Эти детки просто ужас! На первом курсе они уже в курсе всех аспектов бытия, преисполнены житейской мудрости, становясь для себя непререкаемыми авторитетами. При этом большинство из них стандартные эрудиты, а, как известно, эрудиция это еще не признак интеллекта. Хорошо запоминать — не значит хорошо мыслить.

Прения сторон, которых на этом собрании Совета по качеству образования столько же, сколько и человек, в самом разгаре, и председатель знает, что это может продолжаться вечно, поэтому:

— Давайте остановимся и решим так. В следующий четверг каждый из вас напишет на листе формата А4 все пункты, которые должны быть отражены в уставе СКО. И уже тогда мы начнем предметное обсуждение, потому что этот вопль в ушах будет как раз всю неделю и стоять, до следующего собрания.

Вадим настолько умный парень, что в школе его наверняка называли «задрот». Он так стремится разобраться в каждой мелочи, что во мне просыпается необузданное желание укурить его травой: вдох — задержка дыхания — медленный выдох, и каждая мелочь в его голове превращается в ледокол посреди замерзшей лужи.

«Шеф, эвакуация ледокола из этой лужи невозможна! Нам нужен босой ребенок!» — интересно было бы за ним тогда понаблюдать. Что бы он делал?

— Ладно, последний вопрос на повестке дня. Кто сегодня идет на день рождения мехмата?

Я и еще пара тусовщиков помладше в голос определили свои намерения на вечер. Мы принадлежим к той части студенческого самоуправления, которая делает общественно полезную работу только для того, чтобы поднять руку во время таких вопросов.

Практически безвозмездный труд в студенческих организациях возмещается администрациями университетов этой страны редкими выделениями небольших ресурсов для различных «знаковых» мероприятий, особенно выездных. А те превращаются в массовые попойки, где одновременно могут участвовать сотни молодых и красивых людей. Дальше классика: хороший алкоголь — пьяные красотки — плохой алкоголь — пьяные красотки, истосковавшиеся в своих головоломнях по умному, обаятельному и чувственному парню, которым почему-то всегда оказываюсь я. Молодость дана для веселья, никогда не понимал тех, кто в это время сидит и страдает.

— Паша, ты, как старший, проследи, чтобы все остальные наши не ударили в грязь лицом.

— Я так понимаю, ты имеешь в виду прямой смысл этой фразы? — откликнулся я.

— Да, — Вадиму неловко от той мысли, что кто-то из присутствующих может падать в продукты собственного извержения, и это досадно: как же мало он видел в этой жизни. Нет, я его однозначно накурю, может быть, на ректорском выпускном балу.

Механико-математический факультет Беларуского государственного университета выпускает каких-то элитных математиков-информатиков-экономистов-программистов. В общем, как и все факультеты этого богом забытого универа, он выпускает как можно больше универсальных специалистов, чтобы те хоть как-то смогли найти работу. Традиции работы не по специальности культивируются в Беларуси с незапамятных времен.

Сюда поступают всякие мажоры и прочие полупедики, хотя есть, наверное, и натуралы. Но смутно себе представляю, как кто-то, великолепно разбирающийся в микросхемах и С++, может хоть на полшишечки присунуть какой-нибудь красотке с обложки модного журнала. Нет, парни, обойти красноречивого и следящего за собой молодого и подающего большие надежды журналиста Павла Юневича у вас вряд ли получится. Я буду пялить этих цыпочек еще до того (и во время тоже), как они попадут в глянцевые журналы, на которые вы будете только дрочить, зажав зубами нижнюю губу.

В этом тесном клубе, кажется, одни парни, хотя и девушек предостаточно, стоит только присмотреться. Они кучкуются по своей собственной иерархии «крутости», перешептываются и включают режим блуждающего зрения «Меня здесь ничего и никто не интересует, кроме люстры и обшивки диванов». Большинство из них никогда не выйдет из статуса «серой мышки».

Наверное, они с других факультетов, условно называемых мной ЦПХ — центральное Pussy-хранилище. Под это определение попадает любое отделение, в котором студенток больше, чем студентов. Именно оттуда в поисках хоть какого-то членоносца пришли в этот клуб два-три десятка осмелевших. Из них я обязательно найду себе какую-нибудь счастливицу на ночь, пусть отдохнет от своих душных общаг. Поэтому, детка, можешь перестать тешиться похотливыми взглядами нищебродов, и позволь Павлу Леонидовичу угостить тебя чем-нибудь.

Первая часть вечера, как это всегда бывает, превратилась в какой-то бессмысленный официоз с поздравлением «лучшего факультета БГУ», сопровожденный убогим представлением от жиреющих танцовщиц, которые должны были вроде как завести толпу, а не сделать добрую ее половину эмоциональными импотентами. Зато дальше все пошло как по маслу. Лучше всего становилось в те моменты, когда кто-то приносил водку, виски или ром. Разок я провернул такую штуку: вобрал полный рот рома, и влил его ближайшей красотке. К тому моменту все были уже настолько пьяны, что Диана, или Даша… как там ее… в общем, неважно, была только рада получить такой реверанс от такого красавца как я. Эта Леди Ди сегодня поедет со мной.

— Обещай мне, что все медленные танцы ты будешь танцевать со мной! — кричу я ей прямо в ухо, спрятавшееся под копной белых волос.

— Хорошо! — да, детка, не в этом состоянии, не при такой громкой музыке и не при моих обворожительных ямочках на щеках тебе сопротивляться или строить из себя недотрогу. Тем более, ты только что получила от меня целый глоток рома со слюной.

Диана, или Даша, очень привлекательна. Если бы не светлые волосы, она вполне смахивала бы на Франческу — мою первую любовь. У нее роскошное молодое тело, выпирающее именно там, где и должно выпирать у девушки ее возраста. Я лишь беспокоюсь, что она не младше восемнадцати, ведь из-за этой гребаной реформы образования в Университет стали поступать даже шестнадцатилетние.

— Паша, есть чо? — второкурсник Гена с биологического тоже в СКО, и именно за ним и его собутыльниками я обещал присматривать. Преуспеть в этом мешала духота и темень клуба, поэтому не удивлюсь, если как смотритель я не состоялся. Генина идея-фикс на ближайшие минуты — давя на корпоративную солидарность, выпросить у меня алкоголь.

— Не, спроси вон там!

Вместо того чтобы пойти в сторону, указанную мной, Гена странно посмотрел на мою новую спутницу и что-то сказал ей на ухо. Я ничего не услышал, да и не придал этому значения. Нет, малец, даже не вздумай тягаться со мной за этот лот.

Я вплотную занялся своей Леди Ди, не дожидаясь медленного танца. Ее тело горячо извивалось у моего паха, будто оно принадлежит еще не разочаровавшейся в своем пути молодой нимфоманке. Но мне это нравится, я не против, если сегодня она решила уйти в отрыв, а на курилке позвонит домой и скажет, что уже ложится спать. Папа не узнает, а Бог простит. Сегодня только наша ночь, моя прелесть, только ты, я и эта искра между нами. Ее упругая попа заставляет мой член напрягаться. Она уже прочувствовала результаты своего тверка. Из нее получилась бы отличная стриптизерша, но сегодня приват-танец будет только для меня.

Гадюшник, в котором проводился этот студенческий фест только благодаря демократичной цене за аренду, и эта прыгающая под музыку толпа, будто все танцуют в последний раз перед смертью (хоть бы, хоть бы), уже порядком поднадоели. Если они все и умрут, никто даже не всплакнет по ним, и они это знали: в их танце мне виднелся трагический предпогребальный ритуал. Ну их нахер.

— Паша, я нашел водку, будешь?

«Бля, Гена, ты не вовремя», — подумал.

— Давай! — сказал.

— Пошли к нам.

Я беру Леди Ди за руку и вывожу с танцпола несмотря на ее желание продолжать отрываться. Звезда, сразу видно.

— Это Паша, из СКО! — кричит Гена какому-то красному раку, разливающему водку по рюмкам. Он презрительно посмотрел на меня, будто первый день возглавляет Комитет бедноты, и еще не знает, сколько ему должны налить, чтобы моя кулацкая семья не отправилась колонизировать Сибирь за свой счет. Хотя, честно говоря, этому большевику уже достаточно. Он это и сам прекрасно понял, поэтому примирительно «принял меня в партию», налив до ужаса много. БРСМ, все эти молодые лукашенковцы полезны только когда дело доходит до пьянки, ведь у них всегда почему-то остается водка про запас, видно, по дедовскому наущению перед отправкой в столицу: «Главное, внучек, чтобы водка оставалась у тебя одного. Тогда любой министр станет другом».

— За мехмат! — кричал зал.

— За мехмат! — кричали «большевики».

— За хуят, — шепчу я развратной куколке Ди.

Я бы трахнул ее прямо сейчас перед этими брсмовцами, но они не заслуживают такого шоу бесплатно, а денег у них, наверное, уже и нет.

— Я бы не прочь, — шепнула мне в ответ Леди Ди.

Именно этого я и ждал весь душный вечер. Я взял ее за руку и повел к гардеробу. Пока она накидывала на себя свое демисезонное пальто, могу ручаться, прошло минут 5. На выходе из туалета нас засек Гена.

— Паша, ты уже уходишь?

— Да, Ген, домой сваливаю.

— А можно с вами?

— Что с нами?

— Ну, к тебе домой.

— Ген, а ты не охерел?

— Паша, ну, пусть едет, мне он вряд ли помешает, — моя Леди Ди оказалась матерью Терезой в этом конченом клубе.

— Ты один?

— Не, я с подругой.

— Деньги есть?

— Ну, так, немного.

— В общем, расклад такой. Ты платишь за такси, и мы вчетвером едем ко мне.

— Без базара, я сейчас, — Гена метнулся в гущу тел, во все еще прыгающую толпу, будто выбивающую таким образом электричество для этого затхлого клуба. Гена вернулся через пару минут вместе со своей «подругой», тянувшей максимум на шесть по десятибалльной системе (3 балла за грудь, 2 за ноги, 1 за талию, и пусть скажет спасибо, что за лицо я не отнимаю).

— Все есть, одолжить немного пришлось.

— Это уже не моя проблема. Хочешь красиво заканчивать вечер — умей вертеться. Мне так дедушка говорил. А дед хуйни не скажет.

Гена вежливо, но натянуто ухмыльнулся. А мне было плевать. У меня в объятьях самая горячая и привлекательная девушка этого клуба. Я только при свете фойе понял, что не прогадал: светлые волосы, небольшой и аккуратный носик, голубые глаза — черты лица были идеальны. Я влюблюсь в нее сегодня ночью, и разлюблю утром.

Университетские тусовки хороши тем, что на них очень много красивых и упругих молодых тел. В наступающем году я уже закончу свою студенческую часть жизни, и больше никогда не смогу вот так безнаказанно приближаться вплотную к юным созданиям.

Такси увезло нас на окраину Минска, где на построении стояли шеренги новостроек. Странно, но в первом мире такие жилищные соты считаются депрессивными, и быстро становятся клоакой любого города. У нас же иметь жильё в столице — это очень хорошо в любом случае. Поэтому в каждом таком доме можно найти последних маргиналов, менеджеров крупных компаний, спившихся алкоголиков, наркоманов, владельцев малого бизнеса, рабочих заводов и даже разных мажоров, только что вырвавшихся из заботливых лап родителей. И мне плевать, если вы все еще считаете мажором меня, я просто очень хороший и умный парень, который удачно выбрал себе состоятельных родителей еще перед отправкой с небес на Землю. Так мог поступить каждый из вас.

В моей квартире легкий для молодого холостяка беспорядок, но моя Леди Ди не обращает на это внимания: или она очень воспитана, или она настолько пьяно хочет меня, что просто не замечает. Я отправил Гену с его шесть-из-десяти в гостиную, а сам взял бутылку красного полусладкого и отправился к своей малышке. Она все еще была в своем черном коротком платье, облегавшем ее стройное тело.

Я включил на компе «The Platters — My Prayer» — красивую песню родом из американских 50-х. Люблю тот период рок-н-ролла, когда в почете был оркестр из гитар, духовых и разноголосого бэк-вокала.

— Нам так и не дали возможности повальсировать в медленном танце, — да, Леди Ди, все будет так красиво, как ты себе это представляла. Вот он я — твой принц на белом коне.

Мы медленно перекачивались из стороны в сторону, танца в этом танце не было: тяжело думать о вальсе, когда правая рука сжимает ее упругую ягодицу, а губы соорудили бутерброд. Она вцепилась в меня так, будто хочет съесть: она давно предвкушала наш плотный ужин. Что ж, она его получит.

The Platters все еще продолжали завывать что-то о молитве сердца, а я уже снимал с нее это черное платье: свою функцию оно выполнило. Она была вся мокрая, и, кажется, уже давно — я не опоздал. Слегка поводив головкой о ее лоно, я вошел и не отпускал ее следующие два часа. Я был пьян, самоуверен и силен. Это гибкое и молодое тело изгибалось, старательно пытаясь мне угодить, хотя я дрыгался в точно таком же порыве. Даже меняя позиции, я старался не выходить из нее, будто она могла сказать «Ну, раз ты его достал, значит, это финиш». Все это длилось минимум два часа, а в самом конце я частично спустил ей в рот, и она, как послушная пай-девочка, сглотнула.

Перед сном мне стало противно. Вся эта игра по задокументированным в масскультурных артефактах правилам — норма. И персональная, и социальная. Но почему ж тогда не прощается мысль, что это скотство, что-то бесчеловечное, и главным героем этого животного акта был я?