Идти по дремучему лесу тяжело. Густой подлесок цепляется за одежду, корни подворачиваются под ноги, кусты глаза норовят выколоть. Даже лошадки быстро устают, что уж о нас говорить, малость отвыкших пешком ходить. Последний раз мы так много ходили, когда в поисках Яры по горам лазили.

Старый иерофант Гвенн Бендигейд показал нам направление, сказал идти прямо на восток, пока не увидим огромный холм, там и живут последние сиды. Интересно, сколько их там, деревня что ли у них? И куда они сами деваются, если они бессмертны? Что там в мифах говорится, эльфы живут долго, если не умирают в битвах, а когда устают, уходят за Море. А за морем, значит, не устают. Фигня какая-то непонятная. Я спросила у ребят, что они знают об эльфах, и те радостно вывалили мне на голову целую кучу сказок. Аодан слышал, что альвы делали волшебные вещи для богов Асгарда, всякие там мечи, копья, складной корабль для бога Ньёрда, волшебного вепря для Вальхаллы, которого каждый вечер герои съедают, а наутро он опять бегает как ни в чем ни бывало. Молот Мьёлльнир тоже их работа, и копье Одина, и цепь, на которой Фенрир сидит. В общем, трудяги великие, а остальные пользуются.

Алард понёс чушь насчет того, что Даоин Ши живут внутри холмов, — ну вот, мы же к холму идём! — , и только и делают, что пируют или по ночам охотятся. А если кто из смертных попадет к ним в гости, то за ночь для него сотня лет пролетает. А еще Ши детей воруют у нерадивых матерей, а взамен своих уродцев подсовывают. Мол, у них не дети, а страшилища ненасытные, всё жрут и жрут.

Лелька его высмеяла, сказав, что не может древний народ такой ерундой заниматься. И невозможно столько жрать, так и лопнуть можно. Она эльфов назвала Туата де Дананн, Племя богини Дану, потому что Ши — слишком обьёмное понятие, куда не только сиды входят, но и все кельтские сверхъестественные создания, вроде духов природы. Вот селки тоже Ши, и эквиски, и фиатас, и граги, и прочие, прочие. У меня мгновенно ум за разум зашел, да и у остальных некельтов тоже.

— Что за гра… как там… — заворчал Аодан. — Я таких не знаю! Навыдумывали Ётун знает что… Вот у нас все понятно — боги Асгарда охраняют Мидгард, человеческий мир, который окружает мировой змей Ёрмунганд, и хотят захватить Ётуны, ледяные великаны. Просто и со вкусом! Ну, еще альвы есть и тролли. И Фенрир, само собой.

— Кто такой этот Фенрир? — спросила Ила.

— Огромный страшный волк, который однажды проглотит луну и солнце. Тогда наступит Рагнарёк, последняя битва между добром и злом.

— Даник, а ты уверен, что его еще не было, Рагнарёка? — спросила я. Нееет, молча мы ходить не можем, скучно же. — То, что старичок Бендигейд рассказывал о войне сидов с фоморами, очень даже подходит для вашего Рагнарёка. И не факт, что он один должен быть…

— Тьфу ты, Аннис, как скажешь чего! — Дан аж приостановился, пнув ни в чем не повинный кустик. — Если бы был Рагнарёк, нас бы тут не было… И ни Тор, ни Один не правили бы в Асгарде, их Фенрир должен убить!

— А ты уверен, что они там? — хихикнула я. — Ты их видел? Что ты так всё воспринимаешь буквально, мифы — это иносказание, зашифрованное послание, как я думаю… Ну хотя бы этот твой Фенрир… Представь войну сидов и фоморов, как рассказывал друид… Накидали на города бомб атомных, всё взорвалось к чертям, тучи пепла закрыли небо вместе с солнцем и луной… А наивные ваши предки думают — ой, ужасный огромный волк сожрал светила… которых за этим пеплом еще долго не будет видно…

— Что такое «атомные бомбы»? — недоуменно спросил Бренн.

— В Ойкумене давно изобрели такое же оружие… Так называют его у нас, даже испробовали его в последней Великой войне…

— Идиоты, что ли? — уточнил Бренн.

— Согласна… Вот с тех пор существует опасность, что весь мир погибнет…

— Конечно, у вас же всех друидов перебили, некому было за порядком следить! — возмущенно сказала Лелька. — А я-то думала, у вас там интересно так, хорошо жить… Неее… уж лучше с бандитами да нежитью всякой мучаться, чем вместе с городом на месте сгореть…

Мы немножко поспорили на тему развития цивилизации и контроля над знаниями. Я заметила, что Яра совсем не принимает участия в разговоре. Идёт тихая, подавленная, ни на кого не смотрит. Макияж свой ритуальный стёрла совсем, на плечи плащ свой из шкуры барса накинула, кутается в него зябко. В руке снятую диадему вертит. Смотрю, сунула ее в сумку.

Ну, ясно же, переживает. Для нее весь ее мир порушился, вся ее стройная система «Богиня-матриарх-жертвы». Она верила, что служит божеству и защищает свой народ. А оказывается, людей ни за что резала на алтаре, выращивая из божества чудовище. И она, и ее мать, и ее бабушка, и все-все матриархи до нее. Ацтеки вон тоже из лучших побуждений сердца вырезали, конец света отодвигали жертвами.

Даже не знаю, что сказать, да и стоит ли? Это как нарыв, эти ее мучения, вскрывать надо, но если не умеешь, можно и напортачить… А может, само переборется, или компресс поставить…

Где-то у меня в седельной сумке компрессы были — свёрток с медовыми булочками, выпрошенными у доброй тётеньки в Священных Дубравах. Пока все носились по посёлку, собирая лошадей и покупая кой-какую провизию, я по запаху нашла домик, возле которого на открытой печке эти булочки пекли. С меня даже денег не спросили, тётенька просто улыбнулась на мои голодные взгляды и вручила тёплый свёрток.

— Яра, держи, — я приотстала от остальных и протянула ей булку. — Сладкое настроение улучшает, по себе знаю.

— Она подняла на меня свои чудные желтые глаза. Вздохнула, принимая угощенье. Нехотя откусила.

— Как пепел… — прошептала она.

— Не может быть! Я пробовала, вкусно!

— Мне сейчас всё, как пепел…

— Пройдёт, Яра, всё пройдёт. Честное слово!

— Ты правда пойдёшь со мной в моё племя, когда Ворона победим?

— Я обещала, думаешь, я врать буду?

— Это глупо, Аннис. Я Матриарх, меня, может, и не убьют… а тебя… даже и мысли другой не будет…

— А я и не говорила, что я умная.

Правильно Владыка Бендигейд сказал, ума у нас всех немного… Я отреклась от Олайши, бросила свой народ. Ушла из Запретной Долины. Если я вернусь, меня казнят, как преступницу, нарушившую обеты…

— Что? Ты же говорила… вернуться…

— Эх, Аннис… Я не говорила вам этого, потому что поздно уже было. Матриарх не имеет права покидать Запретную Долину. А вы… вы все так кичились своими титулами, этим своим хранительством…

— Ничего мы не кичились… — опешила я.

Еще как кичились, аж глаза светились. Герои, идущие на подвиги ради спасения мира… Киаран, Лианель и Аодан — древних знатных родов… Илланто — провидица, Ходящая по снам… Ты — чародейка могущественная… Один Бренн больше молчит, чем говорит, ему хвастать нечем… Я изо всех сил цеплялась за остатки собственной жизни. Все эти мои атрибуты Матриарха — мех барса, Венец Лунной Девы, мои кинжалы, ожерелья, браслеты… Краски для лица купила, чтоб не забывать. Чтоб удержаться на грани. Мои священные обеты… Я их приносила Богине, что они теперь? Пепел… Пепел, залитый кровью…

— Яра… Но можно же и не матриархом жить!..

— Можно, — кивнула она серьёзно. — Не бойся, я не собираюсь говорить, что жить не матриархом я не смогу. Дура я разве? И в племя я возвращаться не буду… Я хочу жить! — воскликнула она вдруг громко, наши все удивлённо обернулись, смотря на нее.

А Яра раскинула руки, запрокинула голову и заорала во всю глотку:

— Я хочу жить! Я не Матриарх, и я буду жить!

— Чего это с ней? — спросил Киаран.

— Аннис, ты что с Ярой сделала? Свихнулась она что ли? Опять твои фокусы какие? — возмутился Аодан, подбегая к ней.

— Вечно я у вас виновата, — проворчала я.

Яра вздохнула полной грудью и решительно сказала:

— Теперь я свободна. И моих обетов больше нет… И… Дан, пригнись-ка…

Бедный Даник, думая, что она сказать что хочет, наклонился к ней. А Яра, не размышляя особо, поймала его за уши-то и развернула к себе лицом. И смачно так, от души поцеловала. И тут же заорала на него:

— Всё! Иди отсюда! И пока букет не принесёшь, не появляйся!

Мы все так и попадали от хохота. Аодан поморгал растерянно, потом сообразив, резко обнял ее и вернул поцелуй, мелкую Яру и не видно в его могучих обьятиях.

— Госпожа не матриарх, а знаешь, сколько поцелуев ты мне должна за все те букеты, которыми ты мне по роже хлестала? — вкрадчиво спросил он.

— Ничего я тебе не должна! — фыркнула Яра, тщетно пытаясь выбраться из его хватки. — Те не считаются!

— Ну ладно, я новых насобираю… Аннис, сообрази-ка букетик!

— Неа, иди сам ищи. На заказ не могу, — хихикнула я.

— Жадина! — он неохотно выпустил Яру и полез в заросли, искать хоть какие-нибудь поздние цветочки.

— Мда… — сказал на всё это Киаран. — Не боевой отряд, а фомор знает что…

— Это уже даже не дурдом… Это Дом-2 на выезде, — нашла я подходящий эпитет, жаль не оценили.

— Теперь голодать будем, потому что им будет не до охоты… — вздохнул Бренн, состроив скорбную мордочку.

— Мы с Илой поохотимся, — ухмыльнулся Алард.

Ила пожала плечами, беря его под ручку.

А мне всё равно, охотиться ли, дрова ли собирать… Наконец-то все разобрались в чувствах. Может, орать все меньше будут, а то вечно свары какие-то… И главное, какой смысл?

Пошли мы дальше. Парни впереди, Дан сбоку по кустам шарится, потеряться в лесу боится, он к лесам не привычный, на охоту-то только ради Яры ходил. Мы вчетвером сзади шушукаемся. Лелька напала на Яру с допросом, неужто ей Дан понравился, и когда же она это поняла.

— Да он мне сразу понравился, — смутилась Яра. — Он умеет меня рассмешить. И воин хороший. И охотиться не мешает, не шумит… И вообще, чего ты пристала? Иди к своему Бренну!

— Интересно же!..

— Лианель! Я же не спрашиваю, чем ты на свиданиях с Бренном занимаешься! — зашипела Яра.

— Ничем! Мы только целуемся! — мигом покраснела Лелька.

— Хы-хы! Детишки! — насмешливо сказала Ила, мы трое на нее посмотрели, и она побагровела.

Ясно, эти не только целуются.

* * *

Через какое-то время лес изменился. Почти исчез подлесок, идти стало гораздо легче. Огромные деревья росли не слишком часто, похожие на высоченные колонны, ветви начинались высоко над головой, и кроны, словно шатром, прятали лес от солнечного света. Мрачновато стало, как-то тревожно. Я таких деревьев и не видела никогда, вроде хвойные, земля, словно толстым ковром, покрыта бурыми похрустывающими иголками, в воздухе разлит смолистый дух. Но не елки это, и не сосны… Незнакомое что-то, может, это кедры? Я их не видела, знаю только, что они большие.

Мы аж притихли все, придавленные царящей вокруг древней, словно шепчущей тишиной.

— Очень старый этот лес, — восторженно говорит Лелька, таинственно понизив голос. — Помнит звенящие голоса, древние песни, танцы при холодной луне… Туата де Дананн бродили под его сенью…

— Как они нас еще встретят… — опасливо косится по сторонам Ила. — Страшновато что-то…

Я не чувствовала страха. Лес был полон тревоги и тоски, какого-то странного ощущения одиночества. Он не пугал, он горевал о прошлом. И казалось… может, это мне только казалось, что лес этот существует не только в трех привычных измерениях. Боковое зрение подводило, мерещились лишние тени от колонноподобных стволов, а глянешь прямо, нет, не двоится — не троится ничего.

И этот шепот, словно шелест листьев от порыва ветра, иголки так не шуршат. На грани слуха, прислушаешься — да нет, мерещится, отвлечешься — шепчут что-то, вот-вот поймёшь…

Привычные чувства подводили, и это было странно. А какие-то внутренние ощущения не находили никакого зла в этих тенях и шепоте, только печаль и одиночество. Может, это магическое чутьё какое проснулось в этом странном лесу? Я шла и думала, что моя кожа превратилась в этакий радар, улавливающий излучения. От моих спутников исходило родное такое тепло, от деревьев тянулось прохладное течение тоски… С запада, сзади, истекали струйки тёплых ручейков, о, наверное, друиды что-то творят, свою Земную магию.

А справа, с юго-востока вдруг донесся мощный ледяной ветер, от которого заныли кости, с ноткой гнили. Тошнотворное, мерзкое такое ощущение… Я вспомнила, как маленький дракончик описывал вкус моей магии. Эта бы ему не понравилась, черт, кому она вообще может понравиться? Кто это колдует, Ворон или Атрейон? Что они там затевают?

Интересно, они меня так же чуют, когда я колдую? Надо поскорее подальше удрать от места последнего выброса, а то опять какую гадость прицепят, а Алард Дикую Охоту уже считал, не надо нам снова Дикой Охоты.

Но гадкое ощущение быстро прошло, а вокруг по-прежнему было тихо и спокойно. Хоть бы ложная тревога, какими там своими тёмными делишками Ворон занимается? Может, он чайку решил попить, чайник магическим огнём разогреть?..

К закату мы вышли к огромному холму. Идеально круглый, он был явно рукотворного происхождения. Наверху росло гигантское невозможное дерево, окруженное постройками. Но это были не жилища, я бы назвала это беседками, вроде храма наших предков. Легчайшие, словно не из камня, а из застывшего шелка купола и тонкие шпили, камень плыл, переплетался в тонких орнаментах, изящные колонны, оплетённые каменными лозами — люди не умеют так строить даже в нашем просвещенном мире. Камень мягко мерцает, чистой белизны, почти прозрачный, в свете заката переливающийся пурпуром и всеми оттенками розового.

Вокруг холма виднеются среди подступающего леса отдельные такие же купола, но эти полуразрушены от времени. Целые только на холме.

А само дерево… Нет, нельзя такое называть простецким деревом, надо как-то поторжественней, — это Древо сияло. От него исходил ясный серебристый свет, от каждой изящной веточки, от каждого листочка. Ствол его был серебряный, с гладкой корой, и само оно казалось столь же лёгким и невесомым, как эти беседки.

Мы дружно ахнули, разглядев всё это, и не сговариваясь, оставили лошадок у подножия холма. Как-то казалось кощунством тащить лошадок наверх, лошадка же не понимает, может и неприличное чего сделать… Мы ступили на дорожку, вымощенную гладким белым камнем, не таким, как тот полупрозрачный, из которого беседки, просто белый. Может, это там храмы? Тем более надо подходить с почтением, а не гарцевать, как кучка солдат на параде.

— Красиво как… — прошептала Ила. — Не могут те, кто это построил, быть плохими…

— А это дерево, оно живое… — выдохнула Лелька. У нее на мордашке блаженство написано, священный трепет. — Все деревья живые, разумеется. но оно… Оно помнит… оно знает… Оно приветствует нас!

— Чего? — спросила я. — Что, так и говорит, здрасте?

— Оно приветствует нас, как родных…

— Дурдом, — ответила я.

Мы успели подняться только до середины холма, когда нам преградили путь.

— Стойте, смертные! Как вы посмели вторгнуться на Холм Мира? — разгневанно произнёс появившийся перед нами… ох, чуть не сказала, человек, но человеком он определенно не был. Эльф. Ну да. Высокий, в серебристых струящихся шелках, такой изысканной стройности, что казался хрупким, как девушка. Длинные бледно-золотистые волосы чуть развевал ветер, глаза мерцали глубокой синевой, васильковые прямо, огромные, странной формы… ой… глаза у него, как у Атрейона, вытянутые к вискам. Лицо треугольное, с острым подбородком, и уши сверху приострены. Никаких этих локаторов длинных, как у нас эльфов рисуют, враки всё, просто приострены. И даже близко не угадать, сколько ему лет, может, двадцать, а может, и вся тысяча. Глаза по-настоящему бездонные…

Даже сложно так сразу назвать его красивым, слишком непривычное лицо, нечеловеческое. И слишком изящны и тонки кисти рук, сжимающих рукоять двуручного меча, направленного в нашу сторону.

— Приветствуем тебя, Владыка-сид, — взял на себя смелость поздороваться Киаран. — Мы пришли к вам не из глупой прихоти, а по жизненной необходимости.

— Мы много лет как отказались от общения со смертными, — отрезал эльф, не опуская меча. — Вы не хотите учиться. Разрушаете всё, к чему прикасаетесь. Уничтожаете леса… даже наш лес вырубили бы, если бы мы позволили… даже последнее Звёздное Древо не пощадили бы, чтобы сделать кресло для своего короля…

— Прошу тебя, Владыка-сид, выслушай нас!..

— И вы снова будете нести ложь про мой народ? Может, начнете охотится на нас, как на диких зверей? Ведь мы так не похожи на вас, может, в клетку посадите, чтобы в зверинце показывать? — горько произнёс он.

— Мы пришли просить о помощи! — воскликнула Лианель. — Вернулись фоморы, наши общие враги! Гибель грозит всему Хай Брасилу!

— Не преувеличивай, — поморщился эльф. — Фоморы вовсе не демоны из нижнего мира, как вы считаете. Им не нужен разрушенный мир. Опасность грозит разве что вашим королевствам, а мы… Нас давно не касаются дела мира.

— Но!..

— Уходите отсюда! Вам здесь нечего делать.

— Но… — снова начала Лианель.

— Вы всегда были недоразвитым племенем, за века ничего не изменилось.

— Риэль! — в наш спор вмешался еще один голос, мелодичный, женский, и на дорожку ступила девушка. Если облик сида был непривычен, то в ее лице, определённо эльфийском, но сильно смягченном варианте, не было этой резкости и угловатости. Она была в летящем сиреневом платье с открытыми плечами, под цвет глаз, прозрачных, как утренняя дымка над рекой.

Она была похожа на сказочную фею, так прекрасна, что дух захватывало, и именно от этого смешения кровей, явно она была не чистой эльфкой. И волосы у нее черные, и какая-то смуглость проглядывает, чего не заметно в первом эльфе.

— Князь Риэль, разве ты не слышишь зова Звёздного Древа? — сказала она певучим голосом. — Они не чужие нам.

— Даже если в них и есть капля нашей крови, ее давно заглушила кровь смертных, — но меч он чуть опустил. — Твоя слабость к смертным нас погубит, Ванимельде.

— Князь Риэль, — снова повторила она. — Они не причинят нам зла. Когда ты любил смертную женщину, ты не был так настроен против людей… — прошептала она.

— Это было давно, — я заметила, как дрогнули у него руки.

— Очень давно… — кивнула Ванимельде. — Я прошу тебя, князь, позволь им войти. Я принимаю их, как наших гостей.

Эльф на миг прижмурил свои сияющие глаза и отступил.

— Будь по твоему, — произнёс он нехотя.

— Пойдёмте со мной, дети Звёздного Древа, — протянула нам руки Ванимельде. — Я знала, что вы придёте.

Мы нашей нестройной бестолковой группой потопали за ней наверх по дорожке, поднимаясь к Древу. Риэль постоял мгновение, словно решаясь, и пошел следом.

— Оттого, что в них наша кровь, нельзя так доверять, — пробурчал он. — Никогда еще смертные не приходили к нам просто так…

— В нас кровь альвов? — не выдержал Аодан. — Ничего не путаете?

— Когда-то наши народы жили в дружбе. И иногда заключались браки… — сказала Ванимельде. — Нескончаемый источник горя для нас, ибо ваша жизнь так коротка…

Мы все пялились по сторонам, завороженные красотой и печалью этого места. Сияющее Древо освещало весь холм, и в этом призрачном свете, в последних красках заката, мы видели последних сидов. Эти беседки были повсюду. И в них спали эльфы, одиноко и так печально.

А потом я заметила, что у них открыты глаза.

— Я думала, они спят… — прошептала я.

— Они грезят, — ответила Ванимельде. — Мы последние, нас осталось меньше тридцати. И только Риэль охраняет покой, а я… я так не могу. Я слишком человек для этого.

— А если и к вам придут фоморы? — спросила Яра.

— Мы будем сражаться! — воскликнул Риэль.

— Во сне? — растерянно спросил Алард.

Риэль посмотрел на него с нескрываемым презрением. Попривыкнув к его экзотичной внешности, он уже казался сказочно-красивым, с этими своими огромными глазами.

— Они бродят по дорогам памяти, но проснутся, почувствовав опасность, — ответила Ванимельде. Блин, кто ж этому Риэлю так в борщ нагадил, что он так людей не любит, прямо бесится… А Ванимельде ничего так, нормальная.

Мы подошли к сияющему Древу, и Ванимельде прикоснулась к его стволу. Тонкая рука засветилась изнутри, вобрав в себя его свет.

— Посмотрите на Древо, — произнесла она. — Когда-то вся эта долина была покрыта такими… Но мы уходили… И они умирали одно за другим. Их тени до сих пор шепчут среди древнего леса, выросшего на их месте. Они всё еще отзываются на наши голоса, они помнят наши прикосновения…

Я проследила за медленным падением одного листочка. И ахнула, увидев, что серебристый листок точь-в-точь похож на те, что мы носим на груди. Я аж не выдержала, вытащила цепочку из-под одежды и пригляделась, нет, никакой ошибки, точно такой же, только серебряный, а эти были живыми.

Ребята заморгали и повытаскивали свои. И мы увидели, как наши талисманчики слабо засветились каждый своим цветом. У Лианель — зеленым, у Киарана — красным, У Даника — синим, у Илы — сиреневым, у Яры — бледно-голубым, у Бренна — золотистым, будто маленькое солнышко. А у меня чистым серебром.

— Так вот кто они такие! — услышала я удивленный возглас Риэля. — Хранители! Их потомки!

— Да, князь, — кивнула Ванимельде. — Она передала мне, что они придут.

— А почему… Проклятый пепел, почему она мне ничего не сказала?! Почему ко мне не пришла?! — голос у него был странный, словно наполненный какой-то болью.

— Не хотела тебя мучить, — посмотрела на него Ванимельде.

Оп-па… Они явно говорят о ком-то из наших бабушек. В кого-то из них был, видимо, влюблен этот Риэль. Точно-точно, по глазам вижу. Я быстро перебрала варианты, да что там, самая красивая из них Лемира, кто ж еще! Это получается… ой, сколько же ему лет тогда?! А сколько лет этой Ванимельде? Она выглядит лет на двадцать, не больше. Я уставилась на нее и решила, что она намного младше, у нее нет во взгляде этой бездонной пустоты, как у Риэля.

— Ванимельде, а сколько тебе лет? — отважилась вякнуть я.

Та едва заметно усмехнулась.

— Люди всё так же нетерпеливы. Любимый вопрос, который они задают… Мой муж так же спросил, едва узнал что я сида…

— Я заметила, что у нее такие же зубы, как у Атрейона. Почти такие же, у того более острые.

— Я еще совсем юна по нашим меркам, мне едва исполнилось тринадцать десятков лет, — ответила она.

Ничего себе, юна. Сто тридцать лет… Нехило они живут, если это юность.

— Риэль намного старше меня, Моя прабабушка Аэниеведдиэнь была его родной сестрой.

— Аэниеведдиэнь? — воскликнула Лианель, даже не споткнувшись на сложном имени. — Та, что создала храм Элирены и остальных? Наших предков?

— Храм? — как-то недобро усмехнулся Риэль. — Вы, люди, всё воспринимаете, как храм. Это было место памяти. Место, где можно грезить о прошлом, пока там не начали бродить люди и кланяться на произведение искусства, с вопросами лезть…

То-то он так людей не любит… Наверное, сидел там, как эти в беседках, мечтал о возлюбленной, а тут друиды шастают, мешают. А его-то еще и в чувствах обломали, ведь Лемира за Файона замуж вышла. Мда… Семьсот лет неразделённой любви, ой, страшно представить… Так и свихнуться можно, я за месяц как извелась, и Киарана извела, у него чуть тик нервный не начался.

Смотрю, а Лелька уже подобралась к Ванимельде и что-то на ухо ее спрашивает. Нет, ну, я понимаю, всем интересно, но чтобы так внаглую… Не девушка, репейник липучий.

Ванимельде, однако, не сдалась, покачала головой только, улыбнулась.

— Идёмте, я отведу вас в нашу сокровищницу, — говорит.

— Что? — ахнул Риэль. — Ты посмеешь?.. Ванимельде, даже ради памяти о прошлом… Я так и знал, смертные вечно что-то просят!

— Но нам нужно оружие, чтобы с фоморами сражаться! — возразил Бренн. — Вы не хотите с ними драться, так хоть нам помогите!

— Нет! Вы не заслужили!

— Риэль, — мягко произнесла Ванимельде, — они бы не пришли просить о помощи, если бы она их не прислала. Она верила, что мы поможем своей крови. Она верила тебе, Риэль!

— И даже не отважилась сказать это мне, — горько вздохнул он.

— Не отважилась. Но надеялась, что ты позволишь. Позволишь подарить им наше оружие. Ведь ты сам когда-то сделал то же самое…

— Я подарил меч той, которую любил, — сказал Риэль. — Но не кучке чужаков, пусть даже ее потомков, носящих звёздные листья.

— Ты был влюблен в Элирену? — растерянно пискнула Лианель. — Ты ей подарил меч, который сейчас носит Аннис?

Я чуть не упала. Ну точно, ведь мой меч изображен у Арилинн на поясе в их храме. А она подарила его сперва Райлинн, а потом мне.

— Меч-солнце для живого солнца, — прошептал Риэль, прикасаясь к гладкой коре Древа. — Да. Арилинн, Дочь Солнца, была достойна его. Время лечит вас, людей, но не нас. Мы живем памятью. Ее песни живы в моем сердце.

— Так ради памяти и ее веры в тебя, позволь им помочь, — сочувственно сказала Ванимельде.

Как всё печально-то. Он любил Арилинн, а она любила Кайриса. А Кайрис всю жизнь от нее поклонников отгоняет, как он сказал. Что они в ней нашли, интересно? У нее, конечно, полно достоинств, глаза красивые, улыбается хорошо, и походка у нее такая, танцующая, но чтобы так? На семьсот лет?

Риэль судорожно вздохнул и снова коснулся рукой Древа. Прямо перед нами разверзся широкий проход, отошли плиты и появилась мерцающая лестница, ведущая вглубь холма.

— Ради Арилинн, ради памяти о ней… — произнёс он. — Идёмте. Я покажу вам нашу сокровищницу.

Лестница была длинная, уходила глубоко под землю. Темно там не было, в воздухе вдоль стен парили светящиеся шарики, хрустальные на вид. Риэль шел впереди, гордо вскинув голову и иногда касаясь тонкими пальцами этих хрустальных шариков, словно лаская их, и они чуть ярче вспыхивали от его прикосновений.

Ванимельде шла за ним, вздыхала грустно.

— Ванимельде, а откуда ты знаешь Элирену, да еще так, что она к тебе приходила? — спросил тихонько Киаран.

— Ее сын был моим дедушкой. Во мне немного древней крови, — ответила она. — Я почти всю жизнь прожила с людьми. Я вышла замуж за человека. Я и не подозревала, насколько это больно… Пока мои дети не начали стариться и умирать. Я не смогла этого вынести и вернулась в земли сидов, где выросла. Я не хотела видеть смерть моих внуков, как увидела смерть мужа и детей. Смерть от оружия не так страшна, как это беспомощное угасание от старости… Моим мужем был один из тех воинов, что шли за Арилинн и Кайрисом в войне с чародейкой Аспазией… Мы с Ультеном вырастили и осиротевшего сына Аспазии, вместе со своими детьми…

— Ой… — пискнула я. — Это как так… Ведь она столько зла принесла…

— А ребёнок в чем был виноват? — посмотрела на меня Ванимельде. — Фаламуа было всего четыре года… и он был чудесный…

Мне аж стыдно стало за свой наезд. Конечно, из-за Аспазии погибли Райлинн и Тарион, и еще неизвестно сколько людей… но ребёнок действительно не при чем.

— Значит, ты участвовала в той войне столетней давности, и всех там знаешь! — восхищенно сказал Киаран. — И нашего прапрадедушку Фергуса, и Тариона, и Райлинн…

— Всех-всех, — улыбнулась Ванимельде. — И это были лучшие годы моей жизни, хоть и страшные, и опасные…

— Расскажешь нам о них? — умоляюще произнесла Лелька.

— Обязательно. Потом. Это длинная история.

Мы вошли в огромный зал, тёмный потолок терялся в вышине, и в нем, словно звёзды в ночном небе, плыли гроздья хрустальных шариков, медленно кружась над нашими головами. Белые стены, отполированные до зеркального блеска, отражали свет, бросали блики и искрились. Пол не бликовал, он был выложен разноцветной мозаикой, подражающей цветущему лугу, и каждая травинка, каждый цветок казались живыми, даже страшно было наступать на них, вот-вот раздавишь грубым человеческим шагом. Это эльфы вон ходят, словно и не весят ничего.

А на тонких серебристых нитях висели сокровища сидов. Оружие, музыкальные инструменты, украшения, какие-то непонятные предметы изящного вида, может, это приборы какие, кто ж их знает? Мы и половины этих вещей не могли идентифицировать.

— Это наша сокровищница, — сказал Риэль.

— И усыпальница, — добавила Ванимельде. — То, что остается от нас, когда мы уходим. То, чем каждый из нас, больше всего дорожил.

Риэль осторожно коснулся пальцами скромного на вид, но невыразимо изящного ожерелья с бледно-голубыми прозрачными камнями.

— В них живет память о тех, кому они принадлежали. Это ожерелье моей матери, княгини Тириэнь.

— А это принадлежало Аэнниеведдиэнь, — коснулась Ванимельде висящего предмета, похожего на небольшой широкий нож. Блин, да это скульпторский резец что ли?

— Некоторые вещи здесь должны быть вам знакомы по мифам… — Ванимельде качнула пальцем две одинаковой формы чаши — серебряная и из какого-то черного легкого металла. — Это принадлежало Дану… и до сих пор в них звенит сострадание… о котором она сама давно позабыла. А это молот Гоибниу, которым он ковал все наши самые знаменитые творения… И светоносное копье Луга, пронзившее глаз Балора… Меч Морриган… Зеркало Бранвин…

— А это арфа Бригитты? — вытаращила глазки Лианель.

— Нет, ее хозяйку звали по другому. Арфа Бригитты была подарена Арилинн.

— Что вы всё Арилинн-то надарили? — удивилась я.

— А Кайрису подарили щит Немейн, — ответила Ванимельде, а Риэля аж перекосило от упоминания его имени. — Они двое были нашей крови. У Кайриса бабушка была сида, у Арилинн — прадед.

— Выбирайте, что хотите, — буркнул эльф, стараясь успокоиться. — Только спрашивайте сперва, не всё здесь можно отдавать в руки людям, некоторые вещи слишком опасны для мира. Еще с самых древних времен остались, с войны с фоморами.

Мы разбрелись по залу, таращась на эту всю красотищу. У них всё, даже рабочие инструменты, вроде молотов и клещей, были прекрасны, изящные, тонкой работы.

Яра нацелилась было на копьё Луга, и Алард тоже уже хапалки протянул, но Риэль их обоих отогнал, мол, нельзя, им полмира развалить можно. А на вид обычное копьё… Ой нет, приглядевшись, я заметила на нем тонкий ряд кнопочек. Такс, ясно, не по сеньке шапка, может, это лазер какой или оно ядерными бомбами стреляет…

Тогда все засмущались и взяли что попроще. Лелька нашла красивый лук с колчаном стрел, наконечники у них были не стальные, а вроде как хрустальные. Сиды сказали пользоваться осторожно, только против фоморов и их подручных. Два колчана носи — эти стрелы и простые. Лелька закивала, понятливая умничка. Киаран взял полуторный меч, которым можно как одной рукой биться, так и двумя, а еще щит попросил, сказал: «Вы как хотите, а мне еще эту заразу прикрывать». Аодан, естественно, уцепился за обнаруженный двуручный топор, но его тоже тормознули, мол, топор Белатукадора не поднимешь. Дан обиделся, как это он не поднимет! Увы, он его даже с места не сдвинул, даром что висит на тонкой нити. Риэль чуть заметно усмехнулся и утешил его, объяснив, что этот топор вообще никому не взять, он только под одну руку был создан. Огорченный Даник с досады меч двуручный выбрал, мечом он, оказывается, тоже умел драться, просто топором ему больше нравится. Алард нашел копьё из простых, а Яра, подумав, взяла меч, вроде моего. Бренн тоже. Алард, смотрю, опять что-то бормочет и пальцы загибает. Все радостные, на подарки налюбоваться не могут.

А я ничего не брала, чего там, у меня ведь есть уже меч. Я, как Арилинн, двумя руками вертеть не умею.

— Аннис, — подошла ко мне Ванимельде. — Почему ты ничего не выбрала?

— У меня есть меч, — сказала я. — Это уже наглость будет, еще что хватать.

Риэль нахмурился:

— Видел я… Не захотела Арилинн хранить мой дар…

— Или, как самое дорогое, подарила той, кого больше всех любит, дочери своей, — возразила Ванимельде. Блин, младше его насколько, а мудрее раз в сто. Хотя ему, бедному, ревность глаза застит, видимо.

— Она правда ко мне так относится? — робко спросила я.

— Правда, — кивнула сида.

Я вздохнула смущенно.

— А… а за что?

— Детей своих любят не за что. Просто потому, что они есть. Аннис, негоже уходить отсюда без дара, — она расстегнула тонкий серебряный браслет и протянула его мне. Улыбнулась. — Это браслет для потеряшки. В нем мало магии, но путь домой он тебе всегда укажет, где бы ты ни была…

— У меня и дома — то нет… — растерялась я совсем. Какой дом, о чем она… Куда он может указать, в комнату в детдоме, где еще десяток сирот, как я, обитают?

— Дом там, где люди, которые тебя любят, — шепнула Ванимельде, надевая его мне на запястье. Тоненький, изящный, с цветочной гирляндой по кругу.

А Риэль вдруг насторожился, прислушиваясь.

— Древо кричит! Ванимельде, что это? Лес кричит от боли!..

Она вздрогнула:

— Я не знаю…

— Древний враг! Древний враг ступил на нашу землю! — закричал Риэль, выхватывая меч и бросаясь назад к выходу.