В подавленном настроении вернулась домой Ольга. Бросив на диван сумочку, она задернула штору на темном окне и, сбросив туфли, по привычке с ногами влезла в стоявшее у письменного стола широкое мягкое кресло. Машинально выдернула из головы шпильки. Тяжелый пучок развалился - две большие косы скользнули на спину. Ольга почувствовала, как сильно устала она за этот сумасшедший день. Девушка долго сидела в раздумье. Двигаться больше не хотелось, но мысль о завтрашнем дне волновала Ольгу. Все ли они подготовили к испытанию атомных холодильников? Еще и еще раз она пыталась продумать все от начала до конца, но не могла. Другие мысли волновали ее, не давали сосредоточиться на предстоящих завтра испытаниях, вызывали злость и возмущение. Днем, в разгаре работы, Ольге позвонил председатель комиссии, приехавшей из министерства по заявлению Родионова, и попросил зайти. Оторваться от дела она не сумела, но кляуза Родионова, о которой она узнала из разговора с председателем комиссии, так возмутила и расстроила ее, что продолжать работу с прежним увлечением она уже не смогла. «Спасибо еще Тане Березиной и Ашурбеку Ахундову, - думала Ольга,- прямо перед ними стыдно - они всё сегодня сделали за меня. Но хорош же этот Сашка Родионов! Вот до чего дошел!» Ольге было так тяжело, будто кляуза была написана не на Трофимова, а на нее.

«Позвоню ему», - подумала она и протянула руку к телефону.

- Что-нибудь случилось, Ольга Петровна? - спросил Алексей Петрович после ее первых же тревожных слов.

Ольга торопливо рассказала ему о разговоре с председателем комиссии.

- Все знаю, Ольга Петровна, - ответил Алексей Петрович. - Зря волнуетесь, к вам это не относится, - и, почувствовав, должно быть, что сказал не то, Трофимов со смехом добавил: - Заявление пустое, разобраться в нем нетрудно. Чудак этот Родионов, - должно быть, написал спьяну. - Голос Алексея Петровича казался спокойным. Но в этой спокойной сдержанности Ольга почувствовала тревогу.

- Но как он посмел! - возмутилась она. - Как можно быть таким непорядочным?

- Вас это удивляет, Ольга Петровна? - тихо, с грустью ответил Алексей Петрович. - А меня нет. И давно. Ну, да стоит ли об этом говорить. Вы очень устали, Ольга Петровна? - переменил он разговор.

- По правде сказать, очень. А что?

- Да ничего особенного. Вечер сегодня чудесный, - неуверенно, словно не зная, что сказать, промолвил Алексей Петрович. Что-то нежное и радостное шевельнулось в груди Ольги. Она уже собиралась с духом, чтобы сказать, что она совсем не устала, но как-то растерялась, замешкалась, и Алексей Петрович, выждав немного, сказал: - Ну, ладно, желаю вам хорошо отдохнуть…

В телефонной трубке послышались короткие гудки.

«Что же это такое? - с досадой подумала Ольга, чувствуя, как щемящая тоска нахлынула на нее. - Почему я так робею перед ним?»

Немного успокоившись, она выдвинула верхний правый ящик и достала оттуда тетрадь в черном переплете. Подержав ее некоторое время в руках на коленях, она раскрыла ее на середине. Одну за другой Ольга стала читать густо исписанные страницы.

«19 мая. Ох, как трудно нам будет без А. П.! Мне даже страшно. И не чуточку, а очень. Не представляю, как мы будем готовить холодильники без него. И вообще мне без него как-то неуютно. Хоть бы два слова написал чего-нибудь такого… А то «О. П. Кирилловой. Что нужно сделать в первую очередь». Дальше идет сухой перечень заданий. И ничего больше…

28 мая. Всего десять дней, как уехал в Москву А. П., а мне кажется, что прошла вечность… Неужели он не вернется в Приморск? А впрочем, почему он должен сюда возвращаться? Сегодня Воронин сказал мне, чтобы мы заканчивали работу с холодильниками одни, без А. П. Он сказал еще, что А. П. могут от нас взять для выполнения особого правительственного задания.

Завидую я таким людям, как он! Вчера он был здесь, в Приморске, а завтра с той же энергией будет работать где-нибудь в Сибири. И что бы ни случилось, он всегда спокоен и выдержан.

Почему я не могу так же? Ведь и для меня мои пробирки, колбы, реактивы и этот микрохолодильник дороги. А оказалось, что это не все: вот он уехал, а я сразу раскисла.

Я понимаю, что все это смешно. Чего, собственно, мне и раскисать-то? Что я для него? Такая же, как и все. За те три года, что мы с ним знакомы, мы не стали друг другу ближе, хотя одна мысль, что я его больше не увижу, для меня мученье.

И все же, мне кажется, я не права. Не может человек жить без личного. Личное должно дополнять жизнь человека.

Не понимаю, почему он всегда так сдержан со мной. Ведь может же он с другими шутить, смеяться. Наверное, я сама виновата. Ну, что я с собой сделаю, если дурацкая робость одолевает меня в его присутствии. Невольно ни о чем, кроме этих пробирок, реактивов и приборов, - будь они неладны! - не могу с ним говорить.

Вот Таня Березина. Молодец! С кем угодно, на какую угодно тему может болтать хоть год. И славно это у нее получается. Сегодня заходил к нам корреспондент из Москвы, Зарубин. Она его заставила краснеть, как мальчишку. А ведь в первый раз видит человека.

Зайдя ко мне, он вежливо представился и подал свое редакционное удостоверение. Мне было очень некогда. Выручила Таня. Она ворвалась ко мне с каким-то вопросом и, увидев постороннего, замолчала на полуслове, прикусив губу. Я передала Зарубина под опеку Тани.

- Вы журналист? Вот бы никогда не подумала! - выпалила она не задумываясь.

Покрасневший от такой бесцеремонности Зарубин, с заметным усилием преодолев свое смущение, тихо сказал:

- Мне бы хотелось, Татьяна Николаевна, познакомиться…

- Зовите меня просто Таня, - перебила она журналиста, чем еще больше смутила его.

Я подошла к ней и незаметно дернула сзади. В ответ она только сверкнула озорными глазами, говорившими: «А мне так нравится!» И, повернувшись к нему, повелительно сказала:

- Идемте.

Через некоторое время, заглянув в аналитическую лабораторию, я встретила их там. Ее звонкий голос не умолкал ни на минуту. В руках журналиста уже не было ни блокнота, ни ручки. Молча следуя за Таней, он только кивал головой, когда она, оборачиваясь, спрашивала, все ли ему понятно.

Когда через час он ушел, она забежала ко мне. «Смешной, - рассмеялась она. - Хочется посадить его на ладонь и погладить, как цыпленка». И вправду, Зарубин был похож на цыпленка. Из его большого, не по размеру, крахмального воротничка, как из скорлупы, торчит светленькая, почти желтоволосая голова на тонкой шее. Но впечатление он производит очень приятное, чем-то располагает к себе.

31 мая. Как я сегодня устала! И как незаметно пролетел день. Собрали и испытали 15 холодильников. Скоро повезем их к Гасан-Нури, проверим в промысловых условиях. Он сегодня звонил мне. Переживает, что не выполняет плана. Верит в наши холодильники, кажется, больше, чем я сама. Я не уверена, что мы сделали все, как надо. А вдруг что-то недосмотрели? Ах, как жаль, что нет А. П.! Показать бы ему.

Сегодня была в ателье. Таня Березина сказала, что платье вышло здорово. Так и сказала: «Здорово». И еще добавила:«Непременно понравится А. П.» А я, кажется, покраснела.

«Все. Пора, Оленька, спать», - так бы, наверное, сейчас сказала мне мама. Ну что ж. Спать, так спать. Завтра воскресенье. Договорилась с девчатами поехать на пляж к Зеленому мысу.

2 июня. Да, теперь все ясно. В Приморск он не вернется. Кто же будет назначен на его место главным инженером объединения?

Хватит. Пора выкинуть из головы эту дурь.

3 июня. Никогда себе не прощу вчерашнего! Зачем я только пошла в театр? Когда Саша Родионов провожал меня домой; нам встретился А. П. Он вернулся и шел, должно быть, с Московского вокзала. Я так растерялась, что не ответила на его приветствие.

Ох, как гадко на душе!

А может быть, это и лучше. Пусть думает, что хочет. Ему, не имеющему ко мне особых чувств, наверное, неприятно было бы узнать, что он для меня значит больше, чем все другие на свете. Еще, чего доброго, ой стал бы жалеть меня. Нет! Уж лучше пусть ничего не знает.

Он теперь главный инженер вновь организованного особого треста - «Морская нефть». Вот оно, правительственное задание, - добывать нефть из-под морских глубин. Интересно, как они решат эту задачу? Но я верю, что А. П. справится. И я желаю ему полного успеха.

Позвоню ему завтра, попрошу зайти в лабораторию посмотреть микрохолодильники. А то вдруг мы сделали что-нибудь не так. Подведем Гасан-Нури и сами опозоримся. Нет! Сама звонить не буду, попрошу Таню.

5 июня. Слушала «Пиковую даму». И не одна. С Таней и Зарубиным. Это он купил билеты. Чудак! Должно быть, стеснялся пригласить одну Таню. Купил три билета и Таню пригласил через меня. Сегодня он не казался мальчишкой, надевшим не по размеру большой костюм. Оказывается, в этом «виновата» Таня. Это она успела уже заставить его приобрести костюм по росту и нормальную сорочку. И молодец! Ее стараниями он превратился в элегантного молодого человека. И стал гораздо солидней. Но с ней определенно что-то творится. Сегодня она не щебетала, как обычно. Должно быть, он ей очень нравится. Я рада за нее. Он и правда симпатичный. Великолепно знает русскую и западную литературу. А как интересно он рассказывал о Бальзаке… Счастливые!

6 июня. Сегодня поссорилась с А. П. Глупо, но поссорилась. Недели две тому назад я заказала на заводе пять колонок для разгонки нефти. Утром мне позвонили с завода и сообщили, что три колонки готовы, а остальные завод изготовит поздней, так как у него есть более срочные заказы. Я проехала на завод. Зашла к главному инженеру Штанько, у которого в это время сидел А. П. Должно быть, вид у меня был не особенно дружелюбный, так как не успела я закрыть за собой дверь, как Штанько меня спрашивает:

- Что случилось?

А я ему:

- На каком основании вы вернули мне заказ на две колонки?!

- Основание, - говорит он, - простое: имеются более срочные и более важные заказы треста «Мор-нефть», а вам придется обойтись пока тремя колонками.

- Ив самом деле, Ольга Петровна, - вмешался в разговор А. П., - вы вполне обойдетесь тремя колонками, ведь вы еще можете работать на старых.

- А почему это вы решаете за меня, могу я обойтись или нет? - ответила я резко, сама не зная зачем.

- Я не за вас решаю, а знаю состояние вашей лаборатории, - ответил мне спокойно А. П. и продолжал: - А нам нужно срочно укомплектовать аппаратурой наши отряды морской разведки. И мне кажется, вы зря волнуетесь, Ольга Петровна.

Это его спокойствие окончательно вывело меня из равновесия. Вместо того чтобы действительно успокоиться и уйти, я еще больше раскипятилась и стала говорить еще более резко, а под конец сказала ему страшную глупость:

- Вашей морской нефтью еще и не пахнет, а мне надо исследовать реальную нефть!

- Ею никогда и не будет пахнуть, если все будут помогать нам так, как вы, Ольга Петровна, - и в голосе А. П. появились какие-то новые, металлические нотки, которых я никогда раньше не замечала.

Тут поняла я, какую глупость сказала. Ох, и дура же я!

И если бы А. П. был один, я бы, не задумываясь, извинилась, но глупая гордость помешала мне это сделать при Штанько, и я выбежала из его кабинета, не сказав больше ни слова.

И чего я упрямилась? А. П. тысячу раз прав. Мы можем еще работать на старых колонках.

Какая я все-таки в сравнении с ним плохая! Когда Таня Березина попросила его проверить холодильники, он немедленно приехал и возился с ними почти три часа. По его предложению мы изменили соединения в электроаппаратуре, повысили вольтаж, и микрохолодильники стали работать лучше, теплопоглощение увеличилось вдвое. Теперь я в них уверена. И вот там я ему отплатила! А ведь сейчас ему, должно быть, очень трудно. Надежда Ивановна говорила мне, что он спит всего по три-четыре часа в сутки. Завтра же пойду к нему и извинюсь за все, за все!

8 июня. Так мне и надо! Я не спала всю ночь. Наделала глупостей, а теперь мучаюсь. Вчера хотела пойти в «Морнефть» и извиниться перед ним, но не решилась.

А сегодня я его встретила. Мы шли с Таней по улице и почти столкнулись с ним. Я так растерялась, что не могла сказать ни слова. А. П. разговаривал и шутил с Таней так, словно меня и не было рядом. Хороша бы я была, если бы полезла к нему со своими извинениями. Да и к чему извиняться? Надо же иметь и свою гордость.

9 июня. Сегодня встретила Родионова. И он опять объяснялся в любви. А объясняться в любви у него, очевидно, вошло в привычку. Тане Березиной он объяснялся, Гале Федоровой - тоже, Любе Фроловой, Ане Крутиковой… Мне окончательно стало ясно, какой он опустошенный человек. А ведь я его раньше считала неплохим. Как можно ошибаться в человеке! Почему он такой? У него, кажется, нет друзей среди мужчин, кроме этого противного подхалима Белоцерковского. Но больше всего он ненавидит (да, именно ненавидит) А. П. Ненавидит за его талант, за его порядочность и, возможно, еще кое за что.

Он завидует любому чужому успеху, радуется любой чужой неудаче. Взять хотя бы сегодняшний случай. К нам пришел Зарубин. И как ему, бедному, не повезло! Его окатило масляным дестиллатом. Костюм, кажется, пропал. Но не это его расстроило. Когда он пытался отскочить в сторону, то споткнулся и уронил свою полевую сумку в приямок с кислым гудроном. В сумке были какие-то его рукописи и блокноты с записями. И вот Родионов, узнав от кого-то об этой нелепой истории, с каким-то злорадным смакованием пересказал ее мне.

Зато какое доброе сердце у Тани Березиной, оказавшейся в некотором роде виновницей несчастья Зарубина. В первый момент она весело расхохоталась. Но когда до глубины огорченный Зарубин попытался вытащить из сумки потемневшие бумаги, она подбежала к нему и какой-то тряпкой схватила сумку.

- Что вы делаете! - с тревогой крикнула она. - Сожжете руки.

Долго потом возилась Таня с пострадавшими бумагами и почти все спасла. Вечером, сияющая и довольная, она вручила смущенному Зарубину его рукописи и блокноты. Он все благодарил ее и стоял перед ней красный, не зная, куда девать свои длинные руки. И удивительно! Таня на этот раз не рассмеялась, как обычно, не начала подтрунивать над ним и, кажется, тоже чуть-чуть покраснела.

10 июня. Закончили сборку сорока аппаратов. Через неделю повезем их испытывать на промысел Белые камни.

12 июня. Какое в этом году жаркое лето! Девчата в обеденный перерыв бегают в купальню. Надо будет что-то предпринять, чтобы снизить температуру в помещениях. А что, если в каждой лаборатории установить по микрохолодильнику? Нет, этого еще нельзя сделать, могут быть неприятные последствия. Надо сначала проверить наш способ защиты. А пока можно будет охладить помещения по методу А. П. Попрошу Ашурбека заняться этим делом.

13 июня. Звонил Штанько, сообщил, что две последние колонки готовы. Он сказал: «Скажите за них спасибо А. П.: он в ущерб своим заказам настоял на изготовлении для вас этих колонок».

Еще одна приятная новость: наша лаборатория передана тресту «Морнефть».

Я чаще буду видеть А. П. Впрочем, не знаю, хорошо ли это. Встречи с ним и приятны и мучительны. Со мною он так сдержан и холоден!

14 июня. А. П. и Сорокин, - какие они разные и , в то же время не такие, как все.

К А. П. большинство людей относится с уважением, и я, пожалуй, не ошибусь, если скажу, что не просто с уважением, а с любовью. Правда, есть люди вроде Родионова, которые его ненавидят. Но это люди непорядочные и их ненависть и неприязнь к А. П. лишь подчеркивает хорошее и высокое в нем.

Совсем другое дело Сорокин. Я не слышала, чтобы о нем кто-нибудь плохо отзывался, но и нет людей, которые им восхищаются. Все в нем в меру. И не больше и не меньше. И этим он, я бы сказала, неприятен. Он словно не живет в жизни, а наблюдает ее со стороны.

И потому-то удивительна дружба этих людей. Говорят, что в первые годы после войны они очень дружили. Сейчас разная работа, разные интересы, очевидно, несколько разъединили их. Но хорошая мужская дружба у них осталась.

Какая я чудачка! Рассуждаю о порядочности, а сама поступаю нехорошо. Сегодня после работы я сидела на берегу моря в Приморском парке. Читала книгу. Вдруг вижу - идут А. П. и Сорокин. Не заметив меня, они сели совсем близко. Мне следовало встать и уйти, а я осталась. А. П. интересно рассказывал о своей поездке в Москву. Потом они молча курили. Сорокин почти ничего не говорил. Временами он лишь задавал А. П. вопросы.

А. П. время от времени набирал в руки камешки и, как мальчишка, кидал их в воду.

- В детстве я любил прыгать вниз головой вон с той скалы, - неожиданно после длительной паузы заговорил А. П., показывая на утес, повисший над морем.

Сорокин с сомнением покачал головой.

- Не веришь? - с мальчишеским задором сказал А. П. и встал. - Идем прыгнем.

Сорокин нехотя пошел за А. П.

Я верила, что А. П. может прыгнуть, хотя и боялась за него. Но мне было интересно посмотреть, хватит ли смелости у Сорокина прыгнуть с такой высоты. Однако неудобно было оставаться дольше, и я ушла вглубь парка. Вскоре я вернулась. Они снова сидели над обрывом: А. П. с мокрой головой, а у Сорокина действительно, должно быть, не хватило духу прыгнуть с утеса. Голова его была суха. Я подошла к ним и поздоровалась. Сорокин любезно подвинулся, уступая мне место рядом с А. П.

«Нет, спасибо, - сказала я, - я хочу прыгнуть в море вон с того утеса». Мне очень хотелось посмотреть, какое впечатление это произведет на Сорокина. Я была уверена, что он побоялся прыгать вместе с А. П. «Не хотите ли тоже попробовать?» - добавила я. Но он в ответ лишь недовольно посмотрел на меня белесыми глазами.

На мне был купальный костюм, и я, отойдя за большой камень, сбросила с себя платье. Однако когда я подошла к краю утеса и посмотрела вниз, то пожалела, что похвалилась. С такой высоты я никогда еще не прыгала. Но отступать было поздно. А когда А. П. подошел ко мне и сказал: «Может быть, не надо, Ольга Петровна?», я, преодолев страх, прыгнула. К счастью, удачно.

Когда я вновь поднялась на берег, мне показалось, что Сорокин встретил меня злым взглядом. Вскоре он ушел, придумав какой-то предлог.

- Смелый вы человек, Ольга Петровна! - сказал мне А. П. - Сорокин и тот не решился прыгать с этого утеса. По правде сказать, я за вас очень боялся. - И он засмеялся.

- Я и сама боялась, - призналась я. - А что, Сорокина вы считаете храбрым человеком?

- Несомненно. Я пробыл с ним вместе около года на фронте, и труса он никогда не праздновал. И вообще он хороший человек. Правда?

Я ничего не ответила, вспомнив взгляд, которым меня наградил Сорокин. А потом, когда А. П. рассказал мне о гибели всей семьи Сорокина в Холмске, мне стало жалко его, и я устыдилась своего вызывающего поведения перед ним.

15 июня. Сегодня мне с утра захотелось посидеть на берегу одной. Взяв книгу, я отправилась за Приморский парк. Усевшись под скалистыми утесами, я любовалась морем, которое еще не совсем успокоилось после недавнего шторма. Кругом было тихо и безлюдно. Сюда редко кто заглядывает. Но сегодня, часов в десять, недалеко от устья Каменистой, я заметила детей - девочку лет шести и мальчика лет десяти. Они играли, бросая в воду камешки. Мальчик не отходил от девочки, не позволяя ей близко подходить к краю обрывистых утесов. Вскоре я увидела еще одного человека - инженера Сорокина. Он сидел на противоположном берегу. Ни дети, ни Сорокин меня не заметили, хотя я их видела хорошо. Чем-то заинтересованный, мальчик на время забыл про сестру, и она, воспользовавшись этим, подошла очень близко к краю обрыва, чтобы посмотреть на бурные воды Каменистой. На крутом склоне песок под ее ножками осыпался, и она, громко вскрикнув, покатилась вниз. Я поняла, что девочка упала в воду и ее может унести в море. Не подымаясь на берег, я со всех ног кинулась вдоль берега, намереваясь перехватить девочку в устье речки. Но опоздала. Девочку, а вместе с ней и мальчика, бросившегося ей на помощь, течением уже вынесло в море.

Не раздеваясь, я бросилась в воду. В платье плыть было неудобно. Перепуганная девочка крепко держалась за мальчика, а он, уже выбившись из сил, с трудом держался на воде. Хорошо, что я во-время подоспела. Это оказались дети геолога Королева - Витя и Лена.

Во всей этой истории меня поражает одно: почему инженер Сорокин, видя, что дети тонут, не кинулся их спасать? Что за трусость! А впрочем, он, возможно, и не видел всего этого. Когда я вышла с ребятами из воды, на берегу никого не было. Может быть, Сорокин ушел еще до того, как девочка упала в воду».

На этом записи в дневнике заканчивались.

Ольга, обмакнув перо в чернила, записала:

«16 июня. Завтра испытание микрохолодильников. Утром из Белых камней приезжал Гасан-Нури. Для испытания холодильников там все подготовлено. Очень хочу видеть А. П. Скорей бы наступал завтрашний день!»