Я надеюсь, это место скоро перестанет быть популярным наряду с огромной лесорубской бородой у полупедиков. Меня всегда бесила мода — временное помешательство на основе сумасбродств, которое как приманка собирает косяки безмозглых людишек, и неважно даже мормышка, или хлебная лепешка. Платье из хлеба ведь уже было? А пиджак из мормышек? В общем, не люблю я моду, но в это антикафе зайти стоит.

Мне о нем много рассказывали на журфаке. Да, я до сих пор называю Институт журналистики «журфаком»: какой к черту институт, если тут нет места науке? Мы тут просто учились вкладывать в людские пустые головки ненужную информацию.

Они тут предлагают бесплатные кофе, чай, печенье, wi-fi, а все, за что надо платить, так это за проведенное время. Жалко, конечно, что тут нельзя бухнуть, но, может, это и правильно, потому что если и бухло было бы бесплатным, то место превратилось бы в притон. А это уже не модно!

Хотя больше всего выводит из себя не моднявость заведения, а свора каких-то мелких зачатков человека и их расфуфыренных родительниц. Уж если эти мамаши, выплюнувшие из своих лон этих личинок, чтобы навсегда привязать к себе кошелек их отцов, узнают про такое «илитное» место, то их вулканический поток сюда уже никто не остановит.

И вот сейчас эта гурьба беззубых детей бегает вокруг меня и орет так, будто они только что открыли для себя способность орать, и очень этому рады. В какой-нибудь другой момент я, возможно, с пониманием отнесся бы к этому, но я тут, между прочим, работаю. У меня на носу последний экзамен вообще, и я очень хочу сдать его с наивысшим балом. И пока эти децибельные террористы воздают хвалу Сатане вокруг моего стола, я не могу работать.

— Извините, девушка. Деву-у-ушка! Да, вы. Извините, что прерываю, но не могли бы вы попросить своих детей вести себя потише.

— Я бы с радостью, но это невозможно.

— Почему невозможно?

— Потому что до пяти лет мы их воспитываем в духе вседозволенности, понимаете, чтобы они потом выросли личностью.

— Прекрасно, что вы пытаетесь новаторствовать в педагогике, но мне ваши методы мешают работать. Вы бы не могли их чем-нибудь занять, чтобы они угомонились?

— Прости, но я не могу тебе помочь. Если тебя что-то не устраивает, то ты можешь пересесть в другое место, или свалить.

На «ты» ко мне? Ты вообще кто такая?

— Слушай меня, голубка, вырубай своих малолетних говнюков, или это сделаю я. А еще раз тыкнешь мне, и я тебя затыкаю так, что муженек не узнает.

Она только открыла рот, чтобы обезобразить себя отсутствием даже зачатков интеллекта, как в разговор вмешался чей-то мужской голос.

— Парень, не стоит так разговаривать с женщиной.

Я обернулся на звук, и увидел типичного слегка подкаченного хипстера с бородой, как у лесоруба. Тот самый типаж, что бесит меня чуть больше, чем подстилки нуворишей и их тупые дети. Разумеется, если бы я не увидел его в этом антикафе, то день был бы прожит зря, а само заведение можно было бы закрывать.

Но особенно бесит даже не это его жалкое волосатое желание на лице выглядеть более мужественно, а то, что какой-то поц просто так подходит к концу разговора, и уже делает свои выводы. Да если бы это было возможно технически, то я по всему миру запретил бы встревать в разговор, а каждый, кто высказывает свои выводы вслух, не зная всей ситуации, вообще был бы стерилизован. Зуб даю, мы бы избежали половины проблем на этой грешной Земле. Заодно и демографию поправили бы.

— Послушай, парень, не учи меня разговаривать с женщинами. Возможно, ты не знаешь, но есть женщины, а есть падшие бляди. Так вот те, кто воспитывают своих детей в духе вседозволенности, относятся ко второму типу. Кстати, вам в детстве, видимо, все позволяли, — обращаюсь я уже к той мамаше. Она сидит смирно — она ждет, что мне набьют морду. Но я и сам могу ее набить кому угодно. Хоть тебе, примодненный водяной.

— Давай-ка отойдем. Если ты постоянно так себя ведешь, то на этот раз твои ямочки непострадавшими не останутся.

— Знаешь, ты можешь подождать меня за дверью, а я пока что доработаю здесь, потому что как раз пошел второй час, и я уже буду меньше платить за время. Сам понимаешь, нельзя упускать такую выгоду. И отстань от моих ямочек.

Ага, счас я и подорвался разговаривать с тобой, тупой йети.

Но лесоруб оказался обижен моими словами. Когда я успел уже отвернуться, он подошел вплотную и схватил меня сзади за воротник рубашки, как нашкодившего котенка. Нет, парниша, ты явно переоценил свой доеб.

Я резко развернул корпус и ударил ему в пах со всей своей силы, боль заставила его отпустить меня, а когда он согнулся в три погибели, я двинул ему в лицо еще и коленом. Он отлетел прямо на стол тех мамашек, за чью тупость он заступался. Но «лесоруб» оказался крепким парнем, и спустя несколько мгновений сбил меня с ног. Дальше уже была не драка, а греко-римская борьба. Мы заламывали друг другу руки, пытались ногами вырваться из объятий друг друга, но так, чтобы не получить по щам. Разворотив несколько вазонов с цветами и разбив один икеевский стол, нас наконец-то кто-то разнял. Я смотрю на этого хипстера и понимаю, что победил: у него расквашена нижняя губа и из нее течет кровь. Мое лицо никак не пострадало.

Он явно хотел продолжить, а с меня уже хватит. Я больше не собирался махать руками, мне достаточно было и этой промежуточной победы. И вдруг я заметил у него стояк. Во всяком случае, что-то похожее выпирало прямо слева от ширинки его модных штанов. Этого было достаточно, чтобы больше никогда его не видеть в этом антикафе.

— Ты что, пидор? — показал я пальцем на свою находку. — Ты возбудился?!

Все посмотрели на его пах, обнаруживая там небольшую шишечку. Парень, крепко державший его за руку, предпочел ее отпустить и отойти подальше. Я знал, что так и произойдет: беларусы очень консервативны, поэтому лучшего способа переманить на свою сторону публику и придумать было нельзя.

— Да, бля, это нормальная физиологическая реакция!

— Это для пидоров нормальная реакция. И ты еще хотел воспитывать этих детишек?

Моя фраза не имела никакого смысла, но имела четкую цель: когда эти горе-родители услышали, что какой-то педик хотел воспитывать их детей, возможно, у них на глазах, то их заскучавшее от роскошной жизни воображение живо все это себе представило. Та самая мамаша, за которую пытался заступиться лесоруб, начала громче всех орать, все-таки ее тоже в детстве воспитывали в духе вседозволенности:

— Пошел вон от наших детей! Выведите его!

К ее воплю присоединились все остальные мамаши, пускай и не так громко. Видно было, что они настоящие подруги, команда! Мужики, разнимавшие нас, всего лишь тупо моргали и следили за тем, что будет дальше. Никто не хотел драться с пидором, чтобы в какой-то момент даже близко не оказаться у него рядом со стояком. Хипстер-лесоруб не нашел ничего лучше, чем опустить голову и, забрав куртку, покинуть антикафе.

Победа была ошеломляющей. Мамаши успокаивали детей, которые и так были спокойны с начала драки. Победа не только в битве, но и в этой войне с неоправданными подходами к воспитанию детей, лесорубскими бородами и вообще всей этой наносной чепухой была за мной. Я наконец-то мог нормально продолжить работу. Единственный минус, что этот пидор свалил, а меня вынудили заплатить за разбитый стол и пару перевернутых вазонов. Что ж, если именно такова цена блестяще-потрясающей победы, то можно и заплатить. Доллары брать отказались (они точно хипстеры?), поэтому мне пришлось оставить в залог ноутбук и отправиться искать обменник.

В прекрасном настроении я спустился по лестнице и вышел во двор, как вдруг что-то тяжелое влетело в мою голову. Я даже не успел обернуться, глаза вдруг накрылись волной крови и темнотой.

— Я не пидор, ты понял, я не пидор!

Он бил меня ногами в пах и даже пару раз по лицу через блок из рук. Я уже не мог встать. Вдруг он резко развернулся и дал драпака. Все, что я увидел через толстый витраж крови и соплей на глазах, это как за ним бежит толстая тушка милиционера. Я был спасен.

Эти левые либералы из антикафе помогли мне с разбитым лицом, отказавшись при этом брать плату за разбитый стол и вазоны. Так социалисты впервые помогли натуралу. По дороге домой я купил вату и бутылку виски для поочередного прикладывания к разбитым губам. Подготовка к экзаменам потеряла ценность, и я стал гулять по просторам интернета в поисках интересного чтива на три минуты. Открыв случайный блог в каком-то разделе ЖЖ, я проглотил три коротких записки-рассказа и полбутылки вискаря.

Первая же запись: «Плюс» и «Минус» — они всегда вместе и всегда наполняют пространство поровну. Я знаю, во мне есть это негативное, во мне есть этот полноценный минус, пускай я и пытаюсь жить по «правилам счастья» Франчески. Но хорошо это, или плохо?

Нет, это нормально. Это гармонично. Ведь вырви из человека положительное или отрицательное, и он станет моральным калекой. Никто не доверяет вечно позитивным и улыбающимся подражателям кришнаитов, которых можно найти в любом коллективе, равно как и тем, кто поставил во главу угла страдание.

А вот рассказ про президента определенно удался со всех точек зрения: хлесткий, лаконичный, с каким-то даже политическим посылом про разделения избирателей на корзины. В этом я вижу тоску человека, ограниченного в силах что-либо кардинально изменить к лучшему. Эти силы сковываются в большинстве из нас через семью, карьеру, время, обязательства. По мне, так финал так себе, но каждый имеет право на свободный выбор, тем более автор начинающего блога. Я даже вынудил его полемизировать со мной в комментариях — неплохой и неглупый человек, пускай и из тех людей, которых я сторонюсь.