Вот выпал снег. Но говорят о нем Вполголоса, как говорят о мертвых. Вот двор, белесой полосой обметан, Вот рядом дом с завешенным окном. Когда-нибудь ты приходил сюда, Стоял, боялся, как всегда, нарушить, Переступить, хоть чем-то обнаружить И оправдать присутствие себя В той тишине, которую растят Тростник и камень, хлеб и позолота, Чуть хриплый вдох замерзшего болота, Взгляд искоса на строчку в новостях, Потом поверх. Потом начать с утра, Перечитать и вспомнить, забываясь, Сухой березы мокрая кривая, Перечеркнула выход из двора. Соседская машина у ларька Мигает позабытой аварийкой, Так, говорили, нет, не говорили, Горит во сне разбитая щека, Во сне, как на дороге, как в пути, В котором нет краев и горизонта, Выходишь в эту боль, и даже зол, что Опять не дали никуда уйти. Щека болит и пятый класс, зимой, И расшатался зуб – и не молочный, Порой бывает тяжелей, но ловче, А тут – легко и страшно, боже мой. Вот выпал снег и он не говорит. Стоите ты и он – посередине Того двора, на непослушной льдине, Не зная шага. Понимая ритм. Ты, как всегда, не вовремя устал. Под снегом позолота старых листьев, Всё то, чего боятся журналисты, — Простор простого белого листа. Горит щека и фонари горят, Он говорит с тобой, поскольку не с кем. Вот выпал снег тяжелой занавеской. Вот выпал снег. О нем не говорят.