Баро зашел в пустой полутемный театр, поставил чемодан рядом с собой на сиденье, еще раз обвел взглядом зал. И в этот момент на сцену из-за кулис вышел Рука, уже держа Зарецкого на мушке пистолета.

"Ну вот, а Миро еще предлагал, чтоб за кулисами Степка стоял. Слава тебе, Господи, что я не согласился — а то б тут уже могло быть Бог знает что!" — все это пронеслось в голове у Баро за долю секунды. Да только не знал цыганский барон, что Миро, затаившись с рассвета на улице, не только проследил взглядом за зашедшим полчаса назад в театр Рукой, но и пробрался за ним следом. Крадясь бесшумно, как лесная рысь, Миро тоже оказался за кулисами, буквально в нескольких метрах от Руки, и сейчас, задержав дыхание, ловил каждый звук.

— А ты вовремя пришел, — бросил Рука Зарецкому, усмехаясь. — Молодец, пунктуальный!

— Где Кармелита?

— Не спеши, цыган, не спеши. Всему свое время. Сначала деньги, потом Кармелита. Но деньги — вперед!

— Мне нужны гарантии. Где моя дочь?

— Тебе же сказали: отдашь деньги — получишь дочку. А где она сейчас — могу тебе сказать.

Баро напрягся…

— Она сейчас под прицелом! — и Рука с удовольствием засмеялся собственной шуточке.

— Я хочу с ней поговорить.

— Уж прости, цыган, но условия здесь ставишь не ты. Гони деньги!

Баро размахнулся и бросил тяжелый чемодан на сцену, к ногам Руки.

— Вот, молодец! Так-то оно лучше, — и, не сводя пистолета с Баро, Рука стал открывать чемодан.

Зарецкий присел на кресло в зрительном зале, а Рука взял одну пачку денег наугад, поднес к лицу и потянул носом воздух. На его лице расплылась блаженная улыбка.

— Никогда не видел столько денег сразу!

— Успеешь еще насмотреться — отпустите мою дочь!

— Ты погоди, нужно же все проверить, а вдруг ты нам липу подсунул? Вы ж, цыгане, — такой народ, что глаз да глаз нужен!

— Слушай, ты, щенок! Закрой свой поганый рот!

В это же мгновение Миро в темноте кулис вытащил свой нож. Одинаковая гримаса ненависти исказила лица обоих цыган.

— Тише, тише! — Рука покачал пистолетом. — Смотри, не делай глупостей!

Баро и Миро одновременно вспомнили и о том, что Кармелита — по-прежнему в руках злодеев, и об участи, постигшей Бейбута. Миро беззвучно спрятал нож.

Баро шумно, с ненавистью, сплюнул.

— Ты получил деньги? Теперь давай, звони своим и скажи, чтобы отпустили мою дочь!

* * *

Леха сидел рядом с лежащей на сырых камнях связанной Кармелитой. Он бесцеремонно рассматривал девушку в тусклом свете переносного китайского фонаря.

— Да, красивая ты девка, жалко будет тебя кончать. Но придется! — он шумно вздохнул. — Но жалко.

А Кармелита лишь мычала что-то в ответ через залеплявший ей рот кусок скотча.

— Понимаешь, зря ты Удава видела. Если б не видела — может, и жива бы осталась. Хотя тоже вряд ли — уж очень он на вас, на цыган, злой… Ну что ты там хочешь мне сказать?

Кармелита все продолжала мычать сквозь скотч, и Леха решился его на минутку снять — ему становилось скучно.

— Отпусти меня, а? — стала упрашивать бандита Кармелита, как только смогла это сделать. — Отпусти! Я тебя никогда не видела и видеть не хочу, а мой отец тебя за это озолотит!

— Ах вот оно что! Ну и сколько же он мне за тебя отвалит?

— Сколько хочешь! Уедешь, скроешься, жить хорошо будешь!

— Предложение, конечно, заманчивое. Но лучше уж быть без денег, зато живым. Я против Удава не пойду — он кого хочешь из-под земли достанет!

— Да это Форса вашего самого из-под земли достанут и вас всех вместе с ним, если со мной что-то случится! Понял?

— Я ж говорю: зря ты про Форса-Удава узнала, на погибель себе. Ну не любит он, когда его узнают. Понимаешь — не любит!

— Все равно все узнают!

— Что-то ты разговорилась, — и Леха потянулся за скотчем, собираясь восстановить в подземелье статус-кво.

Правда, самого этого слова он не знал. Но статус-кво с помощью скотча все же восстановил.

* * *

Беременная Света стояла у мольберта и рисовала. В дом вошел Форс, подошел к дочери, обнял ее за плечи.

— Новая картина? Очередной шедевр. — Да.

— Света, я пришел сказать тебе, что ты должна к вечеру собрать все свои вещи и быть готова к отъезду. Ты уезжаешь.

— Оп-па! Вот это сюрприз. Куда?

— Пока не знаю, доченька. Главное — уехать из этого города.

— Папа, что-нибудь случилось? — Света поняла наконец, что отец говорит с ней очень и очень серьезно.

— Света, я не хочу, чтобы моя дочь оставалась в городе, в котором так запросто похищают людей!

— И что… Я одна поеду? Или ты едешь со мной?

— Нет, Светочка, ты поедешь с Антоном, он — твой будущий муж, и он о тебе позаботится. Я приеду к вам позже. А ты к вечеру должна быть готова.

— Пап, я все равно не понимаю. Куда? Зачем? Почему?

— Куда угодно! Света, родная моя, куда угодно — у вас будет столько денег, что вы сможете поехать в любую точку мира!

— Да? И откуда? Ты что, банк ограбил? — Света рассмеялась. — Или, может быть, это ты похитил Кармелиту и теперь требуешь выкуп?

— Это не твоего ума дело! — вдруг сорвался на крик Форс.

Для Светы это было так неожиданно, что она даже села на табуретку и посмотрела на отца совершенно ошарашенно.

— Прости, Света, прости. Пойми, я не хотел тебе этого говорить, но я от имени Зарецкого веду все переговоры с похитителями. И я не хочу, чтобы в связи с этим моя дочь подвергалась опасности. Поэтому сегодня же ты уезжаешь!

— Папа, извини, но я никуда не поеду, — Света говорила тихо, но необычайно твердо.

— Доченька, но ты же ждешь ребенка!

— Папа, я никуда не поеду. Во всяком случае, до тех пор, пока не освободят Кармелиту.

И сколько Форс ни старался уговорить дочку, сколько ни пытался заставить ее силой — так ничего и не получилось. Он никогда раньше не видел свою Светку такой… Нет, не упрямой — такой серьезной и решительной. Но на лице у Форса отразилась не злость, а, скорее, боль. Он должен был спасти своего единственного по-настоящему родного человека — свою Светку, которая, к тому же, собиралась родить ему внука. Но именно потому, что кроме Светки в этом мире он не любил никого, да, наверное, уже никого и не полюбит — именно поэтому он не мог в такой момент поступать с ней против ее воли, ломать ее через колено.

Форс снял очки и стал массировать двумя пальцами переносицу:

— И все-таки, Свет… Если ты решишь уехать — деньги в твоем старом детском мольберте, помнишь?

— Пап, ты как-то странно со мной сейчас разговариваешь. Как будто бы… — Света запнулась, но потом все же произнесла: — Ну, как будто прощаешься, что ли.

Отец и дочь внимательно смотрели друг другу в глаза.

— Кто знает, Светочка, кто знает. Может быть, и прощаюсь…

* * *

Максим и Люцита с перевязанной рукой осторожно продвигались по лабиринту подземелья, стараясь ступать бесшумно. Иногда едва слышно переговаривались, как вдруг наткнулись на человеческое тело и даже чуть на него не наступили.

Максим посветил фонариком — перед ними лежал связанный Рыч.

— Богдан! — Люцита бросилась к любимому, и пока Максим снимал с Рыча скотч, она покрывала его руки поцелуями.

— Где Кармелита? — спросил Максим, как только освободил рот пленника.

— Там, — Рыч мотнул головой в ту сторону, откуда притащил его Рука.

Люцита с Максимом стали было развязывать и резать опутавшие Рыча веревки, как вдруг откуда-то издалека едва слышно раздалось:

— Не надо! Не надо!

И как тихо ни звучал голос, Максим узнал его сразу же:

— Кармелита! — и он тут же бросился на крик.

Леха пытался снова заклеить Кармелите рот, но она сопротивлялась, как могла, кричала "Не надо!" и мотала головой.

— Да не ори ты! — Леха потянулся за Форсовым электрошокером.

Вырубив Кармелиту, бандит отложил электрошокер в сторону, где уже лежали нож и пистолет, и стал неторопливо, обстоятельно разглаживать клейкую ленту на лице девушки. В этот момент он услышал чьи-то быстро приближавшиеся шаги, кинулся было к оружию, но не успел — на него уже навалился Максим. Жених Кармелиты и ее мучитель стали кататься по пещере, схватившись друг с другом в смертельных объятиях. В какой-то момент верх брал Максим, в какой-то — Леха. Силы были равны. Неизвестно, сколько бы еще продолжалась эта борьба, если бы Леха не дотянулся наконец рукой до ножа. Максим, оказавшийся снизу, поймал уже занесенную над ним Лехину руку с оружием и удерживал ее из последних сил. Еще немного — и все, наступил бы неизбежный финал…

Но в этот момент на голову Лехи с размаху опустился тяжелый камень.

Бандит рухнул в одну сторону, нож отскочил в другую. Это вовремя подоспевший Рыч, которого наконец-то окончательно развязала Люцита, нанес решительный удар.

Едва Максим стал приходить в себя, как Кармелита открыла глаза:

— Максим… — голос ее был слаб, едва слышен.

— Все хорошо, — бросился к ней влюбленный. — Теперь все будет хорошо, слышишь?

Кармелита улыбнулась и снова потеряла сознание.

— Уходите отсюда, — заговорил Рыч. — Вам нельзя здесь оставаться, неси ее домой!

— А ты? — коротко спросил его Максим, поднимая Кармелиту на руки.

— Идите! А мне еще тут надо кое с кем разобраться…

Максим с Кармелитой на руках сделал было пару шагов, но остановился и повернулся к Рычу:

— Спасибо тебе! — и он понес невесту к выходу из подземелья.

— И ты, Люцита, иди! — сказал Рыч не решавшейся сдвинуться с места любимой.

— Я не пойду без тебя! — в глазах Люциты была тревога.

— Я тебе говорю — иди. Здесь опасно.

— Пойдем вместе, Богдан!

— Я не могу, у меня тут осталось еще одно дело.

— Господи, ну какое еще дело? Мы же спасли Кармелиту, теперь тебя все простят! Пошли, а?

— Люцита, прощение тут ни при чем. Пойми, я должен тут еще кое-что сделать!

— Я очень боюсь за тебя, любимый! — Люцита прижалась к своему дикому цыганскому медведю.

— Не бойся, все самое страшное уже позади. Я приду к тебе!

Они поцеловались. Люците казалось, что поцелуй длился уже вечность, когда Рыч мягко отстранил ее от себя.

— Ну все, иди. Иди!

Люцита догнала Максима с Кармелитой. Рыч проводил ее взглядом, поднял свой нож, выпавший из Лехиных рук, с презрением посмотрел на все еще лежавшего без сознания бандита и стал его связывать.

* * *

Форс искал в катакомбах Леху и в конце концов нашел его — связанного, без сознания и с разбитой головой.

— Тьфу! Кретин! — адвокат схватился было за голову, но уже через секунду взял себя в руки и, торопясь, набрал по мобильному Руку.

Рука и сам собирался звонить Лехе или Удаву, поэтому, глянув от кого вызов, он так и сказал Баро, не сводя с него пистолета:

— О! Сами звонят. Алло?

— Деньги у тебя? — быстро спросил Форс.

— Да, — Рука был доволен тем, что сделал все в точности по плану Удава.

— Зарецкий один?

— Один.

— Значит так, убирай его и сматывайся оттуда! Я тебя потом найду.

— Чего?!

— Мочи его, понял? Возникли проблемы. Бери деньги и сматывайся!

Настроение у Руки слегка испортилось. Он нажал на мобильнике "отбой" и внимательно посмотрел на Зарецкого.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил Баро.

— Пока не знаю. А вот ты уже никогда и не узнаешь. Извини, заминочка вышла, тебя надо замочить…

* * *

Тамара вошла в кабинет к Игорю. Вернее, сначала в кабинет "вошли" две ее большие дорожные сумки.

— Игорь, Антон пошел к Астахову за деньгами. Как только он вернется, мы уезжаем из города.

— Послушай, а почему мы должны бежать? Антон ведь не причастен к похищению. Или причас-тен?..

— Похищение тут ни при чем. Антон не хочет ни с кем делиться.

— Как?

— Так. Он хочет забрать все деньги и уехать. А мы должны ехать вместе с ним — миллиона нам на всех хватит. Уедем отсюда, из этого города, навсегда, к чертовой матери! Будем жить спокойно, одной семьей, ты наконец-таки на мне женишься.

— Дался же тебе этот штамп в паспорте!

— Дело не в штампе — дело в принципе. А то смотри, мы можем и без тебя втроем уехать: я, Антон и миллион.

— Ну нет, — раздумывал Игорь совсем недолго. — Если у нас есть миллион, то грех не пожить одной семьей.

Он улыбнулся Тамаре, она улыбнулась в ответ.

— Какой же ты все-таки…

— Какой? Такой же, как и всегда, Тамарка, точно такой же.

* * *

Максим с бесчувственной Кармелитой на руках что есть силы колотил ногами в ворота дома Зарец-ких. Сам он был весь в грязи, ссадинах и кровоподтеках после ожесточенной драки с Лехой. Редкие прохожие шарахались от них в сторону. Наконец ворота распахнулись сами собой, под ударами его ног, и Максим внес Кармелиту во двор. Навстречу им из дома выбежала Земфира. Увидев Кармелиту на руках у Максима, она вскрикнула от неожиданности и, суетясь, провела их в дом.

* * *

— Ну что, цыган? — Рука держал палец на спусковом крючке направленного на Баро пистолета. — Спасибо тебе за деньги и передавай привет своему другу… Как там его? А, Бейбуту!

Палец Руки был готов нажать на курок огнестрельного оружия, когда в его руку повыше локтя вдруг вонзилось оружие холодное. Это Миро в самую последнюю долю секунды очень метко бросил нож.

Рука взвыл от боли, пистолетный выстрел все-таки прозвучал, но пуля ушла куда-то в стену.

Миро выскочил на сцену. Рука уже не обращал на цыган внимания. Он выдернул нож из своего правого предплечья и зажал рану, пытаясь остановить кровь и скуля от острой боли.

Да, не первый раз уже видела сцена старого управского театра меткие броски молодого цыгана.

— Миро, я же сказал тебе быть на улице! — в голосе Баро слышалось удивление.

— Он бы убил тебя, Баро, — спокойно отвечал молодой Милехин, подбирая свой нож и отшвыривая ногой пистолет подальше от катавшегося по сцене бандита.

— Но теперь они могут убить Кармелиту!

— Она уже умерла! — подал голос Рука.

Баро коршуном кинулся на него, да так, что Миро стоило немалых сил удержать старшего друга.

— Стой, Баро! Если ты его сейчас убьешь, мы ничего не узнаем!

— Да если то, что он сейчас сказал, — правда, я разорву его на куски!

Здесь! Живьем!

— Где она? — крикнул Миро Руке, удерживая Зарецкого.

— А вы поищите! — огрызался раненый бандит. Тут сдали нервы уже и у Миро. Он сам тоже бросился на Руку.

У Баро в кармане зазвонил мобильный, барон ответил:

— Да! Алло?

— Алло, Рамир! Ты слышишь меня? Кармелита дома! Рамир! — кричала в трубку Земфира.

— Она жива?!

— Да, жива, Рамир! Приезжай быстрей! Немного растерянный цыганский барон поднял взгляд на молодого цыгана:

— Звонила Земфира… Кармелита жива, она дома…

Миро устало опустился на сцену, бросив Руку, как будто бы бандита здесь уже больше и не было.

— Господи, неужели все это закончилось?

— Я еду домой, Миро. А ты разберись с этим, — он кивнул на раненого Руку. — Сдай его в милицию.

— Я сам решу, что мне делать с убийцей моего отца! — проговорил сын Бейбута вслед Зарецкому, но тот его уже не слышал.