После прошедшего накануне дождя было прохладно. Над горными вершинами острова растянулись розовые облачка. Раннее утро. Блестят мокрые камни, сверкает мелкая рябь, словно кто по морю разбросал стеклянные полоски.

Бахирев и секретарь комсомольской организации Алексей Бакалов, похожий на подростка, вытянувшийся и от этого казавшийся худющим, ступали по мокрым водорослям, выброшенным вдоль берега у прибойной полосы, собирали плавник. Подошли Макаренков и Бердан и стали им помогать. Вскоре на берегу выросла куча дров. Бахирев разрубил пополам пробитые пулями воздушные шлюпочные цинковые банки, загнул их края и сделал поддоны-жаровни. Бакалов и Макаренков выкопали в земле печи с отверстиями для поддонов. Бахирев, перегнув свою плоскую фигуру, тщательно установил поддон, наполнил его морской водой и развел под ним огонь. Потянулся белый дымок, а когда красновато-желтое пламя задрожало, поднялось и лизнуло цинковое дно жаровни, дым исчез; через несколько минут пламенел жар, хотя огня и не было видно в солнечных лучах наступившего дня. Дрова потрескивали, огненные искры падали на землю, быстро серели, сжимались, превращаясь в пепел.

Устроив еще несколько таких же печей, Бакалов, Макаренков и Бердан пошли к дальней лагуне, отделенной от моря коралловым рифом. Здесь не грозила опасность встретиться с акулами, треугольные плавники которых часто показывались на синеве моря. Искупавшись и выстирав одежду, моряки сполоснули ее в пресной воде реки и развесили на ветки сушиться. Они сидели у берега, наблюдая с настойчивостью исследователей жизнь в воде.

Под прозрачной толщей воды медленно ползли по дну различные брюхоногие моллюски в раковинах, напоминающих то блюдечко, то таежную улитку — только в десятки раз побольше, то маленький конус, то веретено. Были видны морские звезды — пятилучевые, многолучевые, как солнце на древних гравюрах, и разных цветов: красные, синие, голубые, радужные. Рядом медленно ползали морские ежи, мчались стайки голубых рыбок, мелькали крохотные креветки — цветные, прозрачные, как стекло; и, если бы не темные крапинки на их спинках, трудно было бы их и заметить. Креветки то ныряли, то быстро проносились куда-то или, чуть шевеля длинными усами и едва опираясь на длинные, тонкие ножки, что-то выжидали, пританцовывали на месте. А то вдруг стремительно исчезали и через секунду снова появлялись и начинали плясать свой танец в зеленовато-голубом полумраке водной толщи… Внезапно, как метеор, пронеслась и вспугнула жителей дна многоцветная рыба — морской петух.

Алексей и Женя размечтались об учебе, об исследовании жизни в морях, о спуске на огромные глубины в батисферах. Скорей бы домой, пошли бы на фронт, а кончилась бы война — сразу учиться…

Василий Макаренков, вздохнув, сказал:

— А я хоть и стар скоро буду, но тоже не прочь пойти учиться. Вон уже почти полвека прожил, да так вот кочегаром и остался… Давно надо бы механиком быть. В гражданскую войну я против интервентов воевал. Много плавал, а за учебу не брался, всё откладывал. Поэтому только на кочегара и выучился. А вы еще молодые, у вас вся жизнь впереди…

Бахирев за первым поддоном установил еще пять.

Вода вскипела, запенилась. Запрыгали белые пузырьки. Над поддонами Илья осторожно положил ветки, чтобы выносимые паром крупинки соли могли осаждаться на них. «Вот и завод солеваренный получился», — рассуждал он про себя.

Медленно тянется день, еще медленнее выпаривается вода из поддонов. «А может, ничего и не получится?» — сомневался Илья. Но вот в двух поддонах сначала поднялась шапкой белая пена, затем опустилась, облепив пузырчатой коркой днище и бока поддона. Бахирев высыпал белый осадок из поддона на доску, бросил поддоны и нетерпеливо взял пальцами щепотку горячего порошка, попробовал на вкус. Приятнее, кажется, нельзя было ничего представить себе в этот миг. Вкус соли Илья ощущал кончиком языка. Попробовал снова — и опять ощущение соли! Настоящая соль, только чуть горьковатая.

Илье не терпелось поделиться с кем-нибудь своей радостью. Соль здесь, на острове Натуна, начали добывать они, советские моряки! И ему казалось, что выварены не граммы, а целые пуды тончайшей, белой, вкусной соли.

— Соль! Соль! Настоящая соль! — радостно закричал Бахирев.

Но на его крик никто не отозвался. Он глянул туда, где только что сидели Бакалов, Бердан, Макаренков, однако их уже не было — верно, ушли. Илья досадовал. Потом достал из огня клубень испекшегося убикаю, щедро посолил и съел с большим аппетитом.

Вскоре и в других поддонах вода испарилась. Илья и оттуда высыпал соль в общую кучку. К вечеру, когда почерневшая в океане вода двоила и покачивала багряные точки огней, он собрал в мешочек, как ему казалось, около килограмма соли, залил огонь в печах и вернулся в хижину.

Пробуя соль, словно лакомство, моряки оживились. Ужин прошел шумно. На циновке, где сидели моряки, в середине стоял мешочек соли. Все солили пищу и похваливали Илью. Дневальная Дуся и Евдокия Васильевна подали на зеленых листочках соль больным, и те тоже очень обрадовались.

— А ведь дома мы и не замечаем, что такое соль, — сказал Бударин. — Здесь же, на острове, соль для нас лучшее лакомство. И так всегда: живем, не ценим того, что имеем.

Илья, поглядывая на товарищей, мечтал вслух:

— Вот мы с ними, — он кивнул в сторону своих помощников, — теперь столько выпарим соли, что ее девать некуда будет. Мы и малайцев научим добывать соль.

Пусть голландские купчики убыток потерпят. Ишь, не могут сообщить нашему правительству, что мы здесь, на Натуне! Верно, заодно с немцами. Только и думают, как бы поживиться за счет малайцев — забрать у них каучук, кукурузу, бананы, копру…

Илья Бахирев, Алексей Бакалов, Василий Макаренков и Женя Бердан были героями дня. Капитан от имени коллектива объявил им благодарность, особо отметив настойчивость Бахирева и Макаренкова. Бударин крепко пожал руку Василию Николаевичу Макаренкову и Илье Бахиреву. Оба кочегара поняли, что Бударин рад. Ведь инициатива-то была его, Бударина! И всегда он такой: поддерживает хорошее в людях, их веру в себя, а сам держится в тени, будто все идет само собой.

Бахирев вспомнил свой разговор с Будариным у шлюпки и смутился, но промолчал. Счастливая улыбка не сходила с его лица, он думал: «Вот Бударин больше всех работает, тормошит, выдвигает других вперед, помогает им — так было и на судне, так и сейчас на острове… Он слабее других и лихорадкой болеет, а каждый день первым начинает работу и весь коллектив поднимает за собой, чтобы не раскисали. Всегда веселый, песни любит. Да и все коммунисты такие. Вот и Погребной такой, только тот молчаливый. Олейников тоже работает много, старательный, постоянно занят делом».

И Илье очень захотелось показать Бударину и другим коммунистам, что он тоже готов все сделать, что ни в чем не подведет товарищей.

Погребной, попробовав соль, молча размял комочки, сказал:

— Горьковата. Надо крупные кристаллы выбрасывать — от них горечь. Это, верно, примеси других солей. Попробуем растворять соль в пресной воде и повторно вываривать. Может быть, получим чистую столовую соль.

На следующий день, когда еще звезды сверкали на небе, Бахирев уже разводил под жаровнями огонь. У одного из поддонов возился Ефим Кириллович.

Рядом трудились Бакалов, Макаренков, Бердан и Радченко.

Бахирев, обнажив в улыбке белые зубы, говорил:

— Прямо как на пароходе вахта. Ефим Кириллович, наше дело с огнем, а с веревками пусть матросы возятся. Вот только Бакалова да Бердана перевести бы в наше кочегарское звание. Правильно, хлопцы, я говорю, что у нас не что-нибудь, а машина?

— Да где же твоя машина? — возразил Погребной.

— Кочегарка есть — значит, есть судно. Помнить надо, Ефим Кириллович. Ну вы, швабры, уразумели? — Бахирев кивнул в сторону матросов.

…Из джунглей тянуло испарениями. Черное в безлунной ночи море плескалось пенистыми волнами у коралловых рифов. Остро пахло водорослями, смолой и солью. Откуда-то доносился запах обкуриваемого каучука. В воде отражались рдеющие точки огней. Над морем светлело. Сегодня Илья решил выварить соли в два раза больше обычного. Пока выпаривалась вода, Радченко подбрасывал в огонь плавник. Остальные собирали сушник. Илья же, обойдя побережье, нашел еще одну банку и сделал из нее новые поддоны.

Поведя плечом, он сказал:

— Вот две новые жаровни есть. Значит, солеварню расширяем!

…Датук был очень удивлен, когда, принеся русским убикаю, получил взамен скорлупу кокосового ореха, наполненную солью. Он отсыпал себе всего граммов тридцать — пятьдесят соли, а остальную вернул морякам и быстро что-то заговорил, показывая на убикаю.

Все поняли, что он считает слишком щедрой плату, предложенную ему за принесенные клубни, и не хочет обманывать русских.

— У нас будет много соли! — успокаивал Датука Бударин. — Наш Илья делает соль там, у берега моря. — И он настоял, чтобы Датук взял всю соль.

За это короткое время моряки немного научились объясняться с малайцами на их родном языке, и это сейчас облегчало разговор Бударина с Датуком.

Датук пришел на берег моря и, усевшись на песок, долго молча смотрел на Илью, на поддоны, не в силах понять, из чего русский варит соль. Но каково же было удивление малайца, когда Илья, зачерпнув морской воды, налил ее в поддон, а через некоторое время получил белую соль. Внимательно следил он за тем, как моряк залил соль пресной водой, быстро слил раствор, вымыл поддон и снова начал кипятить опресненную выпарку в чистом поддоне, разведя под ним огонь.

На следующий день Датук опять пришел и уселся рядом с Бахиревым — молчаливый, удивленный и даже немного испуганный. Илья взял его за руку, подал ему скорлупу кокосового ореха, чтобы Датук сам зачерпнул воды из моря, затем подвел к печке и помог малайцу вылить воду в поддон.

Когда все было проделано, Датук снова уселся молча у огня. Илье хотелось понять, о чем думает малаец. Может быть, о море, которое хранит такой полезный дар — соль? Или о том, что они, островитяне, не знают, как щедра их земля? А может быть, совсем о другом — что вот голландцы забирают с острова ананасы, бананы, каучук, а как добывать соль, не хотят показать натунцам. Русский же человек не скрывает секрета…

Когда вода испарилась и соль подсохла, Датук бережно взял обеими руками щепотку и поднес к губам. Помедлив немного, он лизнул пальцы. И тут Илья увидел, что на глазах у старого Датука заблестели слезы.

— Когда русские уедут домой, Датук будет уметь делать соль, — произнес растроганный малаец.

— Датук, ты сегодня научишься делать соль, — торопливо ответил ему Илья.

Малаец отрицательно помотал головой.

Илья, показывая на поддоны, объяснил, что, когда русские моряки будут уезжать с острова, они оставят ему поддоны.

— Петер Энгерс, голландцы не разрешают, — нахмурился Датук.

Илья засмеялся и сказал:

— А вы у них и не спрашивайте разрешения…