Вышел заспанный невысокого роста молодой человек с длинным носом и большими навыкате воловьими глазами.

Молодой человек сказал, что начальник ещё не возвратился из своей пригородной усадьбы, но он, писец Сети, выполнит любое требование царицы.

Тогда Дидим, нахально смотря тому в глаза, заявил, что царица, наипрекраснейшая Клеопатра, повелела доставить грабителя гробницы по имени Македон.

Писец почесал за ухом согнутым пальцем, подумал немного и молвил, что накануне казнили каких-то грабителей — отравили ядом, только один остался жив, но Македон ли то, он не ведает.

— Пойдем посмотрим, — лениво произнес Сети и повел "посланника царицы" по каменной лестнице вниз.

Услышанное повергло Дидима в отчаяние. "Неужно и вправду Македон отравлен? Зачем же тогда отбирал у Филона этот перстень?" — сокрушался он, шагая за Сети, тяжко вздыхая.

Редко поставленные в железные держатели на стенах факелы горели и чадили, скупо освещая каменную кладку стен и ровные щербатые плиты пола, покрытые пылью и мелким сором.

Из-за частых металлических прутьев на них глядели безумные глаза человекоподобных в лохмотьях, а то и вовсе обросших и грязных голых людей. В темнице стоял тошнотворный запах непроветренного загаженного помещения.

Вначале Сети показал ему убиенных — три жалких трупа, лежащие рядом у стены камеры, — их ещё не успели вынести.

У Дидима отлегло от сердца, и стало легче дышать.

— Среди них нет Македона, — глухим тихим голосом произнес он, стараясь быть как можно бесстрастней.

Они прошли дальше по коридору и остановились у частой решетки, которая была вставлена в дверной проем и отделяла узенькую камеру без окон. Свет из коридора от ближайшего факела едва достигал её. На полу камеры в тряпье лежало какое-то существо.

Сети небрежно постучал пальцем по решетке; существо шевельнулось и подняло голову. На них уставились блестевшие глаза. Затем человек живо поднялся и подошел к решетке.

— Это он, — равнодушно произнес Дидим, отворачиваясь. — Пусть выходит.

Стражник отодвинул запор. Македон вышел, двигая плечами и руками, разминая кости. Рваная туника на нем болталась, босые ноги были в кровоподтеках.

— С ним надо быть осторожным, — сказал Сети. — Ну-ка, развернись!

Македон повернулся к ним спиной. Стражник связал ему руки кожаным ремешком, ткнул кулаком между лопаток, строго сказав:

— Смотри у меня!

Так, со связанными позади руками, и вывели Македона во двор. Два босоногих стражника сопровождали Дидима и Македона до входа в сад. Возле ворот Дидим, будто начальник, приказал стражникам снять ремешок с рук Македона и возвращаться, сказав при этом, что теперь доведет пленника сам.

Эфиопы сделали так, как сказал Дидим, развернулись и зашлепали босыми ступнями назад, в темницу.

Дидим повел Македона в самую дикую часть парка и, когда убедился, что их никто не может остановить, тем более подслушать, сказал:

— Я не хочу знать, как ты попал в друзья к этим жалким евреям, которые уже находятся в Аиде. Но знай, Македон, ты — несчастье своего отца, моего брата. Тебя давно надо было отдать в гладиаторы. Своими похождениями и дикими поступками ты вогнал в могилу свою бабку и мать. Твой отец давно лишился своих черных волос, а бедная сестра выплакала очи. Не думай, что я затеял этот разговор, чтобы вразумить тебя. Нет. Тебя уже никто не вразумит! Да и времени у меня нет на это. Ибо, ничтожный грабитель, тебе как можно скорее следует бежать отсюда.

— А ты, дядя, как узнал, что я здесь? Что я попал в лапы царской стражи? И потом, где ты так долго пропадал? Кажется, я не видел тебя целую вечность!

Дидим поглядел на племянника и, вздохнув, сказал тихим растроганным голосом:

— Да будет тебе известно, что меня вела божественная сила. Чтобы я помог твоему отцу и твоей сестре. Это они мне рассказали, что ты отправлен в Александрию. Поэтому знай, ты должен проявить сноровку и применить всю свою хитрость и живым выбраться отсюда.

— Но как я могу бежать, когда на стенах так много лучников. Потом, зачем ты привел меня сюда, а не вывел за ворота дворца?

— Не трещи, как сорока, Македон. У меня мало времени, чтобы попусту молоть языком. Помнишь, я тебе рисовал стену и башни и рассказывал про сад Птолемеев?

Македон кивнул.

— Так вот это и есть тот сад, который тревожил в детстве твое воображение.

Молодой человек живо взмахнул руками и засмеялся.

— Теперь я все понял, дядя! Ты меня ведешь к лазу, которым сам когда-то пользовался. Ах ты, старый ворчун! Мой умнейший старикан! Как же я тебя люблю!

И он с силой прижал Дидима к своей груди. Дидим с кряхтеньем и недовольным лицом освободился из его крепких рук.

— Мне не до твоих дурацких выходок, болван! — Он постучал согнутым пальцем себе по виску. — Вижу, ты совсем не поумнел, сидя в темнице. И думаешь, это все шуточки? Как бы не так!

— Не сердись, — проговорил, улыбаясь, Македон. — Ну, право, нечего дуться!

Они пробрались сквозь заросли кустов и деревьев к каменной стене и пошли вдоль нее, перешагивая через стволы поваленных деревьев. Дидим остановился у глухой четырехугольной башни. Вынул из кладки два больших прямоугольных камня. Образовался лаз, в который вполне мог протиснуться человек.

— Слушай! Когда пролезешь в дыру, увидишь, куда идти. У окна находится веревочная лестница. По ней спустишься в проход между стенами. О лестнице не беспокойся: я её потом уберу. И никого не бойся — стража находится далеко. Эта часть стен вообще никем не охраняется, ибо между ними гуляют львы. Самого свирепого, льва Хосро, нет, он закрыт в клетке. Только львицы и молодые львята, но они сыты и лежат на солнышке. Но все-таки будь осторожен и не медли. Пробежишь проход до противоположной башни внешней стены. В ней на уровне твоего живота отыщешь такие же камни — не вытаскивай их из кладки, а протолкни вовнутрь. Чтобы потом опять поставить на место. В той башне тоже есть окно. Веревку не спускай, можешь спуститься по выступам, а потом спрыгнешь. Если благополучно выберешься — ты свободен!

— А что там, за другой башней?

— Старый царский парк. Совершенно запущенный и дикий. В нем почти не бывает людей. Из того парка попадешь в город, к храму Исиды. И тотчас же иди в греческий квартал. Спросишь у любого Антипатра-купца — покажут.

— На что мне этот Антипатр? Не лучше ли вообще смыться из Александрии?

— Всему свой черед. Антипатр тебе нужен затем, чтобы взять золото в дорогу. Скажешь — для Дидима. Он ждет тебя. После этого ты отправишься в Милет.

Македон хмыкнул, презрительно скривил губы.

— Ну вот еще! Нужен мне этот Милет!

— Молчи, Македон! Мне нелегко было тебя вызволить из темницы. Теперь ты должен поступать так, как я тебе скажу. Не возражай! Я знаю, что ты сто раз оговоришься, прежде чем сделаешь то, что нужно. Но теперь молчи — и не выводи меня из терпения.

Македон нехотя согласился.

— Ладно. Получу я монеты, поплыву в Милет. А в Милете-то что?

— Тьфу! — сплюнул от досады Дидима. — Ему слово, он — два. Слушай, что будет дальше: из Милета ты попадешь в Эфес.

— Из Эфеса — в Трою. Из Трои — в Амфиполь. Из Амфиполя…

Дидим рассердился и воскликнул:

— Ну что ты за человек, Македон! Я спрашиваю, что ты за человек? Никудышый ты человек! Вот что ты такое! У нас нет времени для препирательств!

— Что в Эфесе-то делать? Говори, дядя, побыстрей!

— Там тебе надо уложить одного человека, вернее — женщину.

— Уф! Так сразу бы и сказал! Меня попрекаешь, а сам наболтал столько, что я уже все забыл. Отправлю к праотцам одну стерву… Кто она такая?

Дидим снизил голос до шепота, точно боялся, что его услышат стены и деревья:

— Учти: для меня и для тебя это может стать спасением. Ибо мой грех будет прощен…

Македон нервно присвистнул, взвел глаза на карниз башни и нетерпеливо притопнул левой ступней.

— Старикан, кого я должен уложить на лопатки?

— Арсиною. Сестру нашей царицы. Младшую дочь Птолемея Авлета.

Молодой человек схватился за свой лохматый затылок.

— Ничего себе птичка! А без меня некому, что ли, ей задрать лапки?

— Лучше тебя с этим никто не справится.

— И где я её там, в Эфесе, разыщу?

— В храме Артемиды! Она прячется у тамошнего жреца.

— И что, так уж нужно её резать? Она, видимо, молодая, жить хочет, спать с мужичками.

— Хочет, и не только этого. Но более всего ей хочется царствовать в Египте.

— Как мне её отличить от других? Не написано же у неё на лбу, что она дочь Авлета!

— Еще как написано! Лицом она напоминает Клеопатру. Может, не совсем напоминает, но есть у них что-то общее. Только носик у неё небольшой, изящный. На левой щеке — вот здесь! — родинка. Она тебе покажется красивой. Однако ростом ниже Клеопатры. И нет у неё той величавости, как у нашей царицы. Не ходит, а семенит. И ведет себя как портовая шлюха. Смех нахальный. И всегда возле неё какой-нибудь петух вертится. А то и два. Так что будь осторожен. И избавь тебя бог попасть во власть её чар. Она ведь ведьма. Учти!

Македон усмехнулся.

— Ну ты даешь! Не хватает мне ещё связаться с нечистой силой.

— Неужто испугался? Будь она и ведьмой — противоядие есть и от этой нечисти. Не дрогнуло же твое сердце в гробнице!

— В гробнице мертвые, а тут живая ведьма! Что, если она сотворит такое, что я захочу её попробовать. Жалко ведь просто так изводить товар.

— Если она тебя соблазнит, ты пропал! И все, что я сегодня проделал, окажется напрасным. Мне будет жаль тебя, Македон.

— Я пошутил. Неужели ты не знаешь, что для меня женщина все равно что придорожный куст.

— Не зарекайся. Помнишь заговоры, которым я тебя учил?

— А то как же! Только их и повторял в гробнице. "Сокровенный именем Амон-Ра! Нет никого равного тебе. Восстань, Амон, Великий бог света. Да буду я силен против волхвования. Бог, создавший меня, будь на моей стороне и сокруши демонов — Беса, Меритсегер и их сподручных: ведьм и колдунов. Пусть буду я спасенным. Помоги!" — проговорил Македон. — Как видишь, я помню слово в слово твои заклинания.

— И знай еще, мой племянник, что дядя твой будет в заточении. Если Клеопатра не повелит меня отравить сегодня же.

Македон сразу насторожился и с беспокойством поглядел на своего дядю.

— Это почему?

— Я вызволил тебя из темницы путем насилия и обмана. И мне надо привести в чувство одного беднягу и отдать ему перстень, иначе ему будет плохо.

Племянник Дидима заулыбался во весь рот.

— Однако, дядька, ты у меня молодец!

Македон был выше Дидима на целую голову — высокий, широкоплечий, сильный малый, — поэтому он не бросился тому на шею, а обхватил его поперек туловища, приподнял и стал кружить.

— Обожаю тебя, старикан! Ты у меня чудесный!

— Оставь меня, Македон! Брось сейчас же свои дурацкие шутки! — Дидим принялся размыкать его руки за своей спиной, покраснев от натуги и вытаращив глаза. — Отпусти! И беги! Иначе быть беде!

— Не беспокойся! Все сделаю, как ты наказал. Расправлюсь с этой стервой и вернусь! Ты только держись! Не поддавайся! Соври что-нибудь Клеопатре! Я вернусь — и освобожу тебя! Верь мне, старикан!

И Македон, отпустив Дидима, скользнул в дыру.