Но март пришел, июнь не за горами, Отчаянный, горячий, длиннохвостый, не знающий ни страха, ни потерь, И, если помнишь, плечи, загорая, Приобретают неземное свойство легонько так светиться в темноте. Как будто ходишь в золоченой раме, в своей невинной жаркой наготе. Конечно, море. Наши говорили, что, раз попав сюда — Пребудешь вечно, с бессильным хрустом сердце надломив, И ветер рисовал аквамарином, и тихо спал, на берег этот млечный песок намыв. И я была, конечно, не Мария, Но Суламифь. Конечно, если б знала, родилась здесь, где жара, отары и татары, где пологом лежит густая тень, Ты помнишь тот колючий скальный лаз, Который, несомненно, стоил пары изрядно поцарапанных локтей, Как я в слезах, распаренная, злая, крича, что в первый и в последний раз, Упала вниз, судьбу свою кляня. И море обмотало свой атлас Вокруг меня. Но март пришел. Зима в своем блокноте отвоевала новое число, Второе с окончанием на девять. Весна не успевает и в цейтноте пустила все кораблики на слом, Не знает, что с колоколами делать. Луна скребет кривым белесым ногтем, весна и платье новое надела, и при параде, Но день украден. В июне всё, что нужно, было рядом, казалось, только руку протяни. Нахальные торговцы виноградом свои товары прятали в тени, И жгли оттуда виноградным взглядом. Шиповник пах размашисто и юно, царапая рассеянных людей. И я здесь на манер кота-баюна, сижу, колени обхватив, Пою на трех языках, одна в своей беде. Из белых шрамов прошлого июня Пытаюсь сотворить пропавший день. Но не бежит вода по водостокам, часы на стенке тикают жестоко, Стекло под ветром жалобно трясется, сегодня время замкнуто в кольцо. Чудес не будет, сколько ни колдуй. Ложись-ка спать, сидишь, как обалдуй. Сижу и вижу, Как из-за востока, Расталкивая облака лицом, Неудержимо ярко лезет солнце Своим терновым маленьким венцом.