Посмотри на часы, видишь, стрелки горят в темноте И крадутся легко, осторожно, по кругу, по следу: Часовая шарахнется вправо, минутная слева Нагоняет её, то есть тень помещается в тень. «…» Много ветра и много горячего дерева, Первый час из последнего летнего дня. Если стоит сегодня на что-то надеяться, То на то, что мне будет не жалко меня. Луч фонарика вязнет в потёках смородины, Повисает на ветках, в паучьей сети. Я не знаю пока что, что будет не пройдено, Но я очень боюсь никогда не пройти. Что-то ходит вокруг, невозможно печальное, Луч фонарика ярко ложится на бинт. Я люблю тебя медленно и с опечатками, Потому что я плохо умею любить. Если вспомнить – река покрывалась мурашками, А потом уходила в лесок за спиной. Если что-то случится – пусть будет нестрашное, Я боюсь, когда страшное рядом со мной. Если вспомнить – сентябрь. Невозможный и ласковый. Взял – и бросил, как в прорубь, – не бойся, живи. Вот на мне повисает пучок первоклассников, Им не страшно со мной говорить о любви. Я учусь у них счастью, учусь у них честности, Так нечестно меняя на буквы любовь. А они демонстрируют юные челюсти В тёмных дырках от старых ненужных зубов. Кем ты станешь потом? Я хочу воспитателем. Я хочу балериной. Хочу моряком. Вы не станете, вы уже стали – спасатели — Непоследним пайком, предпоследним звонком. Я хочу в туалет. Я хочу быть как бабушка. Я хочу до звонка рисовать на доске. Это что? Это лошадь? Да нет, это бабочка! Точно, бабочка! Ты уже дружишь? А с кем? И хватаешь как солнышко, как подношение, Как единственный пропуск, как пряник и кнут, Для неё – семилетней – лишь я утешение, На ближайшие пять с половиной минут. Вы не станете, вы уже стали – ваятели. Грязным пальцем и бусинками на груди. Я тебя ненавижу. Люблю тебя. Я тебя. Что писать? Можно мне в туалет? Ну, иди. Мне не страшно представить всех ведьм, даже с мётлами. Мне почти что не страшно стоять на краю. Я читала безумное, злобное, мёртвое. Я держала в руках безысходность свою. Говорила с несмогшими, даже с не ставшими, Не боюсь нелюбви, тошноты, темноты, Только самое страшное – самое страшное — По косой, меж линеек: «Хочу быть, как ты». Не хоти, подрасти, передумай, куда же ты. В тесной вазе лениво томятся цветы, Это лето почти что до капельки дожито, Капля лета убьёт… Это лошадь? Нет, ты! Это просто цветы, это стало традицией. Дома будет покой, тишина и кровать, Это я убиваю тебя эрудицией, Потому что я плохо могу убивать. Много ветра и много горячего дерева. «Жи» и «ши» напиши обязательно с «и». Вот я стала учителем, что я наделала. Вот тебе моё счастье, не бойся, носи, Притворяйся, как я, что ты сила, что ты сейчас переделаешь всё. Что все выси – тебе. Мы когда-нибудь встретимся – дней через тысячу. И боюсь, что опять, как всегда, в сентябре. Беспокойные чёлки, над бровью две родинки, На коленках белёсо сияют бинты. На последний урок мы приносим смородину, В мягких ягодах вязнут щербатые рты. Мне нельзя молоко. У меня есть два братика. Я хочу в туалет. Я хочу моряком. Без линейки, смотри, я рисую квадратики. Можно я – через год – тоже буду звонком? «…» То есть тень помещается в тень. Что-то будет, да чёрт бы с ним, Будет долго и счастливо, как там бывает всегда. Луч фонарика медленно, нежно ползёт за автобусом. Это лошадь? Да нет, это бабочка, бабочка, да.