Клеопатра рассталась с Дидимом в приподнятом расположении духа, с сознанием того, что желаемое сбудется, что все неприятности позади, а впереди — чудесный вечер, друзья, музыка и веселье.

На покинутую ранее террасу она поднялась незамеченной. Девушки, собравшись стайкой вокруг Ишмы, негромко смеялись. Шалунья углем нарисовала себе усы, надула щеки и похаживала взад-вперед, в точности подражая одному парфянскому князю, который недавно прибыл в город и посетил Клеопатру. С размалеванной мордочкой она так забавно выглядела, что Клеопатра не удержалась от улыбки. Увидев царицу, девушки приумолкли.

— Дай-ка мне. — Клеопатра протянула руку за уголечком, села на скамью, подозвала первую попавшуюся и раскрасила ей лицо.

Полюбовавшись на свою работу, она принялась за остальных. Она чернила мочки ушей, носы, удлиняла брови, наводила на лбах румянцы, под глазами синяки, словом, раскрасила своих девиц так, что те и на себя стали не похожи. Она вымазала себе пальцы, подбородок, а взглянув в зеркало, рассмеялась. Когда она была в настроении, смех её был удивительно мелодичен и заразителен; всем стразу стало весело.

Потом умывались у фонтана, брызгаясь и толкаясь. Схватив кувшин с водой, Клеопатра вылила его содержимое одной рабыне на голову. У девушки от внезапного холода зашлось дыхание. Придя в себя, она облила другую, та третью. Поднялся крик, визг, хохот. Вода разлилась лужей по мраморным плитам, потекла ручейками.

Подобрав юбки, девушки бегали друг за другом, прыгая через лужи, скользя и падая.

Внезапно две рабыни вцепились друг другу в волосы; кувшин выпал у одной из рук и раскололся на множество кусков.

— Ну, ну! Чего не поделили? — прикрикнула на них Клеопатра, совершенно не сердясь, погрозила пальцем, и те разошлись с раскрасневшимися лицами.

За этим занятием её застали Ирада и Хармион, пришедшие объявить, что настало время готовиться к пиру — одеваться и причесываться. И Клеопатра, вняв их просьбам, удалилась в покои.

Тридцать рабынь, одна за одной, мерно шагая, пронесли мимо неё платья, туники, хитоны и пеплумы, украшения, парики — в надежде, что она выберет сама. Но царица была безучастна. Она всецело отдалась в руки умелым парикмахерам и костюмерам.

Пока Клеопатра терпеливо сидела в кресле в непринужденной позе, Ирада, чтобы та не скучала, сообщала ей о присланных подарках.

Синие шерстяные ткани в тюках привез персидский купец Арзамух, тот, что по её царской милости торговал в Александрии без пошлины третий год подряд. Десять белоснежных лошадей на племя прислал Ирод, коварный и безжалостный царь Иудеи, которого она сторонилась и побаивалась, ибо этот человек, по её понятию, был способен на любое злодеяние. Из Пунта доставили редкие благовония: нард, алоэ, шафран, амбрамускус, смирну, ладан. Привезли пятнисных оленей с вествистыми рогами, антилоп, серн; греческе керамические вазы с изображениями мифологических героев и богов; пурпур, виссон, багряницу, горный хрусталь, прозрачный, как слеза, из которого мастера собираются изготовить бокалы. Металлические листы для обшивки одного из залов прислала Македония. Из Палестины доставили различные мебельные изделия из туи, пахнувшие свежим лимоном, а также натуральный бальзам с тонким возбуждающим запахом. Из далекой и таинственной Индии прислали резные шахматы из слоновой кости, вместе с чудными тонкими платками и гладким прохладным на ощупь шелком, а также диких зверей в бамбуковых клетках — непокорных злых тигров и черных больших кошек с желтыми глазами.

Тем временем на землю пали сумерки. Над морем повис улыбчатый диск луны, но небо на западе все ещё оставалось светлым, цвета зелено-синей воды. Задымились факелы и светильники, зачернели длинные тени, к огню начала слетаться неугомонная ночная мошкара.

На скалистом острове Фарос, на стошестидесятиметровой высоте, зажегся костер маяка: там, в вышине, споря со звездной ночью, он будет гореть до тех пор, пока златоперстая Эос не покажет свои ноготки.

Вдруг раздался протяжный звук, стоном растаял в воздухе и встревожил ночных птиц в саду, — то музыканты пробовали свои инструменты.

Десятки рабов метались по двору от одного строения к другому. Из царской кухни, освещенной множеством огней, доносился сытный раздражающий запах. Из садов и огородов ещё утром доставили фрукты и овощи; из погребов — большие кувшины с маслом и различными винами.

И чем становилось темнее, тем беспокойнее бегали босые рабы, понукаемые надсмотрщиками.

Тем временем Клеопатре подрумянили щеки, насурьмили брови, удлинили чернотой разрезы глаз; от краски под нижними веками образовался налет голубоватой тени, придавший её взгляду томность и таинственность.

Ей не понравилась прическа.

— Что ты сделала мне на голове? — проговорила она, искоса посмотрев на рабыню, расчесывающую её костяными гребнями. — Разве я так хотела? — Она спутала волосы рукой. — Сделай как в прошлый раз. Да не так! Не так! Ах! воскликнула она и поглядела на палец, из которого выступила круглая капелька ярко-красной крови.

— Прости, госпожа царица, — забормотала рабыня, побледнев. — Я виновата.

— Не на палец смотри! А вот сюда, сюда! — указывала она себе на голову.

Скоро её волосы были собраны на затылке в пучок, унизаны жемчугом; с боков их закололи золотыми шпильками. Голову она решила ничем не покрывать; её увенчали лишь золотой диадемой с урием посередь лба.

Поверх туники одели длинное узкое платье из тончайшей розовой ткани; длинные с каменьями подвески оттягивали мочки ушей; шею обвивала в три ряда нитка жемчуга; на руках желто сверкали разной величины браслеты в виде змей; на плече, скрепляя с платьем накидку, тонкую, прозрачную, точно крыло бабочки, зеленела брошка — малахитовый скарабей.

И хотя одежда её была легка и себя в ней она чувствовала свободно, что-то теснило ей грудь.

Перед выходом ею вдруг овладело волнение, и она ощутила такую усталость, что не в силах была поднять руки. Пришлось откинуться на спинку кресла и усилием воли сдержать дрожь пальцев. Наконец она сказала: "Все. Иду". И поднялась.

И тут все пришло в движение.

Она шла в сопровождении целой свиты молодых красивых женщин и придворных, высоко держа голову, минуя залу за залой, пока не оказалась перед полупрозрачной роскошной занавесью с кистями понизу, которая, точно по волшебству, раздвинулась в стороны и открыла её взорам всех присутствующих.

Туман кинномона, подымающийся из низких порфировых чаш, обдал царицу пахучей теплотой. Она сделала несколько шагов и очутилась на открытой террасе, предназначенной для пиров под ночным небом.

Возгласы приветствий, хлопки в ладоши, взмахи рук, звуки флейты и труб, звон кимвалов, бой литавр, приглушенные стуки негритянских барабанов, враз раздавшись, вскружили ей голову.

На мгновение все поплыло перед её глазами и качнулось. Качнулась и она сама и, чтобы не упасть, оперлась о худенькое плечо Ишмы, — сердце её учащенно забилось, глаза весело заблестели, радостное чувство при виде всех этих людей, находящихся на террасе, переполнило её, и, улыбнувшись, она подняла голую до плеча руку.

Тут собрались преданные ей друзья: те, на которых она всегда могла положиться и с которыми привыкла пировать и проводить время в играх и плясках.

То были в основном молодые мужчины и женщины знатного происхождения известные поэты, художники, философы, астрологи, алхимики… Общество Неподражаемых — так они себя именовали в узком кастовом кругу.

И если случалось среди них появиться новым лицам, то это всегда было по милости и доброжелательности царицы. Прием новых членов сопровождался комичным ритуалом: новичков заставляли выпить чашу вина, называемую чашей приема, которую торжественно преподносили: мужчине — женщина, женщине мужчина, давая при этом новичку какое-нибудь шутливое напутствие.

Прежде чем опуститься на свое ложе, Клеопатра беглым взглядом окинула присутствующих.

Она приметила черноволосую голову Нофри, выразительное лукавое лицо Дидима. Неподалеку от них возлежал Мардоний, любимец женщин, напоминающий Диониса, с черными кудрями до плеч и сладострастной улыбкой. Затем замелькали давно знакомые лица — Аристобул, Деметрий, Касьян, обладающий прекрасным голосом. Юный Останес, алхимик, с которым Клеопатра тайно изготовляла яды и пыталась сотворить золото из сплавов различных металлов. Ириния, её подруга детства, от которой один за одним сбежало двенадцать мужей. Джама, пышнотелая прелестница, на груди которой не один мужчина излил свою печаль. Кассандра, носившая прозвище Нагая, за милую привычку, пока хмелеет, снимать с себя одежды. Хлоя, Филина, Дефила, Рея, сестры-близнецы — Итис и Деянира, веселые и озорные, благодаря поразительному сходству постоянно дурачившие своих любовников. Зет, Ксанф, шутник Павор, хромой на левую ногу, но необыкновенно страстный любовник, по словам Джамы.

Тут же сидели Кирена Киприда, почитавшая Аполлона превыше всех остальных богов и вполне серьезно считавшая себя его ночной жрицей. Юла, молоденькая танцовщица, приводившая мужчин в неистовство движениями своих бедер и живота. Нестор, Пап, Неоптолем, Миний. Негритянка Пенелопа, приемная дочь Юбы, жившая при дворе Клеопатры с детских лет, игривая и чарующая всех белозубой улыбкой и звонким смехом. Дафна, полнотелая и подвижная, любившая отдаваться не иначе как стоя и поэтому именовавшаяся Стойкая.

По соседству с Дафной возлежал Нечкин, глашатай тостов, длинный, узколицый, без двух передних зубов, выбитых в драке во время прошлогоднего богослужения. Нана, Опа, певичка Тара, Мута, Лаодика, имевшая самые красивые ноги. Атис, Фоб, Пелей, хохотун и сквернослов. Милей, Сарпедон, златокудрый, словно Феб, бывший любовник Клеопатры. Мирра, Ора, Фортуната молодые очаровательные женщины, украшение любого пира.

Пришла и Селена, черноокая, круглолицая карфагенянка, сумевшая влюбить в себя сразу пятерых мужчин, мальчика Симона и козла Павлона, белорунное, бородатое животное, с прекрасными завитыми рогами, который, завидев женщину, начинал блеять и бить передними копытами в землю и бегал за ней, как собачонка, отгоняя от неё всех мужчин. Это было самое поразительное явление при дворе, и Селена, тронутая преданностью своего четвероногого обожателя, награждала его венками и кормила листиками свежей капусты, привозимой по заказу Клеопатры из Италии.

Просторная терраса, на которой собрались пирующие, была с двух сторон окаймлена тонкими колоннами, соединенными друг с другом изящными арками, увитыми гирляндами из роз.

Низкие ложа, покрытые коврами, со множеством подушек и пестрых восточных матрацев, одно подле другого, были расставлены дельтой, концы которой вытягивались к краю террасы, оставляя свободной середину — довольно широкое пространство для танцев.

Проходы позади лож были устланы белыми, желтыми, розовыми, красными лепестками роз; поверх лепестков была натянута шелковая сетка — все это напоминало пестрый мягкий ковер, источающий сладкий чарующий запах.

Длинные столики на коротких ножках были расставлены вдоль лож внутри дельты. Между ними на высоких держателях громоздились стеклянные шары, в которых горели масляные фитили. Поодаль курились сосуды с фимиамом. Светящиеся камни на колоннах изображали созвездия, дивно мерцающие.

Терраса заканчивалась невысоким парапетом. А дальше, через небольшой пролет, поднималась другая терраса, наподобие сцены, на которой должны выступать артисты. Над этой террасой нависала ещё одна, напоминающая балкон, там на скамьях уже сидели музыканты. Иногда раздавался звук какого-нибудь инструмента, то тонкий, как комариный писк, то густой, наподобие сигнальной трубы.

На небольшом возвышении позади пирующих стояли кадки с пальмами, акациями и розовыми кустами — все это напоминало чудесную оранжерею, ибо зелень растений, подсвеченная лампами, казалась неправдоподобно свежей и яркой.

Ложе Клеопатры, поражающее своей искусной отделкой и инкрустацией, находилось в середине и располагалось выше остальных лож.

Четыре эфиопа с громадными пышными опахалами из страусовых перьев заняли свое место позади царицы, чтобы отгонять мошкару.

Ирада взмахнула веткой мирта.

Раздался мелодичный удар гонга, возвещавший о начале пира.