Мой единственный брат, у меня проблемы, Я неплохо ем и смотрюсь не бледно, Просто где-то внутри у меня болело, А теперь чудовищно не болит. Я хожу по тропинкам большого сада, Я пою под нос, я смеюсь надсадно. Мой единственный друг, у меня засада, И меня не спасти без твоих молитв. Этот город подходит мне, как перчатка, Я умею ступать по его брусчаткам, Я шагаю четко, я молодчага, Я его шестереночный точный ритм. Я знаток всех старушек, всех побирушек, Но любую последовательность рушит Этот пасмурный день у меня снаружи, Этот странный закон у меня внутри. Он родной – от мечетей и до костелов, Я могу гулять до густых потемок, Он порой называет меня «котенок», Он бросает мне крошки, как воробью, Он меня привечает средь разных прочих, И горячим днем и холодной ночью, Треплет челку, ласкает меня: «Щеночек, не ходи далеко, а не то убьют». Мой закон внутри – он не гаснет, тлеет. Может быть, я бы стала тебе милее, Если б нынче не шла по сырой аллее По колено в мерцающем серебре. Шестеренка, сестренка. Грядет ноябрь. Засыпают наяды. Ты знаешь, я бы С ним осталась. Мой брат, повелитель яблок, Что с тобою станется в ноябре?

Под ногами трава шелестит бумагой, Может, боги хотели мне дать ума, да Перепутали имя. Шумит громада Городского леса в скупых огнях. Я могла бы быть хороша собою, Пить вино и вскидывать бровь соболью. Мой закон запрещает мне звать любовью Не того, кого я хочу обнять. Обладатель улыбки и теплых рук, ты Был на стреме. Мы воровали фрукты, Я свистела мотивчик червоной руты, Корни яблонь сплетались в лаокоон. И не то, чтоб нуждались в нехитрой снеди, И не то, чтоб хотелось украсть, посметь, но Если нужен шанс убежать от смерти, То, пожалуй, яблоки – это он. Золотые яблони королевства Шелестят листвой. Мне, пожалуй, лестно Быть своей в этом городе страшных лестниц, Крупных улиц и маленького метро. Мой любимый брат на планетном шаре, Мой закон, увы, мне всегда мешает, Ни один параграф не разрешает Называться любимой твоей сестрой. Лучше б вовсе не были мы знакомы. Барабанит дождь ледяной подковой По угрюмым строениям поселковым И по гордым зданиям городским. По портовым постройкам, подъемным кранам Рассыпает сотни мельчайших гранул. Не крестился мужик – значит, гром не грянул, Из семян не вылупились ростки. Повелитель яблок, ты пахнешь сидром, Ты жесток к свободным и ласков к сирым, Пред последним бессмертным своим кассиром Извинишься и скажешь: «Приду к восьми». Не давясь слезой, не давя на жалость, Ты уходишь, закат за тобой пожаром. Даже смерть говорит: «Подожду, пожалуй». И смущенно просит: «С собой возьми»? Подворотен ветер тяжел, отвратен, Подожди меня, мой любимый, братик, Пусть мой долг тебе уже троекратен, Пусть ты зол, ироничен, игрок, позёр. Я опять наступаю на те же грабли, Невесомо в небе висит кораблик, Мой единственный брат – повелитель яблок, Почему мне все время так не везёт?

Я взрослею, я не прошу остаться, Да и ты не молод. Почти что старцы, Мы спускаемся вниз, в суматоху станций, И расходимся, скуку неся наверх. Но когда ты уйдешь от моих литаний, От моих полночных к тебе летаний, Пусть приснится тебе дождем налитая Золотая яблоня в синеве. Мой закон разрешает мне что попало, Например, бродить по листве по палой, Разрешает с кем-то казаться парой Только понарошку, не навсегда. Разрешает стать наконец-то взрослой, Разрешает с сердца сдирать коросту, Мой закон формулируется просто: Будь всегда шестеренкой города. Боги дали мне все, только вот ума, жаль, Не досталось. В траве суета бумажек. Смерть наметит четко – и вновь промажет, Попадая в яблоко-оберег. Не жалейте меня, за него молитесь, Задрожат миражи станционных литер, Мой любимый, мой яблочный повелитель, Что с тобою станется в ноябре?