я посетил с определенной целью. Я считал, что там, в одном из освященных мест, где некогда появились "черные и красные чернила", то есть рисованные книги, я смогу лучше, проникновеннее прочесть их страницы, нежели сделал бы это за столом при свете электрической лампы.

Монте-Альбан был местом сапотеков, создателей иероглифов и рисуночных надписей на каменных стелах, поэтому я надеялся отыскать там символы, которые что-то еще подскажут, объяснят пиктограммы, нарисованные в кодексах их соседями, миштеками, с которыми сапотеки постоянно сталкивались, борясь за земли, выплачивали им дань и поставляли рабов для жертвоприношений богам. Еще больше я рассчитывал на настроение, создаваемое храмом, воздействие стен, окружения, некогда задуманного так, чтобы оно благоприятствовало сосредоточению, поискам глубочайших истинных значений символов. И по обыкновению, нашел нечто совершенно иное: понимание масок Древней Мексики.

Я приехал туда ранним зимним утром, как только открыли доступ к руинам и пока еще не уСпели нахлынуть толпы из лежащего в долине города Оахака. Передо мной вздымалась плоская срезанная вершина могучей одинокой горы, образующей на высоте двух тысяч метров платформу под храмы, пирамиды, площади, стадионы для ритуальной игры в каучуковый мяч. Я отправился напрямую, мало что видя вокруг, кроме фрагментов стен, тяжелых, массивных, поразительно темных при ярком освещении. Мне показалось, что они скорее возведены в военных целях, нежели вызваны к жизни художественным или религиозным вдохновением.

Они не пробуждали во мне ожидаемого настроения. Километр каких-то пирамид, контрфорсов, ступеней… Я поднялся по лестницам, остановился наверху, спиной к солнцу, уже утомленный жарой. Распахнулось пространство, и именно в нем, а не в стенах явилось мне откровение духа.

Я стоял под небом, – вернее, небо было вокруг меня. Страна, как с птичьего полета, раскинулась невероятно далеко, по ней ползали тени облаков. Она была ржавой и рыжей, спаленной зимней сушью, запыленной, черноватой и такой далекой, что казалось – видишь ее сквозь голубое стекло воздушного массива, дрожащего, раскаленного.

Я витал в небе вместе с платформой, застроенной храмами, погруженный в хрусталь, в голубоватый столп атмосферы. Вокруг никаких склонов – казалось, вершина горы вздымается как корабль, как палуба парящей под солнцем равнины. Я понял, что мощь священного места таилась как раз в этом вознесении. Человек, насквозь пронизанный лучами, золотыми и голубыми стрелами, легкий, воздушный, стоя здесь, должен был верить, что существуют просторы, сферы, именно такие, как небо, где, свободный от тягот жизни, высвобожденный из тел, чистый разум парит над раскинувшимися внизу далями, открывает тайны и сам раскрывается им навстречу. Здесь, как рассказывал ацтекский поэт, он

взывал, призывал бога,

того, кто находится

внутри небес;

ту, что в юбке из звезд;

того, кто придает блеск вещам;

госпожу нашего тела, господина нашего тела.

Ту, которая носит одежды черные;

того, кто носил одежды красные;

ту, которая парит над землей;

того, кто покрывает ее облаками.

К ним возносил он свой голос,

это было известно,

к Месту Двойственности,

к девяти уровням,

из которых состоит Небо… 1

Такому видению Монте-Альбана не противоречила установленная археологами военная роль этого горного комплекса. Самым древним строением здесь были оборонительные стены, а владыки горы, судя по многочисленным источникам, вели войны и собирали дань с обширных территорий. Однако это не мешало им, как подтверждают не менее многочисленные наглядные доказательства, – например, более поздние произведения архитектуры, – собирать здесь, в своих храмах, жрецов и мудрецов, чтобы отправлять ритуалы, играть в священные игры, приносить жертвы и стремиться познавать тайны природы.

Я ходил среди обширных руин, ища какой-то точки отсчета, чего-нибудь такого, что, как запал, подействовало бы на мое воображение – туриста, утомленного сотнями одинаково раскаленных стен и, самое большее, способного поэтому лишь равнодушно-поверхностно оценивать искусство строителей. Ну чего-нибудь, что позволит пробиться сквозь общепонятное и обнаружить хотя бы крупицы особого духа тех, кто некогда здесь жил.

Я остановился перед навалом коричневых темных камней, булыжников, соединенных связкой, разогретых вулканических туфов, порфиров, втиснутых в наклонную стену пирамиды. У ее основания размещалось несколько каменных плит с контурами фигур. Я догадался, что стою перед известной постройкой "Танцоры".

И тут, при первом же взгляде на оригинал, а не на десятки раз виденные репродукции с него, я понял истинное значение этого изображения. Передо мной был ряд фигур. Лишенные деталей, а из-за этого еще более убедительные изображения изуродованных существ: горбунов, карликов, макроцефалов, парализованных, с недоразвитыми конечностями, шишками на лбу, с четырьмя пальцами, чудовищной грыжей, дебилов, кретинов.

Я уже знал, что о персонажах этой каменной галереи написаны ученые труды» Их называли по-разному: "танцоры", "жрецы в состоянии экстаза", "болезненные отклонения". В конце концов, так и не придя к согласию, решили считать их "пленниками" и во всяком случае "убитыми", вероятнее всего, на жертвенном алтаре. В пользу последнего говорит распространение таких изображений в Мезоамерике: военнопленные, принесенные в жертву. Исследователь письма сапотеков, Джойс Маркус, даже заявил, что здешняя вереница уродов производит самое сильное впечатление среди других произведений на прославляющую войну тему в Древней Америке.

Не исключено, сказал я себе, но что тут славного для воинов, даже в те неясные времена, если они захватывают несчастных дебилов, кротко улыбающихся, с полураскрытыми ртами, из которых течет слюна, с паралитически выкрученными конечностями, покатыми лбами или срезанными подбородками, то ли с громадными шишками на спинах, то ли с горбами?…

Конечно, это впечатляло, но впечатление было совершенно иного рода. Да, эти люди могли быть захвачены и принесены в жертву богам на алтарном камне: об этом говорят их мертвенно закрытые глаза. Возможно, так отмечали какой-либо исключительный праздник, священную дату календаря. Но сделано это было вовсе не для прославления войн и ее доблестных участников, а чтобы почтить богов за появление таких вот физических и душевных отклонений в людях!

Считается, что создателями этих изображений были ольмеки, народ с отдаленного побережья Мексиканского залива, небольшая группа которых заселила Монте-Альбан задолго до сапотеков. Сапотеки же явились сюда и принялись расширять городище, раскидав камни с фигурами по всему району, так как использовали их уже в качестве строительного материала.

Такая "родословная" галереи подтолкнула меня к тому, чтобы сравнить ее с другим объектом поклонения оль-меков, а именно с "детскими лицами", типом изображений, именуемых исследователями "cara de niño ". И тут я убедился, что те и другие, вместе взятые, образуют некое довольно понятное целое. Ведь й младенцы, и эти больные несчастные являются людьми, но как бы незавершенными, чего-то им недостает, прежде всего мысли и понятной речи, но еще законченности, пропорциональности их тела. Ребенок этот существо, возникающее малопонятным, таинственным образом, создаваемое "планово" неведомыми силами, сокрытыми в теле, – живое доказательство не метафизического, но вполне реального существования неких божеств, не явленных человеческому глазу.

Об их существовании свидетельствуют и аномалии взрослого тела. Не травмы или раны, нанесенные оружием или дикими животными, не переломы конечностей – таких изображений нет среди фигур Монте-Альбана, – а именно отклонения от образца, от определенного "плана" создания человека. Именно они, сокрытые внутри тела вершители жизни, по им одним ведомым причинам делали так, что рука у человека оказывалась без кисти, хотя эта кисть была у обоих его родителей, или выяснялось, что ум начисто отсутствовал даже в чрезмерно крупной голове.

У большинства "танцоров" в ухе серьга в виде драгоценного камня – символа клетки. Быть может, причину физического или психического отклонения индейцы видели именно в клетке, в яйце.

Эти отклонения были и есть веггда. Наследственные пороки могут искажать строение и функции тела, обычно и то и другое одновременно. Обыкновенно они вызваны мутациями многих генов: или недостачей одной хромосомы, или каким-либо изменением в хромосоме. Вот причина таких заболеваний, как косолапие или врожденное отсутствие кисти, монголизм, умственная неполноценность или комплекс Тюрнера у женщин, проявляющийся в чрезмерно низком росте и в целой гамме других нарушений.

Человек – по мнению ольмеков, тольтеков, миштеков, сапотеков, ацтеков – был "необязательным" созданием, коли невидимые пальцы могли формовать его и так, и этак. Он был непостоянной формой какой-то иной, истинной жизни, пульсирующей в глубине живых существ. Это-то и демонстрируют изображения, известные у разных народов: фигуры горбунов или акробатов с гибкими, как резина, ногами и руками, часто воспроизводимые в керамике. С безошибочным чутьем, как бы исходящим из абсолютного знания, художники, скульпторы изображали те недостатки тела, которые были следствием отклонений от "эталона", возникших в полосчатых лентах, в палочках, в змеевидных созданиях с "записью" человека.

Дойдя в Своих рассуждениях до этого момента, я не мог обойти молчанием то поразительное явление, имя которому