Никто не знал его имени. Вернее, его настоящего имени. Все звали его— Родион. Он сам представлялся так. А еще его звали Шрам. За длинный широкий шрам, пересекавший его правую щеку.

Его внешний облик— высокий рост, широкие плечи, квадратная челюсть— говорил о явно не мирном происхождении шрама.

Говорили, что он воевал в Чечне. Но когда, где именно и— главное— за кого, этого спрашивать у него никто не решался. Даже бесшабашный Холеный, его правая рука.

Шрам появился здесь несколько месяцев назад. Приехал неизвестно откуда. И довольно быстро сошелся с крепкими, спортивного вида ребятами, заправлявшими в этом районе города и бывшими завсегдатаями “Медеи”— центрового в этом райончике кабака. Но Родион, или, как его чаще стали называть, Шрам, сошелся с местными братками не за кружкой пива— сначала они, как это и водится, встретили его как чужака. Им сразу не понравились его твердые и уверенные манеры.

Поэтому когда в очередной раз Шрам появился в “Медее”, за его столик подсел крепкий, спортивного вида парень. Положил одну ногу на стол. Сказал:

— Угости меня пивом.

Шрам внимательно взглянул на него, затем, кивнув, приподнялся и, внезапно схватив застигнутого врасплох братка за ступню, быстро и сильно провернул ее на сто восемьдесят градусов.

На несчастного парня было жалко смотреть. Совершив в воздухе невообразимое сальто, он со всего размаху шлепнулся на твердый бетонный пол. И остался лежать на нем без движения.

Зато его приятели— братки, наблюдавшие за происходящим, сидя за обеденным столом, — подскочили, словно ошпаренные. И всем скопом бросились на стоявшего в одиночестве Шрама, чтобы поддержать свою покачнувшуюся сейчас на глазах многочисленных зрителей репутацию. Но поддержать свою репутацию им так и не удалось. Шрам сокрушил ее окончательно. Вертясь, как взбесившийся гигантский волчок, он расшвыривал здоровенных, но гораздо менее искушенных в искусстве рукопашного боя братков. Победа Шрама была полной. Спустя каких-нибудь десять минут после того, как он, сопровождаемый злорадными взглядами, вошел в бар, как все считали, в качестве смертника, он уже вышел оттуда абсолютным победителем. После этой потасовки дела для шрама могли кончиться еще хуже— братки всерьез решили взять его “на ножи”. Но при их первой же подобной попытке Шрам выхватил откуда— то из-за пояса огромный боевой пистолет “степной орел” и одним выстрелом в голову уложил на месте того самого, уже покалеченного им братка, который был наиболее активным.

А затем, без всяческих предисловий, предложил остальным работать с ним. И вместо безделья и пьянок— делать деньги по-крупному. Такое предложение браткам пришлось как раз впору. Они уже давно с завистью смотрели, как живут припеваючи братки из других районов. Как, не стесняясь, целыми снопами рубят “капусту”. Разъезжают на крутых тачках, имеют роскошных девчонок. И не считают денег. Это ли не настоящая жизнь?

А им почему-то ни в чем не везло. Вернее, все у них как-то не ладилось, не выходило. Словно начинали не с того конца. Не было им удачи ни в чем. И главарь у них был какой-то вялый. И бестолковый. Больше внешних понтов, чем реального дела. Поэтому о его гибели никто из братков особо не загрустил.

Но в Шраме братки сразу почувствовали настоящую силу. И поняли— вот их шанс. Пришел настоящий, серьезный лидер, который сможет повести их за собой. Туда, куда им давно хотелось— к большим деньгам, сладкой, веселой жизни.

Поэтому, для виду немного поломавшись, братки в конце концов согласились работать со Шрамом.

И жизнь у них понеслась. Вернее, не понеслась. Сначала— поехала. Ни шатко ни валко, но уже— куда следует. К большим и легким деньгам. Правда, деньги эти оказались не совсем легкими. Прежде всего каждый должен был беспрекословно повиноваться. Одному только Шраму. И лишь в тех случаях, когда Шрам отсутствовал, Холеному, его правой руке. В привыкшей к воле братве Шрам ввел настоящую армейскую дисциплину.

Дела же, которыми браткам приходилось теперь заниматься, тоже поначалу вызывали у них помимо усталости и недовольства еще удивление и непонимание. Больше всего им поначалу приходилось следить. Следить за другими, тоже, по всей видимости, скрытно действовавшими братками. Те перевозили откуда-то какие-то ящики. Но вплотную этими непонятными братками— конкурентами им предстояло заняться в дальнейшем.

Сейчас же основной упор Шрам сделал на то, чтобы навести “порядок”в своем районе: прошерстить “коммерсов”, построить мелких беспредельщиков и, конечно же, продемонстрировать свою силу браткам из других районов города. Чтобы узнали, зауважали, считались.

Целей этих Шрам со своей бригадой добился легко. Еще бы. Ведь первое, что сделал Шрам, — это постарался вбить в головы своих отвязных парней, что значит настоящая дисциплина и насколько она важна в любом деле. Ведь дисциплина— это прежде всего точность, скорость и согласованность всех действий, которыми Шрам подминал под себя район. И район прогнулся под него как миленький. Все, прежде гордые и непокорные, стали шелковыми и покладистыми. С таким же успехом Шрам вполне мог бы под себя и весь город подмять. И жить себе припеваючи, посчитывая барыши. Но Шраму не это нужно. Другое. А что— никто не знал. Даже Холеный, которого Шрам приблизил к себе за особую преданность. Преданность— и сходство характеров. Внешне Холеный и Шрам не похожи. Шрам— высокий, широкий, с квадратной челюстью— в общем, прирожденный убийца. А Холеный— он и есть Холеный: гладкий, с виду покладистый. Но обманчива внешность Холеного. Обманчива эта покладистость.

Внутренне Холеный— такой же, как и Шрам. Жестокий, постоянно жаждущий крови. И власти. Причем безграничной и безраздельной. Вот будь он на месте шрама, точно на одном районе не стал бы останавливаться. Подмял бы под себя весь город, район, губернию. А, может, со временем— чем черт не шутит? — и всю Россию. А Что, не смог бы разве? Еще как смог бы. Ведь только сам он, Холеный знает, на что он способен. А ведь он способен на многое. Ничего, придет его время, все еще узнают— на что. Будут слышать про его успехи и удивленно покачивать головами: надо же, как высоко поднялся Холеный… “А мы и не думали. Вот ведь настоящий мужик…настоящий титан… настоящий гений”, рисовал в своем мозгу радужные мечты Холеный. Ничего, частенько говорил он себе, еще придет его время. Станет он самым “крутым”. А пока приходится ему ходить под начальством Шрама. Впрочем, Шраму Холеный подчинялся с какой-то даже самому себе не со всем понятной охотой. Умеет этот человек внушать другим желание себе подчиняться, думал Холеный, и у такого ему, Холеному, есть чему поучиться.

Шрам обо всех этих диких бреднях Холеного понятия не имел. Впрочем, и интереса познать тайные мысли своего подчиненного тоже совсем не испытывал. Просто считал Холеного незаменимым, подходящим ему во всех отношениях помощником.

Дела их улучшались день ото дня. Жизнь и настроение бригады Шрама— тоже. Только Шрам был невесел. На все зверем глядел. Видно по глазам— маялся, бесился про себя. И так пытался подкопаться под босса Холеный, и эдак. Нет. И не пролезть к нему в душу.

А Шрам, когда оставался один, думал о многом. О том, что прежде всего составляло смысл его жизни— ребенок, жена… которых он потерял. Потерял навсегда. Но об этом Шрам старался не думать, не вспоминать. Слишком далеко ушла боль, и слишком она глубока. Зацепишь ее— еще, чего доброго, весь изойдешь кровью. И не выполнишь того, ради чего он все это затеял. Шрама мучила еще и другая печаль. Недавняя. Виновником которой был он сам. В минуты одиночества сидел Шрам за бокалом коктейля и вспоминал о своем недалеком прошлом. О том, как чудом выкарабкался с того света. О той, которая в этом ему помогла. И которую он потом бессовестно бросил.

Ее звали Мария. И она работала медсестрой в той санчасти, в которую его, Шрама, доставили фактически мертвого. Фактически… Это значит— сердце его почти не стучало, легкие не дышали, и кровь не текла по жилам. Почти. Но велика была его воля к жизни, велико было желание выжить— было ради чего. Потому и не хотело останавливаться сердце Шрама. Потому и стучало, хоть и через раз.

В таком состоянии и принесли Шрама в палату после многочасовой операции. Старенький, много перевидевший доктор-хирург заключил: может, парень и выкарабкается, да шансов мало. За ним нужен круглосуточный уход.

Услышала эти слова седого врача Мария. Забилось ее сердце учащенно, заволновалось. И добровольно взяла на себя восемнадцатилетняя девушка роль дневной и ночной сиделки. Неотступно находилась при раненом, и днем и ночью. И даже имени— за кого молить бога— не знала. Не было при доставленном в крайне тяжелом состоянии в госпиталь парне ни бумаг, ни документов…

Тянулись так день за днем, неделя сменяла неделю. И вдруг однажды Шрам впервые открыл глаза. Медленно обвел взглядом помещение. И остановился глазами на Марии…

— Дай закурить, сестра…

— Что вы, нельзя вам курить.

Но Шрам ее ответа уже не слышал: вновь потерял сознание.

Но со временем беседы их стали более продолжительными. Шрам креп день ото дня. И вместе с телом креп его дух. Взгляд снова превращался во взгляд молодого хищника. Ищущего свою жертву. И находящего ее…

Когда взгляд уже почти здорового, хотя еще слабого Шрама останавливался на Марии, она совсем по-детски краснела.

— Ты чего краснеешь? — спрашивал ее шрам, еще больше вгоняя девчонку в смущение.

— С чего ты взял? — отвечала она, затем вставала и уходила.

Когда Шрам полностью оправился, они стали близки. Шрама выписали, но он был еще слаб. А родственников, близких, просто знакомых— никого у него здесь не было. И он жил у Марии какое-то короткое время.

Отъедался, окончательно залечивал раны. И думал, думал— о том, как действовать дальше. Как отомстить тому, из-за которого едва не погиб. А Мария ходила счастливая. Ничего этого не замечая. И только радуясь жизни— есть, значит, счастье, и она его обрела! Только недолго это все длилось. Вскоре на Шрама нахлынула первая отливная волна. Ходил он, куда-то звонил. Уточнял что-то, одному ему лишь известное. И на все вопросы Марии ничего ясного не отвечал. Говорил только, что ей беспокоиться нечего. Он с ней и не уйдет никогда. Затем он ей так говорил— Шрам и сейчас толком не знал. Просто по приобретенной привычке усыплял в других подозрение. Чтобы потом, подготовившись, нанести вдруг внезапный удар. Так оно и случилось. Однажды, когда Мария была на работе, в госпитале, Шрам в очередной раз куда-то позвонил. И, видимо, получив наконец нужную ему информацию, спешно засобирался— на поезд. Впрочем, ему и собирать-то особо было нечего— вещей у него своих не было. Кроме той одежды, что была на нем. В общем, с вещами у Шрама проблем не было, а вот с деньгами…Туда, куда ему предстояло ехать, путь был неблизок. А деньги ему сейчас было негде взять. И времени думать, где их достать, тоже не было. Поэтому Шрам пошел по пути наименьшего сопротивления. Он знал, где хранила Мария свои скромные сбережения, хладнокровно их взял. После чего безо всяких объяснений, не оставив даже записки, сел на поезд и укатил.

Цель оправдывает средства— это стало его девизом. И оправданием. Перед самим собой. Ведь то, что он должен сделать, лично для него крайне важно. Но в глубине своего ставшего почти бесчувственным сердца Шрам все же понимал, что не кража денег причинила тогда Марии горькую боль. Шрам знал это, но старался об этом не думать. Хватает у него своих забот и хлопот.

Но пока Шрам был занят не совсем “теми” делами. Пока он готовил почву для осуществления своих главных планов. И подготовка этой самой почвы шла у него успешно.

Кабаки, “коммерсы”, проезжие и приезжие— все платили Шраму положенную мзду исправно. С теми, кто на слова его братков “забивал”, ни секунды не церемонились. Кого-то “прессовали”, едва ли не до смерти. А кого-то (таких было больше) — сразу мочили. Жестокость— вторая составляющая успеха после первой, чье название— дисциплина.

Мрачная слава о взявшемся неизвестно откуда, расчетливом и жестоком Шраме поползла по притонам других братков— его стали побаиваться, с ним стали считаться.

А он больше всего внимания уделял тому, чтобы как можно лучше вооружить своих прежде не знавших оружия “компаньонов”. И нередко в свободное от бандитских дел время братва Шрама упражнялась в стрельбе из различных видов оружия. В специальном тире, арендуемом бандитами у ментов.

Недовольство новшествами бандиты проявляли все меньше и меньше. То, чего они до сих пор так сильно желали и к чему они так безрезультатно стремились, они теперь получили. Деньги, веселую разгульную жизнь, сладких баб. Большего никто из них и не желал. И все это— благодаря только Шраму. Поэтому за Шрамом братки готовы были идти и в огонь и в воду. И еще куда угодно. Достаточно Шраму было лишь приказать.

А самого Шрама достигнутые его братвой успехи, казалось, радовали меньше всего. Его не интересовали ни пьянки, ни бабы, ни что-либо другое. А все свободное время он проводил либо в боксерском зале, либо в стрелковом тире. Молотил по груше, посылал в мишень пулю за пулей. И никто не знал, что за демоны в нем бушевали при этом, заставляя его изнурять себя до изнеможения. И почти все время пребывал в мрачном расположении духа.

Никто не знал, каким мыслями предавался Шрам, когда оставался один. И никто по-прежнему не осмеливался спрашивать у него— кто он, откуда? И зачем здесь появился? Знали, что лучше об этом Шрама не спрашивать. Просто отвечать, когда спрашивает он. Коротко, по-армейски. Например, так, как сейчас.

— Ну что? — спросил Шрам только что приехавшего Холеного. Шрам сидел в своей комнате, находившейся в двухэтажном коттедже.

— Все в порядке. Идет как по плану. Они еще там…

“Они”— это Холеный говорил о “кэпе” и капитане Блинове. От них Шрам надеялся получить самую достоверную и самую последнюю информацию о действиях своего давнего и главного врага— Николая.

Это Шрам со своими людьми “сел на хвост” братве Николая. Выследил, где находится “база”. Та самая дача “кэпа”. Шрам установил круглосуточное наблюдение за ней. Узнал: когда, сколько и откуда привезли и сложили в подвал ящиков с оружием и боеприпасами люди Николая. Узнал и о периодических визитах на базу Николая чеченских боевиков. Конечно, на лбу у этих кавказцев не было написано, кто они, но Шрам знал.

Он знал не только это. Шрам знал о многих “движениях” Николая. Многих— но все же не о всех. Знал о его торговле оружием, наркотиками. И о том, для чего Николай выманивал за ворота части и увозил к себе на базу молодых солдат из полка. Шрам знал о всех полковых офицерах, которые работали на Николая. О командире полка, капитане Блинове, старшине. И о Наташе.