Рано утром Кармелита нашла Люциту на конюшне. Та гладила по холке лошадь Рыча.

— А, вот ты где! Что, не спится?

— Не могу я спать. Я в милицию пойду — мне там свидание с Богданом обещали!

— Хочешь, я с тобой пойду?

— Не надо, нас вдвоем все равно не пустят.

— Ну, тогда я просто так пойду — вдвоем веселей, а?

— Спасибо тебе, Кармелита, не нужно. Ты за меня не волнуйся, я справлюсь.

Кармелита смотрела ей вслед, а гордая Люцита шла по улицам Управска, готовая дать отпор и городу, и всему миру.

* * *

В глаза Рубины ударил яркий свет. Но нет, это были не больничные лампы.

Свет был очень сильный и невыносимо яркий, но кроме Рубины не видел его никто — свет был неземной…

И вот в нем проступило лицо Рады.

— Доченька моя ненаглядная! — закричала Рубина, не открывая рта и даже не шевельнув губами. — Здравствуй, мама! — прозвучало как эхо:

— Рада, доченька моя, ты? — Рубина вглядывалась в такое родное лицо. — Иди ко мне… — и она протянула кдочери руки (хотя ни Палыч, ни кто другой не заметил бы и малейшего движения).

Там, откуда явилась Рубине Рада, — там у каждого из нас есть кто-то, кого так хочется увидеть, с кем так хочется поговорить. Но далеко не каждому, а только очень-очень немногим дается такая возможность.

— Зачем ты пришла, мама? — спросила дочка Рубину, отступая назад.

— А ты что же, не рада мне? Не хочешь обнять свою мать?

— Зачем ты так говоришь? Ты же знаешь, что хочу. Но ты стучишься в ворота, которые пока еще не могут тебе открыться.

— Но я так хочу обнять тебя! Я столько лет была без тебя — разве я мало страдала?

— Я знаю, мамочка, я знаю… Но теперь ты должна быть счастлива!

— Конечно! Каждая мать счастлива рядом со своим ребенком!

— Нет, мамочка, твое счастье — не здесь. И время твое еще не пришло!

— Твое же пришло…

— У каждого — свой срок, своя судьба! Ты свою судьбу еще не выпила до донышка.

— Горькая у меня судьба, доченька, горькая!

— Была горькая. А теперь все будет хорошо! Обещаю это тебе.

— Не уходи, Рада! Мне так хорошо рядом с тобой…

— Ах, мама, мама… Вспомни, как ты здесь оказалась?

Рубина напрягла память что было сил:

— Помню только, что я хотела спасти мою девочку, мою Кармелиту, — говорила она тревожно. — Она — такая молодая, я не хотела, чтобы она умерла!

И я спасла ее.

— Как ты ее спасла, мамочка?

— Атак, как тебя спасти не сумела. Я взяла на себя ее болезнь. И вот я — здесь, рядом с тобой, а она — там, она жива, моя внученька!

И тут Рубина увидела, что на руках у Рады — младенец.

— Мама! Твоя внучка здесь, со мной. Ты забыла?

— Дай мне подержать ее! — попросила Рубина, протягивая руки.

И Рада подошла к ней, дала подержать ребенка.

— Аи, какая красивая! — любовалась Рубина. — А мы ведь даже не успели дать ей имя.

— Мы бы назвали ее Кармелитой, — проговорила Рада. — Ты дала ее имя другой девочке, и этим спасла той девочке жизнь!

— Что ты хочешь этим сказать, я не понимаю?

— Имя — это судьба, мама. С другим именем Кармелите не суждено было бы выжить. Также как и тебе не суждено еще умирать! — и Рада забрала у Рубины младенца.

— Не отбирай у меня внучку! Не уходи, Рада!

— Мама, ты должна вернуться!

— Куда мне возвращаться? И зачем? Я прожила долгую жизнь, в ней было все: и горе, и радость. А теперь я хочу только одного — покоя. Позволь мне остаться рядом с вами, Рада!

— Нет, мамочка, еще рано. И зависит это не от меня…

— Но я хочу быть с тобой, с вами!

— К нам нельзя опоздать, — Рада улыбнулась. — А тебя еще ждут там. Тебя зовут, мамочка, тебя держат…

— Рада, доченька, но зачем же мне снова туда возвращаться?

— Так надо, мама. Твой срок записан и твоя судьба еще не исполнилась.

Многое еще недоделано, многое не прожито, многое надо довести до конца…

Возвращайся! Живи, мамочка, живи!

— Не хочу, устала! — выдохнула Рубина, в изнеможении откидываясь на подушку.

* * *

Утром Алла и Соня пришли в ресторан первыми.

— Мам, ты действительно собралась задержаться в этом городе? — спросила Соня, отпивая кофе.

— Да. Максим хочет жениться — и я должна держать все это под контролем.

— Ты опять хочешь мешать во всем Максиму?

— Соня, я делаю все только для его же блага!

— Мамочка, ну какое благо?! Ты с ним сколько лет не разговаривала, а до того только с ним ругалась…

— Я не могу оставаться в стороне, когда решается судьба моего ребенка!

— А ты не боишься, что вы с ним совсем разругаетесь, уже навсегда?

— Соня, да ты с какой ноги встала?! Мать взялась поучать!

Но тут в зал ресторана вошли Максим с Кармелитой.

— Потом договорим, — бросила Алла дочери и обернулась к сыну: — Здравствуйте, дети мои!

Молодая пара весело поздоровалась и подсела к столику. Сделали нехитрый заказ.

— Кармелита, я прошу прощения за наше внезапное исчезновение вчера, — Алла была сама любезность.

— Ну что вы, Алла Борисовна, вам совершенно не за что извиняться…

— Просто мы действительно очень устали с дороги.

— Вам не о чем беспокоиться. Это ведь я давно хотела познакомиться с родственниками моего Максима!

— Ну, тогда давайте знакомиться!

Подали завтрак, стали закусывать и разговаривать о том, о сем.

— Как вам гостиница? — спросила Кармелита.

— Ну, в моем возрасте кроме собственного дома спать уже везде плохо, — Алла слегка кокетничала.

— А что, если вам перебраться к нам? Мы были бы очень рады, правда, Максим?

— Да, конечно, мы были бы очень рады, — Максим отозвался как-то натянуто. — Мама, Соня, переезжайте!

— Спасибо за гостеприимство, сынок! А что, дочка, почему бы и нет? — в новый план Аллы такой переезд вполне укладывался.

— Ну что ж, тогда можно прямо сейчас к нам и перебираться, — весело заговорила Кармелита, — я, наверное, поеду домой, все там приготовлю, а Максим пойдет с вами в гостиницу и поможет взять вещи.

— Отличная мысль — давайте не будем тянуть! — поддержала цыганку Алла.

И вся компания дружно встала из-за стола.

* * *

Рассвет встретили в дороге. И уже поздним утром табор наконец добрался к месту своей старой стоянки под Управском.

Баро и Земфира поехали домой, но Земфира сразу же оставила мужа одного и убежала, отказываясь объяснять, куда и зачем. А Баро с грустью ходил по пустому дому, дотрагивался рукой до таких знакомых вещей и вздыхал в свою полуседую бороду.

Открылась входная дверь, и на пороге возникла Кармелита.

— Дочка! Доченька! — бросился к ней отец.

— Папа?! Папка, ты вернулся!

— Да, вернулся…

— Как же я по тебе соскучилась!

— И я по тебе соскучился, доченька, и я… Они обнимались и смеялись как малые дети, со всем не стесняясь своей радости.

— Почему же ты вернулся?

— Не знаю даже, как тебе и объяснить… Земфира увидела Рубину, ну, и что-то почувствовала.

— Я тоже часто думаю о бабушке.

— Думать — это одно, а увидеть воочию — другое!.. И ведь Земфире это дано.

— Ну, ты на Земфиру-то не сердись — ты же знаешь: если бабушка что-то задумала, то ее и сама смерть не остановит! Она даже оттуда беспокоится о нас… Как же хорошо, что ты вернулся, папа!

— И я, доченька, тоже очень-очень рад. Привык я к жизни спокойной и комфортной — не выйдет из меня уже таборного цыгана.

Кармелита стала водить отца по дому, показывая, как вела без него хозяйство, как поддерживала дом в отсутствие отца. Зашли на конюшню. Баро стал осматривать каждую лошадь, гладить их, любоваться и говорить с ними:

— Ну, здравствуйте, здравствуйте! Аи, мои хорошие, мои красивые!

Соскучились? И я по вас тоже соскучился! Мои красавицы…

Кармелита просто залюбовалась отцом.

— Эх, папка, умеешь же ты с лошадьми разговаривать!

— А как ты умеешь за ними следить! Молодец, дочка, — овса полно, сено свежее, лошади все чистые, ухоженные!

— Ну а кто меня всему этому научил? Сам молодец!

Но тут Баро заметил двух лошадей, которых он подарил недавно Рычу и Люците. И Кармелита рассказала ему все, что с ними произошло. Ну, или по-чти всё… Все — о Люците и о Рыче, но не все — о себе, о Форсе, о андитах и о своих показаниях. Как будто бы груз неимоверной тяжести давил ей на плечи и не оставлял ее ни на секунду.

От всех этих новостей Баро помрачнел.

— Эх, папка, устал, наверное, с дороги? — попробовала Кармелита его отвлечь. — Все-таки столько лет не кочевал, а тут — на тебе, пришлось…

— Знаешь, дочка, и в самом деле устал! Но самое интересное, что не только я — весь табор, все цыгане, которые много лет кочевали с Бейбутом, тоже решили вернуться в город!

— Так что, весь табор здесь? Вот это да! И надолго?

— Не знаю, дочка, но похоже, что надолго.

— Но главное, что мы с тобой снова вместе! Я так счастлива!

— Я тоже очень рад, доченька!

Пока шли в гостиницу, Алла продолжала пикироваться с Максимом, не обращая внимания на неодобрительные взгляды дочери. Максим же все больше мрачнел, представляя, что ему предстоит в ближайшие дни.

— Я вижу, ты не рад, сынок, что мы переезжаем к вам с Кармелитой?

— Почему не рад? Рад.

— Но мы вас точно не стесним?

— Мам, ну это от тебя зависит.

— Что ты имеешь в виду?

— Как тебе объяснить… Понимаешь, Кармелите сейчас совсем непросто.

Ну, у нас в жизни произошли такие вещи, которые надо просто пережить.

— Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее. Что именно вы должны пережить?

Максим глубоко вздохнул, потом ответил:

— Мама, ты не обижайся, но лучше я расскажу это тебе как-нибудь в другой раз, ладно? А нам с Кармелитой сейчас нужны просто покой и тишина.

В гостиничном номере Максим взял два чемодана и повез мать с Соней в Зубчановку.

* * *

Свидание Люците не сразу, но все-таки разрешили — Солодовников не обманул. Когда ввели Рыча, цыганка чуть не сбила с ног надзирателя — с такой страстью кинулась она к любимому. Рыч едва успокоил ее и усадил на стул.

Заговорили. И Рыч поведал любимой самое страшное — оказывается, его, именно его, а не Форса, считает Удавом следствие.

Люцита сначала даже не поверила. Потом закричала, да так, что надзиратель хотел уже прервать свидание. Потом она отрешенно села на стул и никак не могла прийти в себя. Ну никак не укладывалась у нее в голове такая несправедливость!

— Не может быть… — проговорила она. — Но ведь все же знают, что Удав — это Форс!

— Да, но доказать это я не могу — следователь не верит ни одному моему слову.

— Подожди, но ведь Кармелита уже давала показания? Неужели следователь и ей не поверил?

— Ну, ей-то он, наверное, верит. Но вот про Форса она ни слова не сказала…

— Как не сказала?! Но этого не может быть! Она-то ведь знает, что Удав — это Форс! Как же она могла?!

— Знаешь, Люцита, мне кажется, что она так мне до конца и не поверила.

— Да какая разница — поверила, не поверила! — Люцита была в гневе. — Ты понимаешь, что ее молчание может тебя погубить!

Рыч устало кивнул головой в знак согласия.

— Богдан, послушай, Кармелита обязана сказать правду!

— Но она же, в конце концов, — не маленькая девочка. Понимает, что говорит…

— А мне все равно — маленькая или не маленькая! Она скажет правду! Я заставлю ее тебе помочь!

— Ты ведь знаешь Кармелиту — ее не заставишь так просто делать то, чего она не хочет.

— Плохо же ты обо мне думаешь, Богдан! Вот увидишь — у меня она расскажет следователю все!

— Пойми, у нас с ней уже была очная ставка.

— И что? Она сказала, что Удав — это ты?

— Нет, этого она не сказала. Но и Форса тоже почему-то не выдала.

Да, Кармелита не пошла на еще большую ложь. Вопреки требованиям бандитов, она так и не сказала, что Рыч — это Удав. Но и прямо указать на Форса она тоже не решилась, боясь за жизнь Максима — слишком дорогой ценой шла она к этой своей любви!

— Надо разобраться, Богдан, — говорила Люци-та. — Надо понять, почему она так говорит? Вряд ли потому, что не верит тебе. Тут что-то другое…

— Как тут угадаешь? Чужая душа — потемки.

— А нечего гадать! Я заставлю ее — и она все расскажет! Она должна это сделать! — Люцита говорила, как будто командовала военным парадом. — Богдан, я обещаю, что не оставлю тебя здесь! Я все сделаю — и ты отсюда выйдешь! Все будет хорошо, верь мне… — и она порывисто, чтобы надзиратель не успел помешать, наклонилась к Рычу и поцеловала его.