Восьмого мая они просыпаются среди ночи. Старший из них говорит: «Черемуха зацветает». Средний из них говорит: «Чепуху ты мелешь». Младший шепчет: «Мама моя святая, Защити нас всех, пока ты еще умеешь, Неприкаянных одиночек». Она говорит: «Всё хорошо, сыночек». Девятого старший под вечер приходит черный, Говорит: «Там толпа, шли по головам, топтались по душам». Показывает ушибы и умирает. Средний будто кожу с себя сдирает, Воет волком, уткнувшись в его подушку. Младший плачет: «Папенька, ты ученый, Куда мы теперь без старшего? Ведь нам и не снился ни опыт его, ни стаж его». Отец отвечает ему: «Ничего страшного, Если что – спрашивай». Среднего ищут весь день и находят к вечеру, Во временном котле В ременной петле. Над его кроватью солнечный теплый след еще. Младший смотрит безвыходно и доверчиво, Спрашивает: «Мама, я буду следующим?» Одиннадцатого он просыпается, думает: «поглядим-ка», бережно сдувает с цветов пыльцу, что у нас нынче слышно? Завтра в прошлом году погибает Димка, Прямо в подъезде, лезвием по лицу. Завтра в прошлом году зацветает вишня. А сегодня солнце взойдет, солнце зайдет И ничего не произойдет. Двенадцатого он просыпается ровно в семь. Улыбается, ставит чай, начинает бриться. Успевает увидеть, как черемуха серебрится. Утро пахнет поджаристыми коржами, Отец выходит из спальни в одной пижаме. Мать говорит: «Не бойся, я тебе новеньких нарожаю». Входишь в тапки, выходя из-под одеяла, Что-то в этом есть от классических тех деяний, О которых так много было говорено. Если рано встаёшь, то в полдень бывает полдник. То есть речь становится чистой, почти не подлой. Я встаю в семь утра. И это, конечно, подвиг, Пусть не подвиг-подвиг, но в общем-то всё равно. Я встаю в семь утра. Это время начала света, Бог сказал Адаму: «Придумай, чем будет это», И Адам, не проснувшись, сказал: «Это будет слон». Он придумал слона разнеженными руками, Так спросонья и нас родители нарекали, Так случилась вода водой или камнем камень, Потому что чувство бывает первее слов. Потому что и слон есть слон, да и роза – роза, Это не грамматика, это метаморфоза,— Поджидая рассвет, придумать, как их зовут: Малыша и слона, асфальт, магазин у дома, Темный хвостик перезрелого помидора, Эту девочку с оборками у подола, Имена городов, котят, голубей, зануд. Если солнце еще не взошло – то остались шансы, Но уже розовеет небо, пора решаться, Называть имена – и растаять в себе дневном Но еще важнее сейчас, до конца недели, Сделать так, чтобы рельсы звенели, а мы гудели, Чтобы что-то стало красивее в самом деле, И чтоб роза осталась розой, а не слоном. «…» Я встаю в семь утра – и это, конечно, поздно, За окном февраль пахнет хлебом, бензином, розой, Пахнет гель для душа – мята и лемонграсс, Бесконечный будильник заходится нервным тиком Расступается снег под огромным моим ботинком. Это час до рассвета, большая земная стирка, Постирался, отжался от пола двенадцать раз. Вот двенадцать людей для меня – и часов не боле, И двенадцать разных названий для слёз и боли, И четырнадцать слов «люблю», и тринадцать «нет». Просыпается слон, просыпаешься ты, пока что Не имеющий имени, пахнет горелой кашей, Просыпается на столе порошок от кашля, Тает розовый снег на сыром до бровей окне. Входишь в тапки, потом одеваешься и выходишь, Думал, всё для тебя придумано, но ведь вот лишь Тридцать метров пустой дороги, а дальше сам Сочиняешь, страдаешь, придумываешь, стираешь, Выжимаешь ненужное, нужных случайно ранишь, Нужно было всё же вставать хоть немного раньше, Над тобой расцветает рассветная полоса. Но единственное, что с Адамом, со мной и с ними — Это вдруг замереть у двери, придумать имя Для слона и розы, для тех, кто нами крещен. «…» Вот Адам просыпается. Клен нарекает кленом, А рябину – рябиной, а лист он зовёт зелёным, Ну а девочку, конечно, зовут Алёной, А котенка, конечно, Иосифом, как еще.