КОРОТКОЕ ЗАМЫКАНИЕ

Ранним октябрьским утром 1923 года двадцатичетырехлетняя крестьянка из Тамбовской губернии Настя Е. кухонным ножом отрезала своему законному супругу половой член. Муж проснулся от боли, мгновенно уяснил трагедию и заорал:

— Что ты наделала!

Настя замерла у кровати с членом в руках и робко пыталась зажать рану салфеткой. Муж вприсядку носился по комнате, истошно вопил и плакал. Спустя десять минут к дому подъехала карета скорой помощи и увезла раненого в больницу, где хирурги зашили рану.

Полиция отвезла Настю в тюремную больницу. Настя дрожала и долго не могла прийти в себя. К вечеру у нее повысилась температура. В течение нескольких дней психиатры пытались найти у преступницы хотя бы малейший психический недуг, однако тот напрочь отсутствовал. Настя страдала лишь неуравновешенной нервной системой. Диагноз характеризовал исследуемый момент как случай короткого замыкания.

Из воспоминаний Насти:

«Помню себя маленькой очень, а сколько лет, не знаю. Брат старший учился, а я страшно любила картинки, в его букваре были картинки, и под каждой картинкой было ее название, пояснение. Благодаря этому я научилась читать буквы. Сперва буквы были под картинкой, а потом я буквы находила уже не под картинкой. Брат не давал свой букварь, похвастается и спрячет, а я пользовалась этим, когда он уходил. Вытащу потихоньку букварь из сумки и учу по картинкам. В детстве мы не видели хороших картинок, кроме как от конфет. Бывало спрячешь и дрожишь над конфетной картинкой…

Я всегда вырезала и берегла картинки от конфет. Вырежу все до точности. Это было мое баловство. Порой брат мне показывал букварь за эти картинки: я ему дам картинку, а он мне даст книжку посмотреть, букварь… Было очень трудно учить буквы, на которые нет первоначальных слов: например, буква „ы“. Не было слова на эту букву, и я ее очень долго не знала. Буква „о“, как сам звук, очень долго не давалась, чисто случайно я его уловила. Пришла соседка и в знак удивления воскликнула: „О!“. И с тех пор я ее не забыла, как и самый случай этот. „Й“ (краткое) никак не могла писать, ударение никак не поставлю, доучивалась, когда в школу поступила. Мне было трудно в школе, особенно когда стали учить по слогам: я никогда не умела вслух сливать буквы…

В церковно-приходскую школу поступила с восьми лет. Меня приняли после всех, училась два с половиной года. Благодаря тому, что я знала, как „складатъ“ алфавит, меня посадили в первый класс. Здесь я была первой ученицей, а в третьем классе — второй. Очень отражались на учебе мамины дела. Приходилось учить уроки кое-как, урывками: как мама отвернется, как ребенок забалуется (я была нянькой за сестренкой) — я схватывала свою книжку и читала, а когда входила мама и видела, что ребенок плачет, то она увещевала: „Ох, уж эта книжка мне: ребятам нужно учиться, что в солдаты идут, а тебе не за писаря выходить замуж“.

Я хотела учиться дальше, но была известная плата (за ученье): мама не могла… Я читала то, что в деревне могла найти: сказки, поэмы. Часто мама заставляла читать Евангелие вслух: это меня тяготило. Житие святых я любила читать вслух и объяснять. Но были такие термины, которые я сама не знала и потому я избегала читать, не скажу, чтобы я сама все понимала (мне дали Евангелие как наградную книжку). Больше всего любила откровения. Тогда была религиозная тоже. Очень много молилась на коленях, с таким жаром, с такой верой. Теперь я нерелигиозная.

Мама отдала в портнихи, я была очень рада. Было там очень трудно: заставляли детей нянчить. Я скучала о сестренках. Мама меня научила дома шить, и хозяйка меня выделяла за то, что у меня была чистая работа. Если нужно было сделать спешно, то я не могла. Хозяйка садила меня за дело раньше других. Она дала жалованье и взяла также в счет меня бесплатно сестренку.

У хозяйки была девочка — племянница. Училась в начальном. Было расписание уроков у нас с ней. Она меня учила и относилась к этому серьезно. Мне было немножечко стыдно. Если мы сидели занимались, то над нами посмеивались. Хозяйка смотрела на это, как на глупость, а сестра хозяйки смеялась зло, вот девочка и писала мне записки об уроках потихоньку: подбежит и сунет в руку! Такие записки сохранились. Когда я в Москву переехала, то знала уже 4 класса гимназии. На курсах училась летом до осени. А осенью поступила на рабочий факультет. Училась с 1919 года по 1921 год. Последний семестр не окончила в связи с дезертирством мужа. Там были интересные работы, общественные. Мы с ним вместе ходили. Слушали, создавали свои кружки.

Жалко, что не кончила. Меня только одна мысль утешала, что это я делаю пока, и как тогда понимала, думала, выведу мужа из дезертирства. На акушерские курсы я поступила в 1921 году, с дипломом Рабочего факультета. Я была оставлена на повторный семестр. Окончить не сумела — много времени отнимали хлопоты за мужа. Но я все знала. Я посмотрела программу Акушерского курса, там первый курс совпадал с последним на Рабочем факультете. И я подумала, что это можно совместить. На Акушерских курсах пробыла один семестр.

Вышла замуж, и меня схватила болезнь, а планы были такие: наука, по-моему, есть не что иное, как храм, я вообще к науке с большим уважением отношусь, и вообще наука — для меня святыня. Больше всего люблю естественный факультет, а в связи с поступлением на Акушерские курсы хотела на медицинский перейти. В Петровской Академии есть естественное отделение или агрономическое. Как крестьянке, мне все это знакомо. Я больше всего люблю природоведение, естественный факультет, но и химический тоже. Здесь есть у них какая-то связь с медициной. Я пошла бы на доктора, но меня это не удовлетворяет. Там все строится на предположении, а не на доказательстве, как в естественных науках. Мне очень нравится химия. Хотя она несколько суха, но имеет свою красоту. Когда учила анатомию, то мне было приятно познавать себя: что у меня лежит такая-то мышца, такой-то нерв и прикрыта им такая-то кость».

Любопытная личность Насти Е. была подвергнута психологическому анализу, который обнародовали 4 декабря 1923 года на конференции. Н. Гедеонова в своей книге «Преступный мир России», изданной в 1924 году, изложила некоторые аспекты из прошлого подсудимой:

«В 1919 году она поступила на Рабочий факультет. Здесь знакомится со своим будущим мужем. Этот юноша значительно ниже ее по интеллекту, но не лишенный своеобразных способностей (например, очень хороший чертежник), не сразу завоевывает ее симпатию. Только на полевых работах от Рабфака он добивается ее склонности умелым предупредительным подходом, нежностью, веселостью. Она помогает ему учиться, руководит им. Это несколько материнское отношение к нему объясняет ее большое участие в ее судьбе.

По его настоянию она живет в семье его родителей (отец — сапожник, мать служит), не имея с ним физической связи. Ждет лекального брака, очень дорожа своей девственностью. Всецело отдавшись заботам о нем (укрывая его), она манкирует занятиями на факультете. Принужденный скрываться, он знакомится с лицами сомнительной профессии. Поставить его на твердую дорогу — вот главная задача жизни Насти. И он сумеет отблагодарить ее за это нежностью и ласками (особенно характерны в этом отношении его письма к ней в этот период). В 1921 году Настя поступает на акушерские курсы. Он прикидывается припадочным. В январе 1922 года она отдается ему до брака, думая таким образом повлиять на его раздраженный совместной жизнью с нею темперамент и излечить его припадки. В июне 1922 года она заболевает, болезнь локализуется в половых органах — признаки венерического заболевания. Он отрицает свою виновность. В августе 1922 года он призывается в армию. После демобилизации в феврале 1923 года они регистрируют свой брак в комиссариате. Вскоре после этого Настя узнает, что он был женат уже до нее и что у него есть ребенок, которого он, однако, не признает своим. Здесь начало ее мучений. В июне она уезжает в деревню отдохнуть (первая разлука). Он ей не пишет, как обещал. Встревоженная, она возвращается в Москву через 3 недели и тут же узнает, что муж завел любовницу. Новые терзания. В августе болезнь (венерическая) достигает крайней остроты. Муж отрицает свою вину; время проводит вне дома. Насилуя себя, она старается не упрекать его, но сама переживает драму.

Она не решается делиться своими переживаниями ни с кем: ее родные (мать, сестры — замужние рабфаковцы) были против ее брака с ним, считая его недостойным ее. Они ее обожают. Родители мужа балуют и укрывают своего сына и, считая ее „ученой“, по уровню своего развития не всегда понимают ее и интимно не близки с ней, иногда недоброжелательны. В сентябре 1923 года она решается пойти к его первой жене и убеждается, что ребенок похож на мужа. Возвращаясь домой, она считает свою жизнь окончательно разбитой. Возникает мысль о самоубийстве; совсем не думает о том, чтобы как-то отомстить ему. 26 и 27 сентября — приступы жестокой боли. Слабость. Сваливается в постель. Он остается при ней. Предупредителен. Помогает ей спринцеваться. Вечером 30 сентября она чувствует себя очень плохо, температура 39. Страшные боли. Частые позывы мочиться. Как всегда — ложатся вместе на одной кровати. Беседуют о его новой любовнице.

Ей все время хочется рассказать ему о своем визите к его жене и бросить: „а ведь мальчик-то похож“. Сдерживается, боясь вывести его из себя. Предлагает ему расстаться, он отказывает. Потом он ласкает, берет ее. „Он умел взять ее“. Первое сношение этой ночью вызывает боль. Последующие — боль нестерпимую, мучительную. Она крепится, не показывает ее. Муж засыпает. Он спит всегда крепким, непробудным сном, поэтому стал типографом (ночная работа), на другую службу опаздывал — просыпал. Боли усиливаются. Она сползает с постели — мочится и не может занять своего прежнего места. Кричит. Он ее не слышит. Так несколько раз. В 7 часов утра ослабленная, с резкой болью в теле, падает на его ноги. Она видит его обнаженный член и — близко около кровати на столике — отточенный нож (рядом с хлебом). С мыслью „вот причина всего“, она бессознательно хватает нож и приходит в себя лишь тогда, когда быстро отхваченный острым ножом член остается у нее в руке. Кровь бьет из раны. Его возглас: „Что ты наделала!“ Она ложится рядом с ним и стремится унять кровь салфеткой, заткнуть рану. Зовет на помощь мать мужа. Велит вызвать карету скорой помощи. Его увозят в больницу. (В настоящее время после нескольких операций он вполне здоров и служит на прежнем месте. Медицинский анализ устанавливает, что его член отрезан на 3/4 см от лобка. Бактериологический анализ показал, что в ампутированной части и в мочевом пузыре содержится большое количество гонококков.)

Она арестована и помещена в тюремную больницу с температурой 37,8… В течение месяца температура колеблется от 36,5 до 38,2. Психиатрический анализ не установил в психике Насти ни малейшего признака психической дегенерации. Конституция слабая, несколько анемичная, внутренние органы, так же, как и нервная система, не представляют собой никакой аномалии. Диагноз характеризует исследуемый момент как случай короткого замыкания».

 

ДАМА С ЧЛЕНОМ В РУКЕ

В июне 1993 года молодая супружеская чета из Манассаса (США, штат Вирджиния) получила скандальную известность, которая вряд ли могла бы вызвать зависть. Фотографии Джека Боббита и его двадцатичетырехлетней жены Лорены обошли десятки газет, на половину из которых Боббит намеревался подавать в суд. Такие дивные страсти вокруг обычной американской семьи разгорелись после того, как Лорена оттяпала Джеку его единственный детородный орган. А дело начиналось так.

Уроженка провинциального эквадорского городка Лорена имела неосторожность выйти замуж за бывшего морского пехотинца Джека Боббита. Вся горесть ситуации заключалась в том, что супруг после добросовестной армейской службы стал нервным и задиристым. Он мог сгоряча отутюжить свое второе «я» чем-нибудь тяжелым или же просто заехать кулаком в ухо. Такая живость натуры не позволяла Джеку подолгу задерживаться на одном рабочем месте. За последних два года он трудился и портовым грузчиком, и вышибалой в ресторане, и плотником в бюро похоронных услуг, и разнорабочим на ферме.

Житейские передряги нисколько не сказывались на потенции Боббита, который каждый божий вечер буквально силком затаскивал Лорсну на супружеское ложе. Чаще всего половому акту предшествовала короткая борьба, где супруги кряхтели от натуги, лупили друг дружку кулаками, царапались и кусались. Вечер 23 июня не стал исключением. Джек бесцеремонно оторвал Лорену от телесериала и потянул в спальню. Та закричала. Не столько от обиды, сколько от того, что ее волокли за волосы. Борьба продолжилась в партере. Джек, полагая, что супруга орет от возбуждения, увлекся и едва не задушил ее подушкой. Бывший морской пехотинец старательно изнасиловал Лорену, зевнул, потянулся, завалился набок и через пять минут уже храпел. Женщину стошнило прямо на простыню. Отплевываясь и утираясь, она побрела в кухню. Там ее взгляд упал на длинный нож для резки хлеба. Лорена машинально повертела тесак в руках, отрезала пару кусков хлеба и застыла в задумчивости. Затем пошла в спальню, где слышался могучий храп любителя жесткого секса. Супруга откинула простыню и положила руку на член. Джек вдруг открыл глаза, приподнялся и загоготал:

— Что, сестричка, понравилось?

В следующую секунду он мог наблюдать собственный член, не нагибая голову: Лорена держала его в руке. Джек растерянно замигал глазами, со страхом перевел взгляд на низ живота и в конце концов закричал. От ужаса он потерял сознание. Когда тело мужа безжизненно откинулось на постель, Лорена задрожала, отбросила нож в сторону и, все еще не веря своим глазам, бросилась из дома. Дальнейшие ее действия носили бесконтрольный характер. Женщина вывела из гаража автомобиль и понеслась улицей. В салоне она заметила, что по-прежнему сжимает пенис. Половой член был немедленно выброшен в боковое окно. Описав плавную дугу, тот шлепнулся в придорожных кустах. Лорена проехала еще несколько километров и затормозила возле полицейского участка. Дежурный инспектор с интересом выслушал сбивчивый рассказ, присвистнул и болезненно скривился. Затем снарядил полицейскую бригаду на поиски вещественного доказательства, которое покоилось в зарослях. Через пятнадцать минут член был найден и доставлен в больницу, где уже метался в панике Джек. После сложнейшей операции, которая длилась почти десять часов, пенис держался на прежнем месте.

Вездесущие журналисты толпились в коридоре, докучая вышедшим из операционной врачам. Хирурги с ненавистью взирали на прессу и спешили скрыться за стеклянными дверями. Пикантная тема не оставила никого равнодушным. Феминистки окрестили Лорену «героиней нации, которая дала мужской агрессии такой оригинальный отпор». Газета «USA» оперативно провела опрос местных жителей. Каждая вторая женщина восхищалась поступком Лорены, а каждая десятая признавалась: «Я могла бы быть на ее месте». Местный телеканал уже намеревался организовать прямую трансляцию из хирургического отделения. Наконец один из уставших хирургов вышел к журналистам и сообщил: «Будет стоять!» Мужской мир облегченно вздохнул. Далее начиналась вторая стадия дела — уголовно-процессуальная. Многострадального Джека, томящегося на больничной койке, обвинили в изнасиловании. Суд состоялся через три месяца.

Встревоженный Джек нанял лучших адвокатов Манассаса, и те развернули перед присяжными целое представление. Прежде всего Боббит решительно отрицал сам факт изнасилования, уповая на свою врожденную нежность и предупредительность к слабому полу.

— Вы судите жертву, а не преступника, — грустно заметил Джек. — Вы же незнакомы с моей женой, бывшей женой! Это настоящая ведьма. Она ежедневно принуждала меня к сексу и при этом была весьма изобретательна. Лорена любила привязывать меня к койке, хлестать ремнем. А вот теперь…

Бывший морской пехотинец тяжело сглотнул. Вздрогнула и мужская половина присяжных. После долгого совещания был вынесен оправдательный вердикт. Это принесло жертве еще большую популярность. У дверей суда Джек дал очередное интервью, где вылил на экс-супругу очередной ушат помоев. Он становился интересен уже не столько как потерпевший, сколько как личность. Телеэфир разносил воспоминания о военно-морской службе и первой любви, суждения Джека о политике и политиках, кулинарные взгляды.

Боббит обзавелся коммерческим агентом, который организовывал вояжи по городам и весям США и вел переговоры с телерадиокомпаниями. Он мог часами выступать перед аудиторией и в деталях описывать тот страшный вечер. Эта пикантная тема продолжала развиваться, и в конце концов случилось то, чего ждал и чего больше всего боялся Джек. Говард Стерн попросил за двадцать пять тысяч долларов снять штаны и показать телезрителям пришитый член. Жертва гордо отказалась, заявив: «Я выступаю и зарабатываю не ради славы. Мне нужно собрать триста тысяч, чтобы расплатиться с адвокатами и хирургами. Да, мне требуются деньги, но деньги, которые не давали бы пощечину обществу».

Через два дня газеты, процитировав эти слова, поведали, что Джек Боббит купил на днях скромное авто за полсотни тысяч долларов и оплатил крупные счета, которые к больничным учреждениям и адвокатским конторам не имеют никакого отношения. Однако смутить Джека нe удавалось. Вскоре в продаже появилась майка, где красовался окровавленный тесак и надпись «Любовь ранит».

А что же Лорена? Членовредительница Лорена проходила курс лечения в психбольнице и дожидалась суда. Врачи нашли у нее психический срыв, вызванный сильнейшим душевным потрясением. В начале 1994 года в Манассас потянулись журналисты, правозащитные делегации, представители феминистических движений и просто любопытные.

В январе начался судебный процесс. Зал был переполнен. Телерепортеры оккупировали первые ряды, сообщив, что идет прямая трансляция. Расторопные шоумены затеяли по городам целый праздник: на площадях и площадках высился огромный телеэкран, гремела музыка, а в паузах между песнями диск-жокей сообщал важные моменты судебного разбирательства.

В продаже появились леденцы в виде фаллоса и оригинальное блюдо «Ленч дела Боббитов». Горячие сосиски на несколько недель перестали быть «хот-догами» и превратились в «хот-пенис». Июньская выходка Лорены бессовестно обыгрывалась еще в десятке кулинарных названий.

Адвокатом Лорены была женщина. Никто из защитников-мужчин не рискнул защищать подсудимую. Состав присяжных подбирался долго и придирчиво: оттого, кто в нем перевесит — мужчины или женщины, — могла зависеть судьба Лорены. В первый же день процесса адвокат Лиза Кемлер заявила: жертва не Джек, а именно Лорена:

— Она чувствовала, что рано или поздно муж ее убьет. Ведь все шло к этому. Кто поверит, что эта хрупкая женщина третировала бывшего сержанта морской пехоты, для которого секс превратился в наваждение. Как это ни грустно, но сегодня подобная сексуальная агрессия стала привычной. Половой член был отрезан в исступлении, хотя, возможно, Джек заслуживал того, чтобы его просто кастрировали. Так кто же скажет «нет» сексуальному терроризму?

Суд присяжных сказал «нет». С Лорены сняли обвинения, и вскоре уже она стала центром внимания прессы. Услышав оправдательный приговор, Боббит возмутился:

— Я напуган на всю оставшуюся жизнь. Мне нанесли оскорбление. Ведь правосудие не восторжествовало. И это самое печальное во всей этой истории. Она изобразила меня насильником, да и вообще подонком.

Карьера женщины пошла на поправку. Посыпались предложения на разработку сценария о тех знаменательных июньских днях, журналы отдавали свои лучшие страницы под фото Лорены, а каждое ее интервью оценивалось в пять-десять тысяч долларов. И только в одном не смогла преуспеть Лорена. Ей не удавалось повторно выйти замуж.

 

ФАБРИЧНЫЕ ДЬЯВОЛИЦЫ

Такие морозные январские ночи не забываются. Студент питерского университета Володя Некрасов годами пытался выгнать кошмар из своей памяти. Однако ни водка, ни гипнотический сеанс так и не помогли. По ночам продолжали являться дикие, перекошенные лица, которым больше подходило смачное — «хари», грубые голоса орали чушь, чьи-то липкие руки щипали и скребли тело. Это случалось ночью. А днем Володя дергался от любых встреч с любой женщиной. Женский образ вызывал в душе студента панику и тошноту. И все это растянулось на долгие и долгие годы.

Первый вечер января, как обычно, дышал романтикой. Не мог не дышать. Захмелевший после новогодних банкетов двадцатисемилетний Владимир Некрасов гулял улицами Петербурга, которые еще искрились праздничными фейерверками. Володя надеялся выиграть романтическое путешествие, подешевле и поприятней…

Рядом остановилось хрупкое создание, закутанное в искусственный мех, и робко спросило:

— Вы кого-то ищете? У вас такой растерянный вид.

Володя отпустил что-то типа «С вашим появлением никто никого уже не ищет». После минутного разговора он уже топал в сторону фабричного женского общежития, где, по словам девицы, царили веселье и раскованность.

Когда парень переступил порог комнаты, то его настроение слегка упало. За столом, который вытирался еще в прошлом году, сидели пять женщин. Старшей из них было под пятьдесят, младшей — на пять-шесть лет меньше. Они трапезничали. На столе валялись объедки колбасы, черствые кусочки хлеба, надкушенный огурец и пара очищенных луковиц. Пять граненых стаканов еще не успели высохнуть. По причине регулярного их наполнения. В углу комнаты выстроилась батарея пустых винно-водочных бутылок. Все пять лиц дружно повернулись в сторону гостя. Туг же родилась пошлая шутка.

— Привет, — весело прогудела бабенка в красном свитере, показывая неровный ряд прокуренных зубов. — Садись к нам. У нас весело и бухла еще навалом. Танюха, налей!

Танюха оказалась крепкой дамой рабочей наружности. Она с охотой наполнила стакан и подала его Володе, который нерешительно продвигался к столу. Пить в таком обществе ему вдруг расхотелось. Но студент Некрасов был вежлив и рискнул задержаться на несколько минут. Об этом он будет жалеть всю свою жизнь.

Женщины терпеливо ждали, пока гость не отхлебнет водки. Молодая девица, встретившая его на улице, тоскливо заныла:

— Ты че не пьешь, бля, в натуре? Водка холодная? У нас есть и шампанское.

Кто-то гордо грохнул по столу бутылкой газированного вина. Володя, с трудом подавляя брезгливость, вновь припал к мутному залапанному стакану, зажмурил глаза, глотнул и быстро поставил «бокал» на место. Закусывать он не стал, ибо весь этот харч кроме уныния ничего вызвать не мог. Приветливая компания, гогоча и ругаясь, продолжила свой разговор. Она, как оказалось, обсуждала анатомические достоинства соседей по этажу. Володе терпеливо отсидел за столом ровно пять минут и встал:

— Извините, дорогие дамы. Очень рад знакомству, но я должен вас покинуть.

Полупьяный гул за столом сразу же утих. Шесть пар глаз уставились на гостя. Было слышно, как в коридоре кто-то пытался петь «Сиреневый туман».

— То есть как покинуть? — не поняла Танюха, вытирая уста полотенцем. — А чего же ты приходил? Водочки на халяву прибрать? А? Говно ты после этого.

Володя не стал спорить и направился к дверям. Те не открывались. Женщина в красном свитере вызывающе поигрывала ключом и ухмылялась. От такой нестандартной ситуации гость растерялся. К нему вновь подползала мрачная Танюха со стаканом. Она промычала ему в лицо замысловатую пошлость и попыталась обнять. Володя отодвинулся и протянул руку за ключом.

— Во хам! — просипел кто-то. — А еще штаны носит. А ну-ка, девушки!

Тут начался весь тот кошмар, который мог бы привидеться лишь в горячечном сне. Десяток рук вцепились р Володю и начали сдирать с него одежду. Парень лишь успел изловчиться и лягнуть Танюху по колену. Все вдруг поплыло перед глазами, покрылось странной пеленой. «Их было очень много, мне казалось, что больше, чем шесть человек, — вспоминал впоследствии Некрасов. — Какой-то дикий шабаш. Татьяна сказала, что если я не удовлетворю их всех, то меня просто убьют. Я их надежд не оправдывал, и тогда Людку послали за каким-то специальным кремом…»

Крем устранил физиологические причины, которые, как правило, мешают женщинам насиловать мужчин. Шесть изголодавшихся дам терзали парня почти двое суток. Крепкие мозолистые руки удерживали его на кровати и затыкали рот. Володя, с прикрученными к батарее руками, потерял счет времени и только нервно дергался на кровати. Он терпеливо ждал, когда насильницы уйдут на работу. Однако фабрика объявила для своего трудового персонала десятидневные каникулы.

Утром Володя очнулся от легкого прикосновения. Перед ним дымились макароны с тушенкой. Его покормили с ложки, нежно шепча:

— Кушай, миленький. Кушай. Тебе еще долго работать. Набирайся сил. Ты не печалься, совсем уже скис. Выйдешь отсюда героем и будешь гордо вспоминать, как с шестерыми управился. Да жри, тебе говорят!

За завтраком Володю заправили еще одним стаканом водки. Затем пошло-поехало. Крем утратил свое магическое свойство. Женщины в панике заметались возле кровати. Все они были вновь пьяны. Поколдовав возле жертвы еще час и поняв, что выжать из нее уже ничего не удастся, они начали просто и со вкусом издеваться. В ход пошли маникюрные инструменты, щипцы для завивки волос, иглы. Кто-то сбегал к соседям за наркотиками. Володе закатали рукав и сделали внутривенный укол.

Володя представлял жалкое зрелище. Уже в который раз он угрожал милицией, звал на помощь, умолял отпустить домой.

— Ну зачем я вам? — сквозь слезы сетовал он. — Из меня мужик уже некудышний. Выйдете на улицу и за бутылку водки приведете шестерых. У меня дома жена, трое детей и больная сестра. Неужто вам их не жаль? Чисто по-женски, а?

В ответ — хихиканье и пошлые остроты. Танюха не без злобы, которая копилась годами, заметила:

— Чего же им волноваться, когда у них мужик есть. Да еще вон какой орел. Мужиками надо делиться. Оставайся у нас. Мы тебе и мать, и жену, и сестру заменим. А детей новых наделаем.

Когда заканчивались вторые сутки, на лице жертвы появилось смирение и отрешенность. Володя почти миролюбиво взирал на своих мучениц, которые спали по очереди, и наконец произнес:

— Ладно, черт с вами. Останусь у вас еще на денек-другой. Думаю, еще пригожусь вам. Только жратва за ваш счет. Развязывайте.

Танюха с обоснованной подозрительностью оглядела Володю, поколебалась, затем развязала руки. Посиневшие, обескровленные кисти, которые уже не чувствовались, безжизненно упали на кровать. Впервые за два дня пленник приподнялся и сел. Затекшее тело мучительно ныло и не слушалось. В комнате царил прежний беспорядок. Четверо спали, двое сидели за столом с тем же натюрмортом. Володю пригласили к столу. Одна из спящих женщин расклеила сонные веки, минуту таращилась на студента и вдруг крикнула:

— Зачем вы развязали касатика? С ума сошли, что ли?

Спящие лениво зашевелились и начали приподниматься. Володя похолодел и затравленно огляделся. Собрав последние силы, он вскочил, шатаясь, вскарабкался на подоконник, выбил всем телом стекло и полетел куда-то вниз. Он даже не мог припомнить, какой был этаж.

Этаж оказался третьим. Голое тело рухнуло в высокий сугроб. Прохожие недоуменно обступили Володю, незнакомая сердобольная женщина сняла свой пуховик и набросила на дрожащего мужчину. Увидев перед собой женское лицо, тот потерял сознание.

Владимир Некрасов не стал обращаться в милицию. Опасаясь двойного позора, он врачам заявил: «Помню, напился у друзей, зашел в женское общежитие, где-то ночевал, что-то делал, потерял одежду, опять напился и… все».

Врачи и медсестры с удивлением наблюдали за пациентом, который не подпускал к себе женщин для осмотра и уколов. При виде их он нервно дрожал и громко икал. Выписавшись через неделю, Некрасов переехал жить подальше от фабричного женского общежития и расстался со своей девушкой. Все, что было связано с женщиной, он переносить уже не мог. Женская анатомия вызывала в нем рвотный инстинкт. Бывший студент университета стал отшельником и женоненавистником.

 

ЛЕДИ МАНЯ МЕСТНОГО УЕЗДА

Милиционера убили возле дома. Месть бандитов — решили коллеги. Но, тщательно осмотрев место преступления, уже не сомневались — здесь поработала женщина.

Они познакомились на личном деловом фуршете, где оба оказались случайно. Мария — художник-оформитель — занималась дизайном фирмы. Вадим — милиционер — был школьным другом директора. Его нетипичный голос и застенчивая манера говорить с легким, едва заметным заиканием тронули Мани но сердце, как трогает скрипка бродячего музыканта, примостившегося на шумном базаре.

Не удержавшись, она спросила:

— Мне кажется, погоны — не для вас. Вы — человек ранимый и тонкий.

— Спасибо на д-добром слове, и вы нисколько не ошиблись, — улыбнулся он.

Светлые глаза глянули с веселым юмором, а ежик волос и смешной крупноватый нос вдруг показались ей щемяще родными.

Тысячи людей на белом свете ежеминутно заговаривают друг с другом впервые, и только единицы с первых слов ощущают родственность душ. Через десять минут Вадим и Мария с восторгом нашкодивших школьников вдвоем сбежали с фуршета.

К 40 годам у нормальных людей, как правило, все уже есть — налаженный быт, вдоль и поперек изученный супруг, прочный круг друзей. А Маня Лисовская жила в невесомости — чужой город, куда она недавно переехала, обтекал ее, как речка мертвую корягу. Муж был в бесконечном поиске себя и с хроническим запахом перегара. Пацаны-близнецы пропадали на каратэ и, похоже, предпочитали язык ударов всем другим языкам. Одним словом, случайная встреча на презентации вспыхнула в Манином сердце ослепительно яркой звездой. Отныне тонкий ее карандаш, едва коснувшись бумаги, являл череду романтичных картинок, где падший ангел в милицейских погонах то парил на крылышках среди звезд, то лежал среди свежескошенных стогов сена, то сидел задумчиво у обрыва, уронив в траву старенькую кобуру.

Встречались они у подруги, где бескорыстная щедрость Мани не знала предела и удержу. Ну какой, скажите, мужик откажется от такой любовницы, не обжигающей сердце, а лишь приятно обдувающей легким возбуждающим сквознячком? Так длилось почти три месяца, пока Вадим не стал замечать, что легкие их отношения все более приобретают утомительные нотки мелодрамы.

Его подруга все чаще была грустна, прощаясь, роняла слезу и, похоже, ревновала его безумно. Тягостный привкус несвободы настойчиво вытеснял аромат экспромта и авантюрности. Горцев резко пошел на снижение, как перегруженный самолет. Но чем прохладней и деловитей он становился, тем яростней наивная Маня добивалась его внимания.

В один из субботних вечеров она решила удивить любимого изысками кулинарии. Накупила деликатесов, сделала канапе с икрой и позвонила Вадиму. Он долго мычал по телефону что-то неопределенное, но приехать все же согласился. Около восьми во дворе посигналили, и Маня, особенно постаравшаяся в тот день с макияжем, с радостным возбуждением выскочила во двор. Уже на крыльце мелькнула догадка — Вадим, наверное, с букетом, хочет сделать сюрприз.

Горцев сидел за рулем и докуривал сигарету. Увидев Маню, он открыл дверцу, но выходить почему-то не спешил.

— Послушай, — сказал он задумчиво и сделал большую паузу. — У меня к тебе личная просьба. Н-найди себе другой объект для обожания, а меня, будь добра, оставь в покое.

Милицейский «жигуль» давно испарился за поворотом, а Маня лежала на грязной земле, как червяк, перееханный колесами. Во дворе сгущались сумерки, мимо пробегали дети и какая-то суровая женщина пнула туфлей ее в бок:

— Ты глянь, такая молодая, а напилась, как свинья.

Три дня она не выходила из дома. Трое суток не ела, а только пила, с трудом пропуская в легкие раскаленный колючий воздух. А наутро четвертого дня Маню постигло озарение: Вадима надо убить. Только так сохранит она эти сладостные губы, эти нежные сильные руки, это властное дерзкое тело, которому так сладко было отдаваться.

— Необходимо найти пистолет! — сверлила мозг податливая мысль. — Смерть от пистолета благородна.

Да и не сможет она по-другому, например, искромсать ножом такую любимую плоть.

Перебрав штук десять вариантов, один фантастичней другого, Маня остановилась на охотничьем ружье, приобретенном недавно мужем. Домашний адрес Вадима Горцева она разузнала в горсправке. Еще засветло прошла по улице, разведав обстановку. Сердце снова больно заныло, когда увидела ухоженный домик под нарядной красной крышей и вспомнила оброненную Вадимом фразу: «У меня руки из нужного места растут». Во дворе мелькала черноволосая стройная женщина, то и дело, с криком изображая самолет, пробегал беззаботный малыш. И было ясно, что в то время, как она, забыв обо всем, жила взахлеб их короткими встречами, ее любимый оставался примерным мужем и нежным, заботливым отцом.

В ноябре темнеет быстро, особенно в частном секторе. Выждав, когда вспыхнут лампочки за ситцем занавесок, Маня с ружьем наперевес продралась в придорожный кустарник. Она слышала и видела, как семья Горцева в ожидании хозяина коротает вечер: смотрит «Поле чудес», пьет чай, читает сказки, выглядывает нетерпеливо в окно. Наконец жена, устав или обидевшись, отправилась спать и потушила свет. Погасли огни и в соседних домах. Теперь лишь луна да бродячие кошки освещали мир зелеными фонариками глаз.

Машина привезла Вадима около трех утра. Слегка пошатываясь, он что-то крикнул вслед водителю и, затормозив у калитки, неуклюже закурил. Свежий ветерок услужливо донес до Мани родной до одури запах. На секунду ей показалось, что их отношения не умерли. Вот позови она его сейчас, и Вадим кинется радостно навстречу, как кидался в первые дни. И покроет лицо поцелуями, и согреет оцепеневшие пальчики, уставшие держать ружье. Нахлынувшие воспоминания были так остры, что Маня не выдержала и выдохнула одними губами: «Ва-деч-ка, я здесь». То ли он и впрямь услышал ее сердцем, то ли голос в тишине прозвучал отчетливо, но Вадим вздрогнул, как от удара хлыстом, и уронил сигарету.

— Мария? — переспросил он темноту неуверенно. И она с надеждой подалась к нему, громко затрещав кустами. Но следующее слово, звонкое, как оплеуха, мигом остудило ее пыл.

— Тварь! — выругался злобно Вадим. — Ну что тебе, сучка, надо?

Выстрел прогремел гак мощно, а приклад так ударил в плечо, что Маня опрокинулась на спину и долго барахталась в кустах. А когда поднялась на ноги, улица продолжала спать или притворяться испуганно спящей. Только ее любимый лежал на спине, как подстреленный фазан, и безмолвно отражал луну остекленелыми глазами.

— Вот и все, — сказала ему Мария. — Вот и все. А ты говоришь, что мне надо?

Она поцеловала его в теплые губы, долго и властно, потом сняла с себя куртку, в которой наутро милиция нашла записную книжку, всю изрисованную его портретами, и укрыла липкую грудь. Потом, бросив ружье в кусты, тихо поплелась домой. Психиатрическая экспертиза отвергла утверждение адвоката, что преступница действовала в состоянии аффекта, но подчеркнула лабильность психики. Подруга, выступавшая свидетелем, что-то патетично вещала в зал, пересыпая речь то изречениями Экзюпери («Мы в ответе за тех, кого приручили»), то феминистскими лозунгами. Бесстрастный суд, учитывая хорошие характеристики женщины и наличие у нее двоих несовершеннолетних детей, приговорил Лисовскую к восьми годам лишения свободы.

 

ЖРИЦЫ ЛЮБВИ И СУТЕНЕР В ЧЕМОДАНЕ

Полусонный, размеренный ритм стамбульского отеля «Каракуджа» был нарушен в полпервого ночи. На третьем этаже послышался визг, спешный топот и унылый скрип лифта. Двери кабины плавно разошлись, и на дешевый гостиничный палас выпал окровавленный человек. Он попытался приподняться, но вновь уткнулся носом в пол. Спустя пять минут в отель заглянула полиция и поднялась в номер, где последние два часа пил водку постоялец. В двухкомнатных апартаментах сидели четверо девушек и мило улыбались. В углу комнаты стоял большой чемодан, уже приготовленный в дорогу. Одна из девиц кокетливо протянула офицеру бокал с вином и предложила отдохнуть от ночной службы. Полицейский вспотел, растерянно оглядел прелестное создание и подошел к столу, на котором скромно возвышались три пустые бутылки из-под виски.

Офицер и его напарник бегло осмотрели номер, который, как и положено двухзвездочному отелю, выглядел бесхитростно. С инвентарем здесь было и впрямь туговато — четыре койки, стол и старый деревянный шкаф. Полицейский направился к дверям ванной комнаты. Лица дам напряглись. На кафельном полу виднелась лужица крови. По белым бокам ванной стекали красные струйки. Офицер вопросительно взглянул на девиц. Напарник скучающе зевнул и попросил открыть чемодан.

— Там наше нижнее белье, — смущенно заметила яркая блондинка.

— Ваши трусы нас не удивят, — простецки заверил полицейский и затопал к чемодану.

— Если не удивят, зачем же смотреть?

— Откройте.

Девушки словно примерзли к кроватям. Полицейский с натугой приподнял желтый чемодан, уложил на бок и щелкнул замками. Вышедший из ванной комнаты офицер увидел, как побледнел его напарник. Беззвучно шевеля губами, тот разглядывал содержимое чемодана и наконец растерянно повернулся к барышням.

Яркая блондинка внезапно завизжала и, запустив бутылкой в сержанта, бросилась к дверям. Офицер схватил ее за локоть, но сразу же был сбит с ног. Все четверо девиц, на лицах которых еще минуту назад читалось миролюбие и покорность, сейчас дрались у дверей, словно львицы. Офицер, уже лежа на полу, трижды был укушен. Он не выпускал из рук блондинку и мужественно старался перегородить своим телом выход из номера. Своего верною напарника он не видел. А тем временем тот боролся со своим вестибулярным аппаратом, отходя после полета пустой бутылки и с трудом приподнимаясь. Он вытащил из петли резиновую дубинку и, не церемонясь, огрел ею ближайшее хрупкое существо так, что то отлетело к шкафу. Туда же отправилась и вторая барышня. Через несколько минут все четыре агрессивные дамы лежали на полу и затравленно косились на полицейских. В углу комнаты валялся открытый чемодан, в котором виднелось чье-то расчлененное и старательно уложенное тело…

15 сентября 1993 года трое российских девушек (назовем их Светлана, Ирина и Оксана) получили неофициальное приглашение из Стамбула. Их давняя подруга Рушима предложила им «крупнопанельную» работенку. Три подружки весело засобирались в путь. Проституция, как известно, дело небезопасное. После небольшого совещания жрицы любви пригласили на Босфор двоих охранников, которые промышляли в Москве мелким вымогательством. Тем пришлось принять и роль сутенеров. Спустя две недели все пятеро уже были в Стамбуле и сдавали свой багаж в местный отель «Каракоджа».

Первые дни торговля молодыми упругими телами шла лихо. Девушки едва успевали меняться под клиентами. Сутенеры хрустели баксами и бодро поставляли клиентов. Вскоре разнополый конвейер начал сбоить. То ли девушки утомились, то ли клиент пошел слишком переборчивый, но ночная выручка от панельных совокуплений пошла на убыль. Сутенеры нервничали, приободряли девиц, угрожали и наконец попросту оставили все деньги себе.

— Бездари, — мрачно заметил сутенер Гена, отправляя деньги в задний карман брюк. — Если такой мрак пойдет и дальше, мы вас подложим матросам. Будете автопоилками.

Проститутки закручинились и решили избежать контактов с боцманами, лоцманами и т. п. Поздно вечером того же дня четыре подружки затеяли скромную вечеринку, где количество спиртного резко превышало объем закуски. На поздний ужин были приглашены и сутенеры, которые все еще дулись. В одну из бутылок подсыпали клофелина.

Каждая новая стопка опрокидывалась все медленней и медленней. Первым окосел Геша. Он попытался пройти в ванную, но пол вдруг дал крен, и сутенер улетел под кровать. Там Гена и захрапел. Его товарищ вылакал еще две рюмки и прилег головой в тарелку со словами:

— Я сейчас подойду…

Ему набросили полотенце на шею и в четыре руки затянули так, что едва не сломали шейный позвонок. Через две минуты за столом лежал труп. Сутенера перенесли в ванную, раздели догола и начали разрезать на части. В первую очередь отрезали голову, затем конечности, и пошло-поехало. Кровавое месиво замотали в целлофан и упаковали в желтый чемодан, который намеревались «забыть» где-то в заброшенном месте.

Вскоре в ванную перетащили и Гену. Тот сопел в окровавленной емкости и подергивал во сне ногой. От удара ножом в грудь он дернулся, осоловело уставился на девиц и истошно закричал. Удары сыпались со всех сторон. Кто бил столовым ножом, кто вилкой, кто ножницами.

— Су-уки! — визжал сутенер, пытаясь вырваться из ванны. — Убью! А-а-а!

Он ворочался и вяло пытался защищаться. После очередного удара ножницами в ухо Гена замотал головой, издал трубный вой и вскочил на колени. Он вывалился на кафельный пол и на четвереньках начал пробиваться к дверям. Жрицы любви, осатаневшие при виде крови, испуганно отпрянули.

Жертва приподнялась на ноги и, орудуя кулаками и шатаясь, выскочила из номера. Сквозь кровавую пелену сутенер увидел коридор и спасительную дверь лифта. Благо, тот висел на третьем этаже. Гена слышал за спиной возню и, спешно переставляя ватные ноги, летел к лифту. Проститутки на скорую руку вымыли ванную и протерли пол. Одежда мертвого сутенера была спрятана за батарею.

Наплечная женская татуировка

Под утро всю сексапильную четверку доставили в полицейский участок. Там барышни изложили свою версию событий: «Эти двое продавали нас направо и налево, заставляли участвовать в групповом сексе и брать в рот. За неделю мы заработали кучу денег, однако они забирали все себе. Нам давали лишь на еду. Отказывали даже в новой одежде. Конечно же, мы быстро превратились в зачухапых б… Гена обещал сдать нас полиции, если ему снова кто-нибудь напомнит о деньгах. В конце концов мы решили убить сутенеров и работать с клиентами напрямую, без нервотрепки. Трупы мы намеревались ночью выбросить в море. Но этот мудак оказался живучий».

Гена отлеживался в больнице не больше суток. Он вздрагивал по любому поводу и панически рвался из палаты. Полицейским он письменно заявил: «У меня ни к кому претензий нет. В полночь на третьем этаже отеля „Каракоджа“ на меня напали трое неизвестных, которые стали наносить мне удары руками и ногами в жизненно важные органы. Их внешность я запомнить не смог, так как был сильно пьян».

 

ЛЮБОВЬ ДО ГРОБА

От той светлой школьной любви у Ани Еремеевой осталось лишь несколько фото. И везде Игорек улыбается — светлый чубчик, ясные глаза, есенинского типа паренек. Аня же, как это часто бывает, полная противоположность — черноглазая, чернобровая, темпераментная. Он влюбился в нее в седьмом классе и тогда же сумел покорить, читая на школьном вечере стихи Есенина. Ради нее выучился играть на гитаре, наловчился метко метать в корзину мяч и срывать аплодисменты в спортивном зале. После десятого они поженились, потому что иначе просто не могли. По этой же причине — из-за боязни разлуки — Игорь «откосил» от армии и вместо вожделенного медицинского отправился за Аней II торговый техникум.

Ссорились ли в то время? Да, ссорились и тогда. Но сладко, даже сладострастно мирились. Игорь, несмотря на внешнюю незащищенность, был капризен, ревнив и властен, выжимая из пустяков душераздирающие скандалы. И в них автоматически вовлекались Анины родители (у которых молодые поселились) со своими советами, домыслами и нервным кудахтаньем. Поэтому при первой же возможности отделиться молодые ею воспользовались. Хотя уехать для этого пришлось далеко — не на другой конец Донецка и даже не в соседний город, а в столицу тогда еще мирной Чечни. Впрочем, мира этого осталось немного — всего на год. Но Еремеевым хватило, чтобы обжиться со вкусом в доставшемся по наследству от Игорешиной бабушки доме. И даже родить Антошку.

Первая бомбежка накрыла Аню с трехмесячным сыном в скверике. Домой она добралась чудом и сразу ринулась в подвал, который стал семейным убежищем. Благо, что запасливая бабушка годами затаривала его консервацией. Там, на этой дикой войне, и стало ясно, что маленькая Аня, а не ее мускулистый супруг, — вожак в семейной упряжке. Хлеба достать — она, конфликт с боевиками уладить — тоже она, врача для расхворавшегося не ко времени сына найти — опять же она, быстрая, ловкая и бесстрашная.

С чужой горящей земли Еремеевы сумели выбраться лишь через год, и донецкие бабушки Антошки долго лили горючие слезы, глядя за рахитичное, но не в меру смышленое дитя войны. В результате сложных обменов молодым была добыта отдельная квартирка. И пока Игорь зализывал раны и приходил в себя, Аня быстро сориентировалась в местном торговом море. Где-то нашла знакомых, на кого-то произвела впечатление военными рассказами, кому-то сумела понравиться — и в итоге ухитрилась купить киоск и наладить свой маленький бизнес. Вот тогда-то, после вечеринки в честь рождения новой фирмы, и увидела Аня впервые чужого, жестокого Игоря. Обычная семейная ссора неожиданно закончилась рукоприкладством, и наутро Аня еле открыла глаза.

Первая мысль была: выгнать, срочно сообщить родителям, поднять скандал. Но Игорь так рыдал, так преданно валялся в ногах, моля о прощении, что в сердце что-то дрогнуло — это не муж ее зверствовал ночью, это война из него выходила. Но не зря говорится, что ударивший раз навсегда войдет в искушение. Не прошло и месяца, как история повторилась. И опять Аня мужа простила — на этот раз ради свекрови, недавно перенесшей инфаркт. А после третьего раза, поняв, что «случайность» не тиражируется с четкой периодичностью раз в месяц, она подала на развод. Но оказалось, что расторжение брака не означает свободу. А за штампом о разводе не следует автоматическое выселение мужа из квартиры. Напротив, поняв, что попытка сломать и принизить ту, что оказалась выше его и сильнее, завершилась безвозвратной потерей любимой, Игорь решил не сдаваться и объявил жене затяжную войну.

…Говорят, настоящая женщина даже в гробу желает оставаться привлекательной. Анна Сергеевна Еремеева, 25 лет от роду, обвиняемая в убийстве мужа, сидела на скамье подсудимых в эффектном убранстве скорбящей вдовы. Потом я ее спросила: зачем был такой маскарад? Чтоб доказать свою невиновность судьям?

— Нет, — улыбнулась печально Аня. — Я и правда оплакиваю Игоря.

— Но ведь вы его ненавидели, сами признались в суде.

— От любви до ненависти один шаг, это про нас придумано. Я ненавидела его, это верно, но и любила при этом. Знаете, какой это ужас — бесконечные скандалы, когда любая мелочь провоцирует вспышки бешенства, когда близкие когда-то люди знают, как болезненнее, мучительнее друг друга уколоть, когда мужчина, проигрывая духом, берет реванш физический, а униженная побоями женщина мечтает только об одном — убить его, убить!

— Значит, вы все же убили… — теряюсь я от такой откровенности.

Анну только что освободили от ответственности по редкой и скользкой формулировке — за недостаточностью улик. И вот теперь в цветущем скверике, недалеко от суда она согласилась со мной побеседовать. Вспышка черных глаз из-под длинной челки, и красивая вдовушка поднимается со скамейки.

— Зачем говорить, если вы меня ловите? Вы не судья, не следователь, не прокурор, я не обязана вам отвечать.

Она права, и я спешу извиниться. К моему удивлению, извинения приняты, видно, в душе у Ани наболело, и ей самой необходимо исповедоваться.

Попытки договориться с бывшим мужем мирно, повлиять на него с помощью родителей, откупиться, разжалобить, достучаться до совести или просто запугать — заканчивались неизменной гнусной дракой на глазах напуганного до смерти ребенка. Между тем еремеевский бизнес шел в гору. Аня купила машину-«пирожок» и завела личного шофера — крепкого парня с афганским прошлым. Ему-то и пожаловалась как-то, маскируя перед зеркальцем очередной фингал:

— Домой боюсь приходить. Муж — что зверь, неизвестно, что выкинет. Как его выселить — ума не приложу. Ходила в милицию — смеются. Говорят: лучше надо мужу давать. Представляешь, рожи бесстыжие!

Аня и до этого догадывалась, что водитель к ней неравнодушен. Но по тому, как заиграли на скулах желваки, как побелели костяшки пальцев, поняла, что попала в точку — уж этот ее защитит.

План был задуман простой — вечером Игорь будет идти с работы, свернет, как всегда, в темный сквер, здесь-то и намнет ему бока водитель с товарищами. Человек, у которого все тело болит от ушибов, может, и не прозреет душевно, но перестанет мучить другого хотя бы в силу плохого самочувствия. Тот вечер Аня помнит до минуты. Потому что, укладывая сына спать, ставя чайник на плиту, мысленно все время отсчитывала — вот сейчас он вышел из кафе, где работал, теперь прошел остановку и свернул в сквер…

В полночь она забеспокоилась: не перестарался ли ее защитник? Пора бы мужу прийти. Едва сдерживалась, чтоб не накинуть пальто, не кинуться на поиски. А утром, серая от бессонной ночи, едва дождалась свой «пирожок».

— Что случилось? — набросилась на водителя.

— А… ты об этом, — отвел он в сторону глаза. — Извини, что не выполнил обещания. Понимаешь, приехал с работы, а там дочка температурит. Ну как тут из дома уйдешь.

— Так ты его не видел? — изумилась Аня. — Где же тогда мой муж?

Днем ей позвонили на работу соседи: срочно зайди в милицию, тебя искали. А из горотдела Аню повезли на опознание в морг — Игорь лежал без лица, застреленный в упор из дробовика. Его убийцу так и не нашли. Косвенные улики против жены, подозрения соседей и свекрови, путаные истеричные показания самой Ани суд признал несерьезным основанием для ее обвинения.

Дело по убийству Еремеева перешло в разряд «висяков».

Аня прячет заботливо в сумочку стопку школьных фотографий. Черная пустота поглощает застенчивое лицо есенинского мальчика.

— Вы не прочитали, что Игорь написал на обороте? — спрашивает она. И многозначительно, нараспев чеканит: «Люблю до гроба».

Хрупкая и скромная вдова в черной пене нежного кружева. Но улыбка у нее зловещая.

 

КАК ПРОДАВЩИЦА ШАШЛЫКОВ УБИЛА МИЛИЦИОНЕРА

Оксана Милевич (фамилии изменены) определилась в жизни рано: в восемнадцать вышла замуж, в девятнадцать родила. В двадцать один имела прибыльное частное дело — жарила шашлыки в районе нефтебазы. Проезжающие мимо мангала охотно покупали аппетитную продукцию, а подружки навещали Оксану, чтоб выпить шампанского на свежем воздухе.

После обеда 22 октября 1996 года молодая предпринимательница была на хорошем взводе, когда к ее палатке подошел участковый милиционер Ткаченко и попросил предъявить документы на право частной торговли. Что ответила разгоряченная спиртным девушка занудному «менту», так и осталось тайной, но по всему видать, что просьбу его не выполнила. Участковый инспектор потребовал свернуть торговлю.

Должно быть, у нежного создания были веские причины ненавидеть представителей закона, потому что незначительный этот конфликт получил под ее руководством неадекватно кровавую развязку.

Пока участковый «качал права», Оксана шепнула подруге, чтоб та вызвала подмогу. Ударная бригада ждать не заставила. Мужья обеих девиц в сопровождении двух товарищей, прервав возлияние в кафе, подъехали к торговой палатке. Пока двое трясли участкового за грудки, Оксана в красках живописала мужу случившееся. Решающей стала фраза «он хотел меня изнасиловать!» Вещдоком — опрокинутый мангал. Отлипав милиционера ногами до бессознательного состояния, четверка «защитников» кинула его в багажник и, посадив Оксану на колени, помчалась к речке Крынка. Здесь, в рощице, вдали от посторонних глаз, добры молодцы разгулялись всласть. Не осталась в стороне и хрупкая девушка. Она прыгала поверженному обидчику на грудь и топтала се каблучками.

Когда Ткаченко затих и перестал двигаться, утомленные мужики задумались, что же с ним делать дальше. И тут инициативу опять подхватила Оксана.

— Надо его убрать! — подсказала она парням. — Нет человека, нет и проблем.

Рекомендации девушки не сразу нашли поддержку. За компанией парней, хоть и считавших себя крутыми, уголовного прошлого не числилось. И тогда Оксана использовала верный козырь — она объяснила несведущим, что человек в штатском — «мусор», и это дело так не оставит. С этого момента мнения разделились: одни считали, что Милевич права, другие, напротив, испугались и предложили срочно рвать когти. Но молодая особа ударила друзей по самолюбию. Она заявила, что, если среди присутствующих нет настоящих мужчин (!), она сама «уберет этот мусор».

Дальнейшее, по материалам следствия, выглядело так. О. Милевич сбегала к машине, принесла оттуда нож и протянула мужу. Но тот сказал, что лучше изобразить самоубийство, и предложил повесить милиционера где-нибудь в лесу. Компания села в машину и отправилась в сторону поселка Покровка. Здесь в безлюдной лесопосадке жертву повесили на суку, но веревка тут же оборвалась, а Ткаченко счал приходить в себя. Первой сориентировалась Оксана. Она опять протянула мужчинам нож. Добивал живучего участкового се муж, он ударил в сердце — и передал нож Затоцкому. Тот трижды всадил его в шею. Участие других уже не понадобилось. Окровавленный труп присыпали листьями и поехали в Иловайск «взбрызнуть удачную операцию».

Ночью Оксану разбудила тревога. Она растолкала спящего мужа и дала ему новое указание — труп надо срочно спрятать, и ненадежней. Вставать не хотелось, за окном накрапывал дождь. Но железная леди стояла на своем и уже обзванивала участников преступления. Наверное, душевные силы слегка изменили супругу Милевич, потому что он решил попросить совета у старшего друга Левченко. И не ошибся в последнем. Тот, судя по характеристикам, вполне добропорядочный гражданин, не поленился встать из теплой постели, вывести из гаража свой «ИЖ» и отправиться вслед за убийцами. Кладбищем для настырного милиционера решено было выбрать свалку. Но убийцы-дебютанты не учли исторический момент. Эту большую помойку давно облюбовали бомжи. А им, голодным и опустившимся, тоже была не чужда классовая ненависть. Только не к милиции, а к разного рода коммерсантам, утоляющим жажду шампанским, а голод — шашлыками.

Преступников нашли достаточно быстро. Все они получили от 12 до 15 лет строгого режима. Но вот что интересно — ни один из подсудимых не раскаялся в содеянном. К милиции у мирных обывателей сейчас отношение разное. Одни продолжают свято верить в ее честность и добрые помыслы. Другие обвиняют в продажности. Но то, что существуют третьи — люто ее ненавидящие, — было откровением для судей.

 

ТУРНЕ НА ТОТ СВЕТ

предлагало Киевское турагентство

Даже изощренный в ужастиках американский кинематограф не додумался создать триллер о серийном убийце — женщине. Между тем Верховный суд Украины столкнулся с подобным сюжетом в реальности. И содрогнулся. Любовь Васильевна Саченко, 49 лет, мать двоих детей, уроженка Киевской области, рожденная в тихой сельской глубинке, — вторая женщина в Украине, приговоренная к исключительной мере наказания.

Судьба не обижала эту женщину, наградив хоть и несколько вульгарной, но тем не менее броской внешностью, умением с первых минут располагать и вызывать доверие. Чуть грубоватая, показушно простецкая, Люба считалась «своей девкой» в любой компании. Благоволили к ней и мужчины. Один из влиятельных поклонников устроил в свое время администратором в ресторан, другой гораздо позже помог открыть свою туристическую фирму. Даже черная полоса в биографии не отвратила от Любы людей. Хотя именно эти шесть лет, проведенные в местах не с голь отдаленных за махинации в сфере торговли, характеризуют Саченко наиболее полно. Куда полней, чем раскатистый смех и пышная грудь, светящаяся в откровенных вырезах.

Но перенесемся в 1994 год, когда любовь к деньгам трансформировалась в сердце женщины в патологическую сграсть наживы и вытеснила все остальные чувства. С первой жертвой — Сергеем Ищуком познакомилась по объявлению. Молодая чета учителей жила в малосемейке и мечтала об отдельной квартире. Когда родилась дочь, Сергей ушел в мелкий бизнес, но этого едва хватало на жизнь. Друзья надоумили супругов дать объявление в газету — купим очередь на квартиру, — что они и сделали. Разве могли предположить наивные люди, что на этого безобидного «червячка» клюнет такая опасная акула?

Через несколько дней Ищукам позвонила Саченко и добродушно заметила, что готова помочь в их проблеме. Обговорить все тонкости Любовь Васильевна пригласила учителей к себе домой. Здесь, за чашечкой чая, она изложила свой план: за 2 тысячи долларов она вступает в брак с Сергеем и прописывает его в своем кооперативном доме. Потом новобрачные разводятся, а Саченко через подругу — председателя кооператива — помогает Сергею приобрести освободившуюся недавно 2-комнатную квартиру. Нисколько не усомнившись в честности сделки, Сергей женится на даме, которая старше его в два раза, и прямо в загсе передает ей 900 долларов задатка, которые занимает у знакомых.

Прошел месяц, второй и третий, а прописывать новоиспеченного супруга Саченко не спешила. Отговорка была одна — пусть отдаст вначале все обещанные деньги. Денег у Ищуков больше не было, а те, занятые у знакомых, начали обрастать процентами. И тогда добрая тетя выступила с новым предложением: а не смотаться ли Сергею в Венгрию с ее фирмой, чтобы купить автомобиль, а потом выгодно продать его в Киеве?

Сергею идея показалась дельной. Участливые родственники заняли ему 3,5 тысячи долларов, на которые экс-учитель приобрел две модели «Жигулей» — вторую и пятую — и оформил их на «жену». Она пообещала без проблем переправить машины через границу. И действительно переправила и растаможила, но деньги возвращать не спешила. Якобы отдав их из благих намерений в долг под хорошие проценты. Но любому терпению приходит конец. Ищуки выдвинули благодетельнице ультиматум. И Любовь Васильевна приняла решение. Она пригласила Сергея съездить к должникам с двумя надежными выбивалами. И Сергей без тени колебания отправился туда, откуда не было возврата. А Любовь Васильевна, чтобы избавиться от незадачливого «мужа», пообещала 30-летнему соседу по дому Алексеенко ту самую «двойку», что незадачливый Ищук приобрел в Венгрии. Начинающий киллер быстро нашел 20-летнего подельника, и под видом честных выбивал они повезли Ищука в последний рейс его жизни.

Вначале долго колесили по городу, тормозя у каких-то контор. И Любовь Васильевна решительной походкой разъяренной львицы заходила в двери, чтоб через пять минут выйти с озадаченным выражением лица. Наконец, после пятой попытки, чертыхаясь, она сообщила, что должники отправились на пикник в лесопосадку. И это самое удобное время взять их крепко за жабры. Когда водитель вырулил за город к стайке печальных сосенок, женщина моргнула Алексеенко, и тот неуклюже воткнул нож в плечо сидящего спереди Сергея. Кровь брызнула фонтаном, водитель от испуга затормозил, а Сергей, воспользовавшись паникой, выскочил из машины. Но убежать не успел. Второй удар ножом поставил его на колени. С ужасом осознав, что конец его предрешен, молодой мужчина стал умолять Любовь Васильевну сохранить ему жизнь. Надо было видеть ее в ту минуту: хладнокровная и надменная, она спокойно извлекла из сумочки шприц, наполненный ядом, и, толкнув коленопреклоненную жертву носочком модельной туфельки, всадила иглу ему в бок: «Земля тебе пухом, любимый».

Мертвое тело погрузили в багажник, и дама-убийца невольно содрогнулась. По щеке Сергея катилась слеза.

— Он жив! — закричала она. — Давайте сюда молоток.

Пять ударов по голове превратили череп в кровавое месиво. От трупа троица избавилась около полуночи, облив бензином и бросив спичку на мусорной свалке. Через день останки обнаружат бомжи, милиция заведет безнадежное дело. А Любовь Васильевна преспокойненько отправится в Москву — решать текущие дела своей фирмы. Вернувшись из командировки, она как ни в чем не бывало позвонит Ирине Ищук, спросит Сергея и очень удивится, даже по-матерински встревожится, узнав, что тот уже неделю не ночует дома.

Целый месяц коварная женщина будет принимать горячее участие в поисках Сергея, сочувствовать Ирине и даже делать мелкие дружеские презенты ее годовалой дочке. А параллельно с этой необременительной деятельностью подбирать себе новую жертву. И та не заставила себя долго ждать. Морозным декабрьским утром в кабинет директора фирмы заглянул приятной наружности мужчина средних лет и осведомился о турах, которые осуществляет агентство. Наметанным глазом Саченко сразу определила богатого клиента, а небольшое устное тестирование подсказало: мужчина доверчив и неосторожен.

Расплывшись с маниловской любезностью, дама предложила закурить и, сощурив глаза, проговорила:

— Сейчас так мало осталось порядочных людей, которым можно доверять. Каждый норовит объегорить. Вы, я чувствую, человек хороший. Хотите, я возьму вас с собой 4 января в деловую поездку в Венгрию? Мне нужен надежный попутчик. А я вам помогу продать украинский товар и купить подешевле венгерский.

Крючок сработал безукоризненно. Да и кто б отказался от такой возможности прокатиться с комфортом в заграничное турне с пикантной и состоятельной дамой? Да еще меценаткой и альтруисткой по натуре.

Выехали, как задумали, на четвертый день после праздников. За рулем был водитель Лепеха, пассажиры сидели сзади. На привале, поздно вечером, решили выпить коньячка, и Любовь Васильевна улучила момент, чтоб подлить попутчику клофелина. Мужчина быстро отключился, и Саченко проверила содержимое его карманов — 1700 долларов и 650 немецких марок. Рано утром Бировцев зашевелился и, едва ворочая языком, попросил отправить его в Киев.

— Ну зачем же? — засуетилась Любовь Васильевна.

— Это просто коньяк был некачественный. Сейчас я налью вам сердечных.

И накапала в стакан с водой клофелина. Но и эта доза не лишила упрямца жизни. Устав лицемерить, дама достала из бардачка выкидной нож и приказала водителю прикончить отяжелевшего пассажира. Лепеха, успевший к тому времени согреться полбутылкой водки, послушно выполнил задание. Труп снова облили бензином и сожгли.

Было это в Житомирской области под Малином.

Выждав определенное время, Саченко позвонила жене убиенного и сообщила, что ее муж сделал хороший бизнес за бугром и собирается пригнать шикарный «ситроен». А через три дня опять позвонила Бировцевой и напросилась на чаи. Когда хозяйка вышла на кухню, Любовь Васильевна влила ей лошадиную дозу клофелина, но толи у супругов был иммунитет на этот препарат, то ли последний был некачественным, но яд опять не сработал. Убрать же опасного свидетеля с помощью верного друга — ножа Саченко помешал внезапным визит хозяйкиных родственников. Почти два года в ожидании суда провела директриса турагентства в следственном изоляторе столицы. Наконец Верховный суд вынес свои вердикт: женщину расстрелять, Лепехе назначить 15 лет лишения свободы, Алексеенко 12, Кравцу — 6 лет.

Интересно, что мать хладнокровной убийцы, выступая свидетелем, горячо хвалила ее за сердобольность и участливость к нищим. А во время обыска в квартире Саченко был найден целый склад ампул с клофелином и строфантином, которые бизнесменша покупала по поддельным рецептам.