потом покажется метрах в ста под крутым берегом или в траве и снова исчезнет в своей стихии.

Плавает быстро, легко и непринужденно. Тело вытянуто, передние конечности прижаты, гребет задними — то попеременно, то одновременно, но одинаково красиво. Однако на суше бобр неуклюж, бегает медленно и при малейшей опасности спешит к воде. Этот зверь очень скрытный.

Строительная деятельность нашего героя не имеет аналогов во всем животном мире. Жилище бобра — нора или хатка. Нора роется в крутом незатопляемом берегу, а хатка строится из прутьев и веток, скрепленных илом. Диаметр хатки достигает 12 метров, а высота от двух до пяти и даже больше. Вход в жилище находится всегда под водой.

Внутри хатки бывает до пяти этажей. В ней чисто, уютно и просторно, зимой тепло, летом прохладно. Ее стенки прочны, хозяева их постоянно ремонтируют. Многие хатки стоят десятилетиями. В норах так же уютно, и они бывают «многоэтажными». В них есть различные камеры: гнездовые, кормовые, запасные, которые соединены сложной сетью тоннелей.

Бобры не любят колебаний уровня воды и в борьбе с ней возводят знаменитые бобровые плотины. Бобр среди зверей строитель номер один. Ученые долго изучали строительную деятельность этих животных и пришли к выводу, что в ней проявляются не только инстинкты и врожденные рефлексы, но и определенный рассудок.

Для сооружения плотины бобры, как настоящие инженеры, подбирают наиболее подходящий участок ручья или реки. Строительные работы обычно начинаются на каком-нибудь возвышении на дне водоема. Если его не оказывается, бобры делают на дне водоема вал из ила. Потом начинается заготовка строительного материала — веток, сучьев, камней, ила. Все это укладывается в плотину в определенном порядке, со смыслом. Ветки, например, используются сначала большие, потом мелкие: кладутся они крест-накрест. Бревна нижними концами приглубляются, закрепляются илом. Опорные арки прислоняются к камням или затопленным корягам, лежащим ниже по течению. Каркас плотины заделывается илом, глиной вперемешку с травой, водорослями, тонкими ветками. Все продумано и учтено.

Прежде чем уложить в тело плотины камень, бревно, ветку или сук, бобр осматривает их, оценивает, выбирает наиболее подходящее. И всегда правильно, проявляя гибкость звериного ума. Так же смекалисто он ведет себя при всевозможных повреждениях плотины.

Если на бобровую плотину посмотрит несведущий человек, он подумает, что ее строили люди, скажем, рыбаки. Обращенная к течению сторона наклонена примерно на 45 градусов, и излишек воды через нее легко переливается. На участках рек, где течение бывает сильным, плотины имеют форму дуги — это уменьшает давление воды на нее.

Плотины бывают разные, длиной до 100 метров и больше.

В Северной Америке найдена окаменевшая бобровая плотина длиной 652 метра, высотой около четырех-пяти и шириной у основания более семи метров. Большие плотины противостоят значительным подъемам уровня воды. Образующиеся выше них запруды-водохранилища обеспечивают бобрам спокойную и размеренную жизнь. А каналы они роют для того, чтобы по ним сплавлять ветки и бревнышки. В бобровых поселениях, состоящих из нескольких семей, имеется целая система нор, хаток, каналов, плотин, нередко число их измеряется десятками. Особый, ни на что не похожий мирок трудолюбивых животных.

Бобры растительноядны. Летом они питаются в основном различными травами и водорослями, осенью кустарниками и деревьями, у которых едят ветки и кору. Всем другим видам деревьев предпочитают иву, осину, тополь, березу, черемуху.

Бобр — великий мастер грызть деревья: резцы у него большие и острые, постоянно растущие — по миллиметру в день, самозатачивающиеся, а челюстная мускулатура очень сильная. Осину диаметром до десяти сантиметров он «спиливает» за две-три минуты. За несколько часов валит большое дерево. Разделывает его на посильные для транспортировки бревна и ветки. Все это утаскивает про запас в свои подводные кладовые, расположенные около входов в жилище. На зиму одна семья запасает несколько десятков кубометров древесного корма, в котором случалось видеть бревна диаметром до 40 сантиметров. Сколько же труда нужно, чтобы такое большое дерево свалить да разделить на части и перетащить к жилищу!

Подмечена характерная деталь: чем толще дерево — тем короче бревна. Вес их получается почти одинаковым. Значит, прежде чем «пилить», бобр и тут соображает, в каком месте это делать.

Живут бобры семьями. Молодняк покидает родителей к двум годам. Размер семьи обычно пять — семь, иногда до десяти — пятнадцати животных. Большие семьи характерны для густо заселенных бобрами водоемов, в которых молодняку не находится свободных участков. Хотя этот молодняк достигает половой зрелости, бобровые законы не позволяют ему размножаться. Все логично: о каком размножении может быть речь в тесноте и скученности. На него «получают разрешение» те, кто обзаводится собственным участком.

Бобры сохраняют супружеские пары долго, иногда всю жизнь. Они очень дружны, привязаны друг к другу и нетерпимы к соперникам. Только вот летом самец нередко уединяется и временно, до осени, становится холостым.

Бобрята появляются весной. Их обычно три. Рождаются они физически вполне развитыми и в первый же день спускаются в воду, плавают, а в три недели начинают нырять. На взрослое питание переходят в полтора месяца. Но для того чтобы полностью вырасти и обучиться всем тонкостям сложной жизни, им требуется около двух лет. А всего они живут 8–10, изредка 12–14 и совсем редко 18–20 лет.

Семья занимает строго определенный участок и от пришельцев его ревностно охраняет. Он передается по наследству в течение многих лет. Дети стремятся поселиться рядом с родителями, но далеко не всегда им сие удается. С биологической точки зрения это к лучшему: исключается близкородственное скрещивание.

Соседние семьи живут дружно, если никто не посягает на чужую территорию. Иначе бывают кровопролитные драки, даже между родственниками.

Активны бобры ночью. В сутки каждый бодрствует восемь — десять часов, остальное время они отдыхают в своих очень уютных жилищах. Наиболее трудный период — зима. Запасов из кладовых и подводных растений часто не хватает, и бобры вынуждены выходить на поверхность, грызть деревья и кустарники. Если снег глубок, они делают подснежные тропы. С возвращением тепла у бобров наступает большое оживление.

Наш герой очень осторожен. Слух и обоняние у него хорошие, но зрение плохое. Зато тепловые — инфракрасные — лучи чувствует с 10–15 метров. Он всегда начеку, хотя врагов у него, кроме человека, мало: волк, рысь, медведь.

Весь облик бобра и его жизнь производят глубокое впечатление. Как пишут зоологи В. Дежкин и С. Мараков, «бобр — символ энергии, мира и труда». Но вместе с тем они любят различные игры, потешно катаются с глиняных горок, шлепаясь в воду, уморительно борются, забавно возятся друг с другом, сохраняя при этом степенный вид. Индейцы называют их «умными братьями с ребячьим характером».

В 1973 и 1974 годах мне довелось обследовать места акклиматизации бобров в Приамурье. Бобры там хатки строят редко, предпочитают рыть норы. В период наводнения, когда вода подходит к гнездовой камере, животные поднимают свои убежища. Со стороны их поселение выглядит как многоэтажный дом. Иногда нора выходит на поверхность земли, и ее хозяева в этом случае устраивают над образовавшейся дырой полухатку из веток и частей деревьев. Это ненадежное жилище: его часто разоряют медведи и волки.

Интересный случай наблюдался на реке Немпту. Во время наводнения, когда были затоплены берега вокруг одного из бобровых поселений, они прогрызли дверь в охотничью избушку и устроили себе удобное жилье на нарах. Видя, что вода прибывает, находчивые животные сделали дыру в потолке и приготовили себе убежище на чердаке. Но вода вскоре пошла на убыль, и бобры тщательно заткнули ветками прогрызенную ими дыру в потолке. Хотели они спастись от многочисленных летом комаров или привели в порядок испорченное — это осталось тайной. Когда вода спала, животные покинули чужую избушку и вернулись в свою хатку.

В мае, когда все зеленеет, бобры переселяются в старицы, на берега заливов, озер, ключей и живут здесь до осени во временных убежищах, лишь изредка посещая главные жилища. Корм на зиму готовят с конца сентября — начала октября. «Пилят» чаще всего тальники и осины. Стаскивают их в воду, сплавляют к норам, где устраивают кормовые склады. Зимой живут тихо и незаметно.

…Густая тень от прибрежных тальников уже бросила свое покрывало на высокую песчаную косу, но она еще дышала жаром июльского солнца. Я спрятался от комаров в дыме костра и в который уже раз наблюдал смену дня и ночи. Тишину и покой вечера нарушали лишь мягкий говор воды да комариный гул.

Было еще светло, когда из-за поворота реки появилась темная плывущая точка, от которой расходились небольшие волны. Это был бобр. Он неуклюже вылез на косу в сотне метров от меня, осмотрелся, обнюхал песок и кустики, уселся поудобнее, опершись на хвост. Посидев с минуту, бобр убедился, что вокруг спокойно, и приступил к делам.

Покрутившись на гребне косы, он нагреб кучу песка и стал смешно тереться о нее своим задом — видимо, помечал свой участок. Осмотрев и обнюхав сооружение, бобр занялся туалетом. Он тщательно расчесывал «шубу», смазывал ее жиром, выдавливаемым из анальных желез, разглаживал себя передними лапами.

Покончив с туалетом, долго к чему-то прислушивался, потом зашлепал к тальникам. Внимательно осмотрев их, зверь приподнялся на задних лапах и начал работать. Два-три щелчка зубами — и талина тихо и мягко падает. Одна, другая, третья…

Затем бобр обошел поваленные кусты, попробовал нежные побеги, посидел, почесался. Заметив мою лодку и дымок костра, замер, затем засеменил к воде — и был таков.

Глубокой ночью я услышал какие-то странные звуки, доносившиеся с противоположного берега реки. Выйдя из палатки, я пошел с фонарем вдоль берега к источнику звука. Сноп света вырвал из ночной тьмы сваленную осину, на стволе которой блестели глянец шкурки и бусинки настороженных глаз. В следующую секунду я услышал громкие и сильные удары бобрового хвоста по воде.

Безуспешно пытаясь уснуть, я думал о бобрах и о людях. Братья? Братья. Друзья? Нет. А зря. Надо бы.

 

Ондатра — младший брат бобра

Ондатра — эндемик Северной Америки. Впервые в Европу десять пар этих оригинальных зверьков завезли в 1905 году и выпустили около Праги. Они быстро освоились, стали размножаться и расселяться, а через десять лет их оказалось… около двух миллионов. В 1922 году начали акклиматизацию ондатры в Финляндии. Она прошла быстро и успешно. К 1933 году ондатра заселила до 200 тысяч квадратных километров — проникла в Австрию, Германию, Венгрию и другие страны.

В СССР этого грызуна завезли в 1928–1932 годах, а через несколько лет начали расселять уже своего зверька — так быстро он размножился. Массовое расселение ондатры прошло почти по всей стране — от Украины до Камчатки и от Средней Азии до полярного круга. В большинстве мест она прекрасно акклиматизировалась и быстро размножилась. Обширные ареалы образовались на севере европейской части Советского Союза, в Казахстане, Сибири и на Дальнем Востоке, а численность достигла десятков миллионов. Из нашей страны ондатра проникла в Китай, Корею и Монголию, где тоже образовала многочисленные популяции. За короткий срок ондатроводство выросло в новую доходную отрасль охотничьего хозяйства.

Ондатра — крупный грызун. По внешнему виду она напоминает крысу. Ее часто называют мускусной крысой. По размерам она крупнее крысы — в среднем весит около килограмма, иногда почти два. У нее короткая шея, тупомордая небольшая голова, маленькие глаза, короткие уши, длинные и жесткие усы. Губы устроены так, что могут смыкаться между резцами и коренными зубами, благодаря чему ондатра грызет, не захлебываясь, растения под водой (так же, как и бобр). Хвост длинный, в чешуйках, почти лишен волос. Лапки короткие, но с сильными когтями, приспособленными для рытья. На задних лапках между длинными пальцами есть плавательные перепонки и растут жесткие волосы. Эти лапки — весла зверька. Передние во время плавания прижаты к телу. Своеобразным рулем служит хвост.

Ондатра ведет полуводный образ жизни. Тело ее необтекаемо, с плохими гидродинамическими качествами, поэтому пловец она неважный, быстро плавать не может, но при тихом ходе очень вынослива. Клиновидная форма тела с наибольшей толщиной в задней части вызывает сильные завихрения воды. Зато ондатра может обходиться без воздуха до 12 минут, и ныряльщик она отличный.

Цвет ее «шубы» неоднороден — сверху светло-коричневый, а снизу серо-голубой. Реже встречаются черные ондатры с очень плотным и пышным мехом. У нее волосы густые и на концах слегка извитые, что способствует еще большей плотности и водонепроницаемости. В воде мех ондатры покрывается пузырьками воздуха, не пропускающими воду, поэтому, выйдя на сушу, она остается сухой.

Для сохранения влагоустойчивости меха ондатра смазывает его жировыми выделениями, расчесывает, встряхивается. Насыщенность волосяного покрова воздухом облегчает общий удельный вес тела, отчего она легко держится на воде. А голый хвост, плавательные перепонки и подушечки лап помогают регулировать температуру тела.

Есть у ондатры и другое приспособление к амфибиотическому образу жизни: повышенное содержание в крови гемоглобина, а в мышцах миоглобина создает дополнительные резервы кислорода, что способствует продолжительному пребыванию под водой.

Вода — родная стихия ондатры. Она любит тихие водоемы с обилием водных и прибрежных растений. Жилища устраивает в норах по берегам или в хатках, которые стоят на кочках, небольших возвышениях. По образу жизни ондатра во многом схожа с бобром, и недаром ее в Америке индейцы называют младшим братом бобра.

Мясо ондатры нежно и вкусно. В Америке оно считается деликатесом. Но у нас редко кто помышляет о том, чтобы эту «крысу» съесть. Вид зверька не вызывает такого желания. Особенно смущает длинный крысиный хвост.

Основной корм ондатры — сочные корневища и побеги осоки, ириса, вахты трехлистной, стрелолиста, тростника, камыша, ряски, кувшинки и др. Ест наиболее вкусные и питательные части растений. Употребляет она и животную пищу, в основном моллюсков. Рыбу ест очень редко, еще реже — раков, лягушек, насекомых. Животные корма в питании этого грызуна занимают всего до двух процентов, и они потребляются в основном в пору белкового и минерального голодания.

Активной ондатра бывает, как правило, после захода солнца и до утра. В это время повсюду слышны бульканье в воде, шелест вытаскиваемых растений и хруст. К неподвижно сидящему в лодке человеку плохо видящий зверек подплывает вплотную, а заметив его, испуганно ныряет, и потом его уже редко удается увидеть. Лишь тусклая водная гладь в различных направлениях пересекается легкими волнами — это плывет ондатра.

Она осторожна, при слабом зрении и обонянии полагается в основном на тонкий слух. От любой опасности норовит заблаговременно скрыться, но в безвыходном положении может отчаянно постоять за себя.

* * *

…Как-то осенью довелось наблюдать интересную сцену. В нескольких метрах от речного берега, на небольшой лужайке, в настороженной позе друг против друга напряглись ондатра и колонок и внимательно следили за каждым движением друг друга. Мордочка у колонка была злая, у ондатры — непроницаемая. Судя по клочьям бурой и рыжей шерсти, метелками повисшим на траве, драка началась давно.

Колонок резким движением пытался схватить ондатру с тыла, но при всей ее неповоротливости на суше она встретила его лоб в лоб и приняла атаку храбро. В живом клубке мелькали то коричневые, то рыжие цвета, хищник резко стрекотал и отравлял отвратительным газом всю лужайку, грызун же щелкал и скрежетал зубами, глухо уркал. В какое-то мгновение рыжий отчаянно заверещал, пытаясь отступить, но ондатра, ловко ухватив врага крепкими резцами за щеку, неистово трепала его, да так, что мне стало жаль несчастного колонка. Ему все же удалось вырваться, и он ретировался поспешно и позорно. А ондатра, победив коварного и опасного врага, не спеша стала зализывать раны.

* * *

Ондатры очень трудолюбивы. Срезанные острыми зубами растения буксируют к берегу, где часть их съедают на кормовых столиках, а остальное прячут в норы и хатки про запас. Иногда они бодрствуют и днем. Особенно активны осенью: строят дополнительные норы и хатки, запасают на зиму корм, много едят и сильно жиреют. Они готовятся к зиме, которая для них является тяжелым испытанием.

Хатки ондатра строит из крупных стеблей сухих растений. Они имеют вид маленьких копен сена. Гнездовая камера находится внутри этой копны, а вход в нее расположен под водой. На реках с широкой низкой поймой и высокими паводками хатки редки: они легко уносятся наводнениями. Поэтому здесь ондатра предпочитает рыть норы в высоких берегах. Вход в нору (как и у бобра) тоже из-под воды и часто тянется метров на десять. Большой спад уровня воды заставляет ондатру углублять вход, отчего он часто превращается в траншею.

Ондатра очень подвижна в гон, который у нее начинается ранней весной, как только появляются проталины во льду. В южных районах нашей страны это бывает в конце марта, в более северных — в апреле. Через 24–26 дней самка приносит от четырех до 12, иногда до 15–17 детенышей, однако средняя величина помета семь — восемь. Они рождаются слепыми и почти голыми, с красноватым брюшком, но растут быстро.

Детеныши удивительно живучи. Будучи еще безволосыми, они могут чуть ли не до полного окоченения находиться в холодной воде. В двухнедельном возрасте видят и слышат, вылезают из нор, грызут траву и листья, а в месячном прекращают сосать мать и едят то же, что и взрослые. Уже в два месяца они весят 300–400 граммов и начинают вести самостоятельную жизнь.

В июле — августе у взрослых бывает второй помет, а в теплых регионах наблюдается и третий. Молодняк способен размножаться в четыре-пять месяцев от роду.

О высокой плодовитости ондатры красноречиво свидетельствуют такие факты. Всего через пару лет после завоза с целью акклиматизации зверьки увеличивали свою исходную численность в 15–20, а через пять — в 400–500 раз. Просто поразительно!

Самцы активнейшим образом участвуют в выращивании детенышей и по праву считаются хорошими семьянинами. Супружеские связи у этих животных прочные.

Интересно, что при опасности взрослая ондатра ныряет в воду с детенышами, крепко за нее зацепившимися, они вместе пережидают опасность или уплывают в укромное место.

У молодняка большая смертность наблюдается во время наводнений, его уничтожают многочисленные хищники. Выживаемость ондатры сильно зависит от прогреваемости водоемов. Так, в средней полосе Сибири и в Приамурье из десяти родившихся остаются в живых к первой осени в среднем четверо. На одну взрослую самку осенью приходится всего шесть — восемь детенышей, хотя за весну и лето она успевает принести два-три помета. А вот в Казахстане и среднеазиатских республиках, где вода весной и летом прогревается выше 20 градусов, плодовитость составляет 20–23 детеныша на самку, из которых до осени остается 18–20. Разумеется, если не проявляются такие отрицательные факторы, как резкое изменение гидрорежима и увеличение поголовья хищников.

Оригинальны взаимоотношения ондатр. Взрослые, выкормив детенышей, позволяют им жить на своем участке, а к пришельцам совершенно нетерпимы, иногда дерутся с ними до смерти, особенно самки. Но вот наступила зима, все ондатры становятся дружными, миролюбивыми. Как будто бы они вдруг поняли, что вместе легче противостоять тяготам зимы. Живут не только семьями, но и сборными группами. А весной снова драки. В это время родители враждуют и с детьми. Молодые стремятся быстрее покинуть охладевших к ним родителей, найти себе пару и свободный участок, где можно было бы самим стать родителями.

При перенаселенности местообитаний взаимоотношения в сообществах ондатры сильно обостряются. Они дерутся, нередко насмерть, а мать, случается, даже загрызает своих детей. Индивидуальные участки охраняются очень строго.

Весна — время активного расселения ондатры. Именно в это время их можно увидеть путешествующими по льду озер, по еще мерзлой и безжизненной земле, на тропах около сел. Однажды мы обнаружили несколько семей ондатр, обосновавшихся в больших заболоченных водоемах в черте Хабаровска, буквально в 50–70 метрах от многоэтажных домов.

Живет ондатра мало, чаще всего два года. До трех, а тем более четырех лет доживают две-три из сотни. Осенью в сообществах ондатры на сеголетков приходится около 75 процентов, на второгодков — до 25, на более старших — всего два-три процента.

В Советском Союзе лучшие места для жизни ондатры находились в обширных дельтах рек Или, Амударьи и Сырдарьи с их невообразимо сложной системой русел, протоков, заливов и стариц, обильно заросших влаголюбивыми травами и водорослями, а также в озерах Юго-Западной Сибири, Казахстана и Узбекистана. В этих местах осуществлялся традиционный ондатровый промысел. Правда, дельты Амударьи и Сырдарьи уже исчезли…

Условные рефлексы у ондатры вырабатываются с трудом. Осенью она селится где придется, не учитывая глубины водоемов. Ей важно лишь, чтобы были сиюминутный корм и место для жилья. Отсюда высокая смертность у этого зверька при паводках.

Ондатру уничтожают лисица, колонок, енотовидная собака, щука, сом, коршун, болотный лунь. На молодняк нападают даже ворона и сорока. Изредка ее норы и хатки разрушают волк, медведь и другие хищники. Во многих местах луни, колонки и лисицы давно охотятся на заморского грызуна.

Несмотря на все это, завезенная ондатра не только не исчезла, но благодаря высокой плодовитости стремительно начала «оккупировать» новые территории. Уже через три-четыре года после завоза некоторые охотники стали отлавливать зверьков. Однако специалисты охотничьего хозяйства не везде подготовили охотников к организованному и эффективному промыслу, и произошел настоящий взрыв численности этого иноземного грызуна.

Лавиноподобно размножившись, грызун в освоенных им районах быстро съел водную и прибрежную растительность. За взрывом наступил резкий спад численности: ондатра во многих местах погибла от голода. В настоящее время этого зверька в большинстве регионов гораздо меньше, чем было 20–30 лет назад.

На своей родине ондатра почти так же многочисленна и важна в охотничьем промысле, как у нас белка. Добывают ее там до 10–20 миллионов за сезон. В Западной Европе зверьки так расплодились, что во Франции, в Бельгии, Голландии, Польше их стали активно уничтожать. Вредность ондатры проявилась в том, что ее норы разрушают берега каналов, прудов, способствуют прорыву плотин и дамб. Кроме того, она вредит сельскому хозяйству.

Особенно вредна ондатра в Голландии. Там она стала просто бедствием, ибо разрушение плотин, отделяющих от моря обширные низменные, густо заселенные людьми районы, приводит к катастрофе. Но, что странно, за уничтожение ондатры в Голландии выплачивают большие премии, в год добывают до 50 тысяч и более этих грызунов, но ощутимых результатов борьбы с ними пока не видно. А во Франции даже существует Национальный комитет по борьбе с ондатрой, выделяется для этого около миллиона франков в год. В результате уничтожается до 300 тысяч зверьков.

В нашей стране вред ондатры начинает проявляться лишь в районах развитого рисоводства. На остальной территории она еще долго может оставаться ценным охотничьим зверьком, особенно в районах с неблагоприятными условиями для развития сельского хозяйства.

 

Вместо послесловия

Вот и произошло знакомство с удивительными зверями, живущими на территории нашей страны. Любознательному читателю была предоставлена возможность убедиться, насколько они разные, как интересны, сколь неоднозначна их практическая и научно-эстетическая роль в жизни человека. И не зря в этой книге часто повторялось: единственный в своем роде, у каждого зверя своя судьба, каждому зверю свое…

И тем не менее наше отношение к животным оставляет желать много лучшего. Начнем с того, что иногда приходится задумываться: почему грубого, бездушного, а нередко и просто неуравновешенного человека называют зверем? Почему слово «зверство» давно стало синонимом слова «жестокость»? Не потому ли, что люди еще плохо знают зверей и несправедливы в своих оценках?

Да, звери из отряда хищников охотятся за различными животными. Но так ли это преступно? Ведь не осуждаем мы охотников, тоже преследующих этих зверей, птиц. И к тому же не следует забывать, что жертвами хищников в первую очередь становятся больные, по различным причинам недоразвитые, неполноценные животные, этим хищники препятствуют распространению болезней, эпидемий, не дают возможности слабым оставить хилое потомство.

Да, звери дерутся между собой, но эти драки не беспричинны, а преследуют определенные цели: каждое животное в природе должно занимать собственное место, способствуя этим продлению своего рода. Вот и задумаешься, обосновано ли понятие «зверство».

Самый ощутимый удар по животному миру наносит человечество своей бесконтрольной деятельностью, прямым и косвенным истреблением животных. Например, только за две тысячи лет нашей эры на земном шаре исчезло более 100 видов зверей. Темпы истребления стремительно росли: за 1 700 лет не стало 33 видов, за два последующих столетия — 36, а за годы прошлого века — около 40 видов. В Красной книге Международного союза охраны природы числится 236 видов млекопитающих, находящихся на грани истребления. Причин их исчезновения много, но главные из них — прямое истребление животных и уничтожение мест их обитания.

И печальнее всего, что неотвратимо исчезают с лика Земли в первую очередь наиболее крупные и ценные животные. В списки редких и вымирающих животных уже занесено 63 вида и подвида зверей, причем 20 из них — из отряда хищных (восемь — из семейства кошачьих), 19 видов копытных, пять видов тюленей и шесть — китов.

Охрана природы стала проблемой века, а наиболее болезненное и слабое звено этой проблемы — охрана животных и растений.

Чтобы эффективнее охранять окружающую нас природу, необходимо глубже изучать ее, понимать всеобщую связь явлений, видеть, ценить и беречь ее прекрасный мир. И автор будет считать свою задачу выполненной, если его книга в какой-то степени поможет в достижении этих благородных целей.

 

Фото