Никак, ну никак Николай Андреич не мог начать работать. То есть все он как будто делал правильно. Бумаги перекладывал. Таблицы на мониторе разглядывал, по телефону кому-то звонил, какие-то дела с кем-то утрясал. А все же это была не работа. Совсем не работа, та ежедневная изнуряющая и в то же время сладкая бизнес-запарка, к которой он привык. Астахов задумался, как же точнее всего можно обозначить состояние, в котором он сейчас находился. И придумал: робот, заводной механический человечек.

А причина одна — ненаглядный сыночек. Говорят, его сегодня уже видели пьяным. Стыдно, конечно, признаться… не только людям, но даже самому себе, но… Но как же, черт возьми, он устал от Антона!!!

И вдруг управского бизнесмена № 1 осенило. Николай Андреич быстро, дробно застучал по клавишам. Тут же распечатал сочиненную бумагу, подписал и смачно шлепнул свою печать поверх своей же подписи. Потом позвал секретаршу-делопроизводителя Ниночку и отдал бумагу на регистрацию.

Стало легко на сердце и солнечно за окном. На душе запели птички, не хуже Киркорова.

Еще бы! Ведь это был приказ об увольнении Астахова Антона Николаевича.

Совершенно замоталась Тамара. А кто б на ее месте не замотался! Попробуйте совместить работу в астаховской империи, женские процедуры (солярий, маникюр-педикюр, салон красоты, бассейн) и материнский контроль над Антоном. Сколько она сегодня успела всего сделать — страшно представить.

И все же нужно еще в офис съездить, посмотреть дебет-кредит, входящие-исходящие… Ничего ли не упустили? Если колесики бизнеса не досматривать и периодически не менять, они очень быстро сотрутся.

Приехала, села за бумаги. И первый же лист, который попался под руку, сразу же выбил из колеи: «Приказ об увольнении Астахова Антона Николаевича».

Зарегистрирован, пропечатан, подписан — «Астахов Н.А.».

Старый идиот! До чего додумался!

В кабинет вошла со слезами на глазах.

— Коля, что это?!

— Я думал, ты лучше разбираешься в делопроизводстве. Поясняю. Это приказ об увольнении Антона Астахова в связи с несоответствием занимаемой должности.

— Как? Как — с несоответствием?

— Иначе говоря — в связи с профнепригодностью данного работника. Приказ вступает в силу с завтрашнего дня.

— Коля, ты что! Опомнись! Это же твой сын!

— Данный факт я признаю. Причем давно. Поэтому сей экземпляр приказа передашь моему сыну, когда он протрезвеет. А вот этот я завтра сам отнесу в отдел кадров.

— Николай, это жестоко! Он ребенок! И ты не можешь взять его вот так — и вышвырнуть!

— Вышвырнуть — не могу. А вот выбирать, с кем мне работать, — имею право.

— Хорошо. А если он найдет эти документы?

— Ага! Найдет! Пьяный? Нажрался и позорно спрятался под материнскую юбку. Все как всегда.

— Неправда! Он не пьяный! Он сегодня целый день ходил по городу, искал эти треклятые документы.

— Вот когда найдет, там видно будет. Все, на этом разговор окончен. У меня кроме Антона еще куча дел.

— Но Коля!..

— Все, я сказал!

Если Астахов заканчивает фразу словами «я сказал», с ним лучше не спорить. Спрятав приказ в сумочку, Тамара срочно отправилась домой. Бедный мальчик! Интересно, он там уже отошел после вчерашнего ужасного побоища?

От побоища бедный мальчик уже отошел. Выспался, разомлел. Пиво с рыбкой — отличное снотворное. После сна стало хорошо, дремотно-сладко. Делать хоть что-нибудь не было никакой возможности. Поэтому не оставалось ничего другого, как зарядить в дивидюшник диск со свежим голливудским блокбастером, взять в холодильнике баночку холодного пива и залечь в мамину кровать, завернувшись в плед.

Но счастье длилось недолго. Пришла мама.

— Что делаешь, Антоша? Фильм смотришь?

— Ага…

— А у меня новости.

— Хорошие?

— Очень! Вот приказ о твоем увольнении.

— Что, и подписан?

— Не только подписан, но и пропечатан, и зарегистрирован!

— То есть завтра в офисе повесят объявление: «Астахов уволил Астахова»? Интересно…

— Антон! Ты все еще можешь исправить. У тебя еще целых полдня.

— Ма! Тут фильм такой классный!..

— Встать с кровати! — заорала Тамара.

Антон вскочил. Давненько мать не была в таком состоянии.

— Мама, сама подумай, что можно успеть сделать за это время? Отец для себя все решил. Он же меня видеть не может.

— Да ничего он не решил. А если решил, то перерешает. Сходи к нему. Поговори, извинись. Так, мол, и так, виноват, каюсь, исправлюсь.

— Да он меня сразу из кабинета попрет, как только увидит. И орать начнет.

— Это твой последний шанс. Давай, подымайся! Давай, давай. Посмотри, как это делает Максим. Вечно готов. Вечно ответственен. «Что надо? Сделано! Чего изволите? Доставлено!» А ты?

— Хорошо, уговорила. Пойду и еще раз образцово покаюсь. Побью себя в грудь, может быть, его величество меня и простит.

С покаянием сложилось в принципе неплохо. Жалобная рожица у Антона всегда хорошо получалась. И отец наезжал, конечно, по-крупному, но не орал, не ругался, а это уже прогресс. Того и гляди совсем отойдет и приказ дурацкий порвет, выбросит.

Но опять все испортил тот же вопрос: «Помнится, кто-то утром обещал найти потерянные документы. Где они?..»

Ответить нечего, и помощи ждать не от кого.

Эх-эх-эх, быть Антону уволенным…

* * *

Цыгане говорят: плохие люди песен не поют. Хорошая песня, хороший танец — всегда взлет души. А на взлете долго жить нельзя. Нужно присесть, отдохнуть. Бейбут увел Баро и Рубину к себе в трейлер. Хотели еще взять Земфиру. Но не нашли. Наверно, она где-то с Люцитой, утешает дочку.

А тут и Миро пожаловал. Горячий, взволнованный. Не стал долго рассусоливать, с ходу повинился:

— Простите меня, и вы, Баро, и ты, отец. Я был виноват перед вами.

— Да? И в чем же ты виноват? — на всякий случай переспросил Зарецкий.

— Что слова всякие глупые говорил, А на самом деле… Прошу вас: пожените нас с Кармелитой. Я и дня без нее прожить не смогу!

Баро недоуменно переглянулся с Бейбутом. Что за молодежь? Поди ее пойми. То пешком идти не хочет, то галопом скачет. Что ж… А мы старики, нам торопиться нечего, разобраться надо.

Огляделся Зарецкий, кого сделать вестовым. А, ну конечно… Рубину! Без нее хоть поговорить спокойно можно будет.

— Рубина, будь добра, найди и приведи нам сюда свою внучку.

Рубина про себя отметила: все как раньше, опять Баро ее отовсюду выпроваживает, под любым предлогом. На этот раз, правда, вежливо — «будь добра». Только от того не легче. Репейник хоть медом намажь, он все равно репейником останется.

В шатре бабушки Рубины было очень уютно. Как же нравилось Кармелите снова оказаться в таборе! Будто в детство вернулась, когда их семья еще кочевала. И какие все вокруг хорошие, милые. Женщины сказали, завтра с собой возьмут — гадать, на набережную. Как здорово! В последний раз Кармелита гадала в детстве, когда еще мама жива была. Говорят, у нее все так хорошо получается. В такие секунды чувствуешь себя всесильной волшебницей, кажется, махнешь рукой — и по твоему велению весь мир изменится.

Кармелита махнула рукой…

И в комнату вошел незнакомый парень.

Она его сначала не узнала. А потом прищурилась, глянула — и припомнила! Это он вчера в ресторане был. Вместе с тем уродом, который к ней приставал. Правда, в отличие от того, вел себя прилично, можно даже сказать — благородно. Ни на кого не нападал, только оборонялся. Ну, и друга своего защищал.

— Можно? — Фраза прозвучала как-то не так, неправильно; и Максим понял, чего не хватает — имени. — Можно к тебе, Кармелита?

— Ты и имя знаешь. А как ты сюда попал? Что, следил за мной? Ну-ка иди отсюда, тебе здесь делать нечего.

— Прости за все, что было в ресторане… А можно я просто два слова скажу?..

— Ну, если два, говори.

Вот, добился чего хотел. А теперь вперед, давай рассказывай, объясняй, что жить теперь стало трудно, а любить — легко. Что сердце замирает и болит, когда видишь ее. И еще больше болит, когда не видишь.

Да разве ж это все можно рассказать?..

— Я не знаю, как тебе объяснить… Но когда я услышал, как ты поешь… И после этого танца…

— Спасибо на добром слове. Спасибо еще, что в ресторане дружка своего успокоил немного.

— Не стоит. И Антона тоже прости. У него, по-моему, крыша поехала, когда он тебя увидел. А я…

— Гладко говоришь, но долго. Обещал два слова.

— Знаешь, я никогда не верил в любовь с первого взгляда. А теперь вот…

— А что теперь?

— А теперь вот, — Максим задумался, что же сказать такого; какое испытание любви придумать, тяжелое, страшное, неисполнимое, — скажешь уйти — и уйду! Сразу же!

— Да нет уж, постой, красавчик. Скажи хоть, как тебя зовут.

— Максим.

— Значит, Максим, понравилось тебе, как цыганка танцует?

— Очень.

— А ведь мы, цыганки, особенно таборные… — тут Кармелита не удержалась, чуть приврала, — людей насквозь видим.

— Правда?

— Правда. Вижу тебя. Ты сильный, смелый. Только на себя надеешься. И осечек в твоей жизни пока не было. Да только таких, как ты, жизнь порой ломает. Резко. Разом…

— А что еще видишь?

— Много чего вижу. Но больше пока ничего не скажу.

— А когда скажешь?

— Завтра. Приходи на набережную. Там и погадаю тебе. Да только уже не бесплатно. Это ведь работа наша цыганская…

А Рубина уж весь лагерь обегала. Нигде нет Кармелиты. Устала. Решила в свой шатер зайти, чаю попить. А внученька тут оказалась. Да не одна, с каким-то гаджо. Ну и ну…

Максим не растерялся, по-детски вежливо поздоровался с Рубиной.

— Здравствуйте.

— Это еще кто? Кармелита? Твой знакомый?

— Так, один чужак…

— Я сейчас все объясню… — спохватился Максим.

— Нет-нет, милый. Иди подобру-поздорову. Нечего тебе здесь делать! В шатре, с девушкой. Ступай, ступай.

— Хорошо. Спасибо. В смысле, до свидания.

— До свидания, до свидания, милый.

Выпроводив гаджо, Рубина строго посмотрела на внучку:

— Ты что, совсем с ума сошла? Придумала еще, чужаков каких-то приваживать! А ну-ка, быстро собирайся, тебя отец ждет. И жених тоже.

Баро времени зря не терял — строго Миро допрашивал. Уж очень тот его обидел прошлым вечером. Недомолвками своими, капризами разными.

— Значит, говоришь, без Кармелиты и дня прожить не сможешь. А вчера совсем иначе пел: рано, мол, жениться…

— Баро, я был неправ! Я все исправлю, разрешите завтра же сватов засылать.

— Прыткий какой! Засланец! Только теперь уж я торопиться не стану! Боюсь с женихом связываться, у которого что ни день — новые речи. Да и к тому же… пусть теперь невеста на тебя посмотрит.

— Вы правы, Баро. Извините… Накажите, как считаете нужным… — сказал Миро, снял со стенки кнут и протянул его Зарецкому.

Это был сильный жест. Баро оценил его. Взял кнут, стал разглядывать.

Миро тем временем стоял, покорно склонив голову.

— Хороший кнут. Добрый, — сказал наконец Зарецкий, повернулся к другу и посоветовался: — Ну что, Бейбут, десяти ударов с него хватит? Или обойдемся пятью?

Бейбут скрипнул зубами — еще не хватало, сына его кнутом хлестать! Но, с другой стороны, если вспомнить, как он вел себя в эти дни, может, и заслужил…

— Пойми, Миро. Дело тут не в наказании. И ты его не заслужил. Но теперь ты должен доказать мне, что достоин моей дочери.

— Я докажу, Баро! Только дайте шанс!

Баро улыбнулся — Миро опять нравился ему. Хороший все же парень. А вчера… Вчера, видно, какое-то затмение нашло.

В трейлер вошли Кармелита с Рубиной.

— А вот и твой шанс пришел! — сказал Баро.

— Пап, о чем ты? Какой шанс? Ты меня звал? — вопросами, как снегом, засыпала отца Кармелита.

— Кармелита, я хочу познакомить тебя с одним человеком. Узнаешь?

Кармелита всмотрелась в парня, на которого указал отец. Покраснела. Конечно, узнала. Господи, это же тот самый цыган, который чуть не сбил ее со Звездочкой. Она ему еще Грушей представилась. Зачем — и сама не поняла. Пошутила вроде, по-детски как-то. Неудобно получилось…

— Вижу. Вижу, что узнала жениха своего.

— Что? Какого еще жениха?!

— Значит, все же не признала. Это же Миро!

Ну и денек! Миро? Тот самый? Детский ее жених?..

Кармелита и Миро посмотрели друг на друга, как будто впервые увидели.

Девичье сердце все чует. И сердце Люциты в эту секунду чуть не разорвалось от горя. Хоть она ничего и не слышала. Сидела далеко от трейлера Бейбута, на лесной полянке. Рядом была мама. Земфира гладила ее волосы и, как могла, успокаивала.

— Я ненавижу эту городскую выскочку! — сказала Люцита, глядя в высокое синее небо.

— Успокойся, доченька. Что ж ты, как маленькая, опять расплакалась?

— Она же меня на глазах всего табора в грязь втоптала!

— Не говори глупости. Ты отлично танцевала, гораздо лучше Кармелиты.

— А ты видела, как Миро на нее смотрел? Он ею просто любовался!

— Э-э. От взгляда до свадьбы далеко.

— Да где ж далеко? Я знаю, я чувствую, что они сейчас вместе. Где-то сидят, знакомятся, сговариваются…

— Эх, дочка-дочка. Не все так просто. У Баро характер не мед, ты уж мне поверь. Бейбут — тоже не сахар. Кармелита — балованная, не таборная. И Миро — гордый, непокорный, кремень просто. Из таких камушков трудно кашу сварить. Так что ты не убивайся. Может, все еще обойдется. И будет Миро твой.

— А если не будет… Я этого не выдержу! Я ночью спать не могу, мне убить ее хочется! Особенно теперь, когда лицо в лицо, глаза в глаза увидела!

— Тише, дочка, тише. Убивать никого не надо. Ты уж лучше поколдуй, — сказала Земфира шутя.

Только зря сказала — глупая шутка получилась. С влюбленными нельзя так, они все всерьез принимают.

Вот и Люцита тут же припомнила, что у Розауры дед, по слухам, колдуном был. Надо будет к ней сходить, чему-нибудь поучиться…

Кармелита и Миро смотрели друг на друга, не решаясь заговорить.

Тогда Баро выразительно кашлянул и сказал церемониальным голосом:

— Бейбут, пойдем-ка, воздухом подышим, по табору погуляем. Пусть дети поговорят. А Рубина за ними присмотрит.

— Пойдем, Баро, — церемонно ответил Бейбут.

Оба вышли.

Но разговор все равно не складывался. Кармелите стало смешно — ну что за этнографические игры! «Рубина присмотрит…» Прямо как в позапрошлом веке. Неужели девушка не может с парнем наедине поговорить?! Возмущенно посмотрела на бабушку: неужели та ничего не понимает?

— Слепы мои глаза и глухи мои уши! — произнесла Рубина.

— Ну бабушка… — не no-взрослому заныла Кармелита.

Рубина зло махнула рукой: «Э-э-эх!» — и вышла из трейлера.

Миро достал из кармана браслет и надел на протянутую Кармелитой руку.

— Спасибо, — сказала девушка. — А я уж и не надеялась, что отыщу его.

— Так вот ты какая! Груша!

— Миро! Тогда, на дороге, я тебя просто не узнала.

— Ну, теперь-то узнаешь? Помнишь, как мы с тобой в детстве играли?

— Еще бы! Ты меня на лошади катал! Ты вырос. Такой… вытянулся… совсем взрослый стал.

— Ты тоже изменилась. Красавица! И танцуешь — глаз не оторвать. А уж на лошади как скачешь… Я тебя как увидел, подумал, вот если б моя невеста похожа была на…

— Вот так сразу?

— Правда.

— Не может быть!

— Я тебе не вру, клянусь. Я еще в тот момент подумал: жаль, что помолвлен с другой. А девушка моей мечты ускакала от меня.

— А теперь не жалеешь, что помолвлен?

— Да нет. Что ты! Ты же вот, рядом стоишь. До тебя рукой можно дотронуться.

— Нельзя. Обычай не велит, — сказала Кармелита и сама отошла от Миро подальше. Значит, все же есть что-то в этих обычаях, если и не хочешь, а следуешь им.

И этот шаг назад, и вызванная им отстраненность сбили весь разговор.

Помолчали. Миро боялся что-то не так сказать (как у него в последние дни часто получалось).

Кармелита оказалась смелее:

— Знаешь, все равно, странно как-то получилось. У меня до сих пор в голове не укладывается. Ты же мне как старший брат!

— Больше, чем старший брат. Жених.

— В том-то и дело, Миро, что жених — это не больше, чем старший брат. И не меньше. Это что-то совсем-совсем другое. Как говорится, из соседней кибитки…

Миро погрустнел. Еще совсем недавно ему казалось, что все уж решено. А тут…

— Миро, не грусти! Пойми просто: я выйду замуж только тогда, когда буду чувствовать, что ты для меня дороже всех на свете.

— Я все сделаю для этого, Кармелита. Клянусь тебе! Верь мне!