Земфира и Люцита все сидели, обнявшись, в больничном коридоре. В реанимационную палату, куда после операции перевезли бесчувственного Рыча, никого не пускали.

— Ничего, дочка, — утешала молодую цыганку мать, — Богдан молодой, сильный, организм у него крепкий…

— А Васька? — вдруг перебила ее Люцита. — Васька же теперь будет считать себя виноватым в том, что случилось с Богданом! Ты успокой его, мама. А то вдруг он, не дай Бог, опять говорить не сможет.

— Я постараюсь, дочка.

— Богдан не умрет! — вдруг закричала Люцита, да так, что было слышно в соседних палатах.

После дикого нервного напряжения во время многочасовой операции Рыча, у нее начиналась истерика. Из глаз брызнули слезы, и она зарыдала, уткнувшись в Земфирино плечо.

— Он не может умереть, мама! Ведь он для меня — все в этой жизни! Я не отпущу его!

— Конечно-конечно. — Мать гладила ее по волосам. — Он будет жить, доченька. Обязательно будет жить! Надо только верить. Верить и ждать. Слышишь меня? Будет жить обязательно!

— Да, мама, ты права. — Люцита утерла слезы. — Надо верить и ждать, надо быть сильной. И нельзя плакать…

Они постарались улыбнуться друг другу.

— Я горжусь тобой, дочка…

* * *

Почти совсем протрезвев от страха, Игорь вошел под мрачные сырые своды подземных лабиринтов. Углубился на несколько шагов в темноту, споткнулся обо что-то, громко чертыхнулся и тут же услышал прямо рядом с собой голос:

— Ты меня звал?

— Леонид Вячеславович?! — Голос у Игоря с испугу дрожал. — Здравствуйте.

Поджидавший его Форс включил фонарик.

— Ну что ж, не побоялся сюда прийти. — Леонид Вячеславович был, как всегда, спокоен. — Значит, то, что ты так хочешь мне сказать, важно не только для меня, но и для тебя.

— Важнее для вас, — храбрился Игорь.

— Посмотрим. Говори, зачем пришел?

— У меня есть кое-что, лично вас касающееся.

— Конкретней!

— У меня есть пленка, на которой записан один очень интересный разговор…

— Интересный для кого?

— Для вас. Ну может, и для милиции. Это уж как дело пойдет.

— Ты что же, решил меня шантажировать? — Форс сначала пристально посмотрел на Игоря, а потом от души рассмеялся. И от этого смеха, многократно усиленного гулким катакомбным эхом, Игорю стало совсем жутко.

— Зря смеетесь, Леонид Вячеславович, — выдавил он из себя, всеми силами стараясь не показать перед Форсом свой страх. — У меня в руках такой компромат на вас, что если он только всплывет…

— То что? В тюрьму сяду?

— Ну да…

— Нашел чем пугать. — Форс достал платок, вытер глаза после искреннего смеха и стал вдруг очень серьезен. — Ну давай, показывай свой компромат.

Игорь поспешно достал пакет с диктофоном.

— Вот… — Но он не успел закончить, как Леонид Вячеславович вдруг резко выхватил пакет из его рук. А когда Игорь попытался что-то сказать, то Форс тут же его перебил:

— Спокойно, спокойно! Я же не могу покупать кота в мешке. Я должен сначала послушать.

— Из моих рук, — попробовал было настоять на своем Игорь, но адвокат вновь его оборвал.

— Так, Игорек. Не ной! Пленка уже в моих руках. Сначала послушаю, потом поговорим. — И, достав из пакета диктофон, Форс нажал кнопку.

— Послушайте, как я могу успокоиться! — говорила на пленке Тамара. — Вы убили женщину!

— Да-да, конечно, — игриво отвечал ей голос Форса. — Вот этим самым шампанским и убил.

— Леонид, не нужно превращать преступление в шутку. Вы решили свалить на меня все?! Вы зачем-то убили цыганку, а чтоб обеспечить себе алиби, и меня впутали в эту историю!

— Что ж, давайте поговорим по-взрослому. Я действительно заранее побеспокоился о том, чтобы сделать себе алиби…

Леонид Вячеславович выключил диктофон.

— Все верно, это наши голоса. Мой и Тамары.

— Там и дальше очень интересно, — ухмыльнулся Игорь. — Про машину Зарецкого, которая должна оказаться неисправной, и про Максима… Ну что скажете?

— Пленка хорошая, слов нет. Чрезвычайно познавательная. Остается один вопрос: кто еще о ней знает?

— Никто, — не задумываясь, соврал Игорь.

— Никто? Ты ее больше никому не хотел продать?

— Нет. Никому. Только вам. Я же знал, что вы лучший клиент.

— Интересно знать, откуда она вообще у тебя взялась. Неужели записывал ее ты? Или Тамара?.. Больше некому.

— Неважно, кто записал. Главное, что она у меня. А если захотите, будет у вас.

— А если не захочу? Что ты тогда будешь с ней делать?

— Ну я найду кого-нибудь другого, кого она заинтересует.

— Ты что, мне угрожаешь? Забыл, к кому пришел?

— Ну почему же? Помню — к вам… К человеку, на котором не один труп, а он все разгуливает на свободе. И иногда даже адвокатством подрабатывает.

— Да, ты прав — мне убить ничего не стоит. Я вот сейчас тебя замочу, и никто об этом даже не узнает.

— Узнает. Я сказал кое-кому о том, куда пошел… И потом, эта пленка — копия. А оригинал хранится у надежного человека, — пролепетал Игорь, но душа у него снова ушла в пятки. Однако бежать отсюда эти пятки сейчас не могли.

— Врешь. Ты не настолько умен, каким хочешь казаться.

— Форс, зачем тебе лишний труп? Заплати мне — и разбежимся! — уже не предлагал, а просил его Игорь.

— Ты прав. Лишний труп мне не нужен. Сколько ты хочешь?

— Двадцать тысяч.

— Евро? — иронично спросил Форс.

— Можно и в долларах.

— Ну хорошо. На!

Адвокат с издевательской скрупулезностью отсчитал из своего портмоне пять тысяч рублей.

— Нет, Леонид Вячеславович… Ну этого же мало! Нет-нет…

— С тебя и этого хватит. Пленка-то у меня. А впрочем, не хочешь — не надо. — И Форс сделал вид, что собирается спрятать деньги обратно.

Тут же Игорь поторопился выхватить их себе.

— Свободен! — с презрением бросил ему адвокат, и горе-продавец поспешил уйти восвояси.

А Форс лишь пробормотал себе под нос:

— Дешевка-человек. И чем дальше, тем дешевле…

* * *

Олеся сидела в гостиничном номере перед зеркалом и занималась своим лицом. Еще недавно занятия всеми этими маленькими косметическими хитростями доставляли ей удовольствие, приносили мало с чем сравнимую радость. Ведь ей было для кого выглядеть красивой. А сейчас — сейчас она делала это скорее автоматически. Ну просто чтобы хоть чем-то себя занять.

В дверь номера постучали.

— Войдите, — ответила хозяйка.

Вошел Астахов.

— Коля?!

— Олеся, я очень хочу, чтобы ты меня простила!

— Тебя не за что прощать.

— Ну тогда я просто не понимаю, в чем же дело?

— Коля, а как ты меня нашел?

— Это не самое трудное. В твоей квартире — жильцы. А тут… Ты ведь уже жила раньше в этой гостинице.

— Я могла и уехать из города.

— А я был уверен, что ты не уедешь… Олеся, я никак не могу понять, почему ты от меня ушла. И очень хочу, чтобы ты вернулась!

— Я не могу.

— Но почему? Почему, Олеся?! Из-за того разговора с Миро?

— Я чувствую себя виноватой…

— Да там ведь все уже разрешилось! И вообще, мы с Зарецким договорились вести это дело вместе.

— Я очень рада за вас и желаю вам удачи.

— Почему — за вас? Мой бизнес — он ведь давно уже и твой тоже.

— Да?

— Конечно! Ты понимаешь, главное в том, что ты сказала мне правду. Я считаю, что и в деловых отношениях, и в личных, главное — это доверие. И оно должно быть взаимным.

— Доверие? — еще раз переспросила Олеся.

— Да.

— В таком случае… Коля, помнишь, я тебе рассказывала, почему оказалась в твоем доме.

Астахов погрустнел.

— Конечно, помню. Только, может, сейчас не нужно об этом.

— Нужно, столько времени прошло, а мне все стыдно. Я же по заданию Форса должна была шпионить за тобой, Коля. И докладывать обо всем ему. И я шпионила и докладывала.

— Но ведь ты сопротивлялась, как могла. И даже сумела вырваться из-под его влияния.

— Да, но все равно. Так противно было. Будто в грязи измазалась.

— И что же такого ты рассказала обо мне Форсу?

— Какая теперь разница? — ответила Олеся вопросом на вопрос.

— Да, действительно, теперь никакой, — согласился Астахов. — Я уж и забыл, почему же ты пошла на это? Как он заставил тебя?

— Это была моя плата за то, что он помог мне выйти из тюрьмы. А уже потом он все время меня шантажировал тем, что я в любой момент могу снова оказаться за решеткой.

— Но я никак не пойму… Почему ты с самого начала ничего не рассказала об этом мне? Ведь я-то уж смог бы тебя защитить!

— Тогда я еще не очень хорошо знала тебя, Коля.

— А потом?

— А потом я тебя полюбила! И мне уже ничего не было страшно. Вот тогда-то я сама отказалась ему помогать. Коля, тогда ведь никто еще не знал, что за человек этот Форс! — Олеся плакала, переживая еще раз события того ужасного года.

— Тогда о чем говорить?.. Тебя заставили, и ты вынуждена была какое-то время это делать. Но, как только смогла, вырвалась из этого болота. Вот и все. Зачем же терзать себя?..

— Коля, неужели ты хочешь сказать, что простил это все? Что ни на каплю не обижен на меня.

— Я хочу сказать: если та давняя история до сих пор так тебя мучает, это говорит только о твоей совестливости. После этого я еще больше буду беречь наши с тобой отношения, наши чувства!

— Но в том-то и дело, Коля, что между нами нет больше никаких отношений, никаких чувств, никакой любви.

Вот от такого признания Астахов действительно опешил.

— Подожди, Олеся, может быть, ты преувеличиваешь? Конечно, у нас с тобой были проблемы, но…

— Нет, Коля, я знаю, что говорю. Я не люблю тебя. А ты — меня… Это все не любовь.

— Что же это тогда?

— Это желание красивой жизни. Но я в этой жизни — чужая.

— Я виноват… Это я виноват, Олеся, что у тебя возникло такое ощущение!

— Нет, Коля, нет. — Ее весь этот разговор мучил не меньше, чем Астахова. — Ты… Ты такой, как ты есть. Вокруг тебя много людей. И они все — из чужой для меня жизни.

— Кто? Кто эти люди, о которых ты говоришь?

— Твой сын, твоя дочь. Коля, я смотрю на них и понимаю, что никогда не смогу принять и полюбить их!

— Но… Может быть, это просто дело времени? — Астахов совсем растерялся.

— Нет, это другое. Просто я никогда не смогу стать одной из вас.

— Олеся, но это же просто бред какой-то! Ведь, в конце концов, ни Антон, ни Кармелита не виноваты в том, что они — мои дети!

— Я знаю это, Коля. Но мне кажется, что они всегда будут относиться ко мне, как к горничной, пусть и бывшей.

— Но это действительно тебе только кажется!

— Может быть. Но я… Я не чувствую себя хозяйкой в твоем доме. Понимаешь, у меня такое ощущение, будто я нахожусь на какой-то круглосуточной работе. Я постоянно должна думать, что сказать, как повернуться, как сесть, чтобы соответствовать…

— Но ты же совершенно неправильно все воспринимаешь!

— Быть может. Но я устала притворяться.

Астахов исчерпал весь запас аргументов и в этот раз не нашелся что ответить. Помолчали.

— Ну и что же ты теперь будешь делать? — спросил он Олесю после паузы.

— Не знаю. Но вернуться к тебе, Коля, я не могу.

— Ну что ж… Смотри. Решай. Я только хочу, чтобы ты знала — я всегда буду ждать тебя, Олеся!

Она ничего не ответила. Тогда Астахов медленно пошел к двери. И все же, уже взявшись за дверную ручку, еще раз обернулся и просто спросил:

— Ты слышишь меня? — и, не получив никакого ответа, добавил: — Я жду тебя. Дома…

На этих последних словах Олеся готова была кинуться к Астахову на грудь, но зачем-то сдержала себя. Почему-то дала любимому уйти. А сама так и осталась стоять посреди гостиничного номера, не зная, то ли ей бежать за своим Колей, то ли опять остаться одной в этой жизни.

И тут в дверь опять постучали…

* * *

Баро вновь стоял посреди конюшни рядом с Кармелитой. По правде сказать, он готов был и жить здесь, бросив дом и перебравшись вслед за любимой дочерью.

— Я никогда не думал раньше, Кармелита, что ты будешь так самоотверженно заниматься лошадьми.

— Да, знаешь, папа, они ведь как дети — нельзя забыть накормить их, напоить… Слушай, па, а Николай Андреевич уже разговаривал с тобой насчет места для строительства цыганского дома?

— А что, он уже нашел самое лучшее место для работ?

— Нашел, но только не он, — лукаво улыбнулась Кармелита и тут же смутилась. — Ну это, в общем-то, просто идея…

— И, конечно же, твоя? — Баро слишком хорошо знал свою дочь.

— Моя. Папа, ты только пообещай мне, что сразу не скажешь «нет»!

— Обещаю, — улыбнулся цыган.

— Это катакомбы. Ну подземелья заброшенного завода.

— Ах, катакомбы… Да, мы уже обсуждали эту идею… Страшное место. Там столько всего произошло…

— Вот именно, папа! Вот именно! Если там все снести, от этого же всем только легче дышать станет!

— Знаешь, дочка. Я ведь тоже все больше склоняюсь к этому варианту.

— А Астахов?

— Да он уже, кажется, и с мэрией поработал! А теперь… Кармелита! У меня ведь тоже есть одна идея. Только уж и ты пообещай мне не говорить «нет» сразу. Обещаешь?

— Ага!

— Сегодня Миро дает представление в театре…

— Нет, папа!

— Доченька, ты же только что мне обещала! Ну пойми, лошади — это, конечно, хорошо, но нужно ведь и с людьми общаться.

— Я не могу оставить конюшню надолго, — отвечала Кармелита, прекрасно понимая, что такому аргументу отец не поверит.

— Не надо надолго, — тут же согласился Баро. — Приходи к началу, а уйдешь, когда захочешь. Ну хоть немного побудешь среди людей! Считай это моей к тебе личной отцовской просьбой.

— Ладно, пап, я подумаю.

— Подумай-подумай, — Баро поцеловал дочкины волосы у самой макушки.