Сидя в мягком удобном кресле в своем роскошно обставленном кабинете, расположенном на верхнем этаже “Амазонки”, Николай не спеша курил очередную сигарету. Это была уже его пятая сигарета за последние полчаса, поскольку нервы его сейчас были напряжены до предела. Но Николаю не помогали ни сигареты, ни его любимое мартини, которое он время от времени потягивал из стоявшего здесь же бокала.

А нервничать причин у Николая хватало. Прежде всего из-за того, что пятисотмиллионная сделка срывалась. Причем в тот самый момент, когда он, поставленный “кэпом” в известность, что за дело взялась ФСБ, решил выходить из игры. Менять место. Искать другое. Начинать все сначала. Здесь, в этой части, он уже поимел все, что мог. Теперь оставалось спасать свою задницу. Чтобы утвердить ее на другом, более безопасном и более прибыльном месте. Но напоследок Николай решил по-крупному навариться. Заполучить эти полмиллиарда долларов. И если получит их— кто знает? — может, тогда и “делом” заниматься больше ему не придется. Слишком уж много хлопот. А имея пятьсот “лимонов”, можно сделать все, что угодно: изменить внешность, паспорт, уехать на самые дальние острова, или махнуть в Европу— Монако, Венецию, Рим, Лондон, Париж, Амстердам. Проводить веселые бурные ночи в обществе самых сногсшибательных красоток. И больше никогда не знать хлопот, связанных с этим, замешанным на криминале, крови, оружии, наркотиках и прочем дерьме, бесжалостным бизнесом…

К чему же нужно копить деньги, если все свое время проводить в этой дыре? Правда, по-настоящему больших денег у него еще не было, хотя благодаря этому бизнесу— наркотикам, оружию, солдатам-смертникам— к этому шло. Но сколько еще придется ждать? Ходить по лезвию бритвы, без конца рисковать и, может быть, так и не получить ничего? А тут есть фантастическая возможность получить сразу такие деньги за только что взятый им на полковом складе сверхсекретный и сверхдорогой военный “товар”. Правда с покупателями этими Николай прежде дел не имел. Даже о них не слышал. Хотя, может быть, потому, что вращался в более мелких кругах. Где и не пахло такими деньгами. Конечно же, он попытался навести справки— все, какие только было возможно, об этих своих новых потенциальных клиентах. И вроде бы, судя по всему, пока все было как будто чисто. И это еще больше подзадоривало Николая. Заключить эту сделку, получить огромные деньги, что называется одним махом. Из-за такой веской причины Николай вопреки обыкновению готов даже отступить от своего прежде бывшего железным правила— не иметь никаких дел с новыми, непроверенными в деле и фактически незнакомыми людьми.

Но Николай был уверен, что уж его-то вряд ли удастся кому-нибудь обмануть. Вздумают развести— любого достанет из-под земли. И живьем обратно туда закопает, чтобы неповадно было кидать его, Николая. Впрочем то, что его смогли бы кинуть, Николай считал невозможным. Он заранее все продумает. Покупатели— если что— окажутся полностью в его руках. Руках бесжалостного, расчетливого убийцы. Из которых никому не вырваться. Ох, не позавидуешь тем, кто будет иметь глупость попасть туда. Но резона “кинуть” его Николай у покупателей не видел. И смысла— тоже. Груз— не щепка, с ним не исчезнешь. И вообще, они, конечно же, знают, с кем им приходится иметь дело. Так что с этой стороны все будет ровно.

Но вот только само дело— товар, за который покупатели должны выложить сумасшедшие деньги, — было практически под угрозой полного срыва. Товара не было. С базы Николая— дачи “кэпа”— весь груз похитили неизвестные. Они же убили и осуществлявшего контакты с покупателями капитана Блинова. И мертвым найден на плацу сам командир полка.

И Николай не сомневался, что все это— дело рук его новых, неизвестно откуда появившихся конкурентов. Вставляющих ему палки в колеса, сующих свой нос в его дела. Одним из этих людей, как твердо считал Николай, и был рядовой Данко Шагаев. Которого они— Николай, старшина и Наташа— сочли подходящим использовать в своих делах. И который явно работал на врагов его, Николая. Этот самый злополучный рядовой Шагаев, думал Николай, наверняка не без чьей-то помощи убил Тайсона, убил старшину, убил “кэпа”. Побывал и на даче, вполне вероятно, перестрелял охрану кэпа, убил капитана Блинова. И едва не натворил дел в Амазонке — логове его, Николая, осмелившись заявиться сюда! Кто знает, что бы он еще успел сделать, не поймай его Николай в специально расставленные силки. К тому же, вполне вероятно, не без участия этого Шагаева, он Николай, остался сейчас без нужного ему как воздух товара.

Ну что ж, этот солдат за все ему теперь ответит. Но сначала нужно будет узнать у него, как выйти на его сообщников. Чтобы уничтожить их, забрать свой товар— иначе сделка с покупателями не осуществится.

А как заставить этого Шагаева быть сговорчивым, Николай уже решил. Продумал. Взвесил все основательно. Опять же— спасибо его большому опыту. Особенно в таких делах, где ходы надо делать живыми людьми. В данном случае манипулировать Николаю предстояло жизнью солдат.

Как он их ненавидел! Не только солдат— вообще военных. Хотя сам когда-то был солдатом, военнослужащим.

Рядовым срочной службы. Еще в период той, первой чеченской кампании. И не смотря н прошедшее время, тот период своей жизни Николай помнил хорошо— вплоть до малейших деталей.

Помнил, как приходилось выполнять тупые команды тупых сержантов и тупых офицеров. Смыслящих в военном деле не больше, чем он, но тем не менее имеющих какое-то право распоряжаться его жизнью. Свою-то жизнь эти офицеры тщательно берегли. В отличие от жизни своих подчиненных.

И убедится в этом Николаю пришлось на себе. Во время одной из многочисленных “операций”. Во время которых они— из-за продажности и тупости большей части командования— вместо охотников сами становились жертвами боевиков. И в тот памятный день жертвой(непонятно: зачем, за что?) стал Николай.

Их колонна высоко в горах нарвалась на засаду боевиков. Бой был жаркий, упорный, но бесполезный. И оставшиеся в живых, в панике бросая раненных и подбитую технику, отступили. Вниз, обратно на базу. Доложить, что вылазка не удалась.

И среди тех, кто был оставлен на поле боя раненым, был Николай. Он лежал, простреленный навылет в правый бок пулей из “калаша”. И ждал, когда один из обходивших поле, добивавших раненых боевиков подойдет и к нему. Чтобы ножом— не пулей— окончательно отнять его молодую жизнь.

Однако ему повезло. То ли было уже темно, то ли раненых было слишком много, только его, Николая, видимо, приняли за убитого. И добивать не стали.

Сутки он пролежал, то теряя сознание, то приходя в себя. Вокруг уже давно было пусто: боевики, забрав своих убитых и раненых, ушли. Свои, федералы, тоже не появлялись. Так Николай и лежал, ожидая, когда наконец смерть закончит его мучения и удивляясь, почему она все не идет и не идет.

А наутро второго дня к нему подошел старик-чеченец. Услышав поблизости жалобное блеяние овец, Николай догадался— пастух. Старый и сухой, как отжившее свой век дерево. И наверное, как подумал тогда Николай, такой же черствый, жестокий. Мысль эта еще больше укоренилась в нем, когда старик-чеченец, бормоча на своем языке (по всей видимости, проклятия), склонился над ним, сунув сухую длинную руку в свою тощую дорожную сумку. Осторожно вытащил оттуда длинный, с острым лезвием нож. У Николая к тому времени уже не было сил не только как-то сопротивляться, но даже немного пошевелиться. Отрешенным, уже не молящим о пощаде взглядом он следил за тем, как, протерев хорошенько нож, склонился над ним, наконец, старик. Не желая следить за происходящим, бессильно закрыл глаза. Почувствовал, как медленно, осторожно нож разрезал военный китель на его раненом боку. И затем как на горящую болью рану полилась прохладная, живительная вода.

Старик-чеченец не убил его. Разрезав китель, промыл рану и перевязал ее. Потом поднял его. Несмотря на свой явно глубоко преклонный возраст, старик оказался на удивление жилистым и крепким. Во всяком случае, он дотащил Николая до своей расположенной в нескольких километрах от этого места лачуги.

Все последующие дни Николаю требовался ежесекундный уход, присмотр. И старик ходил за ним и присматривал. Поил Николая водой, когда у того пересыхало от жары и жажды горло. Делал ему перевязки, когда тряпье, закрывающее рану, насквозь пропитывалось кровью. И лечил рану одному ему известным способом.

Спустя десять дней дела Николая пошли на поправку. А еще через десять дней он, еще по-прежнему лежа, уже стал учить чеченский язык.

Вскоре Николай стал потихоньку ходить. Спустя еще две недели он уже настолько окреп, что готов был пуститься в дорогу. Добираться в свою часть, в свою роту.

В то утро, когда Николай уходил, старик выгнал свое стадо позже обычного. Взвалив приготовленную ему стариком увесистую котомку с продуктами на плечо, Николай еще раз взглянул на старика, молчаливо стоявшего рядом. Слова, которые бы подошли для прощания, в голову Николая почему-то не приходили. Не знал он, что говорить. Да и понимал, что слова здесь совсем не нужны. Крепко пожав на прощанье старику руку и еще раз взглянув в его сухое морщинистое лицо, Николай повернулся и пошел не оглядываясь. Позади него, глядя ему в след, стоял одинокий старик. Николай уже знал его безрадостную историю. Как он, однажды уйдя пасти овец, вернувшись, застал вместо лачуги сгоревшее пепелище. Погибли его старуха-жена и пятилетний внук. Сына, боевиками насильно уведенного воевать, убили еще раньше, в одном из отрядов Басаева.

Старик мог сдать Николая боевикам, но не сделал этого.

— Почему ты спас меня? — спросил его кА-то Николай. — Ведь я русский!

— А зачем мне еще и твоя смерть, ведь мои близкие от этого не воскреснут? — ответил старик.

— Но ведь у вас, кажется, существует кровная месть, это же ваш священный долг, обычай…

— Кровная месть— не оправдание для пролития крови. Ее и так пролилось много на нашей земле. Сколько можно уже убивать, да и зачем?

Николай шел, вспоминая все это.

Двое суток он осторожно пробирался обратно в часть. Когда он вернулся, особого удивления никто не выразил, но пришлось, однако, повозиться с документами в строевой части.

Затем— снова приступить к участию в боевых действиях. И главное, что настораживало Николая все это время— отсутствие писем из дому. От регулярно писавшей ему одинокой матери он теперь не получал ни письма. И ответов на свои многочисленные письма тоже не получал. И так длилось до самого конца его службы. А вернувшись домой, он узнал, что его мать умерла, когда он был еще у старика-чеченца. Умерла от разрыва сердца. Но не только переживания о сыне стали тому причиной. А еще и ее попытки узнать что-либо о его судьбе.

Местный военком так и не смог определенно сказать ей, значиться ее сын среди мертвых или среди живых. Более того, назвал его, Николая, трусом и дезертиром. Якобы он бежал с поля боя и потому исчез.

Потом, наконец, из части пришло официальное извещение о том, что ее сын, Николай, погиб. Когда же его мать, жившая тогда уже на таблетках, пришла в военкомат, чтобы оформить причитающееся ей пособие, военком обвинил ее в жадности, стремлении нажиться на смерти сына. Этого ее и без того слабое материнское сердце не выдержало, она слегла, а потом умерла.

Обо всем этом приехавшему Николаю рассказала соседка. Не забыв добавить, что так близко к сердцу воспринимать слова того районного военкома не следовало— он был всем известный скандальный алкаш. Которого вскоре с треском выгнали с работы.

Николай разузнал у соседки, откуда военком, где он живет. Словоохотливая женщина все ему рассказала— так же подробно, как потом давала показания против Николая в суде.

Он в тот же день убил военкома. О чем потом, ничего не скрывая, признался в суде. Суд, признав его виновным, учел все обстоятельства и приговорил Николая к не очень большому сроку. Впрочем, весь срок ему “тянуть” все равно не пришлось. Отсидев пару лет, Николай вышел из зоны по амнистии. Но уже другим, окончательно изменившимся человеком. И прежде всего, жестоким. Твердым и беспощадным. И при этом с вполне определенными целями— как и что ему делать на воле.

Ему хотелось утолить жажду крови, появившуюся у него. Но главное— он решил “делать” деньги.

И он поехал туда, где, по его мнению, мог найти исполнение этим своим желаниям, отправился на войну. Снова в Чечню. Но теперь, уже в качестве зеленого новобранца, не знающего, куда и зачем его гонят, а в роли матерого, опытного, твердо знающего свои цели и готового на все боевика. И когда ему случалось в ходе боев убивать своих бывших собратьев— таких же зеленых солдат, каким был когда-то он сам, — Николай делал это без сожаления. В нем словно умерло все живое.

И здесь, на войне, Николай получил многое из того, что надеялся получить. Многое, но не все. В конце концов он осознал, что на войне все слишком уж скоротечно, непредвиденно и непредсказуемо. Деньги здесь делать можно, да, но то, ради чего делаются деньги, получить здесь было гораздо сложнее. А то, что было, являлось лишь жалкой копией того, что можно было приобрести там, в реальной жизни. Раздумывая так и эдак, Николай решил, что войны с него, пожалуй, хватит. Найдутся и другие способы добывания денег— менее рискованные и более прибыльные. Но где и как найти свою нишу, которая принесет ему доход? Ведь он не один такой, жаждущий легких денег. И шансов пробиться к кормушке, чтобы урвать свой кусок, у него не больше, чем у пришедшей на чужой двор бродячей собаки. Пусть даже сильной и свирепой.

Но в результате долгих мучительных размышлений в голову Николая, наконец, пришла идея. Он будет поставлять дорогой и необходимый “товар”, сюда, на войну. Разумеется, боевикам. С которыми у него теперь контакты. Он будет поставлять им все, за что они готовы платить большие деньги— оружие, наркотики. И еще— смертников-террористов. О том, что такие боевикам крайне необходимы, и о том, каким образом их можно было бы поставлять, Николай неоднократно беседовал с матерым, уже тридцать лет воюющим боевиком-командиром, которого звали Мустафа. Именно этот Мустафа— потерявший в боях за веру правый глаз и два пальца на левой руке— подал Николаю идею использовать в качестве смертников-террористов самих же русских солдат. Их не станут останавливать, обыскивать. Им достаточно будет дойти просто до места теракта. А для этого необходимо будет сделать только одно: накачать таких солдат специальным наркотиком.

Ну а лучшего места, где можно найти таких будущих террористов, чем военная часть, и не придумаешь. Ведь там столько молодых парней, об исчезновении которых никто особо не беспокоиться, потому что все можно свалить на дедовщину. И там же, в части, всегда можно достать оружие. Главное, говорил Мустафа Николаю, хитро прищуривая глаз, это сделать так, чтобы замешанными во всем были и некоторые ключевые лица из офицеров. И когда все будут на крючке, останется делать только одно: считать деньги. Николай эти слова опытного и хитрого Мустафы хорошо запомнил. И за несколько дней план будущего обогащения созрел в его голове окончательно. Оставались еще мелкие детали: где, в каком именно месте создать свою первую базу. Где найти место, чтобы осесть, осмотреться и затем, найдя первых необходимых сообщников, начать действовать? Но со временем Николаю удалось и эту задачу вполне успешно решить.