Жизнь идет и развивается не по Марксу, Гегелю или Канту, а исключительно по Палычу. Все, что он наговорил, все сбывается. Вот уж Максим и в тюрьму попал.

Кстати, Палыч, наверно, в котельной волнуется, что Макс на ночь не пришел. Хотя нет, вряд ли. Максим уходя сказал: "Палыч, ты это, не очень-то на меня внимание обращай. Жизнь у меня теперь вольная, безработная. В общем, ты ложись спать, меня не жди!"

"Это правильно, — ответил Палыч. — Я в молодости, когда совсем хреново становилось, тоже норой в загул ударялся, чтоб совсем с ума не сойти. Только смотри, аккуратно с этим делом обращайся. А то, сам понимаешь: с горы прыгать проще, чем на нее запрыгивать".

Ну вот и допрыгался…

Следователь Бочарников никогда не был замечен в антицыганских настроениях. Но в последнее время, после того как под Управском обосновался табор, он уже изрядно устал от этого неспокойного, горячего народа.

И что интересно, каждый раз у них что-нибудь новое случается.

То цыганку Рубину в воровстве обвинили (старушка, кстати, очень симпатичной оказалось и с ребенком все ему правильно нагадала). То, как он потом прослышал, ее же чуть было кто-то не отравил.

То Максима Орлова кто-то порезал (не исключено, кстати, что цыган Миро Милехин). То в самого Миро кто-то стрелял (не исключено, и даже очень вероятно, что тот самый Максим Орлов).

В общем, карусель какая-то непонятная. Как в анекдоте. То ли он украл, то ли у него украли. Но осадочек, осадочек неприятный остался…

— Ну здравствуй, Максим Орлов! — сказал следователь Андрей Александрович Бочарников.

— Здравствуйте, — равнодушно ответил Максим.

— Что, старые друзья собираются вместе?.. Может, если бы мы с тобой в прошлый раз по душам поговорили, то сейчас бы ты сюда не попал.

— Нет, Андрей Александрович, это совершенно разные истории.

— То есть никак не связаны, никакой мести…

— Нет, никакой.

— Ладно. Тогда вернемся к этому делу. Итак, ты утверждаешь, что не стрелял в гражданина Милехина Миро Бейбутовича?

— Утверждаю. Не стрелял.

— Очень хорошо. Так же ты утверждаешь, что оказался на месте происшествия случайно?

— Утверждаю. Случайно.

— Послушай, Орлов! Тебя ж взяли с орудием преступления в руках — это раз. Есть свидетели — это два!! Наконец, есть заключение экспертизы, подтверждающее, что на ружье отпечатки твоих пальцев — это три!!

Максима что-то сбило с толку. Но он не сразу понял что. Ах, да. Этот вот счет у следователя. После нашествия книжек, и особенно — фильмов про Фандорина, теперь многие рассуждали на "раз, два, три".

— Я не стрелял! — упрямо повторил Максим.

— Отпираться бессмысленно! — сказал по старой милицейской привычке волшебную фразу Бочарников; представьте себе, иногда эта фраза помогает.

— Но я не стрелял!!!

— А кто еще мог стрелять?!

Что тут ответишь, Максим промолчал.

— Так и будешь молчать!? — вежливо поинтересовался Андрей Александрович.

И Максим сорвался на истерику.

— А я откуда знаю?! Я-то знаю откуда? В доме Зарецкого было много народа. Ну идите, ищите, вы же следователь!

— Да, я следователь. Но посылать меня далеко на поиски не советую.

Потому что с такими уликами дело уже практически можно закрывать.

— Ну и закрывайте, если человека посадить нужно.

— Макс, ты это зря. Так уж получилось. Мы же с тобой не первый раз общаемся. Вспомни, ты хоть раз меня на какой-нибудь подлости поймал?

— Нет, — угрюмо ответил Максим.

— То-то, вот и нечего пылить, банальностями разбрасываться. "Посадить!"

"Любого!". Это у нас, конечно, бывает. Но не со мной. Так ведь?

— Так, — вынужден был признать Максим.

— А потому не горячись. И давай спокойно так пройдемся по всему делу с самого начала.

— Давайте, — вздохнул подследственный.

— Итак, вспомните все, что предшествовало моменту, когда тебя взяли с поличным… Прости, в смысле, с ружьем в руках.

— Я уже объяснял… Я был неподалеку, услышал выстрел, увидел, что Миро упал и побежал туда, откуда стреляли. Ружье на земле валялось… Я взял его в руки… Вдруг, думаю, убийца вернется, опять стрелять начнет. А тут меня и скрутили.

Бочарников шумно выдохнул воздух:

— П-ф-х… Не самая удачная. Я говорю — последняя мысль не самая удачная. Тем более, если уж взял ружье в руки, зачем было палец на курок класть? Ты понимаешь, что это самая прямая улика?

— Теперь понимаю.

— А тогда?

— А тогда думать некогда было. Выстрел этот… За Кармелиту очень испугался…

— О! Стоп! С этого места — поподробней.

— Подробней не буду. Это не имеет отношения к делу. Я был там поличным причинам.

— Ошибаешься, дружок. Крепко ошибаешься! Все твои личные причины теперь стали сугубо общественными! Так что выкладывай!

— Не буду.

— Напрасно. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

И вновь Максим замолчал. Как же Бочарников ненавидел это тупое, бессмысленное, якобы благородное молчание!

— Макс, ты же вроде не дурак. А ведешь себя как круглый идиот. Неужели ты думаешь, что по прошлым всем историям я не навел справки? И не знаю, кто такой Миро, Максим… Кто такая Кармелита? И не знаю, что у вас в этом, блин, Бермудском треугольнике происходит?

— А зачем спрашивать, если сами все знаете?

— Мальчик, брось играть в благородство, когда речь идет о жизни…

— А что с Миро?

— Да с Миро ничего, он вроде бы выкарабкивается. Так что речь идет о твоей жизни. Тюрьма, знаешь, как людей ломает? А теперь послушай, что у тебя вытанцовывается. Улики и свидетели — все против тебя, это раз. Мотив для преступления железный имеется — это два. И ты ведешь себя как идиот — это три. Последнее, кстати, самое страшное. Все. Иди в камеру и думай — это четыре.

— До свидания — это пять, — сказал на прощанье Максим.

* * *

В горничной явно что-то изменилось. Но что?..

Астахов и раньше заглядывался на Олесю, а уж теперь просто не мог от нее глаз отвести. И работал он теперь не выезжая в офис, исключительно в своем домашнем кабинете. И кофе заказывал своей горничной куда чаще прежнего.

Олеся приоткрыла дверь:

— Николай Андреевич, а я вам кофе приготовила…

— Да? Спасибо… — сказал Астахов, не отрываясь от бумаг.

Олеся зашла в кабинет, опустила поднос на край стола.

— Вы крепкий любите?

— Да, крепкий!

Горничная поставила кофе и хотела уже уйти. Только уходить ей не хотелось. И Астахов тоже думал только о том, как бы ее задержать.

И придумал.

— Олеся, подождите! Мне одному целый кофейник — это много. Составьте компанию. Пожалуйста!

— Нет, ну что вы…

— Возражения не принимаются!

Олеся застыла в нерешительности. Астахов достал из рабочего стола еще одну, дежурную, чашку.

— Садись, садитесь, — Николай Андреевич опять начал путаться в "ты" и "вы".

Олеся присела. Что там правду скрывать. Астаховская галантная настойчивость была ей очень лестна.

— Я, между прочим, чту трудовой кодекс, — сказал Николай Андреевич, отпивая мелким глоточком восхитительно горячий и просто восхитительный кофе. — Всякий работник имеет право на отдых!

— Да. Только я своим правом на отдых мешаю вам реализовывать ваше право на труд.

Ну, дела… Ему в ней нравилось все — как шутит, как говорит, как работает. Кстати, как варит кофе, что тоже немаловажно.

— Нет, все наоборот! Благодаря вам у меня есть две свободных минуты.

Мм… Какой кофе! Именно такой я и люблю. Ну что, расскажи мне свой секрет.

— Какой?

— Как вы варите такой хороший кофе? Олеся заулыбалась.

— Это большой секрет, но вам я открою. Нужно экономить воду и не экономить — кофе…

Астахов хотел расхохотаться, но в комнату вошла Тамара. И ему стало не до смеха.

* * *

Следователь Бочарников знакомился с делом Максима Орлова.

Прежде всего, ружье. Тульское старинное. Интересно. Нужно будет его "пробить" по другим делам. Дальше — особые приметы: выгравирована надпись.

Как тут?

"Мандар ханцы катар о Дел май бут".

Красиво. У Андрея Александровича уже как-то были дела, связанные с зубчановскими цыганами. И он сразу определил, что надпись цыганская. Дел — это, кажется, Бог. То есть какое-то пожелание. Ружье — хороший подарок мужчины мужчине.

Так, если предположить, что стрелял Максим, то получается совсем интересно: он хотел убить цыгана из цыганского ружья.

А почему нет?

Вполне логично, чтобы отвести от себя подозрения. Мол, я тут ни при чем — это все ай-нэ-нэ-разборки. Только время для стрельбы уж больно идиотское выбрано — среди бела дня, когда трудно сбежать незамеченным.

На самого-то Максима, между прочим, покушались глубокой ночью. А тут…

Ведь чего проще — дождаться вечера, когда все совсем перепьются и затанцуются. И стреляй, прости Господи, в кого хочешь.

Днем же, зная, что двор охраняется (кто ж этого в Управске не знает), поднять стрельбу?

Такое бывает только в одном случае. Когда человек не может сдержаться, не контролирует себя.

Состояние аффекта.

Бочарников еще с часок покрутил все и так, и этак. Но никакой другой правдоподобной версии так и не выкрутил.

* * *

Загадочно женское сердце. То Тамара про себя с удовольствием отмечала, что между Астаховым и Олесей есть какое-то внутреннее напряжение. А тут, застав их в ситуации не то что бы совсем уж неприличной, а так… несколько двусмысленной, она совсем потеряла контроль над собой.

Хотя, казалось бы, ну что особенного в картине: шеф с подчиненной распивают кофе. Хотя есть, конечно, сомнительный момент — она ему что-то шепчет на ухо. И оба сияют так, как будто их только что отполировали.

— Как мило! — прошипела Тамара. — А я наивно полагала, что место прислуги на кухне.

Олеся смутилась. А вот Астахов не ждал такой реакции. Он не мог припомнить случая, чтобы Тамара так вспыхивала из-за подобного пустяка.

— Извините… — совсем не извиняющимся тоном сказала Олеся.

Тамара язвительно продолжила:

— Ничего-ничего! Сидите-сидите. Если вы пьете кофе в рабочее время в кабинете хозяина… — перевела взгляд на мужа. — … Значит, он это вам позволил! Какая неслыханная доброта!

— Прекрати! — тихо, как бы сам себе сказал, Астахов, он знал, что именно такой тон быстрее всего успокаивает Тамару.

Но сейчас и это не помогло.

— Отчего же! — продолжение разговора было вполне скандальное.

— Оттого что мы всего лишь пили кофе.

— Ага, я видела… С перешептываниями в прикуску. Осмелюсь тебе заметить, что я наняла прислугу не для этого.

— Нет, Тамара, ошибаешься. Прислуга — это почти что член семьи. И уж если я сел на минутку, чтоб отвлечься от работы — ничего страшного в этом нет. А вы, Олесенька, — Астахов подчеркнуто ее назвал ласкательным именем. — Когда закончите, если вам не трудно, зайдите ко мне!

Олеся поняла, что ее сверхвежливо просят выйти. Оставшись наедине с супругой, Астахов спросил ее прямо.

— Тамара, я понимаю: ты слишком давно не ревновала. А чувство это вполне естественное, порой — полезное… Это я даже по себе знаю. Вот и накипело. Ведь так?

Тамара опустила глаза. Она не знала, как лучше ответить. Нет, бешенство, охватившее ее, никуда не испарилось. Но вот это астаховское "Ревность — чувство полезное, это я по себе знаю" ее насторожило. Астахов сейчас очень легко может припомнить историю, которая предшествовала появлению Олеси здесь. И тогда уж самой Тамаре придется обороняться. (Кстати, почему Олеся не носит ту чертову блузку? Надо будет напомнить о ней!)

— Да, Коля, — примиряюще сказала жена. — Ты, как всегда, прав. Я, пожалуй, пойду. Успокоюсь.

После этого даже раздавшийся телефонный звонок прозвучал как-то примиряюще. Звонил Форс, торопился сказать Николай Андреевичу что-то очень важное…

Так свершилась непростая история с распитием кофейных напитков. Она имела интересные последствия.

Прежде всего, наедине с Олесей Тамара, конечно же, излила на нее всю накопившуюся желчь. И, между прочим, напомнила Олесе о роли невесты. И рассказала, о том, как катастрофически понизили Игоря в должности. А поэтому Олеся как всякая порядочная невеста должна заступиться за жениха.

Как это ни глупо, но спорить было трудно. Олеся пошла к Астахову, и начала что-то мямлить про этого, совсем ей чужого, человека. Тогда-то Астахов и объяснил ей, за что снят с директорства Носков.

За воровство и мошенничество.

Олеся внутренне усмехнулась. Очень гармоничная пара! Отличные жених и невеста: растратчица Олеся и мошенник Игорь.