Кармелита подошла к шатру Рубины, прислушалась: бабушка там. Там, внутри, что-то делает. Вскочила в шатер:

— Бабушка!

— Девочка моя! — обрадовалась Рубина. — Как я рада тебя видеть!

— Я тоже…

— Редко я тебя вижу. Ты тут у нас редко появляешься.

— Ничего, бабушка. Скоро мы будем навсегда вместе.

— А отец? Он тебя отпускает с табором?

— Сопротивляется. Миро как раз поехал с ним разговаривать.

— Кармелита, ты говоришь о своей жизни в таборе, как о деле решенном. Но все это как-то с надрывом. Признайся, ты же сама не до конца уверена, что это тебе нужно.

— Нет, нужно, бабушка, нужно! Мне это просто необходимо.

— Но почему ты говоришь это с таким отчаянием? Что тебя мучает, девочка моя? Расскажи мне. Нет лучшей подруги, чем бабушка.

И слезы, упрятанные внутрь, вновь полились ручьем. И под этот водопад Кармелита рассказала все-все-все о Свете и Максиме.

— Они меня предали, бабушка! Предали. Лучшая подруга и тот… кто… кого я… о ком думала, что он… В общем, Максим…

— Я не могу в это поверить! — всплеснула руками Рубина.

— Но я видела все это своими собственными глазами!

— Может, ты что-то не так поняла?

— Да что не так?! Они были взъерошенные, раскрасневшиеся. И вместо моего портрета в ее студии — портрет Максима. Что тут понимать?

— Да, внучка, наверно, ты права. Вот ты сейчас говоришь, а я сердцем своим цыганским чувствую, что так оно и есть. Сошлись они, Света и Максим. Может, сначала и не хотели, но сошлись. И сейчас тоже вместе.

— Я ошиблась в людях. Думала, они самые дорогие, самые близкие, самые лучшие, а они!..

— Что ни делается, все к лучшему. Радуйся всему, что ни увидишь. Тем легче тебе теперь будет забыть о них. Прежняя жизнь для тебя кончилась, начинается новая, с Миро. Выйдешь замуж, станешь цыганской женой и, даст Бог, останешься в таборе…

— Бабушка! Ты не представляешь, как я этого хочу!

— Вот теперь представляю. Ну что, Кармелитка, теперь ты убедилась: у них, у гаджо, свои законы. И ты сама видела, какие. Я рада, что ты, несмотря ни на что, выбрала законы цыган.

— Да, бабушка, я тоже… — сказала Кармелита горячо, как будто окончание молитвы произнесла.

— Все! Хватит плакать. Теперь расскажи мне, как у тебя дела с твоей постановкой?

Кармелита заулыбалась.

— Все хорошо. Добавила к старым номерам новые. И все так переплелось славно. Дети так здорово танцуют! Они совершенно не боятся. Хотя не знаю, что будет завтра… перед представлением…

— И завтра бояться не будут. Главное, чтоб ты не боялась.

В голосе Рубины Кармелите неожиданно послышалась какая-то тревога. Или… “Да нет, показалось!” — решила Кармелита.

* * *

— А ты об этом знал? — спросил Форс, показывая Антону на счастливую парочку.

— Подозревал. Они, правда, отбивались, говорили, что все не так серьезно. Но я-то видел, к чему идет.

— Понятно. Вот она, свобода выбора. Осознанная, блин, необходимость! А я уже даже имел честь видеть их вместе в моем доме.

Антон промолчал.

— Ну, чего ты молчишь? — возмутился Форс. — Прощелкал девушку, и еще молчит! Как ты к этому относишься?

— Ничего я не прощелкал, — обиделся Антон. — Мы со Светой порвали. Пусть теперь делает, что хочет.

— Жаль, — сказал Леонид Вячеславович, задумчиво глядя на парочку.

— Мне тоже… Но так получилось…

— Антон — Антон, ну как же ты… Так все хорошо было. Не оправдал ты моих надежд. Вот сейчас приходится терпеть, что рядом с моей дочерью не ты, а Максим.

Мимо проходил официант. Форс подозвал его.

— Пожалуйста, бутылку шампанского вот за тот столик.

— Сказать, что от вас?

— Разумеется. Мы свою доброту ни от кого не прячем. Перед тем, как бутылочку отнести, но не раньше, шторочки все эти раздвинь, чтоб нас хорошо видно было.

— Леонид Вячеславович, что ж это вы дочку подпаиваете, когда она рядом с этим…

— Антон, добрее нужно быть. Добрее. Ребята в ресторан пришли, а пьют только чай. Нехорошо.

Антон понимающе хмыкнул — порой нет ничего оскорбительней подарка.

— Извините, был не прав. Надо помочь влюбленным. У Макса-то, наверно, и денег нет.

— Молодец, Антон, быстро схватываешь. Вот мы и поможем им устроить настоящий праздник.

* * *

Баро радушно принял будущего зятя.

— Проходи, дорогой, мой дом — твой дом.

— Вот-вот, Баро, я как раз об этом. Хотел бы снова вернуться к одному давнему разговору.

— Давний разговор — как выдержанное вино, — лукаво улыбнулся Зарецкий. — Со временем крепчает. Что за разговор? О чем речь?

— О том, где мы с Кармелитой будем жить после свадьбы.

Лицо барона изобразило недовольство:

— Миро, я не хочу об этом говорить.

— Но я прошу, выслушайте меня!

— Э-э! Я наперед знаю, что ты скажешь. Вы с отцом хотите, чтобы Кармелита жила в таборе.

— Но, Баро…

— Послушай, Миро, у меня на тебя, зятек мой родной, другие виды. И совсем другие планы. Эх, не хотел я говорить заранее, да, видно, уже время приспело. Понимаешь, я надеялся, что, выдав за тебя Кармелиту, я со временем передам тебе и место вожака рода, барона. И, в конце концов, хранителя цыганского золота. Я думаю, ты самый достойный преемник. И наши все меня поддержат!

Миро задумался. Вот как все складывается. Ведь отец его, Бейбут, именно на это и надеялся, когда уговаривал его ехать к полузабытой детской невесте — Кармелите. Отец тогда так мечтал об этом. А вот сейчас так все складывается, что не может Миро принять это предложение. Только как сказать об этом, чтоб не обидеть гордого человека?

— Баро, для меня это большая честь!

— Так что ты скажешь? Ты согласен?

— А почему вы заговариваете об этом сейчас, когда я еще совсем молод, да и вы в расцвете, в силе… И почему…

— Миро, ты не понял, — перебил его Зарецкий. — Я не предлагаю тебе занять свое место прямо сейчас.

— Тем более. Неужели для того, чтобы когда-либо занять это место, нужно немедленно прекратить кочевать?

— Я думаю, да. Положение обязывает. Времена меняются. Нужно входить в жизнь Управска. А ты видишь, какие у нас тут дела. Как все непросто. И тут уж тебе выбирать. Говори, Миро. Не смущайся.

— А если я все же выберу волю?

— Мне будет жаль. Потому что я не вижу другого такого человека. Надежного…

Миро смущенно улыбнулся.

— Не скромничай, Миро. Ты — достойный человек. Иначе я не отдавал бы тебе в жены свою дочь.

— Еще раз спасибо, Баро… Но ведь свадьба состоится в любом случае?..

Зарецкий даже чуть обиделся.

— Миро, о чем ты говоришь? Я свое слово обратно не беру. Мне будет больно, если моя дочь покинет меня. Но если я стану на пути вашего счастья, мне будет… вдвойне больнее…

* * *

Чайно-пирожное пиршество Светы и Максима было в разгаре, когда официант принес бутылку шампанского.

— А мы не заказывали… — удивилась Света.

— Это подарок! — торжественно произнес официант и указал царственным жестом на столик, за которым сидели Форс и Антон.

Те, с издевательской улыбкой на губах, небрежным жестом поприветствовали их.

— Максим! Пойдем отсюда! — сказала Света мрачно.

— Нет, Света. Мы же решили: всем назло! Чтобы все видели!

— Вот, давай им назло и уйдем. И пусть видят!

— Света, чего ты испугалась?

— Я не испугалась. Просто не хочу, чтоб они на нас пялились.

— Отлично. Не хочешь, тогда давай поцелуемся. Они, как вежливые люди, должны отвернуться.

— Знаешь, — разозлилась Света, — мы пока еще не на свадьбе, чтобы целоваться в присутствии отца. Оставь деньги, оплати счет.

— Прямо сейчас? Зачем?

— Увидишь!

Света встала и, держа бутылку, присланную отцом, за горлышко, как гранату, походкой Александра Матросова направилась к столику дарителей. Максим последовал за ней.

Чувствовалось, что Света готова в любую секунду бросить бутылку и закрыть грудью любую амбразуру. В ожидании этого Антон и Форс вжались в стулья, стараясь не шевелиться.

Но Света сдержалась, поставила бутылку в центр стола. И ушла, мелко стуча каблучками.

— Ох! Можно подумать, какая гордая, — крикнул вслед осмелевший Антон.

А Форс довольно улыбнулся. Молодец дочурка. Есть характер!

* * *

И вот наконец Миро вернулся в табор. Вошел в палатку Рубины. Глаза горят, на щеках — румянец. Чувствуется, что хочет сказать что-то очень важное. Распирает всего изнутри!

— Ну что? — бросилась к нему Кармелита. — Поговорил с отцом?

— Да.

— Что он сказал?

— У тебя поистине мудрый отец, Кармелита.

— Что? Неужели отпустил? — не поверила Рубина. — Да. Баро не против нашего отъезда. Мне удалось его убедить. Он — благородный человек. Как ни тяжело ему расставаться с тобой, он готов нас отпустить.

— Слава тебе, Господи! — Рубина перекрестилась на иконку.

А Кармелита, вместо того чтобы обрадоваться, скривила губы. А глаза ее огромные наполнились слезами.

Миро смотрел на нее, не веря сам себе: эта ли девушка умоляла его! Да что там умоляла — требовала, чтоб он ехал к ее отцу, поговорил по-мужски.

— Кармелита, ты не рада? Но ты же этого хотела?

— Да, Миро. Я рада, я не отказываюсь от своих слов, — сказала девушка сквозь слезы. — Но просто как-то… грустно… Все-таки в этом городе столько лет…

Но Миро, да и Рубине тоже, трудно было поверить, что дело только в этом.

* * *

Форс откупорил шампанское.

— Ну что ж, раз они отказались от нашего шампанского, давай мы, что ли, выпьем за них.

Разлил искрящуюся жидкость по бокалам и поднял свою часть тоста Форс:

— Давай. За Максима и Свету. В конце концов, похоже, им хорошо друг с другом. Так пусть хоть они будут счастливы в этом несчастном мире.

— Я не пью, — мрачно сказал Антон.

— И давно?

— Нет, недавно.

— Но один бокал шампанского не повредит… за счастье моей дочери.

— Леонид Вячеславович, вы что, издеваетесь? Не буду я.

— Как знаешь.

Форс опрокинул шампанское внутрь. И задержал дыхание, прислушиваясь к себе, как бы ожидая отрыжки. Не дождался и выдохнул воздух.

У Антона зазвонил мобильник:

— Мама, ты? Подобрала кандидатуру? Кого, говоришь? Хм-м, неплохо… Приезжай. Мы с Форсом в “Волге”.

Тамара подъехала очень быстро. Форс засуетился, загалантничал:

— Какой приятный сюрприз, Тамара Александровна, — пододвинул ей стул. — Шампанского?

— Нет, спасибо. Может быть, позже.

— Понятно, Астаховы сегодня не пьют. — Антон, услышав это, скривился, от Форса это не ускользнуло, но причину такой реакции он не понял, поэтому на всякий случай спросил: — Я вам не мешаю?

— Нет, нет, что вы, Леонид. Вы нам никогда не мешаете. Только помогаете…

— Мам, ну рассказывай!

Это сказал прежний Антон, не комплексующий грубиян, не мучитель, а прежний ее нормальный сын Антон.

— Что рассказывать, сынок! Главное я уже сказала, по телефону. Думаю, фирму нужно оформить на Олесю.

— На Олесю?! — Форс удивленно посмотрел на Тамару. — Новую строительную фирму вы хотите зарегистрировать на Олесю, вашу домработницу? Редкое великодушие.

— Да, а что тут такого? Мы считаем ее надежным человеком…

— Нет, нет. Все нормально. Так сказать, выдвигаете человека на новые рубежи… Я же говорю, редкое благородство. Кстати, а она сама в курсе?

— А-а… Э-э… — важно отметил Антон. — При определенных обстоятельствах, я думаю, это вовсе не обязательно.

— Нет, ну что вы. Это нереально. Для регистрации фирмы необходима сама Олеся. Или вы думаете, что документы будут действительны без ее подписи?

— О чем вы, Леонид? Олеся, конечно, хорошая горничная, неплохая хозяйка. И вообще — замечательная девушка, но… какой из нее реальный руководитель. Она же совершенно не разбирается в бизнесе, в менеджменте…

— В бухгалтерии, в конце концов!.. — подхватил Антон, на что мать горячо поддакнула, кивнув головой.

Форс едва сдержался, чтобы не взорваться хохотом. Олеся не разбирается в бухгалтерии! Это они попали в самую точку!

— Ребята, — сфамильярничал юрист. — В чем-то вы, конечно, правы. У Олеси нет соответствующего опыта, но все же… Давайте называть вещи своими именами. Фирму вы запланировали подставную. Зачем, не спрашиваю. Уверен, что исключительно для благородных, возвышенных целей. И вот когда эти самые цели будут достигнуты… Ну, или почти достигнуты… Могут начаться разные эксцессы. Суд, например… И вот тут выяснится, что зиц-председатель Олеся ничего не знает.

— Не страшно. Тогда мы ей все и расскажем. Как я понимаю, у вас же есть соответствующие рычаги давления?

Форс сам озадачился вопросом: а есть ли у него рычаги давления на Олесю? Кое-какие, конечно, имеются. Но не такие уж надежные. Понемножку, потихоньку, но девушка эта сумела стать самостоятельной фигурой в их игре. Симпатии Астахова, да еще и, извините за банальность, такие искренние, такие возвышенные, — это сильный козырь. Еще неизвестно, как она поведет себя, если дело дойдет до суда.

— Есть! Ну, конечно, рычаги имеются, — уверенно заявил Форс. — Только, понимаете, очень рискованно оставлять разговор с ней на день суда. Там случится что угодно. Истерика, выброс адреналина — и потому небывалая храбрость. А ведь это суд. И потом переиграть все назад будет очень трудно.

— Так что же делать? — спросила расстроенная Тамара (она вообще всегда очень расстраивалась, когда ее замечательные идеи не проходили).

“Что делать?” — и сам себя спросил Леонид Вячеславович. Конечно, Олеся — не лучший вариант для темного дела, которое запланировали сын с мамашей. Замышлять экономическую интригу против Астахова, используя для этого влюбленную в него женщину, по меньшей мере, странно. Удивительно, как они вообще могли до этого додуматься. Хотя нет, ничего удивительного нет. Тут просто элементарная недооценка. Ведь они оба воспринимают девушку исключительно как дешевую рабсилу.

Но говорить интриганам об их ошибке не нужно. Потому как складывается очень забавная комбинашка. Олеся, только-только избежавшая суда за участие в одной афере, тут же втягивается в другую. Но при этом она любит Астахова и, чуть что пойдет наперекосяк, сразу бросится на его защиту. В общем, заварушка будет еще та! Классическая мутная вода, в которой он, Форс, так любит ловить рыбку…

— Говорите, “что делать?”. Другие на этот вопрос не смогли ответить. А Форс ответит. Работайте! Претворяйте в жизнь все, что запланировали. И Олесе до поры до времени можно, конечно, ничего не говорить. Но на каком-то этапе, а на каком — решать вам, вы же серьезные бизнесмены… Так вот, на каком-то этапе ее нужно поставить в известность, расписав, конечно, красоту, масштаб, благородство строительных планов. И их полнейшую юридическую невинность.

Тамара й Антон согласно кивнули головой.

А Форс про себя усмехнулся. Ну-ну, пусть попробуют Олесе, запуганной тюрьмой, расписать юридическую невинность подставной фирмы.

Вроде взрослые люди. А такая наивность…