Васька бежал к маме. Нет, он не надеялся найти ее по звездочке, как хотели младшие. Он был уже взрослым мальчиком — как-никак, девять лет — и теперь не верил в сказки уже вполне обоснованно. Васька бежал к маме на кладбище. Бегал он туда, на могилу Розауры, часто. Последний раз его даже сопровождал Рыч. А после приключения сегодняшней ночи Васька просто не мог туда не прийти, не рассказать ей все.

Путь его от табора на Старое кладбище лежал через новый микрорайон. Пробегая дворами, Василий остановился на минутку по важному делу — выяснить у гулявшей с собакой-далматинцем девочки, как зовут пса и какие он умеет выполнять команды. И, уж конечно, просто не мог обратить внимание на то, что, пока он с ней разговаривает, за ним внимательно наблюдают две пары глаз из окна четвертого этажа типовой девятиэтажки.

…Леха заметил Ваську, стоя у кухонного окна с чашкой кофе, и тут же позвал Руку.

— Смотри, тот самый?

— Да… Оп-па!

— Что «оп-па»?

— Ты видишь, что он делает?

— А что? Стоит с девчонкой какой-то треплется.

— Вот именно — треплется! Понимаешь? Пацан заговорил! Он теперь может быть для нас опасен. Пошли!

Бандиты осторожно вышли из дома и направились вслед за Васькой, держась от него на почтительном расстоянии. Вскоре он привел их на Старое кладбище.

Мальчишка подошел к надгробию матери.

— Мама, я должен тебе сказать… Сказать, что я очень тебя люблю! Ты — самая замечательная мама в мире, и я… И все мы — мы никогда тебя не забудем! А тем, кто тебя убил, я отомщу. Клянусь! Самой страшной цыганской клятвой клянусь — им не жить на земле!

Мальчонка достал свою гордость — настоящий большой цыганский нож — и надрезал себе руку, чтобы скрепить клятву кровью. Посидел еще возле могилы матери, так и не спрятав нож в ножны. И собирался было уже бежать в театр, когда вдруг кто-то его окликнул:

— Пацан!

Перед Васькой выросли Рука и Леха.

— Зря ты, пацан, снова у нас под ногами оказался…

— Не подходи! — отвечал мальчишка, стараясь напустить на себя грозный вид.

— Смелый парень, ничего не скажешь. Молодец!

— Я сказал, не подходи! — И Васька поднял нож.

— А что ты мне сделаешь? — ухмыльнулся Рука. — Убьешь?

— Не подходи — хуже будет!

* * *

Когда Игорь вернулся поздно ночью, Тамара уже спала. Он разделся и лег рядом.

— Ну что, все в порядке? — спросила Тамара сквозь сон, не открывая глаз.

— В порядке, в порядке. Я тут Олесю в гостинице встретил.

— Кого?

— Говорю же кого — Олесю!

— Что она здесь делает ночью?

— Похоже, Астахов ее выгнал.

Тамара то ли не расслышала, то ли не поняла. Потому что отреагировала совсем вяло. Только зевнула, повернулась на бок и продолжала спать дальше. Но вот наутро она сама неожиданно вернулась к этому разговору.

— Игорь, а ты уверен, что Олеся ушла от Астахова и живет в гостинице?

— Уверен на все сто! Я сам видел, как коридорная дала ей ключи и она вошла в свой номер.

— Значит, Астахов остался один?

— Да. И ты прекрасно понимаешь, что это подходящий момент для того, чтобы его убрать.

— Так, знаешь что… Об убийстве Астахова подумаем позже. А сейчас я иду в парикмахерскую.

— Ну хорошо. Но имей в виду — я обязательно тебе об этом напомню. А пока, моя дорогая, мне нужны деньги.

— Зачем?

— А просто так! — улыбнулся Игорь. — Перед таким важным делом я хочу выпить, расслабиться.

Тамара посмотрела на него неодобрительно:

— А мне кажется, что голова у тебя сегодня должна быть трезвой.

— Не начинай, Тамара, не надо. Я же немного, для куражу!

— Игорь, какой кураж, какая выпивка? Ты забыл, что должен сегодня сделать?!

— Ну тогда и тебе, Тамара, нужно сейчас сидеть и думать только о том, как все это будет. А ты вместо этого в парикмахерскую собралась, красоту наводить!

— Я, между прочим, женщина!

— А я — мужчина! Каждому свое! Мне просто нужно слегка расслабиться перед серьезным делом.

— Так, все, не морочь мне голову!

— Значит, не дашь денег?

— Не дам. Тем более что давала тебе совсем недавно. — И с этими словами она вышла, взяв со стола свою сумочку.

Игорь проводил ее взглядом. Потом посмотрел на то место, где минуту лежала Тамарина сумочка, а в ней и портмоне с деньгами. И заметил забытое Тамарой на столе колечко…

* * *

Бандиты шаг за шагом надвигались на стоявшего с ножом девятилетнего мальчика.

— Ух какой! — говорил Леха.

— Неужели в человека нож бросишь? Не дрогнет рука-то? — приговаривал и Рука.

— Не надейся — не дрогнет. Я вас ненавижу! — отвечал пацаненок.

— Это за что же? За то, что ты, шкодник, сам нас выслеживал, вынюхивал?

— Нет! За то, что вы убили мою маму!

— Чего? Что ты мелешь, пацан? — В один момент Рука стал очень серьезен.

— Я вас видел возле подземелий, а там убили мою маму!

Бандиты переглянулись.

— Так это была твоя мама? — спросил Леха.

— Да! Она меня пошла искать. А вы ее… — По Васькиным щекам полились слезы, но нож он держал по-прежнему крепко.

— Вот что, пацан, — заговорил с ним Рука как со взрослым, — мы ее не убивали.

— А кто?

— Это теперь не важно! — Боязнь Удава до сих пор слишком крепко сидела в их головах.

В этот момент на кладбище появился запыхавшийся Рыч. Он и бандитская парочка заметили друг друга одновременно.

— О, смотри — еще один! — осклабился Леха.

— Тебе чего, Рыч? — спросил Рука, глядя на него исподлобья.

Цыган быстро сориентировался в ситуации:

— Отпустите мальчонку, зачем он вам?

— Жаль, — сказал Леха, обращаясь к Руке.

— Да. Так может, и отпустили бы, — спокойно проговорил Рука. — А теперь мочить вас придется обоих!

С этими словами бандит выхватил пистолет и наставил его на Рыча. Но долей секунды раньше Рыч сам кинулся к нему и за миг до нажатия курка перехватил его руку. Бандит выстрелил, но пуля только рассекла воздух.

* * *

Приехав в Управск, Алла Борисовна Орлова обнаружила для себя много нового. Оказывается, Соня занималась не только выставкой Светкиных работ в помещении старого управского театра, но и еще много чем. А ведь Алла отправила ее в Управск на несколько недель раньше себя именно для того, чтобы дочь организовала все на высшем уровне. Однако Соня, по собственной инициативе, пустила в театр цыган, чтобы они играли там какие-то свои представления. Больше того, сама же и оформила им все необходимые документы.

Алла была вне себя. Она кричала на дочь целый день. Она ругала ее на чем свет стоит. Соня, как всегда, терпела все с редкой стойкостью и спокойствием. Но только до тех пор, пока Алла не начала поносить цыган «во главе с этим грязным противным парнем. Как его там? Миро».

Тогда Соня впервые в жизни дала матери отпор. Она очень спокойно остановила ее бурный словесный поток и попросила не вмешиваться. А когда в ответ Алла стала ругаться еще сильнее, дочь так же спокойно сказала, что сумеет найти на нее управу. Чего стоило Соне это ее спокойствие в разговоре с разбушевавшейся матерью, знала только она сама.

— О какой такой управе ты говоришь? И кому?! Мне, своей маме?!! — не унималась Алла. — Ты что, собралась натравить на меня толпу цыган?

— Этого не потребуется. — Соня по-прежнему изо всех сил старалась оставаться спокойной. — Не забывай, что я все-таки училась на юридическом. И что интересно, мамочка, я, оказывается, хорошо выучилась. Во всяком случае, кое-что у меня получается совсем неплохо.

— Я не очень понимаю, девочка моя, что ты имеешь в виду.

— Очень просто, мама. Выставка, на которую ты возлагаешь такие надежды, может и не состояться.

— Почему это? — самоуверенно возразила Алла. — Помещение — мое, на картины у меня заключен договор…

— Дело в том, мамочка, что твой договор на экспонирование картин был с живой художницей Светланой Форс. Но договора передачи у тебя нет. Так что формально картины принадлежат ее единственному наследнику — отцу… — Соня сделала эффектную паузу и продолжала: — А это значит, что отец Светы, Леонид Вячеславович, волен делать с картинами все, что он захочет. Если, конечно, ему об этом напомнят.

Последнюю фразу она произнесла с особым нажимом. Но Алла не собиралась сдаваться.

— Так ты, значит, выучилась на юридическом? Я для того тебя, неблагодарную, учила, чтобы ты мне палки в колеса вставляла?! Ты мне была нужна как мой юрист, мой помощник! А вместо этого ты спелась с цыганами, которые довели до могилы твоего родного брата!!! — Она воздела руки к небу. — Максим мертв! Он погиб из-за того, что связался с цыганкой! А ты тут передо мной дипломом своим трясешь? Дрянь!

Мать с размаху влепила дочери пощечину. И Соня не выдержала — заплакала. Не от боли, конечно, — от обиды.

…Вскоре после этого Миро нашел плачущую Соню забившейся в дальний глухой угол театра. Она сразу же рассказала ему о ссоре с матерью, потому что ведь тяжелее всего держать переживания в себе, внутри.

— Соня, ну послушай… — Миро не очень хорошо умел утешать, но чувствовал, что должен был это сделать. — Это не беда, что ты поругалась с мамой — она все поймет, я уверен…

— Нет, Миро, я ее потеряла навсегда! — и все это сквозь слезы.

— Не надо так говорить…

— Ты знаешь, я думаю, что если бы у меня совсем не было мамы, тем более такой, то мне было бы гораздо лучше!

— Никогда не говори так, Соня! Так даже думать нельзя! Это у тебя просто истерика, а родители — это святое, их нам Бог дает.

— Это, может быть, у других так. Только мою матушку, Миро, святой назвать сложно…

Парень обнял плачущую девушку за плечи и нежно погладил рукой по спине, отчего по телу Сони сначала пробежала дрожь, а потом разлилась приятная истома.

— Не расстраивайся ты так, — говорил тем временем Миро, — все будет хорошо, вот увидишь. Будет и театр, и выставка. И мама твоя, даст Бог, поймет рано или поздно, что ты права.

— Да ничего она не поймет, Миро, кроме своих прихотей. Она и Максима даже после его смерти понимать не хочет. Ну что еще должно произойти, чтоб мама увидела, что она не одна на свете?

— Не знаю, Соня. Возможно, ты права и маму твою не исправить. Зато ты на нее совсем не похожа.

— Но она же все-таки моя мать! — глотая слезы, причитала девушка. — Знаешь, как тяжело?

— Спасибо тебе, Сонь, что заступилась за нас.

И тут она осмелилась сказать то, что давно уже лежало у нее на сердце:

— Это я за тебя заступилась, Миро…

Воцарилась тишина.

…А потом Миро повел Соню гулять по берегу Волги.

* * *

Закончив переговоры с Баро, Астахов снова заглянул на конюшню к Кармелите.

— Ну что, я пришел сказать тебе, что мы с твоим отцом обо всем договорились. Это будет наш общий проект.

Девушка улыбнулась:

— Я очень рада, что у моих двух отцов будет что-то общее, кроме меня.

— Знаешь, а это ведь и в самом деле интересная задумка. Коттеджи, пожалуй, слишком дороги, а вот дом в самый раз. Тем более что строительный бизнес у нас сейчас так хорошо идет. Думаю, и мне, и Рамиру проект принесет, кроме всего прочего, и моральное удовлетворение. Ну и еще, Кармелита, я очень надеюсь, что это общее дело сблизит всех нас троих: Рамира, меня и тебя…

Девушка молча согласилась. А потом стала мечтать вслух:

— Мы построим большой прекрасный дом… Может быть даже, я смогу в нем жить…

— Я как раз зашел поговорить с тобой об этом, Кармелита. И если ты не против, то я хотел бы предложить тебе перебраться пожить ко мне.

Девушка подняла на него удивленный взгляд.

— И я буду очень рад, если ты согласишься! — поспешил добавить Николай Андреевич.

Ответила Кармелита не сразу:

— Спасибо большое, но… Я не могу сейчас принять твое приглашение.

— Я не хочу настаивать, но просто объясни мне: почему ты так упорно держишься за эту конюшню? Неужели тебе здесь лучше?

— Мне здесь легче… Здесь меньше воспоминаний.

Помолчали.

— А где строить дом вы уже решили? — Кармелита сама перевела разговор на другую тему.

— Ну об этом нужно хорошенько подумать. Надо ведь не только найти подходящее место, но еще и выкупить его.

— Знаешь, а я, кажется, одно такое место знаю.

— Да? Интересно, и какое же?

— Катакомбы.

— Катакомбы?! Да это место в городе считают проклятым! Столько несчастий там произошло. И с тобой в том числе. Тем более цыгане ведь народ суеверный.

— Да, но посмотри на это с другой стороны: разрушить эти подземелья навсегда и построить на их месте новый хороший красивый дом — ну разве это не начало новой жизни? И не только для цыган — для всего города!

Астахов задумался.

— Может быть, ты и права… Там, конечно, могут возникнуть сложности. Это ведь не бесхозная земля — она раньше принадлежала заводу…

— Ну завод давно разорился и умер. Так что, думаю, земля сейчас опять городская. И ни городские власти, ни люди возражать не станут. Кто ж может быть против уничтожения развалин и подземелий и постройки на их месте нового жилого комплекса?

— Во всяком случае, тут есть над чем подумать, — отвечал Николай Андреевич. — Мы с Рамиром обязательно твое предложение обмозгуем. Как знать, может это и есть решение вопроса.

— Подумайте, подумайте.