Люцита просто вышла пройтись по лесу вокруг табора. Легкий ветерок ласково трепал траву, ветки деревьев, ее волосы. Мир дышал спокойствием. Глаза отдыхали, глядя на окружавший ее зеленый цвет листвы.

И вдруг, в одно мгновение, все стало красным. И красными были не трава и деревья, а какая-то постройка, вставшая вдруг у Люциты перед глазами. Очертания постройки казались знакомыми, она напрягла память… Ну конечно, это же конюшня Баро. А вот из красной конюшни выбегают красные лошади, ржут и разбегаются в разные стороны.

Люцита никак не могла понять, что же означает это ее видение. И ничего не могла сделать с прокравшейся в сердце вместе с этим видением тревогой. Тогда она отправилась туда, куда звало ее видение, — к Баро на конюшню. Первой, кого она там увидела, была Кармелита.

— Лошадям грозит какая-то опасность! — Глаза Люциты горели.

— Какая опасность? — опешила Кармелита.

— Не знаю. Мне вдруг привиделось, что испуганные лошади выбегают из вашей конюшни…

— Ну мало ли что может привидеться. Ты меня напугала. Я подумала, им и на самом деле что-то угрожает… Ну а кошмары мне тоже иногда снятся.

— Да это не кошмары. Пойми, это было видение. Я теперь, как когда-то была твоя бабушка — шувани.

— Ты — шувани? Но ведь наша шувани — Земфира?

— Мама потеряла этот дар. Теперь он перешел ко мне.

— А бабушка моя об этом знает?

— Конечно, знает. Это ж как раз Рубина и помогла мне открыть, что я — шувани. Если б не она, я бы так и не поняла этого…

Люцита рассказала Кармелите все, что с ней произошло.

— Да, тогда получается, что твое видение — это действительно серьезно. Ты извини, что я к этому так легкомысленно сперва отнеслась. Я ведь не знала, что ты теперь… Просто для меня это как-то очень неожиданно. Ты — и вдруг шувани…

— Наверное, этот дар по наследству передается.

— Нет-нет. Я точно знаю: бабушка говорила, что дар шувани — он выбирает достойного.

— Это я-то достойна? Столько всего натворила…

— Зато теперь ты знаешь цену добра и зла. — Кармелита стала глядеть на Люциту как-то особенно внимательно.

— Что ты на меня так смотришь? — спросила новая шувани.

— Нет-нет, ничего. Просто образ шувани для меня — это все-таки моя бабушка. Ну вот как мы всегда в детстве думали? Бабушка — она старенькая и мудрая. А тут ты — красивая, молодая и вдруг — шувани… А я ведь в детстве тоже шувани стать мечтала. Думала, когда стану старенькой, обязательно буду шувани, как моя бабушка. Я за ней подсматривала и потом кукол своих лечила… Скажи, Люцита, а как ты видишь?

— Как? — переспросила та и закрыла глаза. — Ой, опять… Лошади… Они бегут… Вроде бы как ночь, но так ярко вокруг, как днем…

— А что это все может означать? Куда бегут лошади? И почему?

— Не знаю. Я пока что многое из того, что вижу, не могу понять. Может, я и зря тебя напугала, прости.

— Да нет, не зря. Все ты правильно видишь. Там где я — там одни несчастья.

— Не говори так, неправда это.

— Правда. Год назад Максим погиб, бабушка чуть из-за меня не умерла. Теперь вот еще Торнадо…

— Я согласна, что судьба у тебя непростая, но несчастья должны закончиться. Надо верить в это.

— Может быть и надо, но я уже не верю в то, что у меня когда-нибудь что-нибудь наладится.

Вдруг Люцита улыбнулась:

— А ведь ты лукавишь сейчас. Ты не о несчастьях своих думаешь. Ты думаешь о Миро и мечтаешь быть с ним рядом.

— С чего это ты взяла? — гордо бросила в ответ Кармелита, но кровь предательски прилила к ее лицу.

— Я это просто увидела, — спокойно ответила ей Люцита. — Я же теперь шувани.

Она еще раз прикрыла глаза, погружаясь в невидимое для остальных, а когда открыла их вновь, то сказала Кармелите:

— Я вижу, что ты любишь Миро.

— Но это не так! — сразу же стала спорить с ней сводная сестра. — Потому что я любила и люблю Максима…

— Кармелита, любовь не спрашивает, когда ей приходить. Я по себе знаю… Она просто приходит и поселяется в твоем сердце.

— Но я не могу этого позволить, — отвечала Кармелита тихо-тихо.

— Разве можно запретить себе любить? Попытаться скрыть любовь можно, а запретить — нет!

— Значит, придется скрывать… — Кармелита стала сдавать свои позиции. — И вообще, мы с Миро любим друг друга, как сестра с братом.

— Не делай быстрых выводов.

— А это не я — это он так сказал. Ну он так решил, и даже если в его сердце осталась еще любовь ко мне, то я об этом никогда не узнаю. Он не позволит.

— Не позволит? Но ты — его судьба, а он — твоя. И это именно судьба устроила так, что вы встретились. Остальное — за вами!

— Нет! Есть еще долг и честь! И в этом Миро прав! — Кармелита спорила не с Люцитой. Она спорила сама с собой.

* * *

В кабинет к следователю Соня вошла уже не влюбленной девушкой, а квалифицированным юристом. Было в ней это удивительное умение — преображаться, становиться из молоденькой девочки собранным профессионалом, когда дело касалось работы.

— Здравствуйте, разрешите?

Ефрем Сергеевич жестом пригласил ее войти. В конце концов, еще одна свидетельница, приходившая вместе с Милехиным в дом к Астахову в день кражи, пришла к нему сама, без вызова.

— Это вы ведете дело Милехина Миро Бейбутовича? — спросила Соня вежливо, но не просительно и не подобострастно.

— Да. А вы хотите дать показания? — Солодовников был явно заинтересован визитом.

Но эта девочка сильно его удивила.

— Нет, я — адвокат задержанного.

— Вот как? Не знал, что Милехин нанял себе адвоката.

— Каждый имеет право на защиту.

— С этим, конечно, никто не спорит. Но не каждый адвокат возьмется защищать цыгана, обвиняемого в воровстве. Особенно такая молодая и симпатичная девушка! — Ефрем Сергеевич никак не принимал Соню всерьез и в душе даже веселился.

— Знаете, я пришла сюда не выслушивать комплименты, а отстаивать интересы моего подзащитного!

— Да? А сам он об этом догадывается? — усмехнулся Солодовников. Следователь прекрасно знал, что без его ведома сидящий в камере следственного изолятора Миро никакого адвоката вызвать не мог.

Но это не сбило Соню — она тоже хорошо знала все свои права и юридические нормы. Предъявив удостоверение члена коллегии адвокатов, пусть и другого города, она потребовала свидания с задержанным для официального оформления своего участия в деле.

Ефрем Сергеевич хмыкнул, но выбора у него не было.

* * *

Баро и Астахов расстались, едва не поссорившись. Но каждый из них понимал, что доводить до этого нельзя. Слишком многое их теперь связывало — и бизнес, и город Управск, и, прежде всего, одна дочь двух отцов — Кармелита. Оба чувствовали, что лежавшая на их плечах ответственность должна перевесить эмоции.

Они созвонились и договорились встретиться еще раз — не для деловых переговоров, а просто чтобы посмотреть друг другу в глаза и еще раз пожать руки. Встретились на конюшне — у Кармелиты.

Люцита как раз уже прощалась, собираясь уходить, но Баро настоятельно попросил ее пройти в дом — у цыганского барона было о чем поговорить с приемной дочерью. Та, пожав плечиками, пошла в дом, а Баро в который уже раз задал Кармелите все тот же вопрос:

— Дочка, скажи, ну почему ты заточила себя в этой конюшне?

— Пап! — устало и раздраженно сказала девушка, пытаясь остановить его.

— Нет, ну так же нельзя! Коля, хоть ты ей объясни!

— Кармелита, я понимаю, что ты любишь лошадей и они тебя тоже любят… — робко вступил в разговор Астахов.

— Послушайте, я вас обоих очень прошу — оставьте меня в покое!

Но Баро было не унять:

— Кармелита! Твой отец, — кивнул он на Николая Андреевича, — приходит к нам в дом, чтобы повидаться с тобой, а тебя нет — ты на конюшне!

— Рамир, я прошу тебя… — остановил его Астахов. — Перестань. Я готов встречаться с Кармелитой где угодно.

— А я не хочу ни с кем встречаться! — У девушки начиналась истерика. — А вас, Николай Андреевич, вообще никто не просил сюда приходить!

— Что ты сказала?! — Зарецкий готов был уже отшлепать непослушную девчонку, как делал это совсем недавно — лет пятнадцать назад.

— Повторить? — спросила Кармелита с вызовом.

— Ты не должна разговаривать так со своим отцом! — говорил Баро, имея в виду Астахова.

— Рамир, я прошу тебя, оставь нас, пожалуйста, на некоторое время, — неожиданно попросил его Николай Андреевич. — Я хотел бы поговорить с Кармелитой один на один.

Зарецкий удивился, хотел сказать в ответ что-то резкое, но не нашел нужных слов, махнул рукой и вышел.

— Мне кажется, я понимаю, почему ты так со мной разговариваешь…

— Да! Да, да, да! — сорвалась она на крик. — Скоро все ваши подозрения не будут иметь для Миро никакого значения! Потому что я нашла ему адвоката — Соню!

— Нашла адвоката? Это правильно. Постой, как ты сказала? Соню? Соню Орлову? Но, насколько я знаю, у нее же практически нет опыта защиты в суде?

Девушка молчала.

— Пойми, Кармелита, я не хочу вмешиваться в ход следствия. Пусть милиция во всем разберется. А что касается Сони, то, может быть, ты и права — она юрист вдумчивый. Наверное, справится…

* * *

Надзиратель вел Миро на свидание с адвокатом. Цыган был заинтригован, кого же это ему определили в защитники? Но увидеть в комнате для свиданий Соню он уж никак не ожидал.

— Ты?! Значит, это ты взялась меня защищать?

— А чему ты удивляешься? Это моя работа.

— Соня, спасибо тебе большое, что пришла, но от твоих адвокатских услуг я, наверное, откажусь.

— Почему? Если это из-за гонорара, то мне ничего платить не надо. Я буду тебя защищать, потому что уверена в твоей невиновности!

— Сонь, ты не путай наши дружеские отношения с работой.

— Но нельзя же просто сидеть сложа руки и ждать чего-то. Надо верить в правосудие!

— Я в сказки давно уже не верю!

— Между прочим, я этим сказкам пять лет училась.

— Ну так я тебе скажу, что для начинающего адвоката дело ты выбрала неудачно! — В голосе Миро появилась жесткость.

— Почему?

— Да потому, что никакой суд не поверит в невиновность цыгана, которого обвиняют в воровстве! — И парень резко встал, попросив надзирателя увести его обратно в камеру.

— Миро, останься, пожалуйста, и давай поговорим спокойно! — не менее жестко сказала Соня — так мог бы говорить опытный адвокат, всю жизнь общавшийся с обвиняемыми в преступлении, а не молодая красивая девушка.

И парень подчинился, сел на место.

— Привыкни к мысли, что тебе необходим адвокат, — Соня брала быка за рога, — и суд не может состояться, если у обвиняемого не будет защиты. Тем более что адвокат, который верит в твою невиновность так, как я, — это большой плюс!

— Это нужно для защиты?

— Нет, это нужно для меня… — на одну секунду дала слабинку Соня, но, тут же спохватившись, снова взяла в руки и себя, и разговор: — Так что не будем терять времени. Расскажи мне все, что ты помнишь о дне этой кражи.

…Так у подозреваемого Милехина появился и начал работать адвокат.

* * *

Зарецкий вернулся в дом. Люцита дожидалась цыганского барона.

Баро пригласил ее к себе в кабинет, сам подошел к столу, открыл ящик, достал оттуда узелок, развязал его — и Люцита увидела свои же, проданные скупщику золота украшения.

— Откуда они у тебя? — спросила она удивленно.

— Во всяком случае, я их не украл. Тут все по-честному. Забери их.

— Но я не понимаю… Нет, я их не возьму. Это мой вклад в освобождение мужа.

— Люцита, твой муж на свободе. А украшения — у меня. Так что бери их, носи и радуйся!

— Не надо, Баро… Спасибо, но я не возьму их обратно! Я все готова была отдать, чтобы спасти Богдана. Вот если бы я отдала мою руку или мою душу — как бы ты мне их вернул?

— Но ведь эти украшения — не твоя душа. И их можно вернуть. Так что бери и носи!

Но цыганка никак не соглашалась.

— Да уж, ты с детства была упрямой девочкой, Люцита. Но подумай: эти украшения носила твоя бабушка, потом твоя мать. Они передавались из поколения в поколение! Так неужели ты хочешь нарушить цыганскую традицию?

— У цыган много традиций, Баро, — отвечала Люцита, перебирая рукой такие знакомые ей браслетики и брошки. — Одна из них — отдавать все ради спасения ближнего. Я отдала их ради спасения моего мужа, и ничего не возьму обратно!

Тогда из того же ящика стола Зарецкий вынул еще и ожерелье.

— А что ты скажешь об этом украшении?

— Постой, но это я видела на маме…

— Я подарил его Земфире, когда она сказала, что беременна.

— А потом отобрал? — В глазах Люциты появился испуг.

— Нет. Это ожерелье я купил у того же самого человека, у которого выкупил и твои украшения. Люцита, ты можешь мне что-нибудь об этом сказать?

— Но я… Я ничего не знаю. Мне нечего тебе сказать. Но знаешь что?.. Спроси у мамы!

Зарецкий молчал. Тогда Люцита наконец-то произнесла то, что хотела сказать с самого начала:

— Я одно знаю, Баро, — мама очень сильно тебя любит! Так что спроси лучше у нее. Просто возьми и спроси!