Утро я встречаю абсолютно выспавшимся и бодрым. Открыл глаза и сразу же закрыл, так как не узнал берлоги Чурка без слоя пыли, кучек мышиного дерьма, копоти на стенах, развесистой паутины и прочих неприятных атрибутов жилища людоеда. Похорошевшая хата плавает в сладкой дымке, исходящей от растопленной печи с примесью запаха топленого молока.

— Давно встала? — спрашиваю Младину, снующую по дому с метлой в руках.

— Перед рассветом, как обычно. Садился бы снедать, идти скоро.

Гляжу на эту девчонку и понимаю, что женщины за столько веков не сильно изменились. В нормальной бабьей одежде, совсем не в рубахе с Гольцовского плеча как в последний раз на берегу. Волосы убраны в длинную косу, на голове расшитая разноцветной нитью повязка. Хозяйка из нее хоть куда, вряд ли затемно подорвалась готовить да марафет в доме наводить сугубо чтобы передо мной повыделываться. Чувствуется, что это у нее в крови и Любославина выучка плюсом. Не хочу портить приятное впечатления догадками где она раздобыла молоко, яйца и прочие продукты, на это мне, по сути, начхать со слюнями. Даже замшелый старикан Чурок расчувствовался и пустил слезу благодарности, узрев свою впервые за бесчисленное множество дней преобразившуюся к лучшему нору с накрытым столом. Потом повеселел, за дюжину минут прикончил свою порцию завтрака и неровной походкой с подламывающимися коленями вышел на улицу дохнуть свежести.

— Давай веди, я дороги не знаю, — говорю, после завтрака, вдруг припомнив, что Рваный предсказывал начало отбора в дружину с утра, а не в полдень как объявила Младина.

Идти до усадьбы купца Бадая оказалось совсем ничего: семь или восемь дворов разного калибра, два поворота и мы издали замечаем хвост тянущейся вдоль бревенчатой ограды очереди, голова которой упирается в полуоткрытые ворота.

Собралось приблизительно тридцать мужиков на вид от двадцати до сорока годков. Маловато для дружины. Может еще не всех гридь из дальних уголков привела? Еще столько же, а может и больше трется рядом с воротами, эти из группы поддержки и всякие зеваки, для которых присутствие в городе самого полоцкого князя с гриднями событие на всю жизнь.

Подходим ближе. Хорошо стоят, красиво, почти как в универсам за колбасой или водкой, авосек не хватает. В середине очереди замечаю вихрастую макушку своего верного денщика. С ним стоят Жила и парочка знакомых обормотов из дулебов.

Зайдя к ним сбоку, резонно вопрошаю обвинительным прокурорским баском:

— Ну что, орлы? Стоите? Атамана на князя менять намылились?

Кусок очереди с интересом оборачивается.

— Батька! Живой?!

— Стяр! Вот радость!

После серии крепких, искренних мужских объятий Голец напускает на лицо таинственную серьезность.

— Шепнули нам будто прирезали тебя по-тихому…

Вот интересно мне кто был этим расторопным шептуном?

— И вы тут же подумали, что окочурился Стяр, накрылся землицей сырой на радость классовым врагам? А как подумали, так сразу в дружину наниматься двинули?

— А куда нам? — оправдывается Голец. — Снова ватагу собирать? Княжьих хотя бы кормят, справу дают, крышу над головой, плату какую-никакую.

— Да понятно, все с вами, не пыжься, правильно все сделали, дошло до вас наконец. Запомните только на всю свою жизнь: не берет меня смерть. Боится она меня, ясно?

Дождавшись утвердительных кивков, перевожу тему:

— Принимают всех?

— Десяток прошел, семерых прогнали.

— Ого! — присвистываю негромко и безрадостно. — Жестко.

— Невула уже взяли, запомнили как он Минаевых стрелами валял, а вот меня с Жилой навряд. А ты батька никак тоже решил в княжье войско податься?

— Ага, решил. Да вот теперь уж и не знаю примут ли?

— Это тебя не примут?! — во все горло вопит импульсивный Голец. — Ты ж один десятерых стоишь!

Я морщусь и тру оглушенное ухо.

— Перестань орать на всю улицу, я тебя сильно прошу, — говорю, делая успокаивающие жесты для начавшей подтягиваться поближе публики.

— Ты ведь им покажешь на что способен, верно? — понизив голос до шепота, не унимается Голец.

— Ага, непременно. Прямо сейчас и начну показывать.

В этот момент очередь продвигается вперед на три шага. Из калитки сбоку от ворот выходит молодой, белобрысый паренек, растерянно разводит руками и бредет прочь от купеческой усадьбы. Ну вот, еще одного не взяли. Почему, кстати, ребят из очереди на двор не пускают, даже смотреть не разрешают, хотя в ту же калитку входит и выходит масса левого народа? Что там за секретный отбор происходит? Хотят, чтобы каждый следующий испытуемый не знал что его ждет? Чушь какая-то!

— Ждите, — говорю парням и, раздвинув плечами жаждущий ратной славы народ, выбираюсь на передовую. Стоящий первым у ворот смуглый парень пытается задержать меня за руку.

— Эй, куда лезешь?

— Не переживай, братишка, я быстро, «мама» сказать не успеешь, ты грабки-то прибери, а то отрублю к хренам свинячим.

В глазах молодого, румяного дружинника преграждающего нетерпеливым соискателям должности новобранца путь к ристалищу мелькает нечто из чего я с удовольствием делаю вывод — меня он узнал. Узнал и посторонился, пропуская.

Прохожу внутрь купеческого подворья.

Терем у купца ничуть не хуже боярского, ни ввысь, ни в ширину не уступит. А вот двор подкачал. Из за большого количества складских построек свободного места перед теремом втрое меньше, чем у Головача, а вот луж, грязи и травы нет, все незастроенное пространство усыпано свежими, пахучими сосновыми опилками подобно цирковой арене.

Безо всякого энтузиазма узнаю, что экзамен принимает сам князь полоцкий Рогволд. Заскучал сердечный по полям-лесам со своими боярами кататься, да в гостях у богатого купчика дармовой мед хлебать, усталая душа зрелищ запросила.

Князь в простой серой рубахе без опояски стоит на крыльце, широко раскинув по перилам сильные руки. На четырех пальцах сверкают драгоценные перстни, кончики сивых усов свисают ниже бороды. Справа от князя неподвижным, тощим истуканом торчит Дрозд, рядом с ним хозяин терема Бадай, слева еще кто-то, рассмотреть не успеваю. Внизу под перилами на низком бочонке вальяжно развалив в стороны ноги и откинувшись спиной на бревна основания крыльца, расположился Змеебой. Морда у него помятая, недовольная. Ни Бура, ни Миная не видно, зато за левым плечом Рогволда нарисовывается напряженная физиономия новоиспеченного боярина Овдея.

Мишино присутствие неожиданно придает мне уверенности. Замечаю как глаза князя, его бояр и нескольких дружинников оценивающе меня оглядывают, обшаривают от подошв до макушки, подолгу задерживая внимание на оружии. Весь присутствующий на дворе по делам люд, побросав работу, начал сбиваться в группки в ожидании потехи.

Уверенно шагаю ко входу в терем, останавливаюсь у коновязи, водрузив ладони на навершия мечей.

— Как величать? — ровным голосом спрашивает Рогволд.

— Стяром величай, княже.

— Чем славен, Стяр?

— Да ничем особенным. В дружину твою желаю.

Тут к правому уху сюзерена пристает устами Дрозд и что-то быстро шепчет жесткими губами. Густые княжеские брови начинают ползти на встречу с макушкой, он втыкает в меня острый взгляд словно копьё, глядит, не мигая, с полминуты.

— Так это ты голым кулаком прикончил обоерукого урмана и свернул княжьему десятнику клюв на сторону?

Я киваю безо всякого самодовольства.

— На моей памяти это не удавалось никому, даже заезжим новгородским удальцам, — продолжает Рогволд.

Я решаю уточнить:

— Ты, княже, сейчас про Харана или Вендара?

— Что мне Харан? — восклицает князь точно речь идет о болотной лягушке. — Урману — урманово. Дивно мне как смог оплошать мой лучший десятник!

— В темноте он не мог видеть удара, — осторожно высказываю свое предположение.

— Это Вендар не видел? — повышает голос Рогволд. — Он лучший на кулаках из всех кого я знаю и в темноте видит как куница! Никто не убедит меня, что какой-то лесной тать смог победить столь искусного бойца. Я знаю кто ты и думаю, что мечом как и любым другим оружием владеть горазд. В другой раз велел бы снести тебе башку за то что дерзнул прийти сюда, но мне нужны стоящие воины, поэтому даю возможность избежать кары за страшные злодеяния: победишь Вендара в кулачном бою сам на сам — докажешь, что достоин, нет — велю голову снять.

Мне пришлось сделать усилие, чтобы подавить улыбку торжества.

Нахмуренный князь считает своего десятника неимоверно крутым и думает, что поставил передо мной неразрешимую задачу. Даже если этот Вендар действительно так хорош как полагает его босс, надеюсь, что с высоты своего боксерского опыта я с ним управлюсь. Теперь это мой единственный шанс выжить.

— Согласен, — говорю. — Только и у меня есть условие, князь.

Я делаю паузу, в наступившей абсолютной тишине все слышат как громко и насмешливо хмыкает Змеебой.

— Может лучше тебе жилы на кулак намотать? — ласково спрашивает он. — Как смеешь князю условия ставить?

Безразлично скольжу взглядом по горящему вызовом лицу Змеебоя. Положение лучшего воеводы просто обязывает вякнуть что нибудь эдакое, но зная по Мишиным рассказам о нраве полоцкого владетеля, понимаю, что здесь все решает Рогволд. Поэтому оставляю выпад заслуженного полководца без внимания и продолжаю с князем:

— На серебро, что было в подвалах можно два терема выстроить, так что я тебе ничего не должен. Страшные мои злодеяния как лесного душегуба пока никем не доказаны. Пойду к тебе в дружину если возьмёшь без испытания людей на которых укажу. Верные людишки, опытные, не пожалеешь, князь.

— Что, тоже — тати?

Я неопределенно пожимаю плечами.

— Какая тебе разница? Говорю же — верные и опытные.

Змеебой, не вставая со своей сидушки, поворачивает голову вверх к Рогволду.

— Зачем ты его слушаешь, княже? Это же тать, разбойник, ему на вороп кровавый сбегать как до ветра сходить! На кол его надо усадить, а не за дружинный стол!

Вот неугомонный, ревнует что ли? Как бы ему помягче намекнуть, что не собираюсь становиться никому конкурентом, по крайней мере пока.

Рогволд шевелит усами в невеселой ухмылке.

— Так ведь и ты из мамки не воеводой вылез, Змеебой. Если я всякого по прошлому мерить буду, с кем в будущее идти?

Князь отнимает руки от перил, складывает на груди, устремляет задумчивый взор прямо перед собой. За ту минуту, что он молчит, медленно раскачиваясь с носков на пятки, я ни разу не вдохнул, опасаясь спугнуть девку-удачу. Змеебой занял прежнее положение на бочонке, он и другие бояре с советами не лезут, также как и я молча ждут решения князя.

Наконец Рогволд прерывает непростую думу.

— Дерзок ты зело, братец, этого не отнять, — тем же ровным голосом констатирует князь. — Но будь по-твоему, мое слово в силе. Зовите Вендара!

Дрозд подходит к Рогволду ближе и снова что то втолковывает. Князь внимает боярину, не сводя с меня прищуренных глаз.

— Эй, как там тебя! — говорит мне полоцкий владыка. — Вендара здесь пока нету, за ним сейчас пошлют. Поначалу с кем-то из молоди стукнись, прав про темноту-то, а там поглядим.

Я пожимаю плечами, мне одинаково с кем драться.

— Ну, кто силён на кулачках? — сочным театральным баритоном сотрясает округу Рогволд. — Кто там в дружину хотел, выйди, покажи себя!

Я оглядываюсь и вижу, что публики прибавилось в разы, двор забит озорной, любопытной ребятней, круглолицыми молодухами, пришедшими поглазеть на удаль ухажеров, знающими во всем толк мужичками постарше и даже согнутыми в пояснице древними бабками. Господи, да на хрена ж их сюда всех запустили!? Делать что ли им нечего, пошли бы лучше по хозяйству поработали, нашли цирк!

Из смешавшейся очереди претендентов в дружинники на приглашение князя с желанием вызвался крепкий, широкоплечий парень, пять минут назад смещённый мной с первого места. Судя по горящим на смуглом лице глазам, он совсем не прочь накостылять мне и отомстить за задержку.

Поснимав с себя все железо, стягиваю красивый пиджак, отдаю все в руки выскочившего испод земли Гольца.

Из терема по приказу Бадая выносят две пары зимних рукавиц с небольшим отворотом, сшитых мехом внутрь из шкуры какого то пушного зверя. С некоторым удивлением узнаю, что рукавицы эти являются древним прообразом боксерских перчаток и призваны выполнять похожие функции, что и привычный мне спортивный инвентарь.

Кисти внутри свободно, хотя из за меха рукавица кажется довольно толстой. Часть ее приходится зажимать в кулак, чтобы не слетела. Чую, удары с этими штуками на руках обещают быть жесткими, да и самому в скользких варежках травмироваться можно в легкую.

В общем-то со здешней манерой рукопашного боя я уже успел ознакомиться. Минимум защиты, широкие, размашистые удары в голову и короткие тычки по корпусу без какой либо претензии на технику и работу ног. Против такого набора излишне даже стойку принимать. Практически не сходя с места, с опущенными руками трижды уклоняюсь от ударов своего оппонента, заставляю его дважды остановить мой летящий в цель кулак лицом и упасть без памяти посреди купеческого подворья.

Помолчав, собравшийся народ одобрительно заворчал. Поверженного мной парня отлили ледяной колодезной водой, подняли на ватные ноги и увели.

— Гэк! — довольно крякает князь Рогволд и машет рукой: — Давай следующего!

Следующего? Хм, ну давай, хоть разомнусь…

Снова выкрикнули желающих, коих, однако, сразу не находится. Не спешит никто меня лупить и после повторного приглашения. Даже кандидаты в новобранцы задумчиво мнутся. Мне же лучше, думаю, уговор есть уговор. Вряд ли Вендар десятерых стоит, чтобы устраивать мне кулачный марафон.

— Что ж вы, мужички вировские, или нет средь вас удальцов?! Сами по себе перевелись иль бабы не пущают?

Слышится трепет смешков, мордастые девки алеют щеками, кидают по сторонам ищущие лукавые взгляды. Животрепещущий вопрос князя растворяется в тёплом воздухе. Вижу как Дрозд подзывает одного из гридней. Тот охотно освобождается от меча и топорика, скидывает на землю кожаную жилетку с железными вставками и направляется прямиком ко мне.

Вы серьезно? Я должен отбуцкать представителя власти на глазах у самой власти? А мне за это ничего не прилетит? Кидаю вопросительный взгляд на Мишу, тот уверенно кивает: не дрейфь, можно.

Лады, проверим из какого теста слеплен этот колобок.

Княжий дружинник мой ровесник, одного со мной роста и комплекции. На круглом, загорелом лице вздернутым торчком выделяется короткий нос, голубые глаза глядят наивно, но уверенно, пухлые губы решительно сжаты.

Гридень надевает рукавицы, сжимает кулаки, крепко хлопает ими друг о друга, затем, изрыгнув глухой, неприятный звук, занимает напротив меня позу уставшего борца «руки на поясе».

На всякий случай поднимаю руки в защиту.

Этот противник по движению гораздо живее предыдущего, чувствуется, что не дурак по пьяни руками помахать, повалтузить таких же увальней. Он быстро знакомит меня со своей коронкой — ударом «открытой перчаткой» справа по уху, дважды попытавшись угостить звонкой затрещиной. Потом я позволяю ему почти попасть мне в лоб слева, лишь в самый последний миг убрав голову с траектории полета боевой рукавицы. От близости цели парень входит в раж, козлиными прыжками пытается разорвать дистанцию, машет руками, гоняя воздух, очень уж ему хочется меня достать да все не получается. Я играючи уворачиваюсь, дергаю его в разные стороны, вынуждая сбивать шаг, путаться в собственных ногах. Народец начинает недовольно гудеть, гридня подбадривают, просят наподдать мне как следует. Унижать княжеского дружинника мне совсем не хочется, но заканчивать все равно придется. Неожиданно изловчившись, он вдруг исполняет нечто вроде правого хука, но сильно промахнувшись, тут же желает пробить левой, я ловлю его на торопливом шаге, бью сбоку вразрез над рукой и попадаю точнехонько в челюсть. Ноги воина слабнут, глаза мутятся туманом, неодолимая сила мотает его от меня, усаживает коленями на опилки.

Никогда не видевшие подобного зрители пораженно замолкают. Растерянно молчит и крыльцо. Рваный прячет лицо, сдерживается, чтобы не прыснуть смешком. В тишине раздается голос настырного Змеебоя.

— Теперь пущай Дудилу моего одолеть попробует!

Слышатся редкие приветливые возгласы, вероятно, из числа знакомых Дудилы. Затея воеводы приходится по душе и Рогволду, он оживленно кивает и велит позвать упомянутого персонажа. Моего мнения снова забывают спросить, похоже побить меня становится делом принципа. Этот не слишком приятный фат поначалу меня напрягает — кто их знает до чего могут дойти в своем желании, потом не на шутку заводит. Махача хотите? Будет вам махач, никого жалеть не стану.

— Варяг, — вполголоса молвит Голец, едва на арене появляется спортивного телосложения, поджарый среднелеток без рубахи, с выбритой под “ноль” головой. За левое ухо заправлен длинный, с ранней проседью чуб, произрастающий из голого, загорелого темени. На груди, ребрах и вокруг пупка темнеет сложная вязь татуировок-заговоров от стрелы и клинка.

— Сам вижу, — бурчу в ответ, припоминая Мишины рассказы о профессиональной воинской табели о рангах, в которой варяги занимают верхнюю строчку. Утверждение на мой взгляд спорное. Стоит вспомнить старый анекдот про нашу армию: по мнению американской военной разведки самый страшный советско-российский род войск — это стройбат, там одни зверюги служат, им даже оружие не выдают.

Подготовка у моего визави оказалась серьезней, нежели у двоих предшественников вместе взятых. Первым в драку не лезет, плечами поигрывает, кружит вокруг меня пружинистым, кошачьим шагом, руки опущены и чуть согнуты в локтях. Это что-то новенькое. Ну, покружи, покружи, мне тоже не западло с тобой повертеться, только я в «раковине» двигаюсь, а ты практически беззащитен.

С удивлением замечаю у Дудилы зачатки техники, больно уж складно он перемещается, направление меняет ловко, все под свою правую хочет подстроиться, ждет когда откроюсь. Держит дистанцию, для него моя манера тоже загадка. Через десять минут мне становится весело, даже зубы стискиваю, чтобы не заржать. Дудила сопит, чуб у него из-за уха выбился, к виску потному прилип. Народ требует от него моей крови, начинает подначивать, выкрикивать обидные словечки. И тут варяг взрывается, неуловимым движением подскакивает ко мне слева, проводит довольно сносную двоечку и снова на дистанцию. Это правильно, после удара руки надо убирать мгновенно, по-волчьи: резанул клыками — отскочил. Еще бы попадать научиться, воздух кулаками месить любой дурак может…

Снова кружим на одном месте, в диаметре десяти метров утоптали опилки на два пальца в глубину. После очередной атаки в воздух варяг понял, что не сможет меня зацепить, его глаза начинает заволакивать отчаянием, ведь он до сих пор не познал силу моих ударов, оттого и нервничает. Парня становится немного жаль. Не спуская с Дудилы глаз, решаю предоставить ему шанс — опускаю руки, подражая ухваткам варяга. Ему тут же приходит в голову зрелая мысль атаковать. Не поднимая рук, ухожу наружу от довольно сносного правого крюка, от души втыкаю ему в печень и после разворота добавляю в левое ухо.

Вместо громких и продолжительных аплодисментов наградой мне угрюмое молчание. Сила привычки делает свое дело, взамен залихватских, трескучих оплеух и веселых зуботычин зрители получили подряд три скучных боя с одинаковым исходом. Лишь через пару минут различаю гомон переговаривающихся голосов, преимущественно одобрительный.

Рогволд довольно крякает. Внимательно следит как отволакивают под крыльцо так и не очнувшегося Дудилу. Выпятив нижнюю губу, кивает в знак признательности.

— Ну, Стяр, потешил так потешил. Где научился?

— В Шаолинском монастыре, — говорю, сбрасывая на опилки меховые рукавицы.

— Где это?

— Центральный Китай, провинция Хэнань.

По губам Дрозда проносится быстрая ухмылка, глаза становятся острыми как у кошки, завидевшей в траве мышонка.

— Бывал в Сине? — въедливо интересуется полоцкий “особист”.

— Э-э…

В Сине? перебивает удивленный Рогволд. — Так ты разбойник или купец что то не пойму?

Я твой дружинник, князь, если позволишь.

— Позволю, позволю…

Рогволд вдумчиво оглаживает бороду.

— На мечах так же хорош?

— Даже лучше, — говорю, не моргая. Ловлю Мишин взгляд налитый черным ужасом и думаю, что сегодня настоящим оружием меня проверять уже не станут, зря господин боярин так переживает. Все, что мог я уже доказал, князь, вон, даже имя запомнил.

— А может со мной схватишься, удалец? — неожиданно вопрошает Змеебой.

Он уже на ногах, хрустит пальцами, разминая кисти рук. Похоже принял поражение своего дружинника глубоко к сердцу. Почему, кстати, у него такое погоняло? Какую такую змею он завалил? У какой змеи могут быть такие зубы? По-моему это фуфлыга, стремный треп не иначе. Большой парень, а без гармошки, понятие весовой категории для него, видимо, в диковинку.

— Дозволишь, княже? — с легким поклоном спрашивает Змеебой.

— Дозволяю, — плохо сдерживая задор, кивает Рогволд, затем обращается ко мне: — Сдюжишь?

— Как два пальца обчихать, — говорю, с отчаянием понимая, что тереть мне уже, собственно, нечего. — Не таких ронял.

— Вот я тебя уроню — не встанешь! — мрачно сулит воевода.

— Не говори «гоп», дядя…

Не сводя с меня тяжелого взгляда, Змеебой неспешно снимает с себя оружейные перевязи, верхнюю длиннополую рубаху мутно-зеленого цвета и знаменитое ожерелье, давшее воеводе звучную кликуху. Это действо продолжалось минут пять. Все это время я пытаюсь просчитать какой из него боец. По всей видимости не худший, раз вызвался, успев повидать меня в деле. Ноги толстоваты, ручищи как у штангиста, двигается наверняка не слишком стремительно. Если отнестись к нему как к настоящему боксеру, то можно предположить, что воевода способен разбомбить меня своими колотушками в первом же раунде. Если будет попадать и быстро не закиснет. А вот его лупить не обязательно в голову, площади у его тушки обширные, есть куда пострелять, чтобы сбить дыхание, замедлить движения…

— Скажи, княже, а не жалко тебе своего воеводу?

— А чего его жалеть? — усмехается Рогволд. — На то и воеводой поставлен, кому как не ему другим пример показывать?

А ты азартен, Рогволдушка! Главное, чтоб твой здоровый азарт не превратился в пагубную страсть, ибо не раз я становился свидетелем как корежит человека эта страшная сила, превращает в умалишенного маньяка.

Народ громко вбирает в легкие прогретый солнышком воздух в ожидании захватывающего зрелища. Я внезапно понимаю, что стал главным действующим лицом развлекательного шоу, гладиатором на потеху почтенной публике, заводным Петрушкой. На дворе уже сотни полторы, плюнуть некуда, на ограде висят гроздьями, детвора у взрослых на плечах.

За воротами шум и крики. Толпа расступается, лопается как пузырь, впуская на подворье усталого всадника. Его одежда от сапог до плеч покрыта слоем дорожной пыли, брюхо коня забрызгано высохшей грязью. Из оружия кроме меча ничего нет, железа бронного тоже, но с первого взгляда видно, что это не просто выехавший покататься бездельник.

Покинув седло в непосредственной близости от крыльца, прибывший тяжко перебирает ступени затекшими ногами, подходит вплотную к князю, говорит вполголоса. Мне со своего места не слышно о чем у них там речь, делаю несколько шагов ближе, но на крыльце уже тишина. Ее почти сразу же прерывает Рогволд приказом Змеебою облачаться обратно в рубаху и зайти внутрь терема.

Однако, беда какая-то стряслась, раз подраться нам не дали, зуб даю!

— Встретимся еще, наворопник, — сулит мне Змеебой, с разочарованным видом натягивая рубаху.

— Ага, всегда рад!