Одно древнее сказание, записанное францисканцем Бернардино де Саагуном вскоре после завоевания Мексики и опубликованное в его главном труде "Historia General de kas Cosos de Bueva España" ("Полная история новой Испании"), включает такие слова:
"Прежде чем день наступил на свете, собрались боги в этом месте, именуемом Теутиоаканом *, и один за другим говорили: – Боги, кто возьмет на себя освещение мира?" 1 С началом нашей эры в этом районе, лежащем в 50 километрах к северу от столицы Мексики и названном так в честь мифической встречи богов, малоизвестный народ, который, не зная его имени, исследователи нарекли теотиуаканами, возвел первую посвященную Солнцу пирамиду. Через восемьсот лет огромный уже архитектурный комплекс был покинут. Модели пирамиды Солнца и Луны, Птицы-Змея и Тлалока, десятки возвышенных площадок, окруженных анфиладами лестниц, святилища, дворища, дома и дворцы превращались, особенно с появлением испанцев, в руины – источник камня для поселений и католических церквей в долине.
Через девятнадцать столетий после основания Города Богов – так с языка науатль переводится название этого города, на автостоянке у шоссе сосредоточилось около сотни автомобилей, и прибывали все новые. Я вышел под чистое, но уже охваченное солнечным сиянием, золотистое утреннее небо. Жар обжигал ноги, яркий блеск не позволял поднять глаза. Чувствуя, как пересыхает во рту, я по красной щебенке, хрустевшей под ногами, устремился к руинам. Об уединении нечего было и думать. Кругом были люди, они шли толпами – с детьми, свертками, горшками, бутылками, торчавшими из корзин, ведя за собой сестер, теток, стариков-отцов, тестей и тещ прямо к подножию пирамид, между опунциями и агавами, к рощице акаций, надеясь прийти в себя в их хилой тени.
Я сменил направление. Чтобы оторваться от толпы, я начал не с пирамид, а с дворцов и музея. Пересек еще пустынные утром, хранившие прохладу дворы, внутренние галереи и покои без окон. Сначала без всякой мысли смотрел не на архитектуру, а на то, что ее покрывает: фрески, рельефы и фризы. Всюду на стенах я видел змея – символ материи и земли. Покрытый перьями, он своим двойственным существом птицы-гада выражал связь земли и неба, материи и духа. Вот так понимаемый крылатый змей и кецалъкоатль (quetzal – птица, coatl – змей) говорил нам о небесном происхождении жизни, о материи, одухотворенной духом.
В то время, когда здесь творили индейские художники, в другой части света Христос проповедовал то, что имело такую же символику. А птица-голубь – от Святого Духа возвещала о жизни из праха земного.
А мне, уже в XX веке, предстояло отыскать современный, так сказать, аналог этого духа. И я нашел его в той энергии – силе извне, – вечное поступление которой образует и движет жизнь. Для всей Земли это лучистая энергия непрерывным потоком льется от Солнца.
Я увидел в залах шеренга кецалей с взъерошенными перьями и когорты солнцевидных орлов, ленты, завитые в двойные спирали, и мои "делящиеся палочки"… Изображения клеток с ядрами, палочек, изогнутых на манер посоха, наконец, Древо
Жизни и Тлалокан – рай, где каждый человечек, держа во рту палочку, изогнутую в виде вопросительного знака, радостно или же со слезами как бы возглашал: "Я – хромосома!"
Я начинал понимать – здесь послание. В музее я увидел то, что воистину должно изумлять: город и его символы словно не знали исторического развития! Из древних корней сразу же, в законченном виде выросла могущественная метрополия Центральной Америки, а с нею науки, религия и искусство, и им в этой стране уже пятнадцать столетий. Возникла система мышления, детерминированная с самого начала, логически последовательная и ясная.
Археолог Лоретта Сежурне, автор множества открытий в Теотиуакане, в книге "Pensamiento у Religión en el México Antique" ("Мысль и религия древней Мексики") с изумлением задается вопросом, была ли эта научная картина мира созданием коллективным, или же она рождена одним духовидцем? И склоняется к последнему. Только могучее и ясное видение человека и пресмыкающимся во прахе, и окрыленным вдохновением с небес позволило создать этот пророческий символ змея-птицы.
Думаю, так оно и было. Ибо разве не так же возникали иные великие доктрины? Появлялся учитель, который излагал свое миропонимание в уже законченном виде. В Теотиуакане – его пророка мы знаем – это научное понимание жизни, думал я, было чем-то большим, нежели просто наитие по вдохновению. Оно было явлено как чистая информация о явлениях жизни с убедительной достоверностью, – отсюда и сила воссоздания его красками на стенах и резцом на камне. Это должно быть прозрачное и обращенное к всеобъемлющему разуму знание. Какое именно и о чем?
Эр было пять, Солнц мира пять, четыре уже миновали, и в пятой эре живут люди – учил миф о Солнцах. Каждая эра оканчивалась катастрофой, во время которой исчезали какие-то живые существа.
При первом же чтении в последовательности эр, приводимой в Хронике Куаутитлана, мне бросилось в глаза сходство ее мифа с историей Земли, ее животного царства, предложенной палеонтологами:
"Это Солнце. Ягуар-4. Те, кто жили здесь в первый раз, были сожраны ягуарами… исчезли и кончились Около 400 миллионов лет назад существовали ранние, доклеточные формы жизни, которые полностью вымерли либо эволюционирова/ш вместе с изменением состава морской воды и атмосферы.
Имя этого Солнца Вода-4… поскольку вода пятьдесят два года… Вот те, что жили в Солнце Вода-4… пока… не стали рыбами… 4000-400миллионов лет назад; жизнь развивается в море, процесс эволюции порождает рыб.
Это Солнце есть Дождь-4, которое было третьим, и те, что в нем жили, пока не бьии уничтожены под огненным дождем и не стали курами*… 400-20милшонов лет назад; выход жизни на сушу, возникновение земноводных, гадов, насекомых и млекопитающих; доминируют гады, давшие группу, которая осваивает третью после океана и суши среду – воздух, это – птицы.
Имя этого Солнца Ветер-4. Те, что жили, были захвачены ветром… стали обезьянами… 20- 1 миллион лет назад; выделение из млекопитающих предчеловеческих форм, развитие человекообразных обезьян.
Имя этого Солнца Движение-4. Это уже наше – тех, кто живет сейчас Миллион лет назад; появление homo sapiens.
* Перевод дан нами по польскому тексту, приведенному М. Кучиньским по его переводу с испанского.
В. И. Гуляев в книге "Древние майя. Загадка погибшей цивилизации"
(М., Знание, 1983) дает несколько иной текст:
"Затем было создано третье Солнце. Его знаком бшо "Дождь-4". Оно называюсь "Солнцем огненного дождя ". В это время выпал огненный дождь из мелких камней. И говорят, что именно в это время упали сверху камни, которые мы сейчас видим, что кипел от жары камень "тесонтли " и что тогда появились скалы красного цвета".
Поскольку в данном случае важна суть, а не форма, я оставил текст, приведенный М. Кучиньским.
Мануэль Галич ("История доколумбовых цивилизаций"/ Перевод Ершовой Г. Г. и Гурвица М. М.; М.: Мысль, 1990. С. 108) приводит такой текст:
"Первым Солнцем было Солнце^Ночи, или Солнце Земли. Оно изображаюсь в виде головы животного из семейства кошачьих (Оселотонатиу) и воплощало царство тьмы, без надежды на избавление. Там жи.ш созданные богами великаны, растерзанные хищниками за неумение обрабатывать землю. Второе Солнце было Солнцем Дыхания (Экекотонатиу) – чистый дух, предназначенный д.гя возрождения. Благодаря ему люди, чтобы спастись от истребления ураганами, превратились в обезьян. Третье Солнце было Солнцем Огненного Ливня (Киаутонатиу). Тогда мир оказахся залитым ливнем из лавы и огня, от которого спаыись лишь птицы. Четвертое Солнце было Солнцем воды (Атонтиу). Оно исчезло в водах потопа, во время которого появились рыбы. Пятое Солнце – это то, в котором живем мы, Солнце Движения (Наоллин), Солнце Кецалькоатля и Теотиуакане ".
О том, что зарождение жизни связано с морем, сказано в книгах бытия многих народов (Библия, "Калевала", "Пополь-Вух", папирусы египтян и др.). Сказано в них также и о том, что создавал Бог все виды постепенно. Но ни один древний источник не классифицирует животного мира так детально, так логично, в таком соответствии с современными знаниями, как мексиканский Миф о Пяти великих эрах, или Пяти Солнцах.
Начать с того, что миф о Солнцах – это изложение эволюции. Графически она отображена в виде Древа Жизни. Я -стою перед ним, оно на стене, извлеченной из-под развалин Теотиуакана, поврежденной потеками: выцветшие краски складываются в исполненную глубочайшего смысла ценнейшую и менее других оцененную фреску мира.
Вот Рай. Это страна духов – человечков, говорящих на языке лент из двух полосок с двумя тройками квадратиков, как будто дпя выражения идеи трехбуквенного генетического кода; человечков, пытающихся перешагнуть через нечто или несущих на плечах нечто вроде ярма, так напоминающего форму, которую принимают хромосомы во время деления клеток…
Я вышел на свет. Ветер нес сухую пыль. Земля в это время года совершенно затвердела. Я начал взбираться на пирамиду. Камни были мелкие – вулканический туф. Камни, обработанные в виде брусков, составляли стены пирамиды, заполнена она была необработанным туфом. Узкие, высокие ступени заставляли идти боком или чуть ли не на кончиках пальцев. Повизгивая и охая, тяжело дыша и размахивая руками, толпа, стадо благородных млекопитающих – взбиралась наверх, то и дело помогая себе руками.
– Почему разрешают проносить транзисторы сюда? Ведь запрещено! – на ломаном испанском вопрошал проводника американец, возмечтавший в тиши насладиться своим присутствием здесь. – Угомоните их!
– Si, señor! Да, господин, – соглашался с ним проводник в соломенной шляпе, с черными усиками. – Но они скажут, что здесь у себя дома. Дома!
Я глянул вокруг: всюду смуглые лица – кофе с молоком, охра или жженая сиена, юркие, словно огонь, дети, раздобревшие матроны. Веселая беззаботность, добродушная болтовня, семейные разговоры поверх голов. Да, они были у себя дома! Более того – в своей семье! Черные волосы и черные глаза увсех не были случайностью, а являли, так сказать, продукт генов, отличных от моих. Они были такими, потому что все в них развивалось по "плану", переданному генами людей, отживших здесь две тысячи лет назад. Эти гены, копировавшиеся на протяжении сорока поколений, явились сюда в новых телах.
Трое детей на верхней площадке, наклонившись над крутой лестницей, скандировали:
– Sube, Jgualita, sube! Лезь сюда, Игуалита, лезь! Пожилая служанка, индианка без примеси белой крови – не то что господа, взявшие ее с собой, – взбиралась по ступеням, кряхтя, задыхаясь, добродушно грозя детям. Она двигала тяжелыми бедрами, толстыми икрами. Слегка смущенная всеобщим вниманием и ничего не знающая о том, что она здесь – больше, чем кто-либо другой! – у себя. И больше, чем кто-либо другой, – на своей пирамиде. Ее поднимали вверх те же самые гены, и темный пигмент, обильное потовыделение и индейские черты были все те же, что у взбиравшихся здесь некогда строителей пирамид. Сто процентов ее генов брали начало здесь, а вот гены подтрунивавших над нею детей по меньшей мере наполовину были завезены из-за моря.
Я стоял на верхней площадке Пирамиды Солнца, уже внутренне примирившийся с ползающими по ней скопищами людей. Керро Гордо – Толстая Гора, – фиолетово-синяя вдали, заслоняла горизонт, лежала гигантским бревном на вылинявшей земле. На ее фоне в конце Дороги Мертвых высилась Пирамида Луны. Стоя на триста шестьдесят пять ступеней и – шестьдесят шесть метров выше окружающей местности, я видел вокруг себя волнистые коричневатые поля, покрытые в эту зимнюю пору пылью. Краснеющая глина, на ней ряды агав – черное с голубым, – бегущих ровными рядами через холмы. Дальше – горы повыше, а над ними – облака. Они уже начинали клубиться, уходить ввысь, набухать, напоминая цветную капусту: темно-синие снизу, снежно-белые сверху.
Солнце стояло уже в зените и его лучи, чтобы согреть меня, падали именно туда, где я стоял, – на самую верхнюю площадку пирамиды.
"Боги, – думал я, – кто из вас и зачем взялся освещать мир?"
"Тут бог, который назывался Текучицекатль, сказал:
– Я буду освещать мир.
Тогда снова заговорили боги и сказали:
– А кто будет вторым?
Они взглянули друг на друга и стали совещаться; кто будет вторым, и ни один из них не отважился жертвовать собой ради этого, все боялись и отказывались. Один из богов, – был он рябой, не очень все понимал и молча только слушал, что говорили другие боги. Другие обернулись к нему и сказали:
– Ты, рябой, будешь тем, кто осветит.
И он выслушан, что ему сказали, и ответил:
– Приму за честь, что вы мне сказали, пусть будет так…
Потом они разожгли костер, который был сложен на камне… Сказали ему:
– Итак, Нанауцин, попробуй ты. – И так как ему сказали боги, превозмог он себя и, закрыв глаза, напрягся и кинулся в огонь…
Когда увидел Текучицекатль, что кинулся он в огонь и горит, тоже напрягся и бросился в костер…
Когда взошло Солнце, то показалось, что оно очень красное и качается из стороны в сторону, и никто не мог глядеть на него… и потом взошла Луна в той же стороне восхода, рядом с Солнцем, сначала Солнце, а за ним Луна, в том же порядке, в каком вошли они в огонь, в таком же и вышли уже готовые Солнце и Луна…
Потом, когда оба поднялись над Землей, остались в неподвижности в одном месте Солнце и Луна и боги… сказали:
– Как нам жить? Не вращается Солнце… Так умрем же, и пусть оно оживет за счет нашей смерти.
И тогда воздух принялся убивать всех богов и убил их… Говорят, что, хотя стали неживыми боги, не поэтому двинулось Солнце; потом начал дуть ветер… и он заставил его двигаться, чтобы проходило оно свой путь" 3 .
Текст мифа позволил мне предположить, что за заботой о движении Солнца, которую с мексиканцами разделяли и египтяне в своих религиозных представлениях, кроется, быть может, какой-то отзвук научных сведений о том, что планетная система не может существовать без вращательного движения космических тел. Остановившаяся планета упала бы на Солнце, а слишком разогнавшаяся удалилась бы в ледяной холод космоса.
Можно было в том тексте вычитать и еще кое-что:
"Солнце – это сжигающий себя бог", – верили мексиканцы.
Солнце – это горящий водород, утверждают астрофизики.
Между этими идеями пространство в две тысячи лет. И оба они указывают на самое важное – термическое свойство не только согревающего нас космического тела.
О том, что представление древних мексиканцев о нашем светиле зиждилось на более глубоком соображении, нежели одно ощущение его жара, свидетельствуют слова из древнего текста майя:.
– Эй! Разве люди не как Солнце? Не из камня, из которого создана Желтизна?… Это известно, это знает каждый 4.
Рассмотрение этого в высшей мере поразительного утверждения, ставящего знак равенства между "материалом" тела человеческого и тела небесного, я отложу на потом. А сейчас мое внимание занимают связи символов Солнца с символами жизни у древних мексиканцев.
Мексиканцы верили, что солнечная энергия выводит материю из состояния инертности и дает ей жизнь. Так оно и есть ведь в действительности. При температуре абсолютного нуля материя почиет в неподвижности, в ней не протекает никаких процессов. Между прочим, исходя из этого, ученые предрекают тепловую гибель Вселенной.
Приток энергии взывает в мертвой материи изменения: атомы соединяются в молекулы, молекулы – в большие цепочки, а эти цепи – в такие уже сложные минеральные агрегаты, в которых могут начаться особенные жизненные процессы. Вот так, возможно, возникла жизнь на земле – через возникновение клеток – этих кирпичиков, из которых строится все живое. А далее история жизни – бесконечное, уже вечное деление клеток, которые благодаря солнечной энергии усваивают неодушевленную материю, неустанно увеличивая тем количество живой массы на планете. Существуя в праокеане или многомиллиардными колониями, образующими тела наземных растений, животных, в своей общей массе эти клетки представляют собою как бы гигантский накопитель солнечной энергии, низвергшейся на Землю. Они сохраняют эту энергию, удерживают от распыления ее в космическом пространстве.
Жизнь можно представить как целостную каплю протоплазмы, которая, однажды зародившись в море, растет на протяжении тысячелетий и разбрызгивается миллиардами капель, взбухает кругом, из моря выбирается животными на сушу, птицами взмывает в небо.
Современная физика ставит знак равенства между материей и энергий. Они суть два состояния одного и того же. Так вот, солнечное вещество, превратившееся в энергию и посланное на Землю в виде излучения, здесь, на планете, в процессе фотосинтеза вновь превращается в материю и продолжает существовать уже в живых организмах.
При таком взгляде жизнь на Земле можно считать копией Солнца, ибо оно переливается сюда, перенося свою частицу, а здесь растет в'объеме и в определенном смысле уже тоже радиирует, излучает.
Именно как Солнце, пылающее на Земле, воспринимали жизнь древние мексиканцы.
Я сам был его частицей. Здесь, на пирамиде, пронизываемый его лучами, залитый его теплом, падающим сверху, ослепленный его светом, чувствуя его обжигающие прикосновения к коже, я не ведал сомнений: я и оно были единым.
Я глядел на людей, на акации и агавы внизу, на красно-брюхих ласточек, взмывающих в небо, и разделял всеобщую радость, с какою все живое выскальзывало из тени, вырывалось из-под земли, распускаю листья, сбрасывало покровы, чтобы всем собою, всеми клеточками кожи поглощать, пить лучи светила.
Да, в Теотиуакане пришло ко мне понимание одного из важнейших символов Древней Мексики. Я покинул руины и отправился в библиотеки, чтобы искать изображения, иллюстрирующие драгоценную святую связь: