ЗОЛОТАЯ РУЧКА № 1

В середине прошлого века воровской Петербург пополнился еще одним легендарным именем. На туманном питерском небосводе восходила звезда Шейндли-Суры Лейбова Соломониак, которая больше запомнилась как Сонька Золотая ручка. Многие до сих нор считают се уроженкой города на Неве, хотя в действительности Сонька родилась в маленьком поселке Повонски Варшавского уезда. Она породила массу легенд, мифов, явных небылиц и, наконец, киносериал, который был спят в 20-х годах. Похождения бравой Соньки украшались вес новыми и новыми деталями, которые все больше и больше отходили от реальных событий. Ранний Вилли Токарев в одной из своих трогательных песен увековечил Шейндлю-Суру таким образом:

Понятие «жиган» возникло в 20-30-х годах, когда тело Соньки уже покоилось в холодных землях Сахалина. Питерская воровка скончалась на каторге, однако осталась в добром здравии в народной молве и воровских преданиях.

Золотая ручка родилась среди воров и аферистов. Ее предки могли не есть и не пить днями, но не красть они не могли. Дедушки и бабушки, сестры и братья, отец и мать воровали, подделывали, обманывали, подтасовывали и т. п. Выйдя замуж за варшавского булочника Розенбада, юная Шейндля-Сура родила дочь. Но семейная идиллия длилась всего месяц. Прихватив деньги и драгоценности своего супруга и оставив ему крошечную Суру-Ривку, бессовестная мама исчезает. Булочник в панике. Он подозревает, что жена бежала с рекрутом Рубинштейном, и даже заявляет в полицию. Тем временем Сонька уже прибыла в Россию и приступает к гастролям. Она посещает отели и нагло обчищает номера богатых постояльцев. Сняв номер поскромнее, юное и симпатичное дарование наблюдает за обитателями отеля. Она заводит знакомства, кокетничает, прыгает в чужую постель. Затем глубокой ночью собирает чужие вещички и, бросив швейцару чаевые, отъезжает в направлении, известной лишь ей одной. Почти два года Сонька курсировала по отелям и поездам, пока не угодила в полицейский участок города Клина. В тот злополучный день она ехала в одном купе с юнкером Горожанским, который часами увивался возле аппетитной спутницы и наконец в изнеможении уснул. Когда же он открыл глаза, Соньки уже не было. Вместе с ней на перрон сошел и чемодан юнкера. Обиженный юнкер побежал в полицию и подробно описал нежный образ проходимки. На допросе Сонька, не моргнув глазом, заявила, что уволокла чемодан по ошибке, ибо тот походил на ее собственный. Дальше она пожелала остаться со следователем наедине. Через десять минут раскрасневшийся блюститель закона, пряча глаза oт Горожанского, официально признал оплошность Соньки и объявил о закрытии уголовного дела. Удивленный юнкер робко заметил, что воровка в поезде вообще не имела никакого чемодана, но его уже не слушали.

Золотая ручка осела в Петербурге и соединила свою судьбу с местным вором Мишей Бренсром. Лучшее время влюбленная пара проводила не только в спальне, но и в домах зажиточных аристократов. Миша, руки которою у дверного замка порхали, словно бабочки, творил чудеса. В один из дней подлая полицейская засада надолго разлучила Бреиера и Соньку. Миша отправился в допр, а его напарница, нагородив полицейским кучу небылиц, вновь оказалась па свободе. После этого неуязвимая Сонька воровала уже в одиночку. Она опять принялась за отели, но уже с большим размахом и выдумкой. Потратившись на дорогие наряды, элегантная воровка шныряла по гостиничному этажу и под мирный храп постояльцев собирала по номерам кошельки, кулоны, серьги и прочую ценность. Если жертва вдруг просыпалась и в панике включала лампу, миловидная Сонька, загоревшись искренним румянцем, извинялась: «Простите, ради Бога, я ошиблась номером». Дальше ситуация развивалась по-разному. Мужчины тихо покашливали и, смахнув со стула свои носки, могли заметить: «Ну, отчего же ошиблись. Может, м-м, и не ошиблись». Бывало, Сонька застукивала именитых чиновников в одной постели с любовницей-однодневкой. В таких случаях она нагло ухмылялась и, заговорщицки подмигивая, паковала кошельки и драгоценности в свою сумку и демонстративно уходила, оставив примерного семьянина в диком смятении.

В 1868 году Золотая ручка забеспокоилась. Она чувствовала, что по ее следу уверенно идут сыщики. Воровка не стала испытывать судьбу и перебралась в Динабург, где в скором времени вновь обзавелась семьей. Теперь ее второй половиной стал пожилой, но денежный Шолом Школьник. Добрый еврей, которому Сонька годилась в дочери, стал быстро беднеть. Сытая и великолепно приодетая Сонька скучала до тех пор, пока на горизонте не замаячил Миша Бренер, который честно отсидел за свои поразительные манипуляции с навесными и врезными запорами. Но теперь Миша промышлял со своим братом Абрамом. Порывистая Сонька бросает безутешного Школьника и пускается в новые авантюры. Воровское трио возвращается в Петербург и продолжает бомбить дома и дачи. Пылкие Миша и Абраша дружно ухаживают за Сонькой и поочередно затаскивают ее в постель. Сонька, уже давно переставшая комплексовать, охотно любит обоих братьев и без труда сносит двойную нагрузку. Наконец случилось то, что и должно было случиться.

Миша узнает, что родной братец Абраша подменяет его не только па кражах, хмурится и требует объяснений. Абрам Бренер также чувствует себя одураченным и возмущенно прикладывает свои кулак к уху единоутробного подельника. Сонька вяло наблюдает за семейной сценой, втихую собирает чемоданы и разрушает любовный треугольник. Она снимает меблированную комнату и вновь ворует без партнеров. Спустя год уголовный розыск, изнеможенный поисками Золотой ручки, наконец отпраздновал победу. Воровка была взята с поличным прямо на вокзальном перроне.

В полицейском участке сыщики вытряхнули из чемодана и сумки все вешдоки и радостно начали составлять протокол. Бледная Сонька вдруг закачалась и, тихо застонав, свалилась на грязный пол. Ее подняли, долю обмахивали и поили из захватанного графина. Наконец впечатлительная дама приоткрыла глаза и робко отпросилась в туалет. Здоровенный усатый полицейский, наслышанный о коварстве Соньки, ведет ее в клозет и становится у дверей. Из туалета доносятся возня и сопение. Усатое лицо растягивается в пошлой солдафонской ухмылке. Однако через пять минут оно вдруг суровеет: за дверями стоит гробовая тишина. Подождав для вежливости несколько секунд, страж забарабанил по двери кулаком. Ни звука. Встревоженный полицейский налег плечом и вырвал щеколду.

Вонючий нужник был предательски пуст. В полуоткрытое окно второго этажа врывался свежий апрельский ветерок и приятно теребил пышные полицейские усы.

Коварная Сонька в который раз ославляет Петербург и едет в Европу, где быстро осваивает ломаные немецкий и французский. Европейская знать с интересом взирает на «русскую графиню», которая проникает на светские рауты и томно стреляет темными глазами. Сонька выбирает из толпы поклонников кавалера побогаче и, поартачившись для приличия, едет с ним в его любовную резиденцию. Улучив момент, когда денежный лопух отлучится в ванную комнату, Сонька подсыпала в бокал снотворный препарат. Через полчаса сексуальный партнер тускнел, зевал и наконец застывал на перине.

В 1871 году женщина с довольно сложным именем Шейндля-Сура Лейбова Соломониак в третий раз выходит замуж, однако впервые за Михаила Блювштейна, которого по каким-то причинам невзлюбила уголовная полиция. Говорят, что вор Блювштейн промышлял на вокзалах и в поездах. Вскоре Сонька беременеет и рожает. Дочку называют Табба. Однажды счастливый отец слишком быстро вернулся с очередного скока и застал в доме постороннего мужчину. Тот спешно застегивал рубаху, заискивающе улыбался и твердил, что он брат Шейндли-Суры. Миша Блювштейн, никогда не отличавшийся склочным характером, прошел в соседнюю комнату и начал осторожно бить посуду.

Спустя неделю после встречи с «шурином» супруг вновь застает пикантную сцену. Но теперь Сонька заявляет, что это («это» прыгал на одной ноге и никак не мог натянуть штаны) — ювелир, который пришел оценить кольцо с изумрудом, которое Мишель умыкнул три дня назад. Теперь супруг оскорбился не на шутку и размолотил всю мебель. Золотая ручка не вынесла семейных сцен и, не попрощавшись, отбыла в Лейпциг. Там она от волнения завалила очередное дело и была схвачена. Через две недели Соньку передали в руки Российскому посольству, которое переправило ее в Москву. Столичные власти, пожурив Соньку за то, что она обчищала закордонных бюргеров, высылают ее из России.

Воровка странствует по Австро-Венгрии и через три года вновь грустит в полицейском участке и отрицает свое участие в краже двадцати тысяч талеров. Новый любовник Элиас Веннигер выкупает Соньку, заложив за нее пять чужих бриллиантов, и пропадает вместе с ней. Почти год криминальный дуэт ведет тихий, пасторальный образ жизни, затем они расходятся в разные стороны. Золотая ручка опять бронирует места в отелях.

С каждым годом флиртовать становилось все трудней. Сонька старела, на ее лице вес ярче проступал отпечаток прежних бурных утех. Но она еще имела успех у мужчин. К тому же неуязвимая воровка обрела всенародную известность. Ее современники вспоминали: «Шейндля Блювштейн — женщина невысокого роста, лет 30. Она, если не красива теперь, а только миловидна, симпатична, все-таки, надо полагать, была прехорошенькой пикантной женщиной несколько лет назад. Округленные формы лица с немного вздернутым, несколько широким носом, тонкие, ровные брови, искрящиеся веселые глаза темного цвета, пряди темных волос, опущенные на ровный, кругловатый лоб, невольно подкупают каждого в ее пользу. Это лицо, немного притертое косметикой, румянами и белилами, изобличает в ней женщину, вполне знакомую с туалетным делом. В костюме тоже проглядываются вкус и умение одеваться. На ней серый арестантский халат, но прекрасно, кокетливо скроенный. Из-под рукавов халата выглядывают рукава черной шелковой кофточки, из-под которой, в свою очередь, виднеются манжеты безукоризненной белизны, отороченные кружевцами. На руках черные лайковые перчатки, щегольски застегнутые на несколько пуговиц. Когда халат распахивается, виден тончайший передник с карманами, гофренный на груди и внизу. На голове белый, обшитый кружевцами платок, кокетливо сложенный и заколотый у подбородка. Держит она себя чрезвычайно покойно, уверенно и смело. Видно, что ее совсем не смущает обстановка суда, она уже видала виды и знает все это прекрасно. Поэтому говорит бойко, смело и не смущается нисколько. Произношение довольно чистое и полное знакомства с русским языком».

Постепенно Сонька уже стала прилагать усилия, чтобы соблазнить очередного клиента. В конце концов одна из жертв оказалась слишком подозрительной и зажимистой. Едва рука Соньки легла на пухлый бумажник кавалера, как тот вдруг заорал и бесцеремонно потащил воровку в полицию. Там Шейндля-Сура обставила дело так, что виновным вдруг оказался сам клиент, который якобы пытался насильно завладеть ею. Дело решили полюбовно. Сонька забрала свое заявление и, получив от околпаченной жертвы денежную компенсацию, скрылась.

В конце 80-х легендарная гастролерша влюбляется в молодого карманника Вольфа Бромберга, но тот остается холоден. Это бесит Соньку, привыкшую к быстрым победам. В ход идут последние чары. Избалованный Вольф равнодушно взирает на все старания Соньки и с явной неохотой ложится с нею в постель. Золотая ручка с материнской нежностью ухаживает за двадцатилетним красавцем, полностью отдает ему свою воровскую выручку. Подлый Бромберг оставляет все деньги за карточным столом и, явившись под утро с кислой миной, заставляет Соньку вновь идти по отелям. Бедная женщина смиренно содержит вконец обленившегося вора. Оба теряют бдительность и попадают в руки полиции.

На этот раз фарт изменил Золотой ручке. Ее приговорили к ссылке в Сибирь. Вольф Бромберг получил всего шесть месяцев «исправительного дома». В Красноярском крае питерская знаменитость трудилась всего четыре года, а затем сбежала. Ее след обнаружили в Смоленске. Беглянку вновь поселяют в тюремные стены. В Смоленском допре Сонька, использовав последний всплеск своей молодости, влюбляет в себя местного надзирателя Михайлова и 30 июня 1886 года убегает вместе с ним. На свободе беглецы гуляли четыре месяца. После очередной поимки Золотую ручку заковывают в кандалы и отправляют подальше от центральной части России. Из Одесскою порта в плавучей тюрьме Сонька отправилась па остров Сахалин, в Александровскую тюрьму.

Там дерзкая узница хитростью выманила у охранника солдатскую шинель, твердя о своей болезненности и простуде. Сердобольный служивый легкомысленно передал Соньке шинель. Закутавшись в неё и немного согревшись. Золотая ручка, выдавая себя за солдата, почти не таясь вышла за тюремные ворота. И скрылась в холодной тайге. Она продиралась сквозь лесные завалы и вскоре заблудилась. Решив, что пришла смерть, и поплакав на прощанье, закоченевшая Сонька села под деревом. Солдаты, пущенные в погоню, быстро отыскали беглянку, скрюченную и безмолвную.

Отогрев Соньку в камере и растерев розгами на штрафной лавке (пойманные беглецы высекались на специальной скамье с дырами для рук и ног. Штрафник проходил формальный медосмотр и укладывался брюхом на скамью. Палач оголял арестантскую задницу и треххвостой плетью втолковывал беглецу тонкости режимной дисциплины. Если арестант терял сознание, врач, дежуривший возле «пациента», пускал в ход капли и настойки), ее вновь бросают в одиночную камеру.

Там она удостоилась внимания Антона Чехова, прибывшего на сахалинскую каторгу с творческими планами:

«Из сидящих в одиночных камерах особенно обращает на себя внимание известная Софья Блювштейн — Золотая Ручка, осужденная за побег из Сибири в каторжные работы на три года. Это маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым, старушечьим лицом. На руках у нее кандалы; на нарах одна только шубейка из серой овчины, которая служит ей и теплою одеждой, и постелью. Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она все время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у нее мышиное.

Глядя на нее, не верится, что еще недавно она была красива до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков, как, например, в Смоленске, где надзиратель помог ей бежать и сам бежал вместе с нею. На Сахалине она первое время, как и все присылаемые сюда женщины, жила вне тюрьмы, на вольной квартире: она пробовала бежать и нарядилась для этого солдатом, но была задержана. Пока она находилась на воле, в Александровском посту было совершено несколько преступлений: убили лавочника Никитина, украли у поселенца еврея Юрковского 56 тысяч. Во всех этих преступлениях Золотая Ручка подозревается и обвиняется как прямая участница или пособница. Местная следственная власть запутала ее и самое себя такою густою проволокой всяких несообразностей и ошибок, что из дела ее решительно ничего нельзя понять. Как бы то ни было, 56 тысяч еще не найдены и служат пока сюжетом для самых разнообразных фантастических рассказов».

Одиночная камера окончательно уничтожила былую красоту и былые манеры. Все женские чары безвозвратно остались в прошлом. Раздавленная особым режимом содержания, Сонька наконец вышла из тюрьмы и поселилась в окрестностях Александровского поста. К тому времени о ней успели забыть даже те, кого она родила. По некоторым слухам, дочери Шейндли-Суры выбились в опереточные артистки. Одинокая каторжанка торговала на поселении квасом и водкой. Чуя надвигающуюся кончину, она решается на последний побег. Больная, с разрушенными легкими, Сонька тайком уходит в тайгу и бредет наугад. Ей удалось пройти лишь несколько километров. На следующий день ее закоченевший труп нашли солдаты. Такой печальной нотой свершилась эпопея легендарной преступницы, которую знала полиция многих стран. Прозвище «Золотая ручка» в Петербурге присваивалось еще дважды. Но это были уже не Соньки.

Птица, пронзенная копьем. Женская наплечная татуировка

 

ЗОЛОТАЯ РУЧКА № 2

Питерская карманница Анна Зильберштейн поначалу имела кличку Анюта-Ведьма. Долгие годы она работала среди базарно-вокзальной толпы, таская кошельки из чужих карманов. Но по-настоящему талант Анюты раскрылся лишь в начале 80-х. Природа наделила эту красивую женщину точной реакцией, крепкой нервной системой, длинными пальцами и завидной пластичностью. Анна начала посещать оперы и оперетты, интересовалась музеями и выставками, ловко тырила по карманам и через несколько лет сколотила приличное состояние. Вскоре о ней говорил весь воровской Петербург, у сыщиков начинали чесаться руки лишь при одном упоминании об Аньке Зильберштейн. Трижды се арестовывали, но доказать ничего не смогли. Даже когда воровку хватали с поличным, она так ловко отбрасывала кошелек в сторону и закатывала такие сцены, что возмущенная толпа спешила на помощь хрупкой красавице. Однажды агент уголовного розыска поймал Анюту с кошельком в руке. Он клещами вцепился в эту руку и ждал, когда подоспеют свидетели. Карманница не растерялась и истошно завопила:

− Отдай кошелек, мерзавец. Помогите, грабят!

В считанные секунды агента сбили с ног и начали выкручивать руки. Тот орал благим матом и просил задержать воровку. Когда прибыла полиция, трудолюбивый сыщик был уже ко всему безразличен.

Анна Зильберштейн получила кличку Золотая ручка. Под этим воровским псевдонимом она проходила и в оперативной картотеке уголовного розыска. В конце концов Анюта попалась, получила срок и отправилась в Сибирь. Через несколько лет она вновь вернулась в родной Петербург, не утратив прежнего обаяния и гибкости пальцев. Как смогла она сохранить на каторге свой главный воровской инструмент, для многих осталось загадкой.

В конце 80-х Золотая ручка № 2 вдруг ушла на покой и вышла замуж за местного аристократа. Она полностью отошла от дел, чем сильно смутила карательные органы. Понаблюдав за беззаботной Анютой пару лет, полиция охладела к ее персоне. Семейное счастье длилось более десяти лет. Однако в начале нынешнего века Золотая ручка № 2 осталась вдовой. Выносив полгода траур, она вновь выходит в свет и приступает к чистке фраерских карманов. Многих это удивило: Зильберштейн получила богатое наследство, к тому же имела и солидные личные сбережения, оставшиеся от прежней профессии. Остается предположить, что она таким странным образом искала спасения от одиночества или же просто страдала болезненным влечением к воровству.

Золотая ручка потеряла прежнюю сноровку и быстро попалась. Закутавшись в траурный платок, она вклинилась в похоронную процессию, которая шла за гробом по Литейному проспекту, и опустила руку в чей-то карман. Хозяин кармана нервно дернулся, хватился кошелька и с визгом вцепился в подозрительную женщину. Анюту вновь судили и сослали в Сибирь. Дальнейшая ее судьба неизвестна.

 

ЗОЛОТАЯ РУЧКА № 3

Ольга Штейн прославилась аферами. Выйдя удачно замуж за профессора Петербургской консерватории, она получила хороший стартовый капитал для своих авантюр. Хваткая Ольга Зельдовна торговала подделками знаменитых полотен, фабрикуя документы экспертов, продавала фальшивые бриллианты и золото, проворачивала аферы на ипподромах. Поговаривают, что Ольга Штейн ухитрилась даже угнать автомобиль, который в начале XX века еще считался роскошью, и заложить его в ломбард.

По странному капризу судьбы, большинство афер заканчивалось неудачей. Возникали все новые и новые расходы, и в конце концов добрый профессор консерватории был разорен. После короткой семейной сцены авантюристка, надеясь на свою смазливую наружность, собрала свое барахло и съехала к любовнику. Спустя несколько лет она вновь вышла замуж. На этот раз «счастливчиком» оказался петербургский генерал.

Своим семейным счастьем генерал услаждался почти три года. Он несказанно удивился, когда ею супругу однажды арестовали и повезли в тюрьму. Осенью 1906 года Ольга Григорьевна (во втором браке Штейн сменила отчество и получила погонялово Золотая ручка) по решению Санкт-Петербургской Судебной Палаты должна была предстать перед судом присяжных. На адвокатах генерал не экономил, и вскоре Ольгу Штейн освободили под залог. Подсудимая исправно являлась на первые заседания. Но чем дольше шел процесс, тем унылей становились адвокаты. В толстом уголовном деле фигурировало почти два десятка преступлений. Здесь были подлоги, аферы, мошенничество и просто кражи. В разгар процесса Ольга Григорьевна вдруг пропала. Группа присяжных напрасно ждала аферистку, которая в это время уже плыла на судне в сторону западного полушария. Оказалось, побег устроили не кто иные, как адвокаты Штейн. Они также попытались скрыться, но были арестованы в порту.

Спустя год власти Соединенных Штатов депортируют Ольгу Штейн обратно в Россию, где вновь возобновляется судебный процесс. На этот раз ее содержали под стражей, пресекая даже упоминание о каком-либо залоге. Аферистка сумела разжалобить судей и выпросить для себя полтора года тюрьмы. Отсидев две трети срока, она пускается в новые авантюры. Подстраховавшись удачным замужеством (барона Остен-Сакена не смутило прошлое своей супруги), Ольга Зельдовна-Григорьевна всучила заморскому коллекционеру липовый антиквариат. Это стоило ей уже пяти лет тюрьмы.

Помаявшись в камере два года, героическая баронесса вышла на свободу под революционные фанфары. Она радостно встретила пролетарское движение и ухитрилась под шумок организовать несколько блестящих афер с мукой «для нужд голодного гегемона». Однако это был 1919 год. Ревтрибунал не церемонился с ножами в спину революции и накрутил Ольге Григорьевне что называется по полной программе. Пятидесятилетняя женщина не поверила своим ушам и переспросила.

«Пожизненные принудительные работы», — мрачно повторил судья с маузером на поясе. Двое веселых красноармейцев увели бледную Штейн обратно в камеру, где она забилась в истерике.

Но революция имела для уголовников и положительные моменты. Осенью 1920 года красная власть бурно отметила третью годовщину ВОСР и, находясь в добром расположении духа, скостила «вечникам» сроки. Ольга Штейн получила пять лет, через год ей определили три года. Но баронесса была слишком нетерпелива, чтобы париться в вонючей Костромской зоне. На очередной утренней поверке ее недосчитались. Некому было доложить и о пропаже: начальник зоны Паша Кротов также бесследно исчез. Они бежали вместе — увядающая баронесса и влюбчивый тюремщик. Беглецы обнаглели настолько, что осели в Москве. Вместо того, чтобы лечь на дно и дожить остаток жизни в относительном спокойствии, подвижная Ольга Григорьевна закрутила новое очковтирательство.

В 1923 году бесстрашная парочка попадает под прицел чекистов. Притом в буквальном смысле. Бойцы от Чрезвычайной Комиссии не стали утруждать себя уголовно-процессуальными тяжбами, а просто открыли огонь на поражение. Паша Кротов пал в первую же минуту боя. Истекая кровью, он из табельного нагана прикрывал отход любимой и умер от прямого попадания пули в лоб. Чекисты с удовольствием ухлопали бы и баронессу, но та успела спрятаться в одном из подвалов.

После пережитого Ольга Штейн приняла арест как неслыханное счастье. По дороге в милицию она сочинила трогательную историю и разыграла перед розыскниками настоящий спектакль. Милиционеры с открытыми ртами слушали рассказ о параноике Кротове, который чуть ли не ежедневно насиловал заключенную Штейн, стрелял из нагана по крысам и в конце концов бежал, уволакивая за собой бедную узницу. Когда история достигла кульминации (сумасшедший Кротов как раз «насиловал оборванного шарманщика»), в кабинет зашел начальник уголовного розыска. Он снял лапшу с ушей своих подчиненных и отправил Ольгу Штейн к ее дальним родственникам.

Пожив у попечителей недельку-другую, Штейн одолжила у них крупную денежную сумму (правда, сами родственники об этом не знали) и уехала обратно в Петербург. Аферистка оседает у своего бывшего любовника, но тот уже напитался пролетарскими идеями и радостно побежал в милицию. Питерский розыск встретил знаменитую баронессу без злобы. Красные сыщики с интересом прочитали дело Золотой ручки № 3, которая обирала буржуйских простофиль, однако год ей все же вкатили. С отсрочкой приговора. Вероятно, для профилактики.

Ольга Григорьевна Штейн пошла с революционной властью на мировую. Она полностью бросила надувательство и даже начала стремиться к светлым идеалам коммунизма. Говорили, что она вновь вышла замуж — за отставного красноармейца и во время новой экономической политики торговала продуктами питания. И якобы уже никого не «кидала».

 

БОННИ И КЛАЙД

Самые знаменитые трупы

Утром 23 мая 1935 года темно-красный «форд» ехал по проселочной дороге. В высоких кустах его поджидали шесть вооруженных карабинами стрелков. В салоне «форда» сидели мужчина и девушка, головы которых американская полиция оценила в пятьдесят тысяч долларов. Когда автомобиль прибыл к месту засады, все шесть стрелков поднялись в полный рост и открыли плотный огонь. Добрая сотня пуль изрешетила автомашину и всех, кто находился в салоне. «Форд» проехал еще несколько метров и замер на обочине. Два бездыханных окровавленных тела еще минуту назад были легендарными налетчиками Бонни Паркер и Клайдом Барроу. Их причислили к самым знаменитым бандитам Соединенных Штатов. Причины для этого были более чем основательные.

Закон преследовал Бонни и Клайда в десятке штатов. Они без стеснения расстреливали каждого, кто пытался им помешать. Новость об их смерти пронеслась по всем газетам мира, однако этому никто не верил. «Это очередная полицейская утка, — заявила одна уважаемая американская газета. — Кому-то понадобились политические дивиденды на будущих выборах, и он (а скорее всего „они“) намерен их получить даже официальным признанием, основанным в лучшем случае на сплетне». И лишь когда публике представили фотографии трупов и экспертное заключение о смерти, Америка убедилась в том, что потеряла своих непутевых героев.

Бонни и Клайд стали знаменитыми за два коротких года. Им и впрямь предстояло стать народными героями — современным Робин Гудом и девицей Мэриэм. Но не для их жертв и не для слуг закона, которые выследили и убили их. Для полиции они были просто трофеями, которые можно демонстрировать всему миру. Обнаженных и неумытых, их положили на столы в морге и снимали для истории. Бонни Паркер исполнилось лишь Двадцать три, ее напарнику — на год больше.

Клайд Барроу родился 24 марта 1909 года в Телеко (штат Техас), в маленьком городке недалеко от Далласа. Он был шестым, предпоследним ребенком в семье. В девять лет Клайда отправили в учреждение для малолетних преступников как неисправимого прогульщика и мелкого вора. Телеко находился в песчаной котловине. Так называли огромную территорию на юго-западе США, опустошенную засухой и интенсивным фермерством. Две трети жителей разъехались в поисках лучшей доли. Среди них был и отец Клайда, продавший почти за бесценок ферму. Клайд попытался обеспечить семью, но все его благородные потуги выходили за рамки закона.

В 1929 году юный Клайд Барроу встретился с юной Бонни Паркер. Миниатюрная и стройная, веселая и умная, она могла обаять кого угодно. Отец Бонни умер, когда ей исполнилось лишь четыре года. Мать, забрав детей, переехала жить в Даллас, в мрачный район, который обрел название «цементный город». Бонни и ее сестра Билли рано вышли замуж, и обе — за мелких преступников. Через год после свадьбы первый супруг будущей налетчицы Рой бежал с любовницей. Бонни тосковала недолго: спустя три месяца она приютила у себя Клайда, за которым вовсю охотилась полиция. Клайд Барроу, вор и мошенник, провел в постели с любимой лишь одну ночь. Едва забрезжил рассвет, как дверь с треском сорвалась с петель и трое детин в форме дружно навалились на сонного вора. Клайд получил два года тюрьмы и двенадцать лет условно.

Хотя тюремный срок и выглядел смехотворно для вора-профессионала, энергичный Клайд решил его не досиживать. Его верная Бонни, спрятав заряженный кольт под платьем, во время очередного свидания передала оружие через решетку. Строгий тюремщик на пропускном пункте постеснялся обыскивать милую и приветливую девушку, от которой веяло неподдельной робостью и целомудрием. В ту же ночь вооруженный Клайд бежал из тюрьмы, но спустя два дня был уже пойман и вновь тосковал в камере. Теперь ему грозил полный четырнадцатилетний срок. Пришлось прибегнуть к небольшой, но болезненной операции. Местный камерный «хирург» самодельным ножом оттяпал два пальца на ноге своего сокамерника, притом по его же просьбе. Раненого узника освободили.

В Соединенных Штатах в то время бандитизм процветал благодаря сухому закону. В крупных городах заправляла мафия, а в провинции шла охота на бандитов, подобных Джону Диллинджеру. Страну охватила депрессия, последовавшая за биржевым крахом на Уоллстрит. Свыше трех миллионов семей были вынуждены жить на пособие. Вчерашние арестанты работодателей не интересовали. Бонни и Клайд, вооружившись револьверами, начали грабить торговые заведения по всему Техасу. Бонни, прикрыв лицо шелковым темным платком, бесстрашно палила вверх, а ее напарник тем временем спешно паковал деньги в сумку. Так продолжалось несколько месяцев, пока налетчики не попали в полицейскую засаду в Кауфмане. Клайд, отстреливаясь, пустился наутек и отделался лишь легким ранением в плечо. Полицейские грубо скрутили Бонни, которая визжала и кусалась, и поволокли к машине. Когда судьи взглянули на юную миловидную налетчицу, они долго не могли поверить, что перед ними действительно объект уголовного разбирательства. Внешность и трогательные нотки взяли свое: налетчицу приговорили всего лишь к трем годам.

Бонни отсидела два и вышла досрочно за примерное поведение. За тюремными стенами вся ее добродетель вновь улетучилась. Бонни и Клайд по-прежнему были вместе. Налет следовал за налетом. В перерывах они развлекались и позировали перед фотокамерой. Снимки лишь усиливали их популярность. Пресса изображала бандитов как безжалостных влюбленных, которые, скитаясь по городам штатов Луизиана, Оклахома, Арканзас и Миссури, грабя и убивая, в то же время оставались романтической парой. На самом деле все обстояло куда прозаичней и даже пикантней. Тюрьма сделала из пылкого Клайда бисексуала. Очень скоро грозная банда пополнилась третьим членом — Реем Хемилтоном, с которым Клайд и коротал тюремный срок в любовных утехах. Ревнивая Бонни долго не могла отнестись к однополому сексу с пониманием, затем свыклась и старалась его попросту не замечать.

За год криминальное трио убило четверых человек, первым из которых был ювелир. Налетчики крали оружие, угоняли автомобили и даже замахнулись на банки. Перед их дерзостью не могли устоять банковские запоры и служащие, руки которых лежали в нескольких сантиметрах от красной кнопки. Рей Хэмилтон, хотя и считал себя везунчиком, однако попался первым. Бонни и Клайд на месяц затаились и решили выехать из штата. За несколько дней до отъезда они вновь попали в засаду и открыли револьверный огонь. В отчаянной перестрелке был убит помощник шерифа. Налетчикам опять удалось скрыться, но теперь на них охотилась вся полиция Техаса. Бонни, которая чуяла близкую кончину, решила играть со смертью уже в открытую. Банда пополнилась братом Клайда по имени Бак и неким шестнадцатилетним юнцом по кличке У Дэ.

Налетчикам требовалось огнестрельное оружие. Бонни предложила организовать налет на федеральный арсенал в Спрингфилде (штат Миссури). Операция прошла блестяще. Успех был немедленно отпразднован ограблением кредитной компании в Канзас-сити. Пока полиция искала гангстеров по шести штатам, те пробрались назад в Даллас, чтобы навестить своих родных. После ограбления ювелирного магазина в Неоше Бонни и Клайд арендовали дом неподалеку, но соседка заметила, как вместе с мешками и ящиками в дом перекочевали подозрительные стволы. Полиция приехала через пятнадцать минут и сразу же начала нести потери. Первым залпом из окна окруженного дома были убиты двое полицейских. Такого отпора стражи порядка не ожидали. Пользуясь сумятицей, бандиты выскочили из дома, сели в автомашину и помчались пыльной дорогой. В ту ночь они проехали почти четыреста миль из Неоша до Техаса. У Клайда кровоточила рука, ее перевязывали прямо на ходу. Перед этим Бонни шпилькой для волос вытащила из раны пулю.

Несмотря на всю их славу, деньги бандитам доставались крошечные. Самый большой приз — две с половиной тысячи долларов они захватили в мае 1933 года в банке Окобино. Легендарный Джон Диллинджер прокомментировал это событие так: «Пара подонков. Они позорят грабителей банков». Неделю спустя Клайд вел машину на своей обычной сумасшедшей скорости, когда произошла авария. Автомобиль вспыхнул и перевернулся. Клайд успел рвануть дверь и выскочить из пылающего салона. Бонни оказалась менее проворной. Она получила серьезные ожоги и едва доковыляла до ближайшего селения. Сердобольная семья, приютившая юную пару, предложила вызвать врача. Бонни отказалась. Тогда хозяин вызвал полицию.

К дому прибыли два офицера и через считанные минуты попали в засаду. Налетчики объявили их заложниками, сели вместе с ними в полицейский автомобиль и на той же бешеной скорости помчали к границе штата. На границе офицеров отпустили.

Бонни поправлялась медленно. Налетчикам приходилось скрываться в Канзасе и Айове. Несмотря на всю их осторожность, полиция вновь выследила их. Ранним утром десятка два полицейских окружили дом, где нежились в предутренней дреме Клайд и его Бонни. Чуткая Бонни услышала легкий шум, выглянула из-за занавески и ужаснулась. Она разбудила Клайда, и вместе они попытались незаметно выскользнуть из дома. Раздались первые выстрелы, и бандиты, отстреливаясь направо и налево, рванули напролом. Им удалось добраться до реки и пуститься вплавь. Фортуна вновь и вновь помогала Бонни и Клайду, которые, казалось, опьянели от риска. В последующие четыре месяца они расстреляли еще четверых полицейских. К тому времени брат Бак уже покоился в лучшем мире, сраженный пулей из карабина. Малыш У Дэ, схваченный на границе, сумел избежать электрического стула. На суде он плакал и кричал, что его силой принуждали стрелять и резать. У Дэ выпросил помилование и отправился на пятнадцать лет в федеральную тюрьму.

Неуловимыми Бонни и Клайдом занялся шериф Шмидт, поручивший своим лучшим агентам достать бандитов живыми или мертвыми. Те же, окрыленные везением, напали на ферму, где трудились заключенные, убили охранников и отобрали из полосатой толпы пятерых арестантов. Новая команда начала громить банковские заведения, оставляя за собой трупы. Все было бы ничего, но сексуальная ориентация Клайда проявилась опять. Бесстыдный Клайд заигрывал с двумя членами банды, и те отвечали ему взаимностью. Третий бандит приволок в группу свою подружку, и понеслось-поехало. Пока пресса относилась к гангстерам как к сенсации, среди них развивалась ссора не столько из-за сексуального партнерства, сколько из-за добычи. Налеты давали скудный улов. Перессорившись и едва не укокошив друг дружку, бандиты разбились на два лагеря и разошлись.

Бонни и Клайд разгуливали по штатам, грабя и убивая. Во время длительного автоцробега они остановились между кукурузных полей, решив передохнуть. Влюбленная пара пила виски, стреляла по птицам и занималась любовью. Вскоре ее заметили два полицейских из дорожного патруля. Офицеры подъехали к автомобилю, даже не подозревая, с кем будут иметь дело. Приветливо улыбаясь, Бонни и Клайд дружно открыли огонь. После этого хладнокровного убийства они подписали себе приговор: романтичная и сентиментальная часть Америки отвернулась от них. Теперь за поимку Бонни и Клайда была предложена награда.

Федеральные власти объединили свои усилия, чтобы захватить дерзких налетчиков. Поиски возглавил конный полицейский Фрэнк Хэймер, который в свое время застрелил шестьдесят бандитов. Подстраховавшись двумя бойцами, он шел по следу налетчиков, не давая им передохнуть и набраться сил и боеприпасов. Бонни и Клайд уходили на северо-восток к Оклахоме. Случайный полицейский патруль попытался остановить подозрительный автомобиль с дырками от пуль в ветровом стекле. Но из окна застрочил автомат. Два полицейских упали на дорогу. Один из них падал уже мертвым. Шеф местной полиции Перси Бойд получил легкие ранения в голову и был взят в заложники. Бандиты держали его у себя целые сутки. В конце концов он чем-то понравился им и был великодушно отпущен.

Перси Бойд начал делиться впечатлениями. По его словам, Клайда выделяли тщеславие и заносчивость. Что же касается Бонни, то она понравилась шефу полиции:

— Она совсем не такая, как показана на фотографии с револьвером в руках и сигарой во рту. Ее раздражала подпись под фотоснимком «Подружка Клайда Барроу курит сигары», и она сожалела, что когда-то позировала. Бонни похожа на себя на другом снимке. Там, где стоит улыбающаяся и жизнерадостная девушка. И вы знаете, она ведь по-настоящему любит Клайда. Эта пара постоянно возит с собой в машине маленького кролика по имени Сонни Бой. Его они собираются подарить матери Бонни.

Последний факт был зацепкой. Маленький полицейский отряд направился к Далласу и навестил мать самой знаменитой налетчицы Техаса. Стареющая одинокая женщина перебирала фотоснимки и тупо рассматривала вооруженных полицейских. «Я не видела Бонни уже пять лет, — заявила она. — А если бы и знала, где она, то все равно не сказала бы. Мать не может предать свое дитя, каким бы оно ни было и что бы о нем ни писали».

Смертельно уставшие офицеры надеялись на ошибку налетчиков и таки дождались. «Форд» Клайда был замечен у кафе в штате Луизиана. Полицейские предположили, что бандиты ищут встречи с их бывшим сообщником Генри Метвеном, отец которого проживал на здешней ферме. Все местные ограбления почему-то приписывались Бонни и Клайду.

Шесть полицейских затаились возле фермы Метвена-старшего. В их машине лежал целый арсенал автоматического оружия, но не было ничего, что могло бы скрасить долгое ожидание. Офицеры смертельно устали, вымокли, были измучены комариными укусами. Три дня и три ночи они прождали в засаде. Но Бонни и Клайд были начеку. 23 мая в четыре утра офицеры остановили автомобиль, где ехал отец Генри Метвена. Старика вытащили из салона, приковали наручниками к дереву, а машину оставили среди дороги в качестве приманки. В десятом часу утра на горизонте появился знакомый «форд». За рулем сидел Клайд. Заметив приманку, он сбросил скорость, однако в следующую секунду вновь нажал на газ. Но было слишком поздно. Из кустов грянул дружный залп из карабинов. «Форд», расстрелянный почти в упор, остановился. Клайд Бэрроу и Бонни Паркер умерли насильственной смертью, умерли так же, как и жили. Бонни упала на плечо Клайда.

Клайд был отличным стрелком. Редко кому удавалось остаться в живых, если Клайд делал первый выстрел. Пистолеты и карабин лежали рядом с Бонни, но засада застала ее врасплох. Уже через несколько часов на месте стрельбы появились первые зеваки. Изрешеченный пулями «форд» провожал до полицейского участка длинный эскорт из пятидесяти машин. Темно-красный «форд» выставили на публичное обозрение за высоким сетчатым забором. Этот забор появился после того, как охотники за сувенирами попытались разобрать машину на части. Некоторым достались даже куски одежды и локоны волос Бонни, прежде чем ее тело достали из машины. На заднем сиденье обнаружили три легких автомата, два ружья, дюжину пистолетов и по крайней мере тысячу патронов. Они бандитам не пригодились. В двух трупах засело свыше сотни пуль.

Офицеры, застрелившие налетчиков, стали национальными героями. Вокруг морга царил хаос. Толпа стремилась увидеть знаменитые трупы. В морге провели съемку, чтобы визуально засвидетельствовать смерть. Тело Бонни, выставленное на обозрение в Далласе, могли лицезреть почти сорок тысяч зевак. Чуть меньше пришли поглазеть на труп Клайда. Самым любопытным демонстрировали изорванный пиджак Клайда и его карабин, где на прикладе красовалось семь зарубок — по одной на каждую жертву.

Двадцать человек предстали перед судом по обвинению в укрывательстве преступников. Это были родственники и друзья. Мужчин сковали одной длинной цепью, чтобы предотвратить попытку нападения на охрану.

Клайд был похоронен рядом со своим братом Баком на кладбище западного Далласа. С аэроплана на его могилу был сброшен огромный цветочный венок. Бонни желала быть захороненной рядом с Клайдом, однако ее тело увезли на кладбище Фиштрэп.

Между грабежами и убийствами Бонни посылала свои стихи во многие газеты. Экспертиза доказала их подлинность. Среди них оказалась и ее собственная пророческая эпитафия:

Они не считают себя слишком жестокими,

Они знают, что закон всегда побеждает.

В них стреляли и прежде,

И они помнят, что смерть — наказание за грех.

Когда-нибудь их убьют вместе

И похоронят бок о бок.

Это будет печаль для немногих,

И это будет облегчение для закона,

И это будет смерть для Бонни и Клайда.

На могиле Бонни чья-то рука высекла надпись: «Как цветы становятся слаще от солнца и росы, так наш старый мир становится лучше благодаря таким, как ты». И все же она была самой хладнокровной и жестокой налетчицей Соединенных Штатов.

 

ЧАРЛИ и КЭРИЛ

История пожизненного заключения

Штат Небраска, Линкольн, Бельмонд-авеню, 25 января 1958 года. Вот уже пять дней подряд особняк № 924 семьи Фюгейтов не подавал признаков жизни. На двери висела записка «Не подходите. Все больны гриппом». Родственники Фюгейтов забеспокоились и решили навестить дом № 924. Дверь открыла четырнадцатилетняя Кэрил.

— Уезжайте быстрее, — скороговоркой заговорила она. — Мы очень больны и никого не хотим видеть.

Гости с легким недоумением уставились на захлопнувшуюся перед их носом дверь. После недолгих колебаний они позвонили в полицию. Через полчаса на пороге дома стояли два офицера. За дверью послышалось прежнее шарканье, и в дверном проеме вновь показалась Кэрил. На полицейских глядело бледное запуганное создание с темными кругами у глаз.

— Извините нас, господа полицейские, — пропищало создание. — Если вы не хотите заразиться гриппом, то навестите нас через несколько дней. И, пожалуйста, передайте нашим соседям, чтобы они нас не беспокоили.

Офицеры в замешательстве постояли на пороге, затем развернулись и ушли. Дом № 924 погрузился в прежнее глухое молчание. Окна оставались темными и плотно зашторенными. На третий день кто-то из родственников не выдержал и вновь забарабанил кулаком в дверь. Молчание. Помаявшись на пороге в страшных догадках, обеспокоенные гости решили взломать дверь. Их опасения подтвердились.

В доме лежали три трупа — мать и отчим Кэрил, а также их двухлетняя дочь Бэтти. Все они скончались от жестоких побоев и множественных ножевых ранений. Вскоре возле тел суетились полицейские. Быстро выяснилось, что некто Чарльз Старквейзер — приятель Кэрил — три дня назад навещал семью Фюгейтов. Семнадцатилетний Чарльз имел, мягко говоря, незавидную репутацию. Сам он считал себя этаким бунтарем в духе Джеймса Дина, пытался коллекционировать оружие и отстреливал из ружья соседских кроликов. В тот день Чарли навестил больную Кэрил не с апельсинами, а с ружьем, которое захватил якобы для очередной охоты на кроликов. Всем патрульным машинам разослали информацию о Чарли Старквейзере. Детективы долго искали труп Кэрил, но его нигде не было. В это время «труп» сидел в автомобиле рядом с Чарли и оживленно трепался.

Они приехали в Беннет, где жил друг Чарльза. Вскоре этот друг уже валялся в коридоре с простреленной головой. Забрав скудный трофей — сто долларовый банкнот и старое ружье, Чарли накрыл мертвого друга одеялом и вновь пустился в путь. Автомобиль он угнал два дня назад, убив хозяина и его подружку. Эти два трупа найдут чуть позже в заброшенном каменном амбаре. Рука убийцы выпустила в затылки жертв более десятка пуль.

Пока поисковая группа прочесывала округу, Чарли и Кэрил вернулись в Линкольн. Возле дома № 924 стояли полицейские машины. Чарльз проехал в конец Бельмонд-авеню и притормозил у дома еще одного своего приятеля. Разговор с хозяином дома был предельно коротким. Чарли поднял ружье и выстрелил ему в лицо с двух шагов. Из соседней комнаты послышался истеричный женский крик. Это кричала хозяйка, наблюдавшая за всем через стеклянную дверь. Чарли бросился к ней, вытаскивая на ходу длинный охотничий нож. Через минуту все было кончено…

На следующий день город запаниковал. Серия убийств в прессе подавалась как происки целой банды. Линкольн оцепили полицейским кордоном. Начались обыски во всех домах. Оружейные магазины продали все запасы товаров, которые мирное население раскупило для самообороны. Городские власти объявили награду в тысячу долларов за помощь в поимке убийц. Местный шериф вышел в радиоэфир с таким сообщением:

— Мы только что обнаружили еще три трупа. Итак, на сегодняшний день неизвестные убийцы прикончили уже девять человек. Мэр Мартин и я призвали все соседние округа, в том числе округ Омаха, направить помощь в Линкольн. Мы считаем, что машина убийц находится где-то поблизости. По нашим данным, преступники были в нашем округе в течение последних трех дней. Полиция прочешет Линкольн квартал за кварталом.

Никто пока не знал, какую же роль во всем этом кошмаре играет Кэрил. Кто она — соучастница, заложница или попросту наивная влюбчивая девочка, которая повсюду таскается за своим кавалером? Пока шериф стращал город, Чарли и Кэрил на «паккарде» мчались в Вайоминг к так называемым «дурным землям». Никто не догадывался, где подросток-убийца нанесет очередной удар. Местные жители образовали добровольные группы и патрулировали ночные улицы. Услыхав по радио о «паккарде», Чарли решил сменить автомобиль. Не повезло водителю Колиссену, который заснул в своем «бьюике» и принял пулю через окно. Вывалившись из салона, он получил еще шесть выстрелов. Нервный Чарли затолкал Кэрил в «бьюик», сел за руль и включил зажигание. Однако автомобиль не заводился. Чарли чертыхнулся и пошел открывать капот. В этот момент на дороге показалась полицейская машина. Убийца рванул к своему «паккарду», оставленному на обочине, прыгнул за руль и помчался прочь. Кэрил растерянно проводила его глазами и продолжала сидеть в «бьюике».

Полиция преследовала «паккард» недолго. Офицеры опустили боковые стекла и открыли огонь из пистолетов. Пули разнесли заднее стекло вдребезги. Осколок стекла попал Чарли в ухо, пуля оцарапала плечо, «паккард» сбавил скорость и остановился. Убийцу выволокли из салона и с размаху бросили мордой на асфальт.

− Ну что, мудак, зачитать тебе твои права? — прорычал офицер и выкрутил подростку руки так, что тот потерял сознание.

Всего за неделю Чарльз Старквейзер убил десять человек. Несмотря на юный возраст убийцы, электрический стул плакал по нему вовсю. Чарли сразу же взял на себя восемь смертей. Да, это он расправился с семьей Кэрил. В тот вечер он поругался с ее отчимом, который заявил, что его падчерица беременна. Чарли плюнул отчиму под ноги. Тот схватил молоток, но добежать с этим инструментом до головы обидчика не успел. Чарли впопыхах уложил всю семью, не забыв и о крошечной Бэтти в соседней комнате. Перепуганная суматохой и шумом девочка плакала в кроватке. Убийца бросил в нее кухонным ножом, затем ударил прикладом в голову.

Уже этих признаний хватило, чтобы на жизни Старквейзера поставить могильный крест. В первый же вечер пребывания в следственной тюрьме Чарли нацарапал карандашом на стене: «Девочка Кэрил такой же демон во плоти, как и я. Этот ангелочек прикончил двух женщин».

Кэрил отрицала свое участие в каком бы то ни было преступлении, даже в мелкой краже. Она выдавала себя за жертву, которая служила щитом для Чарли.

— Он возил меня всюду, — рассказывала Кэрил на допросе. — И под дулом ружья заставлял выполнять все его желания.

— И убивать?

— Что?

— Вы били кого-нибудь? Вы стреляли из ружья, пусть даже по принуждению?

Кэрил уткнула лицо в ладони и хотела разрыдаться. Но слез не получилось. Девушка замотала головой и тихо прошептала: «Не-ет».

Детективов не покидала уверенность, что Кэрил добровольно помогала Чарли. Вскоре эта юная пара предстала перед судом по обвинению в предумышленном убийстве. Кэрил и Чарли выбрали отдельные процессы.

Адвокаты Старквейзера вызвали на процесс троих психиатров, но никто из них не признал убийцу душевнобольным. Последняя надежда защиты лопнула.

Вывод присяжных — виновен, вывод суда — смерть. После вердикта и приговора власти штата предложили Чарли дать показания против его подруги. Чарли охотно согласился. По его словам, именно Кэрил подстрекала его на убийство своих родителей.

— Когда я убирал в доме и вытирал кровь, она смотрела телевизор, — с улыбкой вспоминал смертник. — Вас не смущает тот факт, что я даже не стал ее связывать и разрешал подходить к дверям на любой стук? Выходит, что я полностью доверял Кэрил.

Кэрил описывалась чудовищем в юбке. Она вытаскивала бумажники у мертвецов, охотно помогала укладывать чужие вещи и даже упаковала отдельный чемодан лично для себя. Она добивала ножом хозяйку дома и горничную в доме на конце Бельмонд-авеню и разбрызгивала по квартире духи, чтобы уничтожить запах крови.

— Когда я отволакивал труп хозяина в погреб, — говорил Чарли, — его горничная была еще жива. Я лишь оглушил ее прикладом. По возвращении я застал уже труп с ножом в груди. И еще. Хозяйке дома я нанес только один удар в грудь, но не шесть, как показала экспертиза. Выводы делайте сами.

После такого удара адвокаты Кэрил решили использовать ее козырную карту — обаяние и молодость. Девушке исполнилось лишь четырнадцать, и ей предстояло стать самой молодой женщиной в истории Соединенных Штатов, которая обвинялась в предумышленном убийстве. Адвокаты организовали интервью с Кэрил, на которое были приглашены многие телевизионные компании и журналисты-репортеры.

Это ее интервью стало необычайной прелюдией для необычайного процесса. Однако беседа перед телекамерой прошла не так гладко, как надеялись адвокаты. В тюрьме Кэрил остригли длинные волосы, вместо джинсов надели глухую блузку и длинную темную юбку. Теперь она выглядела старше на все десять лет. Кэрил нервничала, и поэтому казалось, что она слишком резко отвечает на вопросы женщины-репортера:

— Кэрил, почему Чарли хочет втянуть тебя в это дело?

— Я уверена, что он меня ненавидит. Он хочет представить дело так, словно я виновна так же, как он сам.

— Ты давно встречалась с ним?

— Я встречалась с ним год назад. Затем сказала, что не хочу его больше видеть.

— Почему ты не захотела с ним больше встречаться?

— Я думала, что он псих.

— Ты и сейчас так думаешь?

— Да.

— Ты когда-нибудь плакала, просила Чарли отпустить тебя?

— Да, это было много раз.

— Но он не отпускал тебя?

— Нет. И, как видите, Чарли не отпускает меня даже сейчас. Он хочет покинуть этот мир вместе со мной.

— Тебе приходило в голову, что ты можешь оказаться в тюрьме или даже на электрическом стуле? Ты думала об этом?

— Да. Но мне кажется, что мне не стоит об этом беспокоиться. Ведь я же невиновна. И люди, которые причастны к этому делу, тоже это знают.

Суд над Кэрил Фюгейт начался 27 октября 1958 года. Много лет спустя, уже в тюрьме, она с ужасом вспоминала те дни:

— Я не понимала, что происходит. Мне задавали непонятные вопросы, а я отвечала невпопад. Я спешила с ответами, боясь вызвать подозрение у присяжных. Иногда я чувствовала, что говорю откровенную чушь, но ничего поделать с собой не могла. Я была безучастна к своей судьбе.

Нашлись два свидетеля, которые узнали в Кэрил ту девушку, которая помогала Чарли переносить какие-то вещи в машину. При этом на лице девушки не читались те озабоченность и ужас, которые всячески подчеркивали адвокаты. Пресса настроилась враждебно. Среди присяжных было пять женщин и семь мужчин. Судя по их реакции, рассчитывать на их нейтралитет уже не приходилось. Один из присяжных позднее вспоминал, что накануне процесса заключил с другом пари на доллар: он был уверен, что подсудимую приговорят к электрическому стулу. Кто-то из прокуроров даже мрачно пошутил: «Давайте посадим Кэрил Фюгейт на колени к Чарльзу Старквейзеру, чтобы сэкономить электричество».

Чарли Старквейзер покинул камеру смертников, чтобы дать показания против своей подруги.

— Мне наплевать, останется она жить или умрет, — пожал он плечами. — Она угрожала своей матери вышибить ей мозги. Она могла тысячу раз убежать от меня, но этим не воспользовалась. Она выстрелила в Кэрол Кинг, она вытащила бумажник у Роберта Дженксона. Ее адвокаты сделали из нее испуганную девочку, которая боится Чарли, которая видела, как кровожадный Чарли убивает непослушных. Это очень трогательно. Но это — неправда.

Присяжные отсутствовали сутки. Все это время Кэрил провела со своими родственниками, которые поддерживали ее во время процесса. Присяжные сохранили девушке жизнь. Они все-таки пожалели ее. Однако факты оставались фактами. Предумышленное убийство было полностью доказано, и присяжные выбрали пожизненное тюремное заключение (в штате Небраска присяжные сами определяют приговор). Услышав это, Кэрил крикнула:

— Нет, пусть меня лучше казнят!

Судья Спенсер вскинул брови и бесстрастным голосом спросил:

— У вас есть основания для опротестования приговора?

— Конечно. Ведь я же невиновна!

— И все же я приговариваю вас к заключению в исправительной тюрьме штата Нью-Йорк на весь срок вашей жизни. Кроме того, вы должны оплатить расходы на этот процесс.

Кэрил увезли в тюрьму, где ее ждала дополнительная кара — 222 суток в одиночной камере. Несовершеннолетних узниц запрещалось селить в общие камеры. Первые восемь месяцев в тюрьме «Истхолл» Кэрил прожила в полном одиночестве. В своих тюремных мемуарах она писала: «Бывали дни, когда я плакала целый день напролет, глядя в окно, выходившее на тюремные ворота, и ждала, что кто-то приедет. Люди должны узнать, что я невиновна! Я сидела день за днем у окна и ждала. Каждый раз, когда к воротам подъезжала машина, у меня замирало сердце. Все время я плакала. Впервые я начала осознавать, что никогда не выйду отсюда, в тот самый день, когда у меня сняли отпечатки пальцев и сделали тюремную фотографию. Я подумала — это конец. И я начала свыкаться с мыслью, что в этой страшной тюрьме мне придется жить всегда».

Чарли Старквейзер боролся за свою жизнь. Он полагался на свои показания против Кэрил и надеялся на помилование. В апреле 1959 года Чарли уволил своего адвоката и вышел на процесс по помилованию в одиночку. «Я обрел Бога в душе, — проникновенно говорил смертник. — Теперь я совсем другой, чем был прежде. Я почувствовал дыхание смерти, и это меня отрезвило навсегда. Поверьте мне. Я могу поклясться кем и чем угодно, хотя в моем положении это выглядит наивно. Я не могу поклясться даже собственной жизнью!» Исполнение приговора отложили на несколько недель, но в конце июня Чарли все-таки был казнен на электрическом стуле.

Тюремный режим для Кэрил был строгим. Разговоры разрешались только за едой и во время отдыха. Радиоприемники, газеты и косметика запрещались. До начала 60-х годов никто не предпринимал попыток реабилитировать преступников. Заключенные имели право брать школьные уроки трижды в неделю, но всего по сорок пять минут. Кэрил потребовалось десять лет, чтобы завершить программу для восьмого класса. Единственной учительницей в тюрьме была Айрис Сидорис, которая обучала узницу тише говорить и женственней ходить. Но все это оставалось невостребованным еще долгие годы.

И все же о Кэрил не забыли. У многих она вызывала сострадание, некоторые были готовы ее помиловать. Не оправдать, а именно помиловать. Ведь узница все еще оставалась молодой и впечатлительной. Но тюремный режим не готовил ее к возможному освобождению. Заключенных будили в полшестого утра, подавали грубую, часто несъедобную пищу и весь день наблюдали за ними, чтобы никто, упаси Бог, не лег на койку. Если узник плохо себя чувствовал, то мог лечь лишь на бетонный пол. И не более. Нарушителей помещали в одиночные камеры на несколько недель. Диета состояла из чая и хлеба. Убогая одежда, никогда не совпадавшая по размеру, вечно пахла хлоркой. Заключенным запрещалось даже улыбаться.

Годы брали свое. Девушка взрослела, менялось и отношение к пенитенциарной системе. Прошло восемь лет, прежде чем Кэрил впервые покинула тюремные стены для пересмотра ее дела. Реабилитационная комиссия отказала в праве на повторный судебный процесс. В 1970 году Кэрил Фюгейт считалась самой давней обитательницей тюрьмы, включая не только заключенных, но и персонал. Ее условия жизни постепенно улучшались.

Через год городские власти начали готовить вечную узницу к ее возможному освобождению. Новый режим разрешал посещать город, где Кэрил больше всего любила кегельбаны и бассейн. Однако ей по-прежнему не разрешали работать. Только спустя два года узнице разрешили трудиться в местной церкви. Там случилась легкая паника. Одна из служительниц призналась: «Когда я услышала имя Кэрил, то была шокирована. Ведь мы жили здесь в то время, когда произошла та самая серия убийств и когда убийцу посадили. Тогда мы забаррикадировали дверь своего дома. Я очень боялась за своих детей. Я и теперь содрогаюсь при виде этой женщины».

Кэрил не подвела городские власти: она по-прежнему оставалась образцовой заключенной. Новый директор тюрьмы Джей Джексон к ее возможной реабилитации отнесся с оптимизмом:

— Я уверен, что в ближайшем будущем мы сумеем вернуть Кэрилейн Фюгейт в общество. И я думаю, что она сможет стать полноценным его членом. От прежней Кэрил у нее осталось лишь имя.

И тем не менее, в штате Небраска существовало сильное лобби, которое выступило против ее освобождения. Раскаяние Кэрил натыкалось на суровость и бесстрастность. Все ее прошения по-прежнему отклонялись. В очередном интервью местной телекомпании вечная узница со слезами на глазах говорила:

— Я очень хочу, я мечтаю, чтобы существовала какая-нибудь волшебная фраза, магическое заклинание, которое позволило бы вернуть всех ТЕХ людей к жизни. Мне очень жаль, что это произошло. Еще немного — и я сойду с ума. Я полностью сломлена жизнью. Мне даже не хватает смелости покончить жизнь самоубийством.

20 июня 1976 года Кэрил Фюгейт освободили условно. Даже теперь, когда и преступление и наказание остались далеко позади, эта тридцатидвухлетняя женщина твердит, что она невиновна. Еще спустя семь лет Кэрил прошла тест на детекторе лжи. Полиграф не зафиксировал ложь в ее ответах. Дополнением к этому тесту стал опрос общественного мнения в штате Небраска. Он оказался не таким радужным. Жители Небраски, которые хорошо помнили события 1958 года, все также уверены: в ту страшную неделю Кэрил сопровождала Чарли Старквейзера добровольно.

 

ДЖИНА ВАНРАЙТ

Мертвая петля неуловимой леди

К массивным дверям лондонского Мидлэнд-банка подъехал красный «шевроле». Из него вышла высокая брюнетка в бархатном черном плаще и шляпке с вуалькой. Каменное лицо охранника на миг оживилось и без усилий расплылось в улыбке. Он проводил взглядом эффектную фигуру, которая скрылась за тонированной дверью. Часы в просторном зале банка пробили полдень. Дама в черном неторопливо подошла к окошку и, глядя в глаза молоденькому кассиру, томно пропела:

— Я хочу открыть у вас счет.

Кассир зарумянился, сверкнул очками в золоченой оправе и протянул даме какую-то бумагу, вложив в этот жест не только профессиональные элегантность и предупредительность:

— Будьте добры, заполните карточку.

Только теперь кассир с удивлением заметил, что ниже приветливого лица клиентки на него глядел серебристый дамский пистолет. Притом глядел прямо в лоб. От неожиданности клерк едва не упал со стула. Не меняя выражения лица, женщина подала в окошко руку в ажурной перчатке, которая сжимала пакет.

— Положите деньги в этот мешочек, — мелодично произнесла налетчица. — И не нужно испытывать мою и вашу судьбу. Понял, говнюк? Шевели копытами.

Шокированный кассир стал нервно доставать из сейфа деньги. Загадочная дама оказалась нежадной. Она остановилась на двадцати тысячах фунтов и затащила пакет обратно в окно. После чего исчез и пистолет. Одураченный клерк поморгал глазами, вытер потный лоб и нажал кнопку тревоги. Дама тем временем уже выходила из банка. Ее проводил тот же восхищенный взгляд дежурного охранника. «Шевроле» тронулся с места одновременно с криком: «Задержите женщину в черном плаще!»

Налетчицей была Джорджина Ванрайт, которую через полгода лондонские газеты окрестят «неуловимая леди». Еще через два года, когда налетчица предстанет перед Королевским судом, пресса напишет:

«Джорджина выросла в жалких трущобах Саус Шилда вместе с тремя братьями и младшей сестрой. Ее отец был мелким вором, которому вечно не везло в жизни. Родитель не мог, да и не хотел кормить семью и с поразительной легкостью разбросал детей по приютам. Именно в приюте Джорджина, красивая и смекалистая, познакомилась с морфием, превратилась в лесбиянку и зачем-то придумала себе сестру-двойняшку. Вымышленная сестра-близняшка, жившая лишь в голове Джины, требовала денег…»

— После укола морфия я слышала тихий женский голос. Он мог преследовать меня несколько дней, даже когда я не принимала наркотики. Поначалу меня это пугало, затем начало забавлять. В конце концов этот голос стал мне как бы родным. И самое главное: я оправдывала свои преступления перед собой. Я как бы очищала совесть. Мои слова кажутся дикими, но именно сестра-близняшка и попросила меня ограбить банк.

Банки менялись, словно тонкие ажурные перчатки, которых она имела множество и которые постоянно носила. Налетчица работала в одиночку. Не столько потому, что никому не верила, сколько из-за того, что отлично справлялась сама. Сценарий налетов был размеренным и однообразным, по-английски консервативным. В банке появлялась высокая молодая женщина в затемненных очках и с модной сумочкой, где лежали все те же пистолет и непрозрачный пакет. Пистолет был красивой серебристой игрушкой, но об этом знала только налетчица.

Наркотики долго не могли убить красоту Джины Ванрайт. Перед растерянными кассирами она являлась то яркой блондинкой, то жгучей брюнеткой, то под вуалью, то без нее, то в густых румянах, то аристократически бледной. Полиция расставляла ловушки, газеты смаковали похождения «неуловимой леди» и добросовестно описывали ее приметы. Охрана всех лондонских банков имела целый набор фотоснимков, растиражированных с видеозаписи банковских камер слежения.

…Украшенная светлым париком Джина зашла в операционный зал, приблизилась к окошку, достала из сумочки все тот же пистолет и приказала выдать ей наличность. В ту же секунду перед ней упала металлическая штора. Реакция кассира заслуживала уважения. По банку пронесся сигнал тревоги. Джина, не ожидавшая такого поворота событий, заспешила к выходу. Ее шаг инстинктивно убыстрялся. Налетчица понимала, что совершает ошибку, но замедлить шаг не решалась. Она едва не выпорхнула в открытую дверь, где уже маячили три-четыре полицейских. Один из них галантно уступил высокой даме дорогу, однако его лицо вдруг переменилось. Полицейский заслонил проход и тут же получил удар в пах. Джина Ванрайт пробежала пять-шесть метров и упала в нежные объятия полицейского наряда. Приключения «неуловимой леди» завершились.

Сердце главного судьи Королевского суда не растопила защитная речь адвоката, который строил свою защиту на двух неоспоримых фактах: подсудимая была молода и пользовалась игрушечным пистолетом.

— Да, она зависима от наркотиков. Но где она росла, где ее мать и ее отец? — дрожащим голосом вопрошал адвокат. — Кого винить и кого судить должна в свою очередь эта молодая красивая женщина, которая желает зачеркнуть прошлое? Джорджина Ванрайт желает поставить на своем прошлом крест с помощью врачей и с помощью суда, который должен дать ей последний шанс. Ибо суровый приговор окончательно сломает эту хрупкую женщину!

Судья хладнокровно огласил приговор: восемь лет тюремного заключения. Джина, уже будучи ко всему равнодушной, отправилась в тюрьму Холловэй, где провела почти шесть лет. Выйдя на свободу, она поселилась в пригороде Лондона у своей младшей сестры Шармайн. «Сестра-близняшка» к тому времени прекратила тревожить Джину своим низким внутренним голосом. Бывшая налетчица устроилась на работу в ресторан, познакомилась с местным официантом и решила наконец-таки забеременеть. Однако перед этим ответственным шагом Джорджина решила вновь испытать судьбу в операционном зале столичного банка. В последний раз. После этого она намеревалась окунуться в долгую счастливую семейную жизнь, которая без стартовой суммы в двадцать-тридцать тысяч фунтов стерлингов просто не представлялась возможной.

Джину взяли прямо у кассы. Кто-то сорвал с нее дешевый парик и сразу же узнал в налетчице ту «неуловимую леди», на имени которой поднимали свой тираж лондонские газеты семь лет назад. Джину встретил корпус предварительного заключения все той же тюрьмы Холловэй. Через две недели Джорджина решается на побег и во время очередной раздачи пайка столовой заявила:

— Я не могу есть. У меня раскалывается голова все время тошнит. Вызовите врача.

Когда осужденную привели в санчасть, она симулировала сумасшествие: молола скороговоркой всяку чушь и звала сестру, которая якобы жила у нее внутри. Седеющий врач, повидавший на своем веку еще и не такие выходки, равнодушно написал в ее личной карт «Пыталась симулировать психическое расстройство» − и спровадил Джину обратно в камеру.

Стареющая лондонская налетчица приговора дождаться не стала. Ночью она разорвала свою юбку на полосы и сплела из них веревку. Поднатужилась, бесшумно подняла кровать и прислонила к сырой стене. Привязав конец веревки к верхней спинке, она набросила петлю на шею и с хрипом сползла на пол. Полча спустя дежурный надзиратель заглянул в камеру и бросился на пост к телефону. Через минуту смертоносную петлю снимали, но уже с трупа.

 

САПОЖНЫЕ ЛАПКИ

Красотка Элен любит пофилософствовать. Разумеется, когда антураж был подходящий. Ноги на стол, сигарету в зубы, рюмочку коньячка и музыку, музыку посексуальней.

— Посмотрю я на этих телок, которые в иномарках рассекают, так просто тошнить хочется, — щурит Ленка кошачьи глаза. А каракатица Витка подпевает:

— И чем эти сучки берут? У тебя вон какие ходули, и грудь как насиликоненная. А попадаются одни козлы.

— Жизнь — бардак. Справедливости нет и не будет. А Гарика лучше не трожь. — Элен опускает острый язычок в рюмку с коньяком и постанывает от наслаждения. Когда ей было 16 лет, ее трахнул в машине один начальник. Он научил ее пить коньяк, научил ее премудростям секса. И очень любил повторять, что Ленка создана для любви, в то время как большинство баб — для работы.

— Фу-у-у! — накурили-то как, девчата! — подруги и не заметили, как суверенность их блаженного мирка нарушил инородный предмет в виде Ленкиной матери, тетки Лизы. Виту аж в кресле подкинуло — шутка сказать, мать в разгар кайфа вломилась. Ее бы старуха матюгами обложила, а может, и скалкой огрела. А Ленкина мать — миротворица, в Бога верует, всем помогает и с дочкой всегда ласкова.

— А ты понюхай, может, прибалдеешь, — нагло огрызается Элен. — Я же нюхаю, когда ты бабку-вонючку в нашей ванне полощешь.

Витке что, ее дело — сторона. Но это, пожалуй, слишком. Вся улица хвалит тетку Лизу за то, что помогает соседке парализованной, а родная дочь издевается. Природа-шутница сыграла злую шутку с этой семьей, выстругав мать топором и вложив в нее душу ангела. А с дочерью проделала обратное, снабдив точеную плоть злой и никчемной душой. 22 года «женщина для работы» кормит и холит «женщину для любви», получая взамен черную неблагодарность. Мать овдовела в 40 и больше мужчин не знала. А Ленка в свои 22 уже не один десяток перепробовала и замужем побывать успела. Правда, совсем недолго, надоели нотации свекрови и скучная правильность мужа.

Мать хлопает громко дверью, хрустит снежком по двору.

— Пойду я, наверное, тоже, — встает неуверенно Витка. Но внезапная бледность Элен пугает ее не на шутку.

— Ты чего? Тебе плохо, что ли?

— Я ее не-на-ви-жу, — шипит страдальчески Ленка. А Витке становится страшно — в этот миг подруга похожа на змею, красивую, гладкую, блестящую змею, которая если укусит, то непременно смертельно.

В 22 года не влюбляются только недоразвитые. Прошлой зимой, наскоро пролистав незатейливый роман с местным бульдозеристом, Элен потянулась душой в края далекие и неизведанные, а именно — в Ростов-на-Дону. Там, заглянув на чашечку кофе в бар, она увидела Гарри — высокого черноволосого парня, над которым с жадностью осенней мухи кружила 40-летняя хозяйка стойки. Гарри в три секунды оценил и голые Ленкины ноги, и бесстыжую зелень глаз, а на четвертую с видом хозяина подсел к ней за столик с шампанским.

Огненная ночь на квартире приятеля доказала неслучайность их встречи. Целый месяц Элен была по-настоящему счастлива. Все, что она делала с изяществом кинозвезды, — курила, пила и трахалась, — было по достоинству оценено новым возлюбленным. А больших заслуг от нее и не требовалось. Но фортуна — баба капризная. В один прекрасный миг скромная, но прибыльная карьера Гарри трагически прервалась. Ночью, когда он и его приятель успешно «раздевали» «Жигули», внезапно нагрянула милиция. Друга лихо повязали, а Гарри смылся. И теперь, в прострации валяясь на диване, выпивал и прокуривал последние накопления. Ленка была в отчаянье — как же помочь любимому? Но, как ни ломала голову, фантазии хватало на одно — надо ехать домой и раскулачивать мать…

Уснула Витка у Элен, сладко угревшись в теткиной перине. За полночь ее разбудили крики. Неплотно прикрытая дверь пропускала тусклый кухонный свет: хозяйка экономила на электричестве.

— Кормишь старых вонючек, а дочь побираться должна? — орала в бешенстве Ленка.

— Иди работай, кто тебе не дает, — терпеливо, чуть ли не ласково отвечала ей мать.

— От работы кони дохнут! Не даешь денег — пойду воровать! — пригрозила доченька. И для пущего веса добавила: — Бог тебе не простит!

— Потерпи, — всхлипнула тетя Лиза. — Умру, все тебе останется. Делай тогда что хочешь.

— Спасибо! — взвилась, как сумасшедшая, Ленка. — Ты еще 20 лет протянешь, а мне сейчас жить красиво хочется!

— Зря ты так, — сонно шепнула Витка, когда разгоряченная подруга плюхнулась к ней под бок.

— Заткнись, — огрызнулась Элен. — У меня к ней классовая ненависть.

В переполненном мешочниками поезде возвращалась Ленка в Ростов. Ревнивые мысли о Гарикс не давали покоя. Не увела ли его старая корова из бара, пока она ездила на промысел. Гарри похож на мэна из фильма. Да дали бы Ленке волю, она бы не хуже сыграла, чем эта белобрысая выдра, которую мазали медом. Эх, им бы побольше денег, виллу с бассейном. Интересно, за сколько долларов можно загнать мамкин дом?

Гарри лежал на диване, красивый, как юный бог. Холодные глаза-льдинки равнодушно взирали на Лейку.

— Ну? И что ты мне привезла? — спросил он, не разжимая зубов. А Ленка, как побитая кошка, суетливо полезла в сумку. Хрустальные рюмочки, ваза, серебряный отцовский портсигар, материно обручальное кольцо — вот и все, чем смогла поживиться. Гарри скривил насмешливо рот:

— И что, красавица, все? Да здесь — пару раз поужинать.

Господи, так я и знала! Уйдет он к этой барменше. Нет, она не отпустит.

— Это только начало. Есть план, как стать богатыми, и всего за одну ночь, — шаловливо улыбается Элен и обнимает Гарика за шею. Теперь опасность одна — пойдет ли на это любимый?

Гарику план понравился. И следующим же утром он позвонил Мосолу — напарнику по старым делишкам. Ехать решили втроем, и не откладывая. От Ростова до Горловки — выспаться не успеешь. Ленка, кажется, только уснула, а Мосол уже шепчет на ухо:

— Ну-ка вставай, рокфеллерша!

За ту неделю, что Ленка отсутствовала, в городе стаял снег, а остатки так почернели, словно их специально присыпали углем. Стояла глубокая звездная ночь, когда даже верные псы на время теряют бдительность. Они бесшумно прошли по улице и открыли родную калитку.

— Да-а, усадьба у вас неплохая, — с уважением заметил Мосол.

— Потрудись, и приглашу на новоселье, — отозвался Гарри.

Ленка зашла в сарай и вынесла пару перчаток, топор и сапожную лапу. Отдав все это друзьям, она впорхнула на цыпочках на крыльцо и стала отпирать дверь. Но замок, всегда такой послушный, на этот раз заартачился.

— Кто гам? — встревоженный материн голос раздался за шарканьем тапочек.

— Свои. Открывай, — приказала Ленка.

Но мать, словно что-то почуяв, наоборот, загремела засовами.

— К окну! — скомандовал Гарри. И ударом топора вышиб в зале стекло окна. Из темного проема дохнуло теплом и уютом. Прыгнув внутрь, Гарри чуть не поскользнулся на осколках, и в этот самый момент из-за шкафа выскочила тетка Лиза, вооруженная вилами. Врожденная мягкость опять подвела бедную женщину. Вместо того, чтобы ударить, она завела с разбойником беседу. И тогда ударил Гарри.

Топор был ржавым и тупым, вот уже много лет тетка Лиза скалывала им лед на ступеньках. А теперь он ударил хозяйку, да так, что усталое немолодое лицо сразу залилось кровью. Она не упала, схватившись за шкаф. Но подоспел на помощь Мосол и врезал сапожной лапкой. Они били ее долго и усердно, вложила свою лепту и Элен, накинув маме поясок на шею. Наконец затихшую навеки женщину вытащили в коридор и сбросили в подвал, наполненный талыми водами. Туда же заботливая Ленка швырнула перчатки и орудия «труда».

Было четыре часа утра. Значит, на «хлопоты» с матерью ушел почти целый час. Осиротев и разбогатев одновременно, Элен критически оглядывала зал: люстра разбита, ковер забрызган кровью, содержимое буфета вывернуто на пол. Это нетерпеливый Гарри пытался найти тайник. До проходящего поезда на Ростов оставалось несколько часов. А достигнуть вокзала планировалось по-темному.

— Мосол, ты ищи в кладовке, Гарик — на кухне. А я — в ее спальне, — распорядилась Элен. И в этот самый момент в дверь постучали. Вспотев от неожиданности, троица замерла на месте. Стук повторился.

— Кто там? — тоненько спросила Ленка.

— Это я, тетя Тома, — раздался голос материной подруги, живущей в соседнем доме. — У вас все в порядке? Свет горит, шум был какой-то…

— У нас все хорошо, тетя Тома, идите домой, — ответила Ленка непривычно ласковым голосом.

— Вот и ладненько, — согласилась соседка и побежала к телефону вызывать милицию.

Время словно сорвалось с цепи. Уже орали во все горло петухи, и небо романтично голубело, а трое убийц, по колено заваленные домашним старьем, бельем, подушками, кастрюлями, все пытались найти тайник.

— Сволочь! — не выдержал Гарри и врезал Ленке пощечину. — Где же твои миллионы'. Мокруху на нас навесила.

— Гарик! — заплакала Ленка. — Прости, она сама говорила. Я дом продам, потерпи, деньги все наши будут.

Потная, лохматая Элен затыкала окно тряпкой, когда к ее дому подъехала милиция. Ее друзей с добротно упакованной сумкой оперативники успели снять с ростовского поезда…

Областной суд приговорил Мосола и Гарри, отца двоих детей, к максимальному сроку лишения свободы, Лена Клюква отправилась на тринадцать лет в колонию общего режима.

 

РОМАН С КЛОФЕЛИНОМ

Две черные пуговицы глаз и острые коленки — это Ленка. Ничего особенного, но мужикам нравится, и это греет Ленке душу. Когда ты с детства получаешь одни подзатыльники, а родная мать, одурев от работы, кричи как заведенная: «Учись, иначе пропадешь!» — о жизни делаешь собственные выводы. Например, такой: живи, пока молодая. Или еще: давай, пока берут, хватай, пока дают.

Отмаявшись полдня в училище, она тащится в бар-подвальчик на углу. Здесь темно, играет джаз, в клубах сигаре того дыма угадывается расслабленная улыбка бармена. Здесь нальют суетливые мальчики с липкими глазами и заискивающе позовут покататься. Но Ленка не такая. Она покурит и выпьет и даже позволит, смеясь, потрогать себя за коленку, но кататься пойдет только с Вовчиком. Потому что он «ее парень».

Чем занимается Вовчик, Ленка не знает. Он «крутой», и этого достаточно. О чем еще может мечтать девчонка, если ей семнадцать лет и нет денег даже на колготки?

— А ты молодец, — сказал он ей как-то. — С тобой можно делать бизнес. Мужикам нравишься, но расстояние держать умеешь. А это заводит…

— Не поняла, — обиделась Ленка, — ты что, сутенером работаешь?

— Дурная, — усмехнулся Вовчик. — У меня специальность рисковая — бандит.

Нет, она не испугалась, напротив. Под ложечкой сладко засосало и повеяло сквознячком, словно приоткрылась запертая, но заветная дверь.

— Так бери меня в дело, — сощурилась. Не сомневаясь, что последует откат. Вовчик засмеется и скажет, что взял на понт. Но он, наоборот, посерьезнел и вытащил из кармана пластмассовый пузырек.

— Знаешь, что это такое? Клофелин. Добавляешь в спиртное ухажеру — и он валится с копыт. Пока спит, мы забираем деньги. Никакой крови, все четко. Хотел девочку? Плати за пороки.

Вечером Ленка думала — что ее ждет в этой жизни? Жалкая участь матери, всю молодость прошаркавшей малярной кистью? Носилки с раствором на стройке? Нет уж, спасибо, не надо. Не для того ей даны эти ножки и глазки, чтобы вкалывать за копейки. Прав Вовчик, жизнь — это джунгли, кто сумел, тот и съел.

На первую операцию они отправились в Славяногорск. Город курортный, куча отдыхающих, по вечерам в кафешках курят и пьют, и Ленкины голые ноги не должны остаться незамеченными. Они и не остались. Первым засуетился дядька лет 40, в белых штанах и очках с позолотой. Выпив с ним и пококетничав, девочка согласилась пройти в номер, послушать музыку.

Двигаясь по тропинке в нетерпеливых объятиях курортника, она видела краем глаза свою группу поддержки — Вовчика и его приятеля Генку. Все получилось как надо. Пока мужик бегал в клозет, Ленка капнула в шампанское клофелина, когда он вырубился в кресле — свистнула в окно друзьям.

Улов был неплохим — часы, цепочка, печатка и 500 баксов. Цепочку Вовчик подарил Ленке, остальное забрал «на развитие бизнеса».

Следующую жертву они выследили сами. Вовчик разнюхал, что одним из кафе в Краматорске владеет молодой хозяин. Задача была такая — произвести впечатление, познакомиться и добиться приглашения домой. Олег Петрович Ленке понравился — интеллигентный, обходительный, с ласковыми глазами. В отличие от того, 40-летнего, он не был сексуально голодным, но черные «пуговки» и острые коленки и его не оставили равнодушным.

Три вечера подряд Ленка, отчаянно кокетничая, пила кофе у стойки бара, демонстрируя свою неприкаянность. На четвертый Олег Петрович пригласил ее в гости домой. По дороге Ленка узнала, что Олегу только 28, что живет он вместе с матерью, бухгалтером СП, которая сейчас в отъезде. На какую-то долю секунды ей стало жаль своего ухажера — замуж бы за такого. Но тот, будто почувствовав настроение девушки, поспешил сказать, что был женат, у него растет сын и он мечтает помириться с семьей.

«Сволочь! — возмутилась Ленка про себя. — Любишь жену, а трахаться тащишь меня».

И вспышка оскорбленного достоинства придала ей силы и коварства.

…Олег Петрович лежал на диване, как куль с песком. А Вовчик с Генкой с веселым азартом орудовали в шкафах и стенке. Здесь было немало ценных вещиц, но Ленку интересовали только драгоценности. Вываливая содержимое шкатулок в сумку, она тихонько припрятала в карман одно колечко. Вовчик его не отдаст, это однозначно, опять возьмет «на развитие бизнеса». Кстати, последнее время их отношения как-то пожухли, перейдя исключительно в деловое русло. И, глядя, как обдирают ее друзья неподвижного Олега Петровича, Ленка мудро рассудила, что в таком бизнесе справилась бы и без них.

Над городом висело безмятежное звездное небо, где-то играла музыка, раздавался беззаботный смех.

— Люди радуются, а мы бежим, как крысы, — по дороге заметила Ленка и чуть не прикусила язык. Неожиданная затрещина едва не сбила ее с ног. Она хотела остановиться, закричать, возмутиться, но инстинкт подсказал — не до разборок, надо скорей смываться. За углом, где их ждало заранее нанятое такси, Вовчик вдруг замер, как вкопанный. Даже в сумерках было видно, как бледность заливает его лицо.

— Тебе плохо? — испугался Генка.

— Я свое портмоне потерял, — не сказал, а выкашлял Вовчик.

— Ну и черт с ним, — успокоила Ленка. — Неужели там денег много?

— Там адрес и моя фотография. Сидите в машине, я мигом.

Когда он взлетел на крыльцо и толкнул знакомую дверь, Олег Петрович сидел на диване. В руках он держал портмоне, пытаясь разглядеть его сонными глазами. Думать было некогда. И Вовчик прыгнул на хозяина с порога, выхватив из кучи тряпья тонкий кожаный пояс. Но парень оказался крепкий. Сцепившись, оба рухнули на пол. Тут-то и заметил Вовчик торчащий из-под дивана молоток. Первый удар он нанес «противнику» в глаз, потом долго и остервенело бил по темени. И лишь увидев, что руки по локоть в крови, а хозяин уже не шевелится, бросился прочь из проклятой квартиры.

…Их нашли через несколько дней. Перепуганная кровавым финалом Ленка поспешила продать колечко киоскеру. Оно уже числилось в розыске. Вовчика взяли в ресторане, где он остервенело просаживал награбленное. Олег Петрович умер в больнице, промучившись два дня в борьбе за жизнь.

Суд приговорил Владимира Груздева к пятнадцати годам лишения свободы, Геннадия Михеева — к двенадцати, Елену Котько — к шести. При обыске у Вовчика был найден целый список донецких предпринимателей. Свой бизнес с клофелином он мечтал поставить на широкую ногу.